Алик Гасанов

Ода семейным трусам

Сборник рассказов №21

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Алик Гасанов, 2018

Очередной сборник небольших рассказов о жизни, про жизнь и за жизнь. Неплохое чтиво в дорогу. Соцреализм, юмор и просто хохма.

Угощайтесь!

16+

ISBN 978-5-4490-8928-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Ода семейным трусам
2. ФЕДЯ
3. НЕХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
4. КАК СОБАКИ, ЕЙ-БОГУ!..
5. БЕЗ ОСОБОГО НАЗВАНИЯ
6. МОЛОКО
7. ОДА СЕМЕЙНЫМ ТРУСАМ
8. УРОКИ
9. СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА
10. ПАПИРОСЫ, КОТОРЫЕ КУРИЛ ВАЛЕРИЙ ЧКАЛОВ
11. ПАША
12. СВЕТА
13. ХРОНИКИ В АРМИИ
14. ЛИЛЕЧКА
15. ПРО ПОПУ ВСЕРЬЁЗ
16. ПРО КОБЫЛУ

ФЕДЯ

И даже не вздумайте так его называть, я вам серьёзно говорю. Это для Марии Михайловны он «Федя», потому как знакомы они с Марией Михайловной уже десять лет. А вообще кота зовут Фидель. Покойный муж Марии Михайловны весёлый мужик был. Он на Кубе несколько лет проработал, и вот кота назвал так. И Фидель не возражал, потому как кот он умный и хорошо воспитан. Здоровенный теперь пушистый котяра средних кошачьих лет, я имею ввиду. Трёхцветный красавец, который ввиду своих солидных габаритов бегать находит постыдным, и ходит всегда спокойным шагом, высоко подняв голову и хвост. Да и чего бегать-то, когда Мария Михайловна ходит медленно? У неё поясница. Фидель с Марией Михайловной каждый вечер ходят в школу №-80 по ул. Мурысева, моют там полы во втором крыле, на первом, втором и третьем этаже, между прочим.

… — Вечно ты не дослушаешь, Федька, а спорить лезешь…, — ворчит Мария Михайловна, устало выжимая тряпку. Струя звонко гремит в ведро, эхо дробит шум, раскидывает его гулким горохом в пустых тёмных коридорах, — Пятый и шестой мы помыли, а седьмой — закрытый стоит… Я чё, не помню что ли?..

Кот отворачивается, сидя неподалёку, улыбается слегка, еле слышно усмехается:

… — Это шестой закрытый стоит… Тетеря…

… — Ну так вот…, — не услышав этого, продолжает Мария Михайловна, распрямляясь наконец, и шурует шваброй длинную тёмную полосу на скользком холодном и пыльном полу, — А она ему и говорит, мол, я вас конечно понимаю, мол, вы тоже очень приятный человек, но и вы меня тоже поймите, мол, я совсем не такая женщина, чтобы с женатыми мужчинами шуры-муры крутить, и, тем более, вы извините, Луис Альберто, а я уже обещала свою руку и сердце, мол, вашему сыну дону Сильвио, между прочим… Во-о-о-от… А он к ей всё липнет и липнет, мол, жить без вас не могу, говорит, жену и детей брошу, а вы будете моей и так далее, иначе мне жизнь больше не мила, сволочь, короче говоря, а не мужик…

Фидель уже давно не смеётся над этими бесконечными пересказами, но не мешает теперь рассказывать, а то Мария Михайловна часто обижалась раньше:

— Федь! Да ты слушаешь, или чё?.. Я кому рассказываю-то?..

А Федя чё-то задумался, и зашёл в туалет для девочек. Странный запах тут. Совсем по другому пахнет. Пацанячий тубзик и грязнее всегда, и на стене чё только не стирали они уже с Марией Михайловной, а девчачий туалет пахнет как-то особенно и интересно.

… — Ну так вот…, — найдя кота глазами, продолжает Мария Михайловна, — А потом его жена всё-таки застукала. К йим гости пришли, а ейный муж в соседней комнате с этой сучкой давай миловаться, а жена мимо комнаты идёт за шампанским, и вдруг видит, как этот Луис Альберто с той рыжей голые в постели курят… И он такой давай, короче говоря, за женой бежать, мол, ты не правильно всё поняла, и мол, люблю тебя больше жизни, а сам на ходу трусы надевает, и та рыжая тоже голая в ванну идёт с сигаретой, а гости такие смотрят… Тфу, отдышусь…, — опершись на швабру, Мария Михайловна капает водой с больших чёрных резиновых перчаток, оглядывает проём, — Вот там чуток осталось… В коридорчике… И домой пойдём, Федь…

Кот молча оглядывает вымытый пол. Пыльная полоса почти белая, а вымытая — мокрая, тёмно-серая в светлых пятнышках. Похоже на тонкий слой грязного льда на асфальте. Мать его как-то привела к магазину. Первый раз в жизни из подвала разрешила выйти. Повела вдоль дома, прижимаясь к стеночке. Останавливается, показывая, что тут надо остановиться, оглядеться. Потом прибавила шагу, перебежав дорогу:

— Ну чего ты?!.. Давай бегом!..

И они пришли к большому высоком крыльцу, и сели возле протоптанной в сугробе тропинки, и мимо проходили люди с пакетами в руках.

… — Какой халёсинький…, — девочка, укутанная в шарф до самых глаз, протянула мокрую красную ладошку, погладить хочет.

— Не трогай, Валюш.

— Ни чё, ни чё…, — заметив, как Фидель напрягся, мать успокаивает, — пусть погладит. Таких бояться не надо… Они и покормить могут.., — запомнив как следует девочку, кошка опять уставилась в людской поток. И люди заходили-выходили, и дверь мягко захлопывалась, выпуская облако душистого пара.

Пропуская одного-другого, мать тонко тянула «мяу» для некоторых, выбирая в основном старух, поднимала лапу и глядела им в глаза:

— Люди добрые… Возьмите сыночка моего…

(большая благодарность за подаренный сюжет Марине из Воронежа (betti)

НЕХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК

…Да-да, именно так про меня и говорят обычно. Нет, публично в лицо меня уже давно не оскорбляют. Недели две уже прошло, небось. А вот в спину обязательно скажут, я заметил: «Нехороший он человек, мол… Гасанов этот…» И улыбаются почему-то. Как всегда при встрече происходит:

— Здрасти, мол.

— Привет, Алик.

— Как вы сегодня?

— Да нормально всё, спасибо вам. А у тебя как?

— Хорошо.

И улыбаемся мы друг-другу, и я киваю, проходя дальше, а они смотрят мне вслед долго, и вздыхают тепло:

— Нет… Нехороший он всё-таки какой-то…

А как тут хорошим-то быть?

У нас магазин новенький открыли, к примеру. «Смешные цены» называется. И пошло-поехало…

Народ в магазин заходит спокойно, а через минуту вылетает оттуда, роняя вещи и спотыкаясь, ухохатывается до икоты. Что-то невозможное. Мужчина зашёл солидный. Интересуется, ибо во всю стену огромадный красный баннер повесили: «Смешные цены!». Через пять минут вылетает весь красный от смеха, на ходу женщину сбивает, до клумбы добежать сил не нашёл, прямо на лестнице грохнулся на пол, катается по земле:

— Ой, не могу! Ха-ха-ха-ха!.. Ой, обоссаться можно, граждане!.., — кричит неприлично, вся рожа красная…

А женщинам как быть беременным? А старикам? У которых проблемы с мочевым пузырём… Это ж издевательство!..

А я тут при чём?

А они про меня, мол «… вот посмОтрите!.. Он возьмёт вас вежливо за руку, и поведёт настойчиво, и обязательно выведет вас из себя! Вот увидите!», — говорят.

И опять же эти выборы.

Здоровенная бюллетень с розами и счастливыми лицами — «Голосуй за своё будущее!»

И список кандидатов:

1. Вороватов Н. Ю.

2. Трепачёв А. С.

3. Простомразин К. Н.

4. Сучаренко О. Л.

Выбирайте! Кому бы вы доверили своё будущее?

У меня в то время хобби было — работать.

Хобби — это такая бесплатная работа, которую делают на совесть.

Мы с дядей Колей дерьмо отсасывали. Дренаж в жилом секторе. Подъезжаешь на илоотсосе, суёшь толстую шлангу в дренажный колодец, и сосёшь. Дядя Коля в своём деле дока. Отсасывал — пальчики оближешь. Потому что знает своё дело человек. Всё чётко и быстро — сунул, отсосал на совесть, и порядок. Хвалили его. Так и говорили про дядю Колю — «Николай-то наш в этом деле первый мастер! Он-то уж как отсосёт, так отсосёт!» С любовью работал человек.

А про меня всё в спину: «Нет, товарищи! Нехороший он… Вроди бы и приятный со спины парень, а… Нехороший он человек, вы смотрите!»…

Странно всё это.

****

КАК СОБАКИ, ЕЙ-БОГУ!..

Только что наблюдал, тороплюсь записать, пока свежо предание.

Прямо сзади моего дома девушка проходила, красавица. Чего-чего, а красивых женщин в Тольятти, хоть снопами складывай, а эта как-то особенно хороша. Идёт вся такая, бёдрами покачивает, в руке поводок, на поводке собачка. Есть такая порода, знаете, что-то вперемешку от пекинеса с поросёнком, короче породистый чистенький пёсик. И вот идут они чинно, гармонию красоты начала осени подчёркивают, и тут навстречу им из-за угла дома выходит приятная дама средних лет, и у дамы на поводке такса такого же возраста, и откормленная, как носорог. И шо ж вы думаете? Нет, со стороны всё было привычно — женщины прошли мимо друг-друга, сдерживая собачек, которые перекинулись парой фраз, и пекинес даже чуть-чуть перестарался с эмоциями, а такса вдогонку даже лапкой шоркнула нервно, но это тогда, когда вы не знаете собачьего языка. А для сведущих налицо произошла на удивление безобразная сцена среди бела дня. Аж воробьи смолкли и потом ещё долго давились смехом.

Такса начала первой. Ещё издали она вдруг натянула поводок, и выкрикнула, не здороваясь:

— Опять ты тут шастаешь, чучело?

Пикинесиха покраснела и визгливо прокричала нецензурно (опустим). И такса продолжила издеваться, да так, что пикинесиха перешла на безобразный крик.

… — А тебя наверное поделить не могли? Да?, — кричит, — Поэтому такая длинная?.. Один за уши держал, а другой за попу тянул?.. Сосиська!..

— А тебя наверное в попу надували, а потом немного спустили!.., — такса залилась злым смехом, перекрикивая, — Вон сколько шкуры лишней!.. Позорище!..

— Дура!, — кричит та, пытаясь поводок порвать.

— Сама дура!..

— Дура-дура-дура-дура!!..

— Сама дура!..

Короче говоря, ужас, чё творится…

Хозяйки собак тянут поводки в разные стороны:

— Ну пошли, Джесси… Пошли…

— Ха-ха-ха-ха!!.., — такса аж подавилась смехом и к удовольствию воробьёв кричит на весь двор, — «Джесси»!.. Вы слыхали?… Какая нафиг ты «Джесси», чучело?..

— Сама чучело!.., — взбесилась пекинесиха, опять кидается, слюной брызжет, — Глиста длинная!.. Тфу на тебя!..

— «Джесси!"… Ха-ха-ха-ха!.., — издевается такса, — Сморчок пучеглазый!..

— Сама ты сморчок!..

И их растянули в разные стороны.

И чего они не поделили, ума не приложу…

БЕЗ ОСОБОГО НАЗВАНИЯ

…Подрался впервые в жизни я помню в пионерском лагере. Нет, я и раньше был подраться не дурак, но так вот, чтобы долго и упорно дубасить друг-друга, один на один, при куче свидетелей… Всё по честному. И чего мы тогда? Не знаю в чём усмотрев оскорбление, высокий парень вдруг подошёл ко мне после обеда, и запросто смотрит в упор:

— Пойдём выйдем?

«Пойдём выйдем» был наш мальчишеский сигнал. «Выйти» можно было спросить и в открытом поле. Это значит, что надо отойти в укромное местечко, и вот тут уже надо держать ухо востро… Научили уж… Как-то мы так вот «вышли» с одним. Я был с другом Серёгой, а их четверо. И один из них предложил мне выйти. Мы зашли за школу, и я на миг присел на лавочку, затянуть разболтавшийся шнурок. Поднимаю голову, и тут же получаю мощнейший удар ногой в лицо. Сидя. Взбешённый этим подлым манёвром, я «уработал» чувака так старательно, что меня еле оторвали от него. Домой я пришёл, вся рожа в крови. Очки он на мне своей ногой раскрошил. Я целый час осколки выковыривал под завывания ужаса сестрёнки, пока родителей дома не было.

А ещё бывает, что тебя, как телёнка, приглашают «выйти», и идёшь ты, такой дятел, не подозревая, что тебя ведут бить толпой. От таких казусов у меня осталась привычка приискивать глазами на всякий случай орудия обороны и пути возможной эвакуации. А ещё очень пригодился мне всегда пример моего дядьки Вадима. Как-то я наблюдал, как в чужой шумной компании моего дядьку пытались вот так вот «вывести». И по весёлому его взгляду я видел, что дядька вычислил их подлую уловку. И вот дядька усмехается смелому ухарю в лицо, и громко вопрошает:

— А чё тебе? Тут не нравится, что ли?

Сразу заметно напряглись несколько наблюдателей по углам, и ухарь эффектно на понт берёт дядю:

— Чё, зассал?

И тут же получает удар в нос, и контрольный подсрачник под зад.

Не ожидавшая такого оборота «свита» дёрнулась, но онемела и замерла. Дядя мой человек душевный, но лучше его не нервировать.

Борзым своим взглядом обозначил он каждого из свиты, и мягко спрашивает поверженного, который согнулся буквой «гэ»:

— Тебе ещё добавить, или хорош?, — и ко мне поворачивается, а я стою не живой и ни мёртвый, а у того мужика кровища хлещет, как из графина, — Пошли, Алик. Видишь, тут сколько шакалов собралось…

И уходим мы такие неспеша…

Так же ярким примером разумного использования подручных средств в ведении боя я могу предложить метод моего отца, да пошлёт ему Всевышний здоровья, радости и долгих лет жизни.

Отец мой всю жизнь шоферил.

Как-то довелось ему возить солдат на работы. Стройбатовцы. Автобус «ЛиАЗ», если кто помнит. И вот на этом «ЛиАЗ"е отец возил солдат из части на одну из строек города, за несколько километров от нашего посёлка. И мне, пацану 5-6-ти лет, часто доводилось «помогать» отцу в работе.

До сих пор помню этот необычный запах.

Солдат человек сорок. В автобусе мощный запах гуталина и портянок. Все одеты одинаково. Заходят-выходят по команде. Время ещё тепло (даже я без шапки!), а они в серо-голубых квадратных шапках… Глазею на это завораживающее зрелище, и вижу какое-то напряжённое внимание на лице отца. Вон уже в десятый раз он посмотрел в зеркало заднего вида, осматривая салон автобуса, головой укоризненно качает, языком цокает.

Несколько дембелей во главе с сержантом откровенно издеваются над одним.

Длинный, как жердь, тощий нескладный солдат, бледный и конопатый, перепуган, глаза таращит, трясётся аж. А эта компания не отстаёт от него. Чё он натворил? Сначала они ему ремень затянули до отказа. Потом заставили стоять в проходе по стойке «смирно» с отданием чести, не держась за поручни, и строго следили, чтобы он не сошёл с места при качке автобуса, сопровождая каждое замечание то подзатыльником, то пинком по зад. А сержант всё норовил дать ему под дых, и несчастный пугался, тут же опуская руку, и это строго каралось и всё начиналось снова.

Я с интересом наблюдал за этим, не понимая правил такой игры. Несколько солдат всякий раз громко смеялись, а остальные хмуро отворачивались в окна, и я улыбался на хохот, так и не понимая, в чём состоит забава, когда отец плавно притормозил на пустой обочине:

— Слышь, земляк!.. Заканчивай уже там!

Все повернули головы, смотрят на отца, выглядывающего в проход, и тот продолжает твёрдо:

— Отстань от него.

Сержант улыбается, брови поднимает:

— Чё?..

— Чё слышал!, — отец смотрит не мигая.

Повисла пауза, только двигатель урчит мерно. Кто-то из дембелей хихикнул, и сержант с усмешкой бросает:

— Ты лучше не лезь в не свои дела, паря… А то…

Другой дембель отвешивает сзади стоящему лёгкий пинок, и опять несколько смеются выжидающе.

А отец выдерживает долгий взгляд, глушит двигатель…

… — Ты чё?, — сержант повеселел, а глаза забегали, — Побазарить со мной решил?.. С нами.., — по проходу идёт, и за ним тут же встают ещё несколько, один на ходу снимает ремень, на ладонь его наматывает бляхой на кулак, — Ну пойдём-пойдём… Ха-а… Побазарим…

Потом я видел в окно, как отец быстро вышел за ними, и у отца в руке оказался кусок троса в сантиметр толщиной, сложенный в несколько раз, как шпагат. Сержант развязно сунул руки в карманы, и скривил лицо презрительно, что-то втолковывая насмешливо, и остальные стали обступать полукругом, а отец пошёл боком, не давая взять себя в кольцо, и тот, что с бляхой, сделал резкий выпад, замахиваясь… Схватив его за шиворот, отец круто повернул и отпустил, и тот упал. И отец стал махать своим тросом, словно лошадей погоняет, щедро шпаря каждого, кого достанет. Особо досталось сержанту. Те стали разбегаться, а сержант побежал в сторону утренней зари, и в лучах малинового солнца я видел, как сержант споткнулся и упал на четвереньки, а отец, ни на шаг не отставая, огрел его по спине ещё несколько раз, и тот обхватил голову руками и корчился на земле, что-то крича, а папаня, совсем запыхавшись от бега, ещё чего-то объяснял ему, лежачему, коротко и резко, и потом медленно пошёл к автобусу.

— Пешком дойдёте!.., — зло крикнул он стоящим поодаль дембелям, — Дорогу знаете?, — и мы поехали дальше в гробовой тишине, только в зеркале нет-нет да сверкнёт суровый взгляд моего папани…

Когда мы ехали обратно в пустом автобусе, компания хмуро шагала по пыльной обочине, и смотрела под ноги… Отец усмехнулся, осмотрев их сверху, и весело посмотрел на меня:

— Понял?..

****

МОЛОКО

«… Вы так замечательно описываете моё детство. Спасибо вам, Алик!» (из комментариев, Айгуль Ж., г. Самара)

…Когда несёшь молоко в эмалированном бидоне, самое главное постараться не бежать. Во-первых, молоко начинает плескаться вам на колено, дребезжа крышкой, во-вторых, если как следует долбануть донышком о ступеньку или бордюр — на бидончике обязательно отколется белая эмаль, обнажая на удивление чёрную жесть, и будет некрасиво, и бидончик сразу станет старым, и будете вы потом ходить за молоком со старым бидоном, как дураки, понятно?

Мама давала мне бумажный рубль:

— Молоко принеси, сынок, только не задерживайся, у меня тесто подошло уже…

И я скакал по лестнице с бидоном, выходил перед подъездом, и задирал голову:

— Э! Дя!..

Надо было крикнуть два-три раза, и с пятого этажа выглядывала рожа моего дружбана Эдика:

— Чё ты?

— В магаз аля? Матушка за молоком послала…

— Ща, — Эдя смачно харкал вниз, и, ещё не убрав головы, орал через плечо, — Ма?.. Нам в магазике надо чё-инть?..

И я даже слышал чего-то голосом Эдиковой мамы, и через минуту мы уже вдвоём шуровали к магазину:

— Сява!.. В магаз пойдёшь?..

— Щас!..

И Сява с трёхлитровой банкой в авоське догонял нас на углу.

Короче говоря, к магазину мы направлялись как правило целой делегацией. Димка даже сестрёнку за руку вёл. И мы всей оравой неслись на перегонки что есть мочи…

…На площадке перед магазином ставили здоровенную жёлтую бочку на колёсах, с белой надписью «Молоко», а к бочке протягивали резиновый шланг с водой (продавщица всё время чё-то моет там), и тут же выстраивалась длинная кривая очередь. Мы с Эдей занимали очередь, оставляли Сяву с Димкой, и солидно шли в магазин. За булками. Расчёт отработан и отточен. На мамин рубль я куплю три литра молока по 24 коп. за литр, и на сдачу у меня выходит законный стакан томатного сока по 9 коп., и сладкая булочка, тоже 9 коп. штука. В углу магазина на алюминиевых штативах стоят стеклянные конусы. Виноградный сок, яблочный, томатный. Тут всегда можно поесть на ходу. Варёные яйца, котлеты, пирожки. Продавщица крутит краник, из огромной морковки шумно с пеной в стакан льётся мой любимый, томатный. Рядом в стаканчике солонка с ложечкой. На столике самодельная табличка, написанная красивым почерком, сложенная «домиком» — «Уважаемые покупатели! Просьба яйца в соль не макать!»

И мы солидно съедали по пол моей булочки, запивая холодным и густым томатным соком, и оставляли вторую Эдину булку «на потом», и возвращались в очередь, а в магазин шли Сява с Диманом…

…Струя молока мощно и смешно журчала в бидон, усталая продавщица бросала мокрыми руками мелочь в свою тарелку:

— Следующий…

А назад мы уже не торопились.

Не спеша мы переходили от лавочки к лавочке, жуя «вторые» булки, и запивая их молоком прямо из бидонов.

Домой я возвращался с полным пузом.

… — Ну ты где ходишь?, — выбегала из кухни мама вся в муке, — Давай быстрее!.. Тфу, ёлки-моталки!.. Алик!.. Тебе два бидона давать, что ли?.., — мама заглядывала в бидон, задумывалась, — Да не… Хватит, наверное, и опять мчалась на кухню, а я проходил в комнату и грохался на диван спиной, широко раскидывая руки:

— Фу-у-у… Устал я чё-та…

А с улицы уже орали:

— А!!.. Ля!..

****

ОДА СЕМЕЙНЫМ ТРУСАМ

Если ваш супруг всё же заслужил своим поведением некую приятность, берите на вооружение беспроигрышный вариант моей жены — предстаньте пред благоверным в его семейных труселях. Только подстройте, чтобы это был неожиданный, случайный такой сюрприз. Я, к примеру, продрав с утра очи, влеку как-то свое бренное тело в ванную, открываю дверь, а над ванной склонилась моя зазноба (ванну моет), и зазноба в моих труселях семейных (с утра стирку затеяла, всё перестирала, бельё развесила, и заодно и всё своё перестирала, и на скорую руку в мои семейные трусы запрыгнула, пред тем, как самой принять душ). И супруга такая поворачивается на звук, и я вижу, что на ей вапще кроме моих труселей ни чего нема. Потрясающе… Сколько лет живу — со всей ответственностью заявляю: Ни что так не делает женщину обворожительной, как семейные трусы её мужа. Семейные трусы неожиданно подчёркивают пикантные линии бёдер, доходя моей супруге до колен, эффектно выделяют талию, и потрясающе гармонируют на фоне женской груди.

Убедившись, что я самостоятельно очнуться не смогу, жена разворачивает меня к раковине и закрывает дверь:

— Чё вылупился?

И я чищу зубы, сверху поглядывая, как жена заканчивает возиться с ванной.

Когда женщина согнута пополам над ванной, я замечу, её талия становится как минимум на 12,7% тоньше. А здоровенные мои труселя торжественно подчёркивают эту пикантность, увеличивая эффект в несколько раз, словно бальное платье на фрейлине с корсетом.

И я опять застываю в ступоре и зубной щёткой во рту, не в силах даже моргнуть, и жена поворачивает красное лицо:

— Ой, Алик… Отвали! Дай я закончу, наконец!..

— Ды пожалуйста…, — я неистово чищу зубы, всем видом показывая, как я ей не мешаю, — Я чё, мешаю тебе, что ли?..

— Конечно, мешаешь!.. Вали отсюда, говорю!.. Иди вон… чайник поставь!..

— Да поставил уже…, — странно, почему моя жена, даже когда очень сильно вспотеет, совершенно не пахнет? Я как вспотею, воняю, как боевой конь, кажись, а жена вся взмокла с этой ванной, вон завиток прилип к мокрой шее, а запаха вообще нет… Даже наоборот, очень даже…

… — Отвали отсюда, я тебе говорю!..

— Да щас, зубы почищу…

— Тебе чё, пендаля дать?, — жена распрямляется, замахиваясь тряпкой и хмуря бровки, и её грудь воинственно наставляет на меня два тёмных соска, и жена перехватывает мой взгляд, и, краснея, начинает закипать, разворачивая меня, и пиная мягкой коленкой под зад, — Иди отсюда нафиг, я сказала!.. Пять минут спокойно не дают!.., — орёт она мне вслед, захлопывая дверь.

И иду я, отвергнутый и униженный, на зов чайника, и вижу в зеркале коридора свою улыбающуюся рожу, измазанную зубной пастой…

Да-да! Семейные трусы — вот залог крепкой семейной жизни. И не зря они «семейные», кстати!..

И чего они «семейные»?.. «Для ношения в семье», что ли?..

Семейные трусы — это надёжно, тепло, уютно и прочно, товарищи.

Спросите любого мужика, и, если он порядочный человек, он полностью подтвердит мои доводы.

Семейные трусы — гарант благополучия и надёжного развития взаимоотношений, если хотите.

В войну, рассказывали, одними семейными трусами, порванными в лоскуты, можно было целому взводу раны перевязать. А половые тряпки из семейных трусов? А окна в машине протереть?.. Это ж вещь! Ей сносу нет вовек!.. Да и вообще. В труселях семейных только себя человеком можно почувствовать. Бежишь бывало и в жару и в холод, бренчишь хозяйством, словно тройка гнедых, жить хочется! А в плавках? Разве ж это возможно? Подонок какой-то придумал эти плавки, уверяю вас. Это же издевательство какое-то!..

Только семейные трусы! Вот что объединяет приличных мужчин всех конфессий, возрастов и национальностей. Сколько семей они сохранили! Сколько полов и окон вымыли! Воистину — незаслуженно мы дань уважения не воздаём этому прекрасному предмету нашей жизни. И сантехник в подвале, и космонавт в космосе, и водитель в дальнем рейсе, и сынок мой сейчас за партой — любой нормальный мужик надёжно и бережно защищён ими.

Слава семейным трусам, товарищи!

****

УРОКИ

… — А потом прискакала лягушёнка в коробчёнке на… своих лошадиных конях…, — сынок зевает, уже еле-еле борясь со сном.

Уроки, будь они не ладны. Времени ещё десяти нет, а мы оба измудохались с этими уроками. Пересказывать ещё пол текста, а сынок уже лыка не вяжет.

— Каких «лошадиных»?..

— Ну, на своих конях, короче говоря…

— Ну?.. А потом чё?..

— Да я запомнил, па…

— Давай-давай, пересказывай… Опять трояк схлопочешь. Конь лошадиный…

Недавно чего-то разговорились, и сынище меня опять в философию направил.

… — Подожди, — говорит, — Если в Бразилии живут бразильцы, значит Англии — английцы?

— Нет. В Англии — англичане. В России — россияне…

— А в Казахстане — казахстане?

— Казахи.

— Почему?

— Чего почему?

— Ну, смотри, в Алжире, ты говорил, живут алжирцы. Так?

— Ну?

— Значит в… э… в Узбекистане — узбекцы должны быть?

— Узбе-ки.

— Почему тогда в Англии — англичане, а в Грузии? Грузияне?

— Грузины. Ты мне мозги не морочь, Леон. Пересказывай, давай.

Сынок зевает громко и долго:

… — И жили, короче говоря, царь с королевой…

— Царицей.

… — И были у них два умных сына, а третий был… придурок…

— Леон!

— Нет, пап, вот ты смотри. Латвия — латвийцы. Литва — литвийцы…

— Латыши.

— Как это?

— Так это. В Латвии живут латыши. А в Литве — литовцы.

— Хм…, — задумался, задрав брови, — А почему не литвыши?..

— Мозги мне не морочь, говорю! Литвыш! Давай пересказывай!.. Спать пора уже!..

— Нет, ну подожди!.., — опять подсовывает мне раскрытый атлас. Дёрнул меня бес разъяснить дитю, где кто живёт, — Ты же сам говорил — в каждой стране живут разные люди. Так?

— Ну.

— Латвия — латвийцы…

— Латыши.

— Латыши. Литва — литваши…

— Литовцы.

— Литовцы.

— Эстония?

— Эстонцы.

— Белорусия?

— Белорусы.

— Как?

— Чего «как»?

— Почему не «белорусцы»?

— Тфу, ё-моё!.. Пересказывай сказку давай!..

— Щас-щас…, — перелистывает, торопясь, — Швеция?

— Шведы.

— Германия?

— Немцы! Леон!, — я забираю атлас, — Время — одиннадцатый час!.. Давай пересказывай, пей чай, и дуй зубы чистить!..

Сынок вздыхает над учебником, и видно, что голова у него забита совсем не тем, чем надо. Ворчит, совершенно не желая пересказывать:

— И кто это придумал?.. Фиг запомнишь… Венгрия — венгерцы…

— Венгры, — машинально поправляю, — Пересказывай…

…Уже засыпая, зевает во весь рот с закрытыми глазами:

… — Фиг поймёшь… Болгария — болгарцы…

— Спи давай… Болгарец…

****

СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА

«… Мне очень нравится, как совершенно из ничего у вас получается хороший рассказ…» (из переписки Николаева С. В., г. Гомель)

… — И что?, — Вася с порога насмешливо выгибается, лыбится, еле сдерживая смех, говорит, как с маленькой девочкой, — И что?.. Пришла? Пришла, моя хоро-ошая.., — нараспев тянет, головой качая, пританцовывая, — Пришла, моя у-умниница… Заходи-заходи, моя ла-а-апушка!.. Умаялась поди?..

Светлана Васильевна устало плюхается на мягкий потёртый пуфик, шурша пакетами:

— Ой, подожди ты…

— Умаялась, моя хоро-о-ошая…, — напевает кот смешно, обхаживая боками ноги Светланы. Пальцы побелели, пакеты режут, — Садись-садись, моя приго-о-ожая!.. Вон как умаялась…

— Уф, еле допёрла…

— Ви-ижу… «Допёрла».. Шож ты таскаешь такую тяжесть?

— Та какая там тяжесть?.. Тут и…, — ненавистные пакеты осторожно ставит перед коленями, и кот заглядывает сквозь целлофан:

— Мать моя женщина!.. Ты зачем картошку опять притащила?.. Свет!..

— … Вроди понемножку возьмёшь.., — Светлана Васильевна отдышаться не может, — Взопрела вся… Подожди, Вась… Дай отдышусь…

— Ты чё таскаешь стока, говорю?!, — кот смотрит со смешком, — Чай не молоденькая девочка-то!..

— Да как не таскать, Вась?!.. И то надо, и это…

— А кефир на кой взяла? Ха-ха.., — кот прыскает смехом, увидев коробку, врезавшуюся в пакет, садится, обведя себя хвостом, — Мы ещё тот не выпили!.. Свет, ты рехнулась, что ли?.. И ряженка стоит третий дён… И молоко вот-вот скиснет… Тфу…

… — Я тебе говорила — блинчики затеем, всё в прок пойдёт…

… — «Блинчики»!.., — перебивает кот, — Не пронесёт тебя с тех блинчиков?.. Чуть чего, так блинчики у ей!.. И кто их будет есть?.. «Блинчики» твои!..

… — В «Фабрике качества» смотрю — надо, думаю, жидкое мыло не забыть, — Светлана Васильевна охает, наклоняясь, мучительно морщит лицо, снимая обувку, — Тит твою мать… Всё равно забыла…

… — «Забыла»…, — кот уступает место протянутым туфлям, — Голову свою ты не забыла?.. В «Фабрике качества»… Сколько раз говоришь тебе…

… — А на почту не пошла…, — Светлана сидя расстёгивает лёгкую курточку, — Ох, не могу… Совсем запрела… Ну её к бесу, эту почту… Пол дня там проторчишь…

— Горе ты моё луковое…, — кот подождал, пока женщина встанет, кряхтя и постанывая, и идёт следом, задрав хвост, — Иди-иди… Приляг чуток… Сколько раз говорю тебе: помногу не таскай! Нет! Как лошадь нагрузится, и тащит! Опять «Скорую» захотела?..

Светлана Васильевна проходит в комнату, садится на старый диванчик, укрытый пледом, и, посидев минутку, уваливается боком на высокую подушку, поджимает под себя ноги:

— Полежу чуток…

— Полежи-полежи… Спортсменка!..

Василий укоризненно поджимает губы, возвращается к пакетам:

— И помидоров ещё два десятка!!., — хлопает лапой себя по ляжке, — Нет, ну ни… Ц… Ёп… лки-палки… Свет!, — кричит из коридора, — Энаприл утром принимала?..

Та не отвечает.

— Энаприл, говорю, утром пила?..

А Светлана Васильевна уже дышит ровно и чисто, забыв во сне опустить брови, и ладошки сложила под щёку.

— Наказание ты моё…

Вася на цыпочках проходит к окну, легко запрыгивает на стул, потом на подоконник.

По Волге тянется лёгкий прохладный туман. Над Жигулёвскими горами на том берегу облако опустилось на кроны хмурых сосен. Осень зябкая, сырая, всё ближе.

… — Того и гляди снег пойдёт…

Действительно, небо серое горит белым, и пахнет снегом как будто… И воздух свежий всё прохладнее. А солнышко выходит из-за туч на полчасика, и обратно исчезает. Ветра почти нет, но даже самый лёгкий сквознячок гонит мурашки. Прохладно…

Внизу вдоль «речника"* плетётся бабка в платочке с двумя круглыми пакетами.

… — Ещё одна…, — кот усмехается, видя, как бабка устало ставит пакеты наземь, не выпуская из рук, и стоит так пару минут, — Шо за бабы пошли…

Октябрь на носу…

«речник"* — в Комсомольском районе Тольятти так называют парк возле речного порта.

****

ПАПИРОСЫ, КОТОРЫЕ КУРИЛ ВАЛЕРИЙ ЧКАЛОВ

…Как-то случайно я попал тогда «в гости» к своему другу.

Мне было лет тринадцать, и дружбан мой Пашка с совершенно необычной фамилией Гура (а по кличке Гурон), как-то завёл меня домой чего-то. Дома никого, водички попить зашли мы. И я ошалел мгновенно от обстановки в квартире. Сразу выделяло обилие невиданных мною доселе предметов. Превосходная резная мебель, никаких ковров на полу, и сразу по коридору — удивительного вида комната.

— Сюда мне папа не разрешает гостей заводить, — Гурон вручил мне стакан с газировкой из сифона, и по-хозяйски прошёл на середину «заветной» комнаты.

Все четыре стены комнаты от пола до самого потолка вплотную были завешаны полками, и на этих полках одна к одной стояли разноцветные бутылки.

… — Коллекция.

Папаша Гурона работал где-то, не известно где, и часто мотался по заграницам, и у папаши была такая вот страсть — коллекционировать спиртное.

Чего тут только не было…

Диковинные пузатые бутылки с иностранными названиями. Начиная от маленьких (в 5—6 см высотой!) и заканчивая огромными (в 2—3 литра!), стоявшими по углам на полу. Тысячи бутылок со всего света! Невиданные в СССР мартини, ром, бальзамы, виски, бренди и прочее…

Были совершенно удивительные. Помню бутылку с двумя горлышками, к примеру. И ещё стояла длинная бесцветная, горлышко которой было в виде узла.

… — Это он с Кубы привёз…, — перечислял Гурон, прохаживаясь, а я молча охреневал, — Это с Вьетнама… А это — сакэ… Водка такая… Китайская…

Подавляющее число бутылок было с коньяком.

Тут были и коллекционные экземпляры, и бутылки в футлярах, и вообще странные бутылки, более похожие на коробочки от духов…

А вся верхняя полка по периметру была заполнена сигаретными пачками…

Каждого экземпляра по две штуки. Со всего Света! Несколько тысяч пачек!..

— А вот эти…, — Гурон аккуратно ткнул пальцем в стекло под замком, — Самые ценные… Папа их еле-еле выпросил у одного коллекционера…

На отдельной полочке, словно на пьедестале, лежала старая невзрачная пачка из потемневшего картона. На пачке нарисован самолётик в небе, и крупным планом какой-то полярник улыбается. Написано жирным курсивом: «Папиросы, которые курил Валерий Чкалов».

… — Их выпустили несколько тысяч экземпляров только, — заученно повторяет Гурон, — В честь юбилея Чкалова. Большая редкость считается…

Пачка початая, но видно, что в ней ещё есть штук десять папирос…

…А потом мы, как-то совсем не сговариваясь, аккуратно доставали с полок пачки, вертели их осторожно в руках, нюхали и силились прочесть названия…

… — Марл-бо-ро…, — читал Гурон, и, видя мой уважительный взгляд, подмигивал хитро, открывал свой пенал из портфеля, и я своими глазами видел в пенале пару сигарет с таким же названием!..

Гурон аккуратно вскрывал пачку с донышка, не дыша вытягивал её из целлофана, мастерски отклеивал бумажку, вынимал сигарету, и собирал пачку обратно…

…В школе старшеклассники смотрели на нас с уважением.

— Гурон, здоров!, — осторожно останавливал нас верзила из 10 класса, — есть курить?, — спрашивает вежливым шёпотом, и Гурон нехотя цыкает, и не спеша суёт тому сигарету, и мы видим, как старшеклассники благоговейно таращатся на неё, читают название и обмирают от суеверного ужаса, выпучивая глаза:

… — Пэл-мэл… Прекинь?!.. Настоящий «Пэл-мэл» у этого шкета…

…Потом мы добрались и до коньяка.

В нас с Гуроном вселился один и тот же бес, и бес этот спокойно пояснил:

… — Вот так вот если ножичком… Крышечку осторожно… Если…

— Угу…, — сопел я, стараясь не перестараться…

— И всё…, — Гурон медленно снимал крышку, словно детонатор, ставил её на стол.

Мы нюхали заморское таинство, делали по глотку, оценивая неведомое блаженство…

Не знаю, как должен пахнуть хороший коньяк, но если этот коньяк папаша Гурона хранит за стеклом, то наверное это и есть самый лучший, ибо Гурон-старший во всей видимости знает в этом толк?..

Сначала мы сливали с двух-трёх бутылок в стакан по глотку, и добавляли в бутылки чай. Потом как-то насливали целую бутылку, вскрыв сразу штук двадцать. Идёшь такой по улице, и ни один дурак даже и не подозревает, что у нас в портфеле целая бутылка кубинско-французско-немецкого коньяка!..

Старшие пацаны собирались под вечер «толпой». Особо крутые перцы доставали сигареты. И тут мы такие с Гуроном. А у нас кубинско-французский, и целая пачка диковинных разноцветных сигарет!.. Пацаны становились в очередь, чтобы поздороваться с нами…

От коньяка становилось тепло, и я в душе расстраивался, что никак не пойму сам толк — что это значит «опьянеть»? И мы с Гуроном старались изо всех сил, показывая друг другу, что мы просто «на рогах»…

А потом как-то Гурон пришёл в школу с опухшей губой и ассиметричными ушами…

Папашу его на званом ужине гости уговорили-таки открыть бутылку из коллекции, и гордый папаша долго читал лекцию о происхождении бутылки, а когда разлили в бокалы и торжественно выпили, все неловко скривили рты, а кто-то в тишине сплюнул:

— Фу, параша какая-то…

…Я искренне жалел друга, а он не мог смотреть мне в глаза:

… — Как даст… Прям по сопатке…, — Гурон осторожно трогал припухшую губу, — Ты, Алик, пока не заходи ко мне лучше… Отец сказал — убьёт тебя нафиг… Я ему сказал, что это ты меня уговорил…

И постепенно как-то наша дружба стала блекнуть, дряхлеть, и совсем испарилась, и всё стало забываться… И потом Гурон вообще перешёл в другую школу, и мы с ним перестали общаться…

****

ПАША

… — Да это ты сам путаешь!.. Это Василич на пятом живёт!, — разъясняет Сёма настойчиво, — На четвёртом — новые въехали. Пацан у них школьник, и вроди ещё намечается… Баба у них пузатая выходила вчера… Вроди жена… Молодая такая…

— Да эт не важно!, — Матвей машет лапой, — И вот, короче говоря…, — продолжает, вспоминая с удовольствием, пригладив усы, — Сижу я такой под вечер, никого нет… Голуби эти лазиют по двору, налетели бог его знает откуда, а Мурка наша шурует со стороны гаража, и какой-то хмырь рыжий за ней короче…, — кот прикрыл лапой мордочку, прыскает смехом, переходя на кульминационный смешок, — А я такой им из-под лавочки, мол…

… — Или на четвёртом?.., — Сёма всё ломает голову, задирая глаза вверх стены дома, хвостом отсчитывая, — Тэкс… Раз, два… Третий, четвёртый значит… Да нет, вроди… Подожди.., — размышляет вполголоса, щурит глаз, прикидывая в уме, — Или на четвёртом?..

— Да я тебе говорю — на четвёртом!.. Собака у них напротив. Тупая такая собаченция… Шо не увидит — кидается, как дура!.. Газету ветер погнал по асфальту давеча — эта овца как щиманулась, мама дорогая!.. Чуть руку не оторвала хозяйке!.. Тупая собака!.. «Багира»!

… — Третий… Четвёртый — баба Люба…

… — Она эту Багиру уже и поводком, и лозиной, я видел, а этой псине хоть бы что!.. То на голубя гавкает-заливается, то на машину… То ко мне подбегает такая… Сижу я на лесенке такой, бабу Любу жду, а она налетает такая…

… — Второй, третий…

… — … и как разорётся, блин!.. Я ей такой: «Чё надо тебе, дура?», — кот делает страшные глаза, выставляя нижнюю челюсть и расправляя плечи, — «Чё ты орёшь, говорю, сука такая?» с вишни ей… Морду тебе, говорю, твою свинячую давно не раздирали?..

— Да нет!, — Сёма убеждённо подытоживает свои размышления, перебивая громко, — На пятом живёт Василич!.. Точно говорю!.. Вот считай — на первом у нас нерусские живут, правильно?..

… — а то я не посмотрю, говорю, что ты с хозяйкой, сука страшная!.. Щас спущусь, блин, я т-тебе знаешь чё устрою?.. Коза драная!.. Пацанов, говорю, соберу, я знаешь чё тебе…

В это время дверь соседнего подъезда открывается, и на крыльцо выходит третий кот.

— Иди-иди, Паша… Погуляй, мой хороший.., — старческая рука потрепала невесомо Пашу по холке, и тот брезгливо отодвинулся, — Я потом спущусь и позову тебя… Иди…

Превосходной шерсти откормленный кот сощурился на мотыльков вокруг фонаря, облизнулся и чуть поморщился, когда сзади него негромко клацнула дверь.

— Павлухин! Пошли к нам, чувак!.., — орёт весело Матвей, и Сёма его тут останавливает жестом:

— Тише ты… С больничного он…

— С больничного?.., — пугается друг на всякий случай, не понимая, что такое «больничный»…

И Паша медленно спускается по лестнице, и чуть прихрамывает и растопыривает задние лапы. При каждом шаге губу нижнюю закусывает, стараясь не стонать…

— Чё эт у тебя?.., — Матвей сунул нос Паше под хвост, обнаружив зелёное пятно на шерсти.

… — Да хер их знает…, — кот мучительно медленно сел, прислушался не дыша к своему заду, и сел ещё чуть свободнее, — В клинику ездили вчера… Думал на прививку…

И рассказывает странные вещи, как его зачем-то положили на спину, скрутив бинтами лапы, и в морду сунули какую-то дрянь пахучую в марле…

… — И прикинь — ничего не помню… Ни-чи-во.., — Паша сплёвывает длинную слюну, а мужики замерли в ужасе, слушая такое, — Словно в темноту провалился, прикинь?… И всё кружится, кружится… И тошнит…

Коты посидели молча, вздыхая долго и тревожно…

… — Больно, Павлик?, — Сёма спрашивает с искренним участием.

— Больно, Сёма…, — вздыхает Павел.

В повисшей паузе вечернего Тольятти где-то вверху, в чёрно-синей смоле холодного неба среди слезящихся звёзд, разных и небрежно рассыпанных, в такт моргают жёлтая и красная, беззвучно двигаясь по прямой.

— На Курумоч пошёл…

— Да, на Курумоч… Московский, небось… Сейчас сколько время?

— Девять было…

— Как «девять»?.., — хором вскрикивают два друга, — уже девять?!..

— Мы выходили — «Время» начиналось… Вы чё?..

— Паша, мы пошли!.., — Матвей мелкой трусцой рванул в сторону пивной возле 53-го дома, — Сёма, не тормози!.. Сейчас без ужина останемся!.. Давай, Паш!.. Хопчики!..

…Ровно в девять из нашей пивнушки красавица Катюша выносит ящик с ошмётками воблы, ставит его возле стены, и возвращается за мешком мусора обратно в павильон. И у котов есть две минуты, чтобы провести ревизию в ящике, а иначе ящик с мешком будет тут же выброшен в мусорный контейнер сбоку дома, а шарить по контейнеру в темноте, среди стекла и грязи — это уже не то, поверьте…

Матвей с Семёном рванули быстрее, слыша, как музыка из пивнушки на мгновение усилилась — это дверь открылась!..

… — Да, Сёма…, — вздыхает Матвей на бегу, — Вот так вот живёшь, живёшь… Был мужик… И нет мужика…

— М-да…

****

СВЕТА

…История эта совсем незначительной покажется для многих, и это вполне разумно, но у меня, непосредственного участника событий, это происшествие почему-то сохранилось в памяти, и я постараюсь пересказать его максимально точно.

…Было это ещё в те времена, когда на торце кинотеатра «Дружба» в моём городе стояло штук семь гудящих бандур, напоминавших холодильники, и на этих бандурах было написано красиво и вкось «Газированная вода». Одна или две копейки — стакан ледяной шипящей газировки, три копейки — то же самое, только с сиропом. Перед бандурами иногда выстраивалась очередь, и всегда была лужа воды. В каждом холодильнике стоял потный гранённый стакан, и стакан этот надо было поставить на специальную полочку, крутануть алюминиевый рычажок, и стакан мылся струёй снизу, брызгая вам на брюки.

…Мама моя звонко смеялась, не отводя влюблённых глаз с моей сестрёнки Липки. Липка у нас красавица и тарахтелка неустанная.

— Липка!.. Надо говорить «хин-ка-ли»!.. Ха-ха-ха!.. Понимаешь? Хин-ка-ли!..

— … Вот я чё и говорю…, — тарахтела пятилетняя Липка, рассказывая гостям всё подряд без умолку, — А ещё я люблю кушать хинкалии, и оливье люблю я очень, и ещё люблю пельмени и блины тоже люблю!..

Гости смеялись, а Липка поднимала свои глазищи, и удивлялась:

— Чего смешного-то?..

…А мы с пацанами играли во дворе в мослы.

Каждый вечер мама призывала Господа в свидетели, вытряхивая мои шорты, тяжёлые от трофейных мослов, и я выходил утром во двор хмурый, с двумя-тремя мослами, а вечером опять приносил домой полные карманы и пазуху…

…Как-то под конец дня мы с друзьями обратили внимание, что на лавочке в кустиках перед детским садиком сидит бабушка. Маленькая русская бабулька в белом платочке. Щёчки в морщинках, носик пуговкой, ручки сложила на тёмной длинной юбке. Тощая седая косичка на костлявом плечике. И плачет… Тихо, почти беззвучно плачет бабуля, плечики трясутся, уголком платочка слёзки утирает, на лице горе-горькое…

Мы подошли поближе:

— Чего случилось у вас, бабушка?..

Та носом шмыгает, губой трясёт, моргает часто, не в силах сдержать слёз, говорить не может, задыхается.

— Она тут с утра сидит…, — Димка подошёл.

— А я её вчера вечером видел… Тут.

Мы обступили бабку, а бабка слёзками обливается, слова глотает, совсем худо бабке.

— Вы чего, бабушка?, — Славик самый старший и высокий из нас, рядышком присел, — Случилось у вас что-то?..

— Потерялась Света…, — между всхлипываниями бабка успела шепнуть, и опять плачет.

— А где вы её потеряли?..

— Кого?, — всхлипывает.

— Свету, — подсказываю я.

— Я — Света…

Полчаса мы бились с бабулей… Плачет, заливается. Только и говорит, что она Света, и что Света потерялась…

— Слышь, участкового надо подтянуть, что ли?, — размышляем, затылки чешем, на бабку поглядывая. Вечер уже. Вот-вот стемнеет…

— Надо «О2» позвонить… Наверное…

Сбегали за участковым.

Пришёл.

— Здравствуйте, бабушка.

— Здравствуйте…

— Что случилось у вас, уважаемая?, — участковый, пузатый дядька-казах, наклонился, руки в колени упёр, очень уж маленькая бабуля.

— Потерялась Света…, — плачет бабка безутешно.

— А кто такая Света?..

— Я — Света…

Мы терпеливо подождали, пока участковый тоже начнёт чесать затылок, ни чего не понимая, и наперебой стали объяснять:

… — Со вчерашнего дня сидит она…

— И фамилию свою не помнит…

— И адрес не помнит!..

— Только помнит, что она Света…, — Димка невольно хихикнул, и тут же смолк.

— М-да…, — участковый распрямился, соображая удивлённо.

Бабульке лет девяносто…

— Так, пацаны!.., — участковый отправил нас по дворам, дважды повторив указание, — просто поспрашивайте: ни кто там бабушку не потерял?.. Сами понимаете…, — и опять к бабке, — Вы как себя чувствуете, апа?

— Пить хочет Света…, — плачет бабка, шмыгая носом.

…Через полчаса Димка бежал как угорелый, показывая рукой:

— Вот тут!.. Вот тут, возле садика!.. Видите?.. Вот тут прямо!..

За ним бежал здоровенный усатый мужик, за мужиком две женщины в домашних тапочках, парень и девушка с грудничком на руках…

… — Светлана Васильевна!.., — мужик запыхался и кричит возмущённо, — Светлана Васильевна!.. Как не стыдно вам, Светлана Васильевна!.. Это ж надо такое устроить, Светлана Васильевна!..

— Вы чего же это делаете, мама!.., — первая женщина чуть не упала перед лавочкой, кинулась обнимать бабку, разрыдавшись громко и некрасиво, — Как же вы можете так вот поступать со мною!?.., — схватив бабку в охапку, женщина села рядом, обнимает и целует, не переставая ругаться и подвывать, — И как не стыдно вам!.. Коля всю ночь по району бегает!.. Что ж вы делаете?..

— Все больницы обзвонили!.., — вставляет девушка с чувством, неистово качая грудничка.

— Как не стыдно вам, мама, так поступать с нами?!!, — кричит женщина навзрыд.

— А кто ты?, — бабушка, потрясённая действием вокруг неё, спрашивает тихо и удивляется.

— Опять у ей… Видишь?.. Опять началось…, — мужик вздыхает, головой качает.

— Как не стыдно вам, мама?.. Я же просила вас!..

Участковый покряхтел, видя, что женщин не перекричать, и деликатно отвёл мужика в сторону:

— Кем вы приходитесь данной гражданке?.. Документы есть у вас?..

— Да-да-да-да-да…, — мужик похлопал себя по карманам, заговорил горячо, — Это наша бабушка… Наша!.. Тёща моя. Неделю как привезли из деревни… Совсем старенькая бабушка… У неё с памятью плохо… Вот, права подойдут?.. Я только из машины… Всю ночь мотался по городу… С ума сойти!..

— «Стороженко Николай Михалыч», — читает участковый.

— Да-да. Стороженко Николай Михалыч…, — мужик выпрямился, как солдат.

— Что ж вы так?.. Николай Михалыч?, — мужчины отошли ещё чуть дальше, потому что женщины расшумелись опять, и разревелись, обнимаясь гурьбой, и пугая бабку:

— Дочка я твоя!.. Мама!.. Я твоя дочка — Наташа!.. Что же вы?.. Неужели не помните меня?.. А это вот твоя внучка Маша!.. И муж ейный — Виталик!.. Ну как же вы так, мама?!.. А фамилия твоя — Ковальчук!.. Как же вы не помните?.. Мамочка!..

А бабушка виновато краснела, и смотрела на всех с интересом, болтая ногами под лавочкой… И потом бабульку повели под ручки, и бабушку стыдили, и тормошили, а грудничок вдруг разорался и все накинулись его утешать, и подносили орущего к бабушке под нос, и бабка млела, любуясь:

— А это кто?..

И все смеялись…

С соседнего двора бабуля вчера пошла пройтись, и потерялась…

****

ХРОНИКИ В АРМИИ

«… Что это вы всё про котов, да про котов? Скучно!.. Сочините что-нибудь такое, чтобы захватывало и удивляло. Вы ведь умеете, я знаю!..» (из переписки, Александра, г. Уфа)

…«Сочините»! Хорошенькое дело, Шурочка! И кто вам сказал, что я сочиняю? При моей-то убогой фантазии. Нет, милочка, я не сочиняю, ибо к занятию этому не имею я ни каких навыков и талантов. Мои рассказы разве что чистосердечным признанием назвать можно. Ну, или явкой с повинной.

…А служил у нас Витя из Питера.

Уже в те времена название этого великого города в данной интерпретации меня слегка коробило, но я принимал его как неизбежность. И вот, короче, служил у нас Витя, и Витя неплохо рисовал, между прочим, и Витю скоро «заметили», и вот Витя уже в клубе офицерском плакаты малюет, и до того хорошо малюет, что Вите-собаке даже кабинетик выделили, и Витя-сука такая даже на проверку приходит с безобразным опозданием в полтора часа ко всеобщей нашей зависти, и Витю за это ни кто не трогает, потому как Витя теперь — «писарь».

Знаете, есть такая каста солдат, которые живут в особом ритме, с целой кучей персональных обязанностей, и, соответственно, с такой же кучей поблажек. Витя вон в пять утра встал, оделся, и пошуровал в клуб, так как ему майор Трегуб строго-настрого наказал плакат до обеда закончить, и так и кричал в окошко:

… — Короче, я на тебя надеюсь, Витёк!

Он (майор Трегуб) не отчеканил как обычно:

— Рядовой такой-то! Приказываю вам закончить афишу до 15.00.

Нет. Он так и прокричал Вите, отхлёбывая чай из кружки, мол, Витёк, ты уж постарайся! Ещё бы добавил «братишка», чтобы мы совсем бы охренели все.

И вот Витёк пошёл уже по своим делам, и Витьку наша зарядка и построение — начхать и растереть, ей-богу!

И приходит Витя чуть не заполночь. А то и вообще не приходит. И все знают — Витя в клубе малюет очередной шедевр, а это вам не хухры-мухры, и не игрушки-построюшки-стрельбы там и всякая фигня. И возвращается Витя уставший, шо Золушка, и весь краской перепачканный…

Витя и ко мне, между прочим, подкатывал. Да!.. Мол, чё, Алик? Пойдёшь ко мне в помощники?.. Я если чё, словечко замолвлю, говорит.

Я же тоже слегка рисую, и вот Вите короче говоря наследник нужен был.

И я даже пару раз наведывался к Вите в его каморку, и в каморке этой, словно в мастерской Микеланджело, чё только нету… И ватману там кипы, и красок разных, а кистей столько — ну хоть печку ими топи!..

И тут выяснилось, что Витя — «торчок».

Витя надышится нитро-краски, нанюхается ацетону, и у Вити крыша съедет набекрень, и Витя в таком состоянии творит творчество…

Наркоманов я повидал видимо-невидимо, а вот двадцатилетнего «токсика» наблюдать было удивительно. Высокий чистоплотный парень, одет с иголочки, неглупый и весьма талантливый (уж поверьте, я знаю чё говорю), Витя пошло «дыхал» всё, что только может одурманить, и у Вити слезились и краснели глаза, и Витя всё время облизывал сухие губы, и удивлял непредсказуемой реакцией.

Ни с того ни с сего он вдруг говорил совершенно безобидную фразу сам себе, и тут же давился смехом, переходящим в судорожный спазм, либо уходил в глубокий философский ступор, выдавая потрясающие умозаключения.

Например, Витя как-то случайно расчувствовался, вспоминая свою зазнобу на гражданке (чё ещё в армии делать-то, как не зазноб вспоминать?), и вот Витя девушку свою нахваливает, и говорит с нежностью, с любовью вспоминая:

… — А потом мы на пляже с ней одни остались… Все ушли танцевать, а я остался с Викой… Просто сидели, болтали… И я ел шашлык из её рук…

Витя осёкся, задумался, и, совершенно спокойно, даже со смешком, развил тему про «шашлык из её рук»:

… — Прикинь?.. Шашлык из её рук, — смеётся, — Нефигово звучит… Аккуратно нарезать, в уксусе замариновать руки женские… Хаваешь такой, — Витя мастерски показывает, как он стаскивает с шампура кусок зубами, — З-з-зык!.. З-з-зык!.. Ха-ха-ха!..

И становится жутковато, а Витя уходит в раж, и словно кино смотрит:

… — Пальцы с ногтями такие… Ха-ха-ха… Обгорелыми… З-з-зык!.. С шампура… Ха-ха-ха!.. «Шашлык из её рук»!.. Прикинь?..

И Витя смеялся тихо, но с силой, до спазма, выкатывая глаза, и сгибаясь пополам. До слёз на бледной роже с красными глазами…

Точно такие же лица я видел как-то в увольнении.

По Москве мы гуляем в увольнении как-то.

Улица — дорога и тротуары по обе стороны.

Народ течёт хмурой толпой, машины ползут гуськом. Свободного места ни сантиметра.

В необъятной толчее гробовое молчание, только машины редко постанывают, и реклама нет-нет гавкнет очередную гадость.

Вдруг я вижу, как от тротуара к тротуару через дорогу рванул рослый парень, на ходу разматывая красно-белую ленту. В две секунды лента натянута, и вдоль неё несколько парней вежливо ладони подымают:

— Минуточку! Закрыто!

И народ останавливается, брови подымая, и на ленту смотрит. Шо такое?

Представьте, в Москве, в час пик, среди бела дня — взять и перекрыть улицу? И тротуары и дорогу сразу! За полминуты собирается толпища в миллион человек!

Ленту порвали, кто-то орёт, сумятица, бардак, и этого уже достаточно — мгновенно на удобных развилках выставляется ящик, на ящик запрыгивает один из парней с рупором:

— Россия — вперёд!.. Фашизм не пройдёт!.. Сколько можно терпеть произвол?!..

Возле ящика вдруг целая группа «прохожих» эхом повторяют кричалку:

— Россия!.. Вперёд!..

Народ напирает, кто-то сумку уронил.

— А шо случилось?

— Да задолбал этот Горбачев…

— Хватит терпеть!..

И разговоры по толпе самые удивительные по тематике и выводам:

— … И ещё хуже будет, товарищи!..

— … На семнадцать процентов понизили!..

— … И заводы все позакрывают — вот увидите!..

Со всех сторон подтягивается милиция, и я вижу, как милицию встречают с радостью.

— Коля, Зина, давайте!..

И высокий парень, отводя глаза в сторону, подталкивает совершенно пьяную бабушку в орденах к ближайшему менту. И бабушка чего-то ему лопочет, а толпа всё напирает, и вот уже бабушку уронили, а мент недоумевает, чего это она вдруг? А бабушка орёт чего-то, лёжа, а «рупоры» уже гремят:

… — Власть, которая избивает наших ветеранов!.. Власть, которая ворует наши деньги!.. Власть, которая не может управлять страной!..

— А чё случилось-то?, — девушка-студентка, замёрзшая, как собака, чуть не плачет, — Можно мне пройти?

— Да менты ветеранов бьют!.. Опять!..

— Ещё хуже будет! Вот посмотрите!..

— Хачиков приваживают!.. Житья нет русскому человеку!..

С этажей со всех сторон щёлкают фотоаппараты. Бабушку и сфоткали, и на видео записали восемь раз. Бабушку поднять пытались, а бабушка орёт благим матом, вставать не хочет, а фотоаппараты строчат, как швейные машинки… А на ящиках стоят рослые бледные парни с красными глазами…

«… В Москве прошёл многотысячный марш несогласных с нынешней властью», — писали газеты потом. И фото бабушки с разбитым носом… Крупным планом.

А Витя наш загнулся таки.

Витя перестарался как-то. Нанюхался краски, сидя в своём кабинетике. Помещение маленькое. И так вонизма этой краской, ещё этот Витя с тряпочкой.

Майор Трегуб голову особо не ломал.

… — Так и пиши. Чё, первый раз, что-ли?.. «Выполняя конституционный долг…", — диктовал он хорошенькой грудастой прапорщице.

Девяносто первый год шёл…

****

ЛИЛЕЧКА

… — Коля! Коля!.. Лилечка приехала!.., — кричит Лидия Ивановна, — Коля!..

Голос звонкий, девчачий, а косы у Лидии Ивановны пепельно-седые.

— Коля!..

— Да иду я!, — не выдерживает огромный Николай Николаевич, — Шо ты расшумелась?.. «Коля! Коля!»..

Пробираясь по лабиринтам заборчиков, Николай Николаевич на ходу привычно зыркнул на клетки кролей, сунул нос в цыплятник:

— Шо за шум, а драки нет?, — миновал наконец последнюю калитку, представ во всей красе — резиновых сапогах, синих «семейках» до колен и болоневой куртке, — Шо стряслось тута?, — кричит весело, хотя и так ему всё понятно.

— Лиля приехала!.., — кричит Лидия Ивановна, не выпуская дочку из объятий. Лилечка выше матери на две головы, приходится терпеливо стоять согнувшись, пока мать доцелует и отпустит.

— Коля!..

— Та ты шо?., — Николай Николаевич делает испуганные глаза, озирается по сторонам дурашливо, разводя руки, — Де?..

— Та ну тебя!..

Все смеются, и Лидия Ивановна прослезилась сквозь смех, насквозь уже промочив кофточку на плече у дочери.

— Мама… Ну ладно…, — Лилечка аккуратно отлепляет от себя руки, — Ну шо вы ей-богу, как на расстреле…

— Ой, мамочки…, — Лидия Ивановна отошла на пол метра, оглядела дочку сбоку, — А худюшша!.. Мать моя!.. Шо скильда…

— Та де там «худушша»…, — Лилечка потягивается, расставляя острые локти полных рук, — Ещё худеть и худеть… Разъелась, шо свынка Пепа… Ха-ха-ха…

— Та де там разъелась?.., — Лидия Ивановна кидается спорить, искренне пугаясь, — Де там разъелась? Лиля!.. Куда тебе там худеть?.. Доча!.. Шкилетина же!.. Ей-богу — шкилетина!..

— Ой, мама!.., — Лилечка потягивает затёкшую спину, выставляя красивую грудь, — Вечно вы преувеличите… Вы шкилетин не видели ещё… Ей-богу… Во, смотрите, — Лилечка звонко шлёпает себя по крутой ягодице, оглядывая фигуру с тылу, — Кило пятнадцать ещё надо скидовать…

— Лиля!.., — пугается Лидия Ивановна, — Та ты шо, сдурела?, — аж бледнеет бабулька, — Куда тебе худеть?!.. Лиля!..

— Ой, мама…

— Лиля!..

— Ну, всё, мам…

— Коля!.. Коля, скажи ей!.. Куда ей худеть-то?!.. Коля!..

— Та ну шо тебе опять, ей-богу?!.., — Николай Николаевич как всегда взбеленится на секунду, но, увидев перепуганное лицо жены, тут же смеётся, — Шо у тебе опять стряслося?..

Лидия Ивановна заходит в предбанник и кричит громко, чтобы дочка слышала:

— Коля!.. Говорит — «на пятнадцать кило похудею!».. Представляшь?.. На пятнадцать!.. Скажи ей!.. Куда ей там худеть, Коля!.. Скажи!.. Выйди и скажи!.. Скажи щас же!..

… — Ой, мама!., — за дверью тянет Лилечка.

— Лилька!, — Николай Николаевич кричит из бани, — А ну-ка не худей!..

Лилечка смеётся, поглядывая на заборы соседей:

— Ну ладно вам…

— Выдеру, как Сидорову козу!, — в шутку лютует Николай Николаевич, гремя держаком в печке, — И в баню не пущу!..

Лидия Ивановна видит такой несерьёзный поворот проблемы, руками машет, и выходит наружу:

— Та ну вас к бесу!..

…Через десять минут она уже тихо мурлычет во времянке, сидя за белым от муки столом:

— … на духмяном проко-осе… На-на-на, на-на-на… Ты надолго, Лиль?

Лилечка как плюхнулась в низкий диванчик, так и совсем разморилась. Шутка-ли? Почти три часа за рулём. Зевает Лилечка, губками чмокает, глаза осоловели:

… — Ой… Думала на пять минут забегу… Работы много… Квартал…

— Пять минут?, — Лидия Ивановна успевает бросить взгляд, и тут же моргает часто, носом шмыгнула, прибавив скорости своим вареникам, — Да как же «пять минут»?.. А дед баню готовит…

— … а сейчас смотрю…, — не слушает Лилечка, — Ой, не могу…, — выгнув шею в бок, в сладкой истоме она тянет вверх красивую руку, натягивая вконец уставшее плечо, — Отдохнуть пару часиков, что ли?..

… — Да конечно!.., — Лидия Ивановна лепит ещё быстрее, обрадованная, — Конечно, отдохни!.. И шо ты всё время летишь, як ракета!.. Сейчас Коля баньку наладит, полчасика поплещешься, и вареники уже будут, а потом и поспишь часик-другой… Да?

Это «да?» всегда напрягает Лилечку. Мать шуршит, как мышка-норушка, одновременно делает несколько дел, на плите у неё всегда горят сразу четыре конфорки — варится уха, чайник поставила, кастрюля вот-вот закипит, вареников ждёт, и ещё чего-то там. Всё пыхтих, шумит и подгоняет друг-друга. И быстрые ловкие руки матери всё время заняты чем-то. Даже отдыхая, в полудрёме, мать то распутывает пряжу, а сама носом клюёт, то штопает дедов носок «на лампочке». И так вот торопливо стараясь всё успеть, мать вдруг замрёт, не мигая:

— Да?

Как тут отказать?

— Ой, мам!.., — Лиля напускает строгость, ибо чуть дай слабину, и мать кинется опять обнимать и плакать, — Часик-другой отдохну (мать кидается обнять), только учти!.. Ночевать не останусь!.. Учти!..

И Лидия Ивановна опять летит торопить Колю, перепуганная перспективой, что доча назад поедет ночью, — Коля!.. Коля!.. Ты слышал?..

— Та шо там у тебе опять?!.

…Утром чуть свет на столе и чайник горячий, и бутербродов гора, и мёд, и покушать. Лилечка долго умывалась, и теперь сидит выспавшаяся и молчаливая:

— Вот ведь вы… Сказала же вчера — ночевать не буду…

Старики стоят рядышком у стола, словно футболисты в «стенке».

… — Ещё ехать три часа, — ворчит Лилечка, оглушительно откусывая огурец.

— В кои-то веки приехала, доча!.., — Николая Николаевича пихнули в бок, и Николай Николаевич басит виновато с шуткой, — Подумаешь!.. Не обсерется там твой магазин без тебя.

Лилечка зевает со смаком, ножкой под столом болтает, наблюдая, как Мурка, мокрая от утренней росы, с достоинством прошла мимо них, остановилась перед порогом, стряхнув поочерёдно задние лапы от воды совсем по-человечески, и зашла в кухню, поднырнув под занавеску.

… — Та ни чё страшного, конечно…, — тянет Лилечка задумчиво.

… — Ну вот и слава богу!

… — только…, — не договорив, чего «только», Лилечка опять зевает с удовольствием.

…Через час она мчится уже по трассе М-5:

… — Та у своих была… Думала заскочу на полчасика… Ало?.. Чё-то ты пропадаешь… А Нинка чего? Она хоть в налоговой была-то?.. Точно?.. Смотри, я приеду, я проверю обязательно…

Мимо с рёвом пролетают несколько фур одна за одной, а Лилечка вспоминает, как старики кряхтят и шепчутся возле машины, пока она спит утром.

… — Ало?.. Надо, говорю, багажник ещё не забыть проверить… Прошлый раз, представляешь, Марин, слышу — чё-то запашок какой-то пошёл… А у меня в багажнике две куры… Обсмолили, запаковали, и к доче в машину… А доча ездит, и не поймёт, шо тухлятиной потянуло… Ха-ха-ха… Представляешь?..

Потом Лилечка целую минуту слушает подругу, и кивает согласно, но Лилечке не дают слова сказать, и она ждёт, когда подруга заткнётся, и не дожидается, перебивает:

… — Да куда?!.. Марин!.. Куда?.. Ты тех куриц видела?.. Там курица, как бегемот!.. Это ж деревенская кура!.. Там курица, как слон, ей-богу, Марусь!.. Вся морозилка забита этими курицами!.. Никто не жрёт их у меня уже…

Лилечке что-то ответили, и она тянет с неприязнью:

… — Ой, я тя умоляю… Да кому они нужны?.. Я уже грешным делом бывает в посадке остановлюсь, аккуратно положу курочек… Разверну конечно!.. Чё я — дура, что ли?.. Положу — пусть собачки покушают… Ха-ха.. Угу… А чё делать, Марин?..

И машина летит по трассе.

И воздух чем ближе к городу, тем жарче и суше.

****

ПРО ПОПУ ВСЕРЬЁЗ

«… Читаю вас давно уже. Комментирую редко. По вашим рассказам вижу — тот ещё вы перец… Знаток женщин. Жена вас наверное гоняет, как сидорову козу… И правильно делает, между прочим…» (из комментария, Вера, г. Элиста)

Нет, ну а как вы думали, милые мои? Мужчины, так же как и женщины, тоже весьма наблюдательны и вдумчивы по отношению к противоположному полу. А как же? Вы, небось, когда курицу на рынке выбираете, к примеру, тоже не стесняетесь ей не только в очи заглянуть, но и на гузку обратите своё внимание? Или как? И пусть та кура образованная и с высшим образованием, пусть эрудированная и интересная в диалоге, а если у ей ни гузки солидной, ни всего остального с жирком? Что тогда? Пусть та курица бакалавр высшей математики! А если у того бакалавра подержаться не за что? Что?

Так и женщин нормальный интеллигентный иногда мужчина рассматривает придирчиво и разумно. И тут тоже есть наша, если хотите, секретно-мущщинская классификация. Да.

К примеру, обладательница скромных ягодиц, кило на 4—5 (по каталогу -попка миниатюрная) никогда в зрелом мужчине не вызовет жгучего и мгновенного интереса. Таких женщин отличает ветреность и легкомыслие. С такой каши не сваришь. Интерес проявляется никак не ниже (я подчёркиваю — среди нас, порядочных интересных мужчин за сорок!) кпопец нормальный, это минимум 85 см в обхвате, в Италии таких называют srachinorro. Женщины с такими параметрами уже вполне могут претендовать на последующую классификацию «попа что надо», если отринут предрассудки и ложный стыд. Как правило это милые и желанные домохозяйки, умеренной стервозности и допустимой психичности. Обладательницы же обхвата от 90 до 95 см — это явные носители званиясрандель солидный. Это — пик, кульминация величайшей красоты женской природы. Объект воздыхания поэтов, героев и завоевателей. Ещё древние саксы воспевали в балладах вожделенный «их жопен жризциг нохтегалес» ("… о как прекрасна милая моя, идущая по воду…» прим. перевод из ранних произведений Гейне). И действительно, женская красота не имеет границ и рамок!.. Далее мы наблюдаем следующую категорию, известную нам по ранней китайской литературе, в которой описывается красота женщины сзади — пук хы. Буквальный перевод на русский язык — «глаз не оторвать». Пук хы принято считать женские ягодицы объёмом не ниже 101 см. С ним часто путают наш «срандель массивный» и индийский вариант «охижоупа» (от 105 и выше). Учёный мир давно оставил споры по этому поводу, ибо сколько мужчин — столько и мнений. Но факт остаётся фактом — нет более приятного взору, чем статная красавица с явными признаками «охижоупа»! Спросите любого порядочного мужчину. Сколько раз я наблюдал уже (и за собой тоже), что ни что так не ошеломляет, не заставляет умолкнуть в экстазе, как грандиозный проход мимо «охижоупы»!.. Это величественно, завораживающе и волнующе всегда. Так начинает биться сердце, когда мимо пристани медленно проходит атомоход «Курчатов», и рыбаки, замерев, роняют изо рта сигареты. Уверяю вас — завораживающее зрелище.

Интересно ещё и то, что наличие признаков определённой классификации попы неизгладимо наносит на обладательницу оной индивидуальные особенности характера и наклонности…

«… Прошу заметить, что даже на мой, женский взгляд, большое значение имеет и форма, ммм, „попца“. Одно дело с круглыми попупопиями, а другое- „девчонка наела во всех местах“, а генетически у неё плоско сзади…» (из комментария, Нижегородская обл., Оксана).

И вы совершенно правы, Оксана!

Одному Создателю известна загадка сия. Почему нам одни женщины нравятся, а другие нет? Возьмём двух совершенно одинаковых на вид женщин, милых и красивых, и даже классификация у них пусть одна, к примеру «срандель солидный», но факт есть факт — одна пройдёт мимо совершенно не замеченной, а другая в честь чего-то наведёт фурор, внеся своим сранделем в наших рядах хаос и сумятицу, и создавая аварийную обстановку на дорогах. Почему так? В чём предпосылки этого парадокса? Мы вернёмся к этому ниже, а сейчас всё-же наведём должный порядок в категориях. Итак, общепринято считать, что при объёме попы зрелой женщины:

от 70 до 80 см — её пикантная часть тела называется попка-мини (миниатюрная).

от 80 до 85 см — это уже popez-norm. Ни чем не выдающийся, распространённый попец нормальный.

от 85 до 90 см — обладательница может гордо вдыхать, что имеет «попу что надо».

Ей могут не завидовать лишь обладательницы «срандель солидный» — это у нас следующая категория 90—95 см.

Далее мы имеем 95 — 101 см. Как ни странно весьма редкая категория, встречается, как правило на Востоке Урала и в Самарской области. В Самаре утверждают, что данная категория имеет древне-русские корни, и именуется не иначе, как «царь-гузка». А жители Урала оспаривают это, уверяя, что эти параметры женской красоты законно принадлежат именно Уралу (и именно провинциальным красавицам), и любовно называют таких не иначе как «пердачок».

101 — 105 см — древне-китайское первенство в любовной поэзии. Пук хы. «Глаз не отвести». Впервые встречается у Лао Юй. ("… Зачем мне свет луны, в котором я не вижу более пук хы моей возлюленной Ням Сю?..»)

105 — 107,5 см — избранная вип-категория, единогласно уводит нас с вами в поэзию древней Индии. («Охижоупа!.. Желанная!.. Лишь вечный Ганг ласкал тебя!.. Сравнить тебя я с чем смогу?.. Лишь с Солнцем Индии родной!.. Охижоупа!..» из поэзии Драхмату Ситхартха)

107,5 — и далее. По латыни» Perdolis anomal». Встречается у Плутарха (в моём переводе):

«… К реке я вышел незаметный.

Красавицу спугнул невольно, что мыла ножки

В лазори утренней реки.

И ланью трепетной та кинулася прочь.

Лишь слышно было, как ломал

Камыш её пердолис аномал…»

Кстати, в древней Персии очень созвучно названа данная категория — «необыкновенная». (Вахвахпопец)

Как мы видим — данная часть женского тела всегда имела большой и заслуженный интерес среди поэтов и прозаиков. И нет ответа на извечный вопрос — почему, казалось бы совершенно одинаковые две женские задницы у нас вызывают диаметрально-противоположные ассоциации?