Оглавление

Как всё начиналось, или Дом, милый дом

Дом — милое слово. Особенно в столбик. Кругленькое «о» посередине, сверху «д» в виде крыши, снизу ножки. Да не курьи, ножки-то! Как на севере, на сваях дома, понятно? У моего, правда, никаких ножек нет.

Сестра моя, Надя, как на пенсию вышла, так и не видно её совсем. Всё в каких-то экзотических странах пузо греет. А я сразу сказал: «На пенсии с места не сдвинусь!» Вот и не сдвигаюсь теперь.

— А как же люди, Андрюша? — спрашивает Надя. — Очень она у меня общественная. А мне что? В магазин выйду раз в неделю, посмотрю на людей и думаю: «Век бы вас всех не видеть!» А гуляю я прекрасно и на своих семи (не шести, заметьте!) сотках.

— Скучно тебе? — это снова Надя интересуется.

Совсем не скучно. Зимой книги читаю, мастерю всякое из деревяшек. Летом — сад-огород. В прошлом году дайкон решил посадить. Кинул в землю как морковку и жду. А он зацвёл, зараза! Я ж не знал, что его в августе сажать надо! В этом году вовремя посеял. Только взялась его какая-то мелкая гадость жрать. Сидит и жрёт! Ни стыда, ни совести! Развел я, значит, табаку с мылом дегтярным да погуще и давай дайкон мазать. Листья сразу отвалились вместе со жрущей гадостью. Но ничего, бог троицу любит. В следующем году ещё раз попробую. Вон сколько приключений с одним только дайконом! Скучать некогда.

А ночи три назад и вовсе удивительное приключилось. Сплю, а в окошко лезет кто-то, мохнатый, круглый как шарик или этот, дикобраз. Вот! Главное — зелёный!

Я наклонился, только схватил тапок — а и нет никого! Показалось, что ли? Я дальше спать. Слышу, стук какой-то у книжной полки, но я даже вставать не стал, а наутро смотрю — книги на полу валяются. Точно, думаю, барабашка завёлся! Лохматый и зелёный, в виде шарика. Так каждую ночь и барагозил: то посуду с плиты смахнёт, то землю в горшках разроет. А днём и не видать его.

Но сегодня я его поймал. Выключил везде свет, будто сплю, а из-под тумбочки на кухне вылазит оно, зелёное и страшное.

— Стой! — говорю.

— Стою, — отвечает.

Я свет включил, а там человечек, ростом сантиметров в тридцать.

— Есть хочу, — говорит. — Я неделю голодный.

— А ты чего такой зелёный-то?

— В краску упал, понаставят банок, — человечек шмыгнул носом. — Поесть-то дашь?

Дал конечно, что я зверь что ли. Остаток ночи оттирал незваного гостя растворителем. Его, кстати, Гриша зовут. И он в самом деле домовой. Только без дома. Выгнали его за нерасторопность. В краску, вот, упал, опять же.

— Можно я у тебя останусь? — спросил он. — Без дома совсем плохо. А у тебя такой домик хорошенький, кругленький с острой крышей. Только ножек ему не хватает. Да можно и без них.

— Дайкон сажать умеешь? — строго спросил я. Я шутил на самом деле, а строгость так.

Гриша замотал головой.

— Ну, и ладно! Научишься! А вдвоём и впрям веселее старость проживать.

Так и живём теперь. Только Надя почему-то думает, что я от сидения дома крышей поплыл. Но это ей только кажется. Ничего! Приедет со своих тёплых краёв и увидит!

Иногда всё-таки стоит выходить из дома

После того, как Андрей Павлович обнаружил на своей кухне маленького зелёного домовёнка Гришу, вся его спокойная жизнь покатилась в пропасть. Первым делом незваного гостя требовалось отмыть. Краска, в которую окунулся Гриша, оказалась хорошей. Даже слишком.

— Надо бы такой крыльцо покрасить, — решил Андрей Павлович. — На века.

— Она «Лезурь» называется, — подсказал Гриша. — Большая такая банка.

— Не лезурь, а лазурь. И лазурь — это синий.

— Да это название такое! На боку написано! — домовёнок подбежал к зеркалу, повертелся во все стороны. Вздохнул. — Чего-то я не отмываюсь.

— Слушай, — Андрею Павловичу пришла в голову неожиданная мысль. — А может, ты и сам зелёненький?

— Неа, я бы знал. Я вообще-то беленький и даже немного розовенький. Надо другой растворитель купить, ядрёненький.

— Кожа-то не слезет?

— А мы попробуем! — засмеялся Гриша. — А нет — новая нарастёт!

— Никаких экспериментов, — грозно произнёс Андрей Павлович. — Сам потихоньку отмоешься со временем.

— Андрюш, ну, давай пойдём сходим куда-нить, — заканючил домовёнок. — Тошно дома сидеть. Не за растворителем, так за чем другим.

— Во-первых, не Андрюша, а Андрей Павлович. Во-вторых, чего тебе дома не сидится? Ты ж домовой!

— Так лето ж на дворе, солнышко. Пойдём, ты мне дайкон покажешь, чтоб я знал, что сажать.

— Дайкон я тебе и на картинке покажу, а на рынке народу не протолкнёшься.

Гриша уселся на пол, отвернулся к стенке, засопел обиженно. Через пять минут не выдержал:

— Андрей Палыч, Ты чего так людей не любишь? Кем ты раньше работал? Не с людьми разве?

— С людьми, да не совсем. Я в кабинете сидел, а они у меня по шкафчикам разложены были. — А на работе я в кабинете сидел. Один.

— Ой-ой-ой! — Гриша закрыл лицо руками.

— Что ой-ой-ой? — засмеялся Андрей Павлович. — Я в отделе кадров работал. А ты что подумал?

— То и подумал. Что же ещё-то? Ты большим начальником был?

— Да, нет. Маленьким. Насопелся? Ладно уж, пойдём на рынок!

До рынка они так и не дошли. Гриша углядел неподалёку озеро и с радостным криком побежал к воде.

— Здесь птички! Птички! — кричал он.

В озере и правда плавали утки.

— Красота какая! — Гриша огромными глазами смотрел на птиц и улыбался.

А Андрей Павлович думал о том, что умудрился всю жизнь прожить в городе, не подозревая ни об озере, ни о живущих на нём утках.

— Домик для уток надо бы подкрасить, — почти неслышно к Андрею Павловичу подошёл мужчина. — Меня Вовой звать. Я слежу немного за птицами. Каждый год зелёным крашу под цвет листьев.

— Краску «Лезурь» возьмите! На века! — посоветовал Гриша.

Вова отшатнулся и машинально поправил:

— Не лезурь, а лазурь. А вообще лазурь — это синий цвет.

— Да это название такое! — Гриша от волнения аж подпрыгнул. — На боку банки написано, большими такими буквами.

Вова перекрестился и пошёл прочь.

— Название не забыл бы, — вздохнул домовёнок. — Записать бы ему. Я, правда, неграмотный, ни читать, ни писать не умею.

— А как же ты название прочитал? — удивился Андрей Павлович.

— Чего там читать-то, я же кое-какие буквы знаю. Лезурь она и в Африке лезурь. Вот так пишется.

Гриша отыскал в траве палочку, вывел на земле большими буквами «зел» и прочитал справа налево:

— Лез. Сокращённо лезурь.

Андрей Павлович не знал, что и делать, смеяться или плакать. Ясно стало одно: его жизнь теперь может быть какой угодно, только не грустной.

Любовь для всех и каждого

Вечером сидели и пили чай с пряниками.

— Андрей Палыч, — поинтересовался Гриша, — а ты всегда один жил? И детей у тебя нет?

— Всегда. Один я на свете. Только сестра и осталась, тоже одинокая.

— Неправильно это. У всех должны быть дети.

— Дети, Гриша, по любви получаю