Оглавление

Уважаемый Валентин Иванович!

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перед Вами, уважаемые читатели, не совсем обычная книга. Это воспоминания одной из последних учениц К.С.Станиславского — оперной певицы Александры Павловны Григорьевой, заслуженной артистки России, лауреата Государственной премии СССР, солистки Пермского театра оперы и балета, удостоенного звания академического и имени П.И.Чайковского.

Её красивое, звучное меццо-сопрано, высочайшее сценическое мастерство ценили зрители и специалисты, бывавшие на спектаклях театра в 1950–1961 годах, на концертах с участием певицы. На пермской сцене ею были созданы незабываемые образы Амнерис («Аида» Верди), Кармен (опера Бизе), Княгини («Русалка» Даргомыжского), Княгини («Чародейка» Чайковского), Любаши («Царская невеста» Римского-Корсакова), Марины Мнишек, Марфы («Борис Годунов», «Хованщина» Мусоргского), Шарлотты («Вертер» Массне), баронессы Штраль («Маскарад» Толстого) и др. За подготовку и исполнение партии Машки в опере «Иван Болотников» Л.Б.Степанова А. П. Григорьева, в числе других ведущих деятелей театра, была отмечена Государственной премией. Для провинциального театра в те годы это был потрясающий успех

Александра Павловна прошла большой и интересный жизненный путь. Родилась 17 ноября 1903 года в городе Новочеркасске Ростовской области. Непростые, трудовые детство и юность пришлись на страшные годы войн и революций. Тяга к искусству привела в Москву. Устроившись конторщицей и счетоводом столичной конторы Госстроя (Госпромстроя), с 1925 года обучалась вокальному искусству. Воспитанница известных певиц Е.Ф.Петренко и М.Г.Гуковой, она много и упорно училась: окончила Музыкальный техникум им. Рубинштейна (1927), Государственный институт театрального искусства — ГИТИС, как бы он ни реорганизовывался и не назывался в те годы (1933), Оперно-драматическую студию К.С.Станиславского (1941). В 1931–1938 годах работала вокалисткой во МХАТе, выезжала с ним на гастроли в Париж. В 1935–1948 годах, с некоторыми перерывами в годы войны, — ведущая солистка Оперно-драматической студии (с 1943 — Оперно-драматического театра) К.С.Станиславского, где училась и работала под непосредственным руководством самого основателя и руководителя студии, а также дирижера Н.С.Голованова и других известных деятелей отечественного искусства. В числе исполненных в те годы партий Евдокия («Дмитрий Донской» Крюкова), Княгиня Лиговская («Княжна Мэри» Дехтерева), Лель («Снегурочка» Римского-Корсакова), Миссис Пейдж («Виндзорские проказницы» Николаи), Сузуки («Чио-Чир-Сан» Пуччини), Хивря («Сорочинская ярмарка» Мусоргского). В годы Великой Отечественной войны некоторое время жила и работала как концертная певица на Урале, в Челябинске. По возвращении из эвакуации в Москву тут же отправилась «воевать» в составе фронтового театра ВТО буквально под огонь войны. В 1949–1950 годах солистка концертного коллектива солистов Большого театра, среди которых наибольшее влияние на жизненный и творческий путь оказал Б.М.Евлахов.

С апреля 1950 года по декабрь 1961 года А.П.Григорьева в пермском театре, работа в котором стала венцом творческого пути — как певицы и как артистки. Имея хорошие вокальные данные с отличным средним регистром, эффектным пиано, А.П.Григорьева утверждала на пермской сцене традиции поющего артиста, создающего образ не только вокальными, но и актерскими, сценическими средствами. В 1955 году удостоена звания заслуженной артистки РСФСР. Была известным общественным деятелем: избиралась в областные и районные органы власти, входила в областные руководящие органы Всероссийского театрального общества (ВТО, ныне Союз театральных деятелей), стояла у истоков организации пермского отделения Фонда мира.

Вместе с пермским театром А.П.Григорьева гастролировала в Москве, Ленинграде, городах России — от Мурманска до Владивостока. Концерты с участием певицы проходили в Московском Доме актёра, Большом зале Ленинградской филармонии, в рабочих и сельских клубах, воинских частях. Всегда, на столичной сцене и в заводском красном уголке, певица выступала с полной отдачей и неизменным успехом. Обладая даром слова, определёнными литературными способностями, охотно выступала на встречах со зрителями, публиковалась в печати. Благодаря ряду публикаций, в частности в журнале «Театральная жизнь», Александра Павловна стала одной из наиболее известных в музыкально-театральном искусстве учениц К.С.Станиславского, заветам которого оставалась верной всю жизнь.

В дальнейшем проживала в Москве. По-прежнему являлась активным членом ВТО. Как его консультант и педагог по вокалу многократно выезжала в театры России, в 1964–1966 годах работала в Улан-Баторе, где в последний раз выступила на сцене в одном из спектаклей, участвовала в концертах как камерная певица. До конца жизни безвозмездно давала частные уроки. Последний урок дала за месяц до кончины. Скончалась в Москве в 1999 году, 18 октября.

На публикацию данной книги автор не претендовала. Воспоминания были оформлены в 1990-е годы в компьютерном варианте для семейного чтения. В основу данной публикации положен текст воспоминаний, хранящийся в Пермском краевом государственном архиве (Фонд р-1553. Опись 1. Дело 52). Внесены поправки стилистического и структурного характера. Уточнения и дополнения сделаны по широкому кругу опубликованных и неопубликованных источников, документам семейного архива и воспоминаниям сына А.П.Григорьевой Валентина Ивановича Гукова. Фотографии из архива А.П.Григорьевой — В.И.Гукова отредактированы им же.

Издание этой книги в контексте историко-культурной ситуации представляется чрезвычайно нужным и полезным. В добрый путь!

В.А.Порозов,

кандидат исторических наук, доцент.

Зачин

Я начинаю эти воспоминания в 1994 году в возрасте 91 год. С января 1962 года нахожусь на пенсии. Мои родные и особенно сын Валентин в течение многих лет уговаривали написать историю жизни, считая, что мой путь к искусству интересен для молодого поколения нашей семьи.

Я «отмахивалась», говоря, что никому это не интересно. Но рождение 8 марта этого года моего правнука Алёши, который будет жить, развиваться, учиться, работать в XXI веке, подтолкнуло меня, и я решилась начать потихонечку в меру своих сил писать о своей довольно длинной жизни. Наверное, правнуку будет интересно почитать о жизни своей прабабушки, родившейся ещё в начале ХХ века и которая ещё жила при «царе-батюшке». Может быть, и не только правнуку. Оказалось, что события прошлых лет, прошедшей жизни до мелочей ярки в моей памяти.

Эту свою «летопись» я посвящаю своей любимой внучке Юленьке и её сыну, моему чудесному правнуку, долгожданному Алешеньке.

Детство

В 1890-х годах мой отец Павел Григорьевич Григорьев вернулся домой в Орловскую губернию из армии. Приехав в свою деревню, он решил жениться и выбрал из другой деревни мою маму Февронию Михайловну — статную, красивую, выше себя. Когда «играли» свадьбы, во всех деревнях пели, и папа — лучше всех: своим большим драматическим тенором, соловьём залётным. Вот откуда у его дочки Сани и брата Николая с детства были голоса. А так мои родители — простые крестьяне из Россошанской волости Орловской губернии, ходили в лаптях и домотканых одеждах.

После женитьбы отец, не сумев отделиться от семьи своего отца (моего деда), очень бедной, решил, как тогда говорилось, податься на заработки в другие места. Он был малограмотным, а мама совсем неграмотная. Сначала они устроились в город Шахты. Но потом переехали в Новочеркасск Донской области, где на городской окраине сложили себе саманную хату с земляным полом. Это было в начале 1890-х годов. Здесь я и родилась в 1903 году, 17 ноября.

Город Новочеркасск в те годы был столицей войска Донского. Особое место занимал дворец атамана. Дворец был красивый, его всегда охраняли нарядные казаки с чубами, в своих шапках, широких штанах с красными лампасами, в сапогах. Вид был внушительный, и мы, детвора, боялись близко подходить к дворцу. В центре города была большая площадь, крытая светлым камнем. На ней стоял большой памятник атаману Платову и большой, по тому времена для нас, красивый собор. Эта площадь как бы делила город пополам. Сам город стоял на высоте, и от площади расходились четыре проспекта.

Новочеркасск был очень зелёным. Вот один спуск с площади вел к лугу, речке, здесь жила преимущественно беднота. Многие имели коров, птицу. Отсюда шёл ещё один спуск — в балку, где тоже ютился простой народ и где жили мы. Вторая часть от площади считалась центром города, здесь жили богатые. Красивые улицы, аллеи из тополей, красивые скамейки. Самые большие здания украшали Московский проспект: кадетский корпус, офицерское собрание, мужская и женская гимназии, епархиальное училище. Множество магазинов иностранных фирм, витрины которых прельщали своей красотой и изобилием. Шикарные немецкие кондитерские, турецкие хлебопекарни (турки с такими небольшими шапочками — высокими, с хвостиком на самой верхушке), китайские прачечные. Магазины с обилием окороков, колбас и тому подобных продуктов. Среди богачей — руководство казачества. Много встречалось офицеров, кадетов.

По улицам ходили китайцы, за плечами — большие ноши с бельевой и прочей мануфактурой, в руке держали металлический аршин и выкрикивали о продаже. Ходили стекольщики, в руках — специальный открытый деревянный ящик со стеклом, кричали, что вставляют стекла. Ходили пожилые женщины: в одной руке большая корзина, покрытая чистым полотенцем, в другой впечатляющая вязка крупных горячих бубликов, посыпанных маком. Они покрикивали как бы напевно: «А вот Сусанские горячие бублики!». И «бублики» по интонации уходили куда-то вверх. Так зарабатывала себе на жизнь моя тётя Антоша, мамина сестра, муж который куда-то исчез из её жизни, оставив троих детей. Иногда мы встречали тётю на улице с корзиной, подбегали к ней, и она всегда давала нам по горячему бублику. А кто такой был «Сусанский», осталось неизвестным. Наверное, прославившийся пекарь.

Бедняки жили почти исключительно в пригороде. Мы, к тому же, считались иногородними. Отец был среднего роста, худощавый, сероглазый, с густыми бровями. Лицо чисто русское, кругловатое. Носил небольшие усы и бородку. Почти всегда выглядел строгим, вернее озабоченным. У мамы лицо удлинённое, с прямым носом, более крупное, чем у отца. Высокая, фигура статная, походка спокойная, красивая, шла, как будто несла себя. Ходила всегда в темноватой юбке в сборку, светлых ситцевых кофтах навыпуск. На голове всегда светлый в крапинку ситцевый платок, повязанный по-деревенски узелком под подбородок, и обязательно большой светлый фартук. В нашей семье было одиннадцать детей, но я помню только оставшихся в живых шестерых: четырех девочек и двух мальчиков.

Отец сам себе мастерил пальто, брюки, деревяшки на ноги, всех нас обшивал верхней одеждой. Мама вела хозяйство, брала бельё в стирку. Отношения у родителей всегда были спокойные. Мой отец никогда не повышал голоса на маму, даже если она, что-то делала не по нему. Правда, по имени называл редко, всегда «Мать»: «Мать, пора обедать», «Мать, пойди-ка, помоги». При нас никогда не обнимал её, не целовал. Не полагалось. Нас детей никогда не ласкали. Отец был очень строг и даже иногда суров. Насупит брови так, что лучше в этот момент не попадаться ему на глаза. Бывали случаи, когда за шалость по нашим спинам проходил и ремешок.

Меня в семье никогда не называли Шурой, а звали как в деревне — Саней. Мама всех нас называла Санюшка, Лёлюшка, Тáнюшка, Митюшка. Это была самая большая ласка. Отец побьёт меня, она погладит по голове и скажет: «И-и, Санюшка, ничего, все пройдёт». Но, правда — редко, было и другое. Помню, один раз отец поднял меня перед собой и стал водить по моему лицу своими усами и бородкой. Было очень щекотно, и я пищала. Иногда отец поднимал меня, ставил на скамейку и говорил «Ну, дочка, спой, нам свои стишки». Я что-то пела. Ему нравилось. У отца сохранялся небольшой голос, и он всегда ходил по двору и напевал своим тенорком.

Время шло, наша семья разрасталась, и мы уже не помещались в своём саманном домике. Родители решили строиться. Двор был большой, и нашлось место для пристройки. Помогали все, кто мог. Помогала и мамина сестра, которая жила рядом, и её два взрослых сына. Построили небольшой флигель, но в нём было всё необходимое. Небольшое крылечко, из него вход в сенцы, из них отдельно дверь на кухню. Кухня маленькая, но в ней была сложена настоящая кирпичная плита с конфорками и коробом. А в саманном домике была настоящая русская печь со своими ухватами и чугунками. Первая дверь из коридорчика открывалась в большую комнату, которая называлась у нас «передняя».

Из передней одна комната была для родителей, где стояла большая деревянная кровать, большой старинный сундук с ящичками внутри которых хранились разные документы, наши метрики, заработанные деньги и лежали: мамин красивый, кружевной, чёрный шарфик на голову, который ей очень шёл, неприхотливые мамины кофточки и ещё что-то дорогое для неё. Еще одна комната из передней была проходная, из которой был вход в очень маленькую комнатку, где стояла узкая железная кровать, столик, стул и больше ничего. Здесь обитала наша старшая сестра Таня. Она уже заканчивала гимназию, здесь она занималась за столиком, на котором всё было идеально убрано: чернильница, ручка, тетради, учебники, книги.

Сестра Таня у нас была особенная. В те годы в большой моде было проповедование идей Л.Н.Толстого. При литературных обществах создавались «толстовские кружки». Все толстовцы обязательно прочитывали книгу своего кумира «Круг чтения», были вегетарианцами и не ели мяса. В общем, у попавшей в эти круги нашей старшей сестры была какая-то своя, загадочная жизнь. После окончания гимназии, она вскоре вышла замуж, и уехала с мужем на Украину, всю жизнь проработала филологом и была преданной партии коммунистов, всему верила.

Проходную комнату мы называли «залой». Здесь стоял угловой столик, висело зеркало, стояли стулья и швейная, ножная машина. На ночь в этой комнате мы стелили на пол к свободной стенке большой войлок, на него стелили ситцевые простынки, к стенке подушки и все четверо укладывались спать, только у брата Мити было отдельное одеяльце. Набегавшись, наработавшись, мы спали — не разбудишь.

Передняя комната была для всего. В одном углу вешалка, под нею вся обувь: сапоги, валенки, калоши, башмаки — всё аккуратно стояло в стеночку. С другой стороны стоял большой деревянный стол, покрытый клеёнкой. С одной стороны стола у стенки стояла длинная скамейка, на которой сидели мы, младшие дети: Леля, я, Митя и Лидочка. На другой стороне стола, напротив нас отец, мама, бабушка с дедушкой и старшая сестра Таня. Мы сидели и не могли «пикнуть», а если кто-либо из нас ущипнёт другого, или хихикнет, сразу со страхом смотрели на отца. По субботам сюда же, в переднюю, приносилось большое оцинкованное корыто, ведра, нагретые горячей водой и всех нас, одного за другим, мыла старшая сестра. Волос на голове, даже небольших, не было: всех нас стригли под машинку. Я в 11–12 лет была острижена, как мальчик.

Жизнь в доме начиналась рано. Родители в 4–5 утра уже были на ногах. На завтрак была всегда или жареная капуста с луком, или картошка с луком. Картошку мама варила сначала в мундире, чистила её и на огромной чугунной сковородке слегка обжаривала её с луком и, пахучую, с паром, ставила на стол. Никаких тарелок, мисок для каждого у нас не было. Мама резала всем по куску хлеба, у каждого была деревянная красная ложка, и мы все тянулись своими ложками, стараясь захватить побольше картошки и поддерживая ложку хлебом. Через несколько минут приготовленное исчезало. Мама всё это делала с большой любовью, чувствовалось, что она сама получает большое удовольствие, ощущая себя полной хозяйкой, поэтому у неё все было вкусно. Потом пили чай, у каждого была своя чашка, блюдце, были чайные ложки. Забыла описать самое главное: перед едой, каждый раз, пр