Оглавление

Предисловие

Друзей обычно не бросают. Литературных героев — тоже. Потому что, и друзья, и герои они — вдвойне: «красивше» настоящих, и, в отличие от последних, «каши не просят». Ни за дружбу, ни за героизм. К тому же они удобны в работе: взял книгу с полки — и вот, они, перед тобой. И, потом, всегда соблазнительно узнать: а, что, там, дальше? Тем паче, что удовлетворять соблазн — изобретать это «дальше» — не кому другому, как автору.

Поддавшись таким доводам, автор и пошёл «следом за адъютантом». И дошёл. Не «до ручки» и не до «точки»: до романа-продолжения под интригующим и «невероятно оригинальным» названием «По следам адъютанта Его превосходительства». В итоге автору показалось, что он логически продолжил роман-пародию «За спиной адъютанта Его превосходительства». Но, повествуя о дальнейшей судьбе его героев, автор уже в процессе не мог не отдавать себе отчёта в том, что роман-продолжение существенно отличается от романа-начала. Чем? Ну, хотя бы тем, что в нём сатирически обыгрывается уже не «оригинал» информации о деятельности чекиста Концова: обыгрываются время и события, не охваченные объектом «пародии номер один». Да и события, в которые автор определил героев — уже невыдуманные. То есть, на выходе имелась не пародия, а сатира.

С исходным же объектом роман оказался связан только именами отдельных персонажей — и больше ничем. Автору также показалось, что, будучи по жанру сатирой, роман получился ещё и фантазией на темы исторического прошлого. То есть, он явил собой попытку взглянуть на подлинные события прошлого, завязав их на героев романа, под «иным углом зрения». Трудно даже определить, чего здесь больше. Ведь подлинными являются не только события, но и люди, их поступки и даже отдельные фразы и слова. Человек, хоть сколько-нибудь знакомый с историей гражданской войны и противоборством органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ и спецслужб «белой» эмиграции, без труда узнает в новых персонажах их исторические прототипы. Тем более что сделать это будет не так уж и сложно: даже фамилии новых героев либо созвучны фамилиям прототипов, либо передают их смысловое значение. То же самое относится и к характерам новых героев, и к обстоятельствам, в которых они живут и действуют.

Конечно, герои обоих романов не являются точной копией реально существовавших людей. Они наделены многими отличительными чертами, пусть и не искажающими их облика, но существенно его меняющими. Но как бы ни был непохож герой романа на свой прототип, тот всё же существовал, и явился той самой глиной, из которой автор и лепил своего героя.

В романе почти нет ситуаций, с начала и до конца придуманных автором. Исключения — те, что связаны с вымышленными персонажами. Иное дело, что, помещая своих героев в гущу событий, имевших место в действительности, автор обращается с ними — и с героями, и с событиями — довольно свободно: он направляет их развитие в соответствии со своими замыслами.

Но он не одинок в «поползновениях»: это — общая практика. То же самое делали и делают авторы всех романов на историческую тему, когда «внедряют» литературных героев в подлинную историю. И не только «внедряют», но зачастую и выставляют их единственными творцами побед, которые в действительности одержали совсем другие люди.

По времени события романа «По следам адъютанта Его превосходительства» охватывают период, значительно больший, чем события первого романа. Его герои «живут и действуют» на книжных страницах с декабря девятнадцатого года — то есть, со времени, которым заканчиваются события романа «За спиной адъютанта Его превосходительства» — до середины тысяча девятьсот тридцать пятого года.

Более широким является и круг событий, в которых «принимали участие» герои романа-продолжения. Это и не удивительно: заключительный период гражданской войны, эмиграция и противоборство «красных» спецслужб и эмигрантских организаций представляют собой большое поле деятельности для любого автора.

Широка и география событий. Даже — не «от Москвы — до самых, до окраин»: значительно дальше. Если, уж, совсем точно: от Севастополя — до Южной Америки.

В память о былом сотрудничестве, автор постарался не обойти вниманием ни одного из персонажей, действовавших или хотя бы только упоминавшихся в предыдущем романе.

Автор почему-то надеется на то, что читатель поймёт: перед ним — приключенческий роман, а не сборник хохм. Если же он предпочитает мгновенный хохот, не связанный с работой ума, то ему лучше обратиться к другим произведениям — обычно из нескольких строк, а иногда даже из одной.

И ещё автор смеет надеяться, что новая встреча со старыми знакомыми и с вновь появившимися лицами не станет чересчур большим разочарованием для читателей. Его даже не смущает то обстоятельство, что некоторые из них в силу отсутствия должных знаний не смогут провести нужные параллели между персонажами романа и их историческими прототипами. В конце концов, не аналогии являлись его целью, а то, что было заявлено ещё задолго до наших дней задачей любого искусства: «Развлекать, поучая».

Автор

Есть многое на свете, друг Горацио,

Что и не снилось нашим мудрецам…

В. Шекспир «Гамлет».

Глава первая

…Заканчивался богатый событиями девятнадцатый год. Вместе с ним подходила к концу и недолгая история Волонтёрской армии. За неделю до отставки Кобылевского — уже не предполагаемой, а ожидаемой — в штабе неожиданно появился глава английской военной миссии полковник Криппс. Почему-то один, без традиционного спутника — генерала Жируа.

Всегда изысканно любезный, на этот раз Криппс ограничился сухим кивком, и даже не попросив доложить о себе, с озабоченным видом проследовал мимо старшего адъютанта в кабинет Его превосходительства. Это было совершенно не в стиле британца — и Павел Андреич всерьёз заинтересовался моментом. Да и как иначе: он так давно уже «стоял на страже», что не мог не состояться «по этой части». Не зря ещё Маркс писал о том, что обстоятельства формируют людей в той же мере, в какой люди формируют обстоятельства. Концов, разумеется, не знал этих слов основоположника, но это не помешало ему сформироваться должным образом. А тут всё наводило на мысли! Во-первых, Криппс прибыл без предварительного уведомления. Значит, связывался с командующим лично. Во-вторых, они с Кобылевским уединились вдвоём. Значит, «третий — лишний». Это Чуркин-то — лишний?!

При таких исходных не пойти на НП Концов уже не мог. Не имел права. То, что он там услышал, стоило и испачканного мундира, и разбитого колена, и разодранных галифе…

— Вадим Зиновьич, я начну без предисловий, ибо время дорого.

Из-за стены англичанин «выглядел» не по статусу взволнованным. Прямо — дитя Востока, а не Альбиона.

— Так, может, пригласим Чуркина?

Волнение англичанина явно передалось и командующему.

— Вы хотите делить на троих?! — А…

Челюсти Кобылевского и Концова отвисли одновременно: капитан «увидел» это даже из-за стены. Когда они вернулись на место, Вадим Зиновьич первым делом отказался от своего предложения, а Павел Андреич ещё плотнее вдавился ухом в стену НП.

— В мои руки, генерал, попал — не будем говорить, как — один любопытный документ из военного министерства.

— Весь — внимание! — качественно дрогнул голосом Кобылевский: он уже почувствовал запах. Нет, не пороха: денег. Для этого ему не требовались разъяснения Криппса. Всё последнее время Его превосходительство специализировался исключительно «по линии финансов», создавая «неликиквиды» из вполне ликвидного имущества и ликвидируя его на пару с Чуркиным. А что: «хоть день — да мой!», как говорил Пугачёв, Емельян Иваныч. Дни-то сочтены только на воеводстве — а жизнь этим мероприятием не кончается.

Подтверждая своё заявление об отсутствии времени, Криппс приступил к делу без лишних церемоний.

— Так, вот: согласно этому документу, правительством и Ставкой Главнокомандующего Волонтёрскими Силами Юга России из выделенных в начале года пятнадцати миллионов фунтов освоено только два. В связи с тем, что на Иван Антоныча ни в министерстве, ни в правительстве его Величества больше не ставят, военным министром высказано намерение передать неиспользованную часть кредита — а это, как Вы уже, наверно, посчитали, тринадцать миллионов фунтов — Барону. Именно в нём сейчас видят последнюю надежду на восстановление законности и порядка в России.

Криппс замолчал. Из-за стены послышалось, как он переводил дух.

— Вы следите за ходом моих рассуждений, генерал?

— Да, и очень внимательно, дорогой Криппс!

— Есть какие-нибудь мысли?

Задавая будто бы располагающий к шутке вопрос, Криппс явно не шутил. Но и Кобылевский был не склонен шутить на подобные темы. Давно уже не склонен: с каждым днём генерала в нём становилось всё меньше, а коммерсанта — всё больше. Поэтому его реакция была мгновенной.

— Но как?!

— Браво, генерал! — всё-таки рассмеялся Криппс. — Вы — прямо Шерлок Холмс: делаете вывод, опустив цепь логических рассуждений!

С дедукцией у Вас, Ваше превосходительство — полный порядок!

Криппс откашлялся, и, судя по изменившемуся голосу, стёр улыбку с лица.

— Разумеется, Вы понимаете, что речь не идёт обо всей сумме целиком: надо быть реалистами…

Пауза оказалась невыносимой не только для Концова.

— Ну, не тяните Вы кота «за все подробности»! — взмолился Кобылевский. — Что за манера?!

— Я предлагаю «освоить» два! — не стал «тянуть» Криппс. — Два миллиона фунтов стерлингов из неосвоенных ещё тринадцати миллионов! Сейчас, когда разваливаются войска Иван Антоныча и не сегодня-завтра его «подсидит» Барон, самое время для подобной операции! Та самая мутная вода, в которой и надо ловить рыбку! Что Вы на это скажете, генерал?

— Обеими руками — «за»!

Даже из приличия Кобылевский не стал изображать из себя «борца за идею». Рыбак рыбака… увидел издалека.

— Только… не многовато ли — два миллиона?

— Не многовато!

Обмен репликами был на удивление немногословным и конкретным.

А Криппс — так вообще: рубил словами, как шашкой!

— Военный бюджет Англии на следующий год утверждён в размере шестисот миллионов фунтов. Если мы с Вами «отщипнём» от него всего лишь два, никто и не заметит такой малости!

— Логично!

Кобылевский явно заразился манерой «сегодняшнего» Криппса выражаться предельно лаконично. Сидя за стеной, Концов боялся шелохнуться, дабы не пропустить ни одного слова из этого фантастического в своём неправдоподобии разговора.

— Правда, должен сказать, Вадим Зиновьич, что тут есть целый ряд сложностей и проблем…

— Что такое?

По тембру голоса командующего Павел Андреич понял:

Кобылевский не просто насторожился — он встревожился.

— Дело в том, дорогой генерал, что означенная сумма — это, как Вы сами понимаете — кредит. Причём, кредит целевой. Это — не заём, который предоставляется в денежной форме и который можно тратить, как тебе вздумается.

Полковник огорчённо крякнул.

— Этот чёртов кредит предоставляется лишь товарами. В данном случае — в основном, оружием и боеприпасами. Само собой разумеется, возможности для его использования, так сказать, «частным образом», резко сужаются….

— Ну-у-у…

Теперь уже Кобылевский не мог скрыть разочарования.

— Я ведь сказал только: «сужаются», — поспешил с «бальзамом» англичанин. — «Сужаются» — но «не исключаются»! А возможности есть. Надо лишь ими по уму распорядиться. Но есть и сложности…

Англичанин опять вздохнул — и опять замолчал.

— Да что же это такое?!

Кобылевский явно не выдерживал пауз: они его угнетали.

— Вы, что, полковник: нарочно взялись испытывать моё терпение? Говорите прямо — не тяните и не нагнетайте!

— Хорошо, генерал: прямо — так прямо!

Концов отчётливо услышал звук хлопка: Криппс явно шлёпнул себя по ляжке. В порядке демонстрации решимости.

— Итак: первое, что нам нужно сделать — и безотлагательно: составить заявку на получение товара на означенную сумму. Второе: мы должны чётко определиться в отношении характера товара.

— То есть?

— Нам не нужно, абы что, генерал! Мы должны ясно отдавать себе отчёт в том, что сегодня реализовать «на сторону» партию оружия — хоть самого «золотого»! — на такую сумму нереально! Следовательно, заявляться должен только ликвидный товар! Причём, не товар замедленной реализации, как выражаются торговые работники, а быстроликвидный — то есть такой, который можно будет сбыть быстро и оптом!

— Продовольствие!

Кобылевский мгновенно сориентировался в обстановке.

Криппс рассмеялся.

— Браво, Ваше превосходительство: наши мысли, как всегда, работают в унисон! Действительно, только продовольствие сегодня является товаром повышенного спроса — или, опять же прибегая к терминологии коммерсантов, дефицитом!

— Да, но — продовольствие на такую сумму…

Голос Кобылевского дрогнул под натиском сомнений. Но против этих сомнений уже стояли доводы Криппса. И — явно не для обмена рукопожатиями.

— Да, многовато. Согласен с Вами. Но это — если судить с позиций стороннего наблюдателя, к тому же — несведущего в наших делах. А если основываться на суждениях военного министра Британской империи…

— А что — министр? — вклинился Кобылевский — вместе с надеждой в голосе. Концов не видел усмешки Криппса, но голову был готов положить за то, что она имела место быть.

— А министр ещё пару месяцев назад утверждал, что армия Иван Антоныча растёт, численность её уже сейчас превышает триста тысяч душ и тенденция к перманентному росту имеет место быть!

— Какой умница! — восхитился Кобылевский. — Отработал на нас с Вами на добровольных началах!

— Ещё очко в Вашу пользу, генерал! — рассмеялся Криппс. —

Действительно, такое заявление — нам в кассу. После таких слов цифра в два миллиона будет уже не такой устрашающей. Даже более того: близкой к реальности. Точнее — к воображаемой реальности, ибо и триста тысяч «белых» воинов, и тенденция к росту существуют только в воображении нашего Уинни, ослепленного «глубоким чувством» к большевикам! Хотя, и это — в нашу с Вами кассу, генерал!

Шумно отдуваясь, Криппс, перевёл дух после затяжного монолога.

— Так, что, с этой стороны никакого подвоха быть не должно. Проблема — в другом…

Поскольку Криппс опять не удержался от паузы, Кобылевский явно должен был запросить пояснения. Но, так как звука не было, то запросил он наверняка глазами. Примерно — так:»???» После этого уже пошёл голос Криппса:

— Я бы даже сказал: не одна проблема — а целых две. Первая: где и как реализовать товар? И вторая: как «спрятать концы в воду»?

Теперь замолчали уже оба собеседника. Надолго. Наверняка — с подключением к процессу не только мозгов, но также зубов и ногтей. Чтобы лучше думалось: испытанное средство.

Наконец, Вадим Зиновьич «нагрыз» предложение.

— Ну, со второй проблемой, мне кажется, проблем быть не должно! — скаламбурил он. — Решение у неё одно — черноморские порты, которые пока ещё наши! Одесса, Новороссийск, Батум — как говорится, на любой вкус! Но надо торопиться: не сегодня-завтра «красные» турнут нас из Одессы — а там недалеко и до Новороссийска с Батумом!

— Торопиться надо не только по этой причине, генерал!

В голосе Криппса вновь смешались назидательность с озабоченностью.

— Что Вы хотите сказать этим, полковник?

— Ну, хотя бы то, что буквально неделю назад Кабинет Его Величества принял решение прекратить финансирование всех ваших правительств. Более того, сейчас рассматривается вопрос об установлении торговых отношений с Советами. И если мы не поторопимся с «освоением» части кредита, то очень может быть, что вскоре и осваивать будет нечего: Правительство доберётся и до этих денег! Так, что с заменой получателя военное министерство действует на свой страх и риск… Есть и другая причина…

— Причина на причине! — не стерпел Кобылевский. — И хоть бы одна — хорошая!

Даже, находясь за стеной, Концов услышал, как вздохнул Криппс. Наверняка, он и руками развёл. В порядке «удручения видом».

— Скоро в ставку Главкома Сил Юга России прибудет новый глава британской военной миссии — генерал Пульман…

— А Вы? — дрогнул голосом Кобылевский.

— А я возвращаюсь в метрополию: иду на повышение…

Ответ Криппса, которому полагалось быть исполненным радостным или, как минимум, удовлетворённым тоном, таковым явно не выглядел — то есть, не слышался.

— Не вовремя этот перевод, Вадим Зиновьич! Совсем не вовремя! Ведь только-только открылись перспективы! Сказочные перспективы! Сейчас можно… как это: «сказку сделать былью»! То есть, обеспечить будущее не только своё, но и своих детей и даже внуков! Другой такой возможности больше не будет никогда! А оклад по новой должности… Хм… В сравнении с тем, что мы можем получить сейчас — это даже не пособие по безработице: так — нищему грош!

Он опять вздохнул.

— Вот почему надо поспешать, дорогой Вадим Зиновьич!

— Да, времени на «раскачку» нет, — моментально озаботился Кобылевский. — Что касается заявки, то с ней проблем не будет: сочиним прямо сейчас!

— Задним числом! — тут же подхватил Криппс. — Одновременно облегчим работу Главкому: составим на основе Вашей заявки и аналогичную бумажку от его учреждения — бланк у меня имеется! А я самолётом доставлю их на подпись Иван Антонычу! Сегодня же! Думаю, что он кочевряжиться не будет: ему сейчас — не до подобных тонкостей! Вряд ли он будет вникать в нюансы!

— В какие, там, «нюансы»?! — хохотнул Кобылевский. — Ему сегодня даже не до борьбы, во всяком случае — против большевиков! Он целиком сосредоточился на борьбе с врагом внутренним — Бароном и его сторонниками! А Вы говорите: «нюансы»!

Следом за Кобылевским рассмеялся и Криппс.

— Ну, вот и славно! Со стороны военного министерства я тоже не ожидаю никаких проволочек. Все практические вопросы, связанные с принятием решения, оформлением груза и его отправкой в порт назначения можно будет уладить в два-три дня! Это я беру на себя! А вот — как быть дальше?..

— А что: «как быть дальше»? — не остался в стороне Кобылевский. — Груз должен быть адресован в черноморский порт — и лучше всего в Одессу: её положение сейчас — самое шаткое!

— Вы хотите сказать…

Криппс сразу ухватил мысль Кобылевского.

— Совершенно верно, полковник: корабль выйдет из порта приписки, но до порта назначения не дойдёт! По пути его якобы перехватят… нет, не пираты — это несерьёзно: «красные»!

— Да, но откуда они возьмутся в Чёрном море?

Криппс с сомнением цокнул языком.

— Ведь в Чёрном море нет ни одного военного корабля «красных»…

— Просочатся! — мгновенно «нашёлся» Кобылевский. — Из Азовского моря! «Красные» только что взяли Николаев, и берут под свой контроль Керченский пролив! И это — уже не домыслы, а, к сожалению, исторический факт… Так вот: нам лишь надо хорошенько продумать координаты места захвата — ну, чтобы не оконфузиться!

— Главное, чтобы никто не смог проверить…

Голос Криппса был тих и задумчив.

— Ну, хорошо: с этим вопросом вчерне разобрались — детали отшлифуем позднее, по ходу дела. Теперь — самый главный для нас с Вами вопрос: где и как реализовать груз? Кому? От решения этого вопроса будет зависеть и выбор ассортимента! Ведь не везде один и тот же товар пользуется одинаковым спросом!

Полковник замолчал. Ненадолго: похоже, какие-то «черновики мыслей» у него имелись уже до встречи с Кобылевским.

— То, что товар надо реализовать в Европе — несомненно… Где-то по пути из Саутгемптона в Средиземное море…

— А, может — Турция?

Судя по той неуверенности, с какой прозвучало это предложение, Кобылевский и сам полагал его всего лишь «рабочей версией». Точнее: объектом для критики, с которой и не замедлил Криппс.

— Исключено! — безапелляционно заявил англичанин. — В Константинополе — а больше разгружаться там негде — русских уже, как тараканов: побежал народ, Ваше превосходительство! Побежал, не дожидаясь развязки! Разгружаться там — всё равно, что перепродавать товар на глазах чиновников военного министерства в порту отправки! И не нужно будет морочить себе голову с погрузкой-разгрузкой!

— Это верно, — вздохнул Кобылевский. — Тогда — где?

Криппс совершенно по-русски поскрёб пятернёй затылок: Концов определил это по характерным скребущим звукам.

— Надо подумать… Как говорят в таких случаях «красные»: «посоветоваться с товарищами»…

— Кажется, у меня есть такие «товарищи»! — «посветлел голосом» Кобылевский.

Концов насторожился — но, к своему огорчению, напрасно: никаких сведений, конкретизирующих личность «товарищей», Вадим Зиновьич почему-то не представил.

— Только не тяните с этим!

Требовательный голос Криппса вернул Павла Андреича из состояния напряжённого ожидания к обычному подслушиванию.

— Информация должна быть у нас не позднее завтрашнего полудня!

— Управимся!

Наверняка, в этот момент Кобылевский сиял и лицом, и голосом. Чувствовалось, что он нисколько не сомневается в успехе дела.

— В таком случае, Ваше превосходительство, встречаемся завтра, ровно в полдень, на этом же самом месте! И хочется верить — не для того, чтобы пожаловаться друг другу на превратности судьбы! Желаю здравствовать!

За стеной хлопнула дверь кабинета. Наступила тишина.

Кряхтя и прихрамывая на правую ногу, претерпевшую вместе с брючиной от злополучного гвоздя, Концов выбрался из укрытия. Добравшись до рабочего места, он в изнеможении рухнул на стул. Ему было, о чём подумать, а ещё больше — помечтать…

Глава вторая

«Два миллиона!»

Концов пытался хотя бы представить себе эту грандиозную сумму. Получалось «не очень»: не хватало опыта личного общения.

«Два миллиона! И не каких-то, там, „керенок“: фунтов стерлингов! Настоящих!»

Следом за этой мыслью, всего лишь констатирующей факт наличия в природе такой суммы, пришла другая, конкретная и персонифицированная.

«И всё — этим двум ловкачам! Не жирно ли будет?! Я, конечно, не притязаю на всю сумму — но от куска не отказался бы! Вопрос: как урвать?»

Павел Андреич наморщил лоб. Ни снующие в приёмной телеграфисты, ни внеурочные посетители, робко жмущиеся по углам или же совершающие неуверенные телодвижения в направлении стола, не могли отвлечь его мозги от работы.

«Ну, что ж: пойдём по вехам! Заминка у „подельников“ заключается в двух моментах: кому и где? Насчёт „где“ Его превосходительство, кажется, предложил вариант решения: Одесса. Вот на этом можно сыграть. Судя по информации ВУЧека, в ближайший месяц никаких перемен на фронте не предвидится. У „красных“ идёт накопление сил перед решающим броском, у „белых“ — перегруппировка в целях упорядочения „драпа“. Следовательно, до февраля, как минимум, Одесса останется в руках „белых“. Отсюда — вывод: если Одесса останется в руках ВСЮР, то никаких кораблей Красного Флота в Чёрном море не может быть и в теории: заблудившиеся катера — не в счёт! То есть, атаковать союзный конвой с продовольствием будет попросту некому — какие бы координаты ни выдумывал генерал! Мне остаётся лишь получить достоверную информацию об отсутствии чрезвычайных происшествий в Чёрном море из надёжного источника — и дело в шляпе! Так, очень хорошо!»

У Концова от возбуждения зачесались ладони. Решение наклёвывалось — активно и всерьёз.

«А какие источники можно считать надёжными? Ну, во-первых, радиоперехват: у нас в штабе этого добра — хоть задницей ешь! Во-вторых, данные нашей — то есть, «белой», гидрографической службы! В-третьих — информация из регистра Ллойда: уж, ей попробуй не поверить! С таким материалом скомпрометировать «дезу» Кобылевского — как два пальца…

Шантаж? Да, шантаж! А что делать?! Иначе от этой краюхи не отщипнуть ни крошки! А так: приду к Кобылевскому, выложу на стол документы, и скажу: «Или… (ну, подумаю, какая сумма) — или я всё это вместе с Вашим донесением Иван Антонычу об исчезновении транспорта с грузом отправляю в Ставку! Для сравнительного анализа!»

Концова так взволновали мысли о близости локотка и возможности его укушения, что лоб его покрылся мелкими бисеринками пота. Капельки остро пахнущей влаги быстро превратились в шустрые ручейки, и потекли по щекам и загривку старшего адъютанта. Но, «дум высоких полн», Концов и не обращал внимания на такие пустяки.

«Сопоставив убойные документы с этой лабудой, всякий здравомыслящий человек согласится с тем, что часть — меньше целого! И чтобы не потерять целое, проще уступить часть! А Его превосходительство — не дурак. Поперёк здравого смысла он не попрёт! Если только…»

От внезапной мысли Концов остро почувствовал, как моментально увеличилось потоотделение, и тревожно резануло живот.

«…Если только этот негодяй не решится «убрать» меня! А ведь ему это сделать — те же «два пальца»… Скажет, что согласен, но ему надо заручиться ещё и согласием «подельника… Или же попросит обождать, пока доставят деньги… И когда я, как последний дурак, соглашусь — меня и «передадут архангелам»: «за милую душу» и без проблем!»

Краем глаза Павел Андреич заметил в зеркале, как побледнело его лицо: побледнеешь, тут! Подрагивая конечностью, он провел рукавом кителя по влажному лбу.

«Нет, так не пойдёт! Раскрывать себя нельзя ещё и потому, что это — конец разведчика Концова! А что конец гражданина Концова, что конец разведчика Концова — один хрен! Тот, который редьки не слаще! Пошлю-ка я лучше Кобылевскому анонимное письмо: дескать, мне всё известно, а в обмен на молчание я прошу сумму… ну, размер её я определю позднее! Потом назначу время и место передачи денег — и дело в шляпе!»

Концов задумался: дело почему-то не желало лезть в шляпу.

«Упрощаю! „В шляпе“! Какой, там, хрен, „в шляпе“, когда надо продумать, где и как произвести обмен — да ещё остаться неузнанным! „В шляпе“… В жопе! Тут ещё — думать и думать!»

Павел Андреич энергично помассировал виски.

«Итак, я напишу письмо с ультиматумом: если к такому-то сроку не передашь… — ну, и дальше, всё, что положено! Кобылевский, естественно, принимает это предложение, и вокруг места встречи расставляет своих ищеек. Он — не такой дурак, чтобы не попытаться взять меня „на живца“! Я же, в свою очередь…»

Концов поскрёб лоб: и что он — «в свою очередь?»

«Так, значит, он расставляет своих людей в радиусе, допустим, тридцати-сорока метров от места закладки портфеля с деньгами… Но, зная подлый характер Чуркина, я сам за деньгами не сунусь! Чуркина… Почему — Чуркина? А почему бы и нет?! В таком деле без него Кобылевскому не обойтись! И Чуркина совсем не обязательно посвящать в детали! Ему достаточно будет сказать, например, то какой-то негодяй шантажирует командующего разглашением сведений интимного характера. Оснований не верить этому доводу — никаких. Потому что полно оснований верить!»

«Определив» полковника к делу — и к себе — Концов «успокоился». За Чуркина можно было уже не волноваться: он в стороне не останется. «Приговорив» очередную негодную мысль, Павел Андреич мог спокойно переходить к следующей беспокойной мысли.

«Так… А, если… если назначить место встречи, допустим, на вокзале? Подгадать к прибытию поезда, в толпе выхватить портфель из рук курьера — и опять нырнуть в толпу?.. Да, а вдруг поезд опоздает, и курьер не станет меня дожидаться? Или же не будет никакой толпы? Или она быстро рассосётся, а я не успею схватить портфель? Или успею схватить, и даже нырну в толпу — а меня поймают? Где гарантия, что не поймают? Нет такой гарантии: я ведь — не чемпион по бегу!»

Проявляя несвойственную себе рассудительность, Павел Андреич совсем расстроился. По этой причине он извлёк из тумбы стола «заначенный» там «мерзавчик», и взбодрился сотней граммов. Мыслительный процесс сразу пошёл живее.

«Значит, и этот вариант отпадает! Надо придумать что-нибудь пооригинальнее… А что, если назначить место закладки портфеля где-нибудь в кустах, на какой-нибудь пыльной улочке на окраине города? И вместо себя запустить… ну, например, беспризорника — за буханку хлеба? Он нырнёт в кусты, схватит портфель — и дёру! Попробуй, поймай беспризорника!»

Концов вздохнул.

«А вдруг поймают — и этот дурак обрисует меня? Или ещё хуже — не поймают, и он удерёт с моими деньгами! А я — уже дураком за него — останусь с его буханкой? А, что — вполне: тот, ещё, народец!».

Находясь в глубокой задумчивости, Концов случайно упал взглядом на остаток бодрящей влаги в «мерзавчике» — и судьба её была решена.

«Нет, всё это — херня!»

Павел Андреич вздрогнул. Ему показалось, что он начал думать вслух. Поэтому он «по-шпионски» искосил глазом «окрестности». Однако, кроме регулярно появляющегося и исчезающего Микки, никого в приёмной не было. Похоже, если что и было выдано им вслух, то лишь такое, после чего всех посетителей классически «сдуло ветром». Скорее всего — что-нибудь «не из книжек».

Успокоенный «отсутствием наличия», Павел Андреич продолжил экскурсию по мыслям.

«Значит, момент передачи денег исключается… Даже, если именно в это время и именно в эти кусты забредёт какой-нибудь засранец, и его по ошибке примут за меня, это не увеличивает моих шансов на получения денег! Я могу просто не успеть нырнуть следом за ними в кусты и схватить портфель! Да и потом: а вдруг в портфеле не будет денег? Даже — обыкновенной „куклы“?»

Павел Андреич оперативно похолодел. Потом, как и положено, его бросило в жар — и он «закалился». То есть, решительно отказался и от этой мысли.

«А ведь так и будет! Значит, и от „наличных“, и от шантажа придётся отказаться… Но как же, в таком случае, снискать хлеб насущный? Дела-а-а…»

Подперев кулаком подбородок, Концов пригорюнился. Глаза его бессистемно пошли гулять по приёмной. И вдруг…

«Чёрт возьми!»

С демонстрацией «Эврики» капитан особо не мудрствовал: шлёпнул себя ладонью по голове.

«Как же я забыл об этом: посредничество! Мне надо продать эту идею денежному человеку — и получить свой законный процент за посредничество!»

Он начал торопливо перебирать в памяти всех своих денежных знакомых. Их число было невелико: среди знакомых Концова преобладали люди в диапазоне от просто безденежных до откровенных мотов. Но капитан упорно продолжал тасовать их имена до тех пор, пока, наконец, не добрался до нужного.

«Вот: Платон Иваныч, Наташин папа-муж! Самое — то! Лучшей кандидатуры и не найти!»

Ничуть не заботясь о том, что его в любую минуту может вызвать симулирующий трудоголика Вадим Зиновьич, и даже не считаясь с тем, что и день сегодня — не связной, Павел Андреич стремительным шагом вышел на крыльцо штаба — и решительно направился к знакомому дому…

Глава третья

…Целый месяц Лесь Богданыч Федулов вынужден был проваляться на больничной койке «благодаря» неожиданному коварству Исаак Рувимыча Биберзона. Времени для размышлений у Лесь Богданыча было более чем достаточно — и это позволило ему прийти к твёрдому решению отыскать «Иуду», примерно его наказать и вернуть «кровное».

Покинув больничные стены, Лесь Богданыч не стал возвращаться в разгромленную квартиру. Да и возвращаться было некуда: пока он отсутствовал, функционеры домового комитета, руководствуясь принципом «свято место пусто не бывает», в каждой комнате бывшего федуловского жилища расселили по рабоче-крестьянской семье.

Лесь Богданыч не стал оспаривать действий местных властей ни в судебном порядке, ни на уровне бытовой ругани. Тем более что в планы его не входило задерживаться в Киеве. Вспомнив всех своих дебиторов, он, по недавнему примеру «товарищей из Чеки», начал их планомерный обход.

Но возврат долга занимал его сейчас меньше всего. Ведь, даже в случае благородства всех должников, выручка не потянула бы и доли процента от утраченного. Куда больше Лесь Богданыч желал получить хоть какие-нибудь сведения о месте теперешнего пребывания Биберзонов. Он сразу же дал понять должникам, что тот из них, кто поделится с ним информацией об Изе и Софе, может рассчитывать на снисхождение к долгам вплоть до полного их списания. Тот же, кто попытается всучить ему «липу», вернёт всё до копейки с процентами. Каким образом? Очень просто: под угрозой «стука» в Чека.

Большинство должников оказались не в состоянии ни расплатиться с долгами, ни предоставить Федулову ничего стоящего. Весь урожай бывшего подпольного миллионера составил с полсотни николаевских «десяток» да полдюжины и не нуждающихся в проверке небылиц.

И только под конец обхода, в одном из домов Лесь Богданычу повезло. Некто Хаим Кацнельсон, позаимствовавший у него в своё время под большой процент солидную сумму «на развитие бизнеса», сообщил, что лично сам участвовал в захоронении Изи и Софы, безвременно павших от руки «незалежников». Со слов Кацнельсона, Изя, как человек болезненный и «маломощный», попросил его — за плату, конечно — помочь выбраться из города с двумя большими чемоданами. Объяснил он это тем, что решил поискать более спокойного места для проживания.

Он, Хаим, разумеется, не мог отказать в помощи единоверцу — тем более, когда речь идёт о солидном вознаграждении! Он даже предложил Изе «не светиться» с чемоданами, а использовать для их перемещения телегу — что и было сделано.

Всё шло хорошо до тех пор, пока за городом они с Изей и Софой не напоролись на одну из бесчисленных «незалежничьих» банд. Имущество Изи перешло в руки этих разбойников, а чета Биберзонов — в мир иной. Как удалось спастись ему, Хаиму? Оказалось — по чистой случайности. Перед тем, как на них налетели бандиты, он пошёл «до ветру», в густые кусты, откуда и наблюдал за всем этим кошмаром. Ему же пришлось в одиночку предавать земле тела единоверцев. И за что? За какой-то жалкий аванс в пару золотых десяток — ведь всю сумму Изя обещал уплатить только после того, как они проследуют зону боевых действий. Вот как не повезло бедному еврею — это уже не об Изе, а о нём, о Хаиме!

Федулов молча выслушал эту трагическую исповедь, бесконечное число раз прерываемую душераздирающими воплями. И когда Хаим, наконец, замолчал и оставил своё намерение дорвать последний волос на голове, Лесь Богданыч вежливо попросил того показать ему могилы «безвременно почивших в бозе» Изи и Софы. За соответствующее вознаграждение, конечно.

Глаза предприимчивого еврея радостно заблестели. Не могли не заблестеть: в противном случае, он не потянул бы даже на просто еврея. В качестве аванса Кацнельсон затребовал пять золотых «червонцев», каковые тут же и получил.

Вскоре телега «неразвившегося бизнесмена» уже скрипела колёсами в направлении городских окраин. Через три часа пути, на перекрестье степных дорог, Хаим сказал «Тпру!», что в переводе с извозчичье-лошадиного означало: «Здесь!»

И действительно, Кацнельсон бросил поводья на один из кустов, своим наличием частично подтверждающим его рассказ. На убедительно подрагивающих ногах он подошёл к двум скромным бугоркам, «украшенным» колышками с табличками, которые извещали прохожих о том, что здесь аж с августа девятнадцатого года покоятся Исаак и Софья Биберзон.

Кацнельсон рухнул на один из бугорков, по надписи на табличке принадлежащий незабвенному Изе, и, обливаясь слезами, ударился в воспоминания о последнем дне земного существования друга и единоверца. Так как воспоминания эти в точности до запятой дублировали уже слышанный Федуловым рассказ, а вопли Кацнельсона не давали Лесь Богданычу сосредоточиться, то он вежливо попросил голосящего Хаима заткнуться, и приступил к осмотру захоронения.

На первый взгляд, всё было исполнено надлежащим образом. Но на второй Лесь Богданыч обнаружил некоторые странности и несоответствия. Так, фанерные дощечки с надписями — явно от ящиков для фруктов — были аккуратно очищены не только от бумажных наклеек и потенциальных заноз, но и не менее аккуратно обрезаны по краям. Явно — пилой. Неужели всё это делалось в степи, в условиях лимита времени и в минуты скорби? А зачистка поверхности? Хвалёная еврейская аккуратность?

Федулов внимательно пригляделся к надписям. На дощечках он без труда различил прямые линии, исполненные химическим карандашом: фанерка была разлинована на манер ученической тетради. Да и само начертание букв — аккуратно, с обводом — явно свидетельствовало о том, что текст — не полевого, а неспешного домашнего исполнения.

— Так с тех пор ты здесь ни разу и не был? — как можно участливее спросил Лесь Богданыч.

Кацнельсон моментально оторвался от бугорка, и выпучил на спутника чёрные, как агат, глаза.

— Да Бог с Вами, Лесь Богданыч! Я и сейчас-то ехать не хотел — разве что…

— За «червонцы», — «догадался» Федулов, по-прежнему внимательно разглядывая надпись. — Значит, ни разу не был?

Хаим недоумённо пожал плечами.

— Богом клянусь!

Он явно не понимал, к чему это клонит его кредитор.

Ювелир оторвался от надписи и перевёл взгляд на землю. Ковырнул её носком ботинка. Структура почвы даже на первый взгляд зримо отличалась от той, что окружала могилы. Лесь Богданыч сделал несколько шагов в сторону кустов. Теперь уже Кацнельсон сопровождал его напряжённым взглядом. Кажется, до него начал доходить смысл бессмысленных, на первый взгляд, вопросов кредитора и его телодвижений.

Федулов нырнул в кусты. Под одним из них он без труда обнаружил яму. Лесопатологическая экспертиза — носком ботинка — не оставляла уже сомнений в идентичности почвы из этой ямы и той, что формировала «травой заросший бугорок».

Лесь Богданыч нахмурился, сунул руку в карман, и вышел из кустов. Моментально вспотевший Кацнельсон напряжённо следил за каждым его движением.

— А где у тебя лопата? Я ведь просил тебя захватить с собой лопату — ну, чтобы поправить могилку?

В голосе ювелира звучала не совсем скорбь — а совсем даже наоборот: ирония. Кацнельсон вздрогнул.

— А я захватил — там, на телеге, под соломой…

— Надо бы поправить могилку!

Федулов укоризненно покачал головой.

— А то ты лежал на ней, а я — так вообще стоял! Нехорошо!

На дрожащих полусогнутых Хаим метнулся к телеге. Покопавшись на дне, он извлёк обёрнутую мешковиной крупповскую лопату, в своё время выменянную им на шмат сала у драпавших немцев. Вернувшись с лопатой, он вопросительно похлопал глазами.

— Начинай, начинай! — великодушно «разрешил» Лесь Богданыч.

Кацнельсон нерешительно начал охлопывать бугорок со всех сторон.

— Да ты подсыпь землицы-то: не видишь, что ли, как края осыпались?

Дрожа всем телом, Кацнельсон попытался зачерпнуть лопатой кусок целины. Но сделать это было не так-то просто: земля была «природного формата», к тому же, основательно уезжена и утоптана.

Федулов усмехнулся.

— Как же это ты умудрился выкопать здесь не одну могилу, а целых две? Да и земля эта совсем не похожа на ту, которая «работает» холмиком! Зато вот та, за кустом — как две капли воды! Как же это так получилось?

Лоб Кацнельсона мгновенно покрылся потом.

— И таблички с надписями — явно домашнего изготовления: что таблички, что надписи… Что, заранее приготовились к смертоубийству? На всякий, так сказать, случай?

Хаим дрожащей рукой попытался отставить в сторону лопату.

— Да нет, ты работай, работай! — неожиданно развеселился Федулов. — Как говорится, бери больше — кидай дальше! Давай, давай, раскидывай этот артефакт!

— Не п-п-понял…

У Кацнельсона от страха уже зуб не попадал на зуб.

— Ну, расчищай площадку — а там, глядишь, и обстановка прояснится!

С побелевшими от ужаса глазами — и вряд ли вследствие совершаемого им «святотатства» — дебитор оперативно исполнил «просьбу» кредитора. Под «могильным холмиком» оказался нетронутый девственный целик, густо поросший многолетней жёсткой травой.

— Что ж ты это, Хаим?

В голосе Федулова ирония смешивалась с укоризной.

— Поленился хотя бы дёрн снять! Думал, и так сойдёт?

Неожиданно Кацнельсон обхватил лопатку обеими руками на манер винтовки с примкнутым штыком — и с угрожающим видом — во всяком случае, ему хотелось думать, что это именно так — двинулся на ювелира. Правда, решимости у него хватило ненадолго — ровно до того момента, пока он не увидел в руке Лесь Богданыча блеснувший воронёной сталью револьвер.

— Ай, как нехорошо, Хаим Соломоныч! — мягко упрекнул Федулов враз обмякшего дебитора. — Так-то ты решил отплатить своему благодетелю? Нехорошо, брат — и недальновидно!

Кацнельсон отбросил лопату в сторону — и рухнул на колени.

— Нет, зачем же?

Голос ювелира был донельзя «приветлив» и даже «участлив».

Не понимая, Кацнельсон старательно пучил глаза. И запрос его не остался без ответа.

— Лопаточку-то подбери — и копай!

Хаим вздрогнул.

— Что к-копать?

Лесь Богданыч с деланным удивлением выгнул брови.

— То есть, «как что»? Могилку, конечно!

— Как-кую м-могилку? К-кому?

— Ну, коль скоро ты поленился для Биберзона — то себе!

— А…

Попытка впадающего в прострацию Хаима «уточнить детали» была пресечена наставленным на него дулом револьвера.

— Копай!

…Когда голова Канцельсона скрылась из поля зрения сидящего в траве ювелира, Лесь Богданыч поднялся и подошёл к краю ямы.

— Ну, вот это — другое дело! — одобрил он результат «самопогребения» Канцельсона. — Можем ведь, если захотим! В смысле, если хорошо попросить. Давай-ка сюда лопату!

Непривычный, как и большинство его соплеменников, к физическому труду, Кацнельсон измученным голосом отозвался из ямы:

— Зачем?

— То есть, «как зачем»?! Ты поработал — теперь я поработаю!

Первый же комок земли, шлёпнувшийся на голову Кацнельсона, исторг из души того истерический вопль:

— Что Вы делаете?

— Как что? Похороняю тебя!

Сгружая на мечущегося в яме Кацнельсона очередную порцию грунта, Лесь Богданыч был само добродушие.

— Но теперь уже, в отличие от той мульки, что ты пытался скормить мне — по-настоящему. А за реквизиты на фанерке можешь не беспокоиться — всё исполню надлежащим образом!

— Не надо! — возопил погребаемый. — Я всё скажу!

Лесь Богданыч невозмутимо продолжил работу, и приостановил её лишь тогда, когда убедился в том, что Кацнельсон ниже пояса уже не виден.

— Слушаю тебя, Хаим, «почти не замечаем»!

Федулов хохотнул неожиданно выскочившей рифме — примитивной, но оказавшейся к месту. Обливающийся потом и слезами обманщик не заставил себя уговаривать.

— В августе девятнадцатого — не помню, какого числа, помню только, что дело было рано утром — ко мне в дверь неожиданно постучали. Я сперва подумал, что Чека, и сильно испугался. Но потом, вспомнив, что в свой девятый — нет, десятый! — визит ко мне разжиться им удастся разве что старым ковриком у двери, успокоился, и пошёл открывать. Каково же было моё удивление, когда я увидел перед собой Изю Биберзона. И, главное — в каком виде! Глаза у него были — примерно, ну… как…

— Примерно, как у тебя сейчас, — вежливо подсказал ювелир.

— Да… Я спросил у него, что случилось. И он мне честно, как один еврей — другому, рассказал всё, как было.

— Ну, и как же «всё было»?

Лесь Бонданыч явно заинтересовался версией Изи Биберзона в переложении Хаима Кацнельсона. Словно удручённый горькой необходимостью говорить не менее горькую правду, Хаим Соломоныч развёл руками.

— Он рассказал мне, как из одного человеколюбия и желанию помочь ближнему принял от Вас на хранение некоторые Ваши… э…э…э… вещи…

— В двух больших кожаных чемоданах? — уточнил Федулов.

Канцельсон кивнул головой.

— Вот… А потом он узнал, что, несмотря на все его старания сбить чекистов с Вашего следа, они всё-таки нагрянули к Вам с обыском и свезли в большой дом на площади Богдана Хмельницкого. Как он узнал об этом, я выяснять не стал. Я спросил только, что он теперь собирается делать. И Изя мне ответил, что боится, как бы чекисты не нагрянули теперь к нему с обыском, и не нашли эти чемоданы, которые он клятвенно обещал вернуть хозяину — то есть, Вам… Вот… Тут-то он и попросил меня помочь ему бежать из города…

Хаим Соломоныч протяжно вздохнул и замолчал.

— А зачем бежать-то?

— ???

Брови и нижняя челюсть Кацнельсона дружно, как по команде, отработали удивление.

— Зачем бежать-то, — усмехнулся Федулов, — если можно было перепрятать вещи? Киев — город большой, и возможностей для этого там предостаточно. Зачем надо было рисковать не только вещами, но и своей шкурой, зная, что вокруг города рыщут банды «незалежников»?

С миной недоумения на лице Кацнельсон развёл руками: дескать, я тут причём — это всё Изя!

— Ну, а для чего и для кого этот спектакль с захоронением?

Кацнельсон встрепенулся.

— Как для кого? Для чекистов, конечно! Ну, чтобы они поверили в смерть Изи, и перестали его искать!

— А они его искали?

Кацнельсон увёл взгляд в сторону и пожал плечами. Сверкая… нет: посверкивая озорными глазами, Федулов навис над ямой.

— А вот соседка Биберзонов сказала мне, что, прощаясь с ней, Изя и Софа выглядели совсем не удручёнными бегством, а наоборот: сияли, как новые монеты! Она даже сделала вывод, что бедняги рехнулись на старости лет! Ведь они — те, кто прежде «за так» и мышеловки не давали, требуя компенсацию за износ пружины, вдруг оставили старухе всё имущество! С чего бы это, а?

Федулов с театральным изумлением покрутил головой.

— И потом, как мне удалось выяснить, чекисты заявились к Биберзону всего один раз. И то не с обыском, а с намерением сделать из него «стукача», на что Исаак Рувимыч, как настоящий еврей, с радостью согласился. И ещё мне удалось установить, что за все месяцы, прошедшие с того дня, чекисты ни разу не потревожили квартиры Биберзонов — ни с обыском, ни без обыска.

Так как Кацнельсон не ответил, напряжённо сопя в яме, Федулов вздохнул и взялся за лопату.

— Правды, стало быть, мы говорить не хотим… Ну, что ж…

И новая порция грунта упала на голову упрямого Кацнельсона.

Только с десятой «лопатой» Хаим Соломоныч надумал перейти от воплей «Ой!» и «Ай!» к более содержательному тексту.

— Ладно, Ваша взяла…

Словно поощряя собеседника к откровенности, Лесь Богданыч ещё пару раз щедро осыпал его сухой землёй.

— Слушается версия номер два!

Ещё больше «потеряв в росте», Кацнельсон даже не пытался стряхнуть пыль с ушей.

— Изя мне сказал… Ну, в общем он сказал мне, что получил на хранение Ваши чемоданы… Ну, и догадался, что в них… Он также мне сказал, что Вы обещали ему за хранение жалкие десять монет — да и те наверняка «зажилите»… Поэтому он предложил мне помочь ему…

— Ну, это я уже слышал! — перебил его Федулов. — Ты лучше ответь мне на такой вопрос: кто-нибудь из вашего племени взялся бы за хранение чемоданов известного ювелира, не получив задатка и не выторговав приличной суммы под расчёт?

Кацнельсон даже в такой неподходящий момент ухмыльнулся. Явно — на тему «ищи дурака!»

— И ещё: когда это еврей не получал обещанных ему денег, тем более под такой залог?

Ответом Лесь Богданычу на очередной его вопрос было красноречивое сопение Хаим Соломоныча.

— Ну, вот!

Очередные килограммы грунта полетели на Кацнельсона.

— Хорошо, хорошо!

Погребаемый Хаим пока ещё смог отработать руками жест согласия.

— Версия номер три? — усмехнулся Федулов. — Надеюсь, последняя — ибо мне работы тут осталось минут на десять, не больше!

Осыпаясь твёрдой степной землёй, Кацнельсон в знак согласия молча кивнул головой.

— Изя сказал мне, что Ваша судьба и так решена — так зачем же добру пропадать! Он дал мне двадцать золотых «десяток» за помощь… Ну, чтобы я «имитировал» его смерть. Для этого я должен был на глазах у соседей на своей телеге проводить его за город, а потом вернуться один и на расспросы отвечать, что Изю в куски изрубили «незалежники» — прямо у меня на глазах!

Лесь Богданыч иронически хмыкнул.

— Ну, насчёт соседей ты не ври: не для соседей вы с Биберзоном старались!

— Ваша правда, — уронил голову Кацнельсон. — Изя сказал, что Вы всё равно не успокоитесь, и будете его искать. Надо, дескать, «запустить дурочку»… И поэтому мы с ним соорудили здесь… вот это…

— Чтобы предъявить их потом дураку Федулову, если тот вдруг выйдет на Хаима Кацнельсона?

Хаим Соломоныч ещё раз взбодрил голову. Лесь Богданыч с размаху воткнул штык лопаты в землю.

— Молодцы! Задумано неплохо — да исполнение «подкачало».

В одном случае — с домашними заготовками — явно перестарались, в другом — с «могилами» — явно недоработали. Думали, что Федулов и так сожрёт, не подавится?

Кацнельсон удручённо развёл руками: и на старуху бывает проруха.

— Значит, Вы были вдвоём? Как же ты не воспользовался такой возможностью?

Явно намекая на возможность переприватизации своего имущества — теперь уже Хаим Соломонычем — Федулов коротко хохотнул. Ответ незадачливый предприниматель выдал неожиданно злым голосом.

— Как же, воспользуешься тут, если эта ведьма Софа не выпускает из рук дробовика, и еле сдерживается от того, чтобы не пальнуть меня в превентивном порядке! Если бы мы были вдвоём!..

— Эх, люди-человеки!.. Ладно!

Лесь Богданыч взглянул на небо: солнце уже клонилось к закату. К «закату» клонилось и выяснение отношений с Кацнельсоном. Пора было «закругляться».

— Заболтались мы с тобой, однако — а мне ещё Изю надо навестить. Давай, быстренько выкладывай адрес — и я тебя, может быть, помилую!

Кацнельсон всхлипнул.

— Он сказал, что будет подаваться в Крым… Дескать, с такими деньгами в Совдепии всё равно не развернуться… Наверно, попытается осесть где-нибудь на Южном берегу… А если «красные» погонят «волонтёров» — то вместе с ними переберётся за границу.

Он поднял на Федулова слезящиеся глаза.

— Богом клянусь — теперь я сказал правду!

Игнорируя запрос, ювелир молча стал облачаться в сюртук, который он снял перед началом работы. Одевшись, он спокойно сел на телегу, и взялся за вожжи.

— А как же я? — донёсся из ямы истерический выкрик Кацнельсона.

— Ах, да!

Словно вспомнив, Лесь Богданыч спрыгнул на землю. Воспрянувший духом Хаим Соломоныч, стоя по грудь в земле, тщетно задёргался нетренированным телом. Федулов медленно подошёл к краю «могилы», выдернул лопату из земли — и вместе с ней вернулся к телеге.

— Эх, добрый я человек!

Явно сожалея о своей доброте, он аккуратно обернул лопату мешковиной и уложил её на дно телеги.

— Другой бы на моём месте начатое-то закончил — а я вот, видишь, расчувствовался некстати… Н-но, трогай, милая!

И, не обращая уже внимания на вопли обезумевшего от страха Кацнельсона, он решительно встряхнул вожжами…

…Только под утро ехавшие мимо селяне извлекли продрогшего до костей Хаима Соломоныча из места его «временного захоронения». Напрочь лишившийся голоса от холода и пережитых страданий, Кацнельсон так и не смог объяснить спасителям, каким образом он оказался посреди степи один, да ещё в таком незавидном положении. Когда же спустя некоторое время к нему возвратилась способность издавать членораздельные звуки, он предпочёл остаться в образе идиота, для чего ему уже и не надо было особенно стараться…

Глава четвёртая

Робкий стук в дверь удивил Наташу: кто бы это мог быть в такое время? Но ещё больше она удивилась, когда открыла дверь: на пороге стоял непривычно корректный, робко улыбающийся и даже весь какой-то

застенчивый капитан Концов.

— Добрый день, Наталья Николавна!

После этого Наташа уже не могла не раскрыть рот от удивления. Никогда ещё за всё время общения капитан не здоровался с ней — тем более, таким, донельзя куртуазным для него, образом.

А Павел Андреич, тем временем, продолжал шокировать связную ещё более изысканным политесом.

— Я, конечно, понимаю, что — не вовремя… Да и день сегодня — не связной… Но обстоятельства вынуждают меня… взять на себя смелость… нарушить Ваш покой… так сказать — и вот…

И, словно «добивая» связную, Концов скомкал речь, и сконфуженно улыбнулся. С трудом Наташа пришла в себя.

— Да Вы проходите, Павел Андреич! Что же это мы с Вами — на пороге-то?

— Можно, да? — совсем «убил» её Концов, и, скользнув спиной по дверной коробке, просочился внутрь.

— Что случилось, Павел Андреич?

Наташа была поражена метаморфозой, произошедшей с Концовым: впервые за всё время общения он не пожирал её бесстыдными глазами, или, как минимум, не раздевал её ими! Он, который вожделел её — и даже не скрывал этого!

— Да, что стряслось, голубчик?

Потрясённая невиданным зрелищем, Наташа впервые задействовала столь нежное обращение в отношении традиционного хама Концова. Нервно разминая пальцами фуражку, Павел Андреич ответил, не поднимая глаз.

— Собственно говоря, Наталья Николавна, я хотел бы поговорить… побеседовать с Платон Иванычем…

— Папа как раз дома! — излучилась Наташа. — Пригласить сюда — или Вы подниметесь наверх?

— Если не возражаете, уважаемая Наталья Николавна — то я бы поднялся.

— Ради Бога!

Капитан галантно приложился к руке связной, и, стараясь не скрипеть ни ступеньками, ни сапогами, поднялся в кабинет Платон Иваныча.

— А, господин капитан!

Традиционно подслушав разговор, «Нумизмат» едва успел отпрянуть от двери, и теперь подавал себя гостю олицетворением радушия и гостеприимства.

— Прошу, прошу! Что привело Вас к такому скучному и прозаическому человеку, как я?

— Проза жизни, Платон Иваныч — что же ещё!

Улыбка медленно сползла с лица «Нумизмата»: в лицо ему смеялись традиционно наглые глаза Концова. Да и голос, которым была озвучена эта короткая фраза, был до зубовного скрежета знакомым. Всё это радикальным образом отличалось от того Концова, что имел место ещё минуту назад.

— Не понимаю Вас…

Платон Иваныч был неподдельно удивлён очередной метаморфозой с капитаном. Точнее — стремительным возвращением того в образ.

— А как же…

И «Нумизмат» указал рукой в направлении первого этажа.

— Ах, это! — рассмеялся Концов. — Небольшое представление! Решил доставить удовольствие Наталье Николавне: я слишком часто был к ней несправедлив! Да и потом: как бы иначе я смог добиться аудиенции у Вас? Ведь не допустили бы до тела!.. Или Вы — против?

— Отнюдь…

Платон Иваныч неуверенно пожал плечами.

— И, если бы Вы повторяли это всякий раз, я бы только приветствовал… Пусть даже сей пиетет — всего лишь спектакль…

— Снизойду! — ещё шире улыбнулся Концов. — Мне не трудно. Будем считать, что по этой «линии» мы с Вами достигли консенсуса!

Специально для капитана «Нумизмат» многозначительно взглянул на часы.

— Да, да! — спохватился Концов, залихватским движением бросил фуражку на инкрустированный столик, и прочистил горло.

— Может, рюмашку — для «смазки», так сказать?

Платон Иваныч уже тоже «вернулся в себя».

— Благодарю Вас, но, видит Бог — не до рюмашки!

— ???

«Нумизмат» имел полное право на такую реакцию: никогда ещё на его памяти капитан не отказывался от дармовой водки! Тем более — там, где рюмашка обязательно «перетекла» бы в графин!

— Дело, по которому я осмелился потревожить Вас, уважаемый

Платон Иваныч — настолько щепетильного свойства, что его лучше обсуждать на трезвую голову.

Концов был предельно строг и серьёзен. «Нумизмат» невольно подобрался.

— Я — весь внимание, Павел Андреич…

Концов не имел привычки затягивать с прямотой — но в этот раз счёл целесообразным «слегка предвариться». Для большей ясности.

— Я решил обратиться к Вам, Платон Иваныч, потому, что в этом городе дело такого уровня по плечу только Вам! Думаю, не открою секрета, если скажу, что Ваш авторитет, как коммерческого человека — неизмеримо выше, чем даже авторитет такой продувной бестии, как генерал Делов! Этим сравнением я лишь хотел подчеркнуть, что кроме, как к Вам, мне с таким делом и обратиться не к кому…

Явно заинтригованным вступлением, «Нумизмат» слушал капитана с нарастающим интересом. После того, как Павел Андреич закончил пересказ услышанного им за стеной, «Нумизмат», ни разу не перебивший капитана в продолжение всего монолога, задумался.

— Да, Павел Андреич, ситуация — более чем любопытная…

— Вы хотите сказать: «перспективная»?

Голос Концова оптимистично дрогнул: капитану не терпелось получить от собеседника подтверждение своим надеждам. Но вместо этого Платон Иваныч с сомнением покачал головой.

— Что-то есть… Но всё — очень сыро, зыбко и ненадёжно…

Заметив, как мгновенно погасли глаза Концова, хозяин поспешил откорректировать «резолюцию».

— Ну, Павел Андреич, не умирайте раньше смерти! Коммерция, доложу я Вам — сфера тонкая и деликатная. Здесь ни в чём нельзя быть уверенным до конца, и ни о чём нельзя говорить наверняка. Будем думать!

Он энергично прошёлся по кабинету, на ходу возбуждённо потирая ладонью о ладонь.

— Будем думать — и по возможности трезво, коль скоро Вы даже от рюмашки отказались! Итак, что мы имеем? Два высоких чина решили сделать гешефт за казённый счёт. Ну, что ж: дело — сплошь и рядом обычное. Можно даже сказать — рядовое. Нерядовыми моментами здесь являются, пожалуй, только сумма и наглость, с которой хотят провернуть сделку. Вот… В том, что товар будет получен и отправлен якобы в один из черноморских портов, сомнений нет. Основания, на которые «подельники» делают ставку, вполне реальны.

Платон Иваныч ещё раз прошёлся по комнате, с хрустом разминая суставы пальцев.

— Реальна и имитация пропажи груза. Во всяком случае — правдоподобна: сейчас на фронтах — такая кутерьма, что можно рискнуть. А вот — реализация товара…

Он хмыкнул и с сомнением покачал головой.

— Реализовать товара на два миллиона фунтов стерлингов, тем более, в условиях цейтнота — это, доложу я Вам, проблема… Да-с… Это — такая проблема, в сравнении с которой проблема «концов в воду» — детские шалости!.. Два миллиона… Фунтов, заметьте себе! Не каких-то, там, квазиденег: мировой валюты! Представляете, сколько товара надо реализовать?! И ведь это — не компактный товар, вроде бриллиантов или даже слитков золота: это — продовольствие! Тут одним транспортом не обойдёшься!

В продолжение всей тирады «Нумизмата» Концов подавленно молчал, и чем больше говорил хозяин дома — тем ниже опускалась голова расстроенного гостя.

— Неужели так безнадёжно?

Павел Андреич, наконец, подал голос. Даже не столько подал, сколько выдавил из себя — так основательно он был смят «железной» логикой коммерсанта. Сквозь толщу минора на его лице и в голосе не могли пробиться даже «блёстки» иной тональности.

«Нумизмат» неопределённо пожал плечами. Но хищно заострившийся его нос и не менее хищно заблестевшие глаза свидетельствовали о том, что коммерческий гений напряжённо думает, и, возможно, уже нашёл какое-то решение проблемы.

— В коммерции, дорогой Павел Андреич, нет ничего безнадёжного — равно, как и надёжного. Как говорится: всё может быть! Для того чтобы безнадёжное стало надёжным, а невозможное — возможным, надо думать! Много думать! Просчитывать все возможные варианты до тех пор, пока не нащупаешь тот единственный, который и должен сработать!

— Думайте, пожалуйста, Платон Иваныч, дорогой!

Концов умоляюще сложил руки на груди.

«Нумизмат» быстрым взглядом скользнул по лицу капитана. Нет, сейчас этот парень не шутил! Совсем не шутил! Никогда ещё Платон Иваныч не видел капитана таким взволнованным, ожидающим чуда и даже таким временно преданным, как сейчас!

— Найдём… Как говорят в наших кругах: безвыходных ситуаций нет — есть лишь безвыходные люди. А я к числу таковых никогда не принадлежал… Но вначале нам с Вами, Павел Андреич, надо решить один деликатный вопрос. В предварительном, так сказать, порядке…

— Слушаю Вас, Платон Иваныч, — судорожно дёрнул кадыком Павел Андреич.

— Какую часть пирога Вы предполагаете отщипнуть?

Концов замялся.

— Ну, я думаю… тыщ так……

Он вдруг поднял на хозяина полные надежды глаза — и решился:

— Сто!

Так как реакции «Нумизмата» на заявленную цифру не последовало, капитан забеспокоился.

— Что: много?

По-простецки почесав за ухом, «Нумизмат» на этот раз отреагировал быстро и почти без иронии.

— Вы, дорогой Павел Андреич, оказывается, знакомы с вопросами посредничества. Так, словно Вы уже занимались этим прежде — и на достойном уровне.

— Ну, Вы скажете, Платон Иваныч, — смущённо зарделся Концов. А, что — я и в самом деле «попал в цвет»?

«Нумизмат» снисходительно улыбнулся.

— Вы назвали стандартный размер оплаты посреднических услуг: пять процентов от суммы сделки. Сто тысяч — это как раз пять процентов от двух миллионов. Это, можно сказать — повсеместная практика.

Но в данном случае… в данном случае можно «заломить» процент и повыше — с учетом сопутствующих обстоятельств, о которых — ниже! Мне кажется, что нам следует остричь этих «барашков» основательнее: два миллиона на двух едоков — это слишком жирно!

Как бы ни сиял Концов от слов «Нумизмата», намёк на «сопутствующие обстоятельства» не прошёл мимо его ушей. Он вдруг почувствовал, что «сопутствующие обстоятельства» имеют все основания материализоваться в виде «третьего лишнего».

По напряжённому лицу Концова острым умом спекулянта и ростовщика «Нумизмат» сразу же догадался о направлении мыслей своего визави.

— Да-да, Павел Андреич: нам с Вами не обойтись без связующего звена! Без третьего! Но только это — совсем не «третий лишний!»

Кольцов вздрогнул: старик будто читал его мысли. Хотя всё обстояло значительно проще: Павел Андреич ещё не научился скрывать коммерческий интерес. Поэтому все его финансовые переживания крупными буквами прописывались у него на лице. Такому маститому коммерсанту, как «Нумизмат», изрядно поднаторевшему в работе с клиентурой по части физиономистики, не составило труда угадать ход мыслей капитана.

— Кто-то ведь должен привести Кобылевского ко мне — не так ли, Павел Андреич?

«Нумизмат» улыбался вроде бы добродушно и даже ласково, но в улыбке его явно чувствовалась снисходительность «морского волка от коммерции» к начинающему предпринимателю.

— Сами Вы сделать этого не можете, ибо никогда прежде не были замечены ни в торговых операциях, ни в общении с коммерсантами. Вы больше специализировались не на преумножении капитала, а на его… как бы это помягче сказать?..

«Помягче сказать» не получилось, и «Нумизмату», в нарушение логики, пришлось неуклюже перескочить через неприятную тему.

— Вот… Поэтому Кобылевский к Вам по вопросам чисто коммерческого свойства никогда и не обратится. Но он вполне может обратиться к одному Вашему коллеге…

— К кому это?

Концов насторожился: мало того, что делить придётся на троих, так ещё этот третий — его сослуживец!

Платон Иваныч улыбнулся.

— Успокойтесь, Павел Андреич: человек этот Вам лично знаком. И во всех отношениях — уж я-то знаю! — он является человеком исключительно надёжным!

— Не тяните, Платон Иваныч!

— Это — Микки. Михаил Николаевич.

Капитан вздохнул с облегчением.

— Один-ноль в Вашу пользу, Платон Иваныч: мне бы самому догадаться! Конечно же — Михаил Николаевич, Ваш подельник…

— Лучше: компаньон! — улыбнулся «Нумизмат». — Причём — компаньон, лучше которого и не надо! Не огорчайтесь, Павел Андреич: Вашей доли штабс-капитан не тронет — свою заработает!

— Будем надеяться, — не слишком оптимистично покривил щекой Концов. Он взял со столика фуражку и уже повернулся к двери, как Платон Иваныч вспомнил ещё что-то важное.

— Да, Павел Андреич, вот ещё, что: не лезьте к командующему ни со своей кандидатурой, ни с кандидатурой Михаила Николаевича. Я имею в виду даже не его вполне логичный вопрос, с чего это Вам взбрело в голову предлагать генералу свои коммерческие услуги. Уверяю Вас: Вадим Зиновьич — и не позднее, как сегодня вечером — сам обратится к штабс-капитану за содействием. Ну, желаю здравствовать!

Огорчённый тем, что получение денег затягивается, а в процесс вовлекаются лишние «дольщики», Концов молча подошёл к двери. Уже занося сапог над порогом, он обернулся. Он не был «Гамлетом по жизни» — но не одному же Гамлету вопросы бытия. Вот и его мучил вопрос. Мучил — и рвался наружу. Капитан недолго сопротивлялся ему: в вопросах личной выгоды нет места щепетильности.

— Чтобы поставить все точки над «i»… Сколько Вы намереваетесь взять с Кобылевского и Криппса? Только честно?

— Честно? — усмехнулся «Нумизмат». — Ну, что ж… Вы прямо спросили — я прямо отвечу: тыщ двести — не меньше!

Концов нервно засопел.

— Тыщ двести? Так вот: я — в половине!

«Нумизмат» рассмеялся.

— Как это по-русски, Павел Андреич! Я имею в виду шкуру неубитого медведя.

Концов надулся.

— Я не шучу, Платон Иваныч: идея-то моя!

— До её реализации ещё дожить надо, — вздохнул «Нумизмат». — Ладно, это я — так… Не беспокойтесь, Павел Андреич: «будет Вам и дудка, будет и свисток!» Не обижу! Я своих компаньонов не обманываю! Контрагентов — да: это — практика бизнеса! А компаньонов, как говорится — «ни в жисть»!

Успокоившись лишь частично — обещание «не обидеть» было не вполне конкретным — Павел Андреич нахлобучил фуражку на голову и вышел. Находясь в расстроенных чувствах, он всё же не забыл данного им слова — и галантно простился с Наташей, на прощание даже поцеловав ей руку.

— Что это с ним, Платон?!

Наташа щедро поделилась изумлением с «мужем невенчанным».

— Кажется, Павел Андреич постепенно научается жизни…

— ???

От более подробных объяснений Платон Иваныч воздержался. А по загадочно усмехающемуся его лицу невозможно было определить, шутит ли он — или всерьёз…

Глава пятая

Подло обманутый Аксиньей, которую он — без должных к тому оснований — почитал образцом добродетели, Семён Васильич оказался не менее подло обманут вторично: от него бежали Хряк и Дьявол. Бежали предательски, тайком оставив посты и вверенные части. Бежали вместе с тем добром, обретением которого пан атаман собирался залечить нанесённую Аксиньей душевно-финансовую рану. А ведь он уже и приказы заготовил: один — о проведении комплексной ревизии, второй — о расстреле «казнокрадов». И вдруг — такая подлость!

Когда отправленные с приказами нарочные с ближайшей станции по телеграфу связались с атаманом, того от полученных известий едва не хватил удар. Он понял, что теперь уже мог без оговорок именовать своё имущественное положение русскими — для большей выразительности — словами: «остался с голой жопой»!

После нескольких дней «посыпания головы пеплом» — в форме горилочных возлияний — атаман попытался вторично объявить «сбор средств от благодарного населения». Но «конъюнктура» изменилась — и радикальным образом. С трудом собрав небольшую банду из остатков, мягко говоря, войска, Семён Васильич вдруг понял, что дохода не предвидится. Не с чего ему было образоваться, доходу-то. Нечего было собирать. Всё уже было собрано — и не по одному разу. И «благодарное население» уже было просто не в состоянии «благодарить» своих «заступничков».

В связи с этой мыслью Семёну Васильичу не мог не вспомниться Бонапарт, вынужденный отступать уже «оприходованной» дорогой. И не меньше, чем тому Бонапарту, ему стало грустно и пакостно. Одна только мысль беспрерывно терзала отныне его исстрадавшуюся душу: как снискать хлеб насущный? Имелись в виду, разумеется, не жалкие ручейки вспомоществования от прижимистых «спонсоров», а ценности нетленные, вечные: золото, камни, валюта!

Но таковых получением уже не предвиделось. И пришлось Семен Васильичу, наступив на горло остаткам гордости, «взяться за старое»: в очередной раз предложить свои услуги проклятой шляхте, ненавидимой им едва ли не больше москалей! Проще говоря — стать поставщиком сведений, интересующих Второй — разведывательный — отдел штаба Генерального.

Полковник Свинцицкий, небезосновательно переиначенный Семён Васильичем в «Свиницкого», как рачительный хо