Олег Готко

ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

Книга первая

народно-фантастический роман

Как-то забарахлил гравитокомпас у одного пилота грузового звездолёта и занёс его на Землю, где тот мгновенно оказался пришельцем. Это дало очень похожему на осьминога существу шанс познакомиться с не самыми обычными представителями земной фауны и астрала: молодым землянином Семёном Саньковским со товарищи, его женой и духом вождя древнего безвестного племени. Причиной дальнейших — забавных и не очень — недоразумений послужила его в высшей степени оригинальная защитная реакция на внешние раздражители.

А причём здесь земляки? Да ещё по разуму? Да притом, что любой, наделённый интеллектом и рождённый на нашей планете, вправе считаться земляком, не правда ли?

 

Рисунок обложки: Алексей Слипченко

Часть первая

ЗАЩИТНАЯ РЕАКЦИЯ

Воскресенье, 22 мая 1988 года

— У-у, козёл! — смело заявил Семён Саньковский и отхлебнул портвейна из бутылки. — Пошёл вон!!!

Было солнечное утро, он стоял на берегу речушки, а за спиной слышались обнадёживающие голоса друзей. Возможно, поэтому вопль прозвучал не как вызов на дуэль, а скорее как добрый совет. Несмотря на это, два глаза неопределённого цвета продолжали упрямо таращиться на человека. В них не читалось даже намёка на пацифизм. Вонючее животное не скрывало намерений проверить на прочность свои костяные наросты.

Почему для этой цели оно изо всех подходящих объектов выбрало именно его, для Семёна было полнейшей загадкой чужой души, скрывающейся в потёмках тела, покрытого грязно-белой шерстью. Дожив до двадцати пяти лет, он понятия не имел о так называемом инстинкте территории, присущем в равной степени как львам, так и козлам.

Саньковский вознамерился было повторить возлияние, но не секрет, что парнокопытным плевать на добрые советы. За мгновение до того, как рога вошли в непосредственный контакт с интимной частью тела, Семён успел-таки закупорить пальцем горлышко и даже замахнуться, демонстрируя завидную защитную реакцию…

Окружающий пейзаж кувыркнулся, и небо на ничтожный промежуток времени оказалось под ногами. Сделав пол-оборота, оно повисло над головой, звеня и покачиваясь огромным голубым колоколом. Отнюдь не супермен, но не лишённый толики самоуважения Саньковский лежал на спине, пришпиленный земным притяжением, как бабочка иголкой. Ему не было никакого дела ни до жужжания пчёл, ни до уносимого ветерком пуха сбитых одуванчиков. Зелёная травка, отчётливо попахивающая дерьмецом, его тоже интересовала мало. От удара ныло то, что изощрённые в кулинарии каннибалы склонны нежно называть «филеечкой», а от соприкосновения с земной твердью перехватило дыхание.

Выпучив красивые синие глаза, Семён пытался глотнуть воздуха, и был похож на перепуганную сосиску, увидевшую дурной сон. В общем, было самое время его добить, однако даже козлы добрее людей.

— Живой, тореадор-самоучка? — послышался вопрос. Если в нём и присутствовала нотка волнения, то она полностью сглаживалась расстоянием. Тень вдруг закрыла Солнце, и тот же голос подтвердил диагноз: — Живой! Поднимайся, орёл с вертикальным взлётом!

Материализовавшись коренастым и веснушчатым Димкой Самохиным, она протянула руку и рывком поставила Семёна на ноги. Мученически скорчив другу благодарную рожу, тот выгнулся, помассировал поясницу и покосился на бутылку в левой руке. Несмотря на катаклизм, уровень жидкости там не уменьшился, но это было слабым утешением.

— Хлебни чуток, чтобы столбняк прошёл, — посоветовал практичный Димка и направился к импровизированному столу, где и размещались остальные зрители.

Не считая Самохина, свидетелей позора Саньковского было трое. Длинный, чья банальная кличка заменяла ему как описание внешности, так и биографию, да две девушки, с которыми познакомились здесь же, на берегу. Им было лет по двадцать, и они пока отличались друг от друга только степенью выпуклостей и именами.

Случившееся стало следствием визита приятелей к Семёну с целью выманить семью на природу. Однако жена Саньковского от вылазки отказалась наотрез, сославшись на мигрень, магнитную бурю и неблагоприятное расположение звёзд. Её вера в астрологию заслуживала отдельного разговора и была незыблема, как законы мироздания, хотя и отдавала атавизмом. Мария аргументировала это тем, что та — единственное, вселяющее в неё уверенность в завтрашнем дне. Не став уточнять, на какой именно день легли неправильно звёзды, а справедливо рассудив, что, согласно афоризму: «Баба с воза — кони в курсе дела», Семён захлопнул за собой входную дверь и отправился наслаждаться природой и портвейном на свой страх и риск. И делал это весьма успешно, пока не забрёл на чужую территорию.

— Ну, мужики, не будем отвлекаться. — Димка сел, поджал ноги и взял стакан. — Жили бы мы в Испании, например, так мы бы этих козлов одной левой!

Семён был парень незлобивый, но сейчас скрипнул зубами. Его душа жаждала реванша, однако выбор козлов отпущения был сильно ограничен.

— Согласен, — кивнул долговязый, сидевший напротив, — век живи, век учись!

— Золотые слова! Сенька, иди сюда! Послушай, что умные люди говорят!

Саньковский продолжал стоять на том же месте. Метрах в десяти о нём тихо сплетничали камыши, окаймляющие тихий омут, а шагах в пяти, нагло повернувшись задом сразу ко всему миру, жевал травку козёл. Он был привязан к иве, росшей у подножия холма. Склоны возвышенности были разграфлены микроскопическими огородами. На самом верху за густыми зарослями смородины можно было рассмотреть побелённые известью стены древней избушки. С хозяйкой — бабкой Грушей — они познакомились ещё раньше, когда та привела животное на пастбище.

Мутным оком окидывая весь этот пейзаж, Семён раздумывал, что будет эффективнее: подкрасться к козлу и отвесить здоровенного пинка или подняться к бабке и потребовать возмещения морального ущерба. Быть такого не могло, чтобы в этой глухомани не гнали самогон!

Пропитанная идиотизмом дилемма казалась довольно сложной, и Саньковский не на шутку задумался. Если в первом случае он наверняка испытал бы ни с чем не сравнимое чувство глубочайшего удовлетворения, то во втором — если, опять же, его предположение оправдается, — это ощущение они познают все вместе. Прилив крови к коре головного мозга спровоцировал перемещение центра тяжести, и тело начало раскачиваться, как одинокая пальма под бризом на берегу тёплого острова.

— Мальчики, — заволновалась одна из девчонок, не сводя с Семёна тревожного взгляда, — по-моему, он опять что-то задумал!

Димка бросил ленивый взгляд на далёкий остров.

— Вот уж не думал, что покачивание на ветру — признак усиленной умственной деятельности!

— А вдруг он опять к козлу полезет?… Покалечится, и что мы его жене скажем? — выдавил из себя ещё одну здравую мысль Длинный. Сегодня он был в ударе.

— Сделайте что-нибудь! У меня нехорошее предчувствие!

— Ирка, перестань корчить из себя ведьму, — посоветовала подруге та, что была более аппетитной, — лучше порежь хлеб.

— Предлагаю выпить за то, чтобы продолжение поединка было менее плачевным или более удачным! — Самохин относился к жизни намного оптимистичнее, чем она того заслуживала, и остальным советовал делать то же самое по мере возможности. — Take it easy![1]

— Ой, он уже начал идти! — взвизгнула Ира.

— Не визжи. Такой походкой он далеко не уйдёт.

И, правда, движения Семёна напоминали бальный танец с тенью. Следуя дружескому совету, он на ходу допил вино и швырнул бутылку в речку. Бултыхнувшись, та начала покачиваться, издевательски подмигивая ему солнечными зайчиками.

— Я так больше не могу! Ленка, идём со мной! — Ира решительно поднялась. — Ребята, почему вы сидите?

— Не такой он придурок, каким кажется, — отмахнулся Димка.

Тяжело вздохнув, Лена встала и последовала за подругой.

— Козёл, конечно, козёл, но и Семён ведёт себя, как баран, — констатировал факт Длинный и проводил взглядом фигуры девушек. — А Ира эта очень даже ничего…

— Угу, только нервная очень.

К тому времени, когда подошли девушки, Саньковскому уже и самому начало казаться, что перед решающей схваткой не мешало бы освежиться, потому как дилемма была решена в пользу козла. Он быстро дал себя уговорить, и его под руки, как жениха русалки, препроводили к воде. Козёл проблеял вслед что-то презрительное.

— Боже, какой позор… — пробормотал Семён, оттолкнул сестёр милосердия и рухнул лицом в воду.

«Утопиться, что ли?» — лениво подумалось под водой, но через несколько десятков секунд, когда в лёгких исчерпался кислород, этот способ самоубийства показался донельзя пошлым. Отфыркиваясь напоенным верблюдом, Саньковский выполз обратно на берег.

И тотчас раздался душераздирающий визг. На сей раз девушки завопили разом, словно узрев водяного. Димка с Длинным вскочили, как укушенные, хотя причины криков никто из друзей не понял. Правда, с головы Семёна свисали водоросли, но не это же, в самом деле, признак губернатора подводного царства. Козёл тоже таращился на недоумка, но атаковать, похоже, не собирался.

— Что случилось?!

Девушки на секунду умолкли и синхронно ткнули пальцами перед собой. С недоумением глядя на них добрыми глазами, Семён поднялся на ноги. Пошатываясь и пьяно улыбаясь, он принялся стягивать с тяжёлой головы мокрую зелень. Неожиданно рука наткнулась на нечто холодное, мягкое и пульсирующее — живое. И это сидело у него на голове. Инстинкт самосохранения моментально сошёл с ума.

Саньковский запрыгал камлающим шаманом, яростно тряся башкой. Друзья подошли поближе, а подруги шарахнулись назад. Под аккомпанемент несмолкающего визга Димка и Длинный тупо смотрели на конвульсивные пляски, но понять ничего не могли.

— Убедительно прошу вас заткнуться и объяснить в чём дело! — велеречиво обратился к дамам Длинный, но орущий дуэт игнорировал просьбу.

Ответ явился сам собой в тот момент, когда неожиданно с головы Семёна слетел серый ком и с противным звуком шлёпнулся наземь.

— Ух, ты! — не веря своим глазам, воскликнул Самохин. — Осьминог!

Тварь, мерзко извивающаяся на такой обыкновенной траве, и в самом деле сильно смахивала на осьминога. Неожиданно она замерла, и на людей уставился круглый беспощадный глаз. Время от времени его затягивала мутно-белая плёнка.

— Мужики! Это точно осьминог! Вот уж не думал, что в нашей речке водятся настоящие осьминоги! — Димкиному восторгу не было границ. Он радовался так, словно повстречал родного брата-близнеца, с которым его ещё в детстве разлучила злая судьбина.

Остальные были настроены менее жизнерадостно. Семён медленно, но с завидным упорством приходил в себя. Два жестоких потрясения в течение десяти минут — это уже слишком даже для флегматика. То козёл, то осьминог — природа достала его до печёнок. Хмель проходил, оставляя только обиду, злость и мерзкий привкус. Вот этому представителю родной фауны он и предъявит вексель, а заодно докажет всем остальным, что случай с козлом — лишь досадное недоразумение!

Саньковский настороженно посмотрел на зрителей.

Девчонки выдохлись и попятились от того, что в их понимании сильно смахивало на последствия блуда водяного с медузой. Длинный, воспользовавшись тишиной, поинтересовался у Димки насчёт ядовитости осьминогов. Получив довольно уклончивый ответ, он решился было подойти поближе к твари, но тут та шевельнулась, и от неё поползло щупальце. Вытягиваясь пиявкой, оно влажно поблёскивало на Солнце и шевелило присосками. Под глазом откуда-то из складки кожи появился клюв и раздался скрипящий звук.

Друзья опешили, а Семён счёл момент подходящим, чтобы привести приговор природе в исполнение.

— Так ты, гадина, напугать меня решила? — просипел он, когда осьминог поднял над собой два щупальца и начал раскачивать ими из стороны в сторону. — Сопля членистоногая! Сейчас я тебе покажу, где положено зимовать ракам с осьминогами и в какой позе!!!

Разъярённый герой асфальта занёс ногу для удара. Тварь подпрыгнула, и одно из восьми щупальцев обмоталось вокруг щиколотки.

И всё.

Димка видел, как зависнув на секунду на ноге, осьминог был отброшен в сторону. Шлёпнувшись оземь, он сжался в комок и покатился к воде. Мутная пучина поглотила тварь, и только круги на воде демонстрировали, что увиденное — отнюдь не галлюцинация.

— Вы видели? — обратился Самохин к остальным на всякий случай.

— Ты лучше на него посмотри, — предложил Длинный, указывая на Саньковского.

Тот лежал, подогнув под себя правую ногу.

Димка нагнулся над ним и похлопал по щекам. Адекватной реакции не последовало. На глазах Иры заблестели слёзы.

— Я так и знала, что это плохо кончится… — всхлипнула она.

— Не ной, ради бога, а лучше принеси водки! — рявкнул Димка. У него уже начала болеть рука, а голова приятеля лишь моталась из стороны в сторону.

Рядом присел Длинный и начал неумело искать пульс. Нащупав, он принялся считать, шевеля узкими губами. Дойдя до ста тридцати двух, он спохватился, что не засёк время. Однако результат и так был ясен. Саньковский несомненно был жив, но пребывал в глубоком обмороке.

Самохин влил приятелю в рот подоспевшую тёплую водку и добился тихого мычания.

— Как самочувствие? Нормально?

Из горла Семёна вылилась водка, и вырвался нечленораздельный хрип. Обладая буйной фантазией, его можно было считать утвердительным. Глаза открылись и бессмысленно полезли из орбит. По телу пробежала судорога, пострадавший выгнулся, попытался опереться сразу на все конечности, но потерпел фиаско. Бессильно завалившись на левый бок, Саньковский снова перестал подавать признаки жизни.

Длинному всё это сильно напоминало обычную агонию. Было самое время подыскивать добрые слова для некролога, но тут вдруг появилось ещё одно действующее лицо.

— Привет, сосед! Ты чего такой скучный? — пнул Семёна рыболов-любитель Василий Рында, привлечённый женским визгом и непонятной суетой.

— Он… э-э, заболел, — буркнул Димка.

Рында наклонился.

— Да он же пьян в стельку! — не без зависти мигом определил он болезнь. — И это в одиннадцать часов утра да ещё в наше безалкогольное время…

— А вдруг эта штука его ужалила? — перебил его Длинный, обращаясь к Самохину. — Давай его в больницу, а? Вдруг этот осьминог ядовитый?

— Осьминог?! — обвис челюстью Василий. — Да тут у вас у всех солнечный удар! Какие осьминоги? Поменьше бы вы, ребятки, злоупотребляли на жаре, а? Если для вас слишком много, то можете поделиться. Я с приятелями с удовольствием вас выручу.

Два мужика, стоящие несколько поодаль, согласно кивнули. Один из них подмигнул Лене.

— Ну и что ты врачам скажешь? — Самохин пропустил добрый совет мимо ушей. — Что его укусил осьминог?! Не в Японии же живём, чёрт побери!

— М-м… — протянул Длинный, лихорадочно подыскивая контраргумент. Он, конечно, не верил, что в Стране Восходящего Солнца осьминоги кидаются на аборигенов, как собаки, но эту интуитивную догадку сейчас словами подтвердить не мог. — Тогда его лучше домой…

— Я не знаю, о каких осьминогах вы здесь толкуете, но скажу одно: дурных и пьяных бог бережёт, — снова вмешался Василий. — Или вы с его женой не знакомы?

— А что жена? — буркнул Длинный. — Жена — не осьминог, не укусит!

— Какой бы она ни была, — поддержал друга Димка. Ему не улыбалось продолжать веселиться в компании полутрупа, пусть даже и знакомого.

Рында одарил их скептическим взглядом, размышляя над тем, насколько соседу было бы лучше, если бы его половина была не только осьминогиней, но, например, ещё и царевной-лягушкой.

— Как хотите, мужики, — сказал он. — Можете тащить его в больницу, домой или сразу в вытрезвитель, а мы с девчонками ещё посидим. Правда, красавицы?

Ира с опаской поглядела на обманчиво-тихую заводь и поклялась пить в будущем только в более цивилизованных местах. Она отрицательно покачала головой, но подруга сказала:

— Только пойдём к озеру, хорошо?

— Как скажете, — весело согласился Василий и улыбнулся своим приятелям. — Не стойте, как столбы с разинутыми ртами! Помогите дамам собраться.

Через пару минут они ушли к озеру, в которое через полкилометра впадала речушка. Димка вздохнул и окончательно взял инициативу в свои руки.

— Длинный, бери Сеньку на спину и иди, а я здесь уберу, — он скомкал клеёнку, швырнул её в сумку и сгрёб в кучу отходы.

Когда всё догорело, Самохин догнал маленькую полупохоронную процессию. Когда полутруп сопровождают, это ведь можно назвать процессией, не так ли?

* * *

Мария возвращалась домой от подруги. Ей было двадцать три года, и приходилась она Семёну Саньковскому, так сказать, женой «в законе». Кроме мужа, женщина обладала также мускулистой фигурой среднего роста, на которой оставили след регулярные посещения секции тех, кто метает ядра.

Третий день стояла ужасная жара, которую она не переносила. Воздух был раздражающе плотен, а раскалённый асфальт податливо всасывал острые каблуки белых австрийских туфель. Да ещё новое платье стесняло движения. Всё это и в отдельности могло довести кого угодно до белого каления, а тут ещё эта дура! Безмозглая лоховка, для которой журнал «Крестьянка» — последнее откровение в мире моды. Нашла же, идиотка, перед кем устраивать выставку моделей!

— Нормально! — прорычала Мария, цитируя вычеркнутую из списка подругу. — Чрезвычайно нормально!!!

Ярость затмила предупреждение звёзд, а ведь те верно вещали, что лучше в этот день посидеть дома и не рыпаться. Именно из-за них она не отправилась загорать с мужем, но потом от скуки решила сходить к подруге, черти бы её взяли!

При воспоминании о супруге Мария зашипела взбесившейся кошкой и ускорила галоп. Случайный прохожий шарахнулся в сторону.

— Этот урод там отдыхает! — забормотала она себе под нос. — Развалился в тени! под кустом! и попивает холодное пиво! Если снова надерётся, сволочь, вышвырну с балкона!..

С этой мечтой Саньковская влетела в сырую прохладу подъезда. Каблуки простучали по лестнице на третий этаж копытами рысака, которому ещё далеко до живодёрни. Зазвенели ключи, дверь скрипнула и отворилась. В то же мгновение её ноздри расширились, фиолетовые глаза обернулись драконами и полыхнули жутким пламенем.

— О, эта вонища! Снова!

Аллергия супруги на перегар была проклятием как для Семёна, так и для его приятелей, но любящему сердцу он приказать в своё время не смог. В данный же момент эта напасть вообще не имела для него принципиального значения. Его тело лежало на диване в том же положении, в каком было оставлено верным Димкой. Ноги в перепачканных глиной ботинках бросались в глаза, как вспышки электросварки.

Итак, тело лежало и даже слегка похрапывало, не подозревая, что тихий час подошёл к концу. Злобное сопение женщины трудно спутать с затишьем перед бурей, но тем не менее так оно и было. К телу Семёна приближался ураган с традиционным женским именем Мария. Такова уж странная привычка синоптиков, из чего следует, что и у них есть жёны, тёщи и прочие составляющие семейной жизни.

— Семён! — пронёсся первым шквалом крик.

И жалобно звякнули стёкла. И нежнейшим малиновым звоном дал о себе знать богемский хрусталь, любовно выставленный в чешской стенке.

— Семеннн!!!

И полетел в открытую балконную дверь правый ботинок. И хрустнул хлипкий польский стул, на который жена свалилась, не удержав равновесия при попытке стащить бесчувственное тело с дивана, укрытого тончайшим турецким покрывалом.

— Семенннннн!!!

Одно эхо рыка супруги заставило бы любого здравомыслящего капитана крепко-накрепко принайтовить себя к грот-мачте и тихо молиться, чтобы та не сломалась. Безответственное же тело шлёпнулось на пол и лишь тогда открыло мутные очи. Тусклым взором оно обвело комнату, крякнуло и вскинуло руку.

— Что?!! — окончательно взбесилась верная половина. — Глазки мне строить?!

Рука требовательно закачалась, игриво шевеля пальцами. Во всяком случае, именно так Мария расшифровала странные жесты. Нервное переутомление — тот ещё дешифровальщик!

Железный обруч стиснул горло. От накатившего бешенства она не могла произнести ни слова. Подобную стадию непогоды бывалые морские волки называют «глазом урагана». Вокруг буря, а в самом центре — тишь да гладь… Однако минутное молчание было таким же обманчивым, как и спокойствие в центре урагана.

— А-а-а!!! — прорвался наконец воздух из лёгких. — Хочешь, чтобы тебе ручку подали?!! Уронили бедного мальчика на пол, и он начал валяться!!! Несчастненький ты мой, а по рёбрышкам?!! Как оно? Я ведь тебя предупреждала!!!

Операция эта, производимая остроносой туфлей, была весьма болезненна. Тело Семёна изогнулось в немыслимом мостике и неуклюжим пауком забегало по квартире, пытаясь увернуться от карающей туфли и переворачивая мебель.

— Ага! Так ты, оказывается, ещё и гимнаст?! — ещё пуще разбуянилась стихия.

Она бушевала и бушевала, круша рёбра несчастной жертвы. Звон стекла слился в одно сплошное дребезжание. Прошли не менее двадцати минут до того момента, когда тело Семёна пулей вылетело из подъезда и забилось в густые заросли кустарника, спугнув дворового кота.

Мария, успокоившись, так и не смогла понять, почему благоверный всё время двигался в скорченном виде. Ранее за ним ничего подобного не замечалось.

* * *

Пришло время, и Семён очнулся.

И жутко удивился. У него ещё никогда не было такого похмелья. Такого сказочного похмелья. Если быть точным, то сейчас этого самого похмелья не было вовсе.

Тело как будто плавало в невесомости. Голова была ясной, как никогда.

— Ах, — потянулся он, не открывая глаз, — приятно чувствовать себя человеком…

И открыл глаза.

И удивился пуще прежнего. Его окружал зеленоватый полумрак.

«Хм, вечер уже… Сколько же это я проспал? — Саньковский автоматически поднял к глазам левую руку, где носил часы, и увидел щупальце. И тупо изумился. — Неужели я приволок эту гадость домой?»

Он сделал отбрасывающее движение и снова поискал взглядом часы. И снова наткнулся на щупальце. После ещё одной попытки избавиться от конечности, с ней опять не произошло никаких кардинальных изменений. Вторая рука тоже оказалась щупальцем. Оно было, словно язвами, покрыто розовыми присосками…

И ноги! Они ничем не отличались от рук!!!

Было от чего запаниковать. Обманчиво-мягкое похмелье превращалось в жуткий кошмар. У него не было ни рук, ни ног. Сплошь одни щупальца. Даже больше, чем нужно. Спрашивается, как ему теперь узнать время?…

Страшная догадка обожгла мозг. Он утонул, и душа переселилась в проклятого, мерзкого, отвратительного осьминога! Теперь всю жизнь придётся влачить существование в теле кошмарной студенистой твари!!! Зачем он, идиот, к нему полез? А ведь экологи предупреждали, что Природа насилия над собой не прощает! Интересно, сколько живут осьминоги?…

Боже, какой дурацкий вопрос! Ведь это сон… Всего лишь сон! Во сне умереть невозможно. Вернее, никому не может присниться собственная смерть, а уж тем паче — жизнь после неё! Во сне нужно стремиться к свету…

Семён немного успокоился и начал делать членами плавные движения. Полумрак постепенно рассеивался. Вода или что бы это ни было становилась прозрачнее.

«Сон какой-то слишком реальный…» — подумал Саньковский, когда в глаза ударил яркий свет заходящего Солнца.

Моргнув, он огляделся. И ужас окончательного понимания истины начал сжимать холодными, прямо-таки ледяными клещами сердце. Или то, что было сейчас его сердцем.

Перед ним на волнах раскачивалась бутылка. Та самая, которую он давным-давно, ещё в первой жизни бросил в речку. Она дождалась его воскрешения…

Потеряв сознание, Семён снова ушёл под воду. Очнувшись на дне речном, он едва не заплакал. Чёрт, ведь никто и никогда не говорил ему: «Не пей, Сеня, осьминогом станешь…» При воспоминании о прошлой инкарнации защемило в бессмертной душе.

Саньковский снова всплыл. На берегу, где довелось скончаться, не было даже козла. Однако Семён рискнул выбраться из воды только тогда, когда Солнце спряталось за горизонт. Выбрасывая перед собой непривычные конечности, он некоторое время растерянно ползал по траве. Затем поднатужился и начал передвигаться, пытаясь шагать на упругих щупальцах. Чужое тело немилосердно шаталось из стороны в сторону. Ногоруки разъезжались куда хотели и стремились жить своей жизнью, клюв же пахал землю. Семёну хотелось плакать и каяться, но даже козлу в его положении было бы ясно, что уже слишком поздно…

С этими мыслями Саньковский снова отключился.

* * *

Понедельник, 23 мая 1988 года

Холод. Собачий холод и тёмная мгла. Так восприняли рецепторы нового тела условия внешней и чужой для него среды. Семён знал, что это ночь, и дрожал в образе осьминога.

«А говорят, что все земноводные твари — хладнокровные… Или холоднокровные? Один чёрт, разница небольшая. Будь я хладнокровным человеком, то можно было бы сказать, что у меня зуб на зуб не попадает», — размышлял он, стараясь подавить чёрный страх, который время от времени глистой-удавом стискивал внутренности. Ещё Семён пытался утешиться мыслью, что в случае примерного поведения ему скостят срок пребывания среди земноводных и в следующей жизни снова сделают человеком…

Такие размышления должны были более приличествовать какому-нибудь ламе, нежели молодому строителю коммунизма, зародившемуся под бдительным прищуром КПСС. В конце концов Саньковский задумался над этим и испытал приступ ничем неоправданной надежды.

«Так, так, — мысли перескочили на другие рельсы, — откуда я этой мистики набрался? От Машки, что ли? Ведь я не индус, не ислам, да и библию никогда не держал в руках. Какие, к чёрту, инкарнации некрещёных младенцев? Тут что-то другое…

Начнём сначала. Откуда появился осьминог? Ответ: из воды. Где я очнулся? В воде. Вывод: я всё-таки осьминог, потому что пришёл в себя под водой. Бред, ведь если в школе не врали, то речных осьминогов не бывает… А я? Придурок ты, Сеня, несчастный… Стоп! Попробуем опять с самого начала.

Данный осьминог — реальность. Такая же, как и тот факт, что я сейчас в его теле. Напрашивается наглый вывод, что эта тварь, в которую меня занесла нелёгкая, тварь совсем не простая. А откуда берутся все непростые твари в наше время? Либо мутация под влиянием радиации, либо…»

Семён был чужд как предрассудков, так и понятия «скальпель Оккама». Пользуясь воспоминаниями о последних страницах газет, кроме которых давно ничего не читал, он наконец-то с лёгкостью пришёл к потрясающему, единственно верному, как всякое великое учение, выводу, что он — жертва инопланетян.

— Так вот он какой — первый контакт двух цивилизаций! Очень близкий и весьма непосредственный! Махнулась, сволочь, со мной телами и будь здоров, шевели ластами! Можешь их даже склеить от счастья!!!

Не на шутку разволновавшись, Саньковский принялся тщательно исследовать окрестности. Тела, его родного тела, которое сейчас пребывало под гнётом подлого инопланетянина, нигде не было.

«Стоп! Конечно! Как же мог Димка оставить меня валяться на холодной земле! А вдруг, — ему стало не по себе, — они подумали, что я умер? И закопали?!»

Он ещё никогда не умирал, но воспоминание о наваливающейся тьме, в которой… которая вращалась, как водоворот, и засосала его, было ничем не лучше настоящей смерти. И поведение его наверняка было соответствующим. Не приходилось сомневаться, что навыки по оказанию первой помощи у приятелей были такими же, как и у него, то есть равнялись нулю.

«Брр! Такого не встретишь даже у Эдгара По. Похороненные живьём инопланетяне… Так им, конечно, и надо, но всё же…»

Семёну представилось, как он собственноручно, точнее, собственнощупальцеобразно производит эксгумацию в неверном свете молодой Луны. Пытается проникнуть в своё тело через рот или, возможно, через нос, а пришелец отчаянно сопротивляется. Пищевод сотрясают конвульсии, выворачивающие желудок, щупальца победителя проникают всё глубже и глубже в собственный кишечник… Гадость какая!

«Могильного холмика не видно. Похоже, что сейчас моё тело в постели, около тёплой Машки…»

Саньковский хрюкнул от удовольствия, вообразив, как супруга пытается изнасиловать того, кто привык сношаться исключительно с осьминожками. Однако стоп! А вдруг это он захочет её? Это же вполне возможно и тогда Землю заполонят маленькие осьминоги в обличьях мерзких зеленоватых ребятишек… Мало ли на что способна инопланетная генная инженерия!

От острого приступа ксенофобии его затрясло. Цель нашествия стала кристально ясна. Он! Только он один может и должен спасти родную планету и цивилизацию! Избавить жену от сожительства с проклятым пришельцем, в конце концов. Защитить семью — нормальная реакция на инопланетян!

На какое-то время Семён забыл, что осьминог пока что он сам.

Действительность быстро расставила всё по своим местам. Куда с такой рожей соваться, ведь это даже не свиное рыло?! Как он объяснит, что пришелец оккупировал его тело? Но, с другой стороны, надо попытаться, ведь не барахтаться же в этом болоте до конца света!

Не вызывал сомнений тот факт, что осьминожья шкура одинаково хорошо чувствует себя как в воде, так и на суше. Это был громадный плюс. Оставалось лишь вспомнить географию родного города.

Пощёлкав клювом, Саньковский прикинул, что, по самым приблизительным расчётам, до тёплой Машки не менее пяти километров. Чёрт его знает, с какой максимальной скоростью удастся перебирать щупальцами, но впереди целая ночь!

В очередной раз подавив в себе малодушное и, скорее всего, несбыточное желание утопиться, когда представил то, что его ждёт, Семён приподнялся на членах. Тишину украинской темноты простреливало неистовое кваканье лягушек, а небо заволакивали тучи. Ночь дышала тревогой, потому что ему этого хотелось.

Неудачно попытавшись сплюнуть, Саньковский довольно резво поковылял на полусогнутых щупальцах в ту сторону, где должен был быть его дом.

Верить в это ему тоже хотелось.

* * *

Новое тело ломило от боли. Ничего подобного никогда не испытывал тот, кто родился под далёкой звездой. Поведение аборигенов было настолько агрессивным и негуманным, что Тохиониус уже всерьёз начал подумывать, что угодил на планету Стрджа. Именно сюда, должно быть, переселились души тхариузоков — легендарных злобных существ, которые не давали нормально жить предкам в древних мифах родной планеты.

Сбившись с курса по вине головотяпов-технарей, подсунувших списанный гравитокомпас, он, пилот обыкновенного грузового корабля, был вынужден просить помощи у местной формы жизни. Первая же попытка вступить в контакт с разумными, на первый взгляд, существами потерпела крах. Одно из них драконозавром, которые ещё водятся на Ракшусе, набросилось на него, и Тохиониус ничего не смог с собой поделать.

Всё то, что случилось в дальнейшем, было просто. В том смысле, что происходило на уровне инстинктов. Дикий ужас высвободил их из-под опеки разума. В результате древней защитной реакции, испокон веков применявшейся его народом при встрече с хищниками, он был заточен в тело, совершенно непригодное для мало-мальски нормального существования. В голове до сих пор не укладывалось, как это удалось аборигену, но факт оставался фактом — тот смог разгадать его манёвр. Остальным же варварам захотелось повеселиться. Они гурьбой отволокли злосчастную тушу, в которую превратился, к своему храму. Там свирепая жрица едва не лишила его и этого паршивого убежища для несчастной души…

Тохиониус горестно помотал головой. Объяснение происшедшему напрашивалось только одно — эту планету угораздило пойти по двуполому пути развития, наиболее, кстати, неприятному в плане общественных отношений. Теперь и он на своей шкуре убедился в том, что давно доказано наукой родной планеты. Сейчас ему уже не хотелось сомневаться, что разнополые существа просто физиологически не могут жить в мире. Новое тело-тюрьма, к сожалению, в сексуальном плане наверняка отличалось от хозяйки храма… Дикая, кровожадная планета! Недаром же этот сектор космоса не рекомендуется для полётов!..

Такие вот мысли бродили в бывшей Семёновой голове, лежащей в кустах. Грудь же и туловище были в крестах, оставленных на коже ногтями свирепой жрицы семейного очага.

Чужое солнце поднималось над негостеприимной планетой. Безжалостные лучи пробивались сквозь тучи, заливая нещадным светом всё вокруг. Нужно было спасаться, и делать это не медля ни секунды.

Всю ночь Тохиониус, испытывая тихий ужас, сканировал доставшееся тело. Особенно поражал воображение мозг. Огромные размеры и при этом КПД, стремящийся к нулю. Некоторые центры не функционировали вообще, а другие тлели еле-еле. Судя по всему, варвары едва только ступили на первую ступень эволюции. Что ж, это хоть как-то оправдывало их существование. Усилием воли, благо чужое сознание ничем не давало о себе знать, ему удалось заставить работать нужные нервные центры и создать между ними связи, необходимые для освобождения…

И вот пришло время. Инопланетянин с лёгкостью подчинил примитивные центры управления четырьмя конечностями, сориентировался в пространстве и бодро зашагал к месту обмена.

К сожалению, состояться встрече суждено не было.

* * *

Они разминулись буквально на несколько минут. Виной тому была передышка, которую Семён позволил новому, но измученному марш-броском телу в скверике неподалёку от домашнего очага. Там он долго с удивлением разглядывал щупальца, которые, несмотря на опасения, не стёрлись по дороге.

Сейчас же, маскируясь среди кустов, травы, поломанных ящиков и прочего хлама, в изобилии украшавшего двор родного дома, где на первом этаже располагался гастроном, Саньковский упрямо ковылял вперёд. Недалеко от подъезда он неожиданно наткнулся на очень знакомый предмет, при виде которого человеческое сердце облилось бы кровью. Это был его, Семёна, правый ботинок.

«Чёртов космический пират, — подумал он, — так ты чужим добром швыряться! Привык, босяк, без ботинок по космосу шляться и тут начинаешь свои порядки наводить! Ну, погоди! Я тебе устрою приём в чужом монастыре!!!»

Закончив гневную тираду, Семён взял в клюв ботинок и понёсся к подъезду подобно ласточке, строящей гнездо. Он успел юркнуть в жёлоб водосточной трубы, не без сожаления выпустив обувь, когда дверь подъезда открылась и оттуда выползла соседка. Вздыхая и охая, древняя бабка со второго этажа двигалась так медленно, что Саньковский не удержался от соблазна и ужом проскочил между её ног, не забыв прихватить башмак.

Старушка молодо взвизгнула, и вслед понеслось:

— Чур тебя, нечистая сила! Куда смотрит санэпидемстанция?!!

— Что случилось, Матвеевна? — поинтересовались с какого-то балкона.

— Огромадная крыса! Да как шаснет у меня…

Диалог заглушила закрывшаяся дверь подъезда. На одном дыхании Семён взобрался на третий этаж и только тут сообразил, что ключей у него нет. Что такое не везёт и как с ним бороться?!! Чертыхнувшись, он пополз вниз. Единственной надеждой был дикий виноград. Лозы тянулись почти до самой крыши.

Бабки по-прежнему обменивались впечатлениями о хамском поведении современных крыс. «Вот когда мы были молоды, те не позволяли себе…»

Саньковский отшвырнул ботинок в сторону и нагло, мстительно и медленно, снова прополз между ободранных туфлей Матвеевны. «Я тебе покажу, как меня с крысами путать!» — злорадствовал он, наслаждаясь произведённым эффектом, ибо визжала та знатно. Затем, подхватив символ возвращения домой, покарабкался по винограду вверх. Листва надёжно укрывала его, хотя Семён и так был уверен, что сейчас до него никому нет дела.

В доме тем временем захлопали окна. Любопытные жильцы наперегонки интересовались тем, что приснилось старушке на сей раз.

— А-а!!! — вопила та. — Змея! Огромаднейшая змеюка!.. Куда смотрят змееловы?!!

Осьминог достиг своего балкона. Дверь по поводу жары была открыта. Он проскользнул в комнату. Несмотря на визг и вопли сторонницы стерильности подвалов, с которых в дни её молодости начиналось социалистическое общежитие, Машка спала.

Саньковский забрался на стол и осторожно водрузил на полированную поверхность ботинок. Он был дорог ему, как вторая веха новой жизни. Первой была бутылка, но такого памятного знака сейчас Семён не пожелал бы и злейшему врагу.

Жена спала одна, и в душе он испытал немалое облегчение, правда, с примесью понятного разочарования. Коварного лазутчика нигде не было видно. Немедленная месть откладывалась на будущее.

«Неужели они меня в больницу отволокли? А ботинок? Сувенир любящей жене?»

Семён чужим нутром чувствовал, что здесь что-то случилось, но спросить было не у кого. Машку будить не хотелось. Спросонья она может и не сообразить, кто к ней пришёл. Нужно было ждать и думать, как дать ей понять кто есть кто. И первым делом, конечно, нужно убраться со стола.

Сползая по ножке, Саньковский вдруг заметил сломанный стул. Обломки мигом подсказали, что здесь произошло нечто серьёзное. Мелкая потасовка с ломанием мебели или что похуже? Дышит или нет?

Не на шутку разволновавшись, он направился к дивану и взобрался на одеяло. Всё-таки дышит! Семён влюблённым глазом вытаращился на суженную.

С улицы послышался шум подъехавшей машины. Она долго разворачивалась, затем злобно взвыла двигателем, чихнула и затихла.

— Принимайте товар! — раздался громкий голос. — Рыба! Ещё живая!

Ото всех этих безобразных звуков благоверная заворочалась. Ей всегда действовали на нервы механические звуки, будь то будильник или ремонт у соседей. Вдруг внизу грохнул железом о железо раскрытый люк, и Мария открыла глаза.

И увидела огромный, бесцветный, гипнотизирующий её глаз.

* * *

Водитель автомобиля с гордой надписью жёлтыми буквами на синей цистерне «Живая рыбы» сидел в кабине и искоса посматривал на грузчиков. К половине девятого утра те ещё не успели опохмелиться и, в свою очередь, недовольно глядели на него. И тоже исподлобья. В их глазах без труда читалось: «Какая разгрузка с самого утра?! Твоя рыба всё равно дохлая и числится живой только по той простой причине, что ещё не завонялась. Караси, блин, третьей свежести!»

— Ну, мужики! Давайте веселее! Не стоять же мне до обеда! — наивно, исключительно по молодости лет, которых ему было никак не больше двадцати, воззвал к ним водитель.

— Постоишь, никуда не денешься! — процедил один из грузчиков сквозь редкие, прямо-таки антикварные зубы. Его напарник — неулыбчивый толстяк, лишь молча сплюнул, давая понять, что с незваной рыбой он церемониться не будет.

— Мне же ещё в два магазина заехать надо! — приврал водитель.

— Слышь, Живая Рыба! — снова заговорил низенький и тощий владелец стоматологического чуда. — Не рыбой единой жив человек, секёшь? У нас тут ещё кой-какие дела есть. Скажи, Жора?

С этими словами он потащил толстяка в подсобку. Оставшись в одиночестве, Живая Рыба открыл было рот, чтобы высказать мнение обо всех их делишках, как вдруг гневные слова застряли в горле в одночасье. Этому в немалой степени способствовал оглушительный визг.

Он высунулся из кабины, поднял голову к источнику звука и увидел, как нечто пролетело по небу и плюхнулось аккурат в открытый люк машины.

Борец за право живой рыбы быть вовремя зажаренной с ошалелым видом вылез из кабины и успел заметить, как некто извивающийся, тёмный, потусторонний… До отказа раскрытыми глазами он смотрел вслед длинному, блестящему обретённой чешуёй телу, которое выползло из цистерны и рвануло прочь.

Когда снова появились грузчики, Живая Рыба всё ещё стоял, переводя безумный взгляд с люка на балконы дома и время от времени встряхивая головой.

— Ты чего это? Гимнастику делаешь, да? — поинтересовался у него тощий, демонстрируя личный вклад в стоматопатологию. — Я же тебе, Жора, говорил, что ушу — гимнастика для всех!

— Тут та-акое было… — протянул водитель свистящим шёпотом. — Длинное, ползучее, летучее…

— Какая, к чёрту, уша, Жорик? — усомнился Жора в истинности слов напарника и мрачно хмыкнул: — Не понимаю, как в таком состоянии вообще разрешают за руль садиться?

— Пьяный за рублём… Нет, за рубежом или… — начал было цитировать историческую фразу тощий, но запутался в целях жизни и умолк.

— Не, на пьяного не похож. — Хмурый взгляд оценивающе окинул водителя, а затем напарника. — Совсем не похож. Наркоман, наверное.

— Мельчает молодёжь, — родил соболезнование Жорик и сплюнул сквозь многочисленные щели, которые и считались, собственно, его зубами.

Обоих родители нарекли Георгиями, и они не могли не встретиться в этой жизни.

* * *

Гремя пустой тарой в авоське, Димка Самохин следовал в гастроном. Он собирался выгодно обменять её на две бутылки пива для общей профилактики организма. Страдать на работе от отсутствия любимой жидкости не хотелось.

Семёна Самохин заметил в тот момент, когда собирался подкурить. С первого же взгляда тот показался странным и необычным. Присмотревшись внимательнее, он сообразил, что приятель шагает в одном ботинке. Да и одежда сидела на нём не так, как всегда, и была сильно повреждена.

— Сенька, куда путь держишь? — любопытство было не самым основным Димкиным пороком, но постоянно давало о себе знать.

Прошло несколько секунд, прежде чем Семёновы глаза наткнулись на него. А когда друг его увидел, то реакция оказалась более чем удивительной. Он замер, весь сжался, а глаза забегали по сторонам.

Димка, неизвестно почему, но неожиданно почувствовал себя виноватым. Тохиониус же с ужасом понял, что сейчас за него снова возьмутся, и вряд ли ему удастся пережить ещё один сеанс пыток. Чувствуя себя не в своём теле, как в чужой «тарелке», он был далёк от того, чтобы идентифицироваться с этой тушей, абсолютно схожей видом с остальными полуразумными обитателями, как и от родной планеты. Прямым следствием этого была невообразимая путаница в мыслях.

— Ты себя нормально чувствуешь? — был следующий вопрос.

Пришелец растерялся ещё больше. Если перед ним враг, то почему не нападает? И что делать, если тот не нападёт? Нападать самому? Тхариузок их знает, эти местные традиции!..

Губы неприятеля зашевелились снова и в голосе опять были вопросительные интонации. Ещё вчера, пребывая в плену, он немного выучил повадки этих полуживотных. По логике вещей, сейчас должен последовать удар. Бежать? Куда? Или сделать движение головой, как это иногда делали они в схожих ситуациях?

— Идёшь со мной на пиво, в последний раз спрашиваю? — агрессивно вопрошал Самохин, подстёгиваемый комплексом вины.

Голова приятеля неуверенно кивнула.

— Ну и хорошо, — Димка потащил друга за собой. — Да, здорово тебе вчера досталось, ты уж извини. Как там Машка? Не сильно обиделась?

Существо, которое снова его куда-то тащило, опять о чём-то спрашивало. В звуках, которые оно издавало, не было тех ноток, от которых хотелось стать невидимым. На этот раз Тохиониус решил покачать хранилищем мозга из стороны в сторону. Поведение аборигена было абсолютно алогичным, словно тот напрочь забыл, что произошло вчера.

Вскоре незадачливый пришелец испытал ещё большее потрясение. Когда он оказался в толпе молящихся внутри ритуального строения, то те приняли его за своего. Тохиониус испытал несказанное облегчение, сообразив, что обмен информацией между варварами и их богами тут поставлен из щупальцев вон плохо. Молились аборигены, правда, тоже в высшей степени странно. Они размахивали руками и орали слова обращения к богам друг другу в лицо. За особо удачные вопли жрицы в белых халатах выдавали им вознаграждение.

У инопланетянина возникла догадка о том, что произошло с ним вчера. Его — как же это называется у примитивных рас? — ах, да, причащали к религии. Из этого следует, что бояться теперь больше нечего.

Погрузившись в оптимистические размышления, Тохиониус не заметил, как рядом появился его «крёстный».

— Идём, — сказал Димка и, видя, что слова отскакивают от друга, как горох от стенки, снова потащил за рукав.

Пришелец безропотно подчинился и так же покорно взял в руку дар местных богов, который вымолил ему новый знакомый. Становилось понятно, что тот во вчерашнем не виноват. Просто традиции — страшная сила…

Самохин затащил того, кого продолжал считать другом, за угол. Откупорив бутылку пива, он посмотрел на Семёна и укоризненно покачал головой.

Тохиониус же таращился на священную жидкость и понятия не имел, что с ней делать, кляня себя за то, что никогда не интересовался историей чужепланетных религий. Впрочем, одновременно он сознавал, что это сейчас вряд ли бы помогло — сколько богов, столько и традиций. Взять, к примеру, этих, с Чмандры…

Мысль до конца он додумать не успел, потому как Димка тяжело вздохнул, отдал ему свою бутылку, а его взял себе и принялся возиться с пробкой.

Послушно взяв ёмкость, Тохиониус, разумно полагая, что ему никогда не разобраться в местных нравах, с удивлением определил, что внутри находиться жидкость. И, судя по запаху, явно не для питья. Даже эти, с Чмандры, и те бы такую гадость глотать не стали. Тогда для чего её дали? Элементарно! Почему бы не предположить, что это было сделано для того, чтобы неофит совершил утренний обряд омовения? Будет в высшей степени логично использовать её по прямому назначению!

Подняв голову, Димка в ужасе замер с открытой бутылкой и ртом в том же состоянии. Как зачарованный, он смотрел на приятеля, который лил пиво себе на голову. Никогда раньше за Семёном подобного не замечалось и от этого лучшему другу рехнувшегося захотелось завыть.

Тохиониус поливал чужую башку, как заботливый садовник клумбу. Блаженное выражение лица даже неопытному глазу многое сказало о состоянии психики, пошатнувшейся в результате интоксикации организма ядом осьминога после укуса.

— Совсем крыша поехала!.. — выдохнул Самохин и попятился. — А Длинный об этом спрашивал… Вот что значит предусмотрительность!

Удаляясь достаточно медленно, чтобы не насторожить спятившего, явно по орошаемую макушку накачанного неведомыми подводными алкалоидами, он завернул за угол и оказался около служебного входа в гастроном. Прислонившись к кабине, там стоял водитель машины «Живая рыба» и пялился в небо. Заметив новое лицо с дикими глазами, тот повернулся и спросил:

— Видел, да?

Димка на всякий случай кивнул. Сегодня был не самый удачный день, чтобы противиться Провидению. С другой стороны было понятно, что и у Провидения сегодня тоже не самый лучший день.

— Я тоже, а мне никто не верит…

«Ещё один псих», — ни на секунду не усомнился в первоначальной догадке Самохин, но вслух произнёс нейтральным тоном:

— Да, такое не каждый день увидишь…

Водитель посмотрел на него с интересом, от которого Димке стало не по себе. Он даже зажмурился, потому что отступать было некуда. За спиной всё ещё слышались хлюпающие звуки.

— Что, по-твоему, это могло бы быть? — поинтересовался псих, вообразив, что у них есть общая тема.

— Всё, что угодно. — Самохин решил тянуть время в надежде на непредвиденный случай, который поможет выбраться из идиотской ситуации: «Чёрт, какой точный эпитет!»

Случай этот не заставил себя долго ждать и явился в образе двух грузчиков. Однако непредвиденность по природе своей обладает одним несомненным качеством, а именно — полной непредсказуемостью.

— Ещё один наркоман, — ткнул в Димку пальцем толстяк. — Откуда их столько?

— Да гони, Жора, этих наркоманов отсюда, — посоветовал второй вместо ответа на вопрос, над которым давно и безнадёжно бьются социологи. — Вечно им что-то мерещится. Всякое длинное, ползучее…

Самохин растерянно хлопал ресницами. Понедельник — день непростой, но нельзя же, чтобы до такой степени!.. Неужели осьминог укусил не только одного Семёна?…

— Вас тоже покусал осьминог? — спросил он у народа, понимая, что никогда уже большим придурком чувствовать себя не будет.

— Какой осьминог?! — возмутился низенький грузчик.

— Точно, это был он! — завопил водитель. — Чешуйчатый, летучий…

— А ну, пошли вон отсюда! — толстяк двинулся на них, поигрывая пудовыми кулаками.

Димка от всей души пожалел, что вчера его не укусил осьминог.

* * *

Славик Крейдман исподлобья покосился на бабку. Человек уже пятый год посещает школу, а она всё ещё провожает его туда, как первоклашку. В ответ бабушка отрешённо улыбнулась то ли ему, то ли своей собаке. Та металась вокруг них на поводке, делая безуспешные попытки цапнуть кого-нибудь из немногочисленных прохожих. После каждой неудачи, она яростно облаивала ускользнувшую жертву.

«Вот тоска с этой старушенцией», — подумал Славик и со вздохом переложил портфель из правой руки в другую.

Неожиданно Жулька запуталась у него в ногах и жалобно заскулила. Славик оторвал глаза от потрескавшегося асфальта и удивлённо посмотрел по сторонам. Чего могла испугаться эта наглая псина? И тут же сам встал, как вкопанный, открыв рот от восторга.

Прямо на него шёл необыкновенный дядька и поливал себе голову пивом. Оно шипело, пузырилось и хлопья пены ползли медузами по лицу.

— Ба, смотри! Человек-амфибия! — не веря до конца в происходящее, пропищал он.

Варвара Моисеевна тоже остановилась и подслеповато прищурилась на прохожего. Она в молодости видела этот фильм, но до сих пор считала, что всё это — выдумки. Теперь правда предстала перед ней воочию.

— Ихтиандр, — тихонько позвала она встречного. Тот был похож на того артиста, просто как две капли, а он так ей нравился двадцать лет назад! Мелко перекрестившись, она повторила громче: — Ихтиандр, господи помилуй, ты всё-таки вернулся?!

Тохиониус не обратил на аборигенов внимания. От проклятой жидкости тело стало кошмарно неудобным. Бессмысленный шерстяной покров на хранилище мозга слипся, эпидерму стянуло, а органы зрения заливали выделения подкожных желёз. Он взболтал остатки жидкости, мужественно вылил их за пазуху и швырнул бутылку в кусты. Тхариузок их знает, возможно, местным организмам без этого обряда не обойтись!

Со стороны он теперь был похож не на Ихтиандра, а на великомученика, собственноручно поджёгшего свой костёр.

* * *

Горелов шёл на работу через местный парк имени Культуры и Отдыха. Раньше он как-то не успел заметить, что пришла весна, а тут вдруг вокруг зазеленели деревья, над зелёной травкой запорхали бабочки и защебетали птицы. Будь он не старшим лейтенантом милиции, а каким-нибудь ботаником-энтомологом, вернувшимся с Крайнего Севера, то сей факт наверняка взволновал бы его до глубины души и быстрые, деловые шаги замедлились бы, нервные вдохи стали бы глубже, глаза — веселее…

Однако природа не на того нарвалась. Вполне возможно, по той простой причине, что нигде, кроме родного города, Горелов не бывал, а во флоре и фауне разбирался слабо и уверенно мог отличить только кошку от вороны и одуванчик от старушки. Сейчас же в нос лезли уголовно ненаказуемые запахи, издавали трели абсолютно незнакомые, скажем даже больше, ни разу не проходившие по делу свистуны, и трава, в отличие от хулиганов, наливалась жизненными соками, а не водкой. Душа, правда, делала хилые попытки откликнуться на зов природы, но участкового инспектора ждала работа.

Что-то ещё чирикало внутри, когда Горелов открыл дверь своего кабинета. Затхлый воздух приятно щекотнул одичавшие было ноздри. Заняв рабочее место, он огляделся. Всё было так же, как и вечером в пятницу. Или утром в четверг. Или днём в среду. Солнечные лучи едва проникали наискось сквозь на совесть запылённые стёкла. В скудном старлеевском воображении те придавали кабинету вид средневековой камеры пыток. Алые отсветы на глянцевой поверхности сейфа превращали железный ящик в жаровню, где было самое место пыточному инструменту. Дыбу временно заменял в высшей степени неудобный стул для посетителей…

Непостижимо, но факт — Горелову нравилась его работа. Общество вбило ему в голову, что он является частичкой огромного калёного клейма, призванного выжигать язвы социума. Ощущение это, данное старшему лейтенанту вместе с погонами для познания реальности, придавало сил для борьбы с рутиной. И он боролся, думая, что делает это небезуспешно. Нужно отметить, что самообман и не такое выделывает с человеком.

Итак, Горелов окончательно превратился в милиционера, и работа не заставила себя ждать. Дверь приоткрылась и одновременно с вопросом «Можно?» раздался заливистый лай. Тут же в камеру пыток проникла чёрная с коричневым собачонка на тоненьких ножках, зато с большими ушами. Следом вошла пожилая женщина.

Расправив плечи, участковый важно кивнул, снял фуражку и пригладил куцую стрижку. Сочтя кивок за приглашение присесть, женщина опустилась на стул, оставив дверь неплотно прикрытой. Собачонка запрыгнула к ней на колени и зарычала на фуражку. На в меру бородавчатом лице посетительницы выделялся достойный нос, а на жидких чёрных усиках блестели капельки пота.

Человеку, как правило, неведомо будущее. В этом отношении милиционеры ничем не отличаются от обычных людей, отчего тоже страдают комплексом неполноценности. Горелов не был исключением из правила и, ни сном ни духом не ведая, какую оплошность совершает, принялся благожелательно рассматривать начало рабочей недели. После выходных первые посетители обычно не вызывали никаких чувств, кроме любопытства. Возможно, загляни в кабинет это еврейское лицо вечером, и тогда его жизнь обернулась бы по-другому, а наглая собачонка навсегда забыла бы рычать на униформу. Однако есть такое народное мнение, что от судьбы не уйдёшь.

— Ну? — задал он гениальный милицейский вопрос.

Сиплые вздохи приобрели более здоровое звучание, и женщина обрушила на участкового горькие жалобы:

— Нормальные коты, должна я вам сказать, у нормальных гоев нормальных мышей ловят, а эти мечтают о корейской кухне и таки положили голодный глаз на мою Жулечку! Травят её чёрным зверем и меня, я вам точно говорю, таки тоже когда-нибудь сожрут. Клянусь, сожрут с потрохами! Глаза у Лёшки огромные, чёрные. Вечно голодный — какой-то ужас! Всё пропивают, на закуску ни гроша не остаётся. Там, в Монголии — все такие. Лёшка её оттуда, эту ведьму узкоглазую, привёз. Ещё хвастал, это я вам говорю, что дочка самого главного шамана. Это ихний колдун, если вы не знаете!..

На протяжении страстного монолога, от которого побледнел бы не только простой экстрасенс, но и сам Мерлин, Горелов был лишён возможности вставить хотя бы словечко. Когда у женщины прерывалось дыхание и начинало казаться, что грядёт пауза, тут же в дело вступала Жулька и звонко облаивала старшего лейтенанта, решётки на окнах и крашенный половой краской сейф. Прямо на глазах камера пыток превращалась в сумасшедший дом, где страж правопорядка чувствовал себя отнюдь не главврачом, но простым клиентом.

Это было обидно и ему начала изменять железобетонная, как совсем недавно и наивно полагал, выдержка. Лицо пошло красными пятнами, а пальцы с тупо подстриженными ногтями выбивали на столе всё более быструю, пулемётную дробь. Наконец, когда они непроизвольно поползли за ключом от сейфа, где лежало табельное оружие, запас воздуха у одной снова иссяк, а вторая отвлеклась, разглядывая незаполненные бланки допроса, Горелов таки улучил возможность.

— Фамилия?! — гаркнул он.

— Чья? — от всей души удивилась женщина.

— Её! — участковый ткнул шариковой ручкой в собаку. Уши той мгновенно прижались к черепу, а верхняя губа задралась, демонстрируя клыки.

— Позвольте, молодой человек, а она здесь при чём?

— Откуда я знаю? — Горелов пожал плечами. Попытка разрядить обстановку явно не удалась, потому что не каждой свидетельнице дано понять милицейский юмор. Он постоянно забывал об этом. — Говорите вашу.

— Цугундер.

— Это, по-вашему, фамилия? — Его настроение начало улучшаться.

И посетительница, и собака удивительно синхронно окинули участкового ледяными взглядами, в которых сквозило заполярное презрение.

— Шутки здесь неуместны.

«Тут ты, бабушка, надвое гадала!», — подумал он, веселясь вовсю, и переспросил канцелярским тоном:

— Цу-гун-дер, да?

— Да, — гавкнула в ответ одна из них.

— Имя, отчество?

— Варвара Моисеевна.

«Тоже неплохо», — мелькнуло у Горелова, и последовал следующий вопрос, попахивающий самоубийством, но, как говорят французы, его обязывал мундир:

— На кого жалуетесь?

— Кот, генерал! — моментом возведя милиционера в звании на седьмое небо, Варвара Моисеевна снова перешла на ненужные нежности. Могло показаться, что за возможность жаловаться она простила бы и человекообразную обезьяну при условии, что та будет кивать, соболезнуя, и что-нибудь чиркать на листе бумаги. Бедная женщина всё ещё не извлекла из жизни урока, что в её положении проще было бы пойти в зоопарк. — Настоящий бандит! Нет, чтобы за кошками гоняться, так он всё норовит мою Жулечку — девочку мою ненаглядную! — загнать в угол. Извращенец, я вам таки точно скажу, проклятый! И вообще, поверьте пожилой женщине, — шпион. Пропадает где-то целыми неделями! Я так подозреваю, но только между нами, что он, тварь подзаборная, от них к главному шпиону бегает… Забыла, как это называется. И доставляет красным кхмерам донесения! Приходит весь ободранный и как начинает на Жулечку шипеть! Особенно в марте! Никакого спасения!..

Старлей зверел не по минутам, а по секундам. Всякие к нему приходили и видал он разных, но никто так нагло не приплетал красных кхмеров — что за звери, чёрт побери, такие?! — к шаманам и чёрным котам. Глаза затуманились плёнкой транса, а ключ от сейфа сам прыгнул в ладонь, когда совершенно неожиданно грядущее смертоубийство предотвратила собака.

В самом разгаре словесного водопада Жулька спрыгнула с колен хозяйки, поджала хвост и начала бочком пробираться к двери. Посетительница захлебнулась словесным поносом и бросилась за пострадавшей от кошачьего шовинизма собачонкой, но около двери перехватить её не успела.

Протиснувшись в щель, Жулька очертя голову бросилась вон.

Тишина была внезапной, как явление ангела. Неожиданные повороты сюжета милиционерам обычно не нравятся, но сейчас Горелов пожал бы лапу дьяволу или расцеловал бы Бабу-Ягу, если бы знал, кто из них надоумил псину убежать в коридор. Он не подозревал, что виновник ещё более фантастичен, чем десант пингвинов на Правобережную Украину. Единственным оправданием косности мышления было то, что не каждый участковый может записать в благодетели пришельца.

А дело было так.

Незамеченным пробравшись в кабинет, Семён-осьминог присосался к днищу стула, на котором восседала Варвара Моисеевна. Неприятности с женой его кое-чему научили. Спасать цивилизацию оказалось не так просто, как хотелось. Люди, даже родные, слишком закоснели, утеряв в обыденности бытия чувство опасности, и всё необыкновенное, хотя и очевидное, воспринимали как личное оскорбление. Он с горечью вспомнил брезгливую мину на лице супруги, когда та вытряхивала одеяло. Присоски не смогли удержать тело на гладкой ткани, и довелось испытать аэродинамические качества новой шкуры. Слава Богу, всё обошлось… Но, чёрт побери, спасать человечество всё равно было необходимо! И Семён решил прибегнуть к крайним мерам. Все надежды сосредоточились на участковом, с которым учились когда-то в параллельных классах.

Терпение, с которым Саньковский хотел было дождаться конца визита посетительницы, лопнуло довольно быстро. Осторожно высунувшись, он явился пред карие собачьи очи. Жулька не подвела, и это вселило в него оптимизм. Выждав ещё с полминуты, Семён начал медленно перетекать на ещё тёплый стул, а уже оттуда покарабкался на стол.

И там его ожидало фиаско.

Горелов ещё не настолько пришёл в себя, чтобы встретиться с разумным головоногом. Сказать по правде, он за всю свою жизнь не пришёл бы в себя настолько, как того от него требовалось здесь и сейчас. При виде выпученного ока, милиционер бросился к сейфу, открыл его в рекордное для закрытых помещений время и вытащил табельное оружие. В побелевших от ярости глазах читалось только одно — чёртова кукла, сидела полчаса, лапшу на уши вешала, а потом смылась вместе с паршивой сучкой и подсунула ему вот это!

— Сволочь! Убью! Руки вверх!!! — участковый щёлкнул предохранителем, подошёл почти вплотную к этому и приставил пистолет, как ему хотелось думать, к темечку.

Семён растерялся, а затем взглянул вверх и жутко испугался. Ещё никогда чёрная неизвестность небытия не смотрела на него своим загадочным и страшным глазом. Древние и чужие инстинкты пробудились от универсального для Вселенной вопля ужаснувшегося сознания и начали действовать. Одно из щупальцев выстрелило в лицо Горелову, и снова чёрный водоворот всосал сознание Саньковского…

* * *

Когда пришелец вышел, как ему казалось, на финишную прямую, и на холме забелел домик неизвестной ему бабки Груши, начали отказывать чужие ноги. Новое тело было измождено до предела. Оно не теряло сознания только потому, что своего у него не было. Его шатало из стороны в сторону, наклоняло вперёд и выгибало назад.

Тохиониус в отчаянии принялся помогать ногам руками. Он никогда не сталкивался с трудами Руссо, но со стороны это было похоже на поход под девизом «Назад, к природе!». Ещё его, как и троглодита, мало заботил внешний вид, который также был ужасен. Кошки шарахались прочь, а собаки тоскливо выли вслед человеку, который, образно говоря, прошёл сквозь огонь, воду и ритуальную мясорубку.

Исключительно благодаря нечеловеческому упорству, которого было не занимать, пришельцу посчастливилось добраться до искомой полянки. Отдышавшись, он огляделся. Кроме почти белого и странного животного, которое, поймав его взгляд, начало рыть копытом землю, никого не было. Никогда в жизни Тохиониусу ещё не приходилось испытывать большего разочарования. Обнаружение неисправности в гравитокомпасе не шло ни в какое сравнение с фактом пропажи родного тела.

Стараясь не приближаться к явно недружелюбной особи, инопланетянин почти добрёл до воды и свалился. Силы были исчерпаны начисто. Оставалось только лежать и смотреть на речку. Безысходность ситуации заставляла делать это с вожделением.

Безжалостная, чужая и такая же враждебная, как и вся планета, звезда припекала голову и эффект не заставил себя ждать. Вскоре пришельцу начало казаться, что вот сейчас, с минуты на минуту, гладкая поверхность заволнуется, пойдёт кругами и из-под воды вынырнет цель поисков. Однако время шло и всё оставалось по-прежнему. Он смежил веки и вырубился…

Очнувшись после обморока, Тохиониус подумал, что умереть здесь, на месте ритуальных сборищ, будет слишком уж по-аборигенски. Затем, окончательно сориентировавшись в реальности, он ужаснулся как мыслям, так и положению своего тела. Существовал фактор, который ему просто нельзя было упускать из виду, и время здесь играло решающую роль. Отчаяние и только оно заставило пустить в расход неприкосновенный запас энергии, хранящийся в клетках тела автохтона.

Оно неохотно пришло в движение. Сантиметр за сантиметром расстояние между ним и водой начало сокращаться. Минула вечность, прежде чем прохладная вода вернула тело к жизни. Промедление было смерти подобно, и Тохиониус заставил его нырять в поисках своего вчерашнего хозяина, но того нигде не было. Если не считать пустых бутылок, каких-то железяк, то можно сказать, что на дне омута царила девственная пустота необитаемых миров. Мысль о том, что всё навсегда потеряно здесь, потрясла пришельца до глубины души.

Выбравшись из воды, он принялся обшаривать берег. Рассеянно накручивая круги, галактический неудачник размышлял, куда мог подеваться проклятый абориген, ведь вряд ли сознание того правильно оценило происшедшее. Поверить в это было ещё труднее, чем в утрату надежды всей жизни. Не могли же они его — тут Тохиониус задрожал мелкой дрожью — съесть?! Он принялся вспоминать признаки каннибализма в первобытнообщинном строе, и незаметно для себя забрёл на территорию, находящуюся под опекой козла. Его внимание привлёк стук копыт, а когда обернулся на звук, новая смертельная опасность была уже в двух шагах.

Глаза козла горели мечтой. Нет сомнений в том, что она обязательно исполнилась бы, будь тело Семёна вчерашним нетрезвым бревном, которое так позорно потерпело поражение от бородатого камикадзе. Однако так уж устроен мир, что всё в нём течёт и меняется. Сейчас животному предстояло схватиться с чуждой формой жизни, обладающей реакциями не в пример заторможенным интеллигентам.

Катализированные рефлексы оказались на высоте. Пальцы впились в морду агрессивного копытного брата драконозавра. Контакт длился не более секунды…

* * *

— Так ты, Вовка, говоришь, что оно извивалось, как клубок змей? — Димка посмотрел на водителя.

— Да! Правда, если ты говоришь, что это был осьминог… — Вовка начал жестикулировать, дабы нагляднее вспомнить увиденное. Машину повело на встречную полосу.

— Держи руль! — завопил Самохин. — Ты в городе, а не в колхозе!

Водитель выровнял автомобиль и благодарно посмотрел на нового знакомого, который снова спас ему жизнь — первый раз тот посоветовал не медля ни секунды удалиться от агрессивных грузчиков на максимальное расстояние.

— И оно вылезло у тебя из цистерны?

— Ну! Сначала оно влетело туда откуда-то сверху, а потом начало убегать…

«Допустим, что насчёт влетания ты загнул», — подумал Димка, и тут его осенило:

— Ты рыбу откуда возишь?

— Из «Светлого луча». У нас, в Ставках пруды, где её разводят. Вот я и привёз ночной улов, — обстоятельно объяснил Вовка, не понимая, к чему клонит собеседник.

Самохин же самодовольно улыбнулся. Всё сходилось. Пруды совсем рядом с озером. Ночью пьяные колхозники просто не заметили, кого их угораздило выловить. Если ему удастся поймать живого речного осьминога, то это будет наилучшим доказательством того, что тот имеет прямое отношение к странному поведению Семёна. Это докажут в любой лаборатории, куда он сдаст тварь на исследование. Чёрт с ней, с работой! Отгул за прогул!

— Давно всё это было?

— Да полчаса назад!

— Значит, он не успел далеко уйти! Разворачивайся, поможешь мне его найти!

— А грузчики?

— Поставим машину немного в стороне, так они и не заметят.

Вовка вздохнул, но развернулся, потому что отказывать было неудобно. Через десять минут они снова были во дворе гастронома.

Жориков нигде не было видно.

— Только будь осторожен! — предупредил Димка, приступая к поискам. — Как только его заметишь — зови меня.

— А вдруг он улетит от крика?

— Если ты не перепутаешь его с вороной, то не улетит.

Их ждала неудача. Обшарив двор гастронома и несколько соседних, они не обнаружили никого, способного держаться на воде, за исключением бродячих котов и кошек. У Вовки, правда, несколько раз замирало сердце, когда вспугивал голубей и воробьёв, но вместе со стаей птиц осьминог в воздух не поднимался. В конце концов, Самохин пришёл к логическому выводу, что тот попытается вернуться в своё логово. Ему не составило труда убедить водителя, что «у этих тварей чувство направления дай бог каждому». Вовка согласился даже на большее — отвезти его туда, где Димка впервые увидел чудище речное.

— Его берлога наверняка в той заводи, ведь недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся! — разглагольствовал по дороге Самохин.

Через семь минут они прибыли на место, где их ждал сюрприз.

Остановившись у небольшой ложбинки, препятствовавшей дальнейшему продвижению, осьминоголовы прошли с десяток метров, огибая холм, и увидели Семёна. Тот чуть ли не в обнимку лежал около нокаутированного козла.

— Всё-таки Семён его победил, — изумлённо констатировал Самохин, рассматривая поверженного друга. — Честно говоря, не думал, что он такой мстительный…

— Кто кого? — недоумённо поинтересовался Вовка Живая Рыба.

— Друг это мой. Я про него тебе уже рассказывал.

— Который себе пивом голову поливал?!

— Угадал с первого раза, — вздохнул Димка. — А вчера он с этим самым козлом один на один вышел, но проиграл… И сегодня всё-таки свернул ему шею!

— Упрямый боец, — в Вовкином голосе прозвучали зависть и невольное уважение. Сам он вряд ли бы один вернулся туда, где однажды уже не повезло. — А он живой?

— Что ему сделается?! Разве не слышишь, как сопит?

Живая Рыба нагнулся.

— Точно сопит. Что теперь делать будем? Нырять в засаду на осьминога или, может, отвезём его в город? — с этими словами он перевернул Семёна и отшатнулся. Лохмотья рубашки не скрывали огромных кровоподтёков на рёбрах и изодранной груди. Грязное расцарапанное лицо бледностью напоминало посмертную маску, а жёлтые белки под прикрытыми веками навевали не самые весёлые мысли. — Слушай, а может, он уже на ладан сопит, а?

Самохину очень хотелось поймать осьминога, потому что в противном случае пришлось бы потерять веру в друга. С другой стороны, друг, в которого хотелось верить, валялся у ног и налицо был риск потерять его самого. Врождённое чувство долга проснулось и забормотало о милосердии, которое нужно проявлять к ближним, юродивым и нищим духом.

— Ладно, — выдавил он из себя, — грузим тореадора в катафалк.

Вовка на «катафалк» не обиделся. Во всяком случае, виду не подал.

— А где его ботинок? Надо бы поискать, — предложил он.

— Да этот придурок с самого утра в одном ботинке щеголяет, несмотря на погоду, — отмахнулся невольный брат милосердия и, взяв бесчувственное тело за не совсем обутые ноги, поволок его по траве к машине.

* * *

Тохиониус уже вполне адаптировался к новой шкуре и теперь наблюдал, как его прошлое тело снова куда-то поволокли. Это в корне опровергало все предыдущие измышления, но факт оставался фактом.

«Как они об этом узнают? — задался вопросом незадачливый путешественник. — Нет, всё-таки у этих аборигенов какая-то мания таскать чужие тела. Одно утешение, что у нас этим не болеют. До чего сумасшедшая планета!»

Он поднялся на все четыре ноги, отряхнулся и начал с любопытством, погубившем в своё время не одного кота и нынче угрожающем одному бывшему головоногу, рассматривать очередное тело. Удивительное дело, но сейчас находиться в вертикальном положении было гораздо удобнее, чем в предыдущем варианте.

«Вот она — раса, которая неминуемо исправит кровожадную оплошность эволюции!» — с надеждой подумал Тохиониус, ничуть не удивляясь тому, что коварные аборигены привязали конкурента к дереву.

Дальше было так. Отчаянно дёргая верёвку, пришелец уже почти дотянулся до тхариузокового узла, но тут начали мешать рога. Он начал разочаровываться в эволюции, потому что, как уже было сказано, принадлежал к гермафродитам.

* * *

В кабине «ГАЗ-53» тело Семёна начало слабо мычать и подёргивать задней правой ногой. Нокаутированный козёл потихоньку возвращался к жизни. Подоплёка сего факта была неизвестна как Живой Рыбе, так и верному другу.

Заметив шевеление потенциального покойника, Вовка начал боязливо коситься на Грозу Козлиного Племени.

— Слышь, давай его к фельдшеру отвезём, а? — предложил он.

— В твой «Солнечный зайчик»?

— В «Светлый луч». Тут совсем недалеко.

Димка был уже почти готов согласиться, но вдруг поморщился и идею забраковал.

— Нет, не стоит. Начнутся всякие расспросы. Кто, откуда, зачем, а у него семья… Везём домой, пусть жена над ним колдует.

— А она у него ведьма?

— Можно и так сказать.

— Ну, как знаешь…

* * *

Мария была дома, но счастливой из-за того, что на работу нужно идти только после обеда, себя не чувствовала. Истерика уже прошла, но веко нет-нет, да и подёргивалось. Перед глазами продолжал стоять утренний кошмар и ботинок…

Ботинок, который вчера собственноручно вышвырнула в окно, сегодня, словно неразменный пятак, снова красовался на столе. Неужели кто-то забросил его обратно с такой невероятной точностью? И вместе с той тварью, которая хотела её задушить? Если это проделки Семёна!..

Да нет, женщина, конечно же, догадывалась об истинной причине, но не хотела её признавать, несмотря на простоту. И ботинок, и чудовище были проделками полтергейста. Если даже нет, то в лучшем случае — кара божья за избиение родного мужа. Три года они почти счастливо прожили в браке, и никогда ещё такого не случалось, а ведь звёзды предупреждали… И теперь мстили за непослушание.

Голова зудела от единственного, но классического вопроса: «Что делать?»

Если это — полтергейст, считай, пропала квартира. Начнутся пожары, битьё посуды и прочие бытовые ужасы… Ежели это — божья кара, то тогда ещё не всё потеряно. Можно пойти в церковь и поставить свечку потолще за невинно избиенного супруга. В конце концов, почистить ему ботинки или даже купить модные туфли. Приласкать его, утешить всем телом, купить пива… — мысли приходили одна праведнее другой.

И тут в дверь позвонили.

«Вот сейчас всё выяснится, — содрогнулась Саньковская. — Если за дверью никого нет, то, значит, точно полтергейст!»

Лёжа на диване, Мария медлила, ведь не каждый человек ждёт в гости буйного духа, и тут в замочной скважине заскрежетал ключ. Дверь со скрипом отворилась, и что-то тяжёлое рухнуло в прихожей. Затем звякнул упавший ключ, прозвучало короткое хриплое блеяние. Дверь хлопнула и в тишине послышалась непонятная возня.

Внутри у Саньковской всё похолодело.

* * *

Семён вынырнул из тьмы и несколько мгновений удивлённо смотрел перед собой. Когда понимание ситуации пришло к нему, то его лицо расплылось в улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения. Его не пристрелили, как земноводную собаку. Более того, перед ним на столе валялся осьминог. Подумав, он пришёл к выводу, что это — старший лейтенант Горелов собственной персоной.

— А ведь был однокашником… — пробормотал Семён, взвесив в руке пистолет. — Боже, что с людьми жизнь делает!..

Грудь начала распирать бурная радость. Дрожащими руками сунув пистолет в кобуру и застегнув её ремень на себе, Саньковский принялся ощупывать человеческое тело. Убедившись, что это не сон, ведь ему никогда не снились пистолеты, равно как и автоматы с гаубицами, он пустился вприпрыжку по кабинету.

— Ну! — выкрикивал Семён. — С таким телом! Все проблемы! Решим!

Успокоившись, он взялся строить планы на ближайшее будущее. Происшедшее было на руку, но неясным оставалось одно. Что начнёт вытворять бедолага Горелов, когда очнётся в образине осьминога, и где шляется его собственное тело? Пораскинув человеческими мозгами, Саньковский пришёл к выводу, что победа не за горами, хотя орать о ней всё ещё рано.

Участковый по-прежнему не подавал признаков жизни. Поискав глазами сумку, куда можно было бы его упаковать, Семён ничего подходящего, кроме сейфа, не обнаружил.

— Делать нечего — придётся эвакуировать отсюда извращённого по натуре товарища за пазухой, ведь не нести же сейф на вытянутых руках, ей-богу!

Он заправил форменную рубашку в казённые брюки, засунул под неё килограмм десять однокашника и поёжился от щекотки. Образовался симпатичный «трудовой мозоль» имени Горелова, которому деваться оттуда было некуда.

— Мент за пазухой! Ор-ригинально! — воскликнул Семён и задумался, но не о том, что слишком часто начал говорить сам с собой, а совсем о другом.

Может быть, на этом и остановиться? Ведь это тело покрепче прежнего, а отсюда вытекают сплошные плюсы — жену на место, в случае необходимости, конечно, поставить будет легче, работа тоже непыльная, сиди да плюй в потолок, слава богу, осьминоги к участковым не каждый день на приём ломятся. Настоящего же Горелова засадить в аквариум и подкармливать золотыми рыбками. Ему такой расклад, а в этом можно не сомневаться, понравится больше всех! Такой сюжет даже Пушкину с его разбитым корытом не снился!..

Идея эта привлекала всё больше и больше, вот только был у неё один минус — вдруг Машка не захочет признать законного супруга в новом обличье? Ей же ничего не докажешь, тем более, что любое объяснение сильно смахивает на чушь несусветную… А жаль!

Саньковский запер кабинет и направился домой. Никто из коллег Горелова в коридорах ему не повстречался. На улицах города Семёну тоже сопутствовала удача. Оказавшись во дворе своего дома, новый суперучастковый решил действовать по обстоятельствам, поэтому смело поднялся на третий этаж.

* * *

Когда полтергейст проблеял в третий раз, Мария нашла в себе силы выглянуть в прихожую. Глазам открылось зрелище, от которого сердце задёргалось в бешеном ритме. На полу лежал грязный и оборванный муж. Все клятвы и зароки моментально вылетели из головы.

— Лучше бы это был полтергейст… — прошептала Саньковская и начала принюхиваться. Воняло чёрт знает чем, но не перегаром.

«Трезвый и в таком состоянии! Что же ему довелось пережить?! Бедненький! И это всё из-за меня!!! Выгнала суженного в ночь, туман, дождь, снег и слякоть…» — Мария смахнула набежавшую слезу. Чувство её вины было безмерным и со временами года не считалось.

Кратко возблагодарив звёзды и, особенно, путеводную Полярную, за то, что помогли мужу добраться домой живым, Саньковская взвалила его на плечи и поволокла в ванную комнату. Родного и любимого необходимо было срочно раздеть, отмыть и вылечить.

Не успела Мария уложить тело в ванную, как в дверь позвонили. Это было в высшей степени некстати. Беспомощный муж всем телом взывал о помощи и даже начал подёргивать правой ногой. Электронный звонок снова зачирикал. Мария вздохнула, смахнула ещё одну слезинку и пошла открывать.

За дверью оказалось двое незнакомцев в белых рубашках с синими галстуками и в коротеньких, до колен, синих же штанишках.

— Мы есть представители молодёжной христианской организации, которая просвещать, — с сильным акцентом представился один из них.

— Миссионер, — уточнил другой.

— Ну и что?

— Мы говорить о боге нашем Иисусе Христе, о доброте в каждом из вас…

От слов о милосердии к ближнему Саньковскую начало поташнивать. Из ванной послышалось приглушённое блеяние.

— Я занята! — довольно недружелюбно буркнула она и попыталась закрыть дверь.

— О, мы понимаем, но вы имеете прочитать это, — с этими словами один из миссионеров проворно сунул ей в руки толстую книжку в чёрном переплёте.

— Не хочу, — попыталась отвергнуть Мария библию. Ей даже в голову не пришло, что держит лучший рецепт для изгнания полтергейста, бесов и прочей нечисти.

— Вы имеете! — сказали хором клоуны в коротеньких штанишках, пятясь и не желая признать, что мечут бисер перед свиньёй.

В ванной что-то загремело.

— Я сказала — не хочу! — рявкнула Саньковская и захлопнула дверь, швырнув книжку вслед миссионерам. — Нашли время, идиоты! Вместо того чтобы по Африке бродить, они здесь дурью маются!

Отведя душу, она поспешила к мужу.

В ванной супруг неуверенно стоял на четвереньках и облизывал кран. На полу пузырился разлитый шампунь.

— Эх, Сеня-Сенечка, прости дуру! — нежно пробормотала Мария и открыла кран.

Когда в морду козлу ударила холодная вода, он перепугано заорал, шарахнулся назад и безумными глазами вытаращился на незнакомую женщину.

— Что с тобой, дурачок? — неуверенно спросила Саньковская. До сего дня ей никогда не приходилось видеть у Семёна такого выражения лица.

Мокрое животное потрясло несуществующей бородой и сделало попытку боднуть Марию, но поскользнулось, шарахнулось челюстью о чугун и затихло. Засучив рукава, Саньковская перевернула бесчувственное тело, и тут снова защебетал звонок.

— Опять черти этих миссионеров принесли! — в сердцах прорычала хозяйка, вытерла руки и пошла открывать. — Я им сейчас почитаю молитву! Отходную, чёрт побери!

На сей раз на пороге оказался непропорционально толстый милиционер. В руках он держал злополучную библию, которую, видать, позабыли подобрать миссионеры.

— Привет, — улыбнулся он и сделал попытку вторгнуться в квартиру.

— Совсем охамели! — возмутилась Мария, пресекая наглое поползновение на редкость смелого блюстителя закона. — Отожрал пузо и прёт им, как танк! Чего надо?!

Семён, на радостях от встречи с супругой запамятовавший о внешнем облике, сообразил, что он — это не он и его «привет», по крайней мере, признак дурного тона.

— Гражданка, я приношу свои извинения, — залебезил Саньковский, лихорадочно подыскивая какую-нибудь вескую причину, чтобы проникнуть в собственную квартиру, — но к нам поступила жалоба на то, что из окон вашей квартиры вылетают всякие тяжёлые предметы…

Саньковская вспомнила утреннего монстра, потупилась и посторонилась.

— Лейтенант Горелов, участковый, — хвастливо представился Семён и сбросил туфли. Затем положил чёрную книжицу на тумбочку, не моргнув глазом, сунул ноги в тапочки и прошёл в комнату.

«Странный какой-то участковый», — мелькнуло у супруги Семёна. На мгновение ей показалось, что живот лейтенанта неестественно шевельнулся. Как-то сам по себе.

— М-м, — начал было Семён, уверенно плюхнувшись на диван, но тут же обозвал себя болваном и спросил: — Как вас зовут?

— Мария.

— Просто Мария?! — уточнил муж, мысленно возмутившись: «С первым-встречным и — Мария!»

— Мария Константиновна Саньковская, — послушно призналась загнанная в угол жена.

— Значит так, Мария Константиновна, — войти в роль представителя закона ни для кого не составляет труда, как говорится, была бы возможность, — на вас поступила жалоба, что сегодня около половины девятого утра из вашего окна вылетел очень странный предмет и травмировал голову гражданке Панфиловой. В результате этого вышеупомянутая гражданка угодила в поликлинику с сотрясением мозга и нарушенной координацией движений…

Семён врал и злорадствовал, наслаждаясь властью, которую давало ему это тело: «Будешь знать, как мужем швыряться направо и налево!» Слушая извиняющийся лепет о случайно забытом в пододеяльнике валенке, столь нехарактерный для Машки, он был на вершине блаженства. К сожалению, как и всё хорошее, это состояние не продлилось долго. На горизонте замаячила тучка — осьминог начал шевелиться. Приятную беседу пора было заканчивать.

— Кто может подтвердить ваши слова? Может быть, муж?

— Его не было дома, — быстро ответила Мария, слегка смутившись тому обстоятельству, что участковый безоговорочно принял весь бред о валенке. Странный он, ой, странный!..

— И где же он сей-ча-ас? — задал Саньковский самый главный вопрос. Последний слог пришлось выкрикнуть, когда осьминог ущипнул его клювом.

Подозрения хозяйки дома росли, как цена на тепличные огурцы. «Какое тебе, человече, дело, где мой муж? Шарахнула Матвеевну по голове я, а он здесь абсолютно ни при чём!» Мария как раз собралась было выпалить это серой ищейке, но тут из ванной послышался гулкий грохот.

Очнувшись, животное чудом вывалилось из странной белой поилки и начало, охваченное приступом клаустрофобии, изо всех сил рваться на свободу. Делало оно это единственным доступным козлам способом — лупило в закрытую дверь чужой башкой.

От неожиданности и Семён, и Мария подпрыгнули.

— Что это? — посерел Саньковский, автоматически считая удары.

— Где? — прикинулась бледной идиоткой жена.

Пятый, шестой, седьмой…

— Стучит!

— Ах, это… — Мария неопределённо махнула рукой. — Муж гвозди забивает.

«Чего?! — мысленно заорал Семён и подумал самое страшное: — Значит, он здесь совсем освоился! В моём доме гвозди забивать?!! Так он скоро, чего доброго, ещё и мебель начнёт переставлять! Ну, сейчас я этого мерзавца выведу на чистую воду!»

Он хлопнул себя по животу, что тоже не ускользнуло от внимания бдительной хозяйки, и вскочил на ноги. Горелов же перестал проявлять естественное любопытство, если это было оно.

Девятый, десятый…

— Я хотел бы с ним поговорить, — дрожащим от ярости голосом сказал Саньковский. — Где он?

— В ванной, — созналась супруга, подавив желание поинтересоваться, что там у участкового с животом. Она понимала, что иначе от этого подозрительного зануды не избавиться. Вот только, что там её кретин в самом деле делает?…

Двенадцать, тринадцать…

И тишина.

Семён рывком открыл дверь в ванную и увидел своё тело. Его передёрнуло от сочувствия. Разбитый лоб превратился в кровавое месиво из лоскутов кожи, грязи и волос. Чёрт, доверь кому-нибудь свою шкуру, так он сразу превратит её в половую тряпку!

— Что это?! Я тебя спрашиваю!!!

— Мой муж, — глотая слёзы, ответила несчастная женщина.

— И часто он у вас гвозди головой заколачивает? — нашёл в себе силы пошутить Саньковский, не припоминая за собой подобных подвигов.

— Бывает, — со вздохом соврала Мария.

Ей хотелось разрыдаться и броситься на грудь искалеченному мужу, которому вчера, похоже, нанесла не только физическую, но и психическую травму. Теперь становилось понятным как странное его поведение, так и дикие гримасы. Кажется, душевная боль мучила родного всерьёз. Ну и пусть! Пускай будет душевнобольным, она всё равно не станет любить его меньше! Нужно что-то делать, чтобы хоть как-то искупить вину!

Мария замороженными глазами посмотрела на толстого защитника правопорядка, который истуканом стоял над душой.

— И что вы с ним потом делаете? — тут же последовал дурацкий вопрос.

— Перевязываю, — процедила она, едва сдерживая себя.

— Приступайте, — добродушно разрешил Семён, рассчитывая на то, что бинтов в квартире, скорее всего, нет.

И не ошибся. Скрипя любящим сердцем, жена попросила его присмотреть за контуженным, а сама помчалась в ближайшую аптеку.

Оставшись один, Саньковский воспрянул духом. Пришло время совершить обратный обмен, благо все ингредиенты были в наличии. Однако радость его быстро померкла, а глаза засветились тоской, когда посмотрел на изувеченное тело и представил, каким будет самочувствие в случае удачи. Однако делать было нечего.

Он вытащил ошарашенного горе-милиционера из-за пазухи. Горелов бессмысленно уставился на самого себя и не шевелился. Было похоже, что он не обладал гибким сознанием человека, готового выжить в любых условиях и телах. Шок сделал обыкновенного обезумевшего участкового инертной игрушкой судьбы.

— Понимаешь, лейтенант, тут столько всякого накручено, что сразу и не расскажешь. Договоримся так, когда захочешь сказать «да» — щёлкнешь клювом, «нет» — моргнёшь глазом. Хорошо?

Горелов испуганно моргнул, но потом отчаянно защёлкал клювом, имитируя голодного птенца.

— Вот и ладно. — Саньковский задумался на минуту, а затем приступил к удобоваримым, с его точки зрения, объяснениям. — Случилось так, что моё тело, — он кивнул на окровавленную голову, — поменялось сознанием с тем телом, в котором сейчас ты. Пока понятно?

Старшему лейтенанту было более чем непонятно, как это могло произойти, но в теперешнем состоянии оставалось принимать факты такими, как они есть. В том, что такая чертовщина возможна, он уже убедился на собственной шкуре, которая и рассказывала эту галиматью. Горелов скрипнул клювом от злости, которая пришла на смену столбняку, а потом щёлкнул.

— Совсем хорошо, — у Семёна словно гора с плеч упала. Он никогда не ожидал от однокашника, а тем более — милиционера, такой сообразительности. — Потом случилось так, что я в теле этого осьминога, который ты, поменялся им с тобой. Это сомнений у тебя не вызывает?

Горелов моргнул и начал жалеть себя.

— И вот сейчас я сделаю так, что будет восстановлен статус-кво. Если этот козёл начнёт сопротивляться, сделай так, чтобы он далеко не ушёл. Понятно?

Клюв щёлкнул.

Обеспечив таким образом тылы, Семён взялся приводить в чувство своё тело.

Козёл открыл глаза и жалобно заблеял. Ему было больно. Незнакомые запахи ударили в ноздри. Вокруг не было даже травки, чтобы пожевать и успокоиться. Он повертел головой и вдруг заметил чужака на недопустимо близком расстоянии. Вскочив на подкашивающиеся конечности, животное, как это и было завещано ему предками, попыталось боднуть.

От удивления поведением пришельца глаза Семёна полезли на лоб. Неужели за целые сутки этот инопланетный сверхъосьминог не удосужился выучить русский язык? Возможно потому, что ничем не напоминает негра преклонных годов?… Неужели их там не обучают элементарной конспирации? Блеет, как козёл, и бодаться лезет… Как козёл?!! Неужели это не конец злоключений?…

Саньковский бросился на балкон и прибежал обратно с горшком герани. Завидев зелень, козёл потянулся к ней всем непослушным телом. Такого издевательства над желудком, который, как он надеялся, всё же когда-то снова будет принадлежать ему, Семён вынести не смог. Он хрястнул керамикой по черепу — всё равно тот уже битый, и отнёс декоративное растение на место.

Горелов на всём протяжении абсолютно загадочного эпизода щёлкал, как арифмометр, требуя объяснений.

— Понимаешь, этот пришелец… Этот козёл…

* * *

Майору Госавтоинспекции Вуйко А.М. до колик в животе хотелось сделать пакость. Мелкая подлость перед самым обедом была для него чем-то вроде аперитива. Он шёл по улице и с надеждой вертел маленькой птичьей головой по сторонам. Нарушителей правил дорожного движения, как назло, не было видно. Неужели сегодня не повезёт? Куда подевались все лихачи? Должен же кто-то куда-то спешить или нет? Долгий жизненный опыт давал все основания верить в аксиому, что у лихачей перерыва на обед не бывает.

И тут его сердце замерло, а затем радостно забилось. ГАЗ-53 с синей цистерной «Живая рыба» на всех парах обгонял вишнёвые «Жигули». Восторг майора объяснялся тем, что посередине проезжей части тянулась сплошная белая полоса. Он улыбнулся автомобилю так, как никогда не скалился родной жене.

* * *

— Гони, Вовка, — выдохнул Самохин, едва отделавшись от бесчувственного приятеля, — гони, а то вдруг прозеваем возвращение осьминога и тогда всё коту под хвост.

— Какому коту? — удивился Живая Рыба.

— Из которого потом суп варят, — туманно пояснил Димка и повторил: — Гони!

И Вовка нажал на акселератор. Они гнали до тех пор, пока чёртовы «Жигули» не вылезли из переулка и теперь ползли под бампером, нагло виляя задом из стороны в сторону.

— Баран, — шипел Вовка, — или ехай, или сопли жуй!

— Обгони ты его, ведь всё равно встречных нет.

Водитель включил поворот и пошёл на обгон. Неожиданно «Жигули» тоже увеличили скорость. В окошко высунулась женщина и игриво помахала рукой.

— Коза, — классифицировал её Вовка и как водителя, и как представительницу половины рода человеческого, из которой, в основном, и получаются вредные тёщи.

— Но симпатичная… — протянул Самохин и неожиданно гаркнул: — Дура!

— Баба за рулём — хуже чёрной кошки, перебегающей дорогу с пустыми вёдрами, — изрёк водитель свою непререкаемую истину, притормаживая.

Впереди был перекрёсток. Не успел Вовка занять свою полосу, как из-за угла, словно чёрт из коробочки, выскочил майор ГАИ и пронзительно засвистел в любимый свисток.

— Свистнул бы ты себе… — ругнулся Живая Рыба и припарковался у обочины.

Отдав честь, майор представился:

— Старший инспектор Вуйко. Ваши документы?

Вовка сунул ему права, и потянулась обычная в таких случаях канитель.

* * *

Саньковский двумя руками тащил за шиворот упирающегося козла. Прохожие провожали парочку удивлёнными взглядами, но милицейская форма спасала от излишних вопросов. Большинству людей было ясно — раз милиционер, значит, пьяного тащит в трезвый пункт назначения. Неясно им было другое — где в наши трудные времена можно было с самого утра вот так набраться? Некоторые козлу завидовали, некоторые плевались вслед, но в целом были безразличны как к торжеству правосудия, так и к неудаче ближнего своего. С ними, спешащими по своим делам, резко диссонировали представители молодёжной христианской организации, выделяющиеся не только одеждой, но и чужеземным говором.

— Oh, Jesus! Do you see him, Jim? — остановившись, взволнованно спросил один миссионер коллегу, внося разнообразие в тотальное равнодушие города. — Poor man! We have to help him!

— Yes, I see, John, — ответил тот и добавил: — By the way, we have a deal to speak Russian in this country, isn’t it?

— Sorry, Jimmy,[2] — пробормотал Джон и тут же с горячностью продолжил: — Мы всё равно должны давать ему надежду!

— Тогда дай её! — благословил Джим.

Семён волок свой крест, когда совершенно неожиданно перед ним возник прохожий, молча ткнул ему библию, осенил крёстным знамением и смешался с толпой.

— Изверги, до чего озверели, — неодобрительно пробормотала вездесущая Матвеевна и задала небу риторический вопрос: — Куда ты смотришь, господи?

Уловив набожность старушки, Джон и её осенил крёстным знамением, не преминув сунуть в руки библию.

— Мне нравится этот страна, — радостно произнёс он, вернувшись к Джиму. — Разве я не говорить тебе, что здесь непочатый рай работы? Я правильно сказать?

— Совершенно верно, Джонни.

— Дай, Джим, на счастье лапу мне! — вдохновенно воскликнул Джон, явно вдохновлённый свыше душой поэта, и они пожали друг другу руки.

* * *

Земляне медленно, но упрямо шли к цели. Горелов смирно сидел за пазухой, размышляя о превратностях жизни. Выбившийся из сил козёл, покорившись участи, признал право Семёна помыкать им.

«Бережёного — бог бережёт». Именно так растолковал Саньковский вручение ему святого писания. Намёк был слишком прозрачен, и он продолжал путь, выбирая наиболее малолюдные переулки, однако с судьбой разминуться не удалось.

Поворачивая за очередной угол, Семён нос к носу столкнулся с другим милиционером. Тот, благодушно расстегнув китель, нежно нёс объёмистый живот. Только чудом Саньковскому удалось придержать козла за углом и замереть. С точки зрения балета, его поза была не лишена некоторого изящества.

Глаза майора Вуйко А.М. — увы, а это был он, — от счастья полезли на лоб. Ему такая удача и не снилась — нарушитель перед обедом, а разгильдяй после трапезы. Милицейское сердце замерло и…

— В каком виде вы позволяете себе разгуливать по улицам? А?!! — завизжал он, мстя за секундный испуг, испытанный от внезапности столкновения со скупым милицейским счастьем.

Семён бросил на свой внешний вид взгляд, исполненный самокритики. В одной руке была библия, а другая придерживала козла, который начал проявлять любопытство. Ничего такого, из-за чего стоило бы так нещадно напрягать голосовые связки, он не заметил и пожал плечами.

— Что вы себе позволяете?!! — зациклился майор. В уголках рта уже выступила пена, а слюни обильно летели во все стороны. Однако и это его до конца ещё не удовлетворило. Для достижения полного экстаза, он ткнул разгильдяя пальцем в отвисший живот. — Сейчас же приведите себя в надлежащий вид!!!

Горелов от тычка зашевелился и клювом расстегнул пару пуговиц. Убрав в сторону галстук, он высунулся, и на майора глянуло нечто такое, чего тот так и не сможет забыть до конца жизни.

Отшатнувшись, Вуйко А.М. осёкся на полуслове и почти сразу сообразил, что ему воочию явился солитёр. Нет, не солитёр, а эта, которая ещё похуже… Сальмонелла! Её недавно по телевизору показывали, но ему и в голову не могло прийти, что на самом деле она такая глазастая! Как этому охламону удалось пройти медкомиссию?!

Саньковский, зажав подбородком книгу, начал торопливо запихивать осьминога обратно и козёл получил полную свободу действий. Не теряя ни секунды, он смело выглянул из-за угла и увидел очередного врага. Редкому козлу так везёт! В который раз за сегодняшний день чувствуя себя счастливым, он покорился инстинкту и пошёл в атаку. Из последних сил разогнав тело, животное торпедой врезалось в брюхо майора и рухнуло. Уважаемый работник ГАИ тихо охнул, завалился на правый бок, и его тут же стошнило.

Семён с осуждением, смешанным с благодарностью, посмотрел на своё тело. В ответ оно гордо дёрнуло головой, мол, знай наших.

— Что бы я без тебя делал? — пробормотал он козлу, принимаясь за майора. — Что я вообще без тебя могу?…

Ловко орудуя двумя галстуками, Саньковский заткнул майору рот и связал руки. После этого ремнём спеленал ноги и отволок вяло протестующую тушу в подъезд девятиэтажного дома, где и пристроил в камере мусоропровода. Тут, по замыслу архитекторов, сведущих в уголовном жаргоне, и было майору самое место.

Совершив не совсем мелкое хулиганство, Саньковский осмотрелся по сторонам. Лишние свидетели сейчас были абсолютно ни к чему. К счастью, двор был пуст и даже в окнах не маячили любопытные зеваки.

Тяжело вздохнув, Семён поднял козла и продолжил путь на свою маленькую Голгофу. Нет, не зря ему презентовали библию! Всем мессиям приходится сталкиваться с людским непониманием, фанатизмом и тупостью как фарисеев, так и обыкновенных майоров.

По дороге Саньковскому пришло в голову, что пришелец не только негодяй, но ещё и несусветный дурак. Променять шило на мыло! Его почти здоровое тело на вонючую шкуру вздорного козла. Если в этом и заключался коварный план… Да нет, вряд ли станет оккупант так извращаться, даже если он и с другой планеты. Тут нечто другое и это надо выяснить.

Склоняясь от одной точки зрения к другой, одолеваемый то манией величия, то паранойей, Семён был уже на окраине города, когда ему повстречалась женщина, выгуливающая собаку. Ничтоже сумняшеся, он не обратил никакого внимания на эту колоритную деталь пейзажа, как вдруг та расплылась в улыбке.

— Вы просто молодец! — Цугундер своего Ихтиандра в изувеченном не признала. — Вот бы и Лёшку-соседа так же кто разукрасил!..

— Какого Лёшку? — опешил Саньковский, поражённый такой непосредственностью.

— Как же?! Я же вам рассказывала! — На больную тему Варвара Моисеевна готова была вещать днём и ночью. Можно выиграть в лотерею, но нельзя заставить молчать взволнованную женщину. — Вы верите в бога?! — воскликнула она, заметив библию. — О! А они всё пропивают…

У Семёна было сто шансов из сотни узнать всю жуткую подноготную жизни соседей мадам Цугундер, если бы не Горелов. Тот моментально узнал этот голос. Вот она — причина его трансформаций! Всё! Всё началось из-за этого кошмарного бабуцика!!!

Экс-хомо рывком высунулся из-под рубашки и присосался щупальцем к носу старушки, каннибальски щёлкая клювом.

— У-у! — загундосила женщина. — У-у-утпу-усти!

Трудно быть героем, мессией и простым человеком одновременно. Саньковский не знал, смеяться или плакать, зато Жулька сообразила всё мгновенно. Вспомнив уроки, преподанные ей соседским котом, она покарабкалась на ближайшее дерево, активно помогая себе развесистыми ушами. Там псинка и попыталась замаскироваться среди листвы, отчаянно жалея, что шерсть у неё не цвета хаки.

Наконец Горелов насладился местью и убрал конечность. Семён, улыбаясь, продолжил путь к цели. Он старался не думать, что может сделать с ним благодарный участковый, когда придёт в себя в буквальном смысле этого слова.

В отличие от него, Варвара Моисеевна знала, что предпримет для того, чтобы наглый поступок милиционера не остался без последствий. Вслед Саньковскому понеслись истеричные вопли:

— Хулиган! Жулечка! Мы будем жаловаться твоему начальству! Жулечка, слезь к маме!

* * *

— Сколько же можно? — печально блеял Тохиониус, валяясь на злополучной полянке и с ненавистью глядя на узел. — Сколько?…

Тхариузок сожри его ментальность! Проклятая любознательность! Идиотская, неистребимая страсть к познанию нового! Неужели нет никакого выхода из кошмарного лабиринта проблем и неудач?!

Ответа, как и просвета среди мрачных туч, затянувших горизонты будущего, не было.

* * *

Бабка Груша пропалывала огород. Она уже порядком устала за семьдесят лет, и ей было жарко. Сделав ещё несколько взмахов, старушка остановилась и опёрлась на тяпку, подставив морщинистое загорелое лицо ветру. К сожалению, ветер этот был только в её воображении.

Вздохнув, бабка Груша открыла глаза и привычно посмотрела по сторонам. И насторожилась. Что-то было не так. Она ещё раз огляделась и замерла взглядом в низинке, где пасся её козлик. Тот почему-то травку не щипал, а лежал, неестественно разбросав копыта в разные стороны. Ей стало не по себе.

— Неужто помер? — пробормотала старушка, мелко перекрестилась и позвала срывающимся голосом: — Боби-ик!

Козёл, названный так в честь давно сдохшего кобеля, на зов никак не отреагировал. Такого за ним ранее не замечалось. Неужто и вправду издох?

Семенящей походкой бабка Груша устремилась вниз по склону. Ей не хотелось верить в худшее, ведь с утра Бобик был живее всех живых…

* * *

«Ну вот, опять куда-то потащит, — обречённо подумал инопланетянин, когда над ним склонилось искажённое непонятной гримасой лицо аборигенки. — Ещё одна жрица. Убила бы меня сразу, что ли?… А то только измываются, мучают, пытают… Проклятая планета, на которой суждено погибнуть нам обоим. О, судьба-злодейка!..»

— Бедный Бобичек! — сказала бабка Груша гамлетовским тоном, приготовившись расстаться с последним близким ей существом. Заметив, как на звук голоса открылся глаз, она заметно повеселела. — Так ты живой, хороший мой?!

Когда чужое тело присело около него, Тохиониус внутренне сжался. Бежать было некуда, а защищаться он не мог, потому что это тело обладало мозгом ещё более примитивным и неразвитым, чем предыдущее. С ним ему ничего сделать не удалось. Продать же подороже жизнь за счёт костяных наростов, пришельцу даже на ум не взбрело. В конце концов, он был обыкновенным пилотом грузового корабля.

Вопреки инопланетной логике, никто его никуда тащить не собирался. Аборигенка принялась поглаживать ему голову и что-то нежно ворковать. Тохиониус расслабился. Такое с ним здесь случилось впервые. У пришельца опять даже на секунду не возникло сомнений, что ей известна его сущность. Сам того не замечая, он начал тихо вибрировать голосовыми связками, чем вызвал ещё большую ласку. В космической душе зашевелилось чувство благодарности. Ему начало казаться, что слова чужого языка становятся понятными. В них была доброта, понимание его проблем и что-то ещё, присущее только этой женщине…

Время шло и между пришельцем и землянкой возникало взаимопонимание.

* * *

— Don’t worry, — Самохин хлопнул Вовку по плечу, что должно было означать: «Плюнь ты на этот штраф, всех неприятностей не переживёшь!»

Живая Рыба в ответ только раздражённо дёрнулся. С каждой минутой он всё глубже погружался в пучину меланхолии. Недавний энтузиазм развеялся, как дым над водой. После инцидента с майором прошло уже минут тридцать, а они всё ещё стояли на том же месте. Вовка наотрез отказался от участия в дальнейшей погоне за осьминогом. Его со страшной силой тянуло в родной колхоз и хотелось как можно быстрее покинуть проклятый город, где на каждом углу водятся инспектора ГАИ и постоянного ждёшь контрольного свистка в спину.

— Ну, даст бог, когда-нибудь увидимся, — с плохо скрытой надеждой, что этого никогда не произойдёт, пробормотал водитель и протянул новому знакомому руку, прощаясь. — Извини, если что не так…

Не так было всё, но Димка понимал, что требовать сейчас больше ничего нельзя. Живая Рыба, в принципе, и так сделал слишком много. Не его вина, что всё так получилось.

— Be happy![3] — Он пожал мозолистую руку.

Поплевав синим выхлопом, машина укатила. Можно было бы, конечно, проехаться на ней до колхоза, а оттуда пройтись пешком, но выслеживать агрессивную ядовитую тварь в одиночку желания не было.

Самохин сплюнул и поплёлся на работу. Лучше поздно сегодня, чем завтра с утра.

* * *

— Живой, Бобик, живой! Поешь травки, вон какой сочный подорожник! А хочешь, я тебе одуванчиков нарву? Всё будет хорошо. Мы с тобой ещё перезимуем, старенький ты мой…

Тохиониус прислушивался к звукам чужой речи, анализировал их и вскоре сам начал строить в уме простые фразы, чему немало способствовало то, что бывший хозяин тела всю свою предсознательную жизнь провёл среди людей и волей-неволей обзавёлся своеобразным тезаурусом. Местная цивилизация представала перед инопланетянином в новом свете. Здесь были не только дебилы, подсовывающие мерзкую жидкость для омовения, и жрицы, зверски терзающие плоть, но и такие вот аборигенки, как эта. Всё это было немного непонятно, странно, но не так ужасно, как показалось вначале.

Поднапрягшись, он завибрировал голосовыми связками и произнёс:

— Спасибе-е!

Бабка Груша давно привыкла разговаривать с козлом, но ещё ни разу тот не отвечал. От неожиданности она открыла рот и отдёрнула руки. Поначалу ей подумалось, что произошёл обман чувств вследствие пережитого, но Бобик, продолжая невозмутимо смотреть на неё, снова открыл пасть и понёс непонятное:

— «А» квадрат плюс «Бе-е» квадрат равняется «Це-е» квадрат…

«Чертовщина какая-то, помилуй мя, господи!» — заскулила мысленно старушка и вскочила на ноги как молодая. Метнувшись к дереву, чтобы отвязать скотину и отвести в стойло, дабы там та пришла в себя, она замерла на полпути. Мысль о том, что придётся ночевать в непосредственной близости от козла, в которого, не иначе, как бес вселился, испугала не на шутку.

Несколько минут бабка Груша топталась на одном месте, раздираемая противоречивыми желаниями, и тут её неожиданно окликнули:

— Эй, бабка, твой козёл?

— Ме-мой… не мой. Не немой, — растерянно забормотала она, хлопая глазами при виде милиционера, держащего за шиворот искалеченного паренька. При всём при этом, тот, спрашивая, указывал почему-то не на Бобика, а именно на этого паренька. Боже, а может у неё просто солнечный удар?…

— Так твой или нет? — Милиционер тряхнул телом в руке.

Голова несчастного закинулась назад, и неожиданно он преобразился.

Что это? Его хозяйка стоит рядом с посторонним козлом! На его территории! Променяла! Его!!! На этого облезлого, которого-то и настоящим козлом назвать — непозволительный комплимент?!!

Не секрет, что мало на всей Земле найдётся козлов, которые по утрам регулярно смотрятся в зеркало. Настоящий Бобик тоже не был исключением из этого правила. Мобилизовав самые последние резервы, остававшиеся в теле, он бросился на супостата.

Потрясённая недавними событиями бабка Груша вдруг увидела, как милиционер натравил на её козла своего увечного типа. Немой, говорящий — какая разница!!! Бобик был и остаётся её козликом! Не раздумывая, она грудью встала на его защиту. Столкновение оказалось неизбежным и участники без памяти свалились на землю.

— Дурдом, — устало прокомментировал поведение обеих жертв Семён.

Вынув Горелова из засады, он посадил его в траву. Затем подошёл к козлу, который лежал с закрытыми глазами и на всякий случай не подавал признаков жизни, и легонько пнул.

— Если и это не ты, то я сойду с ума, — пробормотал Саньковский.

— Не я это, — подтвердил козёл.

— Так я и знал, что ты глупее, чем кажешься. Слава богу, хоть удосужился русский выучить…

Он отвязал пришельца, посоветовав тому далеко не убегать, и той же верёвкой связал бабку. Немного подумав, взял её на руки и перенёс в ближайшую ложбинку. Старушке было лучше не видеть того, что должно было произойти в самом недалёком будущем.

«Кто меня за язык тянул? — совсем по-человечески расстроился Тохиониус. — Так глупо выдать себя!..»

Широко раскрыв козлиные очи, он неприязненно наблюдал за действиями чужака. Униформа наводила на мысль, что перед ним лицо официальное. Только это и удерживало законопослушного пришельца от немедленной расправы с наглым обидчиком добрых аборигенок.

«Нет, пожалуй, это неизлечимо. Похоже, всё начинается сначала… — думалось ему. — Как же вырваться из этого заколдованного круга?»

И тут внимание инопланетянина привлекло шуршание травы. Опасаясь новой неведомой опасности, Тохиониус осторожно скосил глаза и тут же им не поверил. Трава расступилась, и от радости у него перехватило дыхание. Там было его тело. Наконец-то!

Пришелец бодро вскочил на четыре ноги.

— Эй, вы разве не знаете, что инициатива наказуема? — крикнул Семён. — Ну-ка, не лезьте поперёд батьки в пекло! Сейчас сядем рядком и всё толком обсудим.

Горелов похолодел от страха и попытался спрятаться от козла, который вдруг принялся его обнюхивать и чуть ли не облизывать. «Не стану я с козлами ничего обсуждать! — мысленно завопил он. — И целоваться тоже!»

Саньковский оттащил Тохиониуса в сторону и обратился к Горелову:

— Перед нами стоит трудная задача — вернуть всё на круги своя. Поэтому прошу подавать свои предложения в установленном порядке. Итак?

Из клюва Горелова вырвался каркающий звук, а Тохиониус восторженно проблеял что-то на родном языке. И то, и другое мало напоминало нечто конструктивное. Невесёлый взгляд Семёна упал на библию, которую всё ещё держал в руках.

* * *

Семидесятикилограммовым пёрышком Мария взлетела на третий этаж. Сердце бешено стучало в многолитражной груди, а сумка ломилась от мотков бинтов, ваты, флакончиков йода и упаковок анальгина, когда она открыла дверь.

Саньковскую встретила мёртвая тишина. Квартира оказалась пуста, как и голова хозяйки. Некоторое время ни в одном из этих заповедных мест не наблюдалось ни единой мыслишки. И вдруг Мария содрогнулась, словно в неё через озоновую дыру шарахнул электрический разряд.

— Похитили! — прошептала любящая и несчастная женщина, сделав огромные глаза.

И участковый — быдло! — был-то поддельный, а она, дура, таки недоглядела. Сама, чёрт побери, отдала ему в руки собственное счастье. Или несчастье, не суть важно! Эх, дура! Ведь было же во вчерашнем астрологическом прогнозе на неделю нечто тревожное, грозящее бедой, а она…

Мария быстро окинула взглядом комнату, стараясь угадать, не украли ли чего-нибудь ещё. Долго искать не пришлось. Исчез ботинок — неужто последнее напоминание о муже?… Получается, что ничего, кроме супруга, им нужно не было? А зачем он кому-то понадобился? Боже, какой кошмар!

Она интуитивно догадалась, что Семён потребовался чужим не иначе, как для какого-то бесовского ритуала или эксперимента! Не дай бог, для мистического обряда сатанистов, с которыми его угораздило связаться! Не зря он был в последнее время сам на себя не похож!

Пребывая в крайней степени возбуждения, Саньковская швырнула сумку в угол и выбежала вон. Искать! Они не могли далеко уйти! Найти и удавить сволочь, которая позарилась на её… на её!.. На часть её самой!

Не то ведомая пресловутой женской интуицией, не то по счастливой случайности, но минут через пятнадцать бестолковых метаний по улицам Мария заставила удачу ей улыбнуться. Приветливый этот жест выразился в приглушённом мычании.

Насторожённый слух уловил необычные для двора девятиэтажного дома звуки, и Саньковская замерла, зашевелив ушами. Двор был безлюдным, даже дети и те не галдели, пользуясь случаем. Если быть точнее, то тех тоже не было — школы и детские садики поглотили подрастающее поколение похитителей и сатанистов…

Когда приступ мизантропии миновал, Мария с лёгкостью установила источник звука и ринулась в ближайший подъезд. Ей представлялся истерзанный муж, молящий о помощи с кляпом во рту и изнывающий на чудовищном вертеле. В подъезде было пусто, но мычание стало громче и к нему добавились ещё какие-то странные звуки.

Майор Вуйко А.М. лежал там, где был брошен Семёном. Скорчившись китайским иероглифом плодородия, он был присыпан различными отбросами. Кроме них, одежду украшали остатки его же сегодняшнего обеда. Если бы не милицейский китель, Мария на этого забулдыгу не обратила бы ни малейшего внимания.

— Ты чего, майор? С продовольственной мафией к консенсусу не пришёл, да? — брезгливо морщась, невзначай поинтересовалась она, освобождая того от кляпа и многочислен

...