Оглавление

Легко быть праведником, когда тобой не интересуются соблазны. Олька была праведником честным, потому что вокруг неё соблазны кружились, как мотыльки у огня. Ещё бы! Во-первых, она была красавица. Не милая, не симпатичная, а безоговорочно красавица. Каждая её веснушка была, казалось, выведена умелым художником-реалистом. Не импрессионистом, упаси боже, не отпечатана с трафарета, не небрежно кинута красками пьяным Поллоком на полотно, а выписана со всей точностью и с соблюдением всех канонов, скажем, Рафаэлем. Девушка лучше любой своей фотографии. Мужчины толпились, как журналисты вокруг рок-звезды, но она оставалась верна мужу. За ненадобностью она не умела даже флиртовать.

Во-вторых, она была умница. Не только в смысле сообразительности и образования. Она умела ладно и правильно обустраивать работу, быт. Здесь на неё иногда обрушивалась ослепительная лень. Но Олька брала швабру, планшет и рьяно отгоняла помеху.

В-третьих, Олька была лёгкого характера: быстро забывала неприятности, не злилась по пустякам. На этом качестве взращивались нехорошие знакомцы, которые пытались втянуть её в авантюры, полагаясь на ее наивность. От них она отбивалась в основном тем, что имела четвёртое свойство — она была нежадная.

И, в-пятых, Олька была в материальном порядке. Родители купили им с мужем подходящую трёшку на окраине, снабдили машиной, дачей и библиотекой. Кроме того, Олька с мужем были, как многие отпрыски обеспеченных семей, абсолютно равнодушны к роскоши и путешествиям, оттого их накопления увеличивались. А поскольку тратить усилия на заработки им не приходилось, усилия тратились на спокойное созерцание. В свои двадцать пять Олька и Вадик были похожи на двух старичков, которые уже никуда не торопятся, а наслаждаются каждым днем. Так как познакомились они совсем юными, они были безусловными друзьями, одновременно взрослеющими детьми. Ссоры между ними были скорее потешные. А то, что они узнавали о мире, они сразу приносили в свою семью, делили пополам. Там не было никакого модного личного пространства, всё было общее: любой уголок, карман, радость и беда. Они не могли смотреть друг на друга критично или отвлечённо, они чувствовали в этом противоестественность и ложь.

Муж Ольки Вадик обладал приятной изысканной, чуть женственной наружностью. Притом он был непревзойдён на кухне, нежен, образован. Олька считала, что муж излишне мягок и втайне нет-нет да и могла обронить подруге извинительно: он у меня немножко как девочка иногда, что уж поделать, боится трудностей. При этом Вадик зарабатывал, забивал гвозди. Но больше всего он любил нянчиться с детьми. А вот детей-то им бог никак не давал. Возраст пока был не критический, и они решили не дёргаться, наслаждаться жизнью, а там как пойдёт.

Дачный посёлок находился по окраине леса. Некоторые дворы слегка притапливались в елях, берёзах и плотном кустарнике, так и их двор наполовину уже был в лесу. Можно было с задней калитки пройти по тропинке прямо в лес. Ходили чаще вместе с щенком английского спаниеля — шебутным Джимом. Осень ещё была в самом её начале, когда много листвы, всё пестрит. Ноги утопают в многояркости, в редких лужицах солнца листьев. Олька и Вадик были в дутых безрукавных куртках — красной и… красной. Им нравилось на даче одеваться словно близнецы. Впереди шуршал по листьям ушами Джим. То выбегал вперёд, исчезая в жёлтом, то с разбегу кидался к хозяевам, пачкая им джинсы мокрыми лапами. Олька собирала кленовый букет, подбрасывала листья ногами. Вадик был тоже рассредоточен. Оба они слились с лесом, перепрыгивая через овражки, отодвигая перед собой ветки, вдыхая пряный запах подопревших листьев и мокрой земли. Говорили они всегда мало и больше по делу. Со стороны их союз мог казаться скучным, даже унылым. Но на самом деле это был союз очень близких по духу людей. Как будто ещё в прошлых жизнях они друг друга любили, потеряли, а теперь вот снова нашли. От этого было такое облегчение… Вот только ребёночка бы ещё! Олька ещё немного опасалась, что испортится фигура, что новый человек может нарушить их маленькую гармонию, что у них нет опыта и как вообще вот это всё, на что Вадик ей спокойно сказал:

— Это же не чужой какой-то человек, нас станет просто больше! Опыта ни у кого поначалу нет, а фигура… об этом даже и говорить нечего.

Но ребёночек не получался.

В тот день, немного потерявшись в своих раздумьях, они свернули с привычной дороги и вышли неожиданно к новой поляне, к высокому дощатому забору.

Забор был выкрашен в ядовитый зелёный, по периметру к нему примыкал частый кустарник.

— О, а там калитка приоткрыта, заглянем? — Вадик сделал широкий шаг и нырнул за забор. — Ого!

Ольку опередил щенок, но и сама она в минуту оказалась по ту сторону. Им открылось большое старое здание, похожее на небогатый господский дом, окружённый разной ветхости хозяйственными постройками. Сбоку от главного строения располагались несколько запущенные лужайки с клумбами уже отходящих цветов. Территория за забором оказалась намного больше, чем представлялось снаружи. На одной из лужаек была видна беседка с облупленными колоннами, но чувствовалось, что место это не брошенное, люди здесь есть. Причём можно было угадать, что здесь явно есть дети. Тут и там валялись игрушечные самосвалы, подспущенные мячи, у самого здания стоял покосившийся неисправный трёхколёсный велосипед. Джим носился молнией туда-сюда, так что его запачканные, мокрые, в листьях уши взлетали. Порывом ветра подбросило листву, всё зашуршало, и тут в особнячке отворилась дверь. На пороге показалась женщина неопределённых лет, в тёплой стёганой куртке поверх белого халата, на голове голубая косынка.

— Ребята, а чего это вы тут делаете? Местные?

Вадик вышагнул вперёд:

— Мы дачники, немного в лесу заблудились. А что это за дом?

— Сиротский это дом, интернат, в общем. Хотите пройти? Я вас чаем угощу, видно, что замёрзли, свежо. Как раз сейчас тихий час.

— Да, хотим, спасибо.

— Только собачку на руки возьмите, чтобы не потерялась.

Сразу у входа они вдохнули густой запах хлорки. Внутри помещение было чистым, хотя переживающим не лучшие времена. Валентина Пална рассказала, что зашли они не с центрального входа, а как раз со двора, поэтому не увидели дороги. Что заведение это очень старое, детей сюда привозят сразу из дома малютки — трёхлеток и старше. Всего сирот здесь осталось сорок три. В школу их возят на стареньком автобусе, своей школы нет. Персонала очень мало, зарплаты такие, что никто работать не хочет. Да и скоро закрывать интернат будут, наверное, потому что старинный особняк, хоть и в плохом состоянии, понадобился кому-то из администрации. А на реставрацию денег никто не даст. Детей будут расформировывать по соседним домам. Это она рассказала в подсобке, среди стопок проштампованных вафельных полотенец, угощая чаем с баранками.

— Да, вот такие дела у нас печальные. Вы в туалет хотели? Туалет н