автордың кітабынан сөз тіркестері  В архив не вносить. Остросюжетная повесть

Николай Анфимов

За месяц до окончания войны погиб мой лучший друг – Серега Скакунов. Мы с ним с июля сорок первого вместе служили. Золотой был парень, никогда его не забуду, жизнью ему не раз обязан. Немец, – юнец сопливый, с пулемета Серегу срезал, из развалин саданул очередью и попал. Вот тогда меня трясло, так трясло, слезы сами из глаз катились, а я даже и не замечал их. Неделю ни с кем разговаривать не мог, все Серега перед глазами стоял.

Весь день разделывал тушу зверя. Шкуру, снимая, испортил, прорезал дыры в нескольких местах. Опыта подобной работы у него никогда не было, о чем красноречиво поведала, натянутая на шесты, дырявая шкура. Ценное лесное лекарство, – желчный пузырь, и немного жира, унес в избу. Мясо разрубил на куски и поднял на лабаз. Для медвежьих внутренностей, вырубил под деревом яму, и закопал. Целая стая ворон уже кружила над зимовьем, выдавая нескончаемым карканьем, присутствие человека. Шкуру тоже пришлось снять с шестов, и поднять на лабаз. Уже в полной темноте закончил нелегкую работу. Вымыл с золой руки, и рухнул на лежак…

Небольшие ниши в скале вырублены, восемь штук. Человека туда заталкивают, и он стоит на четвереньках, а под животом камень. Закрывают ставень, и оставляют на сутки. Ни лечь, ни сесть не может. Вскоре тело затекает, нарушается циркуляция крови, и человек медленно умирает. Это все Сердюк придумывает, он садист настоящий. Мы все его боимся, дьявол, а не человек. Полковник, – начальник Шалицкого лагеря. А еще в казематах расстреливают, когда торопятся. Да, чуть не забыл? При смене власти, скалу приказано взорвать…

, Вася, ты и стал бандитом? Советская власть научила обозы грабить. Ну и хрен с ним, наплевать на все! Жить может, осталось два понедельника? Не голодным же смерть встречать, а здесь столько продуктов. Будет и на моей улице маленький праздник, чаю сладкого напьюсь и покурю досыта. Радуюсь, как ребенок? Вот что голод с человеком делает…»

Смирнов нервно расхаживал по кабинету. Старлей Степан развалился на диване, а майор Сибиряков скромно сидел на краешке. Он не мог позволить себе никаких вольностей в присутствии полковника, так как со времен войны безгранично уважал своего командира, и всем своим поведением как бы подчеркивал это уважение. Степану же было все равно, что подумает о нем Смирнов, по натуре своей он был бесшабашным и за долгие годы службы таким и остался. А полковник, на его выходки, не обращал никакого внимания. Степан служил под его командованием с сорок второго года, много раз доказывал свою верность, и Смирнов любил его как родного сына, но слишком все же не баловал, под горячую руку мог запросто и в ухо заехать.

Ты чего так вырядился, как на парад собрался? Привык в московских штабах перед секретутками перья распускать? Тут тебе, брат, Верхний Челым, а не коридоры с дорожками?
Дятлов давно недолюбливал Зерницкого, и при каждом удобном случае старался съязвить в адрес аккуратного капитана. Зерницкий отвечал ему тем же, он тоже не был в восторге от своего сильно пьющего начальника
– Во – первых: я Вам не брат! Во вторых: я никогда не служил в московских штабах, и в отличие от некоторых, в тайге от фронта не прятался! Офицер в любых условиях, должен оставаться офицером! А Вам, я бы посоветовал почаще бриться, и больше уделять внимания своему внешнему виду…
Зерницкий был честен и прямолинеен. Данные качества доставляли ему много проблем в жизни и тормозили продвижение по службе. Вот уже шесть лет как он носил погоны капитана, а в обозримом будущем, даже не и предвиделось ни малейших служебных перспектив.

Раздражение Дятлова усилилось
– Ну и как ты, на операцию в тайгу, весь такой блестящий пойдешь? Он же тебя за версту унюхает и шлепнет первым.
– Близкий контакт с разыскиваемым преступником невозможен, а запах одеколона через час выветрится. Смею заметить: форма на мне полевая, кокарда, петлицы и звездочки на погонах, защитного цвета.

Скажи, чтобы передали всем своим нашу просьбу: – ни при каких обстоятельствах не помогать вохре в розыске Павлова! Охотники часто бывают в магазине, Абрам крутит с ними дела с пушниной и золотишком. Он у них за отца родного, они ему верят. Кто не знает, объясняю: местные охотники хуже любых собак? Собаку еще можно как-то сбить со следа – насыпать табаку, пройти водой что ли? А манси, если сел на след, то все, его уже не сбить. По приметам: сбитая ветка, примятый мох или трава, и черт знает еще по чему? будет неделями ходить по следу и все равно найдет человека. А если манси выстрелил – значит, наверняка, чья – то душа поднялась на небо. Стрелки необычайной меткости, а ходоки необычайной выносливости. Это только с виду они мелкие и тщедушные…

неписаному закону челымского лагеря, намного перевыполнять норму было нельзя, лагерное начальство на перевыполнение реагировало мгновенно, и повышало ежедневную выработку для всех лесорубов. И получалось так, что двое-трое добросовестных и сильных работников, могли сделать непосильной ношей ежедневную норму для других, уже ослабевших от каторжного труда и голода, арестантов. За невыполнение недельного плана пайка хлеба урезалась вдвое. И без того обессиленный заключенный на урезанной пайке слабел на глазах, и наступал день, когда работать он больше просто не мог. Если арестант числился в лесной бригаде, он был обязан выходить на работу в каждый день. Освобождение от работы по болезни давал вольнонаемный врач, попасть на прием, к которому, из-за огромного числа желающих было просто невозможно. Да и врач, по личному приказу начальника лагеря, мог освободить от работы только трех больных арестантов на одни сутки, а челымский лагерь насчитывал без малого три тысячи человек.

Подполковник извлек из кармана шинели плоскую блестящую фляжку, открутил пробку. Не смущаясь стоящего перед ним Павлова, сделал несколько затяжных глотков
– Фу, зараза? Крепка родная советская власть!
Фляжка исчезла в бездонном кармане
«Во, дает? Как воду хлещет чистый спирт и даже не закусывает? Специалист на почве алкоголизма.»