Дж. М. Кейнс: новатор, ниспровергатель и спаситель

Прошло уже семьдесят лет со времени опубликования «Общей теории занятости, процента и денег» и шестьдесят лет со дня смерти ее автора. Написано огромное количество работ, посвященных этой книге и ее автору, но исследователей по-прежнему интересует и личность Кейнса, и теоретические и практически-политические новации, которые он предложил, и методы, которыми он отстаивал свои идеи. Им также интересна история восприятия его идей современниками и последующими поколениями экономистов. Несмотря на то, что сегодня многие его рекомендации в той или иной степени устарели и некоторые практические проблемы, которым Кейнс уделял большое внимание, отошли на задний план, а его теоретические конструкции подвергаются серьезной и часто обоснованной критике, ученые по-прежнему спорят о том, что на самом деле имел в виду Кейнс, правильно ли отражены его идеи в известных всем макроэкономических моделях, действительно ли Кейнс выбирал между инфляцией и безработицей и каков был этот выбор, был ли правилен его диагноз причин Великой депрессии, наконец, универсален ли его подход и т. д. Данная статья совершенно не претендует на рассмотрение всех обозначенных выше вопросов, ее задача скорее заинтересовать читателя и обозначить сюжеты, которые выходят за рамки учебного представления о Кейнсе и его теории и рассмотрению которых может помочь предлагаемое издание.

Новаторство Дж. М. Кейнса:

взгляд сквозь призму десятилетий

Первое и, пожалуй, самое главное и бесспорное, что оставил нам Кейнс, – это пример интеллектуальной революционности, если под этим понимать способность осознать, что мир, прежде всего экономический и социально-экономический, быстро меняется, и критически переосмыслить укоренившиеся представления о нем, включая и теоретико-экономические. И эта идея, какой бы тривиальной она ни казалась на первый взгляд, затрагивает сложные проблемы методологии и философии экономической науки, которая, как известно, в течение многих десятилетий отстаивая свое право называться наукой, занималась поисками универсальных закономерностей. Излишне говорить, что обращение к терминам типа «революционность» и «революционный», если только они используются не в широком, отчасти метафорическом смысле, ставит проблемы, относящиеся к области философии и методологии науки, проблемы особенно сложные, поскольку речь идет об общественной дисциплине.

Революционность Кейнса выходит за рамки представления о революции в науке, которому мы обязаны Т. Куну1, поскольку ученый выступил против устоявшихся принципов во многих областях: от морали до международной политики. Он выступал против викторианской морали и тех нравственных ценностей, которые не только представлялись предшествующим поколениям незыблемыми, но которые, казалось, обеспечили экономическое и политическое лидерство Англии в XIX в. Он открыто критиковал политику английского правительства, когда считал, что она не отвечает новым реалиям и поэтому противоречит интересам страны, он попытался предложить новые партнерские отношения между властью и обществом. Он изменил представление о задачах экономической науки, а как ученый переложил, говоря словами Шумпетера2, новое ви́дение реальности на язык экономической теории.

И хотя разоблачая заблуждения ортодоксальной теории, Кейнс, казалось, подрывал авторитет академической экономической науки, именно благодаря ему она заняла исключительное место среди общественных наук как реально влияющая на экономическую действительность. Не случайно, если во времена Кейнса, как он сам писал, политики пытались представить себя независимыми от научных влияний, то во второй половине ХХ в. политики, хотя и далеко не всегда по существу, но практически всегда по форме, апеллировали к науке как высшему авторитету.

Когда речь заходит о том, чту сделал Кейнс в экономической теории, принято употреблять термин «кейнсианская революция». В строгом науковедческом смысле применительно к экономической науке термин «революция» далеко не бесспорен. Но то, что сделал Кейнс, – это революция, пусть и не совсем в строгом методологическом смысле. Предложенная им теория означала существенное отклонение от существовавшей традиции, она имела чрезвычайно большое значение для экономической науки и практики и достаточно быстро завоевала признание среди политиков и бо́льшей части научного сообщества.

Традиционно и справедливо мы связываем с именем Кейнса возникновение современной системы государственного регулирования, которая, несмотря на все ее изъяны, позволила капиталистической экономике и даже больше – западным демократиям, пройти сквозь серьезные испытания 1920—1930-х годов ХХ в. Одни считают Кейнса едва ли не спасителем капитализма, другие же видят в его идеях едва ли не источник современных экономических и социальных проблем. Но фактом является то, что многие советы, данные им английскому правительству, показали свою обоснованность, во всяком случае не следование им, оборачивалось большими проблемами. Так было в 1924–1925 гг., так было и в 1930 г.

Что же касается прорыва, который осуществил Кейнс в экономической науке, то здесь следует обратить внимание хотя бы на такой факт. Время, которое потребовалось ему для создания теории денежной экономики (если вести отсчет от появления «Трактата о денежной реформе»), было примерно таким же, как время, в течение которого она утвердилась настолько, что стала частью учебников (это произошло в конце 1940-х – начале 1950-х гг.). И это принципиально отличается от ситуации с великими экономистами-революционерами прошлого – Л. Вальрасом, У. Джевонсом и К. Менгером: несмотря на то что их работы появились, как принято говорить, залповым образом, и с точки зрения теории и методологии были, безусловно, революционными, потребовалось не менее 20–25 лет, прежде чем они получили признание в профессиональном сообществе.

Конечно, по сравнению с периодом маржиналистской революции научное сообщество 1920—1930-х годов было более зрелым и гораздо более компактным: распространение идей и обмен мнений происходил значительно быстрее в том числе и благодаря уже сложившейся системе университетского экономического образования, распространению профессиональных журналов, созданию современной сети научных центров и т. д. Здесь мы можем сказать и о позитивной роли знаменитой модели Хикса в популяризации идей Кейнса. Благодаря «Вводному курсу» Самуэльсона эта модель вошла в учебный процесс уже к началу 1950-х годов3. Большую роль в утверждении революционных идей Кейнса сыграли практическая политика, взявшая на вооружение его рекомендации, а также сложившаяся к тому времени практика активного обсуждения в обществе социально-экономических проблем.

В «Общей теории занятости, процента и денег» Кейнс признал наиболее острую социально-экономическую проблему – безработицы – предметом экономической теории, предложил объяснение этого феномена и указал меры, которые не только отражали понимание более активной роли государства в решении этой проблемы, но определяли фокус вмешательства государства в экономику. Следует отметить, что общественное сознание было уже подготовлено к восприятию новой роли государства. И важную роль в этом сыграла не только Великая депрессия, но и имевшее место еще в конце XIX в. осознание необходимости решения социальных проблем и повышения ответственности государства. Причем этот процесс происходил при одновременном укреплении доверия к науке и ее способности дать ориентиры для осуществления социальных преобразований. Тогда же определилась и общественная сила, способная стать субъектом научного подхода к социальным проблемам – научная и управленческая элита, о которой писали, например, Коммонс и Веблен и которая должна была в будущем потеснить образованных, часто широко образованных, любителей в сфере политики и экономики. И Кейнс оказался таким профессионалом, одним из первых профессиональных adviser от науки.

Однако, выступая с требованием расширения вмешательства государства, Кейнс не переставал быть верным идеям либерализма4, но не старой доктрины, а «нового либерализма» – программы, в качестве цели полагающей поиск путей, как он писал, «перехода от экономической анархии индивидуалистического капитализма, которая характерная в настоящее время для Западной Европы, к режиму, который имеет своей целью контроль и направление экономических сил в интересах социальной справедливости и устойчивости»5.

С точки зрения методологии кейнсианская революция (если мы согласимся с этим термином) происходила, как бы, не совсем логически правильным путем. Практические рекомендации предлагались не столько вслед за теорией как ее следствие, а скорее параллельно с ее созданием, а в некоторых отношениях опережая ее. Действительно, «Трактат о денежной реформе», а затем «Трактат о деньгах» во многом были теоретическими выпадами против возвращения Англии к золотому стандарту и установления курса фунта стерлингов на довоенном уровне, но, особенно в последней работе, поднимались проблемы, имевшие общетеоретическое значение. Среди последних первенствовала великая проблема денег в экономике, или проблема синтеза теории денег и теории ценности.

«Общая теория занятости, процента и денег» появилась в феврале 1936 г., но уже в начале 30-х годов Кейнс пытался отстаивать практические рекомендации, которые были в ней обоснованы. Он не только принимал активное участие в обсуждении проблем американской экономики с главными вдохновителями Нового курса – президентом Ф. Рузвельтом и экономистом Ф. Франкфуртером, но и признавал выбранный ими путь правильным. И уже в 1940-е годы достижение полной занятости стало официально провозглашенной целью экономической политики правительств Великобритании и США, причем методами, соответствующими рекомендациям Кейнсом.

«Общая теория»: что и для кого?

В предисловии к «Общей теории» Кейнс прямо указывал на то, что его работа адресована коллегам-экономистам и посвящена сложным теоретическим вопросам и только во вторую очередь их практическим следствиям. Он полностью осознавал, что сделать это весьма трудно и что трудность не в самих новых идеях как таковых, а в освобождения от старых, на которых он и экономисты его поколения были воспитаны и которые проникли во все уголки их сознания6.

В разные периоды времени исследователи научного наследия того или иного ученого выделяют в нем различные стороны. Наше сегодняшнее восприятие Кейнса неизбежно окрашено знанием произошедших уже после его смерти событий как в реальной экономике, так и в области экономического знания. Поэтому предлагаемый ниже перечень теоретических новаций Кейнса вполне может быть подвергнут критике, по крайней мере, в том, что касается их иерархии. Но прежде, чем представить этот список, хотелось бы сделать одно небольшое отступление, отчасти поясняющее этот порядок.

Критика Кейнсом «классиков» основывалась на убежденности в том, что теория должна учитывать, как мы сегодня сказали бы, институциональные факторы, к числу которых можно отнести как систему трудовых договоров, так и отделение капитала-собственности от капитала-функции, а также существование современных финансовых рынков. Но сегодня нам интересно не только это. Наше внимание все больше привлекает подход Кейнса к проблемам неопределенности, его представления об ограниченности нашего знания как важнейшей характеристике реального мира и проекция этих представлений на экономическую теорию.

Эта проблематика тесно связана с идеями Кейнса в области эпистемологии, послужившими основой для целого направления в теории познания – вероятностной логики, основателем которой Кейнс считается вместе с Гарольдом Джеффрисом и которая в свое время претендовала на роль общей теории индуктивной логики7. Связь вероятностной логики и экономических идей Кейнса представляется чрезвычайно интересной темой, и ее обсуждение, безусловно, позволяет в новом свете увидеть многие стороны его теории и прежде всего затрагивающую проблематику финансового рынка и поведения субъектов этого рынка. Более того, в рамках этой темы интересная перспектива открывается для обсуждения вопроса о содержании понятия «рациональность» применительно к ситуации неопределенности, что имеет принципиальное методологическое значение для современной экономической теории. Но характер данной статьи и ее объем не позволяют углубиться в эту интригующую область8.

Основные новации кейнсианской исследовательской программы настолько хорошо известны (хотя, разумеется, акценты могут быть расставлены и в действительности расставляются по-разному), что можно ограничиться лишь их кратким напоминанием: сдвиг от микро- к макроподходу, от анализа экономических процессов в рамках долгосрочного периода к их анализу в рамках краткосрочной перспективы; признание важности совокупного спроса для определения уровня производства; особая роль неопределенности и рассмотрение денег как влияющих на реальные процессы (объем производства и занятости); сосредоточенность на изменении не столько цен, сколько количеств; предположение об устойчивости функций потребления и неустойчивости функций инвестиций и спроса на деньги из-за влияния фактора неопределенности; признание того, что сбережения и инвестиции осуществляются разными субъектами по разным мотивам (отсюда возможность неравенства планируемых сбережений и инвестиций), а процент определяется не равновесием спроса и предложения ссудного капитала, а денежными факторами (включая предпочтение ликвидности); понимание того, что рынок труда функционирует не как автономный рынок, а как органическая часть экономики, и что реальная заработная плата определяется объемом производства, а предложение рабочей силы зависит от номинальной заработной платы и предельная тягость труда, как правило, ниже существующей на рынке реальной заработной платы, а номинальная заработная относительно устойчива к снижению.

Все эти новшества в аналитическом аппарате и позволили Кейнсу показать возможность существования равновесия при неполной занятости. Смысл последнего утверждения состоит в том, что неполная занятость может не означать неравновесной ситуации, преодоление которой обеспечивается механизмом цен, а может быть ситуацией, когда отсутствуют автоматические силы, стремящиеся вывести экономику из этого состояния. Таким образом, принципиальное расхождение с классиками состоит в том, что у Кейнса механизм, который традиционно был в центре внимания экономистов (механизм цен), оказался не способным вывести экономику из состояния, когда количество желающих работать и величина спроса на труд не равны.

Кейнс был первым, кто ввел понятие вынужденной безработицы. И это новое понятие позволяло увидеть явление, которое старая исследовательская программа попросту игнорировала. Насколько строгим было определение вынужденной безработицы как объекта теоретического рассмотрения и насколько убедительным (с точки зрения логической строгости и/или эмпирической достоверности), было объяснение этого феномена – вот ключевой вопрос, вокруг которого и велись споры.

Далее, теория Кейнса – это теория денежной экономики, в том смысле, что возникновение равновесия с неполной занятостью принципиальным образом связывается с существованием денег и их специфической природой – быть прибежищем для экономических агентов, прежде всего агентов финансового рынка, в условиях неопределенности. Кейнс, по существу, специфическим образом «вплел» деньги в процесс определения уровня производства, и в этом также проявилась его революционность как теоретика.

Не все, что утверждал Кейнс, было подтверждено впоследствии (это касается, например, предпосылок о виде некоторых функций, с которыми он работал), далеко не безупречной является и логика «Общей теории». Более того, теоретические представления, воплощенные в «Общей теории», в целом вполне можно охарактеризовать как эклектичные. Есть основания утверждать, что он предложил не законченную и логически строгую систему, а некоторую совокупность утверждений, допускающую различные толкования, т. е. систему представлений, которую мы могли бы назвать открытой. И это обстоятельство, на первый взгляд снижающее оценку его теории, возможно, оказалось одним из ее преимуществ, которое можно было бы назвать адаптационным потенциалом, обеспечивающим гибкость по отношению к меняющейся ситуации. При этом, разумеется, одновременно открывалась дорога различным, в том числе и не вполне согласующимся интерпретациям его взглядов. Так, например, некоторые как сторонники, так и критики Кейнса первостепенное значение придавали предпосылке о недостаточной подвижности заработной платы как причине безработицы и узловому моменту его теории. Определенные основания для этого были, более того, система трудовых контрактов была тем институтом, внимание к которому должна была проявить теория, учитывающая новые реалии. Однако повышенное внимание к этой предпосылке со стороны теоретиков, возможно, объяснялось еще и тем, что она позволяла простым способом представить теорию Кейнса частным случаем классической теории со всеми вытекающими отсюда последствиями как для теории, так и для практики.

Другим «деликатным» вопросом, вокруг которого было немало спекуляций, был вопрос об отношении Кейнса к социалистической доктрине и реальному социализму (об отношении Кейнса к Советской России будет сказано ниже). Кейнс прямо говорил, что в классовой войне его симпатии были бы на стороне не рабочего класса, а образованной буржуазии9, хотя его позиция и не может быть охарактеризована как антирабочая. Более интересным вопросом был вопрос о том, насколько теория Кейнса оправдывала идею перераспределения. Сама по себе его теория, безусловно, лишена классовой окраски. Во всяком случае, сам он считал, что борьба с безработицей теми мерами, которые он предлагал, – в интересах всего общества, а не какого-либо одного класса или группы. Вместе с тем Кейнс исходил из обратной зависимости между величиной мультипликатора и склонностью к сбережениям, что позволяло отчасти устранить противоречие между чисто экономической точкой зрения и социальной и одновременно придало теории некоторую специфическую социальную окраску. При этом, если и можно говорить о социальном пафосе его теории, то это скорее как о призыве к созданию благоприятного климата для капиталистов, чем социальной защиты для рабочих. Хотя его озабоченность по поводу хаотической природы капиталистической экономики и в связи с этим позитивное отношение к привнесению в нее элементом планомерности, не может не волновать как сторонников, так и противников социализма.

Справедливо считается, что макроэкономическая теория Кейнса дала толчок эконометрическим исследованиям, причем прежде всего тех функций, которые занимали центральное место в его теории. Однако Кейнс не был склонен активно использовать ни формальный математический инструментарий, ни прибегать к статистическим и эконометрическим методам, а там, где пользовался статистическими данными, он делал это весьма традиционным способом. Он весьма скептически относился к увлеченности многих его современников, прежде всего занятых исследованием циклов, статистическими и эконометрическими методами. Это определенно проявилось в ходе полемики с Тинбергеном в конце 1930-х годов. В конечном счете, спор шел о сущности экономической науки и ее методологии и в частности о роли статистических тестов, если не в подтверждении правильности теории, то, по крайней мере, в ее опровержении. И здесь Кейнс занял позицию скорее противника статистических методов, чем их сторонника, указывая на целый ряд затруднений, с которыми обычно сталкивается экономист, используя статистические и эконометрические методы для получения содержательных результатов. К числу наиболее серьезных затруднений относятся соотношение между статистическими и причинно-следственными зависимостями, необходимость измерения всех значимых факторов и гарантия их независимости, трудности с обоснованием вида предполагаемых зависимостей, достаточно произвольный выбор формы зависимости, в частности, например, при выделении тренда и т. д. Очевидно, что все эти обстоятельства, действительно, заставляют с осторожностью относиться к результатам эмпирических исследований, в данном случае, циклов10. Знаменательно, что несколькими годами раньше, также обсуждая проблемы теории цикла, один из наиболее последовательных критиков Кейнса, можно сказать его главный оппонент – Ф. Хайек выступил резко против использования эмпирического подхода к построению теории цикла, т. е. определения причин и характера циклического процесса11, хотя и признавал важность эмпирических исследований при проверке теории.

Идеи экономистов трудно воспринимать вне временных рамок, т. е. вне связи с реальными процессами в экономике и обществе в целом. Разумеется, в истории экономической мысли есть случаи, когда теория с реальными экономическими событиями плохо корреспондируют, факты жизни ученого никак не соотносятся с его теоретическими представлениями. Примером может служить Л. Вальрас, который остался в истории как автор чистой экономической теории, и при этом занимал достаточно выраженную социальную позицию, по отдельным вопросам даже перекликающуюся с позицией знаменитого американского экономиста и общественного деятеля Г. Джорджа. При этом можно попытаться усмотреть связь между интересом Вальраса к инженерным наукам в период их безусловного подъема и его стремлением представить экономику как модель общего равновесия.

В случае же Кейнса историческую канву можно обнаружить во всех его работах, причем частью этой канвы является его собственная биография. Некий «экономико-политический» знак можно увидеть даже в датах жизни ученого.

Биография как исторический контекст теории

Дж. М. Кейнс родился 05.06.1883, т. е. в год смерти К. Маркса, а умер 20.04.1946, через несколько месяцев после создания ООН и начала функционирования МВФ, у истоков которого он стоял. Он рос в уникальной интеллектуальной среде Кембриджа, имея возможность благодаря отцу – преподавателю философии и экономики Джону Невилу Кейнсу общаться с такими выдающимися представителями английской общественной науки, как А. Маршалл, А. Пигу, Г. Сиджуик и др. Не удивительно, что образование он получил тоже в Кембридже – в Королевском колледже, где особое внимание уделял математике. Казалось бы, воспитанный в академической среде с ее глубокими традициями, Кейнс скорее мог бы стать конформистом как в науке, так и в других областях жизни. Однако он стал интеллектуальным бунтарем.

Эпоха fin de circle не была очень богата крупными внешними социальными и политическими событиями (хотя англо-бурская война стала важной вехой, обозначавшей серьезные сдвиги в английском общественном сознании), но это было время интеллектуального расставания с XIX в., отмеченное ощущением грядущих потрясений, радикально изменившим мир12. Важную роль в формировании философских, этических и эстетических взглядов ученого сыграли философ Джордж Мур и особенно его этика, основные положения которой были представлены в книге, опубликованной в 1903 г.13 Заметную роль сыграл и кембриджский философский клуб «Апостолы», некоторые члены которого впоследствии образовали известный кружок интеллектуалов – так называемую Блумсберийскую группу (создана в 1905/06 г. в лондонском районе Блумсбери, где многие из них жили).

Люди, которые окружали Кейнса, представляли интеллектуальный, литературный, этический и эстетический авангард английского общества. Они взбунтовались против политических и религиозных убеждений и моральных принципов предшествующего поколения ради создания нового, как им казалось, более рационального и свободного общества. Особенно непримиримы они были по отношению к викторианской морали, к морали стяжательства и лицемерия, которая доминировала в английском обществе XIX в. В экономической области викторианская мораль, как известно, проявлялась в освящении стремления делать деньги, осуществлять сбережения, упорно трудиться и т. д. Поэтому не столь неожиданным является и внимание Кейнса к деньгам как средоточию проблем и болевому узлу капиталистической экономики. На уровне экономической теории эта этическая позиция проявилась в повышенном внимании к мотиву денег (т. е. особому отношению к деньгам как наиболее ликвидному активу, психологически окрашенному верой в них как спасательный круг в мире неопределенности и неустойчивости) и мотиву сбережений (в основе которого лежало уходящее корнями в историю убеждение, что сбережение является надежным средством обеспечения личного и общественного благосостояния).

Несмотря на интеллектуальное бунтарство, Кейнс сделал достаточно успешную карьеру государственного служащего и финансиста. Его служебная карьера началась в 1906 г. в Департаменте по делам Индии, продолжалась в Королевской комиссии по индийским финансам и валюте, а с 1915 по 1919 г. – в министерстве финансов. Мировая война, без сомнения, явилась потрясением для всего английского общества. Война и то, что за ней последовало, нанесли сокрушительный удар по многим нравственным ориентирам: ценность человеческой жизни, уважение к личности, вера в надежность социальных контрактов – все это было девальвировано. При этом победа Антанты над Германией не стала точкой в этом разрушительном процессе, и это Кейнс в полной мере осознавал. Неудивительно, что, будучи представителем министерства финансов на Парижских мирных переговорах, Кейнс в работе «Экономические последствия мира» (1919) выступил с резкой критикой политики стран-победителей в том, что касается формирования основ послевоенного политико-экономического порядка в Европе и в связи с этим отношений между победителями и побежденными. Принцип – победитель жестоко (в том числе и экономически) наказывает побежденного – представлялся Кейнсу контрпродуктивным с точки зрения перспектив развития Европы. Публикация «Экономических последствий» означала уход с государственной службы, но одновременно сделала Кейнса знаменитым. Тема политико-экономической ситуации в Европе в связи с реализацией (или, лучше сказать, не реализацией) Версальского договора была продолжена в работе «Пересмотр Версальского договора» (1921), написанной уже после возвращения в Кембридж – к преподавательской и научной работе.

В течение всей жизни внимание Кейнса было сосредоточено на проблемах будущего капиталистической экономики и особенно на судьбе Англии. Начало 1920-х годов давало много поводов для глубоких размышлений в этом направлении. Кризис начала 1920-х годов воспринимался многими как знак серьезных системных сдвигов, происходящих в мировой (капиталистической) экономике, перспективы которой представлялись, в том числе и Кейнсу, весьма туманными. Некоторые соображения относительно природы происходящих изменений в экономике Англии Кейнс высказал в 1925 г. во время его визита в Россию, куда он прибыл вместе с женой – русской балериной Л. В. Лопуховой на празднование 200-летия Российской Академии наук.

В ряде докладов и публикаций он пытался определить наиболее характерные черты наступившей эпохи по сравнению с предшествовавшими и обозначить адекватные ей принципы экономической политики. Разумеется, его представления отличались от мнения аудитории, перед которой он выступал: советские экономисты, не говоря уже о партийных руководителях, в ином ключе рассматривали проблему будущего капитализма и по-другому трактовали тезис о наступлении нового этапа в его развитии14.

Следует помнить, что Кейнса всегда интересовали прежде всего проблемы Англии и глобальные проблемы он рассматривал в соответствующем контексте. Практическим вопросом, в котором в тот момент для него многое сходилось, был вопрос о возвращении к довоенному золотому стандарту и установлении курса фунта стерлинга, но, определяя свою позицию по этому вопросу, Кейнс выходил за рамки данной проблемы как таковой. В основе же противоречий между Кейнсом и тогдашним правительством лежали различные представления о приоритетах экономической политики, что было связано не в последнюю очередь с оценкой глубины изменений, произошедших в экономике и обществе. Кейнс полагал, что первоочередной должна быть задача достижения стабильности национальной экономики, которую в тот момент он связывал со стабильностью внутренних цен (их устойчивости по отношению к падению), для правительства устойчивость валютного курса и его возвращение к довоенному уровню было решением, отвечающим представлениям о задачах экономической политики и обязанностях правительства, существовавшим еще в XIX в.

Большинство практических проблем, которые обсуждал Кейнс на протяжении всей своей жизни, так или иначе были связаны с деньгами, денежным обращением и финансами. Поэтому новая теория, необходимость которой Кейнс отчетливо осознавал, неизбежно должна была быть теорией, в которой деньги играли бы ключевую роль. И эта «денежная ориентация» определила вектор его теоретических изысканий. Неудивительно, что в названии трех его важнейших работ присутствует слово «деньги», а взятые в целом эти работы образуют то, что можно назвать «денежной трилогией». Эволюция взглядов ученого, представленная в этой трилогии, предстает как постепенный отказ от рассмотрения экономики сквозь призму количественной теории денег и разграничения определения относительных и абсолютных цен в сторону теории денежной экономики, в которой деньги «отвечали» бы уже не только за общий уровень цен, но и участвовали бы в процессе определения уровня производства и занятости.

Первой частью трилогии была работа «Трактат о денежной реформе» (1923). В ней соединились несколько граней анализа: историко-экономическая (Кейнс пытался объяснить роль, которую играла стабильность покупательной способности денег в истории капитализма и какие последствия имеет ее нестабильность); теоретическая, являющаяся попыткой развить существовавшую в то время денежную теорию – количественную теорию денег, в направлении интеграции в нее процентной ставки (это открывало возможность исследования взаимосвязи между изменением цен, массой денег в обращении, процентной ставкой и курсом валюты); наконец, практически-политическая, содержащая рекомендации в рамках политики регулирования валютного курса с учетом целей стабилизации внутренних цен. Практические выводы, к которым Кейнс пришел в этой работе, стали основой его последующей критики экономической политики английского правительства15.

Во второй половине 1920-х годов Кейнс пишет много важных статей, причем затрагивающих не только практические политические вопросы, но и вопросы социально-философские и этические16, он также активно участвует в делах Кембриджского университета, занимается редакторской работой, поддерживает театр, пишет программу для либеральной партии, обсуждает международные экономические проблемы и многое другое, но при этом работает над второй книгой из «денежной трилогии» – «Трактатом о деньгах».

Эта работа, которая, хотя и появилась уже после начала Великой депрессии – в 1930 г., по сути, не порывала полностью со старыми принципами анализа. В центре внимания в ней находилась проблема отклонения от долгосрочного равновесия, причем анализ колебаний давался сквозь призму изменения цен, соотношения между ценами и издержками, в связи с чем затрагивался вопрос о подвижности заработной платы. Внимание к динамического аспекту вывело на первый план проблему сбережений и инвестиций. В знаменитых фундаментальных уравнениях была установлена связь между ценами и соотношением между сбережениями и инвестициями. И в рамках обсуждения этой связи был поставлен вопрос о роли процентной ставки в обеспечении равенства между сбережениями и инвестициями и соответственно о значении учетного процента как важнейшего инструмента экономической политики. Тем самым были затронуты базисные представления об экономической политике, сложившиеся еще в XIX в.

Именно в этой работе впервые, – быть может, не очень отчетливо и в несколько ином контексте, чем впоследствии это было сделано в «Общей теории» – Кейнс высказал революционную идею об отсутствии автоматического механизма, способного преодолеть дефляционный шок и вернуть экономику в состояние равновесия с полной занятостью.

Немногим более пяти лет разделяли «Трактат о деньгах» и «Общую теорию», но это были годы, во многом ключевые для капиталистической экономики в целом и английской в частности. Крах Уолл-стрит в октябре 1929 г. и последующие события со всей остротой поставили вопрос о необходимости принятия решительных мер. Вопрос состоял в том, какими эти мера должны быть. И Кейнс выражает свою позицию весьма определенным образом, фактически призывая порвать к традицией, освященной классической теорией. В этом смысле весьма показательны статья «Мировой денежный рынок и кризис»17, в которой Кейнс в духе «Трактата о деньгах» высказывает целый ряд идей, отражающих его понимание методов борьбы с кризисом, в частности. Речь идет о необходимости снижения процентных ставок (причем по разному для внутренних операций и международных), но в то же время высказывается важнейшая идея, что в условиях чрезвычайно пессимистических ожиданий эта мера вряд ли может быть эффективной и, следовательно, необходимо вмешательство государства в инвестиционный процесс. Это было время, когда Кейнс, по его собственному выражению, опять стал модным, о чем свидетельствовало, в частности, назначение его членом Комитета Макмиллана по финансам и промышленности, непосредственно занятого поисками мер по преодолению кризиса.

Однако политики вообще и в тот период в частности, не очень склонны действительно следовать советам экспертов. Они, как правило, прибегали и прибегают к этим советам лишь тогда, когда последние совпадают с их точкой зрения. И как пишет Скидельский, назначение Кейнса в этот Комитет имело целью создать видимость политического радикализма, но по мере углубления кризиса политические решения все больше сдвигались к ортодоксии. Но Кейнс не сдавался18. Его практические рекомендации основывались на теоретических выкладках «Трактата о деньгах» и затрагивали очень широкий круг вопросов: от налоговой политики до проблемы протекционизма, от вопросов стимулирования внутренних инвестиций в связи с этим кредитной политики, политики в отношении иностранных инвестиций до вопросов политики заработной платы и т. д.

Полагаю, что наиболее важной чертой подхода Кейнса, имевшей большое практическое значение, был его комплексный, органический характер. Иными словами, экономика рассматривалась как целое, как результат сложного взаимодействия различных механизмов и процессов, когда нарушения в одной части накладывают ограничения на механизмы, действующие в другой, порождая кумулятивный эффект. В итоге был определен коридор возможностей для экономической политики, который оказался весьма узким. Выступление Кейнса в Комитете в конце ноября – начале декабря 1930 г. явилось, по мнению Скидельского, началом кейнсианской революции в политике. «После 1930 г. никто из принимающих решения не делал ошибки, полагая, что все цены подвижны и что, когда курс валюты фиксируется на любом желательном уровне, издержки автоматически к нему приспосабливаются. Когда в 1931 г. золотой стандарт был отменен, это было к лучшему: «дешевые» деньги были лозунгом 1930-х годов19. Это была победа Кейнса»20. Конечно, эта победа в политике не была полной и всеобъемлющей.

Можно считать, что своеобразную поддержку Кейнс получил из-за океана, где Новый курс проводился несмотря на то, что экономисты скорее были в оппозиции (хотя, следует заметить, что реализация Нового курса не всегда происходила гладко, а действия американской администрации не всегда соответствовали кейнсианским рецептам). Завоевание поддержки со стороны профессионалов было для Кейнса делом профессиональной чести.

Общая концепция и структура «Общей теории занятости процента и денег» определились уже в начале 1934 г., а комплекс идей, в ней представленных, еще раньше. Несколько лет до публикации книги Кейнс оттачивал и одновременно объяснял свою позицию в лекциях, выступлениях, в печати (например, в «The New Statesman», «Economic Journal» и др.). При этом он обсуждал не только логику, технику анализа, предпосылки и т. д., но социальные, этические, политические, историко-экономические аспекты, которые могут возникнуть в связи с «Общей теорией». И это было необходимо, принимая во внимание сложность и многоплановость этой работы.

«Общая теория занятости, процента и денег» вышла из печати 4 февраля 1936 г., и начался противоречивый процесс ее освоения экономистами. Одним из наиболее известных откликов на книгу Кейнса была статья «Господин Кейнс и «классики»: попытка интерпретации»21, автор которой Дж. Хикс взял на себя сложную миссию выделить главную линию рассуждений Кейнса и представить его теорию в виде простой модели. Ирония состоит в том, что столь большой вклад в популяризацию теории Кейнса внес Дж. Хикс, который как теоретик скорее может быть отнесен к оппонентам Кейнса, поскольку его подход в своей основе был близок идеям Вальраса, Парето, Эджуорта, Викселля. Неудивительно, что излагая теорию Кейнса, он следовал в русле классической традиции. Неудивительно также и то, что «у Хикса, Харродовского кейнсианства, имелся ясный мотив: примирить кейнсианцев и некейнсианцев, так чтобы скорее прояснить основы для политики. Эти ранние теоретические модели обладали чертами, которые не были явно видны в magnum opus, но которые были близки ортодоксальной теории»22. Сам Кейнс не был против Хиксовой интерпретации своей теории, он полагал, что Хикс в целом правильно выразил его точку зрения.

Разумеется, здесь названы лишь немногие, откликнувшиеся на «Общую теорию». К этому списку следует добавить Ф. Найта, Д. Винера, Ф. Тауссига, которых Кейнс упоминает в начале статьи «Общая теория занятости»23, появившейся в Quarterly Journal of Economics в 1937 г., т. е. ровно через год после публикации книги. Но эта статья не является непосредственным и персональным ответом указанным авторам; она написана скорее по следам впечатлений Кейнса от многочисленных откликов на его работу, а также с целью прояснить некоторые места теории, но прежде всего суть его разногласий с классиками, которые в силу особенностей изложения или по другим причинам не были достаточно хорошо поняты читателями. И здесь он подчеркивает именно те моменты, которые остались в тени у Хикса. Прежде всего это касается связи неопределенности и денег, которая в конечном счете и определяет то, что экономика хронически оказывается в окрестности «субнормального» состояния. Тем самым Кейнс дает основание (конечно, он дал его уже в книге) сказать словами Скидельского: «Если Маркс – поэт товаров, то Кейнс – поэт денег»24.

Реакция на «Общую теорию занятости, процента и денег» в Англии и США была скорее направлена на поиски компромисса между классикой и Кейнсом и возможности включения его теории в классическую традицию, и лишь немногие, например Ф. Хайек заняли непримиримую позицию25.

Вторая мировая война поставила перед экономистом новые задачи, связанные с необходимостью мобилизации ресурсов на военные нужды, получения внешних займов и т. д., а также заставляла задуматься над устройством мировой финансовой системы в совершенно новых условиях – после войны. Кейнс предложил оригинальный план безинфляционного финансирования войны (1940 г.), в 1942 г. выступил с идеей клирингового союза с целью сбалансировать платежные балансы стран, которая сыграла определенную роль при разработке принципов Бреттон-Вудской системы. В конце войны и сразу по ее окончании он сделал очень многое для урегулирования британской задолженности США. Это был период исключительно высокой популярности Кейнса. В 1940 г. он стал членом Консультативного комитета при министерстве финансов, входит в состав множества комиссий и советов. В 1942 г. получил титул пэра. В марте 1946 г. Кейнс участвовал в открытии Международного валютного фонда, 21 апреля то же года он умер от болезни сердца.

Из истории публикаций работ Дж. М. Кейнса в СССР и России

Можно с уверенностью сказать, что в отличие от других представителей западной экономической науки ХХ века судьба работ Кейнса в нашей стране сложилась весьма удачно. Но это с самого начала было определено не столько осознанием важности его идей для экономической науки и экономической практики, сколько политическими обстоятельствами. Критика Кейнсом позиции стран, победивших в Первой мировой войне, отраженной в Версальском договоре, его подход к проблемам урегулирования отношений с Советской Россией и Германией, в том числе по вопросу царских долгов – все это объективно отвечало интересам Советской России. На фоне враждебности, которую демонстрировали политики европейских государств, его позиция выглядела едва ли не как дружественная, хотя, разумеется, Кейнс руководствовался не симпатиями к советской власти (хотя у него можно найти свидетельства приязненного отношения к отдельным представителям большевиков, например к Г. Чичерину, которого он встретил на Генуэзской конференции), а прагматическими соображениями (разумеется, в интересах Англии).

Нельзя сбрасывать со счетов и простое любопытство ученого относительно направления и возможных результатов грандиозного политического эксперимента, который осуществляли большевики в стране, которая, как он считал, была отягощена грузом самодержавного правления, послевоенной разрухой и другими тяжелейшими обстоятельствами26. Но не только этим определялась его некоторая терпимость к советскому режиму в первой половине 1920-х годов. Присутствовала, быть может, и наивная вера в то, что в долгосрочной перспективе возможно сближение социализма и западной демократии. В многочисленных статьях и письмах начала 1920-х годов, в том числе и в связи с Генуэзской конференцией 1922 г., говоря о возможности и важности экономического сотрудничества с Советской Россией, Кейнс прямо указывал на то, что такое сотрудничество гораздо перспективнее, чем непримиримая конфронтация, что оно откроет возможности не только выгодного для Запада (прежде всего для Англии) экономического сотрудничества (конечно же, речь идет прежде всего о доступе к дешевым ресурсам), но и для тихой экономической экспансии Запада, способной изнутри ослабить большевизм27.

Конечно, наблюдения во время визитов в Советскую Россию (1925, 1928 и 1936 гг.) и анализ ряда публикаций, например, книги Л. Троцкого «Куда идет Англия?»28, а также сведений, поступающих из России в 1930-е годы, свели на нет надежды на подобное сближение и на «смягчение» советского режима. Его критика советского режима стала чрезвычайно резкой. Например, в статье «Национальная самодостаточность» он прямо пишет, что Сталин устранил любые проявления свободной мысли, создал ситуацию, когда «живая мысль умирает, а мозги деревенеют», когда «человеческий голос заглушают истошные крики», а блеяние пропаганды приводит в оцепенение даже птиц и животных»29. Постепенно интерес к советским делам у Кейнса угас. Великая депрессия не смягчила его отношения к социалистическому эксперименту и по понятным причинам еще больше отвлекла его внимание от происходящего в России.

Судьба работ Кейнса в Советской России не была безоблачной, хотя начало было весьма обещающим. Начало российской «кейнсиане» было положено В. И. Лениным, положительно высказавшегося в адрес ученого. Ленин, разумеется, нисколько не заблуждался относительно политических пристрастий Кейнса, писал о нем как об истинном буржуа, отмечал его враждебное отношение к большевизму и т. д. и в то же время очень одобрительно относился к его позиции по поводу Версальского договора и отношения западных правительств к экономическому сотрудничеству с Советской Россией. Такая «неоднородная» оценка вождя, как потом выяснилось, оказалась очень удобной для советских экономистов, которые имели возможность в зависимости от текущего момента приводить либо одобрительные, либо критические высказывания Ленина в адрес Кейнса.

Впервые имя Кейнса прозвучало в «Докладе о международном положении и основных задачах коммунистического интернационала», представленном Лениным 19.06.1920 в Петрограде на 2-м Конгрессе Коминтерна, в котором докладчик не только продемонстрировал знание «Экономических последствий», но и поддержал позицию автора по целому ряду вопросов. Впоследствии Ленин положительно отзывался о Кейнсе в «Докладе о концессиях» (декабрь 1920 г.), в докладе «О внутренней и внешней политике республики» (декабрь 1921 г.), а также в записках, направленных членам Генуэзской делегации (февраль 1922 г.)30.

Положительные оценки Ленина позиции Кейнса по ряду вопросов оказались достаточными, чтобы стимулировать публикации работ Кейнса в СССР, а также для того, чтобы не только пригласить Кейнса на празднование 200-летия Российской академии наук, но и предоставить ему возможность высказаться на страницах ведущих газет и в дискуссиях с советскими экономистами. В русском переводе были опубликованы: «Экономические последствия Версальского договора» (1922), «Пересмотр мирного договора»(1922), «Проблемы восстановления Европы» (1922), «Трактат о денежной реформе» (1925), «Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля» (1925), «Экономические последствия мистера Черчилля» (1926), а также статьи в газетах: «Экономическое положение в Англии» (Известия 16.09.1925), «Экономический перелом в Англии» (Финансовая газета. 17.09.1925), интервью «Проф. Кейнс о долгах» (Финансовая газета. 09.09.1925).

В середине 1920-х годов предисловия советских экономистов к переводам Кейнса были достаточно благожелательными, хотя и непременно содержали марксистскую критику. Во всяком случае, оценки того времени были весьма объективными. В качестве примера можно привести предисловие к «Трактату о денежной реформе», написанное известным экономистом С. А. Фалькнером. Отмечая большой опыт Кейнса в анализе проблем денежного обращения, он писал: «Его можно охарактеризовать как экономиста высшей фазы капиталистического развития, который живет и мыслит в ее пределах. Он ценит капитализм, несмотря на все его противоречия, ибо считает его экономически наиболее эффективной системой… Но он видит также и экономическое своеобразие высших стадий капиталистического развития, требующее новых организационных форм и регулирующих мероприятий. Он хорошо знает всю радикальную важность денежной системы, как основного регулятора менового хозяйства, для капитализма, поэтому он прямо заявляет, что крайняя неустойчивость современных мировых валют является «смертельной болезнью капиталистического строя» и его практические устремления направлены именно к созданию устойчивой денежной системы, которая способна противостоять ударам извне и удержать в равновесии процесс экономического развития»31. Далее Фалькнер делает весьма важное замечание: «Но и в условиях планового хозяйства книга Кейнса представляет не только теоретический интерес и дает не только анализ положения на Западе. Поскольку плановое хозяйство включает в себя систему рынка и товарообмена, делающего необходимым и устойчивое денежное обращение, постольку даваемый Кейнсом разбор условий и методов регулирования последнего в целях достижения максимальной устойчивости, имеет и для нас существенное практическое значение»32.

После «издательского бума» середины 1920-х годов еще более значимой выглядит затянувшаяся на 12 лет пауза, которую прерывали лишь единичные публикации и отдельные упоминания его имени. До появления в 1946 г. статей И. Г. Блюмина33 в СССР не было сколько-нибудь значительных работ, посвященных теории Кейнса.

Первый перевод «Общей теории занятости, процента и денег», опубликованный в 1948 г. (перевод был сделан Н. Н. Любимовым, предисловие написано И. Г. Блюминым), явился крупным событием не только научного, но и политического характера. Есть свидетельства того, что решение о переводе и издании принимал сам Сталин. Этот перевод стимулировал обсуждение теории Кейнса советскими экономистами, но первые работы в этой области, хотя порой и содержали сведения о взглядах Кейнса, были чрезвычайно политизированными, и сегодня они, если и интересны, то скорее как отражающие степень идеологизации советской экономической науки, нежели как содержащие позитивную информацию о теории.

При этом особое отношение к Кейнсу сохранялось, и это проявилось, например, в достаточно пространном комментарии о Кейнсе в учебнике политической экономии (1954), чего нельзя сказать о других западных экономистах. С началом хрущевской оттепели тональность при оценке западной экономической мысли стала несколько мягче, но слова «вульгарный», «общий кризис капитализма» и ссылки на классиков марксизма и партийные документы сохранялись как обязательные вплоть до перестройки. Но хрущевская идея мирного существования дала политическую легитимацию более объективным исследованиям состояния и перспектив капиталистической экономики и в конце концов способствовала подъему исследований западной экономической мысли в целом и теории Кейнса в частности. В продолжение этой тенденции появились работы, содержащие более объективный анализ теории Кейнса34 и, наконец, в 1978 г. вышел новый перевод «Общей теории занятости, процента и денег»35.

Важность появления этого перевода для исследований взглядов Кейнса трудно переоценить, хотя тираж был по тем временам очень маленьким и на книге стоял обычный для публикаций такого рода гриф «Для научных библиотек». В этом издании были исправлены неточности первого перевода, вполне извинительные, если учесть, что в конце 1940-х годов многие термины, используемые Кейнсом, не имели соответствующих аналогов в русском языке и советские экономисты не всегда отчетливо понимали контекст рассуждений Кейнса. Появление перевода 1978 г. позволило более широкому кругу специалистов познакомиться с работой, безусловно, являющейся одной из наиболее значимых в истории экономической мысли ХХ в. В постсоветский период оба перевода неоднократно воспроизводились различными издательствами, при этом в них отсутствовало краткое предисловие автора. Это досадное упущение исправлено в настоящем издании, и читатель сможет, наконец, из первых рук узнать о целях этой весьма сложно написанной книге, о которой в 1946 г. П. Самуэльсон писал: «Это плохо написанная, плохо организованная книга; и обыватель, который положился на репутацию автора и купил ее, пожалел о потраченных 5 шиллингах. Она совершенно не годится для процесса обучения. Она претенциозна, полемична и не слишком щедра на признание чужих заслуг… Кейнсианская система изложена так путано, как будто сам автор плохо понимал ее суть и основные черты; и конечно, он демонстрирует худшие черты, когда пытается выяснить отношения с предшественниками. Взлеты интуиции и озарения переплетаются со скучной алгеброй, а двусмысленные определения неожиданно ведут к незабываемым побочным линиям рассуждений. Но когда все это остается позади, мы находим анализ ясным и новым. Короче говоря, это работа гения»36.

Устранение идеологических ограничений в период перестройки, последующее изменение содержания экономического образования и некоторые другие обстоятельства привели к некоторой активизации публикаций работ Кейнса. Так, в 1993 г. в серии «Антология экономической классики» выходит том «Т. Мальтус. Д. Кейнс. Ю. Ларин», в который включена «Общая теория занятости, процента и денег», впервые публикуемая после 1978 г., в этом же году в издательстве «Экономика» выходит том: Дж. М. Кейнс «Избранные произведения», содержащий помимо «Общей теории занятости, процента и денег» отрывки из «Трактата о денежной реформе», «Экономических последствий Версальского договора» и «Пересмотра мирного договора», т. е. из работ, которые не публиковались со времени их первого издания в начале 1920-х годов.

Что касается новых переводов, то их немного. В 1991 г. в журнале «Социологические исследования» были впервые на русском языке опубликованы две статьи Кейнса о России37, а в 1998 г. в альманахе «Истоки» – две статьи «Конец laissez-faire» (1926) и «Общая теория» (1937)38. Публикация двух последних работ имела большое значение для исследования эволюции взглядов ученого, поскольку первая из них во многом была выражением его социально-философской позиции, в частности, представлений о сути и эволюции экономического либерализма, а также о соотношении общественного и индивидуального и задачах государства в современных условиях. Вторая работа была написана Кейнсом в ходе дискуссии, которая развернулась после опубликования «Общей теории занятости процента и денег» и в которой он попытался прояснить свою позицию, располагая уже полученными откликами, в том числе и мнением Хикса39. Если считать, что эти статьи были началом длительной дискуссии, которую можно назвать: «О том, что имел в виду Кейнс, и что думали об этом экономисты», то статьи Р. Клауэра (1965) и А. Коддингтона (1983)40 можно отнести к ее второй волне. В ходе этой волны особое внимание было уделено проблеме соотношения между макроэкономической моделью Кейнса и той микросновой, из которой эта модель быть бы быть логически выведена, если признать процедуру редукции законной, и здесь уже споры велись не только между противниками Кейнса и его сторонниками, но и между кейнсианцами различного толка. Сегодня вряд ли можно определить, кто из тех, кто называют себя кейнсианцами (с различными приставками): посткейнсианцы, гидравлические кейнсианцы, неокейнсианцы, новые кейнсианцы и т. д. адекватно отражают идеи Кейнса. И, по-видимому, подобный вопрос вряд ли особенно содержателен. Важно, что не только различные направления кейнсианства, но и вся современная экономическая теория во многом является реакцией на то, что многие десятилетия назад было предложено Дж. М. Кейнсом.

* * *

В последние десять лет в России идеи Кейнса и споры между его последователями и противниками перестали быть чем-то интересным только узкому кругу специалистов по истории западной экономическом мысли и приобрели практический смысл, а соответствующие термины, также, как и само его имя, стали символами, обращенными к широкой аудитории. Поэтому публикация настоящего тома, как можно надеяться, поможет читателю составить собственное мнение относительно системы взглядов этого выдающегося представителя английской и мировой экономической мысли ХХ в.

Н. А. Макашева

Часть I

Общая теория занятости, процента и денег

Предисловие41

Эта книга адресована главным образом моим коллегам-экономистам. Но я надеюсь, что она будет понятна и другим. Ее основной целью является рассмотрение сложных вопросов теории и только во вторую очередь проблем практического применения последней. Если ортодоксальная экономическая теория ошибается, то ошибку нужно искать не в ее аргументации, которая выстроена с учетом высоких требований к логической строгости, а в отсутствии четкости и общности ее предпосылок. Таким образом, я не смогу убедить экономистов критически переосмыслить некоторые из базисных предпосылок, если не буду прибегать к высоко абстрактному теоретизированию и не буду вступать в широкую полемику. Мне бы хотелось, чтобы последней было меньше. Но я полагаю, что это важно не только для того, чтобы объяснить мою позицию, но и чтобы показать, в чем она расходится с принятой теорией. Я полагаю, что экономисты, крепко связанные с тем, что я называю «классической теорией», будут колебаться между представлением, что я совершенно не прав, и убеждением, что я не сказал ничего нового. Пусть третьи определят, какая из этих точек зрения (если вообще какая-то) или некая третья справедлива. Мои вызывающие споры рассуждения призваны дать материал для ответа на этот вопрос; и я должен извиниться, если, стараясь показать суть разногласий, я был слишком резок. Многие годы я жил с убеждением, что теории, которые я сегодня атакую, упускали принципиальные моменты, а я, надеюсь, этого не делаю.

Важность вопросов, о которых идет речь, трудно переоценить. Но если мое объяснение верно, я должен убедить в этом прежде всего моих коллег-экономистов, а не широкую публику. На этом этапе обсуждения неспециалисты, хотя их участие в дискуссиях и приветствуется, могут лишь наблюдать попытки экономиста поставить вопрос о существующих между профессионалами глубоких расхождениях, которые привели к тому, что влияние экономической науки на практику оказалось почти полностью подорванным, и, если эти расхождения не будут устранены, такое положение будет продолжаться и в будущем.

Связь между этой книгой и моим «Трактатом о деньгах», опубликованным пять лет назад, возможно, в бо́льшей степени ясна мне, чем другим; и то, что мне представляется естественным процессом эволюции моих взглядов, может быть с неодобрением воспринято читателем как смена позиции. И изменения в терминологии, которые я счел необходимым сделать, не делают эту ситуацию проще. Эти изменения будут прояснены в ходе последующего изложения; но соотношение между двумя книгами кратко может быть представлено следующим образом. Когда я начинал писать «Трактат о деньгах», я шел традиционным путем при исследовании влияния денег, рассуждая вне общей теории спроса и предложения. К моменту окончания этой книги я уже предпринял определенные шаги, чтобы вновь превратить теорию денег в теорию выпуска в целом. Но мне не удалось полностью освободиться от распространенных заблуждений, и это проявило себя в том, что я теперь воспринимаю как наиболее серьезную неудачу теоретических частей этой книги (а именно книг третьей и четвертой) – мне не удалось в полной мере показать последствия изменений уровня выпуска. Мои так называемые «фундаментальные уравнения» представляют картину в какой-то момент времени при предположении, что выпуск задан. С их помощью предполагалось показать, как при этом предположении могут возникнуть силы, которые приведут к отклонению прибыли от равновесия и тем самым вызовут изменение уровня выпуска.

Но динамический процесс отличается от состояния в данный момент времени, и как таковой он был представлен и неполно, и нечетко. В то же время эта книга положила начало исследованию сил, которые определяют изменения уровня выпуска и занятости в целом; и когда установлено, что деньги существенным и специфическим образом присутствуют в модели, описывающей экономику, технические вопросы, связанные с деньгами, отходят на второй план.

Денежная экономика, как будет показано, по своей сути является экономикой, в которой изменение представлений о будущем способно повлиять на количество занятых, а не просто на то, где они будут заняты. Мое исследование экономического поведения в настоящем под влиянием изменений представлений о будущем ведется с позиций спроса и предложения, и таким образом устанавливается связь моего подхода с основополагающей теорией ценности. Следовательно, мы приходим к более общей теории, которая включает знакомую нам классическую теорию как частный случай.

Для того, чтобы избежать неоправданного количества ошибок, автор книги, подобной этой, который идет непроторенными путями, очень нуждается в критических замечаниях и обсуждении. Удивительно, в какие глупые вещи может человек верить, если он размышляет в одиночестве, особенно в области экономики (а также других моральных дисциплин), где зачастую у него нет возможности выразить свои идеи в утверждениях, которые могут быть проверены либо формально, либо эмпирически. При написании этой книги даже, возможно, в бо́льшей степени, чем «Трактата о деньгах», я прислушивался к постоянным советам и конструктивной критике Р. Ф. Кана. Многое в этой книге стало таким, каким оно теперь является, благодаря ему. Мне также очень помогли Джоан Робинсон, Р. Д. Хоутри и Р. Ф. Харрод, которые прочитали всю корректуру. Индекс был составлен Д. М. Бенсьюзан-Баттом из Королевского колледжа Кембриджа.

Написание этой книги стало для автора процессом длительной борьбы с привычными представлениями, и, чтобы эта его борьба оказалась успешной, тем же самым чтение этой книги должно стать и для большинства читателей. Идеи, которые с таким трудом выражены здесь, чрезвычайно просты и должны быть очевидны. Трудности не в новых идеях, а в освобождении от старых, которые проникли во все уголки сознания тех, кто были воспитаны так же, как и большинство из нас.

Дж. М. Кейнс

13 декабря 1935 г.

Книга первая

Введение

Глава I

Общая теория

Я назвал эту книгу «Общая теория занятости, процента и денег», акцентируя внимание на определении «общая». Книга озаглавлена так для того, чтобы мои аргументы и выводы противопоставить аргументам и выводам классической42 теории, на которой я воспитывался и которая – как и 100 лет назад – господствует над практической и теоретической экономической мыслью правящих и академических кругов нашего поколения. Я приведу доказательства того, что постулаты классической теории применимы не к общему, а только к особому случаю, так как экономическая ситуация, которую она рассматривает, является лишь предельным случаем возможных состояний равновесия. Более того, характерные черты этого особого случая не совпадают с чертами экономического общества, в котором мы живем, и поэтому их проповедование сбивает с пути и ведет к роковым последствиям при попытке применить теорию в практической жизни.

Глава II

Постулаты классической экономической теории

Большинство трактатов по теории стоимости и производства посвящено в первую очередь распределению данного объема занятых ресурсов между различными сферами и выяснению условий, которые, предполагая использование этого количества ресурсов, определяют их относительное вознаграждение и относительную стоимость их продуктов43.

Вопрос о величине наличных ресурсов, т. е. количестве населения, которое может быть занято, объемах естественных богатств и накопленного капитального оборудования часто трактовался описательно. Причем чисто теоретическая сторона проблемы – чем определяется действительная занятость наличных ресурсов – редко исследовалась сколько-нибудь детально. Сказать, что она вовсе не исследовалась, было бы, конечно, нелепо.

Каждое обсуждение вопроса о колебаниях уровня занятости – а таких обсуждений было много – соприкасалось с этой проблемой. Я имею в виду не то, что данную тему вообще проглядели. Но лежащую в ее основе теорию считали настолько простой и очевидной, что ограничивались, самое большее, лишь упоминанием о ней44.

I

Классическая теория занятости, считавшаяся столь простой и ясной, базировалась, по-моему, на двух основных постулатах, практически принимавшихся без обсуждения, а именно:

1. Заработная плата равна предельному продукту труда.

Это означает, что заработная плата занятого лица равна стоимости, которая была бы потеряна, если бы занятость снизилась на одну единицу (за вычетом других издержек, которые отпали бы ввиду этого сокращения производства), с оговоркой, однако, что равенство это может быть нарушено (в соответствии с особыми принципами), если конкуренция и рынки являются несовершенными.

2. Полезность заработной платы при данном количестве занятых работников равна предельной тягости труда при той же величине занятости.

Другими словами, реальная заработная плата как раз достаточна (по оценке самих занятых) для того, чтобы вызвать предложение действительно занятого количества рабочей силы, с той оговоркой, что равенство применительно к каждому отдельному работнику может быть нарушено согласованными действиями членов совокупной рабочей силы, что аналогично несовершенной конкуренции, которая ограничивает значение первого постулата. Тягость здесь следует понимать в том смысле, что она включает любую причину, которая может побудить отдельного человека или группу людей скорее вовсе не работать, чем согласиться на заработную плату, полезность которой для них ниже известного минимума.

Этот постулат совместим с тем, что можно назвать «фрикционной» безработицей. Реалистическое объяснение такой безработицы правильно учитывает несовершенство процесса приспособления, препятствующее достижению непрерывной полной занятости. Речь идет, например, о безработице, порождаемой временным нарушением равновесия в относительных объемах специализированных ресурсов из-за просчетов или непредвиденных изменений в уровне спроса или тем фактом, что переход от одного вида деятельности к другому не может быть осуществлен без некоторого перерыва, так что в нестатическом обществе всегда будет существовать известная величина трудовых ресурсов, не используемых «между двумя работами». Этот постулат допускает, помимо «фрикционной» безработицы, существование также и «добровольной» безработицы, вызванной отказом отдельного работника согласиться на вознаграждение, соответствующее стоимости производимого им продукта с предельной производительностью, – отказом, который может быть связан с особенностями трудового законодательства, с социальными причинами, условиями коллективных договоров, замедленной реакцией на происходящие изменения или же с проявлением простого человеческого упрямства. Но эти две категории – «фрикционная» безработица и «добровольная» безработица – рассматриваются как исчерпывающие. Классические постулаты не допускают возможности существования третьей категории, которую я ниже определяю как «вынужденную» безработицу.

С отмеченными оговорками названные два постулата определяют, согласно классической теории, объем используемых ресурсов. Первый дает нам график кривых спроса на труд, а второй – график кривых предложения. Величина занятости определяется, следовательно, точкой, где полезность предельного продукта уравновешивает тягость труда при предельной занятости.

Отсюда, по всей видимости, следует, что существуют только четыре возможных способа увеличить занятость:

а) улучшить организацию хозяйственной деятельности или повысить надежность предвидения будущего, которое уменьшает «фрикционную» безработицу;

б) понизить предельную тягость труда, выраженную той реальной заработной платой, за которую можно располагать добавочным трудом, что сократит «добровольную» безработицу;

в) увеличить предельную физическую производительность труда в отраслях промышленности, выпускающих товары, приобретаемые на заработную плату (если воспользоваться удачным термином проф. Пигу для товаров, от цены которых зависит полезность денежной заработной платы);

г) повысить цены товаров, приобретаемых не на заработную плату, по сравнению с ценой товаров, приобретаемых на заработную плату, в связи со сдвигами в расходах лиц, не относящихся к числу наемных работников, от товаров, приобретаемых на заработную плату, к прочим товарам.

В этом и заключается, насколько я понимаю, суть «Теории безработицы» проф. Пигу – единственной книги, в которой дано детальное изложение классической теории занятости45.

II

Можно ли считать вышеуказанные категории исчерпывающими, имея в виду тот факт, что население редко работает столько, сколько оно хотело бы на основе существующей заработной платы? Ведь, по общему признанию, при существующей денежной заработной плате можно было бы, как правило, иметь больше работников, если бы только спрос на труд был выше46. Классическая школа увязывает это обстоятельство со своим вторым постулатом, утверждая, что, хотя при существующей денежной заработной плате спрос на труд, может быть, и исчерпывается еще до того, как каждый желающий работать за эту плату будет занят, в действительности такая ситуация есть следствие открытого или молчаливого соглашения работников между собой не работать за более низкую плату и что, если бы они согласились на сокращение денежной заработной платы, занятость возросла бы. Если дело обстоит подобным образом, то такая безработица, хотя она внешне и выглядит вынужденной, не является, строго говоря, таковой, и ее следует отнести к упомянутой выше категории «добровольной» безработицы, порожденной условиями коллективных договоров и т. п.

Здесь напрашиваются два замечания. Первое касается действительного отношения рабочих к реальной заработной плате, с одной стороны, и к денежной заработной плате – с другой; теоретически оно не так важно. Но второе имеет принципиальное значение.

Предположим, что работники не согласны заключать контракт о найме при более низкой денежной заработной плате и что понижение существующего уровня денежной заработной платы привело бы – в форме стачек или каким-либо другим образом – к уходу с рынка труда ныне занятых работников. Следует ли отсюда, что сложившийся уровень реальной заработной платы точно измеряет предельную тягость труда? Не обязательно. Хотя сокращение существующей денежной заработной платы привело бы к уходу работников, это еще не означает, что падение ценности существующей денежной заработной платы, выраженной в товарах, приобретаемых на заработную плату, оказало бы такое же действие, как если бы оно явилось результатом роста цен на эти товары. Другими словами, при определенных условиях возможно, что работники в своих требованиях исходят из минимума денежной, а не реальной заработной платы. Классическая школа молчаливо допускала, что подобная «перестановка» не вносит существенных изменений в ее теорию. Но это не так. Если предложение труда не является функцией только реальной заработной платы, вся аргументация целиком рушится и вопрос о том, каков будет действительный уровень занятости, остается без ответа47. Классическая школа, по-видимому, недоучитывает того, что если предложение труда является функцией одной лишь реальной заработной платы, то кривая предложения труда должна изменяться с каждым изменением цен. Отсюда следует, что метод классической школы тесно связан с ее весьма специальными допущениями и неприменим к объяснению более общего случая.

Повседневный опыт, несомненно, доказывает, что положение, когда работники добиваются (в известных пределах) определенной денежной, а не реальной заработной платы, – вовсе не абстрактная возможность, а нормальный случай. Работники обычно противятся сокращению денежной заработной платы, но они не прекращают работы всякий раз, когда поднимаются цены товаров, приобретаемых на заработную плату. Иногда говорят, что со стороны работников нелогично противиться понижению денежной заработной платы и не противиться понижению реальной заработной платы. На основании изложенного ниже (см. след. две страницы) это, может быть, и не столь уж нелогично, как кажется с первого взгляда. Как мы увидим дальше, к счастью, дело обстоит именно так. Опыт показывает, что фактически поведение работника, логично оно или нет, именно таково.

Более того, утверждение, будто причиной безработицы во время депрессии является добровольное увольнение работников, несогласных с понижением денежной заработной платы, не находит ясного подтверждения в фактах. Малоправдоподобно, будто безработица в Соединенных Штатах в 1932 г. была порождена не то настойчивым отказом работников согласиться на понижение денежной заработной платы, не то их настойчивыми требованиями реальной заработной платы выше того уровня, который могла обеспечить производительность экономической системы. Объем занятости испытывал сильные колебания без каких-либо заметных изменений в минимальной реальной заработной плате, требуемой работниками, или в производительности их труда. Работники во время депрессии никак не более требовательны, чем во время бума, – совсем наоборот. И физическая их производительность не меньше. Эти факты, известные из опыта, служат основанием prima facie48, чтобы поставить под вопрос пригодность анализа классической школы.

Было бы интересно статистически изучить действительную взаимосвязь между изменениями денежной и реальной заработной платы. Когда дело идет об изменениях, характерных для отдельной отрасли промышленности, можно ожидать, что реальная заработная плата будет изменяться в том же направлении, что и денежная заработная плата. Но в случае изменения общего уровня заработной платы будет установлено, как я думаю, что изменения реальной заработной платы, происходящие одновременно с изменениями денежной заработной платы, совершаются обычно не в том же, а почти всегда в противоположном направлении. Иными словами, будет установлено, что при росте денежной заработной платы реальная заработная плата падает, и наоборот. Происходит это потому, что для коротких периодов падающая денежная заработная плата и растущая реальная заработная плата, каждая по независимым от другой причинам, будут, вероятно, сопровождать уменьшение занятости, а работники скорее готовы согласиться на урезку заработной платы, когда занятость снижается. И все же реальная заработная плата в этих условиях неизбежно растет из-за увеличения предельного дохода от использования прежнего объема капитального оборудования при уменьшении количества производимой продукции.

Если бы на самом деле было верно, что существующая реальная заработная плата является минимумом, ниже которого невозможно ни при каких обстоятельствах добиться увеличения занятости по сравнению с текущим моментом, тогда вынужденной безработицы, оставляя в стороне фрикционную безработицу, не было бы вовсе. Однако абсурдно рассматривать подобную ситуацию как типичную. Обычно при существующей денежной заработной плате имеется больше желающих получить работу, чем занято в данный момент. Это верно даже тогда, когда цены товаров, приобретаемых на заработную плату, растут и, следовательно, реальная заработная плата падает. Если это так, то эквивалент существующей денежной заработной платы в товарах, приобретаемых на заработную плату, не является точным показателем предельной тягости труда, и тогда второй постулат неправилен.

Но вот еще более серьезное возражение. Второй постулат, по существу, означает, что реальная заработная плата зависит от исхода торга работников с предпринимателем. При этом, конечно, предполагается, что условия соглашения фиксируются в денежном выражении, и допускается даже, что изменения реальной заработной платы, которую работники рассматривают как приемлемую для себя, в известной степени взаимосвязаны с изменениями денежной заработной платы. Тем не менее считается, что складывающаяся подобным образом денежная заработная плата определяет реальную заработную плату. Итак, классическая теория исходит из предположения, что для работников всегда открыта возможность сократить свою реальную заработную плату, согласившись на пониженную денежную заработную плату. Постулат о том, что существует тенденция к приведению реальной заработной платы в соответствие с предельной тягостью труда, основан на допущении, что сами работники могут устанавливать реальную заработную плату, за которую они трудятся, хотя и не от них зависит установление объема занятости при этом уровне заработной платы.

Короче говоря, традиционная теория утверждает, что соглашение между предпринимателями и работниками определяет реальную заработную плату; и если при этом предположить свободную конкуренцию между предпринимателями и отсутствие ограничительных соглашений между работниками, то последние могут при желании привести свою реальную заработную плату в соответствие с предельной тягостью труда при данном уровне занятости, который зависит от спроса на рабочую силу, предъявляемого предпринимателями при данной заработной плате. Если же описанная ситуация нереалистична, то нет оснований предполагать существование тенденции к равенству между реальной заработной платой и предельной тягостью труда.

Следует помнить о том, что выводы классической школы рассчитаны на применение ко всем работникам в целом и их значение вовсе не ограничивается утверждением, что отдельное лицо может получить работу, соглашаясь на урезку денежной заработной платы, на которую не соглашаются его товарищи. Предполагается, что эти выводы одинаково применимы как к замкнутой, так и к открытой экономической системам и не зависят от особенностей открытой экономической системы или от того влияния, которое оказывает сокращение денежной заработной платы в какой-либо отдельной стране на ее внешнюю торговлю. Но обсуждение этих аспектов классической теории, конечно, выходит за пределы рассматриваемого нами круга вопросов. Упомянутые выводы не основываются и на косвенных обстоятельствах, связанных с тем, что уменьшение суммы выплачиваемой заработной платы в ее денежном выражении оказывает определенное влияние на банковскую систему и состояние кредита – влияние, которое мы рассмотрим подробно в гл. XIX. Они основываются на уверенности в том, что в замкнутой экономической системе сокращение общего уровня денежной заработной платы будет сопровождаться – во всяком случае, в применении к коротким периодам и с некоторыми второстепенными оговорками – известным, хотя и не всегда пропорциональным, сокращением реальной заработной платы.

Однако положение о том, что общий уровень реальной заработной платы зависит от денежной заработной платы, установленной соглашением рабочих с предпринимателями, вовсе не столь очевидно. Странно, что было сделано так мало попыток доказать это положение или опровергнуть его. Ведь оно в принципе не согласуется с общим смыслом классической теории, которая учит нас, что цены определяются предельными первичными издержками, выраженными в денежной форме, и что номинальная заработная плата в значительной мере определяет эти предельные первичные издержки. По идее, классическая школа должна была бы доказывать, что если денежная заработная плата изменяется, то цены будут изменяться почти в той же пропорции, оставляя реальную заработную плату и уровень безработицы практически на прежнем уровне, причем всякое небольшое повышение или понижение оплаты труда происходило бы за счет или к выгоде других элементов предельных издержек, оставшихся неизменными49. Экономисты-классики, однако, отклонились от этого хода мысли, вероятно, отчасти из-за укоренившегося убеждения, что работники всегда в состоянии определять их собственную реальную заработную плату, и отчасти, может быть, под влиянием представления о том, что цены зависят от количества денег. А вера в то, что работники всегда в состоянии определять свою реальную заработную плату, поддерживалась из-за смешения этого положения с другим, согласно которому работники всегда могут определить, какая реальная заработная плата будет соответствовать полной занятости, т. е. максимально возможному при данной реальной заработной плате уровню занятости.

Подведем итоги. Имеются два возражения против второго постулата классической теории. Первое возражение относится к действительному поведению рабочих. Падение реальной заработной платы, вызванное ростом цен при неизменной денежной заработной плате, не ведет, как правило, к сокращению размеров предложения труда по сравнению с той численностью фактически занятых работников, которая существовала до повышения цен. В противном случае оказывалось бы, что все безработные, готовые в настоящий момент работать за предлагаемую им заработную плату, откажутся от дальнейших попыток трудоустроиться из-за небольшого роста стоимости жизни. Это весьма странное представление, тем не менее оно лежит в основе «Теории безработицы» проф. Пигу50 и молчаливо принимается сторонниками ортодоксальной школы.

Другое, более принципиальное возражение, которое в развернутом виде изложено далее, вытекает из того, что мы оспариваем положение, будто общий уровень реальной заработной платы непосредственно определяется характером соглашений о заработной плате. Утверждая, что такие соглашения определяют реальную заработную плату, классическая школа фактически ввела в свою систему аргументации весьма сомнительную предпосылку. Ведь в действительности для совокупной рабочей силы может и не существовать никакого способа привести товарный эквивалент денежной заработной платы в соответствие с предельной тягостью труда при существующем объеме занятости. Вполне реальна ситуация, когда у работников в целом не будет никакого средства, пользуясь которым они могли бы сократить свою реальную заработную плату до известной величины путем пересмотра совместно с предпринимателями ставок денежной заработной платы. В этом суть нашего возражения. Мы попытаемся показать, что общий уровень реальной заработной платы определяется в первую очередь силами совсем другого рода. Выяснение этой проблемы – одна из наших главных задач. Именно здесь мы сталкиваемся с глубоким недоразумением в понимании того, как же в действительности функционирует экономическая система, в которой мы живем.

III

Хотя, как часто полагают, борьба за денежную заработную плату между отдельными лицами и группами определяет собой общий уровень реальной заработной платы, в действительности эта борьба имеет иную цель. Поскольку мобильность труда несовершенна и заработная плата не может точно соответствовать особенностям различных видов работ, всякое лицо или группа лиц, которые соглашаются на сокращение денежной заработной платы в сравнении с заработной платой других лиц или групп, пострадает от относительного сокращения реальной заработной платы, что является достаточным оправданием для сопротивления такому сокращению. С другой стороны, практически невозможно сопротивляться каждому сокращению реальной заработной платы, вызываемому изменением покупательной силы денег, которое затрагивает одинаковым образом всех работников. Действительно, подобное сокращение реальной заработной платы, как правило, не встречает сопротивления (естественно, если оно не слишком велико). Кроме того, борьба против уменьшения денежной заработной платы в отдельных отраслях промышленности не воздвигает столь же непреодолимого препятствия к увеличению совокупной занятости, как это произошло бы в случае сопротивления любому сокращению реальной заработной платы.

Другими словами, борьба за денежную заработную плату прежде всего влияет на распределение совокупной реальной заработной платы между различными группами работников; величина же средней, т. е. получаемой одним работником, реальной заработной платы, как мы увидим, зависит от других причин. Смысл соглашений между определенными группами работников состоит в защите их относительной реальной заработной платы, в то время как ее общий уровень зависит от воздействия других сил экономической системы.

Следовательно, работники, к счастью, оказываются, хотя и подсознательно, более благоразумными экономистами, чем приверженцы классической школы, так как они противятся сокращениям денежной заработной платы, которые редко или просто никогда не носят всеобщего характера, даже если существующий реальный эквивалент этой заработной платы превышает предельную тягость труда при данном уровне занятости. В то же время они не сопротивляются такому уменьшению реальной заработной платы, которое сопровождает увеличение общей численности работающих и не затрагивает относительные размеры денежной заработной платы; исключением могут быть лишь случаи, когда сокращение реальной заработной платы заходит так далеко, что угрожает снизить ее величину ниже предельной тягости труда при данном объеме занятости. Любой профессиональный союз окажет сопротивление урезке денежной заработной платы, какой бы небольшой она ни была. Но поскольку ни один из них не помышляет о стачке при каждом повышении стоимости жизни, профессиональные союзы не создают препятствий к увеличению совокупной занятости, как это им приписывает классическая школа.

IV

Мы должны теперь определить третью категорию безработицы, а именно «вынужденную» безработицу в узком смысле слова, возможности которой классическая теория вообще не допускает.

Под «вынужденной» безработицей мы, конечно, не подразумеваем простого наличия неисчерпанной способности работать. 8-часовой рабочий день может представлять собой безработицу лишь потому, что работа в течение десяти часов отнюдь не лежит за пределами человеческих возможностей. Не следует рассматривать как «вынужденную» безработицу также и уход из сферы труда известного числа работников по той причине, что они не согласны работать за заработную плату ниже определенного реального вознаграждения. Далее, из нашего определения «вынужденной» безработицы целесообразно исключить «фрикционную» безработицу. Поэтому мое определение таково: люди становятся вынужденно безработными, если при небольшом росте цен товаров, приобретаемых на заработную плату, по отношению к денежной заработной плате совокупное предложение труда работников, готовых работать за существующую денежную заработную плату, так же как и совокупный спрос на труд при этой заработной плате, превышают существующий объем занятости. Другое определение, сводящееся, впрочем, к тому же самому, будет дано в следующей главе.

Из этого следует, что равенство между реальной заработной платой и предельной тягостью труда при данном объеме занятости, которое предполагается вторым постулатом классической школы, соответствует при его реалистическом толковании отсутствию «вынужденной» безработицы. Такое состояние мы будем называть «полной» занятостью. «Фрикционная» и «добровольная» безработица совместимы с «полной» занятостью, определяемой подобным образом. Все это хорошо увязывается, как мы увидим, и с другими характерными чертами классической теории, которую в лучшем случае можно рассматривать как теорию распределения в условиях полной занятости. Пока действуют классические постулаты, «вынужденная» в указанном выше смысле безработица не может существовать. Фактическая безработица является поэтому следствием либо временной потери работы при переходе от одного занятия к другому, либо непостоянства спроса на узкоспециализированную рабочую силу, либо это результат влияния профсоюзных «закрытых цехов» на занятость не вовлеченных в профсоюз работников. Упуская из виду специфичность предпосылки, лежащей в основе классической теории, ее сторонники неизбежно приходили к заключению, что фактическая безработица (оставляя в стороне допускаемые исключения) должна в основном порождаться нежеланием безработных принять вознаграждение, соответствующее их предельной производительности. Экономист-классик может сочувствовать тем, кто отказывается согласиться на урезку денежной заработной платы; более того, он допускает, что неразумно заставлять работников приспосабливаться к обстоятельствам временного характера. Однако научная последовательность вынуждает его заявить, что в конечном счете именно этот отказ лежит в основе всех бед.

Вместе с тем очевидно, что поскольку классическая теория приложима лишь к случаю полной занятости, то совершенно неправильно применять ее к анализу вынужденной безработицы, если уж таковая возникает (а кто же будет отрицать, что она действительно существует). Теоретики классической школы похожи на приверженцев эвклидовой геометрии в неэвклидовом мире, которые, убеждаясь на опыте, что прямые, по всем данным параллельные, часто пересекаются, не видят другой возможности предотвратить злосчастные столкновения, как бранить эти линии за то, что они не держатся прямо. В действительности же нет другого выхода, как отбросить вовсе аксиому параллельных линий и создать неэвклидову геометрию. Нечто подобное требуется сегодня и экономической науке. Нужно отбросить второй постулат классической доктрины и исследовать механизм действия экономической системы, в которой вынужденная безработица в узком смысле вполне возможна.

V

Подчеркивая наши расхождения с классической системой, мы не должны упускать из виду важный пункт, в котором мы с нею сходимся. Мы принимаем сформулированный выше первый постулат, ограничиваясь теми же самыми оговорками, которые делает и классическая школа. Здесь мы должны остановиться и проанализировать, к чему это ведет.

Принятие первого постулата означает, что при данной организации, оборудовании и уровне техники реальная заработная плата и объем производства (а отсюда и занятость) связаны между собой так, что, как правило, увеличение занятости может произойти лишь одновременно с уменьшением ставок реальной заработной платы. Таким образом, я не оспариваю этого важного факта, который экономисты-классики совершенно правильно считали непреложным. При данном состоянии организации, оборудования и техники реальная заработная плата за единицу труда находится в совершенно определенной (обратной) зависимости от объема занятости. Следовательно, если занятость возрастает, то применительно к коротким периодам вознаграждение за единицу труда, выраженное в товарах, приобретаемых на заработную плату, должно, вообще говоря, снизиться, а прибыль – увеличиться51. Это, впрочем, лишь обратная сторона общеизвестного положения, согласно которому применительно к коротким периодам (когда объем используемого оборудования, состояние технологии и т. п. предполагаются неизменными) промышленность обычно работает в условиях уменьшающейся эффективности от увеличения масштабов производства. Другими словами, предельный продукт в отраслях, выпускающих товары, приобретаемые на заработную плату (ими определяется уровень реальной заработной платы), неизбежно уменьшается с ростом занятости. До тех пор пока это предположение справедливо, повышение занятости независимо от способа, каким оно достигнуто, должно вести к снижению предельного продукта, а значит, и выплачиваемой заработной платы, измеряемой в единицах этого продукта.

Но поскольку мы отбросили второй постулат, уменьшение занятости, хотя оно и сопровождается получением работником заработной платы, равной по стоимости бо́льшему количеству товаров, покупаемых на заработную плату, вовсе не обязательно вызывается требованием со стороны работников бо́льшего количества этих товаров; готовность же работников согласиться на пониженную денежную заработную плату отнюдь не является лекарством от безработицы. Однако взаимосвязь теории заработной платы и теории занятости, к анализу которой мы теперь подошли, не может быть полностью разъяснена раньше гл. XIX и приложения к ней.

VI

Со времен Сэя и Рикардо экономисты-классики учили: предложение само порождает спрос; при этом они подразумевали весьма важное, хотя и не слишком четко определенное положение, что вся стоимость продукции должна быть израсходована прямо или косвенно на покупку продуктов.

Эта доктрина ясно выражена в «Основах политической экономии» Дж. С. Милля:

«То, что образует собою средства платежа за товары, – это сами товары. Средства каждого лица для оплаты продукции других состоят из тех товаров, которыми оно владеет. Все продавцы неизбежно – и само слово «продавец» это подразумевает – являются покупателями. Если бы мы внезапно могли удвоить производительные силы страны, то мы удвоили бы предложение товаров на каждом рынке, и тем самым мы одновременно удвоили бы и покупательную силу. Каждый в такой же мере выступил бы с удвоенным спросом, как и с удвоенным предложением каждый был бы способен купить вдвое больше, потому что каждый мог бы предложить вдвое больше в обмен»52.

В конечном счете из этой же доктрины делался вывод: всякий индивидуальный акт воздержания от потребления равнозначен тому, что труд и материальные средства, высвобождаемые из сферы потребления, направляются на производство капитальных благ. Следующий отрывок из книги Маршалла – «Чистая теория национальных стоимостей» – весьма точно иллюстрирует традиционный подход к этому вопросу:

«Весь доход человека расходуется на покупку услуг и товаров. При этом обычно говорят, что человек известную долю своего дохода тратит, а другую долю сберегает. Общеизвестная экономическая аксиома состоит, однако, в том, что человек покупает труд и товары на ту долю своего дохода, которую он сберегает, точно так же, как и на ту долю, про которую говорят, что он ее расходует. О человеке говорят, что он расходует, когда хочет получить немедленное удовлетворение от услуг и товаров, которые он покупает. О нем говорят, что он сберегает, когда его действия ведут к тому, что покупаемые им труд и товары обращаются на производство богатства, которое, как ожидается, послужит ему источником удовлетворения различных нужд в будущем»53.

Нелегко, правда, было бы найти аналогичный отрывок в более поздней работе Маршалла54, в работах Эджуорта или проф. Пигу. В наши дни эта доктрина никогда уже не преподносится в такой грубой форме. Тем не менее она все еще лежит в основе всей классической теории, которая без нее просто рушится. Современные экономисты, пожалуй, поколебались бы примкнуть к Миллю; однако они без тени сомнения принимают выводы, базирующиеся на доктрине Милля. Новейший вариант классической традиции изложен, например, в работе проф. Пигу. Суть его сводится к тому, что теория производства и занятости может быть построена (как у Милля) на основе натурального обмена; деньги же никакой самостоятельной роли в экономической жизни не играют.

Современная мысль еще глубже увязла в представлении, из которого следует, что если люди не расходуют свои деньги каким-либо одним образом, то они расходуют их иначе55. Послевоенным экономистам редко, правда, удавалось последовательно выдерживать эту точку зрения. Их образ мышления пытается учитывать новые тенденции развития хозяйства, явно несовместимые с прежними теоретическими воззрениями56. Однако эти экономисты не сделали достаточно далеко идущих выводов и не пересмотрели основ своей теории.

Прежде всего следует отметить, что положения классической теории могли быть применены к тому типу экономики, в котором мы действительно живем, лишь благодаря ложной аналогии с некоторого рода без-обменной экономикой Робинзона Крузо, где доход, потребляемый или сберегаемый индивидуумами, представляет собой исключительно продукцию in specie57 этой деятельности. Кроме того, вывод, что издержки производства всегда покрываются выручкой от продажи, выглядит весьма правдоподобно; его трудно отличить от действительно правильного положения, согласно которому доход, получаемый в целом всеми участниками общественной производительной деятельности, всегда имеет величину, как раз равную ценности продукции.

По аналогии предполагается, что действия индивидуума, посредством которых он обогащает себя, не беря как будто бы ничего у кого-либо другого, должны обогатить также и общество в целом; получается поэтому (как в только что приведенной цитате из Маршалла), что акт индивидуального сбережения неизбежно ведет к параллельному акту инвестирования. Ведь действительно не подлежит никакому сомнению, что сумма чистых приращений богатства индивидуумов должна быть в точности равной общему чистому приращению богатства общества.

И все-таки те, кто так думает, ошибаются; они пошли на поводу у иллюзии, заставляющей принимать за одно и то же два существенно различных вида деятельности. Суть ошибки – в предположении, будто есть необходимая связь между решением воздержаться от текущего потребления и решением позаботиться о будущем потреблении. В действительности же мотивы, которые определяют последнее, не связаны непосредственно с мотивами, определяющими первое.

Постулат о равенстве цены спроса и цены предложения58 всей произведенной продукции следует рассматривать как «аксиому параллельных линий» классической теории. Из нее следуют и все остальные положения – социальные преимущества частной и национальной бережливости, традиционное отношение к норме процента, теории безработицы, количественная теория денег, безоговорочные преимущества laissez-faire в области внешней торговли и многое другое, что нам придется поставить под вопрос.

VII

В этой главе мы показали зависимость классической теории от следующих взаимосвязанных положений:

1) реальная заработная плата равна предельной тягости труда при существующей занятости;

2) не существует такого явления, как вынужденная безработица;

3) предложение само порождает спрос в том смысле, что совокупная цена спроса равна совокупной цене предложения для всех уровней производства и занятости.

Эти три положения неразрывны, так как они лишь вместе верны или неверны и каждое из них логически включает два других.

Глава III

Принцип эффективного спроса

I

Для начала нам необходимо ввести несколько понятий, точный смысл которых будет раскрыт позднее. Предположим, что рассматриваемый промежуток времени, состояние техники, занятость наличных трудовых ресурсов и уровень издержек производства неизменны. В этих условиях предприниматель, нанимающий определенное число работников, осуществляет расходы двоякого рода. Прежде всего это средства, которые он выплачивает факторам производства (исключая других предпринимателей) за их текущие услуги, – то, что мы будем называть факториальными издержками при данном уровне занятости. Во-вторых, это средства, которые он выплачивает другим предпринимателям за покупаемые у них товары, а также усилия, которые он прилагает, загружая оборудование, а не оставляя его в бездействии, – то, что мы будем называть издержками использования при данном уровне занятости59. Превышение стоимости произведенной продукции над факториальными издержками и издержками использования составляет прибыль, или, как мы будем называть ее, доход предпринимателя. То, что для предпринимателя является факториальными издержками, с точки зрения факторов производства есть, конечно, их собственный доход. Таким образом, факториальные издержки и предпринимательская прибыль образуют вместе то, что мы определим как совокупный доход, получаемый при данном уровне занятости. Предпринимательская прибыль является, естественно, величиной, которую предприниматель стремится максимизировать, когда принимает решение о найме работников. В тех случаях, когда анализ экономической конъюнктуры мы проводим с позиций предпринимателя, совокупный доход (т. е. факториальные издержки плюс прибыль), получаемый при данном объеме занятости, целесообразно называть выручкой от этой занятости. С другой стороны, совокупная цена предложения60 продукции при данном объеме занятости есть ожидаемая выручка, которая как раз и побуждает предпринимателя предъявить спрос на труд, равный именно этому уровню занятости61.

Следовательно, если предположить, что состояние техники, объем применяемых ресурсов и удельные (на одного работника) факториальные издержки неизменны, то уровень занятости как на отдельном предприятии или в одной отрасли, так и в целом по хозяйству зависит от суммы выручки, которую предприниматели рассчитывают получить за соответствующую продукцию62. Предприниматели будут стараться довести объем занятости до уровня, при котором они надеются иметь наибольшее превышение выручки над факториальными издержками.

Обозначим совокупную цену предложения продукции при занятости N человек через Z; взаимосвязь между Z и N, которую можно записать в форме Z = ϕ(N), назовем функцией совокупного предложения63. Выручку, ожидаемую предпринимателями при занятости N человек, обозначим через D; взаимосвязь между D и N, которую можно записать в форме D = f(N), назовем функцией совокупного спроса.

Если для данной величины N ожидаемая выручка больше, чем совокупная цена предложения, т. е. если D больше, чем Z, то предприниматели будут стремиться увеличить занятость сверх N (если даже конкуренция их друг с другом из-за привлечения факторов производства приведет к повышению издержек) до такой величины N, при которой Z стало бы равным D. Таким образом, уровень занятости определяется точкой пересечения функций совокупного спроса и совокупного предложения. Именно в этой точке ожидаемая предпринимателями прибыль будет наибольшей. Величину D в той точке кривой функции совокупного спроса, где она пересекается с функцией совокупного предложения, назовем эффективным спросом. Последующие главы будут посвящены главным образом исследованию различных факторов, от которых зависят обе эти функции; ведь в этом и состоит сущность общей теории занятости, выяснение которой является нашей целью.

Классическая доктрина, категорически утверждающая, что «предложение само порождает спрос», подразумевает в качестве своей необходимой предпосылки особое отношение между этими двумя функциями. Утверждение «предложение порождает свой собственный спрос» должно означать равенство f(N) и ϕ(N), при любой величине N, т. е. для всех уровней производства и занятости, так что при росте Z (= ϕ(N)), соответствующему росту N, D (= f(N)) должно увеличиться на ту же самую величину, что и Z. Классическая теория предполагает, другими словами, что совокупная цена спроса (или выручка) всегда приспосабливается к совокупной цене предложения. Выходит, что, какова бы ни была величина N, выручка D равна совокупной цене предложения Z, соответствующей той же величине N. Это означает, что объем эффективного спроса вместо того, чтобы соответствовать определенной точке равновесия, представляет собой бесконечный ряд одинаково приемлемых величин. Уровень занятости является тогда неопределенным; известно лишь, что предельная тягость труда составляет его верхний предел.

Если подобный подход к анализу экономической конъюнктуры верен, то конкуренция между предпринимателями всегда вела бы к расширению занятости до уровня, при котором общее предложение продукции переставало бы быть эластичным; иными словами, когда дальнейший рост эффективного спроса больше не мог бы сопровождаться каким-либо ростом продукции. Очевидно, это состояние и соответствует полной занятости. В предшествующей главе мы дали определение полной занятости с точки зрения поведения работников. К другому, хотя и равнозначному определению мы пришли теперь: полная занятость – это состояние, при котором совокупная занятость является неэластичной, т. е. не реагирует на увеличение эффективного спроса. Итак, закон Сэя (совокупная цена спроса на продукцию в целом равна совокупной цене предложения для любого объема продукции) равносилен предположению, что не существует препятствий к достижению полной занятости. Если же закон, связывающий функции совокупного спроса и предложения, в действительности не таков, тогда это означает, что жизненно важную главу экономической теории предстоит еще только написать; без этого все споры о факторах, определяющих общий уровень занятости, остаются бесплодными.

II

Краткое изложение теории занятости, разработанной в следующих главах, вероятно, полезно изложить читателю уже на данной стадии, даже если кое-что останется пока непонятным. Терминология, которой придется пользоваться, будет в свое время определена более тщательно. Пока мы предполагаем, что денежная заработная плата и другие факториальные издержки на единицу занятого труда постоянны. Это упрощение, от которого мы позже откажемся, введено исключительно с целью облегчить изложение материала. Общий ход доказательства остается совершенно одинаковым независимо от того, подвержены изменениям денежная заработная плата и другие факториальные издержки или нет.

Общие черты нашей теории могут быть сформулированы следующим образом. Когда занятость возрастает, увеличивается совокупный реальный доход. Психология общества такова, что с ростом совокупного реального дохода увеличивается и совокупное потребление, однако не в такой же мере, в какой растет доход. Поэтому предприниматели потерпели бы убытки, если бы вся возросшая занятость была направлена на удовлетворение возросшего спроса на предметы текущего потребления. Для поддержания любого данного уровня занятости необходимы текущие инвестиции, поглощающие превышение совокупной продукции над тем, что общество желает потреблять при данном уровне занятости. Если такие инвестиции не осуществляются, выручка предпринимателей будет ниже той, которая необходима, чтобы вызвать у них стремление к достижению этого уровня занятости. Отсюда следует, что при данной величине показателя, который мы будем называть склонностью общества к потреблению, равновесный уровень занятости, т. е. тот уровень, при котором у предпринимателей в целом нет стремления ни расширять, ни сокращать занятость, будет зависеть от величины текущих инвестиций. В свою очередь величина текущих инвестиций зависит от того, что мы будем называть побуждением инвестировать, а побуждение инвестировать (мы покажем это), в свою очередь, зависит от отношения между графиком предельной эффективности капитала и комплексом норм процента по займам с разными сроками погашения и разной степенью риска.

Следовательно, при данной склонности к потреблению и данных размерах новых инвестиций будет существовать только один уровень занятости, совместимый с равновесием, поскольку всякий другой уровень приведет к несовпадению совокупной цены предложения и совокупной цены спроса. Этот уровень не может быть бо́льшим, чем полная занятость, т. е. реальная заработная плата не может быть меньше, чем предельная тягость труда. Но, вообще говоря, нет основания ожидать, что он будет равен полной занятости. Эффективный спрос, сочетающийся с полной занятостью, – это специальный случай, реализующийся только при условии, если склонность к потреблению и стремление инвестировать находятся в определенном соотношении. То частное соотношение, которое отвечает предпосылкам классической школы, является в известном смысле оптимальным. Но оно может существовать лишь тогда, когда текущие инвестиции (случайно или преднамеренно) обусловливают спрос, как раз равный излишку совокупной цены предложения продукции по сравнению с затратами общества на потребление в условиях полной занятости.

Итак, суть разработанной нами теории сводится к следующему.

1. При данном состоянии техники, объеме применяемых ресурсов и уровне издержек производства доход (как денежный, так и реальный) зависит от объема занятости N.

2. Соотношение между совокупным доходом и величиной ожидаемых расходов на потребление, обозначаемой D₁, будет зависеть от психологической характеристики общества, которую мы будем называть его склонностью к потреблению. Это значит, что потребление будет зависеть от уровня совокупного дохода и, следовательно, от уровня занятости, если только не произойдет изменений в склонности к потреблению.

3. Объем затрат труда N, на который предприниматели предъявляют спрос, зависит от ожидаемых расходов общества на потребление (D₁) и от ожидаемых расходов общества на новые инвестиции (D₂). D = D₁ + D₂ и есть то, что мы ранее определили как эффективный спрос.

4. Поскольку D₁ + D₂ = D = ϕ(N), где ϕ – функция совокупного предложения, а D₁ – как было показано выше, в п. 2, функция от N (обозначим ее через χ(N)), зависящая от склонности к потреблению, то ϕ(N) −χ(N) = D₂.

5. Следовательно, равновесный уровень занятости зависит: а) от функции совокупного предложения ϕ, б) от склонности к потреблению χ и в) от объема инвестиций D₂. Это и есть суть общей теории занятости.

6. Каждой величине N соответствует определенная предельная производительность труда в отраслях промышленности, производящих товары, приобретенные на заработную плату. Это соотношение и определяет величину реальной заработной платы. Пункт 5 поэтому требует оговорки, что N не может превысить уровень, при котором реальная заработная плата снижается до равенства с предельной тягостью труда. Другими словами, не все изменения совместимы с нашей временной предпосылкой о постоянстве денежной заработной платы. Поэтому для полной формулировки нашей теории впоследствии необходимо отказаться от этой предпосылки.

7. Согласно классической доктрине, в соответствии с которой D =ϕ(N) для всех значений N, уровень занятости является нейтрально равновесным для всех значений N, не достигающих максимума. Тем самым фактически вводится предположение, что силы конкуренции между предпринимателями доведут объем занятости до максимальной величины. Только в этой точке, по классической теории, может существовать устойчивое равновесие.

8. Когда растет занятость, D₁ будет увеличиваться, но не в той же мере, что и D, так как с ростом дохода уровень потребления хотя и повышается, но не в той же степени. Именно в этом психологическом законе следует искать ключ для решения наших практических проблем. Ведь из него следует, что чем выше уровень занятости, тем значительнее будет разрыв между совокупной ценой предложения (Z) соответствующей продукции и суммой (D₁), которую предприниматели могут рассчитывать получить обратно в результате расходов потребителей. Поэтому при неизменной склонности к потреблению занятость не может расти, если одновременно D₂ не растет и не заполняет увеличивающийся разрыв между Z и D₁. Следовательно, – если только не принять специальных предпосылок классической теории о существовании сил, которые каждый раз, как повышается занятость, приводят к увеличению D₂, причем в размерах, достаточных для заполнения увеличивающегося разрыва между Z и D, – экономическая система может пребывать в устойчивом равновесии с N меньшим, чем полная занятость; это равновесие соответствует точке пересечения функций совокупного спроса и совокупного предложения.

Итак, размер занятости не определяется предельной тягостью труда, измеряемой величиной реальной заработной платы, с той, однако, оговоркой, что объем предложения труда при данной реальной заработной плате соответствует верхней границе потенциально возможного уровня занятости. Склонность к потреблению и объем новых инвестиций совместно определяют объем занятости, который, в свою очередь, совершенно определенным образом связан с величиной реальной заработной платы. Если склонность к потреблению и объем новых инвестиций приводят к недостаточности эффективного спроса, тогда действительный уровень занятости будет меньше, чем потенциальное предложение труда при существующей реальной заработной плате, а реальная заработная плата, соответствующая состоянию равновесия, будет больше, чем предельная тягость труда при этом же состоянии равновесия.

Проведенный анализ дает нам ключ к объяснению парадокса бедности среди изобилия. Одна лишь недостаточность эффективного спроса может привести и часто приводит к прекращению роста занятости еще до того, как будет достигнут уровень полной занятости. Недостаточность эффективного спроса будет мешать росту производства, несмотря на то что предельный продукт труда все еще превышает величину предельной тягости труда при данном уровне занятости.

Более того, чем богаче общество, тем сильнее тенденция к увеличению разрыва между фактическим и потенциальным объемом производимой продукции, следовательно, тем более очевидны и возмутительны недостатки экономической системы. Дело в том, что бедное общество предпочитает потреблять значительно бо́льшую часть своей продукции, так что даже весьма скромный уровень инвестиций будет достаточным для обеспечения полной занятости, в то время как богатое общество должно отыскать значительно более широкие возможности для инвестирования, с тем чтобы склонность к сбережениям его более богатых представителей была совместима с занятостью его более бедных членов. Если в потенциально богатом обществе побуждение инвестировать слабо, тогда, несмотря на его потенциальное богатство, действие принципа эффективного спроса заставит это общество сокращать объем производимой продукции, пока оно, несмотря на свое потенциальное богатство, не станет настолько бедным, что значительно сократившийся излишек дохода над потреблением придет в соответствие с его слабым побуждением к инвестированию.

Более того, в богатом обществе слабее не только предельная склонность к потреблению64. Ввиду большей величины ранее накопленного капитала перспективы дальнейших инвестиций здесь менее благоприятны (за исключением случаев, когда норма процента не снижается достаточно быстро). Мы подходим, следовательно, к теории процента и к выяснению причин, почему его норма не падает автоматически до нужного уровня. Эти вопросы будут рассмотрены в книге четвертой.

Таким образом, анализ склонности к потреблению, определение предельной эффективности капитала и теория процента – вот три главных пробела в нашем теперешнем знании, которые необходимо заполнить. Когда это будет сделано, мы увидим, что теория цен займет подчиненное место в нашей общей теории. Кроме того, мы убедимся, что деньги играют существенную роль в теории процента, и попытаемся раскрыть особые свойства денег, отличающие их от прочих товаров.

III

Идея, будто мы можем спокойно пренебречь функцией совокупного спроса, представляет принципиальную черту рикардианской теории, лежащей в основе того, чему нас учили на протяжении более чем ста лет. Мальтус, правда, страстно возражал против доктрины Рикардо о невозможности недостатка эффективного спроса, однако тщетно. Мальтус не сумел четко объяснить, как и почему эффективный спрос может быть недостаточным или избыточным. Он только ссылался на факты, правда общеизвестные, и не разработал собственной теории. Рикардо покорил Англию столь же полно, как святая инквизиция покорила Испанию. Не только его теория была принята Сити, государственными деятелями и академическим миром, но даже самый спор прекратился. Альтернативная точка зрения совершенно исчезла, ее просто перестали обсуждать. Великая загадка эффективного спроса, за решение которой столь рьяно взялся было Мальтус, улетучилась из экономической литературы. Вы ни разу не найдете упоминания о ней во всех сочинениях Маршалла, Эджуорта и проф. Пигу – авторов, которым классическая теория обязана своим наиболее зрелым воплощением. Она могла жить лишь украдкой, в подполье, на задворках у Карла Маркса, Сильвио Гезелла или майора Дугласа.

Полнота победы рикардианской теории – явление весьма любопытное и даже загадочное. Связано это с тем, что теория Рикардо во многих отношениях весьма подошла той среде, к которой она была обращена. Она приводила к заключениям, совершенно неожиданным для неподготовленного человека, что, как я полагаю, только увеличивало ее интеллектуальной престиж. Рикардианское учение, переложенное на язык практики, вело к суровым и часто неприятным выводам, что придавало ему оттенок добродетели. Способность служить фундаментом для обширной и логически последовательной надстройки придавала ему красоту. Властям импонировало, что это учение объясняло многие проявления социальной несправедливости и очевидной жестокости как неизбежные издержки прогресса, а попытки изменить такое положение выставляло как действия, которые могут в целом принести больше зла, чем пользы. То, что оно оправдывало в определенной мере свободную деятельность индивидуальных капиталистов, обеспечивало ему поддержку господствующей социальной силы, стоящей за власть предержащими.

Однако, хотя сама доктрина в глазах ортодоксальных экономистов не подвергалась до последнего времени ни малейшему сомнению, ее явная непригодность для целей научных прогнозов значительно подорвала с течением времени престиж ее адептов. Профессиональные экономисты после Мальтуса оставались явно равнодушными к несоответствию между их теоретическими выводами и наблюдаемыми фактами. Это противоречие не могло ускользнуть от рядового человека; не случайно он стал относиться к экономистам с меньшим уважением, чем к представителям тех научных дисциплин, у которых теоретические выводы согласуются с данными опыта.

Корни прославленного оптимизма традиционной экономической теории, приведшего к тому, что экономисты стали выступать в роли Кандидов, которые, удалившись из мира для обработки своих садов, учат, что все к лучшему в этом лучшем из миров, лишь бы предоставить его самому себе, лежат, на мой взгляд, в недооценке значения тех препятствий для процветания, которые создаются недостаточностью эффективного спроса. В обществе, которое функционировало бы в соответствии с постулатами классической теории, действительно была бы налицо естественная тенденция к оптимальному использованию ресурсов. Весьма возможно, что классическая теория представляет собой картину того, как мы хотели бы, чтобы общество функционировало. Но предполагать, что оно и в самом деле так функционирует, – значит оставлять без внимания действительные трудности.

Книга вторая

Определения и понятия

Глава IV

Выбор единиц измерения

I

В этой и следующих трех главах мы попытаемся внести ясность в некоторые запутанные вопросы, не столь уж тесно связанные с теми проблемами, рассмотрению которых специально посвящено наше исследование. Таким образом, эти главы представляют собой известное отступление, которое задержит на некоторое время развитие нашей основной темы. Указанные вопросы рассматриваются здесь только потому, что в других работах они не получили той трактовки, которую я мог бы считать соответствующей потребностям моего исследования. Три трудности больше всего мешали мне при написании этой книги, и я не мог четко сформулировать свои мысли, пока не нашел известного разрешения этих проблем; речь идет о следующих вопросах: во-первых, выбор единиц измерения, пригодных для исследования экономической системы в целом, во-вторых, роль, которую в экономическом анализе играют ожидания65, и, в-третьих, определение дохода.

II

Тот факт, что единицы измерения, которыми обычно пользуются экономисты, неудовлетворительны, можно проиллюстрировать на примерах концепции национального дохода, запаса реального капитала и общего уровня цен.

1. Национальный доход в соответствии с определением Маршалла и проф. Пигу66 измеряет объем текущего производства, или реальный доход, а не ценность продукции, или денежный доход67. Далее, в известном смысле он зависит от размеров чистой продукции, так сказать, от чистой прибавки к ресурсам общества, которыми оно располагает для потребления или для сохранения в качестве накапливаемого запаса капитала, – прибавки, созданной текущей хозяйственной деятельностью и воздержанием на протяжении текущего периода за вычетом потребления реального капитала, существовавшего в начале периода. На этой основе предпринимается попытка возвести здание количественного анализа. Но такое определение может встретить следующее серьезное возражение: совокупный объем производимых обществом товаров и услуг представляет собой разнородный комплекс, который, строго говоря, не может быть измерен, за исключением некоторых специальных случаев, когда, например, все элементы одного набора производимых товаров и услуг содержатся в той же пропорции в другом наборе товаров и услуг.

2. Трудности еще более возрастают, когда при исчислении чистой продукции мы пытаемся измерить чистое прибавление к капитальному оборудованию. Для этого мы должны найти основу для количественного соизмерения новых элементов оборудования, произведенных в течение данного периода, со старыми, вышедшими из строя вследствие износа. Для того чтобы исчислить чистый национальный доход, проф. Пигу вычитает такое потребление капитального оборудования, «которое с достаточным основанием можно считать «нормальным», а практический критерий нормальности – это износ настолько регулярный, чтобы его можно было предвидеть если не в деталях, то по крайней мере в целом»68. Но поскольку вычитаемая величина не выражается в деньгах, проф. Пигу вынужден допустить возможность изменений в капитальном оборудовании, измеряемых в натуральном выражении (хотя такие изменения в действительности не имеют места); иначе говоря, он вводит в завуалированном виде изменения в стоимости. Более того, он не может также придумать удовлетворительной формулы69, с помощью которой можно было бы сопоставлять новое оборудование со старым в тех случаях, когда вследствие изменений в технике они отличаются друг от друга. Я полагаю, что понятие, которое хотел бы сформулировать проф. Пигу, имеет смысл и необходимо для экономического анализа. Но, пока не будет принята удовлетворительная система измерений, точное определение этого понятия – задача неосуществимая. Сравнение одного физического объема продукции с другим и последующее исчисление чистой продукции путем вычитания из новых видов оборудования изношенных старых видов оборудования представляет собой головоломку, о которой можно с уверенностью утверждать, что она не поддается решению.

3. Хорошо известный, но неизбежный элемент нечеткости, заведомо содержащийся в понятии общего уровня цен, делает самый этот термин совершенно неудовлетворительным с точки зрения анализа причинно-следственных связей – анализа, который должен быть точным.

Но все эти трудности недаром квалифицируются здесь как «головоломки». Они являются «чисто теоретическими», в том смысле, что никогда не мешают деловым решениям и даже не принимаются в расчет при таких решениях. Они не имеют никакого отношения к причинной последовательности экономических явлений; последние достаточно определенны и недвусмысленны вопреки количественной неопределенности названных понятий. Естественно поэтому заключить, что понятия эти не только недостаточно точны, но и не так уж необходимы. Между тем в ходе количественного анализа нам, понятно, не следует использовать каких-либо нечетких с количественной точки зрения выражений. В самом деле, при первой же попытке становится ясно (и я надеюсь это показать), что гораздо лучше обойтись без таких выражений.

Тот факт, что два несоизмеримых между собой набора различных предметов сами по себе не могут служить объектом количественного анализа, не мешает, конечно, нам пользоваться приблизительными статистическими сопоставлениями; но мы прибегаем к ним не для точного подсчета, а для того, чтобы составить некоторые более общие суждения. В известных пределах подобные сопоставления могут иметь реальный смысл и практическое значение. И все же если речь идет о таких понятиях, как физический объем чистой продукции и общий уровень цен, то надлежащее место для их использования – это сфера исторического и статистического описания. Указанные понятия следовало бы употреблять с целью удовлетворения исторической или социальной любознательности; в таких случаях обычно прибегают к приблизительным суждениям, да здесь и не нужна та абсолютная точность, какой требует причинный анализ (независимо от того, насколько полно мы знаем действительные значения интересующих нас величин и насколько верно мы можем определить эти значения). Утверждение о том, что чистая продукция теперь больше, а уровень цен ниже, чем десять лет назад или, допустим, год назад, носит такой же характер, как и утверждение, согласно которому королева Виктория была лучшей королевой, но не более счастливой женщиной, чем королева Елизавета, – суждение, не лишенное известного смысла и интереса, но непригодное для применения дифференциального исчисления. Наши претензии на точность будут смехотворными, если мы будем пытаться использовать такие не вполне четкие, «неколичественные» понятия в качестве основы количественного анализа.

III

Напомним, что в каждом отдельном случае предприниматель решает вопрос о том, в какой степени использовать имеющееся капитальное оборудование; и, когда мы говорим, что ожидание70 увеличения спроса, т. е. увеличения функции совокупного спроса, поведет к расширению масштабов совокупного производства, мы в действительности подразумеваем, что фирмы, владеющие капитальным оборудованием, оказываются заинтересованными в том, чтобы сочетать его с занятостью большего количества работников. Если речь идет об индивидуальной фирме или отрасли, производящей однородный продукт, мы, если нам нравится такое выражение, вправе говорить об увеличении или уменьшении продукции. Но, когда мы рассматриваем совокупную деятельность всех фирм, мы можем, оставаясь точными, говорить только об уровне занятости, сочетающемся с наличным количеством оборудования. Понятия совокупного объема производства и соответствующего уровня цен в этом контексте нам не понадобятся, поскольку нас не интересует здесь измерение абсолютного объема текущего совокупного производства, т. е. величины, которая позволяла бы нам сравнивать данный объем совокупной продукции с результатом соединения изменившегося капитального оборудования с другим уровнем занятости. Когда при каких-либо описаниях или приблизительных сравнениях нам потребуется указать на увеличение объема производства, мы должны будем исходить из следующего общего предположения: при заданных размерах капитального оборудования уровень занятости, который сочетается с этим капиталом, может служить удовлетворительным показателем объема выпускаемой продукции. Мы будем исходить из того, что обе эти величины изменяются в одном и том же направлении, хотя в их параллельном движении не всегда соблюдаются одни и те же числовые пропорции.

Поэтому, рассматривая теорию занятости, я буду пользоваться только двумя важнейшими измерениями совокупных объемов: выраженной в деньгах суммой ценностей и объемом занятости. В первом случае единицы измерения оказываются строго однородными, а во втором – они могут быть приведены к однородным. Поскольку соотношения в оплате рабочих и служащих неодинаковых специальностей и различной квалификации сохраняют более или менее стабильный характер, мы можем прибегнуть к такому способу измерения объема занятости: в качестве единицы измерения будем использовать один час неквалифицированного труда, а час квалифицированного труда пересчитаем в соответствии с соотношением между оплатой квалифицированного и неквалифицированного труда. Иначе говоря, если за час квалифицированного труда платят вдвое больше, чем за час неквалифицированного труда, то первый из них будет содержать две единицы. Точность измерения занятости при таком определении достаточна для наших целей. Единицу измерения объема занятости мы будем называть единицей труда, а денежную заработную плату за единицу труда – единицей заработной платы71. Итак, если символ E обозначает совокупную заработную плату (включая жалованье, выплачиваемое служащим), W – единицу заработной платы, а N – объем занятости, то E = N ⋅ W.

Допущение об однородности предлагаемого труда не противоречит тому очевидному факту, что существуют большие различия в профессиональной квалификации индивидуальных рабочих и в степени их пригодности для различных видов работы. Ведь если вознаграждение работников пропорционально эффективности их труда, то эти различия уже учтены нами, поскольку мы полагаем, что каждый человек реализует свой вклад в совокупное предложение труда пропорционально получаемому им вознаграждению. Если же по мере расширения производства какой-либо фирме приходится нанимать все больше работников и при этом труд дополнительных работников (в расчете на единицу заработной платы) в данном производстве оказывается все менее эффективным, то в этом случае мы сталкиваемся просто с одним из факторов, вызывающих постепенное убывание доходности данного количества капитального оборудования; убывание доходности, измеряемое выпускаемой продукцией, происходит по мере увеличения численности занятых работников. При этом мы исходим из неоднородности, если можно так выразиться, единичных рабочих мест в составе используемого оборудования, полагая, что именно имеющееся оборудование оказывается все менее приспособленным для того, чтобы по мере расширения производства обеспечивать эффективное использование наличных единиц труда (вместо того чтобы рассматривать наличные единицы труда как все менее пригодные для того, чтобы эффективно использовать дополнительные однородные единицы капитального оборудования). Таким образом, в ситуации, когда не существует излишка работников, имеющих специальную квалификацию или достаточный опыт, а использование менее подходящих работников влечет за собой все более высокие затраты на заработную плату (в расчете на единицу продукции), убывание доходности от использования наличного оборудования по мере роста занятости будет происходить быстрее, чем в противоположной ситуации, когда имеет место излишек квалифицированных работников72. И даже в предельном случае, когда различные единицы труда обладают настолько высокой специализацией, что совершенно невозможно заменить одну единицу труда другой, не возникает особых затруднений. Просто это значит, что, когда весь наличный специализированный труд уже занят, эластичность предложения при использовании данного оборудования внезапно падает до нуля73. Таким образом, наша предпосылка об однородности труда не вызывает трудностей, если только не приходится сталкиваться с большой неустойчивостью в ставках оплаты различных единиц труда. Но даже и с этой трудностью, поскольку она возникает, можно справиться, если предположить, что предложение труда и вид функции совокупного предложения обладают способностью быстро меняться.

Я убежден в том, что многих ненужных осложнений удастся избежать, если при анализе функционирования экономической системы в целом строго ограничиваться двумя единицами измерения – денежной единицей и единицей труда. Вопрос об измерении объема производства тех или иных товаров и отдельных видов оборудования можно оставить для случаев, когда мы рассматриваем изолированно продукцию отдельных фирм или отраслей хозяйства. Расплывчатые же понятия, вроде размеров совокупной продукции, объема всего капитального оборудования и общего уровня цен, пригодятся там, где мы будем пытаться проводить некоторые исторические сопоставления, которые в известных (вероятно, весьма широких) пределах заведомо неточны и носят лишь приблизительный характер.

Отсюда следует, что мы будем измерять изменения текущей продукции числом занятых работников (будь то в связи с удовлетворением потребительского спроса или в связи с производством новых видов оборудования) при использовании наличного капитального оборудования. При этом количество занятых квалифицированных работников учитывается пропорционально их вознаграждению. У нас нет надобности сопоставлять такой объем производства с размерами продукции, которая была бы получена при соединении иного коллектива рабочих с другими элементами капитального оборудования. Для того чтобы предсказать, как предприниматели, владеющие данным оборудованием, будут реагировать на изменения функции совокупного спроса, нет необходимости знать, насколько объем производимой продукции, уровень жизни и общий уровень цен в данной стране сравнимы с теми, которые имели место в другое время или в другой стране.

IV

Легко показать, что условия предложения, которые обычно характеризуют с помощью кривой предложения, а также эластичность предложения, выражающая отношение объема продукции к ценам, могут быть измерены посредством двух избранных нами единиц. Будем использовать для этого функцию совокупного предложения, не прибегая к понятию количества продукции (независимо от того, имеем ли мы дело с отдельной фирмой, отраслью промышленности или с хозяйственной деятельностью в целом). Функцию совокупного предложения для данной фирмы можно представить следующим образом:

Z_r = ϕ_r(N_r),

где Z_r есть доход, ожидание которого будет стимулировать достижение уровня занятости N_r. Поэтому если отношение между занятостью и объемом производства таково, что занятость N_r обеспечивает продукцию O_r, где O_r = ψ (N_r), то отсюда следует, что выражение

представляет собой обычную кривую предложения.

Во всех тех случаях, когда речь идет, например, об однородном товаре, для которого выражение O_r = ψ_r(N_r) имеет определенное значение, функцию Z_r = ϕ_r(N_r) можно исчислить обычным путем. Это позволит нам потом суммировать разные значения N_r, тогда как мы не можем прибегнуть к аналогичной операции в отношении Or, поскольку ΣO_r не поддается обычному измерению. Больше того, если мы можем предположить, что в той или иной обстановке данная совокупная занятость однозначно распределяется между различными отраслями промышленности так, что N_r оказывается функцией от N, то возможны и дальнейшие упрощения.

Глава V

Ожидания74 как фактор, определяющий размеры производства и занятость

I

Всякое производство имеет своей конечной целью удовлетворение потребителей. Однако от затрат производителя (имеющего в виду определенного потребителя) до покупок его продукции конечным потребителем обычно проходит какое-то время – иногда достаточно большой промежуток времени. Между тем предприниматель (понимая под этим как того, кто непосредственно занимается производством, так и инвестора) должен стараться составить как можно более точные ожидания [о будущем] (expectations)75, которые позволили бы ему судить о том, сколько потребители согласятся заплатить, когда удастся, наконец, предложить (прямо или через посредников) по истечении известного, может быть и долгого, периода времени готовый товар. У предпринимателя нет другого выбора, кроме как руководствоваться такими ожиданиями (expectations), если он вообще хочет заниматься производством, требующим времени.

Подобные ожидания (expectations), на основе которых принимаются деловые решения, распадаются на две группы, причем одни индивидуальные предприниматели или фирмы специализируются на первом типе ожиданий (expectations), а другие – на втором. В одном случае предприниматель, начиная производство определенной продукции, намечает цену, которую он рассчитывает получить за эту продукцию после того, как она будет «готова». «Готовой» (с точки зрения предпринимателя) продукция является тогда, когда она пригодна к потреблению или может быть продана на сторону. В другом случае предприниматель рассматривает следующий вопрос: какова может быть ожидаемая структура его будущих доходов, если для того, чтобы приобрести (или, возможно, произвести самому) «готовую» продукцию, он прибегнет к увеличению своего капитального оборудования (equipment). Первый тип таких ожиданий [относительно будущего] мы можем назвать краткосрочными ожиданиями, а второй тип – долгосрочными ожиданиями.

Действия каждой отдельной фирмы, решающей вопрос об объеме дневного76 производства, будут определяться краткосрочными ожиданиями, т. е. ожиданиями относительно издержек при различных возможных масштабах производства и ожидаемой выручки от продажи соответствующего количества продукции; впрочем, в случаях, когда речь идет об увеличении капитального оборудования и даже о продаже торговцам, такие краткосрочные ожидания в большой мере зависят от долгосрочных (или среднесрочных) ожиданий других участников хозяйственного процесса. Именно от этих различных ожиданий и зависит объем занятости, которую предоставляют фирмы. Фактически достигнутые результаты производства и продажи продукции влияют на занятость лишь в той мере, в какой они вызывают изменение соответствующих ожиданий. С другой стороны, в случае, когда фирма должна принять решение о размерах дневного производства, располагая при этом данным количеством капитального оборудования, сырья и полуфабрикатов, на уровень занятости не будут влиять первоначальные ожидания, которыми руководствовалась фирма, закупая в свое время оборудование, а также запас сырья и полуфабрикатов. Таким образом, в каждом отдельном случае, когда приходится принимать решение, наличное оборудование и запасы, конечно, учитываются, но они фигурируют лишь в свете текущих ожиданий относительно предполагаемых издержек и выручки от продаж77.

В обычных условиях изменение в ожиданиях (как краткосрочных, так и долгосрочных) полностью оказывает свое влияние на занятость лишь по истечении значительного промежутка времени. Изменения в занятости, вызванные новыми ожиданиями, завтра не будут такими же, как сегодня, а послезавтра – такими же, как завтра, и т. д. даже в том случае, если в самих ожиданиях и не произойдет дальнейших изменений. В случаях, когда речь идет о краткосрочных ожиданиях, это происходит потому, что изменения в худшую сторону не бывают, как правило, настолько резкими и внезапными, чтобы вызвать немедленную приостановку всех тех производственных процессов, которые с точки зрения пересмотренных ожиданий не следовало бы и начинать. А при повороте к лучшему подготовительные работы неизбежно должны потребовать определенного времени, поэтому занятость не сможет сразу же достигнуть того уровня, который соответствует первоначальным ожиданиям. Что же касается долгосрочных ожиданий, то здесь нужно иметь в виду следующие обстоятельства: оборудование, которое не подвергается замене, будет по-прежнему обеспечивать занятость до тех пор, пока оно полностью не износится; если же речь идет об изменении долгосрочных ожиданий в лучшую сторону, то сначала уровень занятости может оказаться особенно высоким, а впоследствии (когда пройдет время, достаточное для того, чтобы полностью приспособить капитальное оборудование к новым требованиям) уровень занятости может снизиться.

Допустим, что состояние ожиданий остается неизменным в течение всего периода, на протяжении которого влияние ожиданий на занятость может проявиться в полной мере (так что совершенно исчезли все те элементы занятости, которых, вообще говоря, и не должно было бы существовать, если бы нынешнее состояние ожиданий сохранялось всегда), тогда сложившийся устойчивый уровень занятости можно назвать долгосрочной занятостью (long-period employment)78, соответствующей данному состоянию ожиданий. Конечно, ожидания могут меняться настолько часто, что фактический уровень занятости никогда не будет успевать достигнуть той долгосрочной занятости79, которая соответствует распространенным в настоящее время ожиданиям. И тем не менее всякому состоянию ожиданий соответствует определенный уровень долгосрочной занятости.

Начнем с того, что рассмотрим процесс приспособления к долгосрочному состоянию в результате такого изменения ожиданий, которое не нарушается и не прерывается каким-либо дальнейшим изменением этих ожиданий. Будем считать для начала, что изменению ожиданий соответствует новая долгосрочная занятость, которая оказывается выше предшествовавшей. Такие изменения на первых порах, как правило, существенно отражаются на масштабах использования сырья и материалов. Иными словами, в начале следующего периода это поведет к изменению объема работы на предшествующих стадиях производственного процесса, тогда как выпуск потребительских товаров и объем занятости на последующих стадиях, на которых производство было начато еще до того, как изменились ожидания, в основном останутся теми же, что и раньше. На складывающиеся отношения, конечно, может повлиять существование к началу рассматриваемого периода незавершенного производства; все же, несмотря на все вероятные модификации, можно полагать, что в первое время прирост занятости будет очень скромным. С течением времени, однако, занятость будет возрастать. Больше того, легко представить себе условия, которые на известной стадии вызовут ее увеличение даже выше нового уровня долгосрочной занятости. Процесс накопления капитала, вызванный новыми ожиданиями, может привести к бо́льшей занятости, а также и к бо́льшему текущему потреблению, чем те, которые установятся после того, как будет достигнуто долгосрочное состояние. Следовательно, изменение в ожиданиях может привести к постепенному crescendo80 в уровне занятости вплоть до определенного максимума, а затем к постепенному снижению до нового долгосрочного уровня. То же самое может произойти даже и в том случае, когда новый долгосрочный уровень занятости совпадает со старым и когда изменение представляет собой лишь сдвиг в сфере потребления, который приводит к устареванию некоторых существующих производственных процессов и применяемых в них видов оборудования. Рассмотрим, наконец, случай, когда новый долгосрочный уровень занятости оказывается ниже, чем старый; тогда занятость может в течение переходного периода временно упасть ниже нового долгосрочного уровня. Таким образом, один лишь сдвиг в ожиданиях, постепенно меняя свое воздействие на экономические процессы, может вызвать колебания той же формы, какая свойственна циклическим колебаниям. Изменения этого рода я рассмотрел в моем «Трактате о деньгах» в связи с вопросом о накоплении или расходовании запасов оборотного (working) и ликвидного капитала в результате изменения ожиданий81.

Происходящий без помех процесс перехода к новому долгосрочному уровню занятости, вроде того, который был описан выше, может, конечно, модифицироваться в тех или иных деталях. Однако действительный ход событий оказывается еще сложнее. Дело в том, что состояние ожиданий все время подвергается изменениям, так что новые ожидания как бы накладываются на старые прежде, чем влияние предшествовавших изменений вполне исчерпалось. Поэтому экономический механизм в каждый данный момент испытывает влияние многих взаимно переплетающихся факторов, связанных с различными прошлыми состояниями ожиданий.

II

Необходимо выяснить связь всего вышесказанного с вопросом, который нас сейчас интересует. Из изложенного следует, что уровень занятости, существующий в любой момент времени, зависит в некотором смысле не только от текущего состояния ожиданий, но также и от различных ожиданий в течение минувшего периода. Однако прошлые ожидания, действие которых еще не полностью исчерпало себя, воплощены в имеющемся в наличии капитальном оборудовании, т. е. имуществе, существование которого предпринимателю необходимо учитывать, принимая свои текущие решения; только в этом смысле как бы овеществленные к настоящему времени прошлые ожидания влияют на решения, принимаемые сегодня. Значит, несмотря на все сказанное выше, можно считать, что нынешняя занятость может быть верно описана с помощью текущих ожиданий в сочетании с имеющимся в наличии к настоящему времени капитальным оборудованием.

В ходе анализа почти всегда требуется учитывать в явном виде нынешние долгосрочные ожидания. Однако часто можно без ущерба для дела опускать ссылки на те или иные краткосрочные ожидания, поскольку на практике процесс пересмотра краткосрочных ожиданий82 происходит постепенно и носит непрерывный характер; изменения краткосрочных ожиданий чаще всего зависят от фактически достигнутых результатов, так что влияния ожидаемых и фактически достигнутых результатов перекрещиваются, «перекрывают» друг друга. Ведь, хотя продукция и занятость определяются краткосрочными ожиданиями производителя, а не итогами прошлой деятельности, результаты самого последнего периода обычно играют преобладающую роль в определении ожиданий. Было бы слишком сложно заново пересматривать все ожидания каждый раз, когда начинается очередной производственный процесс. Да это было бы и пустой тратой времени, так как бо́льшая часть условий обычно не претерпевает столь значительных изменений изо дня в день. Поэтому предприниматели действуют вполне благоразумно в тех случаях, когда они основывают свои ожидания на предпосылке, согласно которой большинство достигнутых результатов сохранится и в последующий период (за исключением лишь тех областей, в которых можно с полным основанием ждать перемен). Таким образом, на практике влияние на занятость выручки, реализованной от продажи продукции последнего времени, в большой степени переплетается с влиянием, которое оказывает выручка от ожидаемых результатов продажи продукции текущего цикла производства. Прогнозы предпринимателей чаще постепенно меняются под влиянием достигнутых результатов, чем под влиянием предвосхищения предполагаемых сдвигов83.

Тем не менее не следует забывать о том, что если речь идет о производстве товаров длительного пользования, то краткосрочные ожидания предпринимателя основываются на долгосрочных ожиданиях инвестора, а сама природа долгосрочных ожиданий такова, что их невозможно проверять в свете достигнутых за короткие промежутки времени результатов. Кроме того, как будет показано в гл. XII, где мы более подробно рассмотрим долгосрочные ожидания, они подвержены внезапному пересмотру. Поэтому ни в коем случае фактор существующих в данный момент долгосрочных ожиданий нельзя даже в приближенной форме исключать из рассмотрения или заменять его фактически достигнутыми результатами.

Глава VI

Определение дохода, сбережений и инвестиций

1. Доход

В течение определенного периода времени производитель продает готовую продукцию потребителям или другим предпринимателям на сумму, которую мы обозначим через А. Он затрачивает также известную сумму, обозначаемую через A₁ на покупку готовой продукции у других предпринимателей. К концу периода он располагает капитальным оборудованием на сумму G, причем в состав этой величины мы включаем также и остаток незавершенного производства, или оборотный капитал, и запасы готовой продукции.

Некоторую часть суммы А + G − A₁ следует, однако, отнести не за счет деятельности данного периода; она характеризует накопление капитального оборудования к началу периода. Поэтому для того, чтобы определить доход текущего периода, надо вычесть из А + G − A₁ известную сумму, которая так или иначе представляет стоимость части капитального оборудования, как бы «унаследованной» от предшествующего периода. Проблема определения дохода будет решена, как только мы найдем удовлетворительный способ рассчитать сумму, подлежащую вычету.

Рассчитать вычитаемую величину можно двумя способами, причем каждый из этих способов имеет самостоятельное значение: один из них связан с производством, а другой – с потреблением. Рассмотрим последовательно эти способы.

1. Текущая ценность G капитального оборудования к концу периода представляет собой чистый результат деятельности предпринимателя, который содержал и улучшал это оборудование на протяжении рассматриваемого периода путем закупок у других предпринимателей или осуществления соответствующих работ на своих собственных предприятиях; с другой стороны, указанное имущество подвергалось износу и обесценению при использовании его для производства продукции. Если бы предприниматель решил не пользоваться им для производства, он должен был бы все же затратить на содержание и улучшение этого имущества некую сумму денег. Предположим, что в этом случае он израсходовал бы на содержание и улучшение имущества некую оптимальную сумму В′ и что в результате таких расходов имущество стоило бы в конце периода G′. Это значит, что G′ − B′ представляет собой максимальную чистую ценность, которую можно было бы сохранить от предшествующего периода, если бы указанное имущество не было использовано для выпуска продукции A. Излишек этой потенциальной ценности имущества над G − A₁ есть мера того, чем пришлось так или иначе пожертвовать для производства продукции A. Назовем величину

(G′ − B′) − (G − A₁)

которой измеряются потери ценностей, связанные с производством продукции A, издержками использования84 при производстве продукции A. Эти издержки использования будут обозначаться символом U85. Сумму, которую предприниматель выплачивает владельцам других факторов производства и которая составляет, с точки зрения владельцев, их доход, мы будем называть факториальными издержками, относящимися к продукции A. Сумму факториальных издержек F и издержек использования U мы будем называть первичными издержками производства продукции A.

Мы можем теперь определить доход86 предпринимателя как превышение ценности готовой продукции, проданной в течение известного периода, над первичными издержками производства. Иначе говоря, величина дохода предпринимателя предполагается соответствующей масштабу производства, которое он стремится максимизировать, т. е. его валовой прибыли в обычном понимании этого термина, вполне отвечающем здравому смыслу. Поскольку доход остальной части общества равен факториальным издержкам предпринимателей, совокупный доход равен A − U.

При таком определении дохода он представляет собой совершенно конкретную величину. Более того, поскольку предприниматель стремится максимизировать ожидаемое превышение именно этого дохода над выплатами владельцам прочих факторов производства, когда он принимает решение относительно масштабов использования указанных факторов производства, – как раз такой доход фигурирует в причинно-следственной зависимости, определяющей размеры занятости.

Можно себе представить, конечно, ситуацию, в которой G − А₁ превысит G′ − В′, так что издержки использования составят отрицательную величину. Это может, например, случиться, если мы выделим рассматриваемый отрезок времени таким образом, что производственные затраты на протяжении указанного периода будут все время увеличиваться, тогда как изготовление возросшей продукции все еще не будет закончено и она не будет продана. Это может случиться и тогда, когда мы рассматриваем отрасль, в которой процессы интеграции зашли настолько далеко, что предприниматели сами изготовляют бо́льшую часть нужного им оборудования, и совокупные результаты деятельности такой отрасли характеризуются чистым инвестированием. Поскольку, однако, издержки использования принимают отрицательное значение лишь тогда, когда предприниматели увеличивают свое капитальное оборудование, изготовляя его собственными силами, мы можем полагать, что для хозяйства, где элементы капитального оборудования изготовляются в большинстве случаев не теми фирмами, которые их используют, в обычной ситуации издержки использования представляют собой положительную величину. Более того, трудно представить случай, когда предельные издержки использования, связанные с увеличением A, т. е.

, не были бы положительной величиной.

Целесообразно здесь же упомянуть, предвосхищая последнюю часть этой главы, что для общества в целом совокупное потребление (С) на протяжении того или иного периода равно Σ(A − A₁), а совокупные инвестиции (I87) равны Σ(A₁ − U). Кроме того, величина U представляет собой, с точки зрения отдельного предпринимателя, его дезинвестиции, а величина −U – его инвестиции, т. е. уменьшение чистой ценности его капитального имущества (за исключением того, что он покупает у других предпринимателей). Таким образом, в полностью интегрированном хозяйстве (в котором A₁ = 0) потребление равно А, а инвестиции равны −U, т. е. G − (G′ − В′). Небольшое усложнение приведенной формулы, связанное с дополнительным учетом величины A₁, вызвано лишь желанием установить общий метод, применяемый и для тех случаев, когда производство не интегрировано.

Далее, эффективный спрос представляет собой просто совокупный доход (или выручку), который предприниматели рассчитывают получить (включая суммы, которые они выплатят владельцам других факторов производства в качестве доходов) в соответствии с тем уровнем текущей занятости, который они решают предоставить. Функция совокупного спроса выражает отношение между различными гипотетическими уровнями занятости и выручкой, которую предприниматели ожидают получить от продажи соответствующих количеств продукции, а эффективный спрос представляет собой такое значение функции совокупного спроса, которое оказывается фактически реализуемым. Будучи непосредственно связанным с условиями предложения, это значение соответствует уровню занятости, при котором предприниматель может максимизировать размер ожидаемой прибыли.

Приведенная система определений обладает также следующим преимуществом: предельная выручка (или доход) оказывается в таком случае равной предельным факториальным издержкам. В результате мы приходим к тем же положениям, определяющим отношение между рассчитываемой описанным выше способом предельной выручкой и предельными факториальными издержками, какие были сформулированы экономистами, игнорировавшими существование издержек использования или принимавшими их равными нулю и приравнивавшими цену предложения88 предельным факториальным издержкам89.

2. Обратимся теперь ко второму из упомянутых способов определения дохода. До сих пор мы имели дело с той частью изменения в ценности капитального имущества к концу периода (по сравнению с его началом), которая возникала в результате добровольных решений предпринимателя, стремившегося довести до максимума свою прибыль. Но могут быть в дополнение к этому и вынужденные потери (или, наоборот, приращения) ценности капитального оборудования вследствие действия тех факторов, которые неподконтрольны предпринимателю и не связаны с его текущими решениями, например, из-за изменения рыночных цен, физического или морального износа оборудования или разрушений в результате таких катастроф, как войны или землетрясения. Некоторая доля этих вынужденных потерь, поскольку они неизбежны, не является, вообще говоря, непредвиденной; это относится, скажем, к потерям вследствие старения капитального имущества независимо от его использования, а также «нормальному», по выражению проф. Пигу, износу, т. е. износу «настолько регулярному, что его можно предвидеть – если не в деталях, то по крайней мере в целом». К этой категории мы можем добавить также те потери для общества в целом, которые являются настолько регулярными, что обычно рассматриваются как «страхуемый риск». Отвлечемся временно от того факта, что сумма ожидаемых потерь зависит от выбора момента, когда, по предположению, оформляются ожидания90; обесценение оборудования, оказывающееся неизбежным, хотя и не неожиданным, иначе говоря – превышение ожидаемого обесценения над издержками использования, будем называть добавочными издержками и обозначать их символом V. Вряд ли нужно подчеркивать, что это определение отличается от определения добавочных издержек, данного Маршаллом, хотя основная идея, заключающаяся в том, чтобы принять в расчет определенную часть ожидаемого обесценения, которая не включается в состав первичных издержек производства, сходна в обоих случаях.

В связи с этим при исчислении чистого дохода и чистой прибыли предпринимателя принято вычитать оцениваемую величину добавочных издержек из его валового дохода и валовой прибыли, как они были определены выше. Ведь в тот момент, когда предприниматель решает, сколько ему можно истратить и сберечь, психологическое влияние добавочных издержек на него оказывается фактически таким же, как если бы эта сумма просто вычиталась из его валовой прибыли. Когда предприниматель выступает в качестве производителя, решающего, использовать или нет свое оборудование, он исходит прежде всего из величины первичных издержек производства и валовой прибыли, как они были определены выше. Но когда речь идет о нем как о потребителе, добавочные издержки воздействуют на его поведение совершенно таким же образом, как если бы они были частью первичных издержек производства. Поэтому мы не только максимально приблизимся к обычному словоупотреблению, но сможем также перейти к понятиям, имеющим непосредственное отношение к величине потребления, если, определяя совокупный чистый доход, будем вычитать из суммы выручки не только издержки использования, но и добавочные издержки, так что совокупный чистый доход окажется равным А − U − V.

Остается еще рассмотреть изменения в ценности оборудования, вызванные непредвиденными изменениями рыночных цен, необычайно интенсивным износом или разрушениями в результате катастроф. Такого рода изменения являются одновременно и вынужденными, и, в более широком смысле, непредвиденными. Фактические убытки, проходящие по этой статье, мы оставляем без внимания даже при исчислении чистого дохода; такие убытки, списание которых в балансе проводится по счетам капитала, могут быть названы непредвиденными потерями.

Роль чистого дохода при анализе причинно-следственных зависимостей определяется психологическим влиянием величины V на размеры текущего потребления, поскольку предполагается, что рядовой потребитель, подсчитывая свой доход и решая, сколько истратить из этого дохода на текущее потребление, имеет в виду именно чистый доход. Конечно, величина дохода не единственный фактор, обусловливающий его решение относительно текущих расходов. Многое зависит, например, от того, как велики непредвиденные доходы или непредвиденные потери, проводимые по счету капитала. Но есть разница между добавочными издержками и непредвиденными потерями. Изменения первых обычно влияют и на предпринимателя совершенно так же, как изменения в его валовой прибыли. Именно превышение выручки от текущих продаж над суммой первичных издержек производства и добавочных издержек влияет на решения предпринимателя о расходах на потребление; размеры непредвиденных потерь (или дополнительных доходов) при этом, конечно, тоже принимаются в расчет, но они значительно уступают первому из перечисленных факторов по силе своего воздействия. Непредвиденные потери отнюдь не оказывают того же влияния, что равные им по величине добавочные издержки.

Необходимо, однако, напомнить, что граница между добавочными издержками и непредвиденными потерями, т. е. между теми неизбежными потерями, которые, как мы считаем, должны проходить по счетам прибылей и убытков, и теми непредвиденными потерями (доходами), которые следует проводить по счету капитала, является в значительной мере условной или психологической; подобное различие просто зависит от того, каков общепринятый критерий для исчисления добавочных издержек. Ведь не существует какого-то критерия, позволяющего однозначно определить добавочные издержки, поэтому и их размеры всегда зависят от выбора метода исчисления. В момент, когда оборудование впервые изготовлено, ожидаемые добавочные издержки выражаются вполне определенной величиной. Однако, когда такое оборудование в последующие годы подвергнется переоценке, размеры ожидаемых добавочных издержек на протяжении остающегося срока службы оборудования могут оказаться иными в результате изменения наших ожиданий. Непредвиденные потери капитала представляют собой, таким образом, дисконтируемую разность между первоначально исчисленной ожидаемой величиной всех предстоящих издержек U + V и пересмотренной суммой этих издержек. Широко распространенный принцип бухгалтерского учета в фирмах, одобренный государственными налоговыми ведомствами, состоит в том, что сумма добавочных издержек и издержек использования устанавливается в момент приобретения оборудования и сохраняется неизменной в течение всего срока службы этого оборудования независимо от последующих изменений в ожиданий. В таком случае добавочные издержки за какой-либо период будут определяться как излишек этой заранее фиксированной величины над фактической суммой издержек использования. Преимущество такого метода состоит в следующем: он гарантирует, что непредвиденные доходы или потери на протяжении полного срока службы всего оборудования в целом будут равны нулю. Однако в некоторых случаях вполне целесообразно также пересматривать размеры своих списаний добавочных издержек через произвольные интервалы времени, например ежегодно, и устанавливать их каждый раз заново в соответствии со стоимостью оборудования на момент переоценки и текущими ожиданиями. В коммерческой практике обычно пользуются либо одним, либо другим из этих методов. Четкости изложения, вероятно, будет способствовать следующее разграничение: первоначальные ожидания о добавочных издержках, когда оборудование используется впервые, назовем исходными добавочными издержками, а ту же величину, пересчитанную на основе текущей ценности оборудования и текущих ожиданий, – текущими добавочными издержками.

Таким образом, самое точное количественное определение, которое практически мы можем дать добавочным издержкам, состоит в том, чтобы считать такими издержками вычет из валового дохода, который делает типичный предприниматель при оценке своего чистого дохода, когда он имеет в виду объявить дивиденд (если речь идет об акционерном обществе) или определить размеры своего текущего потребления (если речь идет об индивидуальном предпринимателе). Поскольку такое определение отнюдь не исключает непредвиденных потерь или доходов, проводимых по счету капитала, в сомнительных случаях лучше относить потери именно на счет капитала и причислять к добавочным издержкам только такие затраты, которые безусловно относятся к этой категории. Дело в том, что при «чрезмерном» увеличении затрат, списываемых по счетам капитала, нетрудно прибегнуть к соответствующей корректировке, предположив, что такие списания оказывают большее влияние на уровень текущего потребления, чем следовало бы считать при другом методе учета.

Можно заметить, что наше определение чистого дохода очень близко подходит к определению дохода, данному Маршаллом, когда он решил следовать методам исчисления дохода, которые используют налоговые инспекторы, и – если характеризовать определение Маршалла в самых общих чертах – относить в разряд дохода все то, что при установлении величины подоходного налога обычно считают базой обложения. Ведь основания классификации, принятой инспекторами по подоходному налогу, можно считать результатом самых тщательных и широких исследований, какие проводились вплоть до настоящего момента для выяснения того, что на практике принято считать чистым доходом. Это определение соответствует также последнему определению национального дохода, предложенному проф. Пигу91 (если рассматривать выраженную в деньгах ценность чистого продукта).

И все же надо признать, что понятие чистого дохода, основанное на несколько расплывчатом критерии, который те или иные ведомства могут по-разному толковать, оказывается недостаточно четким. Например, проф. Хайек высказал мнение, что индивидуальный владелец капитальных благ может стремиться к поддержанию дохода, который он извлекает из своего владения этими благами, на постоянном уровне. Поэтому такой владелец, по мнению проф. Хайека, не станет свободно расходовать свой доход на потребление до тех пор, пока не отложит сумму, достаточную для компенсации любого снижения дохода, приносимого инвестициями, независимо от причин, вызывающих такое снижение92. Я сомневаюсь в том, чтобы такой индивидуум существовал, но, очевидно, против подобного допущения нельзя выдвинуть теоретических возражений; оно содержит один из вариантов возможной психологической интерпретации критерия чистого дохода. Однако, когда проф. Хайек вслед за этим заключает, что понятия сбережения и инвестирования страдают той же неопределенностью, он может быть прав только в том случае, когда под этими терминами подразумеваются чистые сбережения и чистые инвестиции. Понятия сбережения и инвестирования, относящиеся к теории занятости, свободны от этого недостатка и, как мы уже показали выше, поддаются объективному определению.

Таким образом, ошибочно все сводить к роли чистого дохода, который имеет отношение только к решениям относительно размеров потребления; кроме того, воздействие чистого дохода довольно трудно отделить от влияния на масштабы потребления, оказываемого другими факторами. Нельзя упускать из виду, как это часто делается, понятие дохода в собственном смысле слова, поскольку именно такое понятие имеет прямое отношение к решениям, затрагивающим размеры текущего производства; при этом понятие дохода продолжает оставаться совершенно недвусмысленным.

Приведенные определения дохода и чистого дохода намеренно максимально приближены к общепринятому словоупотреблению. Необходимо поэтому сразу же напомнить читателю, что в моем «Трактате о деньгах» я особым образом определял понятие дохода. Своеобразие моего прежнего определения было связано с трактовкой той части совокупного дохода, которая поступает предпринимателям, поскольку я рассматривал не вырученную от их текущих операций фактическую прибыль (будь то валовую или чистую) и не прибыль, на которую предприниматели рассчитывают, решая приступить к текущим операциям. Речь шла о доходе, который можно было бы в известном смысле назвать нормальной или равновесной прибылью (такое определение, как я теперь полагаю, было недостаточно четким, поскольку оно не учитывало полностью возможность изменения размеров производства). Если исходить из моего прежнего определения, то в результате оказывается, что сбережение превышает инвестирование на величину, равную разности между нормальной прибылью и фактической прибылью. Боюсь, что такое употребление терминов породило значительную путаницу, особенно в случае, когда речь шла о связях между сбережением и другими процессами. Дело в том, что указанные заключения (и, в частности, выводы относительно превышения сбережений над инвестициями) могли бы считаться справедливыми лишь при условии, что соответствующие понятия используются в том же особом смысле, в каком их употреблял я. Между тем к упомянутым терминам часто прибегали при более широком обсуждении вопроса, что предполагало их прежнюю, обычную трактовку. По этой причине, а также и потому, что старые термины больше не нужны мне для точного выражения мыслей, я решил отбросить эти понятия, весьма сожалея о путанице, которую они породили.

2. Сбережение и инвестирование

Сталкиваясь с терминологическим столпотворением, приятно найти хотя бы одну твердую точку опоры. Насколько я могу судить, все согласятся с тем, что сбережение представляет собой превышение дохода над потребительскими расходами. Таким образом, всякие сомнения по поводу содержания, вкладываемого в понятие термина сбережение, должны относиться либо к определению дохода, либо к определению потребления. Доход мы определили выше. Расход на потребление в течение известного периода должен означать ценность товаров, проданных потребителям в течение этого периода. Правда, здесь мы вновь сталкиваемся со следующим вопросом: что подразумевать под покупателем-потребителем? Любое сколько-нибудь обоснованное определение границы между покупателями-потребителями и покупателями-инвесторами сможет достаточно хорошо послужить нам при условии, что оно будет последовательно использоваться. Вопрос о том, правильно ли, например, рассматривать покупку автомобиля как потребительскую, а покупку дома как инвестиционную, уже неоднократно обсуждался, и мне нечего здесь добавить. По всей видимости, такой критерий должен соответствовать тому, как мы проводим границу между потребителем и предпринимателем. Этот вопрос мы уже молчаливо предполагали разрешенным, когда определили A₁ как ценность товаров и услуг, которые один предприниматель покупает у другого. Отсюда вытекает, что расход на потребление может быть достаточно четко определен как Σ(A − A₁), ΣA представляет собой все продажи в течение известного периода и ΣA₁ – все продажи одних предпринимателей другим. В дальнейшем обычно будет удобней опускать знак Σ и обозначать через A всю совокупность различного рода продаж, через A₁ – совокупность продаж одних предпринимателей другим и через U – совокупные издержки использования у предпринимателей.

Поскольку мы определили теперь и доход и потребление, отсюда, естественно, следует и определение сбережения как превышения дохода над потреблением. Если принять во внимание, что доход равен A − U, а потребление составляет A − A₁, нетрудно видеть, что сбережение равно A₁ − U. Подобно этому можно определить чистое сбережение как превышение чистого дохода над потреблением; оно равно A₁ − U − V.

Из нашего определения дохода сразу же следует и определение текущих инвестиций. Мы должны подразумевать под ними текущий прирост ценности капитального имущества в результате производственной деятельности данного периода. Ясно, что текущие инвестиции равны тому, что мы выше определили как сбережение. Ведь это и есть та часть дохода за данный период, которая не была использована для потребления. Выше мы видели, что в результате производственной деятельности за какой-либо период предприниматели реализуют готовую продукцию, имеющую ценность A; к концу периода, на протяжении которого предприниматели произвели и продали продукцию на сумму A и закупили у других предпринимателей товары и услуги на сумму A₁, их капитальное имущество оказывается частично потребленным и его ценность уменьшается на величину U (или, наоборот, вследствие улучшения этого имущества его ценность увеличилась на величину −U, когда U имеет отрицательное значение). В течение того же самого периода времени готовая продукция на сумму A − A₁ пошла на потребление. Излишек A − U над A − A, а именно величина A₁ − U, представляет собой ценность дополнительного капитального имущества, появившегося в результате производственной деятельности данного периода; следовательно, указанная величина характеризует размеры инвестиций на протяжении рассматриваемого периода. Аналогичным образом определяются чистые инвестиции за данный период. Для этого из величины A₁ − U − V, представляющей собой чистый прирост капитального имущества, вычитается сумма того нормального уменьшения ценности капитала, которое имеет место помимо списаний вследствие его использования и помимо непредвиденных изменений в ценности оборудования, проводимых по счету капитала.

Хотя общая сумма сбережений представляет собой совокупный результат действия множества отдельных потребителей, а величина инвестиций – совокупный результат действия индивидуальных предпринимателей, эти две величины должны быть равны между собой, поскольку каждая из них равна превышению дохода над потреблением. Больше того, приведенное заключение никоим образом не зависит от каких-либо тонкостей или деталей данного выше определения дохода. Коль скоро мы договорились о том, что доход равен ценности текущей продукции, которая не используется для потребления, а сбережения равны превышению дохода над потреблением – причем все эти термины употребляются в том значении, которое соответствует здравому смыслу, а также традиционному употреблению их значительным большинством экономистов, – равенство сбережений и инвестиций вытекает отсюда само собой. Короче говоря:

доход = ценность продукции = потребление + инвестиции

сбережения = доход − потребление

Следовательно: сбережения = инвестиции

Следовательно, любой набор определений, удовлетворяющий указанным выше условиям, ведет к тем же самым заключениям. Только отвергнув одно из этих соотношений, можно оспаривать сделанный вывод.

Равенство между величиной сбережений и размерами инвестиций вытекает из двустороннего характера сделок между производителем, с одной стороны, и потребителем или покупателем капитального имущества – с другой. Доход представляет собой превышение выручки, которую предприниматель получает за продаваемую им продукцию, над издержками использования; но ведь вся эта продукция, очевидно, должна быть продана либо потребителям, либо другим производителям, а текущие инвестиции каждого предпринимателя равны разности между ценностью оборудования, которое он купил у других предпринимателей, и его собственными издержками использования. Отсюда следует, что совокупное превышение дохода над потреблением, которое мы называем сбережениями, не может отличаться от увеличения ценности капитального имущества, которое мы называем инвестициями. Подобным образом обстоит дело и с соотношением между чистыми сбережениями и чистыми инвестициями. Ведь сбережения – это, по существу, просто остаток дохода после того, как осуществлены расходы на потребление. Решение потреблять и решение инвестировать совместно определяют величину дохода. Если мы исходим из того, что решение об инвестировании удалось претворить в жизнь, это предполагает либо сокращение потребления, либо расширение дохода. Таким образом, сам процесс инвестирования как таковой всегда означает, что остаток, или разность, который мы называем сбережением, также обнаруживает увеличение на соответствующую сумму.

Можно, конечно, представить участников экономического процесса настолько tête montée93 в их решении сберечь и соответственно инвестировать именно такую сумму, что это помешает установлению равновесных цен, при которых могут состояться сделки. В этом случае наши определения оказались бы неприменимыми, так как продукция не имела бы определенной рыночной ценности и цены безостановочно меняли бы свою величину в интервале от нуля до бесконечности. Опыт свидетельствует, однако, о том, что с подобной ситуацией фактически не приходится сталкиваться и что обычно обнаруживающиеся психологические реакции участников экономического процесса позволяют достичь точки равновесия, в которой готовность покупать оказывается в соответствии с готовностью продавать. Рыночная ценность продукции является в одно и то же время необходимым условием для определения величины денежного дохода и достаточным условием для того, чтобы общая сумма, которую лица, откладывающие сбережения, решили накопить, была равна общей сумме, которую инвесторы намерены использовать в качестве капиталовложений.

Наши представления обо всем этом станут более четкими, если в своих рассуждениях мы будем исходить из решений о размерах потребления (или о воздержании от потребления), а не из намерений относительно размеров сбережений. Решение вопроса о том, потреблять или не потреблять, действительно зависит от индивидуума; так же обстоит дело и с решением вопроса, инвестировать или нет. А размеры совокупного дохода и совокупного сбережения представляют собой результат действий многих индивидуумов, которые свободно решают, потреблять или нет, и соответственно инвестировать или нет. Однако ни одна из этих величин не может принимать каких-то особых значений, которые определялись бы некими самостоятельными решениями, не связанными с решениями, касающимися размеров потребления и инвестиций. В соответствии с этим в ходе последующего изложения мы будем употреблять понятие склонность к потреблению вместо понятия склонность или расположение (disposition)94 к сбережению.