---

• • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • 58
  • 59
  • 60
  • 61
  • 62
  • 63
  • 64
  • 65
  • 66
  • 67
  • 68
  • 69
  • 70
  • 71
  • 72
  • 73
  • 74
  • 75
  • 76
  • 77
  • 78
  • 79
  • 80
  • 81
  • 82
  • 83
  • 84
  • 85
  • 86
  • 87
  • 88
  • 89
  • 90
  • 91
  • 92
  • 93
  • 94
  • 95
  • 96
  • 97
  • 98
  • 99
  • 100
  • 101
  • 102
  • 103
  • 104
  • 105
  • 106
  • 107
  • 108
  • 109
  • 110
  • 111
  • 112
  • 113
  • 114
  • 115
  • 116
  • 117
  • 118
  • 119
  • 120
  • 121
  • 122
  • 123
  • 124
  • 125
  • 126
  • 127
  • 128
  • 129
  • 130
  • 131
  • 132
  • 133
  • 134
  • 135
  • 136
  • 137
  • 138
  • 139
  • 140
  • 141
  • 142
  • 143
  • 144
  • 145
  • 146
  • 147
  • 148
  • 149
  • 150
  • 151

---

Вячеслав Каликинский. Агасфер. Золотая петля. Том 1

От автора

Всякий раз, выбирая тему для общения с читателем, я стараюсь найти в лабиринтах истории наиболее интересное и увлекательное. Белых пятен в нашей истории, увы, хватает: говорю об этом как литератор по образованию и историк по складу инстинктов. Многое из нашей истории по чьему-то убеждению или забывчивости носит до сих пор гриф секретности или ограничения в пользовании. Часто в наше время источники «раскрывают», но происходит это как-то столь незаметно, что о возможности прикоснуться к этому источнику не знают не только любители чтения, но и специалисты.

В своих книгах я стараюсь как можно часто использовать именно такие источники — ограниченного доступа или только что открытые для широкой публики. В этом мне помогает чутье архивиста: почти 10 последних лет, вплоть до отставки я работал в архивной службе.

Книга «Золотая петля», которую ты, читатель, сейчас держишь в руках, посвящена, на первый взгляд, непреходящему интересу людей к кладоискательству. Признаюсь: это небольшая хитрость автора. За авантюрной историей поиска «рассыпанного» по просторам России в 1918— 20 годах золотого запаса Империи, волею случая попавшего в руки адмирала Колчака, скрыто множество человеческих судеб и трагедий. Многие из них мало известны даже профессиональным историкам. Или «недостойны» их внимания. Собирая по крупицам материалы для этой книги, я не раз сталкивался с недоумением или возмущением таких профессионалов: зачем, мол, читателю это «грязное белье» нашей истории?

Практически все действующие лица и события, описанные в «Золотой петле», имеют под собой реальную основу. Был, к сожалению, и пресловутый «поезд смерти» народного комиссара по военным и морским делам (читай: главкома Красной армии) Троцкого. И вагоны для этого поезда были закуплены за серьезную валюту за рубежом — в то время как большая часть населения России буквально умирала с голода. Мелькнет в моей книге и Сталин — но не как общеизвестный «палач народов», а серьезный поклонник всякого рода оккультизма на грани шаманства.

Часть повествования посвящена одной из загадочных личностей в истории России — маршалу Блюхеру. Истинный герой революции и Гражданской войны? Но как же тогда быть с задокументированным одобрением маршала и орденоносца деятельности «вождя партизанского движения» на Дальнем Востоке Тряпицына, своим бесовством уничтожившего практически все население Николаевска-на-Амуре? Сжегшего, по сути, весь город? Во время бесчинств Тряпицына в Николаевске в аптеках этого города стояли очереди. Очереди за ядом, который люди предпочли грядущим пыткам и издевательствам. И фармацевты без рецептов отпускали яды всем желающим спасти себя и своих близких от мучений «освободителя» от японской оккупации…

Но все же «Золотая петля» — не политический памфлет или детектив. Вместе с громкими именами в книге живут и вымышленные, собирательные персонажи. Именно благодаря им автор попытался собрать в небольшую команду настоящих «двигателей» истории России, ее истинных патриотов. Они представлены в четвертом, предпоследнем романе литературного проекта «Агасфер» такими, какими их видит автор. Не идеалами для безусловного подражания, а людьми, чьи поступки тоже не всегда укладывались в рамки патриотизма.

Автору не стыдно признаться и в том, что, стараясь строго следовать исторической хронологии событий, ему иногда все же приходилось сознательно передвигать время действия, «оперировать» датами и фактами встреч тех или иных героев романа. Это сделано не по причине исторической безграмотности, а для максимальной концентрации книги, боязни потери читателя на полпути… Это — право автора книги, жанру которой трудно подобрать емкое и всеохватывающее определение. Профессиональные книготорговцы называют такие произведения ретро-детективами. Может быть, они правы?

С уважением к читателям, В. Каликинский

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пролог
(Шанхай, 1905 год)

Осама, покидая Шанхай после разгрома окопавшихся в генеральном консульстве Японии коррупционеров, обещал, что семья Агасфера вернется к нему максимум через две-три недели. Так в конечном итоге почти получилось… Получив весточку о скором приезде жены и сына, Берг с головой погрузился в радостные хлопоты. Три недели пролетели для него в ожидании встречи.

Мистер Кеннет из Шанхайского Бюро недвижимости сумел угодить клиенту, подобрав для него весьма удобный дом с большим участком в престижным Британском сеттльменте. Двор, обнесенный высоким каменным забором, был абсолютно пуст, не считая небольшого флигелька в дальнем углу, — со временем Агасфер рассчитывал поселить там будущую прислугу. Пустота двора только порадовала Агасфера: разбить сад в Шанхае, при наличии денег, не было проблемой. Тот же Кеннет, воодушевленный солидными комиссионными, подсказал ему адрес садоводческой фирмы.

С теми, как и с мебельщиками, удалось быстро договориться, и одновременно с мебельными подводами к дому на Бабблинг-роуд потянулись повозки с плодородной землей, саженцами растений и деревьями-крупномерами. Соседи-англичане только фыркали, удивляясь невиданным темпам работ землекопов и садоводов, трудившихся у нового соседа с утра до поздней ночи. Зато и двор уже через несколько дней было не узнать: там появился декоративный пруд с рыбками, причудливые дорожки, засыпанные песком, пышные кустарники, обещающие обильное цветение уже в будущем году и даже несколько южных деревьев.

И когда из Нагасаки пришла долгожданная депеша от Настеньки, дом и сад были практически готовы… Узнав точную дату и час прибытия долгожданного парохода, Агасфер поспешил в порт.

* * *

…Грузо-пассажирский пароход из Нагасаки, как это обычно водится, опоздал часа на три. Вооружившись биноклем, Агасфер увидел название долгожданной посудины еще до того, как ее взяли «в оборот» два трудолюбивых буксира.

А вот Насти с сынишкой Агасфер, сколько ни старался, разглядеть среди небольшой кучки пассажиров на палубе не мог. Да и то сказать: пароход явно был больше «грузовиком», нежели пассажирским судном. Практически вся палуба была заставлена ящиками, бочками, кипами мешков. Агасфер покачал головой: куда смотрел портовый инспектор в Нагасаки? Случись в пути даже небольшой шторм, вся эта мешанина груза посыпалась бы за борт…

Тем временем буксиры развернули судно, и, упершись носами в его левый борт, дружно выбросили из труб клубы дыма. Поглядев по сторонам, Агасфер определил место, куда буксиры приткнут пароход. Как раз там вспыхнул взрыв ругани: портовый инспектор крыл почем зря машиниста парового крана, припоздавшего перенести подальше от края причала огромную кипу мешков. Машинист, наполовину высунувшись из кабины, отругивался.

Между тем полоса грязной воды с плавающим мусором между причалом и приближающимся бортом парохода неуклонно уменьшалась. И тут Агасфер увидел Настю: держа сынишку на руках, она махала Бергу рукой и показывала малышу отца.

Вот пароход коснулся кормой причала. И в этот момент Агасфер услыхал предостерегающий крик портового инспектора. Обернувшись, он увидел, что крановщик, в нарушение всех правил, пытается сдвинуть кипу мешков на причале стрелой. Зубчатые колеса крана скрежетали и готовы были вырваться из направляющих рельсов. Труба крана отчаянно дымила, двигатель ревел и трясся, а стрела, сдвинув лишь верхушку кипы, дрожала от напряжения.

Агасфер тоже помахал улыбающейся Насте и сыну и вдруг увидел, как исказилось ее лицо, повернутое куда-то в сторону. Одновременно он услышал душераздирающий скрежет металла и звон лопнувшего на кране бокового троса. Его оборванный конец с хищным жужжанием пронесся над головами встречающих и хлестнул по пирамиде бочек на корме только что причалившего парохода. Одновременно борт парохода с треском ударился о край причала.

Время словно резко замедлило свой бег. Бочки на борту парохода от удара троса и толчка медленно качнулись, затрещала и стала лопаться удерживающая их сеть. И так же неестественно медленно пирамида дрогнула и стала рассыпаться— в нескольких саженях от женской фигуры с ребенком на руках у фальшборта.

— Настя-а-а! — закричал Агасфер, отчаянно показывая на падающие цилиндры бочек, и отрешенно понимая, что бежать-то жене, собственно, некуда.

Поняла это и Настя, отступая по узкой палубе от накренившейся в ее сторону смертельной пирамиды.

Сеть звонко лопнула, и тяжелые бочки с грохотом начали сыпаться на палубу, сметая все на своем пути. Удерживая одной рукой сынишку, Настя рвала тяжелый клинкет[1] палубной надстройки — но тот поддавался слишком медленно, первая бочка была уже у ее ног. Настя надломлено вскрикнула. И, падая, успела вбросить тело сына в спасительную щель приоткрывшегося клинкета.

— Настя-а-а!

Но Насти уже не было видно. А по палубе, где она только что стояла, тяжело прыгали и сталкивались огромные цилиндры. Несколько бочек, сломав фальшборт, рухнули на причал — от одной Агасфер едва успел увернуться. Это словно разбудило его — он ринулся к борту, попытался вскарабкаться на пароход. Кто-то оттаскивал его, что-то предостерегающе крича. Агасфер, не оборачиваясь, ударил назад тяжелым протезом левой руки.

Каким-то образом ему все же удалось забраться на палубу, и он рванулся к груде бочек, накрывшей Настю. Здоровой рукой он принялся сдвигать тяжеленные бочки, используя протез левой кисти как рычаг. Часть бочек треснула, из них что-то текло… Теперь в Агасфера вцепилась опомнившаяся палубная команда — еще не понимая беснующегося мужчину, его оттаскивали, били, ругали. Подскочивший боцман сунул в лицо Агасферу револьвер. Не обращая на оружие внимания, Берг рычал и продолжал раздвигать бочки.

И только когда из-под очередной бочки показалась раздавленная рука и легкая прядь пепельно-белокурых, перепачканных мазутом волос, команда притихла и после минутной паузы стала помогать Агасферу освобождать из-под смертельной тяжести разломанное тело его погибшей жены…

Бочки откатывали, сбрасывали, сдвигали. С каждой убранной бочкой тело Насти открывалось все больше и больше. Один раз ему даже показалось, что ее нога шевельнулась, и он рванулся вперед, но боцман, положив на плечи Агасфера тяжелые ладони, удержал его на месте. Шепнул:

— Крепитесь, сэр… Осталось две бочки, и вы сможете увидеть ее лицо. Только я, сэр, настоятельно рекомендую вам не смотреть!

Но отворачиваться Агасфер не стал. И, увидев смятое, раздавленное лицо Насти, он дико закричал, рванулся вперед, попытался поднять тело за плечи. Его с трудом оттащили, загораживая мертвое тело.

Услыхав где-то совсем неподалеку детский плач, Агасфер тут же вспомнил о сыне. Он резко обернулся, определил источник крика, отпихнул клинкет, выхватил Андрейку из чьих-то рук, торопливо ощупал руки, ноги, прижал к себе и без сил опустился на палубу. А сынишка рвался из рук. Звал маму, отпихивал Агасфера…

А тот словно выключился. Он не мог потом вспомнить, как сошел на берег, как вместе с сыном уселся прямо на причал, оказавшись рядом с подлетевшей каретой скорой помощи. Доктор с санитарами пытались отнять у него сына — осмотреть, убедиться, что ребенок цел. Медики с опаской поглядывали на изломанный в борьбе с бочками протез левой руки мужчины, из которого хищно торчал надломленный стержень.

Иногда Агасфер поднимал голову и пытался разглядеть палубу корабля, где его Настю уже накрыли брезентом, безучастно поглядывал по сторонам на собравшуюся толпу. Потом из этой толпы появилось чье-то знакомое лицо— он долго не мог вспомнить, кто это? Человек со знакомым лицом решительно раздвинул толпу, уселся рядом. Обнял за плечи, легонько тряхнул:

— Вы не узнаете меня, мистер Берг? Я Форрест, Гарри Форрест. Мы недавно работали с вами в японском консульстве… Позвольте увезти вас отсюда, мистер Берг!

— Я никуда не пойду, — помотал головой Агасфер. — Здесь моя жена, моя Настенька…

— Я знаю, мистер Берг. И приношу вам самые искренние соболезнования. Но вам надо уйти отсюда — у вас еще есть сын. Вы позволите мне взять его на руки? Вам это… гм, будет трудно, — Форрест смущенно кивнул на изуродованный протез. — Кроме того, вы можете поранить разбитым протезом мальчонку!

— Помогите мне встать, — попросил Агасфер. — Андрейку я понесу сам…

— Как скажете, мистер Берг. Куда вас отвезти? У меня тут автомобиль.

— Домой… Я купил для жены дом… Туда…

— Домой, очень хорошо. А где ваш дом? Скажите мне адрес. Адрес. Понимаете?

— А Настя? Погодите, я не могу оставить ее тут! Я никуда не поеду без нее!

— Не волнуйтесь. Мистер Берг, мы все сделаем. Поможем. Со мной мои люди, они сделают все, как надо…

Форрест помог Агасферу встать. Придерживая ребенка, повел сквозь толпу к автомобилю. С тревогой посматривая на мальчишку — тот словно окостенел на здоровой руке отца, — махнул рукой доктору, велел сесть в автомобиль рядом с Агасфером. Доктор из службы скорой помощи слегка поморщился: у него была своя работа. Однако он не решился спорить с человеком из Британской Ост-Индской компании — это было бы неосторожно.

Когда автомобиль остановился у нужного дома на Бабблинг-роуд, Форрест уже без спроса взял потерявшего сознание мальчишку на руки, занес в дом. Агасфер кивнул на лестницу: детскую комнату для сынишки он обустроил на втором этаже, рядом со своей спальней.

В доме еще чувствовался легкий запах краски и новой мебели. Форрест положил мальчика на кровать, оглянулся на доктора, уступил ему место.

Через несколько минут доктор разогнулся, щелкнул замком саквояжа:

— У ребенка нет видимых повреждений — если не считать пары царапин, не опасных для жизни. Однако совершенно очевидно, что мальчонка перенес глубокий шок. Я напишу вам адрес здешнего детского доктора — он очень хороший специалист. Очевидно также, что ребенку нужен постоянный присмотр — сиделка или сестра милосердия…

Агасфер тупо покачал головой:

— У меня в Шанхае никого нет, доктор. Может, вы порекомендуете кого-нибудь?

— Попробуйте обратиться в Католическую миссию, сэр. Это близко. Вы ведь католик?

Агасфер отрицательно покачал головой:

— Православный…

— Я не думаю, что в Шанхае есть православный приход, мистер, — задумался доктор. — Впрочем, какая разница? Кстати, вот визитная карточка похоронного бюро. Свяжитесь с ними, и они все сделают в надлежащем виде. Вашу супругу… ее тело отвезли в морг больницы святого Иосифа. Но прежде, повторяю, вам нужно позаботиться о сыне. Я сделал ему инъекцию легкого снотворного, часа три он проспит. К моменту пробуждения желательно решить вопрос с сиделкой и, конечно, с детским доктором. Вам бы тоже не помешал врачебный осмотр, мистер: вы весь в крови, на правой кисти видны глубокие раны.

— Не надо… Потом.

— Займитесь им, доктор! — приказал Форрест. — А вы помолчите, мистер Берг: хотите потерять вторую руку? Этим вы мало поможете своему сыну!

Доктор заставил Агасфера снять сюртук и сорочку, отстегнуть протез. Он наложил несколько швов на самые глубокие порезы на правой руке, остальные залепил пластырем.

— Культь левой руки тоже надо показать хирургу, — он покачал головой. — Не пристегивайте пока протез — культь сильно опухла. Возможны трещины в лучевой кости. Да и сам протез, боюсь, уже отслужил свое…

— Я провожу вас, доктор! — вызвался Форрест.

Когда он вернулся наверх, Агасфер так и сидел на краешке кровати сына, бездумно глядя в окно.

— Пойдемте вниз, — предложил Форрест. — Я тоже немножко понимаю в медицине и вижу, что вам нужна добрая порция виски и сигара для прочищения мозгов. В доме есть спиртное?

В столовой Форрест безошибочно достал из буфета нетронутую бутылку бренди, два бокала. Поискав лед, махнул рукой, налил Агасферу и плеснул на дно себе.

— Пейте до дна, — велел он. — Считайте это лекарством…

— Значит, у вас в Шанхае нет ни друзей, ни хороших знакомых, — констатировал Форрест, поставив пустой стакан. — Это плохо… Хотя, учитывая ваш род деятельности, ничего другого, собственно, трудно ожидать. Вы ведь как-то связаны с японской разведслужбой? Можете не отвечать, мистер Берг: события в японском консульстве[2], в которых я принимал участие, говорят сами за себя. Мне, собственно, все равно — на кого вы работаете. Я оказался на причале волею случая и помог вам как белый человек белому человеку. Вы мне симпатичны, мистер Берг, но это, к сожалению, не означает, что я готов бросить свою службу в БОИК[3] и сделаться вашей сиделкой — даже на первое время. Моему начальству это не понравится, я уверен. Так что вам придется брать себя в руки и решать свои проблемы самому, мистер Берг!

— Я знаю…

Форрест встал, чтобы снова наполнить бокалы, мимоходом глянул в окно.

— А что за китайчонок отирается возле вашего дома, мистер Берг? — неожиданно спросил он. — Когда мы приехали, он сидел прямо на крыльце — а сейчас, гляжу, перебрался к дому напротив, но не спускает с вашей двери глаз.

Агасфер равнодушно глянул в окно, пожал плечами:

— Понятия не имею…

— Ну и черт с ним, — решил Форрест. — Итак, подводим наши невеселые итоги. Сейчас я покину вас, но по дороге в свою контору заеду к докторам — детскому и хирургу. Обеспечу их визиты. И конечно же, заскочу в Католическую миссию, насчет сиделки. Не думаю, чтобы в миссии согласились на постоянный присмотр, но несколько дней я вам могу гарантировать. Поговорю кое с кем из приятелей — может, у них есть на примете приличная белая женщина. Но и вы тоже ищите сиделку, мистер Берг: белые порядочные женщины не рыщут по Шанхаю в поисках работы!

— Спасибо, мистер Форрест…

— Можно просто Гарри, если не возражаете. Теперь похороны вашей супруги… Ну-ну, мистер Берг, возьмите себя в руки, черт побери! — Форрест грубовато похлопал Агасфера по плечу. — Слезами горю не поможешь, увы! Так вот, похороны: позвоните по телефону в похоронное бюро — я думаю, все решится с их помощью. Удивляюсь, что эти стервятники до сих пор сами не нагрянули сюда — обычно они дежурят в больницах и моргах… Ага, звонок в дверь! Готов поспорить, что это из похоронного бюро! Я сам открою, мистер Берг!

Форрест вернулся с неким господином в черном фраке, с профессионально-скорбным выражением лица.

— Ну, не буду вам мешать, мистер Берг! — засобирался Форрест. — Я оставляю на столе свою визитную карточку — звоните, если что…

Перед уходом он плеснул Агасферу еще бренди и многозначительно убрал бутылку в буфет.

С гробовщиком Агасфер договорился быстро. Получив полный карт-бланш на организацию похорон, господин в черном фраке несколько повеселел. Пряча аванс, он лишь поинтересовался:

— Дорогой сэр! Мистер… э… Берг, если не ошибаюсь? Соберитесь с духом: у меня к вам не слишком деликатный вопрос. Дело в том, что лицо вашей супруги сильно пострадало во время несчастного случая. Ее, конечно, можно похоронить в закрытом гробу — либо нашим бальзамировщикам придется изрядно потрудиться, восстанавливая лицо. Что потребует не только дополнительных расходов, но и времени, как вы понимаете. Так как прикажете, мистер Берг?

— Я не хочу, чтобы мою Настю заколачивали в ящик! Я хочу увидеть ее!

— Понимаю, сэр. В таком случае, я попросил бы вас дать мне фотографию вашей несчастной супруги… У вас нет фотографии? Что ж, наши специалисты попробуют справиться без нее. У вас не будет больше пожеланий, сэр?

Агасфер покачал головой, но когда гробовщик уже начал с поклонами пятиться к двери, вдруг вспомнил:

— Ах да! Настенька… Моя жена очень любила березы. Возможно ли, подобрать место на кладбище под березой?

— Все что угодно, сэр! Это не проблема! Наша фирма добудет вам березку, даже если людям придется ограбить императорский сад. Не волнуйтесь, сэр!

Выпроводив гробовщика, Агасфер снова поднялся к сыну. Убедившись, что тот крепко спит, он принялся бесцельно ходить по дому, который сегодня был готов к тому, чтобы принять радостную счастливую семью…

В дверь опять позвонили: как оказалось, одновременно прибыли вызванные Форрестом детский доктор и хирург. Профессор-педиатр, сановито отдуваясь, прописал мальчику покой, постоянный присмотр и какие-то успокаивающие порошки. Хирургу не понравился вид культи у Агасфера. Он долго щупал ее, корил пациента за неосмотрительность и под конец прописал какую-то мазь.

Последним визитером была монахиня из Католической миссии. Узнав, что в доме католиков нет, она совсем было собралась уходить, однако крупный гонорар за неделю беспокойства сделал ее более веротерпимой.

Глава первая
Запах золота
(Казань — Омск, 1918 год)

5 августа 1918 года на окраине Казани шел жестокий бой. Мощная артиллерийская канонада перекрывала бесконечный треск винтовочных выстрелов и стоны раненых, брошенных прямо в поле. В самом городе жители попрятались по подвалам и без крайней надобности не выходили на улицу, опасаясь угодить под снаряд или случайно «поймать» пулю. Прислушиваясь к угрожающей орудийной пальбе, горожане гадали: удержат ли красные город или сдадут его восставшим чехам?

У красных был явный перевес в силах, но во многих частях царила анархия. Своеволие революционной поры, когда решение — идти в атаку или нет? — принималось не командиром, а полковым собранием, еще давало о себе знать. «Железный» нарком Троцкий только-только начинал вводить в молодой армии суровую дисциплину, и его тяжелая рука пока не дотянулась до волжских берегов.

Противники красных полков чувствовали себя увереннее: чехам терять было нечего. Совсем недавно небольшой чехословацкий корпус одним ударом захватил почти весь Великий сибирский путь — Транссиб[4]. Внезапный успех окрылил вчерашних военнопленных.

Рядом с чехами наступали добровольческие отряды молодого офицера Каппеля.

Первую мировую войну Владимир Каппель начал как обер-офицер для поручений в штабе армейского корпуса. На должности старшего адъютанта служил в штабах казачьих и кавалерийских дивизий и корпусов. В августе 1916 года был произведен в подполковники и стал помощником начальника оперативного отделения.

На этой должности Каппель и встретил Февральскую революцию. Будучи кадровым офицером и монархистом по убеждениям, он тяжело воспринял эту реальность. Но Каппель руководствовался принципом: армия должна находиться вне политики. И потому он присягнул на верность новой власти — Временному правительству.

В октябре 1917 года Каппель взял отпуск и уехал в Пермь. Уже у себя дома он пережил Октябрьскую революцию, разгон Учредительного собрания, демобилизацию Русской армии, заключение позорного Брестского мира, первые шаги военного коммунизма. Для Каппеля развал страны и начавшаяся смута стали личной трагедией.

В мае 1918 года в Самаре произошло восстание Чехословацкого корпуса. Красный режим там пал, в городе образовалось новое правительство Комуча, которое начало создание собственной армии. Командовать этой армией, а поначалу — небольшим отрядом в три сотни штыков — никто из старших офицеров не рвался. Подполковник Каппель взял эту тяжкую и малоперспективную ношу на себя.

Первые месяцы боевых действий были успешными. Настолько, что большевистский штаб отдельным приказом назначил за голову Каппеля премию, 50 тысяч рублей. Отряд Каппеля освободил ряд городов и взял Казань. Благодаря военным успехам, отряд численно вырос. В августе 1918 года за победу под Симбирском приказом Комуча № 254 Каппель был произведен в полковники.

У офицеров-добровольцев Каппеля не хватало оружия, обмундирование обветшало, но дисциплина была отменной и дрались они лихо.

* * *

К вечеру 6 августа части красного командующего Вацетиса[5] покинули Казань. Две тысячи белочехов и добровольцев Белого движения при четырех орудиях стали хозяевами древнего города. Офицеры Каппеля заняли стратегические узлы — телеграф, вокзалы и банк.

В банке полковник приказал осмотреть хранилища — не предполагая, впрочем, обнаружить там ничего ценного. Все понимали: если в банке что-то и было, отряды Вацетиса явно забрали это с собою.

На следующий день Каппель был занят обычными заботами — обследовал захваченные оружейные склады, улаживал очередные конфликты своих добровольцев с чехами. Внезапно перед полковником появился тяжело дышавший, запыхавшийся от быстрого бега вестовой. Каппель глянул на него, и тотчас понял: случилось нечто чрезвычайное.

— Говори, не тяни! — резко бросил он вестовому.

Но тот облизнул сухие губы и, ничего не говоря, выразительно посмотрел на окружение командира. Полковник понял и нетерпеливо махнул стоявшим вокруг него офицерам. Когда те разошлись, вестовой фамильярно прильнул к самому уху командира и стал что-то торопливо шептать.

Пока он говорил, Каппель усиленно тер руками виски, чтобы скрыть от посторонних усиливающееся волнение. Когда вестовой закончил, полковник медленно опустился прямо на землю, обхватил колени руками и шумно выдохнул, пытаясь успокоиться. Новость ошеломила его: в хранилищах казанского банка обнаружено золото павшей Империи.

Как оно сюда попало? В армейских частях ходили слухи, что перевезти петроградское и московское золото из казны империи на Волгу еще до своего отречения распорядился Николай II — на случай прорыва фронта германскими войсками. По другой версии, золотой запас, еще остававшийся в обеих столицах, был перевезен в Казань по приказу красного правительства.

Если это было так, то надо признать: большевики действовали вполне логично. В наследство от старой власти им достался разваленный фронт и разложившаяся армия. Германцы стояли у порога. Переговоры с немцами в любую минуту могли прерваться. Если бы армия кайзера начала масштабное наступление, то, скорее всего, ни Питер, ни Москву удержать бы не удалось.

Однако судьба сыграла с Лениным и Троцким злую шутку: германское наступление так и не началось… И полковник Каппель в августе 1918 года оказался самым могущественным военачальником Белого движения и самым богатым человеком в мире. В его распоряжении оказалось порядка 500 тонн золота, платины и серебра. Это были слитки и полосы драгоценного металла, украшения, церковная утварь. По оценкам экспертов — на сумму в 1 миллиард 300 миллионов золотых рублей.

Но золото нужно было срочно увозить: прибывший на Волгу наркомвоенмор Троцкий быстро восстановил порядок и боевой дух в красных частях — еще вчера усталая и унылая большевистская армия приободрились с появлением главного идеолога красного террора, приободрилась, остановила чехов и белогвардейцев, а после город за городом стала отвоевывать Поволжье. Красные полки ускоренным маршем, не считаясь с потерями, приближаясь к Казани.

Пароходы стояли на волжской пристани Казани. На них до Каспия и Ирана было, как говорится, рукой подать. Вот она, граница! Будь умнее… Этим нужно владеть одному…

Но Каппель в те минуты решил задачу просто. Он отдал команду отправить ценности в Самару, под особой охраной. А в Самаре в ту пору собрались уполномоченные всей Россией депутаты разогнанного большевиками Учредительного собрания. Именно этим депутатам монархист-полковник посчитал самым правильным и логичным передать попавшее волею случая в его руки царские сокровища.

Позже, когда под натиском большевиков пришлось отступать из Самары, Каппель проконтролировал отправку ценностей в Омск: депутаты решили передать золото империи Верховному правителю адмиралу Колчаку.

Получив в свое полное и бесконтрольное подчинение золотой запас, Колчак приступил к вооружению своей новой Сибирской армии. Он не желал оставаться в Омске и строить «самостийное» Сибирское государство — он хотел непременно начать поход на Москву и освободить Россию от красного ига.

Омск был назначен столицей Сибири, и в эту столицу потянулись тысячи богатых купцов и промышленников со всей России. Многие привезли сюда свои конторы. За миллионщиками в Омск приехали многочисленные комиссионеры, подрядчики и представители концессий и фирм. Колчак разрешил создавать в городе структуры власти, аналогичные дореволюционным. В результате Военное министерство и Главный штаб адмирала распухли до чудовищных размеров.

В Омске сосредоточилось большое количество военных и мужчин призывного возраста, занятых штабной и гражданской работой. Всем им нужно было жилье. Военные власти разрывались в поисках помещений для штабов, воинских частей и формировавшихся соединений, учреждений, для командного состава.

Многие страны мира в сибирской столице были представлены высокими комиссарами, консулами, миссиями, представительствами. На Непроезжей улице обосновалось шведское консульство, а на 2-м Взвозе — датское. Атаманская улица приютила у себя чехов и словаков. На Любинском проспекте расположилась японская военная миссия, штаб которой состоял из 26 офицеров во главе с генералом Муто. В ноябре 1918 года в Омск прибыл Высокий комиссар Франции Эжен Луи Жорж Реньо. Резиденция Высокого эмиссара Великобритании сэра Эллиота находилась на ул. 2-й Взвоз. Американское консульство в Омске требовало предоставить помещения для продолжительного пребывания генерального консула США Джорджа Гарриса. Осчастливила своим присутствием город и китайская военная миссия, прибывшая с генерал-лейтенантом Чжен Син Линем.

Уже через два месяца после прихода к власти Верховный правитель стал расходовать доставшееся ему золото. За восемь месяцев запасы уменьшились более чем на 235 миллионов рублей, что составило 36 процентов доставшейся ему казны империи. Сохранившиеся архивы свидетельствуют о том, что до бегства из Омска Колчак успел отправить во Владивосток и далее семь крупных партий драгоценного металла. Первая отправка произошла в марте 1919 года, когда на восток ушли 1236 ящиков. Следующие отправки датированы 19 и 20 июля, 8 и 26 сентября, 8 и 18 октября 1919 года.

Сам адмирал, безусловно, был честным человеком. Но администратором Верховный правитель России оказался никуда не годным. Колчак-Полярный, прекрасный флотоводец, на суше, увы, оказался полным банкротом. В многочисленных комитетах и отделах его правительства, в разбухших штабах расплодилось неимоверное количество мздоимцев, казнокрадов и откровенных авантюристов. Не упускали своего японские и западные советники, представители и подрядчики отечественных и зарубежных компаний и фирм. На первых колчаковских закупках наживались все, кто только мог.

В Омске, казалось, царил пьянящий запах золота.

И время в сибирской столице словно повернулось вспять. Все было как прежде, до революции. Никаких продовольственных аттестатов, голодных очередей за сырым черным хлебом, никаких пролетарских домкомов, унизительных проверок документов, облав, уличных оскорблений пьяных ремесленников. Богатые витрины многочисленных магазинов, вежливая прислуга, французские хрустящие багеты, настоящий китайский (а не гнусно-морковный!) чай со свежими сливками. Афишные тумбы, пестрящие объявлениями о концертах, спектаклях с участием знакомых громких театральных имен. Вежливые щеголеватые штабные офицеры на улицах, приличная публика на тротуарах… И даже здешняя городская архитектура чем-то напоминала петербургскую.

Набитый до отказа офицерами, чиновниками и иностранцами, белый Омск развлекался как мог. В городе открылись старые и появились новые рестораны, кафешантаны, дома терпимости. Множились бесчисленные кофейни, кабачки и магазинчики. С утра до ночи по всему Омску звучали песни солдат, маршировавших по пыльным немощеным улицам. Работали синематографы, коммерческий клуб.

Всегда был полон городской театр. По вечерам сюда съезжался дипломатический корпус, высшие чины военной и гражданской власти, омский свет. Властительницей репертуара театра была классика, на сцене шли «Анна Каренина», «Царь Федор Иоаннович», «Дети солнца», «Дни нашей жизни». Театр получил исключительное право на постановку «Идиота». И здесь играл сам Давыдов — известный артист московского театра Ф. А. Корша! Его частым посетителем был сам Верховный правитель Колчак. Чудеса, господа! Чудеса, да и только!

Большую популярность имело в России начала ХХ цирковое искусство. И Омск в этом плане не являлся исключением. Еще в 1898 году купец Сичкарёв из Екатеринбурга арендовал на десять лет участок земли в центре города, у Любиной рощи в Санниковском переулке. Здесь он построил цирк-театр — круглое деревянное здание с ареной, амфитеатром и галереей. Он назывался очень торжественно: «Цирк Спорт Паллас». Одним из главных номеров в цирке того времени была борьба. Кумиром многих омичей был Иван Яго — легендарный чемпион мира по французской борьбе.

Сибирское филармоническое общество радовало толстосумов прекрасной музыкой. Беженцы из голодной России спешили записаться в «Общество петербуржцев», составленное из аристократических семей северной столицы. Общество устраивало грандиозные балы по петербургскому примеру.

Обыватели уверяли друг друга, что славный адмирал никогда не сдаст Омск красным! Еще бы: в городе множество военных миссий из Европы и даже Америки, европейские полки чехов и словаков…

Впрочем, эти полки очень скоро разочаровали обывателей. Особенно огорчали их пациенты чешского военного госпиталя на Атаманской улице. Европейские солдаты и офицеры вели себя на улицах Омска нагло и разнузданно. Они приставали к молодым женщинам, взяли за правило не расплачиваться за покупки в магазинах. «Европейцы» несколько раз были пойманы на откровенных грабежах торговых складов, но всякий раз выходили сухими из воды. Чешский комендант станции Омск, в чьем распоряжении находился весь подвижной состав дороги, занимался откровенными поборами с русских купцов и промышленников. На улицах Омска часто можно было видеть чешских солдат, щеголявших в шинелях добротного сукна и новеньких сапогах русского пошива. Сытые, откормленные, торчавшие без дела в тылу, чехи вызывали глухое недовольство не только простых людей. Однако в верхних эшелонах власти их чтили как спасителей от «красного ужаса», и не раз чествовали пышно и торжественно.

Месяц шел за месяцем, и настроение в омском обществе постепенно менялось с радужного на тревожно-ожидающее. Красные за линией фронта накапливали силы, и оборона сибирской столицы стала ощутимо проседать и потрескивать. Одна за другой в Омске стали закрываться представительства заграничных компаний, а купцы и промышленники утверждали, что комендант станции, выпускающий на восток громадное число вагонов с увозимым добром, стал настоящим миллионщиком.

Когда деревья осенью 1919 года засыпали аллеи Любиного сада в Омске толстым слоем багряной листвы, разговоры о том, что город не удержать, стали громкими и повсеместными. Людей пугала инфляция с постоянным ростом цен. Дороговизна в Омске стала ужасающей. За один год цены подскочили до немыслимых размеров. Если в январе 1918 года пуд муки в среднем стоил 2,5 рубля, то в феврале 1919 года мука подскочила в цене от 38 до 45, а в мае дошла до 80 рублей. Стоимость сахара за то же время взметнулась с 27 копеек до 5 рублей за фунт, причем выдавался он по продовольственным карточкам, и около всех магазинов и лавок выстраивались огромные очереди. Совдепия нагрянула, говорили на улицах.

Предусмотрительные люди стали покупать вагоны, нанимали плотников для их утепления и усовершенствования. В вагонах устраивали печки, спальные места и даже клозеты. Запасались дровами. Комиссионеры формировали из десятка-двух таких вагонов состав, арендовали у железной дороги паровозы, и рассчитывали, что как только «припечет», можно будет спокойно и с комфортом уехать от большевиков.

Однако Колчак, опасаясь паники, категорически запретил отправку каких бы то ни было эшелонов с беженцами. И получил в результате ту самую настоящую панику.

Вскоре по всему фронту началось отступление измотанной и обескровленной беспрерывными боями белой армии. И 29 октября Совет министров правительства Колчака вынес постановление об эвакуации.

* * *

В конце октября началось. Погрузка ценностей в вагоны совершалась тайно, по ночам: адмиралу в те дни настоятельно советовали передать казну империи иностранным военным, а он категорически не желал этого. Как не желал и ссориться с явно раздосадованными его упорством высокими комиссарами и главами миссий. Эшелоны грузили почти две недели, до 10 ноября. Вечером 12 ноября, всего за сутки до падения города, Омск покинули семь эшелонов, три из которых были «чисто золотыми». На последнем, восьмом поезде, Омск покинул сам адмирал[6]. Поезда были литированные: «А» и «Б» — состав самого Верховного, «В», «С» и «Д» — теплушки с золотом и классные вагоны с охраной. Был и поезд под литером «Е» — грузо-пассажирский, куда спешно засунули остатки казны и офицеров, обеспечивающих безопасность погрузки и отправки первых семи поездов. Замыкал золотой конвой охранный бронепоезд без литера.

Штаб Верховного правителя и сам адмирал предусмотрели все возможные меры для охраны эшелонов. Однако по мере отдаления золотых эшелонов от Омска с ними стали происходить странные вещи. На рассвете 14 декабря 1920 года на перегоне Омск — Татарское, перед семафором, в хвост одного из золотых поездов врезался эшелон «В». Удар был такой сильный, что девять теплушек с золотом были буквально снесены с рельсов. В поездах вспыхнул пожар, начали взрываться боеприпасы. От этого столкновения пострадало около полутора сотен человек. Золото из поврежденных вагонов было спешно «разбросано» по другим поездам, часто — с непроверенной охраной. Позже выяснилось, что столкновение не было случайным: его организовали некие социалисты.

А странные события продолжались. 20 ноября Верховный правитель России прибыл в Новониколаевск. Прибыл — и задержался в городе на две недели.

* * *

Эшелоны с золотом и личным конвоем Верховного правителя, в нарушение установленного им графика, могли вырываться из Новониколаевской пробки поодиночке, ловя просветы в нескончаемой череде поездов, на которых спешили на Дальний Восток чешские легионеры. Поезда то и дело останавливались: партизаны, выполнявшие приказ Иркутского военно-революционного совета, то и дело разбирали рельсы, взрывали мосты и устраивали на колее завалы. Пока солдаты разбирали препятствия и чинили колею, поезда подвергались атакам конных и пеших партизан. Длинные пулеметные очереди с крыш вагонов не давали им приближаться к колее. Если нападавших было много, чехи отбивались от противника с помощью легкой артиллерии, установленной на открытых платформах.

Ремонт путей шел медленно. Руки солдат почернели от постоянных обморожений и накаленного холодом металла рельсов. Закрутив непослушными пальцами последнюю гайку, солдаты спешили в теплую вонь теплушек. Товарищи освобождали для промерзших ремонтников местечки поближе к раскаленным печкам-буржуйкам. Тут можно было стянуть задубевшие сапоги, размотать портянки и блаженно шевелить пальцами ног, греясь горячим жидким чаем — до следующего нападения партизан.

Впрочем, завалы на железнодорожных путях были не только рукотворными. Сама природа, казалось, противилась людскому движению на восток. Частые метели засыпали Транссиб иной раз почти на сажень. Тогда машинисты сначала пытались пробиться сквозь снежную преграду своим ходом. Состав разгонялся и врезался в сугроб наспех приваренными к паровозу под углом стальными листами. Упершись в непреодолимую преграду, машинисты подавали состав назад, снова разгонялись и давили на снежную массу. Если пробиться своим ходом не получалось, на борьбу со снегом выгоняли тех же солдат.

Частые остановки поездов и длительные вынужденные стоянки вовсю использовались теми, кто был призван охранять золотой запас империи. Его растаскивали десятками ящиков. В «экспроприации» деятельно участвовали не только офицеры личного конвоя Колчака, но и оказавшиеся не менее вороватыми чехи и словаки из приданного литерным эшелонам адмирала военного контингента Антанты.

* * *

Адъютант Верховного правителя трижды за последний час заглядывал из приемной в личную половину салон-вагона Колчака: пора было подавать адмиралу обед. И каждый раз аккуратно, стараясь не брякнуть замком, плотно притягивал дверь. Верховный последние недели почти постоянно пребывал в дурном расположении, и тому, кто отвлекал его от работы или прерывал отдых без серьезной причины, могло нагореть по первое число.

— Неужто его высокопревосходительство все еще спит?

В ответ на вопросительные взгляды офицеров в приемной адъютант лишь беззвучно пошевелил губами и развел руками:

— У окна стоят-с. Думают, полагаю…

— Может, он просто так смотрит, Кондратьев? Обед же стынет! Кашляни, что ли…

— Ага, «кашляни»! Потом до самого Владивостока харкать в солдатской теплушке?

Адмирал действительно напряженно размышлял вот уже второй час. За зеркальным стеклом его салон-вагона, по второй колее, непрерывно двигалась лента поездов чехословацких легионеров. Не то чтобы очень быстро — но двигалась с небольшими интервалами. Они двигались — а он, Верховный правитель России, вынужденно простаивал!

Уперев в холодное стекло свой внушительный нос, Колчак мрачно и неторопливо прокручивал в памяти всю эпопею с затянувшимся пребыванием в России этих легионеров из Центральной Европы.

Еще в день официального объявления войны с Германией Чешский национальный комитет, объединявший чехов-колонистов в Российской империи, обратился к императору Николаю II. Русские чехи заявили о готовности отдать все силы на освобождение своей родины, быть соратниками русских братьев. Это желание было высочайше одобрено — с одной маленьким оговоркой. Воевать чехословацким национальным формированиям дозволялось только под командованием русских офицеров. Позже Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич разрешил принимать в дружины пленных и перебежчиков — бывших военнослужащих австрийской армии.

Грянула революция, а добровольцы продолжали успешно воевать. Это вдохновило политических деятелей Чехии, и они добились у Временного правительства разрешения на сформирование более крупных национальных формирований. Новый Верховный главнокомандующий, генерал Корнилов, дал добро на создание чешской дивизии. Чуть позже генерал Духонин подписал приказ о сформировании отдельного Чехословацкого корпуса.

Чехи и словаки ввели у себя французский военный дисциплинарный устав и сохранили русский командный язык. После победного вооруженного восстания большевиков в Петрограде руководство Чехословацкого национального совета заявило о безоговорочной поддержке Временного правительства и невмешательстве в вооруженную борьбу внутри России. В заявлении подчеркивалось и стремление «содействовать всему, что способствует продолжению ведения войны против австро-германцев».

Колчак криво улыбнулся: далее последовал низкий поклон перед французским правительством и президентом Пуанкаре. Чехи просили признать их частью французской армии. Францию не пришлось просить дважды: чехословацкий корпус в России был переподчинен французскому командованию и получил указание о необходимости отправки во Францию.

Попасть туда чехи и словаки могли лишь через территорию России, где уже была установлена советская власть. Правительство Советской России не имело возражений против отъезда корпуса во Францию и предложило иностранцам короткий маршрут через Архангельск и Мурманск. Однако осмотрительные европейцы отказались: Балтика кишела немецкими подводными лодками. И легионеров было решено направить во Францию кружным путем — по Транссибу до Владивостока, а там через Тихий и Индийский океаны в Европу.

Большевики гарантировали беспрепятственную отправку чешских подразделений от Пензы к Владивостоку — в качестве группы свободных граждан с ограниченным количеством оружия для самозащиты со стороны контрреволюционеров… Чехам идея разоружения, разумеется, не понравилась. Они постановили оружия не сдавать.

В мае в Мариинске произошло первое вооруженное столкновение легионеров с красноармейцами, и Троцкий отдал приказ о немедленном разоружении и расстреле тех, которые с оружием в руках окажет сопротивление советской власти. Эта телеграмма была перехвачена чешским командованием. Отразив первые нападения на свои эшелоны и перейдя в наступление, корпус овладел всей Сибирской дорогой…

Колчак всмотрелся в остановившийся напротив его вагона очередной чешский эшелон. В теплушках были распахнуты все окна и люки, из труб поднимался веселый дымок. В вагоне напротив дверь откатилась, и наружу высунусь веселые лица легионеров. Чехи заиграли на аккордеоне и скрипке. Двойные толстые стекла салон-вагона напрочь гасили все звуки, и адмирал только мог догадываться, что музыка была плясовой. Словно подтверждая его догадку, откуда-то из глубины вагона выскочили три молодые бабенки. Задорно притопывая, они исполнили несколько па кадрили, потом с хохотом повисли на шеях своих кавалеров.

Верховный правитель прищурил глаза и без труда рассмотрел в полутьме теплушки штабеля ящиков и груды тюков мануфактуры, на которых красовались громкие имена русских фабрикантов. Вагон был загружен всем этим добром более чем наполовину. И сколько же таких вагонов катится сейчас в сторону Владивостока? Колчак покачал головой: знающие люди докладывали ему, что 50-тысячный корпус легионеров захватил для своей эвакуации из России более 20 тысяч вагонов. Выходит, по два-три чеха в каждом вагоне, набитом отнюдь не военными «трофеями». Адмирал скрипнул зубами: а его армия, армия Верховного правителя России, вынуждена пробиваться вслед за ним не по железной дороге, а вдоль нее! Она тонет в снегах, а эти сытые свиньи играют на гармошках и тискают баб! А русские беженцы спасаются от большевистского засилья по 40–50 человек на теплушку. С узелком или небольшим баулом — бросив все нажитое.

Колчак поморщился, припомнив, что именно он отдал иностранным легионерам на откуп Транссиб. Да-да, именно после его прихода к власти чехи выхлопотали для себя весьма выгодные условия, и, по сути, стали хозяевами Транссиба, заняв полностью одну колею на восток, причем полоса в одну версту по обе стороны железной дороги объявлялась их территорией.

…Эшелоны легионеров продвигались к Владивостоку медленно, несмотря на ясно выраженное распоряжение Ленина: чехи должны как можно скорее покинуть территорию России. Верховному правителю были хорошо известны причины этих задержек. Изначально они диктовались разрухой на транспорте и бестолковостью большевистских начальников. Нераспорядительность местных властей порой лихо компенсировалась вымогаемыми взятками в виде дефицитных продуктов.

Весной нынешнего года Колчаку докладывали: Совнарком разрешил пропускать во Владивосток два чехословацких эшелона в сутки. Позже, сообразив, что такая «эвакуация» растянется на долгие месяцы, Совнарком потребовал увеличить интенсивность пропуска чешских эшелонов вдвое. Но на местах дело обстояло плохо, этот график постоянно срывался.

А потом препятствовать продвижению чехословацкой орды на восток начали и центральные советские власти. Напуганные высадкой японского десанта в Приморье и наступлением атамана Семенова на Читу, московские лидеры отдали распоряжение об остановке движения эшелонов Чехословацкого корпуса. И нарком иностранных дел Чичерин направил телеграмму Красноярскому совету о приостановлении дальнейшего передвижения чехословацких эшелонов на восток.

Разумеется, это вызвало у легионеров взрыв антисоветских настроений. Любая провокация, любое недоразумение могло привести к взрыву. Это и произошло в Челябинске, когда железка, брошенная из вагона, ранила красноармейца. Большевистские власти вызвали на допрос и арестовали чешских караульных. Легионеры в ответ потребовали немедленно освободить товарищей.

И понеслось: легионеры заняли вокзал, арестовали коменданта, захватили оружие, оцепили центр города, разоружили красноармейцев… Честолюбие Троцкого в мгновение ока превратило дружелюбных к большевикам чехов в «контрреволюционную» армию, представлявшую для советской власти военную угрозу. Первые же столкновения показали полное военное превосходство легионеров над красноармейцами. Чехи и словаки со считаными винтовками легко разоружали красногвардейские части — но при этом целью легионеров являлось не свержение советской власти, а лишь стремление попасть во Владивосток.

И Самару чехи совершенно неожиданно для большевиков взяли, припомнил адмирал. И Уфу — причем без боя — заняли. Во второй раз был взят Челябинск. Захватив большое количество пулеметов и артиллерии, они двинулись на Омск. Ну и так далее…

Верховный правитель считал всех новоиспеченных чешских генералов поручиками — каковыми они и были в регулярной армии до революции. Взять того же генерала Гайду — Верховный испытал немалое потрясение, узнав, что вчерашний полковой лекарь не имеет не то что высшего военного, но и полного гражданского образования. Его и лекарем-то, собственно говоря, считать нельзя было. Самозваный медик во время призыва отрекомендовался доктором, имея за душой всего лишь два года обучения искусству парфюмера в Богемском университете.

Претило адмиралу и то, что легионеры корпуса в большинстве своем были из военнопленных — из людей, нарушивших присягу. Адмирал не доверял предателям.

Тем не менее легионеры стали хранителями увозимого Колчаком золота. Воевать им уже не хотелось, и они спешили урвать свою долю из казны империи…

Адмирал отошел от окна, вытер платком похолодевший от стекла лоб. Краем глаза Колчак заметил возникшую в двери вертикальную щель и силуэт замершего за ней адъютанта. Адмирал хмыкнул: ну конечно, время обеда! Сделав вид, что не замечает щели, он легонько шлепнул ладонью по полусфере настольного серебряного звонка. Повернулся к немедленно возникшему в двери адъютанту:

— Господин капитан, вы намерены уморить своего адмирала голодом?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство, — гаркнул тот, принимая тон начальника.

— Тогда подавайте, черт вас возьми! Только прежде подготовьте депешу на имя генерала Жанена. Записывайте, капитан: имея самые верные сведения о поборах и грабежах, устраиваемых чехословацкими легионерами на российской земле, считаю необходимым при погрузке их на корабли во Владивостоке масштабно проверить увозимое легионерами в Европу имущество. Эти поборы беспрецедентны и никоим образом не согласуются с задачами воинских формирований. Из перехваченной нашей разведкой депеши Московского совета народных комиссаров в адрес генерала Сыровы следует, что большевики фактически санкционировали массовое ограбление русских национальных богатств. Они разрешили чехам и словакам по прибытии в Приморье беспрепятственно грузить на пароходы все привезенное по железнодорожной колее имущество. Честь русского офицера и полномочия принятого мной на себя долга Верховного правителя России не позволяет мне оставаться равнодушным к чинимым легионерам бесчинствам… Записали, капитан? Передайте дежурному шифровальщику и телеграфисту для немедленной отправки.

Глава вторая
Золото на горизонте
(Шанхай, 1920 год)

Каждый день, спускаясь в свою контору, Агасфер брал со столика возле лестницы небольшой квадратный поднос, на который секретарь с вечера клал визитные карточки жаждущих специальных услуг посетителей и записки с номерами телефонов клиентов, которые хотели решить свой вопрос «дистанционно».

Если поднос был пуст, Агасфер, сохраняя невозмутимое выражение лица, усаживался на обширный письменный стол в своем кабинете, придвигал поближе кипу приготовленных секретарем свежих газет и делал вид, что внимательно изучает мировые новости. На самом деле, мысли Берга были, как правило, далеки от событий в мире.

На дворе стоял 1920 год. Самому Михаилу Бергу, некогда выбравшему псевдоним Агасфер, пару месяцев назад исполнилось 64 года. Возраст частенько давал себя знать болями в пояснице, ломотой в суставах. Все чаще Агасфер просыпался по ночам от боли в руке, потерянной более сорока лет назад. Но горше всего было ощущение нынешней ненужности и понимания того, что большая часть жизни уже прожита.

Легко стукнув в дверь, в его кабинет проник секретарь, принесший шефу первую утреннюю чашку кофе.

— Здравствуйте, мистер Берг. Ваша почта, сэр… И депеша из Японии, от вашего друга. Прикажете приготовить для него комнату, сэр?

— Господин Осама обычно предпочитает останавливаться в отелях, — пожал плечами Берг. — Но люди стареют, и вместе со старостью к ним приходят порой новые привычки. Так что распорядитесь на всякий случай приготовить Южную спальню, Роберт…

— Но в депеше говорится о двух визитерах, сэр…

Агасфер хмыкнул: наверняка генерал везет с собой своего «заменщика». Он никогда не спрашивал Осаму о его возрасте, но предполагал, что тот на пару-тройку лет старше его самого. Значит, и Осаме намекнули на то, что он «засиделся» в разведке Главного императорского штаба.

По имевшимся у него сведениям и недоговоркам Осамы, система разведки Японии за послевоенный период претерпела некоторые изменения. Все добытые шпионами материалы концентрировались нынче в общем отделе Главного штаба Японии. Им руководил генерал-майор Ока. Офицеры этого отдела в основном анализировали полученную информацию. Непосредственно разведкой в России ведали Третье и Пятое отделения Главного штаба, их возглавляли генералы Озава и Мацукава. В этих подразделениях несли службу 37 офицеров. Одним из отделов Третьего отделения и руководил его старый знакомый.

Впрочем, аналитические и разведывательные отделения Главного штаба представляли собой лишь верхушку гигантского айсберга разведки Страны восходящего солнца. Японские штабы вели разведку, используя сеть национальных общественных организаций, религиозных обществ и т. п. Японское правительство искусственно создавало и поддерживало систему замкнутых обществ-корпораций, объединявшую всех подданных Японии в Китае, Корее и России. Во главе обществ, как правило, стояли офицеры или государственные чиновники с широчайшими полномочиями. Они несли ответственность перед правительством за лояльность членов общества.

Для Агасфера не было секретом, что Осаме не слишком нравилась эта система, которая, по сути дела, отодвигала профессиональных разведчиков от работы с источниками информации. Может, это и послужило причиной его отставки?

Заперев дверь на ключ, Агасфер пересел в кресло у камина и закурил тонкую манильскую сигару, стараясь пускать дым в жерло очага. Личный доктор Агасфера наверняка потребовал от Роберта следить за тем, чтобы его шеф поменьше курил. Вот парнишка и старается, принюхивается, и, как подозревал Агасфер, порой даже прячет от него коробки с сигарами.

Агасфер докурил сигару, тщательно упрятал окурок в кучке приготовленных к растопке дров в жерле камина, отпер дверь и вернулся за рабочий стол. Бросил в рот мятную лепешку из бонбоньерки и перелистал ежедневник. Сегодняшний лист был девственно чист — как и вчерашний.

Стукнув в дверь, секретарь доложил:

— К вам генерал Осама, сэр…

— Да-да, разумеется, — Агасфер поднялся из кресла. — Просите, Роберт…

Отодвинувшись в сторону, секретарь пропустил в кабинет двух японцев. Осама был в штатском щегольском костюме из бежевого шелка. Шагнувший за ним японец лет тридцати был в мундире пехотного капитана.

— Господин Берг, — Осама с достоинством поклонился.

— Осама-сан! — поклонился в свою очередь Агасфер, широким жестом указывая на кресла: — Прошу вас!

Молодой офицер кланяться не стал, лишь небрежно кинул правую ладонь к козырьку фуражки.

Исполнив ритуал приветствия, генерал крепко тряхнул руку Агасфера, улыбнулся углами рта:

— Надеюсь, в этом доме чтут традиции, барон? — Он развалился в кресле. — Я умираю от жажды!

Чуть усмехнувшись, Агасфер достал из шкафа бутылку выдержанного бренди, три стакана, лед из холодильного отделения и бутылку содовой.

— Мне только содовой! — остановил его офицер, присевший на край второго кресла.

— Как вам будет угодно, капитан, — Агасфер отметил про себя, что спутник генерала Осамы не представился.

— А мне чистого, Берг. С парой кубиков льда, не больше… Благодарю. Ваше здоровье, барон!

Опрокинув треть стакана чистого бренди, Осама совсем по-русски крякнул и вопросительно поглядел на бутылку. Изучивший его привычки Агасфер снова наполнил стакан, и только после этого пригубил свой.

— Ну, как ваши дела, барон? Как детективный бизнес?

— Особо хвалиться нечем, — пожал плечами тот. — Отказавшись от слежки за неверными женами, я потерял примерно треть своих клиентов.

— Как ваш сын? Андрей?

— Осваивается в Шанхае. Проявляет интерес к древней китайской культуре.

— Он успел получить в Европе степень бакалавра?

— Досрочно, Осама-сан. Я попросил его не задерживаться в Европе: там стало слишком беспокойно.

— А где сейчас спокойно, барон? — вздохнул Осама. — Ладно, не будем терять времени. Со светской частью беседы покончено — не пройти ли нам в ваш садик, барон?

— Как вам будет угодно, Осама-сан, — чуть усмехнулся Агасфер. — Но имейте в виду, никаких «подслушек» в моем кабинете нет, даю слово.

Осама развел руками, словно говоря: верю, но порядок есть порядок. Капитан же откровенно недоверчиво скривился.

В огороженном высоким каменным забором саду, у декоративного пруда с журчащим фонтаном, Агасфер предложил гостям кресла-качалки, а сам присел на огромный валун.

— Хороший сад, — отметил Осама. — Почти как настоящий японский. Вы не теряете с возрастом вкуса, господин Берг! И ваши аналитические записки по-прежнему безупречны. Можно подумать, что в штате вашего детективного бюро работает настоящий оракул: почти все выводы, следующие из ваших выкладок, на проверку оказываются верными.

— Благодарю, — слегка поклонился Агасфер.

— Кстати, об оракулах: этот безухий разбойник по-прежнему живет под вашим кровом? — проявив знание обстановки в доме агента, Осама кивнул на едва видимый за зеленью флигель.

— А вы что-то имеете против, Осама-сан? — безмятежно улыбнулся Агасфер. — Он помогает мне в работе.

— Помогает? Я слышал, что ваш сын привез из Европы какого-то субъекта, который тоже поселился в вашем доме, Берг. Тоже помощник?

— Прежде всего, старый друг. А ими не разбрасываются, господин генерал!

— Да мне, в общем-то, все равно, — махнул рукой гость. — Однако в нашем деле существуют определенные правила, Берг. Как ваш куратор, я должен знать о вашем окружении. В том числе и о друзьях молодости, которые неожиданно появляются в вашем доме.

— Я не забыл об этом, Осама-сан, — слегка поклонился Берг и положил на колени гостя тонкую папку, предусмотрительно захваченную из дома. — Здесь все данные о господине Медникове — впрочем, он прибыл в Шанхай под другим именем.

— Эжен Мади. Французский подданный, который и двух слов на французском связать не может, — проявил осведомленность Осама и тут же поинтересовался. — Надеюсь, вы следите за ситуацией в России, Берг?

— Насколько это возможно, не выезжая из Шанхая, — усмехнулся Агасфер. — Нынче, кстати, на отсутствие новостей из России жаловаться грех: город переполнен русскими беженцами!

— А вас самого не тянет в Россию? — неожиданно подал голос пехотный капитан. — Вы ведь русский, не так ли?

— Вы похвалили мой сад, Осама-сан? — не поворачиваясь к офицеру, поинтересовался Агасфер. — Кажется, вы сказали, что он почти что японский? К сожалению, этого нельзя сказать про вашего спутника, генерал! Он похож на японца чисто внешне: не поздоровался, не представился, входя в незнакомый дом…

Капитан, побледнев от злости, вскочил с кресла. Однако Осама повелительно поднял руку, и капитан, все еще недружелюбно поглядывая на Агасфера, опустился на место.

— Вы правы, барон, — сокрушенно покачал головой Осама. — Нынешняя молодежь совершенно не чтит вековые японские традиции. Позвольте мне исправить его оплошность: это капитан Осама. Осама Масао, мой сын и сотрудник Третьего отдела нашей «конторы»!

— Ваш сын? Вы никогда не упоминали, что у вас есть сын, Осама-сан, — изумился хозяин дома.

— Но ведь вы и не спрашивали, барон. Кроме того, мне хотелось сделать вам сюрприз. Пожалуй, получилось, а? — рассмеялся генерал. — Осама Тадао постарел, однако сумел вырастить замену. Впрочем, не будем отвлекаться, Берг! На чем мы остановились?

— На том, тянет ли меня в Россию, — мрачно напомнил Агасфер, поворачиваясь к Осаме-младшему. — Я прошу прощения, господин капитан, если обидел вас. Однако замечу, что и вы явились сюда с некоторым предубеждением. Неужели пример вашего отца, господин капитан, не является для вас ориентиром того, как надо строить отношения с людьми?

— Я считаю, что со своими агентами надо держать определенную дистанцию, — безапелляционно заявил Осама Масао.

— Прекрати, Масао! — начал злиться Осама-старший. — Я познакомился с господином Бергом, когда ты еще соску сосал! Это вполне достаточный срок для того, чтобы научиться разбираться в людях и ценить их преданность и лояльность.

Молча наклонив голову, капитан замер в своем кресле — однако, судя по выражению лица, своего мнения не изменил. Осама-старший повернулся к Агасферу:

— Между тем, несмотря на некоторую бестактность тона, вопрос Масао имеет самое прямое отношение к вашему новому поручению, Берг. Что вы знаете о золотом запасе Российской империи, к примеру?

— Весьма актуальная нынче тема, — усмехнулся Агасфер. — В начале Первой мировой войны золотой запас России был самым крупным в мире и составлял 1 миллиард 695 миллионов золотых рублей. В течение начавшейся войны значительные суммы золотом были отправлены в Англию — в качестве гарантии взятых военных кредитов. В 1914 году через Архангельск в Лондон было отправлено 75 миллионов золотых рублей — это, если не ошибаюсь, около 8 миллионов фунтов[7]. В пути корабли конвоя крейсер «Drake» и транспорт «Mantois» наскочили на немецкие мины и заставили изрядно поволноваться лордов Адмиралтейства. Они немедленно признали этот путь опасным, и потребовали от России поиска более безопасного альтернативного маршрута переправки золота… Вы что-то хотели сказать, господин капитан?

Осама-старший покосился на полуоткрытый рот сына и рассмеялся:

— Масао, у господина Берга феноменальная память. Погоди, он еще заставит тебя не раз удивиться! Но продолжайте, господин барон, прошу вас!

— В русском правительстве почесали затылки, и уже в течение следующих двух лет 375 миллионов рублей золотом — а это 40 миллионов фунтов[8], господа! — было отправлено по железной дороге во Владивосток, а затем на японских военных кораблях перевезено в Канаду и помещено в хранилища Банка Англии в Оттаве[9]. В феврале 1917 года тем же путем было отправлено еще 187 миллионов рублей золотом. Эти суммы стали гарантией английских кредитов для закупки Россией военного снаряжения на сумму соответственно 300 и 150 миллионов фунтов стерлингов. Таким образом, к моменту захвата власти большевиками золотой запас России составлял 1101 миллионов рублей — с учетом золота, добытого на приисках во время войны.

— Поразительно, — прошептал Масао, недоверчиво глядя на хозяина дома. — Можно подумать, что вы готовились к предстоящему разговору, господин Берг.

Тот пренебрежительно махнул рукой и продолжил:

— В начале 1915 года русское правительство, обеспокоенное приближением немецкого фронта к границам империи, начало эвакуацию золотого запаса из Петербурга в Казань и Нижний Новгород. А после Февральского переворота туда же перебросили золото из Воронежа, Тамбова, Курска, Могилева и, кажется, Пензы. В конечном итоге в Казани к моменту захвата власти большевиками было сосредоточенно более половины всего золотого запаса империи. Представляете, господа, состояние генерального штаба подполковника Каппеля, когда он, выбив из Казани большевиков, обнаружил в банковских хранилищах невообразимое для воображения количество «презренного» металла? А плюс к этому — более 100 миллионов ассигнациями и слитками золота? Большевики перед бегством из города успели захватить с собой всего около 100 ящиков золота… На этом, господа, мои «академические» знания предмета дают сбой: что и куда было растащено далее — можно только предполагать. Или хорошенько потрясти господ из «местечковых» правительств, которые спешно принялись рвать золотого тельца на части.

— Вы не совсем справедливы, Берг! — пошевелился в своем кресле Осама-старший. — Точную арифметику доставшегося Каппелю золота можно отследить до его передачи адмиралу Колчаку.

— Да, пожалуй, — задумчиво кивнул Агасфер. — Адмирал, как и Каппель, был истинным русским патриотом и просто честным человеком. Но ему надо было делать армейские закупки для Белого движения. Кроме того, «единомышленники» буквально брали адмирала за горло и требовали плату за вагоны, паровозы, продукты, даже за дрова для паровозов, черт побери!

Покосившись на японцев, Агасфер помолчал, несколько раз пыхнул сигарой и с некоторой долей иронии закончил:

— Да и иностранные союзники тоже не спускали глаз с русского золота… Но к чему вы подводите нашу беседу, Осама-сан? Золото, которое не успели украсть по дороге, еще в прошлом году попало к иркутским большевикам. Уж не хотите ли вы отправить меня в Сибирь, на поиски украденного?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Осама-старший. — Мне кажется, с вашими способностями найти пропавшее золото не составит большого труда. Вопрос в другом: не посчитаете ли вы аморальным «таскать каштаны» из огня для великой Японии? Ведь что там ни говори, а золото-то русское!

— Ну, что ж, — вздохнул Агасфер. — Давайте поговорим об этом. Вы должны помнить, Осама-сан, что на протяжении двадцати лет сотрудничества тема «конфликта национальных интересов» у нас с вами возникает не впервые. И до сей поры вы старались не поручать мне дел, связанных с нанесением прямого ущерба России и русским.

— Вы правы, Берг: я всегда исходил из интересов дела. Вряд ли порученные вам дела были бы выполнены столь блестяще, если бы вашими противниками были бы хоть и бывшие, но соотечественники…

— Но нынче вы переступили за некую грань, Осама-сан, и сами чувствуете это…

Осама молча кивнул.

— Когда-то у меня была родина, господин генерал, — продолжил Агасфер. — И присяга, которую я давал царю и отечеству, для меня не простое сотрясение воздуха. Но родины больше нет — есть некая территория, населенная людьми, чуждыми мне по убеждениям и духу. Последний русский император счел для себя приемлемым отречься от престола династии Романовых. Верю ли я, что мое отечество когда-нибудь возродится? На сей счет у меня есть большие сомнения: к сожалению, в России все зашло слишком далеко. Удержат ли власть большевики, мнящие себя великими патриотами, но не стесняющиеся брать для достижения сомнительных целей деньги и оружие у своих вчерашних врагов? Не знаю…

Чуть повернув голову, Агасфер тихо свистнул особым образом, и через несколько минут возле пруда материализовался юноша-китаец в холщевых штанах и просторной национальной рубахе.

— Принеси нам бренди из кабинета, Линь, — попросил Агасфер.

Поклонившись, юноша исчез.

— Господи, а это еще кто? — хмуро поинтересовался Осама.

— Это не в пользу ваших соглядатаев, генерал. Мальчишка прибился ко мне пятнадцать лет назад. В тот день, когда Настя… Когда я потерял жену, — пожал плечами Агасфер. — Сначала я думал, что это какая-то родня Безухого Ху. Потом выяснилось, что это не так. Когда-то он помог вывести из шокового состояния Андрея, мать которого погибла у нас на глазах… Наверное, сам Бог послал мне его в те страшные дни… Несколько лет я звал его просто Китайчонком — потому что он ни слова не говорил по-английски. Кстати говоря, парнишка проявляет недюжинные сыщицкие способности, Осама-сан. И когда мне нужны новости из Старого города[10], ему просто цены нет!

«Бесценный юноша» бесшумно появился из кустов с подносом в руках. Передав его Агасферу, он коротко поклонился и снова исчез.

— Так вот, — Агасфер плеснул в два стакана бренди, бутылку с содовой молча вручил Осаме младшему. — Так вот, господа: если вас интересует моральная сторона дела, то с этим все в порядке. Империи больше нет! И по мне — пусть лучше русское золото попадет в банковские подвалы государства, с которого можно будет когда-нибудь в будущем и спросить за судьбу запаса империи, нежели этот запас растащат мелкие хищники. Или если золото, к живейшему интересу авантюристов всех сортов и мастей, останется в виде спрятанных черт-те где кладов. Ваше здоровье, господа!

Кивнув с самым серьезным выражением лица, генерал Осама опрокинул свой стакан. Осама-младший рассматривал содовую с явным отвращением и, судя по всему, жалел о своем высокомерном отказе. Агасфер хмыкнул:

— Вот только объясните мне, Осама-сан: как я смогу отсюда, из Шанхая, разыскать для Японии это золото?

— Я рад вашему принципиальному согласию, барон, — улыбнулся Осама-старший. Он протянул руку, и Масао вложил в нее объемистую папку. — Вы правы в том, Берг, что мы больше года присматривали за золотыми эшелонами и тем, что от них нынче осталось. Десятки наших агентов собирают по крупицам все, что имеет отношение к русскому золоту — включая сплетни и досужие вымыслы. Вашей задачей будет для начала выявить в этой «навозной куче» зерна истины. Кроме того, сам Шанхай: при желании здесь можно найти бежавших из России людей, которые если и не имеют прямого отношения к украденному либо похищенному золоту, то знают о тех, кто имеет такое отношение. Мы поможем вам разыскать этих людей, Берг! Да и ваше Бюро детективных и специальных услуг — превосходный инструмент для таких поисков.

Наблюдая за тем, как Агасфер начал листать бумаги в папке, Осама-старший счел нужным добавить:

— От имени правительства Японии я уполномочен предложить вам вознаграждение за реальные результаты в поисках золота, Берг. Скажем, два процента… Или три?

— Не два и не три, Осама-сан. Я достаточно обеспеченный человек, чтобы торговаться за проценты в таком необычном деле. Давайте договоримся, генерал: мое Бюро принимает ваше поручение по розыску неких ценностей. А клиент, то бишь вы, компенсируете расходы Бюро, если сведения о золоте придется покупать. Ваше поручение я буду выполнять, так сказать, дистанционно. Изучу все имеющиеся материалы и предоставлю вам аналитическую записку с точным географическим указанием наиболее перспективных мест, где можно обнаружить утерянные ценности. Решение о командировании в эти места людей для изъятия ценностей, равно как и выбор способов этого изъятия выбирает уже сам клиент. То есть вы, Осама-сан. Тему итогового вознаграждения пока оставим за скобками — к тому же, скорее всего, я назначу для себя отнюдь не финансовое вознаграждение…

— Это не совсем то, что я хотел от вас услыхать, Агасфер, — кисло улыбнулся генерал. — Но для начала сойдет и такая договоренность. Теперь вот еще что: я пришел к вам со своим сыном не случайно. Меня переводят на… Скажем, на другой участок работы, а скоро, вероятно, и вовсе сделают ценный подарок по случаю ухода в отставку. С вами вплотную будет работать Масао. Ну, а я — по крайней мере, первое время — буду курировать и координировать его работу. Итак, я оставляю вам эту папку, а завтра жду вас у себя в отеле с соображениями по существу поставленной проблемы.

С тоской бросив взгляд на остатки бренди, генерал выбрался из кресла и направился по дорожке, сопровождаемый сыном.

Проводив гостей, Агасфер вернулся в сад, уселся на кресло-качалку со стаканом бренди. Новое задание японских спецслужб было для него, что называется, из ряда вон. А самое главное — оно напомнило Агасферу о его одиночестве. Не с кем было посоветоваться, не с кем согласовать будущую работу. Не с кем подумать над тем, как сделать эту работу полезной для России. Андрей слишком молод. Безухий Ху далек от русских дел. Медников? Он потерялся из виду много лет назад, и Берг пока не был уверен, что другу юности можно доверять столь деликатную тему.

Вздохнув, Берг снова свистнул, дождался появления Линя и распорядился приготовить автомобиль. У него остался один-единственный советник, к которому Берг обращался в трудные минуты.

* * *

Могила Насти была расположена в самом конце невеликого православного погоста. Но ее было видно издалека — черный мраморный крест и две уже достаточно подросшие березки по обе стороны, словно часовые.

— Ну, здравствуй, Настенька моя…

Нигде и никогда Агасфер столь остро не чувствовал своего одиночества, как здесь — ни в добровольном «заключении» за высокими монастырскими стенами монастыря в далекой Польше, ни в иркутской «эмиграции», ни на острове-каторге Сахалине, где он ожидал предсказанной петербургским начальством войны с Японией. Даже в настоящей японской секретной тюрьме, где он просидел почти месяц, ежедневно ожидая визита палача… Но думалось Бергу под березками всегда хорошо.

Поправив цветы и прикрыв глаза, он стал припоминать первые дни и недели общения с Безухим Ху и китайчонком Линем.

* * *

На закате дня смерти Насти Агасферу стало особенно тоскливо. И поврежденная в «битве» с бочками культяшка нестерпимо саднила. Слоняясь по тихому дому, Берг вдруг вспомнил о китайчонке, продолжающем нести молчаливое дежурство у дома напротив. Он выбрался на улицу, сел на крыльцо и поманил мальчишку.

— Чего тебе надо? Чего ты второй день тут околачиваешься? Есть хочешь? Денег надо?

Китайчонок в ответ разразился пулеметной очередью фраз на родном диалекте: по-английски он, видимо, совсем не говорил. Видя, что белый мужчина его не понимает, китайчонок прибег к международному языку мимики и жестов. Несколько раз произнеся слово «Ху», он сделал пальцами жест, отсекающий уши и показал грязную ладошку, на которой химическим карандашом вкривь и вкось было кем-то написано одно слово: «help»[11].

Агасфер нахмурился: о помощи явно просил Безухий Ху[12]. Вот уж удивительно, подумал Агасфер. И не ко времени: только сейчас ему и дел, что помогать местным бандитам.

— А где он сейчас? — машинально спросил он по-английски, по-немецки и на всякий случай по-итальянски, досадуя на то, что китайчонок вряд ли поймет вопрос. А если и поймет, то не сможет внятно объяснить. Однако ответ был понятен: китайчонок быстро скрестил перед своей неумытой рожицей указательные и средние пальцы обеих рук. Решетка. Понятное дело: тюрьма.

— Ну, а я-то что могу поделать, малец? — вздохнул Агасфер.

Потрепав мальчонку по вихрам, он направился было в дом. Однако на сей раз китайчонок проявил упорство. Он ухватил Агасфера за брючину и опять затарахтел что-то по-китайски, одновременно отчаянно жестикулируя и даже пытаясь что-то изобразить послюненным пальцем на каменной мостовой.

Из всего этого Агасфер понял, что медлить нельзя и что Безухого вот-вот сделают и безголовым, то бишь казнят.

— Ну, тогда придется ехать, — решился Агасфер.

Заглянув к сыну — тот спал под присмотром монахини, — он нашел запасной японский протез, сделанный в свое время для него Осамой. Однако культя распухла, и горловина протеза стала для нее узкой. Недолго думая, Агасфер сделал на ней длинный разрез, кое-как всунул в горловину культяшку и вышел во двор, где скучала под брезентом последняя покупка, которой он хотел поразить Настеньку — новехонький автомобиль «рено». Ездил на автомобиле он, правда, всего один раз — и то под присмотром продавца. Однако вождение показалось ему штукой нехитрой, и он решил, что справится.

Он повернулся к китайчонку:

— Прыгай, «Сусанин», показывай дорогу!

В полутемном помещении полицейского участка, заставленном дюжиной столов, китайчонок оробел. Он издали показал Агасферу на сидящего в углу белого полицейского в статском и спрятался за дверью.

Агасфер неторопливо приблизился к полицейскому. Тот был занят: сосредоточенно открывал бутылку пива. Справившись наконец с пробкой, полицейский с жадностью сделал несколько глотков и только после этого обратил внимание на посетителя.

— Вам чего, мистер? — угрюмо осведомился он. — Кража? Ограбление? Свидетели есть?

— Безухий Ху, — Агасфер отодвинул предложенную ему бутылку пива. — Это мой человек, инспектор. Я слышал, его арестовали…

Мельком глянув на визитера, инспектор покачал головой:

— Такие штуки тут не прокатывают, мистер, — он по-прежнему улыбался. — Безухий, вы говорите? Это же бандит! Как он может быть вашим человеком?

— За что он арестован? — поинтересовался Агасфер.

— А бог его знает, — признался полицейский. — Попался патрулю во время облавы, оказал сопротивление. Кого-то ранил… Потом выяснилось, что он давно в розыске. Суд уже был, мистер!

Прикрыв от наслаждения глаза, он снова побулькал пивом. Опустив бутылку, полицейский удивился:

— Вы еще здесь, мистер?

— Это мой человек. И он мне нужен, — терпеливо повторил Агасфер. — Сколько вам платят, инспектор?

— Чертовски мало, мистер. Хотите предложить взятку? Не откажусь, не откажусь. Только учтите, я человек обидчивый — если предлагают слишком мало…

Взяв со стола карандаш, Агасфер поискал чистый клочок бумаги — полицейский тут же услужливо пододвинул ему какую-то папку. Изобразив цифру, Агасфер перевернул папку к полицейскому. Тот поднял брови домиком:

— Это в «мексиканцах»[13], мистер?

— Если угодно — в фунтах стерлингов.

— Вы умеете делать бедным государственным служащим приятное, сэр! — похвалил полицейский. — Деньги при вас? А это не ваш автомобиль под окном? Угу… Отгоните его за угол, сэр, и ждите.

Полицейский не обманул: через несколько минут он подтащил к автомобилю человека с мешком на голове и со связанными руками. Пересчитывая деньги и прямо-таки мурлыча от удовольствия, инспектор заметил:

— С вами приятно иметь дело, сэр! Но скажите, ради бога, своему человеку, что если он попадется мне на глаза в Шанхае еще раз, его повесят так быстро, что вы — ха-ха-ха! — просто не поспеете со своей «благотворительностью»!

С наслаждением растирая затекшие руки, Безухий буркнул:

— Ты второй раз спасаешь мою жизнь, белый! Это нехорошо: теперь я у тебя в двойном долгу. Куда мы едем?

— Пока ко мне домой. Отдохнешь, приведешь себя в порядок — и ступай куда хочешь!

Усевшись за руль, Агасфер краем глаза заметил давешнего мальчишку, юркнувшего в салон. Китайчонок и спасенный Ху начали оживленно переговариваться.

Загнав машину во двор, Агасфер протянул Безухому несколько купюр:

— Если тебе некуда идти, можешь пожить во флигеле. Скажи мальчишке: пусть купит то, что ты хочешь и принесет туда.

— Как тебя зовут?

— У меня много имен, Ху. Самое короткое — Берг. Можешь звать меня так.

— Это твой дом? — продолжал расспрашивать Безухий.

— Я купил его для жены и сына, — голос Агасфера был усталым, но ровным. — Но он ей больше не нужен: она вчера умерла. Хочешь меня ограбить или убить?

— У нас говорят: если сомневаешься в человеке— не затевай с ним дел. Ты говоришь глупости, Берг! Спасибо тебе. И помни: я дважды твой должник…

Безухий, как скоро выяснилось, не любил долго оставаться в долгу.

Когда Агасфер на следующий день заглянул во флигель, чтобы поглядеть — не сбежал ли гость, китаец обратил внимание на то, что хозяин перестал носить на левой руке искусственную кисть. Безухий без особой деликатности поинтересовался: почему?

Вместо ответа Агасфер засучил пустой рукав и показал китайцу чудовищно распухшую культяшку.

— Руку надо лечить, железный кулак тебе еще пригодится!

Безухий бесцеремонно понюхал обрубок руки с остатками мази, длинно и сложно выругал «белого дурака-доктора», а под конец накинулся на Берга:

— Твоя рука гниет! Еще неделя — и разовьется очень быстрая гангрена. Ты хочешь оставить маленького сына без отца, вань ба да[14]?! Тебе нужен настоящий доктор.

Повернувшись к китайчонку без имени, который как-то само собой прижился во флигеле, Безухий приказал ему найти и привести настоящего доктора. Тот улыбнулся и исчез. А ближе к вечеру привел во флигель толстого китайца в желтом шелковом халате и позвал «на прием» к нему Агасфера.

Опасливо поглядывая на замеревшего в углу Безухого, китаец осмотрел распухшую культю, долго нюхал ее, и наконец произнес несколько фраз, которые Агасфер, разумеется, не понял.

— Нужна небольшая операция, — перевел Безухий. — Он даст тебе опия, но все равно будет больно. Поэтому тебя лучше привязать к стулу.

Агасфер поглядел на руки китайского доктора с черными каемками под длинными ногтями и поинтересовался: а доктор ли это вообще?

— Самый лучший в Восточном Китае, — заверил Безухий и заглянул под крышку своей знаменитой корзинки[15]. — Вообще-то он не лечит иностранцев и простолюдинов, но я сумел убедить его заняться твоей рукой.

— Ты умеешь быть очень убедительным, Ху, — с долей иронии согласился Агасфер. — К тому же ты успел, как я погляжу, обзавестись очередной милой змеей? Приглядывай за ней получше, Ху: я не хочу однажды обнаружить ее в своей спальне.

Безухий только фыркнул.

Тем временем китайчонок по указанию доктора раздул огонь в маленькой печурке и принес полкотелка воды (Агасфер был уверен, что воду он зачерпнул в садовом прудике). Когда вода нагрелась, доктор принялся бросать в котелок какие-то травы и корешки, извлеченные из своего мешка. Когда вода закипела, вслед за травами пришла очередь бутылочек и склянок с жидкостями и порошками, которые доктор также извлек из своего мешка. Процедив готовое варево, доктор поглядел на Безухого и протянул Агасферу грязноватый комок с характерным запахом.

— Этой опий. Жуй! — приказал Безухий, подходя к Агасферу с веревкой.

Он со знанием дела привязал Агасфера к единственному стулу. Тот не сопротивлялся.

Получив свободу действий, доктор наложил на руку выше локтя пациента жгут и без дальнейших церемоний сделал на культяшке два длинных глубоких разреза. Зашипев от боли, Агасфер отвернулся, потерял сознание и в дальнейшие тонкости операции, естественно, уже не вникал.

Очнулся он снова от боли: доктор, сопя, запихивал в длинную открытую рану на левой укороченной руке горячую травяную гущу из котелка. Нашлось применение и отвару: китаец намочил в нем длинную полоску от бесцеремонно разодранной простыни и перебинтовал ею культю.

— Твои кости в руке уже начали гнить, — сообщил Безухий. — Доктор отскреб кость сколько мог и наложил в рану целебных трав. Завтра он промоет рану и заменит травы. Так будет три дня, потом ты поправишься.

— А если нет? — высказал законное предположение Агасфер, морщась от жгучей боли и ругаясь на чем свет стоит.

— Он очень старался. И будет стараться и дальше, — уверил Ху и многозначительно потряс своей корзинкой. — Иначе я засуну этого длинного крайта[16] в его толстую задницу до самого кончика хвоста. Пошли, я провожу тебя до кровати — сам ты вряд ли дойдешь…

В эту ночь Агасфер так и не смог уснуть: культяшка болела так, что не помогал ни опий, ни лошадиные порции бренди. Наутро монашка заявила ему, что не может оставаться в доме, где по ночам воют, мерзко сквернословят и бродят жуткие китайцы с обрезанными ушами. Кое-как уговорив монашку остаться до вечера, Агасфер принялся лихорадочно размышлять над тем, где раздобыть сиделку.

Каким-то чудом он вспомнил о владельце чайного магазинчика Соломоне: во время одного из визитов он приметил в подсобном помещении молодую женщину, которую еврей из Одессы со вздохом представил как свою дочь.

— Бедная Циля, — заметил тогда Соломон. — Старый дурак-отец затащил ее в такие края, где еврейка никогда не сможет найти мужа и нарожать мне внуков…

Циля с удовольствием согласилась поработать немного сиделкой и помочь бедному мальчику, только что потерявшему мать. Увидев малыша, лежащего с поджатыми ногами на боку и молча сосавшего палец, Циля прослезилась и принялась так рьяно ухаживать за Андрейкой, что Агасфер успокоился.

К немалому удивлению Берга, уже через пару дней, к похоронам жены, дергающая боль в культяшке стала проходить. А через неделю опухоль спала, и тот же самый китайский доктор с невероятным облегчением зашил длинные разрезы шелковой нитью. Он наотрез отказался от предложенного гонорара и едва не бегом, придерживая полы халата, покинул флигель со страшным безухим обитателем.

Первые дни после операции Агасфера ощутимо пошатывало, и Безухий водил его к Андрейке, придерживая за пояс и здоровое плечо. Ковыляя проведать сынишку в первый раз, Агасфер попросил своего провожатого накинуть на его бритый и безухий череп какую-нибудь тряпку — чтобы не испугать ребенка. Тот только фыркнул, по своему обыкновению. Однако испугался не Андрейка, а сиделка Циля, едва удержавшаяся от того, чтобы не юркнуть от внезапно появившегося в комнате человека в черной одежде и с голым безухим черепом под кровать.

Сиделку Безухий одобрил. А прописанные доктором пилюли и порошки, понюхав и даже попробовав на язык, забраковал:

— Толстая баба, хорошая! А пилюли выброси — мальчишке нужна компания таких же мальчишек — иначе он никогда не поправится.

— Где ж их взять, мальчишек?

— Завтра будут, — и, повернувшись к вертевшемуся под ногами китайчонку, Безухий отдал ему очередное распоряжение.

И уже на следующее утро в детской комнате Андрейки оказалось четверо китайчат мал мала меньше. Они робко вошли в дом, держась за подолы рубашек друг друга и с почтительным уважением кланяясь Бергу и Циле. Китайчата с восторгом рассматривали заранее закупленные Агасфером для сына игрушки и уже к вечеру первого дня, осмелев, вовсю играли у кровати в солдатиков, строили из разноцветных кубиков башни и катали за веревочку паровоз с вагонами.

«Рецепт» бандита оказался верным: поначалу Андрей смотрел на шумную суету вокруг своей кровати столь же равнодушно, как и прежде. Потом каждодневные доклады сиделки изменились:

— Михаил Карлович, Андрюшка уже не отворачивается и смотрит на них! Явно интересуется…

— Господин Берг, ваш сын перестал сосать палец…

А через неделю Циля ворвалась в кабинет Агасфера с радостным сообщением:

— Я за водой пошла, возвращаюсь — а Андрейка вместе с нехристями этими на полу играет!

С тех пор про шок в доме уже не поминали.

* * *

Берг достал платок, смахнул легкую пыль с креста.

— Вот таким образом, Настенька, — пробормотал он. — Прости, что Андрея сюда нынче не взял. Негоже, конечно, могилы предков забывать — но молодежи, по моему разумению, больше вперед глядеть надо!

Помолчав, он прислушался к тонким посвистам ветра в ветках берез, словно ожидая услышать ответный шепот.

— Если доведется поехать в Россию, возьму Андрюшку с собой. Опасно? Конечно, опасно! И все ж возьму: пусть на родину поглядит!

На колени Агасферу слетел березовый лист. Он взял его, покрутил перед глазами, понюхал.

— Одобряешь, стало быть, Настенька? Спасибо, родная! А мы к тебе вернемся, право слово! Не оставим тут одну…

 

Глава третья
Первые прикидки
(Шанхай, 1920 год)

Господа, я проштудировал предоставленные вами документы и полагаю, что в них есть несколько отправных точек для более внимательного изучения. Шансы на успех я пока оценивать не буду: русские в таких случаях говорят: «как бы не сглазить!» Поэтому сейчас я предлагаю всем вместе порассуждать над моими выкладками. Я буду крайне признателен, если вы найдете в них слабые, спорные, либо противоречивые моменты. Не бойтесь меня этим обидеть, господа! Лучше обидеться сейчас, чем потратить массу времени и усилий на напрасные хлопоты.

Агасфер откинулся на спинку кресла и бросил быстрый взгляд на замерших в неподвижности японцев.

— Итак, точка поиска номер один: Казань!

Осама пошевелился и отрицательно качнул головой:

— Погодите, Берг: во-первых, в прошлый раз вы упоминали высокую степень порядочности подполковника Каппеля. Судя по тому, что я слышал о нем, вы правы. Если в банковском хранилище Казани что-то и пропало, то это какая-то мелочь. Стоит ли об этом упоминать? И во-вторых: Казань и Самара — слишком глубокий тыл Совдепии. Даже если там что-то и осталось, никто не позволит нам с «лопатами наперевес» искать мифическое золото в тех краях.

— Что касается первого вопроса, господа: полагаю, что в имеющихся описях золотого запаса зафиксирована отнюдь не мелочь! Итак, 13 октября 1918 года золотой эшелон прибыл в Омск, и запас империи был помещен в Омское отделение Госбанка, под присмотр Комуча[17]. Напомню вам, что щепетильный до болезненности подполковник Каппель сдал новым хозяевам свой огромный «трофей» по описи. Когда через месяц с небольшим, 18 ноября, адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем России, и Комуч доверил ему золото, адмирал подтвердил размер принятого от подполковника запаса — с каппелевскими описями все сошлось до копейки. Однако обратите внимание, Осама-сан: во всех описях упоминается только золотой запас империи! А ведь кроме него, в казанском хранилище был и другой «презренный» металл! В документах упоминаются золотые оклады икон, части инвентаря Главной палаты мер и весов, а также коллекция самородков Горного института — все это не входит в официальную казну империи.

Старший и младший японцы переглянулись.

— Нельзя ли поподробнее, господин Берг? — попросил Осама-младший. — Что это за части инвентаря Палаты мер? И самородки… Насколько велика коллекция самородков?

— Что касаемо Главной палаты, то речь идет о прототипах мер веса — фунтах, метрических килограммах и так далее. В ежегоднике «Коммерческой энциклопедии» за 1856 год упоминается, к примеру, что только золотых эталонных гирь в Палате на то время было около 4 пудов. А коллекция Горного музея содержала свыше 50 пудов только золотых самородков уникального веса и форм. Это — по данным «Коммерческого вестника» 1890 года — и за два прошедших до переворота десятилетия, полагаю, коллекция самородков тоже изрядно «потяжелела»! Среди экспонатов был и так называемый Большой треугольник — огромный самородок весом 2 пуда 7 фунтов и свыше 90 золотников[18].

— Вы нашли эти данные в шанхайских библиотеках? — недоверчиво прищурился Осама-младший.

— Если вам интересно, господин капитан, то эти данные я раскопал несколько раньше: в 70–90 годы прошлого века я был хранителем монастырской библиотеки в Южной Польше. Мне попалось тогда и несколько официальных ежегодников на «золотую» тему: предстоятель монастыря был человеком разносторонних увлечений. И вот как-то отложилось в памяти…

— Я же тебе говорил, Масао: у господина Берга энциклопедическая память! — от души рассмеялся Осама-старший и тут же посерьезнел. — И вы полагаете, Берг, что все это неучтенное в описях золото можно найти?

— Полагаю, что в принципе можно. Тем более что в вашей папке есть любопытная ссылка на то, что подполковник Каппель, посадив основную часть своей дружины в вагоны, сам с небольшой группой офицеров и штабным сейфом выбирался из красного окружения через старомайнские и мелекесские леса. Причем в леса эта группа зашла на трех подводах, а вышла пешим ходом! Возникает закономерный вопрос: зачем им вообще нужны были подводы?

— Может, штабные сейфы? — предположил Осама-младший. — Это же тяжесть!

— Само собой, господин капитан! — усмехнулся Берг. — Но вот скажите мне, как человек военный: к чему бы Каппелю так дорожить сейфом саженной высоты, почти двухаршинной ширины и толщиной не менее аршина?[19] Вы представляете себе, сколько может весить один такой даже пустой сейф из серии штабных? Не меньше 10 пудов, капитан[20]…

— Насколько я помню, в документах есть упоминание о картах, каких-то документах и наградах погибших в боях с большевиками офицеров дружины Каппеля, которые тот непременно хотел сохранить…

— Глупости, капитан! Во-первых, группа Каппеля вышла из лесов пешим ходом — надо думать, сохранив и карты, и награды боевых товарищей! По-вашему, она сложила свои раритеты в узелки?

— А какова ваша версия, Берг? — перебил Осама-старший.

— Она очевидна: Каппель прихватил с собой и часть золота. Боже упаси — не из золотого запаса империи! Те ящики имели специальные отметки и маркировку. Думаю, что он обратил внимание на другие ящики — без герба империи и специальных пометок. Скорее всего, это были самородки и гири из Палаты мер и весов: вряд ли дружина Каппеля покусилась бы церковную утварь. Учтите: на тот момент подполковник еще не присягнул Верховному правителю России и не знал, что будет воевать под его началом! Но бороться с большевиками он собирался и дальше. А впереди осень, потом зима — кто бы снабдил его войско оружием, амуницией, продовольствием? А что касается сейфа… Его взяли для отвода глаз. Или для того, чтобы, найдя в лесу подходящее местечко, использовать его в качестве емкости для сохранности золота.

— Пока это просто версия, барон, — покачал головой Осама-старший. — Версия, ничем не подкрепленная! Я бы даже назвал эту версию утопией: нам никогда не забраться в тылы красных так глубоко!

— Согласен, Осама-сан! К тому же всякое расследование, как известно, требует наличие свидетелей. Наше же следствие характерно тем, что почти все свидетели либо погибли, либо исчезли, растворились на огромном пространстве от Самары до Владивостока. Во всяком случае, вряд ли они выстроятся у моего дома с показаниями. Надо их найти, что, разумеется, далеко не просто! За подводами Каппеля могли следить местные жители, партизаны, или просто мародеры. Возможно, в лесах офицеры случайно наткнулись на грибников — сентябрь, генерал, в России — время грибное! И наконец: я тоже не профан в географии и отдаю себе отчет в том, что на сегодняшний день добраться до мелекесских лесов практически невозможно. Но ситуация может измениться, Осама-сан! К тому же не надо сбрасывать со счетов и то, что в глубоких совдеповских тылах осталось множество групп партизан, не симпатизирующих советский сласти. Так что кто знает, как оно завтра повернется? Будем иметь эту географическую отметку в виду — пока только иметь!

— Хорошо, Берг. Берем лесную точку на заметку. У вас есть еще идеи?

— Есть. Когда золотой эшелон адмирала уже ушел в сторону Иркутска — Верхнеудинска, в распоряжении начальника тыла армии Колчака генерала Петрова осталось 63 ящика с золот

...