Олег Готко

ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ

Книга вторая

народно-фантастический роман

Во второй части книги Олега Готко «Земляки по разуму», написанной в жанре юмористической фантастики, не совсем обычных представителей как человечества, так и других цивилизаций ждёт продолжение головокружительных приключений. Они будут грабить банк, пытаться устроить сексуальную революцию на отдельно взятой планете и похитить корабль у инопланетян, размышлять о превратностях жизни и телепортироваться наугад и в иное измерение.

Не все происшествия будут заканчиваться благополучно, и с некоторыми персонажами придется распрощаться, но на смену готовятся вот-вот прийти новые. Хотя бы один — точно.

Вторую часть второго романа (первый — «Тотем ночи») Олега Готко «Земляки по разуму» можно читать и скачать в форматах epub, fb2, pdf.

Часть четвёртая. МАРИНОВАННЫЙ ТИГР

Пятница, 13 мая 1994 года

— Во имя отца, сына и святаго духа! Аминь! — взревел отец Агафоний хорошо поставленным в семинарии басом и тщательно окропил святой водой последнего разлива дверь и крыльцо двухэтажного особняка, где стоял.

Толпа за спиной послушно подхватила последнее слово его откровений.

Громогласное «аминь» привлекло внимание Марии Саньковской, проходившей мимо. Она возвращалась с почтамта, где заказным письмом получила ответ от малого предприятия «Кассандра» на запрос относительно дальнейшей судьбы. Как женщина нетерпеливая, Мария там же его и прочитала.

И расстроилась.

В специально для неё распечатанном гороскопе говорилось о предстоящих тяжких испытаниях, причём смутно намекалось на возможность трагического исхода. Несмотря на то, что гороскоп был за прошлый месяц, внутренний голос подсказывал, что пророчества, как и преступления против человечества, срока давности не имеют. К тому же о случаях, подтверждающих пророчества о конце света, кричали на всех углах бритые и завёрнутые в саваны предтечи мессии.

Вероятно поэтому, заслышав торжественное окончание молитвы, Саньковская вздрогнула, остановилась и обернулась на голос, тяжело дыша. В плаще было довольно жарко.

Женщине сразу же бросился в глаза поп, в котором с некоторыми колебаниями признала полузабытого врага семьи Горелова. На её вкус, усы и гишпанская бородка на постаревшем лице смотрелись довольно нелепо, однако это Мария ему простила безо всякого ущерба для здоровья и чуть-чуть удивилась. В своё время были слухи о пострижении старлея, но она сомневалась, что из милиционера может получиться что-нибудь путное. И вот, поди ж ты!..

Саньковская даже не подозревала, что тому же самому за её спиной не верят два иностранца в потрёпанных коротеньких штанишках.

— It's impossible! — воскликнул один из них, присмотревшись к отцу Агафонию и моментально забыв, что в этой стране они договорились общаться исключительно на языке туземцев. — What a miracle!

— Where? — второй, страдающий фрагментарным склерозом не в меньшей степени, оживлённо повертел головой по сторонам. Он всё ещё не привык к чудесам, несмотря на то, что страна, куда сослала воля его всевышнего, была богата ими, как ничем другим.

— Do you recognize this man? This holy man!

— Oh, yes! I'm can't believe it! We gave the Holy Book to policeman some years ago, but now…

— Of course! You never believe me when I'm say that this country have a Chance![1]

На этом беседа двух миссионеров, наделённых по-своему удивительной памятью, оборвалась. Оба с благоговейным ужасом подумали, что священное писание может сделать с тем, кто до этого в жизни не читал ничего, кроме уголовного кодекса, а Саньковская вздрогнула ещё раз. В её обыкновенной памяти немедленно всплыла вражеской подлодкой народная примета, гласящая, что встреча с попом не сулит ничего хорошего. Мелко перекрестившись и скрутив в кармане красного плаща кукиш, она двинулась дальше. Ей суждено было сделать всего несколько шагов, как снова пришлось содрогнуться.

— Добрый день, Машенька!

Вглядевшись в лицо, от которого остались одни бородавки и грустный нос, Мария только по невесёлой собаке, которую держали на руках, признала в старушке, перебежавшей ей дорогу, Варвару Моисеевну.

— Добрый, — ответила Саньковская, начиная проклинать сам факт наличия сегодняшнего дня. Пятница сама по себе — день счастливый только для Робинзона, но никак не для неё. Похоже, что гороскоп уже начал оказывать тлетворное влияние на судьбу. Вот именно в такой день и должен наступить конец света. — Тринадцатое, чёрт побери! — прошептала она в сердцах.

— Что, а то я пропустила?… Неважно. Как ты похорошела! — зачирикала Цугундер. — Давно тебя не видела. Где-то со второй свадьбы твоей матери!

Мария злобно глянула на старушку.

— Она, наверное, пишет тебе чаще, чем мне? Как уехала к мужу, так от неё чаще, чем раз в неделю весточки не дождёшься! Я ведь почти каждый день ей пишу — половина пенсии на одни конверты уходит! Вот и сегодня напишу о нашей встрече… Ты не знаешь, что там за шум?

С первой секунды встречи Мария с нетерпением мечтала сказать слова прощания, но, наткнувшись на мученический взгляд собачьих глаз, неожиданно для себя переменила решение. Даже ей как человеку далёкому от ветеринарии, было понятно, что ни Жулька, ни её хозяйка ни черта в происходящем не понимают и сами вряд ли поймут. Вздохом сопроводив мысль, что от судьбы не уйдёшь, как бы этого ни хотелось, она посмотрела по сторонам, желая побыстрее найти конкретный ответ на вопрос по сути дела.

Вместо попа, отодвинутого толпой на задний план, около дверей здания нарисовался высокий здоровяк с пожилым крестьянским лицом. В руках у него блеснули никелем ножницы и перерезали розовую ленточку.

— Первый в нашем городе акционерный банк «Дормидонтыч» объявляется открытым! Ура, господа! — пояснил смысл происходящего его голос.

— А-а-а! — весело взревела толпа корреспондентов, отцов, а также сыновей города и прочей шушеры.

— Банк открыли! — завопила Мария на ухо Варваре Моисеевне, стараясь быть услышанной.

— Банку?! — недоверчиво переспросила та, пытаясь придать голосу достаточное количество децибел. — Раскрыли? Или откупорили?! Банку с чем?

Жулька судорожно дёрнулась у неё на руках. Её замечательные уши начали сворачиваться, стремясь превратиться в пробки.

— Не банку, а банк! Чтобы деньги туда сдавать!

— А-а! Неужели им сберкасс мало? У меня по соседству — две штуки.

— Так ведь к рынку идём, бабуля! — сообщила Саньковская последнюю экономическую новость, подслушанную случайно по телевизору. Сомнений у неё та не вызывала, как и остальные слова ведущего передачи «В мире животных».

— Пожалуй, я тоже схожу на базар, — согласилась после паузы Варвара Моисеевна и потрепала собачкины уши, достигшие почти идеального состояния с точки зрения официанта. — Надо моей девочке колбаски ливерной прикупить, а то ведь её тоже годы одолевают. Косточки нам уже не по зубам, правда, Жулечка?

Псинка неопределённо хрюкнула, не то горюя о безвременно канувших в Лету зубах, не то требуя сводить её к ветеринару-дантисту.

— Когда же ты порадуешь маму внуками? — с безграничным любопытством спросила Цугундер, когда они протолкались сквозь толпу. В отличие от её любознательности, толпа имела свой предел.

— Я в неволе не размножаюсь! — довольно резко ответила Саньковская гордым в своём несчастье голосом представителя эндемичного вида.

На самом же деле в последнее время и Семёну, и ей хронически не хватало денег, даже несмотря на то, что сдавали в наём квартиру матери, но она уже устала отвечать на этот вопрос, ссылаясь на экономические причины.

— Да что ты такое говоришь? Ведь не в зверинце же живём, правда, Жулечка?

Собака, в равной степени незнакомая как с радостями материнства, так и с ужасами зверинца, и вряд ли рискующая заиметь те в будущем, тоскливо посмотрела на обеих и очень по-женски закатила глаза. Больше всего ей хотелось развалиться сейчас в любимом кресле у телевизора. Она давно была неравнодушна к кобельку из рекламы «Pedigree Pal». Радость от просмотра коммерса портило только то, что по телевизору тот бегал не один.

— Кому и СНГ — зверинец, — холодно сказала Мария.

В её голосе не было не только тепла, но и любви к новой родине с неудобоваримой аббревиатурой. Пройдя ещё несколько шагов, она остановилась и объявила старушке, что идти на базар передумала. Та предприняла попытку продолжить общение, но Саньковская распрощалась с ней, и красный плащ быстро затерялся среди разноцветных одежд прохожих.

* * *

Если в некоторых странах бродят упорные слухи, что миллионером может стать любой чистильщик обуви, то на своей родине Пётр Дормидонтович Криворучко начинал пастухом и сделал карьеру председателя колхоза «Светлый луч». Благодаря книге «Болезни копыт крупного рогатого скота», которую стянул у заезжего дантиста, живой рыбе и аппетиту соотечественников колхоз под его бдительным руководством процветал. Казалось, чего ещё желать? Однако он желал и, когда задул сквозняк, громко заявленный как «ветер перемен», у него дёрнулась деловая жилка.

На замечания скучающей от его отсутствия супруги, что если муж не перестанет заботиться о здоровье копыт, то она позаботиться о крепости его рогов, Криворучко отвечал:

— Какие возможности! Ты только посмотри!

Жена смотрела и говорила:

— Какие к лешему возможности? Здоровых мужиков в деревне раз-два и обчёлся…

— У меня словно бы открылось второе дыхание! — не унывал супруг и снова исчезал из дому.

— Климакс у тебя открылся, — бормотала вслед жена и грустно вздыхала.

В общем, пока соседние колхозики возводили у себя консервные и свечные заводики да раздавали землицу фермерам, он, собрав односельчан, бухнул с их весьма условного согласия всю колхозную наличность в создание банка…

И наступил день открытия.

И пришло время быть обязательному банкету-презентации, где присутствовали сам Пётр Дормидонтович, отец Агафоний, начальник военизированной охраны банка Анатолий Михайлович Вуйко и водитель бронированной своими силами мрачного цвета машины «Ford-sierra» Владимир Карпович Перечепыгора. Была также приглашена всякая мелкая административная мелочь вроде мэра города и десятка местных депутатов. Кроме того, внимание Дормидонтыча не миновало парочки будущих кассирш, главбуха, журналистов и прочего рэкета.

Супруга отсутствовала.

Плюхнувшись по правую руку от Петра Дормидонтыча, отец Агафоний шутливо отдал честь Анатолию Михайловичу и перекрестился. Вуйко не менее шутливо погрозил ему пальцем и тоже перекрестился. Владимир Карпович, сидящий неподалёку, старался на них не смотреть. Неприятные воспоминания буйной молодости не изгладились в памяти, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как свисток в спину ждал его за каждым углом.

Первым произнёс речь мэр. Он отметил грандиозный вклад Петра Дормидонтовича не только в дело процветания города, но и в желудки сограждан. Желудки ему от души похлопали. За ним слово брали депутаты. Они неловко вертели его во рту и аплодировали им жиже. К тому времени, когда отец Агафоний решился поблагодарить господа бога за скромные дары его и пригласил к столу, у присутствующих от продолжительных оваций уже чесались руки.

Вот таким образом с официальной частью было покончено, причём ни господь бог, ни, тем более, отец Агафоний обиды не затаили. Через какой-то часик господин Криворучко, убедив мэра, что банк «Дормидонтыч» будет твёрдо стоять на здоровых копытах для вящей славы и процветания города, обнялся с ним и затянул народно-экономическую песнь «Ой, у місті та банк стояв…».

Пропустив по третьему стаканчику виски, кассирши Лена и Ирина ломали головы над тем, кого выгоднее развлекать — депутатов или рэкет. После четвёртого женщины пришли к выводу, что особой разницы нет, и решили делать это по очереди.

Вуйко же и отец Агафоний, вспомнив прошлые одиссеи, перешли ко дню сегодняшнему.

— Ну и как тебе, Горелов, новая работа? — по старой привычке назвав священника родной фамилией, спросил бывший майор.

— Да разве это работа? — удивился тот. — Так, видимость одна.

— А зарплата?

— Божьей милостью.

— Тоже, значит, одна видимость.

— Ну, майор, не скажи…

Они сделали паузу, и выпили за очередной тост главбуха.

— Помнишь, Горелов, — сказал Анатолий Михайлович, лениво жуя балык, — я тебя просил никому честь свою не отдавать?

— Помню и не отдаю!

— Однако разве перекреститься — не то же самое, что отдать честь?

— Гордыня, Михалыч, от лукавого, — надулся отец Агафоний. — Ты лучше о себе поведай. Как жил, чем жив и что здесь делаешь?

— Вышел как-то на пенсию да и подвернулась мне синекура за бывшие заслуги перед отечеством.

— Это за какие же заслуги? — ревниво поинтересовался бывший лейтенант. Его глаза блеснули воспоминаниями, не убитыми заповедью: «Не прелюбодействуй!»

— На асфальтной ниве, вестимо. Предложили, вот, возглавить службу охраны.

— И что обещают в материальном плане? — Обиды поблёкли перед возможностью и самому предложить банку охрану господа бога, дабы возглавить её полномочным представителем.

— Обещают хорошо, твоими молитвами.

— Тогда помолюсь я опосля, — разочарованно вздохнул отец Агафоний, когда в памяти промелькнуло что-то о торговцах и храме. — Давай вздрогнем по единой!

— Это можно.

Они выпили.

— А подчинённые как?

— Ух, орлы! Не чета некоторым.

Пропустив намёк мимо волосатых ушей, поп с усердием, достойным лучшего применения, продолжал допытываться:

— И какая тут сигнализация?

— Ещё не знаю. Должны на днях установить.

— Что же так?

— Как будто не знаешь, что Москва не сразу строилась!

— Понятно-о…

— Ну, ещё по единой!

— Воистину!

Они снова закусили.

— За вечную дружбу между МВД и синодом!

— Твоими бы устами, Михалыч, да мёд пить!

— За опиум для народа!

— За народ для опиума!

— За деву Марию!

— Ave!

— За страшный суд!

— И Верховную Раду!

— За отца…

— Пусть сын отвечает!

— Дурак, ты, Михалыч!.. Сына и святаго Духа!

— Кстати, как там его дела?

— Аминь!..

* * *

Город уже погряз в сумерках, когда к Димке Самохину постучался Длинный. На него было страшно смотреть. Старый вытянутый приятель весь осунулся, был бледен, как конь Апокалипсиса, а в глазах стояли слёзы.

— Что случилось? — задал Димка на диво конкретный вопрос, стремясь получить естественный ответ. Возможно, с прилагательными он хотел поступить наоборот, но был слишком поражён метаморфозой, случившейся с индифферентным поэтом.

— Рыбки…

— Что с ними? Сбежали?!

Длинный посмотрел на него, как на ненормального.

— Луна смотрит на меня их ущербным глазом!..

— Ты бы присел, успокоился, а?

— Сдохли. Все до единой!..

— Как так?

— Батя спьяну сыпанул им вместо дафний крысиной отравы, старый идиот!

— Тебе сейчас выпить тоже не помешало бы…

Длинный отрицательно помотал головой. У него перед глазами всё ещё стояла картина, полная дохлых рыбок. Луна отражалась в мутных рыбьих глазах, когда он скармливал тех бездомному коту во дворе гастронома по дороге, потому как погребение посредством спуска воды в унитазе показалось ему кощунством. Капризный кот есть рыбок не хотел. Он упирался, шипел и фыркал, но терпение пиита, потерявшего источник вдохновения, перетёрло кошачий безнадёжный труд…

— Ладно тебе, успокойся! Это ещё не конец света! Купишь себе новых…

— За что?! Ты знаешь, сколько они сейчас стоят? А какие они были… Эх!

— Да не ной ты! — в сердцах воскликнул Самохин. — Найдём мы тебе денег!

— С кем? Я по дороге заходил к Семёну. Мегера сказала, что его нет…

— Врёт, стерва. Это привычка у неё такая. — Димка потёр лоб и тоже присел около приятеля. Положив руку ему на плечо, он предложил: — В крайнем случае, продадим что-нибудь.

— У тебя есть что продавать? — сквозь слёзы поинтересовался Длинный.

Самохин отдёрнул руку. Это был удар ниже пояса. Всем было известно, что после того, как он три месяца назад разбил машину, продавать ему было нечего.

— Ограбишь кого-нибудь, придурок! — Димка вскочил с дивана.

— Кого? — всё тем же ноющим тоном продолжал Длинный.

— Идём отсюда!

— Грабить?

— Тьфу, дурак! — Подняв приятеля за шиворот, Самохин вывел его на улицу.

— Выходим ночью мы одни на дорогу…

— Заткнись!

— Куда ты меня тащишь?

— Одна голова — хорошо. Две головы, даже если одна из них твоя, Длинный, — тоже неплохо, но три — лучше!

Друг этому смелому утверждению не поверил, но ныть перестал.

* * *

Мария, полдня ломавшая голову над загадками гороскопа на работе, продолжила это неблагодарное занятие дома. С треском захлопнув дверь за Длинным, она на приход мужа не обратила никакого внимания. Дохлый кот во дворе её здорово насторожил.

Когда в дверь снова позвонили, Семён Саньковский сидел у телевизора голодный и злой на всех астрологов в мире.

— Привет, Сенька! — довольно жизнерадостно, но с нарастающей тоской в голосе сказал Димка, завидев друга. И совсем уж печально добавил: — Как жизнь?

— Держись, — процедил тот сквозь зубы, почти не изменившиеся со времён космической одиссеи. — Заходите.

Самохин и Длинный последовали совету. Держась друг за друга, они зашли в квартиру.

— Он, что, пьяный? — Увидев бледное и вытянутое, оторвалась Мария от гороскопа.

То буркнуло нечто нечленораздельное, усугубив подозрение.

— Да нет, у него рыбки, — тоже не совсем вразумительно попытался объяснить состояние приятеля Димка.

— Напились?! — со здоровой долей недоверия спросила хозяйка.

— Скорее, наелись…

— Чего? — заинтересовался Семён. В животе проворчал ненасытно дублёр.

— Рассказывай сам! — Самохин толкнул друга и повернулся к Саньковскому. — Где у вас курят?

— На балконе, — категорически подсказала Мария.

— Идём. Там и поговорим.

Плотно закрыв за собой дверь, они дружно задымили.

— Ну? — хмуро проявил скудное любопытство Семён. — Что там у вас с рыбками, раками и крабами?

— Отравлены, сдохли и были скормлены коту, — кратко, но подробно ответил Длинный и в его добрых глазах снова заблестели слёзы.

— Коту? — удивился новой подробности Димка. — И что с котом?

— Н-не знаю… — Длинный шмыгнул носом и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Не я, — моментально открестился тот от всех подозрений, — и, по-моему, даже не она.

— Мы тебе верим, — успокоил его Самохин, — безоговорочно.

— Так в чём дело? Хочешь, чтобы я нашёл кота и реанимировал рыбок?

— Нет, ты просто посмотри на Длинного! У него такой вид, будто он ничего не ел неделю как минимум!

— А у меня какой? — возразил Семён и тут же расплылся в широкой улыбке, заслышав грохот кастрюль на кухне. Неужели звёзды прошептали Машке, что торная дорога к сердцу мужчины лежит через его же желудок? Приободрённый тем, что супруга избрала верный путь, он посмотрел на Длинного и произнёс фразу, которая частенько утешала его самого: — Ничего страшного. Сейчас пожуём, и всё будет… Как ты там любишь говорить, Димка?

— Don't worry…

— Во-во!

— Да не жрать я сюда пришёл! — возопил Длинный голосом праведника, путь к сердцу которого лежал через другой орган.

— Мы гостям всяким рады, — надулся Саньковский, — было бы предложено…

— Я подумал, — примирительным тоном старого сепаратиста заполнил паузу Димка, — что мы втроём сможем придумать, где взять деньги на новых рыбок…

— А чего тут думать? — Семёну не хотелось идти на компромисс. — Шапку в зубы и под церковь! Составить вам компанию?

— Так уж лучше сразу — подведи под монастырь и делу венец, — постарался свести выпад к шутке Самохин.

Из правого глаза Длинного выкатилась большая красивая слеза.

— О, опять!

— Неужели это так серьёзно?

— Рыбки… Исследования последние… Кровообращение, снижают давление, — сбивчиво забормотал Длинный, непонятый и не понимаемый как родными, так и близкими.

— Так бы сразу и сказал, что у тебя со здоровьем плохо, а то лангусты, омары… — Семён открыл балконную дверь.

Из комнаты потянуло жареной рыбой. Длинный моментально позеленел.

— У нас нет немножко лишних денег? — только заботой о здоровье друга, которому нехорошело прямо на глазах, можно было объяснить этот вопрос Семёна к жене.

— Посмотрите на него! — воззвала к стенам Мария. Вспомнив, что у них вместо глаз уши, она тут же исправилась: — Послушайте его! У тебя нет немножко! лишних!! денег!!! А у тебя?! Если бы они у меня были, я положила бы их в банк, а не спонсировала твоих собутыльников!

— Какой банк? — шарахнулся от неё супруг.

— Первый акционерный, болван несчастный! Открылся в нашем городе сегодня, чёрт бы его побрал! Угораздило же меня родиться в зоне повышенных аномалий и выйти замуж за ненормального! Где ты видел лишние деньги, полудурок?!

— Нет так нет. И проблем тоже нет… — Саньковский погладил её волосы.

— Человеку не дано знать будущего.

— Ты постоянно хочешь доказать обратное.

— Я хочу, чтобы у нас не было проблем… — Мария всхлипнула и прижалась к нему.

— Вполне нормальное желание. — Он ещё раз её погладил и позволил себе поинтересоваться: — Как там рыба?

— Скоро будет готова.

— Вот и хорошо.

Семён вернулся на балкон, но не успел открыть рот, как Самохин его опередил:

— Не глухие — слышали.

Саньковский развёл руками. Длинный посмотрел на Димку и в его глазах тот увидел разгорающееся недоброе пламя.

— Придётся прибегнуть к крайнему средству!

— Какому? — Димка попятился, когда вдруг решил, что приятель собирается торговать его скальпом.

— Ты сам его предложил!

— Ничего я не предлагал! — Уверенность в правильности предположения крепла, но пятиться было уже некуда. — Я ещё не сошёл с ума!

— Но это ведь ты предлагал ограбление! — свистящим шёпотом напомнил Длинный.

— Ах, ограбление… — У Самохина отлегло от сердца. — И кого ты собираешься грабить? Его жену?

— Хоть ты и друг, но баран! — выдвинул довольно смелое с его стороны предположение Длинный и тут же уточнил: — При этом ещё и глухой!

— Как будто твои рыбки лучше…

— Они здесь ни при чём. Разве ты не слышал, как она русским языком сказала, что в городе! открылся!! банк!!!

— Не надо закатывать истерику по этому поводу. — Семён поморщился. — Ты же должен понимать, что вся страна, как один, вступила на рыночный путь развития…

— Ты свихнулся, Длинный! — перебил Димка, до которого первым дошло то, что предлагает друг.

— Может быть, это наследственное, — буркнул тот.

В его душе, как и у каждого, жил психотерапевт. Есть такое мнение, что именно благодаря этому факту люди и становятся маньяками.

— Как же ты собираешься это сделать? — Идея была понята, наконец, и Саньковским.

— Я собираюсь это сделать! — отрезал Длинный, глядя в глаза сразу обоим, что с точки зрения офтальмологии считается практически невозможным. — И я это сделаю!!!

Такой взгляд выдержать довольно трудно и друзья переглянулись. Нельзя сказать, что их поразила уверенность Длинного. Банки грабили и раньше, но они были слегка изумлены тем, как мало требуется для того, чтобы добропорядочный гражданин, души не чающий в безобидных рыбках, воспылал лютым желанием преступить закон. Немножко крысиного яда, инфляция и нищие приятели. Меньше, наверное, нужно только коммунисту, которому всё это заменяет ненависть к частному капиталу.

— Вы поможете мне? — требовательно спросил Длинный.

— Ты спрашиваешь так, словно мы нужны тебе в качестве носильщиков… А у тебя есть какой-нибудь план? Банк ограбить — это, знаешь ли, не минное поле перейти… — озадаченно пробормотал Самохин, пытаясь выиграть время, чтобы разобраться в себе — хочется ли ему грабить банки или нет.

— План, который я вам хочу предложить — прост, как две копейки образца тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Мы должны зайти, взять деньги и уйти.

— Пришёл, увидел, победил! — восхитился Семён, которому давненько не удавалось сесть за стол, поесть и выпросить у жены добавки.

— Это, Цезарь ты наш доморощенный, понятно. Veni, vidi, vici, — кивнул Димка. — Но как ты собираешься зайти, как взять деньги и, самое главное, как ты с ними уйдёшь?

— Мы, — с надеждой поправил без пяти минут гангстер и с той же верой в лучшее будущее предположил: — Это всё детали, так сказать, мелочи…

— В большом деле не бывает мелочей, — поучительно заметил Самохин.

— Мал золотник да дорог, — поддержал Саньковский. Сейчас он от всей души ненавидел тех, кто швыряется хлебными крошками. От воспоминаний о дразнящем запахе жареной рыбы желудок сводило голодными судорогами.

— Значит вы, в принципе, не против?

— В принципе, дело принципа есть принцип каждого, кто хочет считать, что у него есть принципы, — туманно и загадочно ответил Семён, не собираясь продолжать пустопорожние разговоры на не наполненный желудок. — Сходил бы сначала на разведку, разнюхал бы, что там к чему, а уж потом мы бы вникли в тонкости и выяснили их плюсы и минусы. Возможно, это один из тех современных и модных в нашей стране банков, где обходятся совсем без денег, а?

— Всё может быть, но приходится надеяться на лучшее. — Длинный посмотрел на часы. — Сегодня разведывать поздно. Давай встретимся завтра после обеда. Ты будешь дома?

— Лучше не здесь.

— Ладно, — впервые за весь вечер лицо Длинного озарила скупая улыбка, — а где?

— У меня, например, после двух, — предложил Самохин. Он уже определился относительно своего отношения к деньгам. Тут тоже не обошлось без подсказки жены Семёна — лишних денег не бывает.

— Вот и хорошо. — Закрыв за гостями дверь, хозяин отдался во власть запахов.

Сегодня ужин его заждался как никогда.

* * *

Родись Тургенев попозже, то, вполне возможно, что в классическом романе Базаров оказался бы инопланетянином, так как конфликт отцов и детей — проблема вселенского масштаба.

За тридевять тысяч парсеков от Земли, в тридесятой звёздной системе проживали на прекрасной болотистой планете Тохиониус, Фасилияс и необыкновенный вождь. Впрочем, в последнее время его необыкновенность уже здорово привяла. Аборигены частенько использовали электромагнитное тело для лечения нервных стрессов и прочих душевных расстройств, отдавая ему своё. Они справедливо рассудили, что вряд ли существует нечто более идеальное для длительных медитаций, тем более, что нужда в них неуклонно возрастала.

Причиной был никто иной, как Фасилияс. На текущий момент он из маленького головастого несмышлёныша вымахал в здоровенного осьминогообразного и старался пореже встречаться как с отцом, так и с вождём в любом его теле. Тот, правда, менял тела так же часто, как чередуют окраску болотные одуванчики — естественные, но, к счастью, безмозглые враги осьминогов, — и Фасилияс постоянно попадался.

— Я тебя вот таким помню! — со слезой во весь глаз говорил вождь и сдвигал щупальца до тех пор, пока промежуток между ними не составлял несколько микрон — таково было его представление о сперматозоидах.

— Рожал ты меня, что ли? — дерзил Фасилияс, проклиная как смутные фантазии, так и феноменальную память старого пня.

— А ты старшим не хами, с-сынок! — вмешивался в диалог Тохиониус и разговор съезжал на опостылевшие отпрыску рельсы поучений.

Однако общение с агрессивными землянами варварского племени оставило неизгладимые следы в психике Фасилияса, и ему без труда удалось завоевать репутацию самого наглого осьминога в родном секторе болота. Дошло до того, что он начал распространять нелепости о так называемой «физиологической ущербности» нации. У некоторых, разглагольствовал нарушитель гермафродитного спокойствия, семь полов, а у них, значит, всего один, да и тот к сексу имеет весьма сомнительное отношение…

Рожавшим осьминогам старого закала такое нравиться не могло. Уходя медитировать, они в последний тхариузоковый раз предупреждали Тохиониуса, чтобы тот серьёзно занялся воспитанием сексуального маньяка.

В конце концов, всё это стало причиной приблизительно такого разговора:

— Слушай, чадо неразумное… — начал Тохиониус.

— Да, папулька, — отозвался отпрыск.

— Не сметь меня так называть! — прорычал родитель.

— Почему? — чистосердечно удивился Фасилияс. — Эй, вождь! Как ты своего старика называл?

— Папулька, — пробормотал вождь, затем крякнул и застеснялся под недружелюбным глазом Тохиониуса.

— Вот! — Чадо победоносно подняло пару щупальцев. — Слыхал?!

— Дикарь! — прошипел осьминог.

— Но-но, попрошу! — Вождь не привык долго стесняться.

— Ладно-ладно, — перебил его «папулька», — мы здесь собрались не для обсуждения космической этики…

— А зачем же? — поразился Фасилияс с таким видом, словно именно эти проблемы и только они мучили его давно и серьёзно. Возможно, даже стоили ему нескольких бессонных ночей, что не могло не сказаться на здоровье самым пагубным образом. — Я не понимаю…

— Затем, чтобы ты объяснил нам, чем тебе не нравиться однополая любовь?

— Своей платоничностью, — немедленно ошарашил его отпрыск. — Ты сам посуди — никакого разнообразия. Сам себя, гм, опыляешь, сам себе родишь — где же любовь?! Нарциссизм какой-то сплошной!

От такого кощунства Тохиониуса конвульсивно передёрнуло. Плавно вскочив на напрягшиеся щупальца, он забегал земноводным пауком, а затем остановился, вытянул одно из них перед собой и рявкнул:

— Вон с планеты!!!

— Ты ещё скажи — ублюдок! — окончательно добил его Фасилияс и вышел, не забыв гордо покачнуться и прихватить ключи от космического корабля.

Если бы Тохиониус мог, он бы плюнул вслед, но физиология не позволила по-человечески верно и однозначно выразить чувства.

У вождя на кончике языка вертелось нечто неопределённое, вроде того, что «кто кого породил, тому туда и дорога». Фраза была позаимствована из воспоминаний друга Михалыча, который в своё время рассказал, то есть нещадно переврал ему сюжет «Тараса Бульбы». Наблюдая Тохиониуса в расстроенных чувствах, от подсказок он всё же, хотя и не без труда, удержался.

Скорее всего, это и было единственной причиной того, что непризнанный поджигатель сексуальной революции покинул отчий дом живым и невредимым.

* * *

Суббота, 14 мая 1994 года

Банк не работал.

Когда Длинный подошёл к солидной двустворчатой двери, ему сообщила об этом безрадостная картонная табличка. На сером прямоугольнике так и было написано: «Закрыто».

Он обошёл вокруг здания. С другой стороны дома оказался чёрный ход, через который сновали туда-сюда люди в спецодежде. Между ними, мешая работе, расхаживал толстяк с озабоченным лицом. Дождавшись, когда тот отдалился от двери, Длинный, без труда придав себе такое же невесёлое выражение, прошмыгнул внутрь.

На него никто не обратил внимания.

Через несколько часов, развалившись в кресле дома у Самохина, Длинный с нетерпением поджидал Саньковского, которому в окончательном плане отводилась немаловажная роль. Он курил и загадочно жмурился в ответ на вялые Димкины вопросы. Наконец, раздался звонок и в комнате появился Семён.

— Привет, экспроприаторы! Как дела?

— Дела у прокурора, — менторским тоном фраера ответил Длинный, — а у нас — делишки…

— У какого прокурора? — насторожился Саньковский. Ему совсем не понравилось такое начало разговора.

— У районного.

— Он-то здесь при чём?

Со стороны трудно было понять, то ли Семён в самом деле испытывает острый приступ тупоумия, то ли умело его симулирует.

— Пока ни при чём.

— Пока?!

— Да ладно тебе! Если всё пойдёт так, как я запланировал, то наших «дел» у него не будет.

— Хотелось бы верить, — пробормотал Семён и обернулся к Самохину. — Что он там напланировал?

— Не знаю, — быстро и честно ответил без пяти секунд сообщник, возможно, готовясь к очной ставке, а заодно и репетируя сцену чистосердечного признания.

— Тогда выкладывай, Длинный.

Присев, Саньковский приготовился внимать.

— Как известно, профессионалов ловят достаточно часто, — начал издалека Длинный, вызвав на лицах друзей гримасы неудовольствия.

Кому на их месте было бы приятно слышать, что даже профессионалов ловят?… И не просто ловят, а делают это «достаточно часто».

Длинный не обратил на мимику никакого внимания. Пустив элегантное колечко дыма, он продолжил:

— Ловят их потому, что у каждого вырабатывается характерный «почерк». То есть им мешает и выдаёт с потрохами шаблонность мышления. Такая вот элементарщина, на которой погорел не один медвежатник. Любители же, такие, как мы, менее уязвимы в этом отношении, что даёт некоторые преимущества.

— Ты не мог бы перейти поближе к делу?

— Минутку терпения, джентльмены удачи. Я веду к тому, что, чем не стандартнее ограбление, тем меньше шансов оказаться за решёткой.

— Если удастся вовремя смыться, — вставил Димка.

Только эта проблема и не давала ему покоя со вчерашнего дня. Совесть же спокойно спала, убаюканная утверждением, что он помогает другу в беде.

— О, это главное в любом деле, но об этом после. Сейчас я предлагаю вашему вниманию план самого необычного ограбления! Он прост…

— И поэтому гениален, — не удержался от сарказма Семён. — Только не говори, что он называется «Революция»!

— …не требует расходов и стопроцентно надёжен! И безопасен!

— Ты можешь перестать бродить вокруг да около и просто сказать, что это за чудесный план? — не выдержал обилия рекламы Димка.

— С большим удовольствием! Он заключается в том, — Длинный откинулся в кресле, наслаждаясь триумфом, которого с ним пока никто разделить не мог, и родил алогичное: — что грабить банк мы не будем!

«Издевается», — подумал Саньковский.

«Подорвали здоровье старика золотые рыбки», — поставил диагноз Самохин и сделал пальцем у виска однозначный жест.

— Вы не поняли!

— Это участь всех гениев, — поскучнел лицом Димка.

— Я имею в виду, что мы не будем вламываться в открытые двери, размахивая оружием, чтобы нагнать страху на обслуживающий персонал! Оружие, кстати, стоит денег, а их у нас нет. Не будем мы также рыть подкоп и резать автогеном бронированные шкафы! Мы не будем делать всего этого, а ведь именно это обычно и называют ограблением, разве нет?

— А что мы будем делать? — Возможность решить одним махом все свои финансовые проблемы не хотела давать Самохину покоя, несмотря на то, что поведение приятеля не внушало доверия к здоровью его души.

— Мы просто войдём в банк и возьмём деньги!

— Опять ты за старое! А сигнализация?

— Её устанавливали прямо при мне, — похвастался Длинный. — Кроме того, там есть ещё трое охранников.

— И мы просто входим в банк и берём деньги… Давай хотя бы помашем ржавыми топорами, как Раскольников, а? И скажем, мол, поднимайте руки добрые люди, ибо в писании сказано, что нужно делиться.

— Откуда ты знаешь, что там это сказано? — вытаращился на Димку Длинный.

— От верблюда!

— Фу, как остроумно. Вы бы сначала дослушали меня, а потом критиковали.

— Так говори, а не тяни кота за хвост! — выкрикнул Самохин и тут же забормотал мысленно: «Don't worry, Dima, be happy…»

— О каком верблюде речь? — поинтересовался Семён, боясь упустить малейшую деталь странного плана — Кстати, насчёт кота мне тоже не всё ясно.

— Кот? Ах, кот… — Димке удалось немного расслабиться, и он предположил: — Наверное, аштает, будто тот, которого он накормил дохлыми рыбками…

— Нам понадобятся всего два баллончика со слезоточивым газом, — поспешил заговорить Длинный, подозревая, что диалог двух друзей может завести тех чёрт знает куда, — и твоя, Семён, необыкновенная способность проникать в чужое тело…

— Ни за что! — моментально отреагировал Саньковский и для большей ясности повторил. — Никогда!

— Почему? Неужели ты её потерял?

— Нет, но… — На Семёна нахлынули воспоминания.

Берег проклятой речушки и Тохиониус со своей изуверской «защитной реакцией». Кем ему только не доводилось быть после этого?… И инопланетянином, и милиционером, и козлом… Призрачным духом и даже своей женой! И после всего пережитого снова предлагать ему это? Ни за какие деньги!

— Что?

— Я поклялся, что никогда больше не буду этим заниматься, — твёрдо ответил он и улыбнулся, довольный своей удивительной бескорыстностью.

— Подумаешь, — презрительно протянул Длинный. — Плюнь ты на все свои клятвы ради святого дела.

— Нет, не могу.

— Наверное, тебе нужно помочь. — Приятель подался вперёд и проникновенно спросил, сверля взглядом: — Кому ты поклялся?

— Марии, жене…

— Ты бы ещё тёще поклялся! А лучше бы ей одной.

— Почему?

— Так было бы безболезненнее.

— Ты это о чём?

— Я имею в виду, что смерть человека, которому имел неосторожность дать клятву, автоматически от неё избавляет. Надеюсь, ты клялся только на время совместной жизни, а? Вспомни, это, скорее всего, звучало так: «Клянусь тебе никогда не пытаться жить в чужом теле и буду верным своему слову до гроба», не так ли?

— Ты не должен был этого знать! — Семён был потрясён, потому как именно такими были слова его клятвы.

— Мало ли чего я не должен! Вопрос в том, что тогда ты меньше всего задумывался над тем, до чьего гроба твоя клятва будет в силе, наивно полагая, что, согласно статистике, умрёшь первым. Неужели ты думаешь, что Машка будет благодарна тебе, если умрёт раньше и нищей?

— Я не думаю, что она скажет мне спасибо и в том случае, если умрёт богатой… — задумчиво проговорил Саньковский и вдруг до него дошёл весь кошмарный смысл слов приятеля. — Я сам убью тебя!

— Боже, какие мы темпераментные! Перестань петушиться, я просто пошутил. — Длинный снова закурил.

— Шутки у тебя людоедские… — Семён сел на стул, с которого вскочил в порыве праведного гнева.

— Дело не в шутках, а в том, что тебе предлагают. Подумай!

Эти слова были не лишены смысла, и Саньковский начал думать. В процессе этого чисто психологического явления он неожиданно для самого себя пришёл к потрясающему новизной выводу, что всё течёт и всё меняется. Знать бы тогда, что времена изменятся не в лучшую сторону, то вряд ли пришло бы в голову бросаться словами…

— Слово не воробей, а скорее синица в небе, — словно прочитал его мысли Самохин. — Тут же тебе предлагают такого увесистого воробья, что редкий аист с ним сравнится! И суют прямо в руки! К тому же мы должны помочь другу в беде!

— Но только один и последний раз, — с облегчением капитулировал Семён и тут же поёжился. Однако и небеса не разверзлись, и огненный дождь не пролился на клятвопреступника. Зная о существовании бога, он расценил это как знак того, что тот всё ещё бродит по своим неведомым тропкам и мешать не собирается.

— Я думаю, что больше и не понадобится! — довольным голосом проворковал Длинный. — Не могу же я требовать от своего друга слишком многого и слишком часто…

Семён посмотрел ему в глаза и словам не поверил, наткнувшись на взгляд фанатика. «У преступников не бывает друзей», — мелькнуло у него.

— В кого я должен «переселиться»?

— В охранника, например.

— Ничего не выйдет, — радостно покачал головой Саньковский. — Он запомнит меня.

— Даже под наркозом?

— Слушайте! — Димка хлопнул себя по лбу. — Разве обязательно меняться телом с человеком?

— А с кем? С котом, что ли? — встревожился Семён, вспомнив «деталь» плана.

— Ну зачем же утрировать! Нужно мыслить масштабнее! Представляете, что будет, если в банк зайдёт, например, слон? Народ ударится в такую панику, что любо-дорого! К тому же хоботом удобно хватать сейфы!

— Ну, ты загнул! Слон! Не посудную же лавку собираемся грабить! Да и где ты его в нашем городе раздобудешь?

— Вот! — Самохин с победоносным видом бросил Длинному газету. — Читай!

— Так, криминальные новости «У нас за решёткой». В ночь с пятого на шестое мая были задержаны граждане Х. и У., пытавшиеся…

— Да не то! Вот здесь!

— Посетите зверинец! О! Ты думаешь, что…

— Почему бы и нет! Выберем зверя пострашнее, а Семёну всё равно кем быть… или не быть. Вопросы есть?

— Но ведь здесь сказано, что зверинец приезжает только через неделю!

— Тем лучше! Всё это время народ будет нести в банк наши денежки!

— А это идея! Семён, как ты на это смотришь?

Саньковский обречённо пожал плечами. Ему уже достаточно ясно дали понять, что свободы выбора у него не больше, чем у Длинного интеллекта. Сейчас он готов был рвать волосы по всему телу за то, что сбежал тогда с Понго-Панча. Ну и что, что небо там зелёное, зато здравствовать желали каждые пять секунд. И звереть никто не заставлял. Дурак ты, Сеня, ой, дурак! И самое печальное, что лысым дураком помрёшь. В любой шкуре…

* * *

Покинув планету предков, Фасилияс взял курс на Понго-Панч. План был прост, как таблица умножения. Он собирался ознакомиться с физиологией других рас, а что может быть более подходящим местом, чем планета, где разнополых туристов шляется раза в два больше, чем не менее полисексуальных туземцев.

Фасилияс провёл несколько первых дней в информатории Понго-Панча и был поражён сексуально-политической системой правления планетой. Даже его передовые и революционные взгляды были покороблены тем, что физиологии отводится такое ведущее место в общественной жизни.

«Чем они думают, тхариузок их побери?!» — терялся в догадках Фасилияс, уже имея представление об основных признаках различия полов. К тому же чем глубже он зарывался в дебри местного секса, тем менее понятными становились роли гильдий, а взаимоотношения между ними в период циклов половой активности приобретали совсем уж маниакальный характер. Максимализм молодости натолкнулся на железобетонные реалии жизни, какой понимали её аборигены.

Поразмыслив над этим грустным фактом, Фасилияс пришёл к выводу, что для начала необходимо разобраться в чём-то более элементарном. Наиболее подходящими для этого поначалу показались псевдомурашки с Беты Мандигулы, но жёсткий монархический матриархат тех не мог прийтись по душе настоящему мужчине.

Именно так он привык думать о себе, несмотря на то, что толком не знал, считать ли себя самцом, самкой или особью одной из гильдий Понго-Панча, от названий которых туманилось в голове. Вероятно, тут сказалось влияние вождя. Воспоминание о нём и натолкнуло на новую идею.

Стоя у знаменитого Обелиска, Фасилияс внимательно изучал то, что осталось от схемы. Несмотря на то, что родитель славно поработал над ней бластером, а также благодаря великолепной памяти, ему удалось её правильно прочитать. Бросив на артефакт последний взгляд, он с трудом удержался, чтобы не раскрыть жгучую тайну его происхождения неуклюжему андроиду, выражением лица и строением фигуры очень похожего на бывшего гида и майора Вуйко А.М.

— …чудовищный акт вандализма… — вещало вслед чучело, когда Фасилияс уходил.

* * *

Четверг, 26 мая 1994 года

С первого взгляда было ясно, что тигру нехорошо. Ветеринар сказал бы больше, но Семён к этой почтенной профессии отношения не имел. Он стоял у клетки и рассматривал тигра, которого за одно только выражение глаз пора было заносить в Красную книгу. Ему не верилось, что этот полосатый и полудохлый кот-переросток способен кого-нибудь напугать. Животное тоже смотрело на Семёна и в его взгляде читалось неверие в свои силы. Ситуация была аховая, однако больше никого подходящего для их целей в этом бродячем зверинце не было. Превращаться же в обезьяну Саньковский отказался наотрез. Его не тянуло назад — к природе.

— Длинный!

— Что?

— Ты его боишься?

— Нет, конечно. Он же в клетке.

— А если бы клетка была открытой, то испугался?

— Вряд ли.

— Так не оставить ли нам это безнадёжное занятие? — спросил Семён, заранее догадываясь об ответе.

И не ошибся.

— Ты не понимаешь, — с ходу объявил приятель. — Дело тут не в том, что чёрт не так страшен, как его малюют. Собака зарыта именно в несовместимости двух обычных факторов. А что может быть более несовместимым, чем тигры и банки? Люди получат психологический шок, который мы усугубим слезоточивым газом!

Саньковский вздохнул. Псевдопсихологические выверты Длинного интересовали его меньше всего. Гораздо больше волновала реакция жены, если она, не дай бог, узнает о том, кто будет сегодня ночевать в их квартире. Этого, правда, произойти не должно, так как ему удалось убедить Марию съездить к матери за гуманитарной помощью, однако, чем чёрт не шутит… Вдруг она вернётся с полпути, ведь о том, что может прийти в голову женщине ломали голову тысячи поколений мужчин, да так и не пришли к однозначному ответу. То, что это всегда неожиданность, было лишь на редкость мудрым эвфемизмом. Слишком уж легко жена согласилась уехать. Или это звёзды подсказали ей дальнюю дорогу?…

— Дурак ты, Сеня, — вклинился в его сомнения Длинный. — Вспомни, чему учили классики!

— Пржевальского не читал.

— При чём тут он? — Длинному вдруг показалось, что кто-то из них имеет плешь в образовании.

— А разве он не классик? — почти искренне удивился Саньковский.

— И что же он создал?

— Как что? Разве ты ничего не слышал о «Лошади» Пржевальского?

Приятель с неподдельной тревогой вытаращился на будущего соучастника. Надо было срочно примирить бред сивого мерина с суровой и нищей реальностью.

— Я к тому, — осторожно начал Длинный, — что именно Пржевальский в этом бессмертном произведении указал на то, что главное не форма, а содержание. Содержанием же этой зверюги будешь ты!

Семён поморщился. Сравнение его с «содержанием» вызвало в воображении картинку вскрытой консервы. Самым неприятным было то, что послушная килька под томатным соусом и была «содержанием».

— Тебе запах не нравится, да? — участливо спросил Длинный, заметив гримасу.

Саньковский втянул воздух и кивнул. Пахло в самом деле ужасно.

— Ничего, скоро он покажется тебе родным.

— Слышишь, ты! — Семён обернулся, и в глазах злой сталью сверкнула обида. — А ты не опасаешься за своё здоровье, когда я учую твой родной запах? Потом, а?

Длинный побледнел и решил впредь регулярно пользоваться дезодорантом и прикусывать язык. Шутить с идиотом — то же самое, что играть с огнём.

— Ладно тебе, — пробормотал он, — обтяпаем это дельце быстренько, ты и принюхаться не успеешь… Димка!

— Здесь, — раздался голос из ближайших кустов.

— Всё нормально?

— Да кому после семи вечера это вонючее зверьё надо?

— Ты потише там. На всякий случай, — посоветовал приятель и сплюнул три раза через левое плечо. — Ну, начнём, а?

— Как ты себе это представляешь? — Семён долго ждал подходящего момента для этого вопроса.

Этой фантастики Длинный себе вообще не представлял, но присутствия духа не потерял и напомнил приятелю теорию словами:

— Элементарно. Я открываю замок. Ты заходишь в клетку и… хм, производишь обмен. Трассу возвращения мы наметили. Я с Димкой беру то, что от тебя останется, а ты тигром идёшь за нами. Элементарно.

— Эле-мент-арно-о, — передразнил Саньковский. — А как я произведу обмен? Ведь я должен с ним соприкоснуться!!!

— Стукнешь его по морде и дело с концом…

— Предварительно я должен испугаться, а ведь даже ты его не боишься!

— Тьфу, чёрт! Мастер ты создавать проблемы на ровном месте…

— Не я один.

— Что же делать?

— Напугай меня, ха-ха!

— Гав!

Тигр забился в дальний угол клетки.

— Я же просил меня, а не его.

Длинный сплюнул один раз и прямо перед собой. Проблема начала казаться неразрешимой.

— Димка, иди сюда. Надо подумать.

Над тем, как разбудить в тигре зверя, было решено поразмыслить в ближайшем пивбаре.

— Значит, он должен на тебя напасть, так?

— Логично, но мне бы этого не хотелось.

— Почему? — поразился такой непоследовательности Длинный.

— А вдруг укусит?

— Может, у него и зубов-то нет, — подал голос Самохин.

— Не мели чушь, — оборвал его Длинный. — Мы Семёна должны пугать, а не успокаивать.

— Но если он уже боится, что его могут укусить, то полдела сделано.

— А как заставить тигра напасть?

— Может, хвост поджечь?

— Ты предложи ещё к нему консервную банку привязать!

— Из-под килек в томатном соусе, — хмуро буркнул непонятное Саньковский.

— Тогда сами думайте, а я в туалет схожу. Пиво, знаете ли…

Длинный задумчиво проводил Самохина взглядом, а затем неожиданно метнулся к прилавку и вернулся с двумя бокалами пива.

— Пей! — Пена шлёпнулась на стол перед Семёном.

— Зачем? У меня живот уже как бурдюк.

— Вот и хорошо. Пей!

— Не буду!

— Кретин, ты знаешь, как животные метят свою территорию?

— Пивом, что ли? — удивился новому в зоологии Семён.

— Боже мой, неужели нет предела человеческой тупости?! — Поднял очи горе Длинный и пояснил, вытаращив белки на приятеля: — Выпьешь, а потом зайдёшь в клетку к тигру и пометишь свою территорию, понял?

— Ты обалдел!!!

— У тебя есть идея получше? Нет? Пей! Он будет просто обязан возмутиться такой наглости и проучить нахала! Пей! Это у них самый основной инстинкт! — авторитетно закончил Длинный.

Как бы ни хотелось Саньковскому иметь дело с основными инстинктами, он присосался к бокалу с видом приговорённого к смертной казни через растерзание. Скорей бы всё уже осталось позади!..

* * *

Ужасно болел нос. Во всём теле ощущалось неясное томление. Было довольно трудно понять — усталость ли это или весенняя тяга к брачным играм.

«Надо же было так съездить по собственной… пардон, временно арендованной морде!»

— Как здоровье, витязь в тигровой шкуре? — выдал Димка заранее заготовленный экспромт, поднимая с приятелем тело Семёна.

— Р-ряу!

— Неужели обмен не удался? — встревожился Длинный, роняя верхнюю половину туловища.

Голова имени Саньковского глухо стукнулась о дно клетки.

«Вот сейчас за такое обращение с моим телом сожру обоих, подожду, пока тигр очухается и — до свиданья! И тигры сыты, и жёны целы…»

— Но-но, не балуй! — Воспользовавшись временной беспомощностью Семёна, Длинный затянул на тигриной морде брючный ремень. — Вот теперь адаптируйся!

«Сожру, непременно сожру сволочей! За издевательство над человеком и животным! — окончательно решился Саньковский и попытался сбросить ремень, но тигр был стар, и когти ни к чёрту не годились. — Потом сожру!»

— Идём, что ли? — спросил Самохин, держа чужие ноги в руках.

— Я думаю, нужно подождать, пока Семён придёт в себя… или в тигра. На всякий случай я прихватил хлороформ, — ответил Длинный.

«Тоже правильно, — подумал Саньковский. — А я сразу — жрать…»

Тигр в Семёновой шкуре начал подавать недвусмысленные признаки жизни, и у друзей не осталось сомнений, что обмен удался. Они улыбнулись друг другу и тигру. Теперь осталось расколоть последний орешек.

Двухэтажный орешек «Дормидонтыч» ждал их.

* * *

Пятница, 27 мая 1994 года

За прошедшие годы внук Варвары Моисеевны Славик Крейдман превратился из малолетнего, но подающего надежды хулигана, в угловатого подростка с бабкиным носом. «Даже трава растёт…» — печально заметила по этому поводу Жулькина хозяйка в письме к Наталье Семёновне. На это подруга безошибочно отреагировала в том смысле, что пока мал золотарь, то и не воняет…

Короче говоря, Славик по мере полового созревания перешёл со жвачки и пепси-колы к напиткам и закускам более дорогостоящим. Совершив этот шаг, идущий вразрез с выбором нового поколения, он всерьёз начал задумываться об источниках доходов более сейсмоустойчивых, нежели карманы родственников.

Бизнес — дело заразительное и молодой Крейдман, всегда старавшийся держать шнобель по ветру, решил открыть своё небольшое дельце. Сегодня утром он, со свойственной предкам предприимчивостью претворив в жизнь весьма оригинальную идею, уже час стоял около здания банка «Дормидонтыч» и терпеливо ожидал результатов.

В своих надеждах Славик был не одинок. У крыльца вышеупомянутого заведения сидел нищий, вооружённый двумя головными уборами. Было похоже, что он, понадеявшись на судьбу, ангела-хранителя и тот факт, что в банк ходят или с деньгами, или за оными, первым застолбил свежее и ягодное место.

Время шло. Крейдман смотрел на нищего. Тот не смотрел ни на кого. Было ещё слишком рано, чтобы бормотать обещания помолиться за владельцев рук не оскудевающих, и попрошайка, надвинув на глаза ковбойскую шляпу, уныло разглядывал свои лохмотья и чёрную кепку на коленях. Во всяком случае, у прохожих должно было складываться именно такое впечатление.

Некоторые из них заходили в банк, и вскоре весть о присутствии нищего достигла Петра Дормидонтовича. Новоиспечённый президент отнюдь не был бессердечным человеком, но калика перехожий никак не вписывался в имидж банка. У клиентов могло сложиться превратное впечатление, что до такого уровня жизни может дойти каждый вкладчик.

Руководствуясь этими чисто деловыми соображениями, Пётр Дормидонтович вызвал к себе начальника охраны и спросил:

— Толик! Ты сильно удивишься, если я тебе скажу, что у нас появился конкурент?

— Уже?! — сильно удивился Вуйко. — Ещё один банк?

— Нет, но он тоже просит вкладывать деньги.

— Куда? — равнодушно поинтересовался начальник охраны, в свою очередь удивляя президента вопиющей нелояльностью.

— В свою шляпу!

— Значит, всё дело в шляпе. Ха-ха! — оценил остроумие начальства Вуйко.

— Ваше «ха-ха» неуместно, — перешёл на официальный тон Пётр Дормидонтович. — Идите и разберитесь!

— Хм… — Подчинённый не сдвинулся с места.

— Что ещё?

— С кем я должен разобраться?

— С нищим, чёрт побери!

Вуйко посмотрел на свой достойный внимания животик и механически начал играться пуговицей на форменной рубашке, как будто собираясь её расстегнуть и погрузиться в медитацию. Пуп, говорят, самая для этого подходящая точка.

— Ты что, оглох?!

— Не надо на меня орать! — ещё не забытым милицейским голосом попросил экс-майор ГАИ, и его глаза вытаращились на президента подобно двум фосфоресцирующим жезлам. — У нас свободная страна! Если нищий хочет, пусть сидит!

— Это что, б-бунт? — поперхнулся словом Пётр Дормидонтович. — Ты на кого работаешь? На меня или на «свободную страну»? Слушай, а этот нищий, случайно, не твой родственник?

— Не хватало, — фыркнул начальник охраны.

— Так я сделаю его твоим коллегой!

— Зачем вам два начальника охраны? — поразился Вуйко, забыв о таинствах восточных мистиков.

— Мне даже один такой не нужен. Смирно! — Президент тоже знал толк в командах. Колхоз — тот же трудовой лагерь. — Выполнять!

— Есть! — У подчинённого вылетели из головы последние мысли о прошлых заслугах.

Закрыв за собой дверь кабинета, он снял фуражку и отёр со лба пот. Давненько, наверное ещё с лейтенантских погон, он не получал таких взбучек. И какой типун его язык?…

— Ну, сейчас я этому убогому башку оторву!!! — поклялся Вуйко, пересекая холл.

Как и многие, Анатолий Михайлович не подозревал, что будет услышан богом, склонным к безыскусным шуткам.

* * *

В стратегическом плане Крейдмана выигрышным было то, что банк находился на улице, ведущей к рынку. Народ, как стремящийся туда попасть, так и возвращающийся обратно, уже начал пошвыривать мелочишку в кепку нищему.

Картина эта Славика радовала. Он довольно улыбнулся и закурил, но не успел даже затушить спичку, когда на крыльцо вылетел красный, как задница обезьяны, толстяк.

— Пошёл вон!!!

Нищий даже не шелохнулся. Его руки в разных перчатках остались неподвижными и как протезы продолжали поддерживать кепку.

— Я кому говорю, сволочь! — толстяк уже занёс ногу, чтобы съездить убогому по уху, но, оглянувшись по сторонам, наткнулся на неодобрительные взгляды прохожих.

Те по привычке уже начали сбиваться в толпу. Чуткое милицейское ухо уловило голоса:

— Что он ему сделал?

— Ряху-то какую отожрал…

— Вот такие нынче рокфеллеры…

Нервно пыхтя сигаретой, Славик протолкался поближе к крыльцу.

— Расходись! — Из дверей как черти из коробочки выскочили несколько крутых мордоворотов и начали оттеснять зевак.

— Пристрелю! — прошипел над нищим толстяк и потянулся к кобуре, но вовремя вспомнил, что патронов ещё не выдали, и просто почесался, чтобы не показаться смешным. Его девизом было: «Сказал — сделай!»

Нищий же продолжал безмолвствовать как упрямый оракул. Славик вернулся под дерево. Стараниями «горилл» толпа была ликвидирована. Дабы добиться от убогого более адекватных реакций, толстяк спустился с крыльца.

— Ты ещё и глухой, да? — трясясь от ярости, обратился он к оборванной шляпе.

Порыв ветра шевельнул её обтрёпанные поля, создав иллюзию издевающегося кивка. Тот же сквозняк донёс до Крейдмана зубовный скрежет, и он увидел, как потянулись скрюченные пальцы-сосиски к лохмотьям, оставшимся от телогрейки.

И тут появилось новое действующее лицо.

— Дай бог тебе здоровья, Михалыч!

Толстяк неохотно разогнулся и буркнул в ответ:

— Привет, отче Агафоний!

— Никак ты милостыню подаёшь?

— Кой там чёрт!

— Не богохульствуй.

— Кадила у тебя всё равно нет, — огрызнулся Михалыч.

— Блажен неверующий, — улыбнулся поп и спросил: — Как дела?

— Да вот, расселось чучело под банком! Я ему говорю, чтобы убирало свою задницу ко всем чертям, а оно ни в какую. Упрямый идиот!

— Не тирань старца! — Отец Агафоний воздел перст вверх. — Аще воздастся тебе! К тому же у нас свободная страна.

— Вот за неё мне уже воздалось! Крутой у нас президент, — в голосе Михалыча прозвучала жалоба, но спустя несколько секунд он снова взялся за своё: — Уходи, старче, к чёртовой бабушке отсюда подобру-поздорову!

Нищий продолжал молчать, предоставляя толстяку самому прийти к заключению, что либо он набрал в рот воды, дабы не умереть от жажды на протяжении трудового дня, либо проглотил язык, дав обет молчания. У этой тактики был всего один недостаток — злой дядька даже не собирался приходить к заключению.

Славик просто млел от восторга, следя за развитием событий и предвкушая редкое развлечение. Ему уже было наплевать на провал тонко задуманной в психологическом отношении операции, должной принести немножко денег в его карманы.

— Ну, я тебя сейчас!..

— Погоди, Михалыч, — удержал карающую длань поп. — Дозволь мне попытаться. Авось мои увещевания развяжут язык упрямому рабу божьему.

— Давай увещевай! Только побыстрее!

Отец Агафоний минут пять безуспешно пытался вразумить строптивого побирушку и когда, наконец, отступился, то Михалыч словно взбесился. Он решительным жестом протянул руку за левое ухо нищего, нащупал жёсткие волосы и рывком дёрнул их вверх.

В тот же момент произошло сразу несколько невероятных с точки зрения обыкновенного священнослужителя событий.

С громким «хряк!» голова убогого отделилась от туловища, ветхая шляпа слетела и на отца Агафония вытаращились пронзительные красные глаза Ангела Зла.

Славик, чья потрясающая идея заключалась в переодевании ворованного манекена под нищего, завизжал от восторга, наблюдая за метаморфозой, случившейся с лицом толстяка. Оно мгновенно приобрело патриотический жёлто-голубой оттенок и продолжало меняться в нездоровую сторону спектра.

У попа отвисла челюсть, но не успел он перекреститься, как вдруг увидел тигра, прогулочным шагом выходящего из-за угла банка.

* * *

Семён Саньковский поклялся себе, что раз уж влип, то пойдёт до самого конца. С кошачьей грацией выскользнув из-за угла, где подельники завершали последние приготовления, он увидел Горелова и Михалыча.

От неожиданности Семён остолбенел, а когда увидел, как Вуйко отрывает голову живому человеку, то даже присел на задние лапы. По ушам ударил визг, и белые полосы шкуры тут же стали ещё белее, а остальная шерсть ещё немножко поседела. Возможно, тиграм к таким зрелищам и не привыкать, но Саньковский был всего лишь внутренним иммигрантом и начал пятиться обратно за угол.

Едва отец Агафоний забормотал себе под нос слова утешения, в том смысле, что, мол, поутру может и не такое померещиться, как снова напоролся взглядом на голову. Её глаза сверкали ненавистью, а уста, казалось, шевелились, изрыгая душераздирающий визг и проклятия. Это было уже слишком даже для слуги божьего, подготовленного к сражению с нечистым.

— Конец света, Ми… х-х, — выдавил он из себя и плавно растянулся на тротуаре тёмным свёртком.

Михалыч его не слышал. Когда до него дошло, что псевдонищий — это лишь чья-то дурацкая шутка, его лицо вернуло себе естественный цвет кумача, и он прорычал:

— Вот ты какой!!! Горелов, это твои штучки-дрючки?!!

Трудно сказать, нравилось ли это занятие попу или являлось жизненной необходимостью, но он продолжал валяться на асфальте и отвечать не хотел.

Начальник охраны начал свирепо вращать глазами по сторонам. Крейдман съёжился за деревом и начал мечтать о внезапном приступе дистрофии, чтобы превратиться в швабру. В этот момент из-за угла выскочила длинная фигура в противогазе. Вуйко увидел цель и метнул голову с поразительной точностью.

— Дурак! — глухо замычал Длинный, когда голова угодила ему в грудь, вместо того, чтобы крикнуть «Тигр!» и начать сеять панику, как было договорено.

Тут на рык начальника на крыльцо снова выскочили охранники-мордовороты. Ограбление банка повисло на волоске.

Пнув Длинного, из-за угла выскочил Самохин с противогазом в руках и отчаянно завопил:

— Спасайся, кто может!!! Тигры!

Вуйко разъярённо посмотрел на двух идиотов, которые, кажется, собирались сыграть с ним ещё одну шутку. Злобно вращая глазами, он двинулся тем навстречу. Охранники с любопытством наблюдали за его манёврами, а Славик осмелел настолько, что даже высунул голову из-за ствола клёна, по которому деловито сновали муравьи.

— Тигр! Семён! Кис-кис, что б ты сдох ещё в детстве, — зашептал Димка эквивалент молитвы, завидев толстяка с бычьим выражением морды лица и натягивая противогаз. — Где ты, чёрт побери?!

Самохин оглянулся. Тигр жался к стене и отрицательно мотал головой. Идти до конца — это одно, но идти до такого конца, когда тебе отрывают голову — совсем другое…

— Тигр!!! — истошно завыл Длинный, придя в себя.

— Сейчас ты у меня узнаешь, где тигры зимуют! — пыхтя и людоедски скалясь, предупредил его начальник охраны, приближаясь к ним как паровоз к Анне Карениной.

Тщательно продуманная операция трещала по всем швам, грозя лопнуть банальным мыльным пузырём. В воздухе запахло лекарствами из тюремного лазарета. Нужно было срочно что-то предпринимать, но приятелям не приходило в голову, как свести всё к безобидной шутке.

Тут удача улыбнулась Димке воспоминанием, что ключи от квартиры Саньковского лежат в кармане.

— Семён, пусть ты мне и друг, но если сейчас ты не погонишься за нами, я тебе тело не отдам. Ты же тигр или какой сучий потрох?!

Саньковский понял, что это значит. Если уж суждено умереть тигром, то зачем тянуть себя за хвост?…

Вуйко как раз нагнулся за белокурой головой и неожиданно оказался нос к носу с тигриной мордой.

— Р-ряу! — рявкнула недружелюбно зубастая пасть.

— Мама… — нежно мяукнул он в ответ и сел на пятую точку.

Когда у Крейдмана миновал очередной пароксизм смеха, и он утёр слёзы восторга, чтобы посмотреть продолжение представления двух неожиданных комиков, то тут же сменил решение на противоположное. К этому очень здорово располагал гордый уссурийский зверь, который, мило лизнув щёку толстяка, отправил того в глубокий обморок поближе к святому отцу.

Мальчиком Славик был сообразительным и быстро полез на дерево. Уже на ветке, весьма ненадёжной и потрескивающей под его весом, ему пришло в голову, что между фамилиями Тарзан и Крейдман нет ничего общего.

Тем временем двое в противогазах с надсадным воем вбежали в банк, а охранники с идентичными звуками неслись от него прочь. Тигр прорычал им вслед что-то обидное и лениво потрусил ко входу в здание. Повозившись с дверной ручкой, он протиснулся внутрь.

Первым зверя у своего окошка заметила Лена. Больше она не смогла заметить ничего. Струя слезоточивого газа лишила её радости полюбоваться экзотическим животным на рабочем месте. Её подруге повезло не больше.

Несколько посетителей, завидев нечто огненно-рыжее и двух странных клиентов в противогазах, пулями вылетели на улицу. Они навсегда зареклись брать кредиты под льготные проценты.

Выражение их лиц подсказало Крейдману, что тигры — те же кошки, а они, как известно даже в среде закоренелых двоечников, прекрасно лазают по деревьям. Без участия сознания тело само сделало правильный вывод. Через пять секунд оно, слегка оцарапанное и растрёпанное, тоже мчалось по проезжей части, увеличивая расстояние между собой и объектом «Б».

— Славик!

Крейдман притормозил. Когда зрение сфокусировалось, он встретился глазами с бабушкой, которая вместе с Жулькой шла на рынок.

— Ты почему не в школе? — Две неразлучные пары глаз требовательно смотрели на него.

— Какая школа в конце мая, бабуля?! И вообще, тигры в банках! — отмахнулся Славик, топчась на месте и ежесекундно оглядываясь.

— Тогда беги, конечно, — разрешила Варвара Моисеевна.

Он сорвался с места, словно над ухом выстрелил стартовый пистолет.

— Да, Славик! Чуть не забыла…

— Что?

— Твоя эта тигрятина… Она в томатном соусе или в масле?

— Тигр — в банке!

— Тушёнка, наверное, — со вздохом пробормотала мадам Цугундер. — Ты попроси оставить пару баночек, хорошо? Мы потом зайдём.

Крейдман посмотрел на неё квадратными глазами, но промолчал, так как ставить диагнозы родственникам был не приучен.

* * *

— Что вы можете сказать в своё оправдание? — просипел Пётр Дормидонтович, когда таблетка валидола окончательно рассосалась под языком.

Начальник охраны и его подчинённые стояли перед ним, покаянно повесив головушки, причём одну из них Вуйко держал в руках.

— Ну?!

— Тигр и нищий, — отважился подать голос самый младший охранник.

К сожалению, как и сам охранник, президент Марк Твена не читал и самопроизвольный каламбур не вызвал даже тени улыбки на лице. Оно, кстати, после ограбления выглядело старым, как пианино на свалке.

— Что это за гадость у тебя в руках? — гаркнул он на бледного бывшего майора.

— Голова, господин президент, — промямлил тот.

— Вижу, что голова! Почему пластмассовая?!

— Так ведь он весь таким был…

— Кто?! Тигр?!! — завопил Пётр Дормидонтович, презирая всякую логику вопросов и ответов.

И его можно было понять, ведь не каждый день грабят твой собственный банк. Какое счастье, что хоть успел оформить страховой полис!..

— Нищий…

— К чёрту нищего!!! Почему вы допустили проникновение в операционный зал дикого тигра?! Я вам после этого даже свиноферму не доверю!

Анатолий Михайлович спинным мозгом почувствовал, что сейчас его карьера в роли начальника военизированной охраны банка «Дормидонтыч» сыграет в ящик. Он набрал в грудь побольше воздуха и позволил себе сказать:

— Так ведь всё не так плохо, как кажется…

— Кажется?!! Тигры посреди бела дня шляются по банку, два бандита с баллончиками травят кассирш — это мне всё кажется?!! Иди и перекрестись со своим дружком — попом!!!

— Я не это имею в виду, — решил не сдаваться всё ещё начальник охраны. — Всё ведь застраховано, кассирши почихают-почихают и высморкаются, а из тигра такую рекламу можно сделать — пальчики оближешь!

— Хвосты свиньям тебе облизывать, а не пальчики, — начал постепенно успокаиваться президент. Он лучше всех знал, что всё не так плохо — просто немножко меньше дивидендов, а идея рекламы его заинтриговала. — Что же ты предлагаешь? Повесить в холле голову тигра с надписью «Он больше сюда не сунется!»?

— Нет. — Вуйко покачал головой, намёком на улыбку показывая, что оценил юмор начальства. — Мы дадим в газету такое объявление: «Спешите! Ведь даже тигры хотят стать нашими вкладчиками!»

«И майор у меня не дурак», — с удовлетворением подумал Пётр Дормидонтович и постарался скрыть улыбку в складках лица.

— Ну, хорошо. Все свободны, — сказал он. — Но чтобы это было в последний раз!

— Тигры не пройдут! — дружно ответила военизированная охрана и удалилась, чётко печатая шаг.

Строевые занятия под руководством бывшего майора не прошли даром.

* * *

— Тебе, мне, тигру. Тебе, мне, тигру…

Добычу делили в сумерках. Семён сидел в клетке и смотрел на сообщников, занимавшихся дележом. Они уже успели избавиться от противогазов и приволочь в зверинец его тело.

Он с нетерпением ждал, когда оно очнётся от лошадиной дозы хлороформа. Несмотря на то, что исчезновения тигра из зверинца вроде никто не заметил, на душе было неспокойно. Его тревожил тот факт, что либо Горелов, либо Вуйко могли связать тигра с ограблением банка и вспомнить о его, Семёна, чудесной способности. Возможно, им никто и не поверит, но алиби у него всё-таки нет. Не стоило отсылать Машку, нет, не стоило…

— Ну вот, кажется, всё. Смотри! — Длинный пинком пододвинул плотно набитую деньгами сумку поближе к прутьям. — А ты боялся — даже шёрстка не помялась!

Саньковский бросил взгляд на сумку. Как водится среди героев боевиков, ему вспомнились слова отца: «Никогда не сожалей о сделанном…»

В этот момент его тело заурчало. Сонные мутные глаза начали блуждать по сторонам и наткнулись на Семёна. Никогда прежде, даже с самого жестокого похмелья, тот не замечал у себя такого кошмарного взгляда. Да, конечно, бывало, что отражение было ему ненавистным, но… Эти глаза, сейчас и напротив, ненавидели весь мир.

«Неужели этот паразит поневоле понимает, что его подставили? — мелькнула у Саньковского сумасшедшая мысль. — Что, если он не пустит меня обратно?…»

Димка говорил что-то торжественное, но Семён ничего не слышал. Ему было безумно страшно. В «своих» глазах он читал приговор: «Я-то знаю, что такое пожизненное заключение. Теперь это узнаешь ты… На своей шкуре!»

Жуткая слабость парализовала кошачье тело. Саньковский мог лишь лежать и смотреть. Ужас пробуждал в мозге, которым обманом завладел, воспоминания о тех забытых временах, когда закончилась дикая свобода. Когда молодой тигр метался внутри клетки, а железо пахло болью и смертью…

Эти воспоминания, смутные и неосознанные, но от этого не менее настоящие, захлёстывали мутными волнами сознание Семёна. Всё вокруг было неволей. Его «я», оторвавшись от сумрачной реальности, уже не могло однозначно идентифицировать себя. Тигр ли он?… Или Семён?… Хриплое рычание, вырвавшееся из горла, подтверждало, что он уже не человек. А глаза смотрели. Не человека, но человеческие… Кто из них Хозяин?…

Семён Саньковский никогда не узнал бы ответа на этот вопрос, если бы тигр в его теле не стал на четвереньки и не попытался дружелюбно ткнуться ему в морду, почуяв родной запах сквозь плотную завесу хлороформа. Звериная ярость — явный продукт симбиоза начинающегося безумия и животных инстинктов хищника, заставили Семёна наотмашь ударить по внезапно приблизившимся глазам.

К счастью, он промахнулся и лишь слегка надорвал ухо.

Самому себе.

* * *

Суббота, 28 мая 1994 года

Утро для президента банка выдалось довольно хлопотное. Оно началось с визита капитана уголовного розыска Пивени. Во всяком случае, тот представился именно так.

Серые оловянные глаза не давали повода заподозрить этого человека в том, что он — не капитан уголовного розыска. Они были глубоко посажены на минимально возможном расстоянии друг от друга и сливались с фуражкой. По ним легко можно было понять, что форма вполне соответствует как содержанию, так призванию.

— Мне поручено расследовать вчерашнее происшествие в вашем банке, — без обиняков довёл капитан до сведения президента цель визита.

— Очень рад, — стараясь улыбаться как можно теплее, произнёс Пётр Дормидонтович.

— Чему? — Капитан недобро сверкнул блёснами очей.

Под таким взглядом будь человек даже простым смертным, то немедленно почувствовал бы себя рецидивистом, схваченном на горячем. Президент банка сообразил, что дотошный гость подозревает его в том, что он рад ограблению. Ошибку надо было исправлять сразу, дабы не пополнить несметные ряды невинно осуждённых.

— Тому, что дело поручено именно вам.

— А если бы на моём месте был кто-нибудь другой? — задал милиционер следующий каверзный вопрос. — Или, может быть, я вам нравлюсь как мужчина?

«Упаси бог!» — чистосердечно, но мысленно признался себе самому Пётр Дормидонтович, а вслух произнёс слова подходящей песни:

— Капитан, ты никогда не станешь майором!

— Вы не ответили на мой вопрос. — Тот пропустил угрозу мимо ушей.

— Да мне наплевать, кто будет расследовать это происшествие, и я рад уже тому, что его будут расследовать!

Капитан без малейших усилий скрестил взгляд глаз в точке, которая располагалась чуть выше переносицы собеседника, и задумался. Он нутром чуял противоречие в показаниях, но настоящей зацепки нащупать не мог. Вот если бы тот в самом деле плюнул в него!..

Пивеня печально покачал головой и вздохнул. Пока об этом приходилось только мечтать.

Пётр Дормидонтович поднялся из-за стола, заложил руки за спину и демонстративно отвернулся, давая капитану время собраться с мыслями. Начало разговора ему нравилось не больше, чем милиционер в роли полового партнёра, но, как гласит людская молва, браки совершаются на небесах. В том смысле, слава богу, что разговор всё равно нужно будет продолжать.

— Я хотел бы встретиться со свидетелями преступления, — наконец родил капитан, решивший взяться за дело с другого конца. Вполне вероятно, что показания очевидцев высветят истинную роль этого новоиспечённого банкира в ограблении.

Президент нажал клавишу интеркома и сказал:

— Танюша, пригласи ко мне охранников и кассирш!

— Они уже здесь, Пётр Дормидонтович, — просипел динамик голосом дрессированного попугая.

— Пусть заходят!

— По одному! — гаркнул капитан и скомандовал в сторону приоткрывшейся двери: — Сержант, проследите!

Пётр Дормидонтович недовольно поморщился. Он перестал чувствовать себя хозяином в своём же кабинете.

— Разрешите? — в дверь протискивался первый из вызванных.

— Капитан Пивеня. Вуйко Анатолий Михайлович — начальник моей охраны, — представил их друг другу президент.

Они обменялись контрольными взглядами.

«Из молодых да ранний», — подумал Вуйко. Молодых и ранних он любил только поросят, да и то в запечённом виде.

«Старый козёл, — оценил его Пивеня. — Такого надо сразу сбивать с толку, если не удаётся сбить с ног».

— С чего всё началось? — Вопрос обычно помогал взять быка за рога.

— С нищего, — весело и честно ответил Анатолий Михайлович и непринуждённо улыбнулся: «Накося, выкуси!»

— Какого нищего? — продолжил атаку милиционер, не сводя глаз с радостной рожи допрашиваемого. Ему показалось, что тот подмигивает, и он тут же послал вдогонку ещё один снаряд: — Он вам понравился как мужчина?

— Ты в своём уме, капитан? Ведь он был пластмассовым, — продолжая безмятежно лосниться, пояснил начальник охраны. Наблюдая за выражением лица стража закона, на котором нарисовалась растерянность, он испытал неописуемое блаженство, ведь вчера в роли идиота пришлось солировать ему.

— Можно ли пояснить эту мысль более подробно?

Это Анатолий Михайлович мог. Он начал с того, что президент на повышенных тонах поручил ему прогнать нищего. Выполняя приказ, пришлось оторвать тому голову.

На этом месте Пивеня, строчивший показания в чёрный блокнот, попросил начальника охраны помолчать и принялся анализировать услышанное. Для пущей сосредоточенности он закрыл глаза, но никакого сходства с компьютером не приобрёл, равно как и с известной скульптурой Родена. Не та фотогеничность у него была, ох, не та. Однако, невзирая на это, под морщинистым лбом, схожим скорее с повязкой, нежели с одной из примет человеческого лица, начала зарождаться догадка, подтверждающая первоначальную версию.

— Ага! — жизнерадостно воскликнул он по прошествии значительного промежутка времени, когда все уже успели расслабиться. — Значит, президент убрал вас с места будущего преступления под предлогом фальшивого нищего, так?

Вуйко, отлично знакомый с извращённой логикой бывших коллег, никак не ожидал, что она будет применена к нему самому. Он недоверчиво посмотрел на непосредственного начальника, полюбовался пейзажем за окном, затем, зацепившись задумчивым взглядом за кокарду на фуражке, сокрушённо кивнул головой:

— Выходит, так…

— Итак! — Взвизгнув каблуками на надраенном паркете, капитан повернулся к Петру Дормидонтовичу, который уже снова сидел за столом и не особо прислушивался к допросу подчинённого. — Откуда вы взяли фальшивого нищего?

Открыв от неожиданности рот, президент мог лишь беспомощно смотреть, как медленно поднимается рука милиционера и оттопыренный указательный палец нависает над ним символом беды.

— Отвечайте!

— Н-не знаю… — просипел господин Криворучко враз пересохшим ртом, лихорадочно пытаясь вспомнить, где лежит валидол.

— Незнание причины возникновения причины не освобождает от последствий следствия, — трагическим тоном произнёс единственное, но железобетонное убеждение славный капитан уголовного розыска. В один ряд с Пинкертоном оно его не ставило, но сейчас помогало поверить в то, что он находится на правильном пути к разгадке подлого преступления.

— К-какого следствия? — продолжая слегка запинаться, невнятно спросил президент, засовывая под язык таблетку.

— Следственного, голубчик, следствия, — изрёк Пивеня, подмигивая Вуйко и таким манером давая понять тому, чьё теперь настало время для веселья.

— Не понимаю, — проблеял тот, растерянно наблюдая за прогрессивно бледнеющим лицом руководства. — Дормидонтыч!.. Скажи, что это неправда… Что это не может быть правдой…

Пётр Дормидонтович же, находясь на грани не то обморока, не то очередного инфаркта, делал лишь хилые попытки кивнуть головой и даже не старался прибегать к словам. На его уж совсем посеревшем лице выделялись только глаза. Их отчаянный взгляд был истолкован Анатолием Михайловичем как признание вины.

— Никогда не пытайтесь найти в поведении обвиняемого иных мотивов, кроме жадности, — подлил масла в огонь, бушующий в груди начальника охраны, капитан фразой, напрашивающейся в классические. — Это было заранее обдуманное, циничное и жестокое преступление. И запомните, что ваше поведение будет учтено в ходе дальнейшего следствия.

Вуйко с благодарностью посмотрел на человека, который помог избавиться от змеи, на чьей груди он думал, что пригрелся.

— Вот, наконец, мы дружно пришли к выводу, что всё может быть, всё может статься! И телега может поломаться… — последние слова Пивеня почти пропел. Снова взяв в руки ручку, он прицелился ею в президента, которому, к его сожалению, вроде немного полегчало. — Итак, следствием установлено, что начальник службы военизированной охраны был фактически устранён с места несения службы под предлогом прогонения… Нет, выгонения или даже, скорее, угона… Впрочем, неважно. На месте преступления в нужный момент его всё равно не оказалось. Образно выражаясь, вы были посланы тигру в зубы, так?

— Точно так! — с ненавистью взглянув на гнусное начальство, подтвердил Вуйко.

С глаз словно спала пелена. Последние события предстали перед бывшим майором в истинном свете. Долгое время льстивший себя надеждой, будто ему известно о человеческой подлости решительно всё, он только сейчас понял всю истинность народной мудрости «Век живи — век учись».

— Святая правда! — подтвердил Анатолий Михайлович ещё раз, но милиционер уже потерял к нему интерес.

Во всяком случае, так могло показаться.

— Что было дальше? — задал следующий вопрос капитан, проклиная неспособность высших приматов следить за двумя объектами одновременно. Ему доставляло немалое удовольствие наблюдать лицо банкира, однако и за начальником охраны нужно было присматривать, даже несмотря на то, что факты говорят, будто тот не является сообщником. — Я к вам обращаюсь, гражданин Вуйко!

Анатолий Михайлович продолжил давать показания. По мере того, как говорил, ему вспоминались всё новые и новые подробности. Они тут же приобретали самый подозрительный и коварный оттенок в новом же контексте.

Когда он закончил, капитан оборотился к президенту и строго спросил:

— Где вы находились во время, когда совершалось преступление?

— Здесь… — это слово Петру Дормидонтовичу удалось выдавить из себя вполне членораздельно, и на радостях он повторил: — Здесь!

— И есть свидетели?

Господин Криворучко растерянно открыл и закрыл рот.

— Да как же…

Пивеня прервал его, смачно захлопнув блокнот. Сунув ручку в рот, он обвёл мечтательным взглядом потолок сначала по периметру, а затем крест-накрест. Свершив сие действие, своей серьёзностью сильно похожее на ритуал, страж закона вынул из зубов ручку, цыкнул кариесом верхнего левого клыка и произнёс сурово:

— Алиби, по всему выходит, у вас отсутствует.

Пётр Дормидонтович встретился с ним взглядом и понял, что никакого оправдания у него и в самом деле нет. Он отвёл глаза и наткнулся на злорадную улыбочку начальника охраны. Ему стало совсем уж не по себе, потому как невооружённым глазом было видно, что Анатолий Михайлович ни рожей, ни кожей не напоминает святого Петра и будет отрекаться от своего президента всю оставшуюся жизнь.

— Собирайтесь, гражданин Криворучко, — просто сказал капитан.

— Куда?!

— На очную ставку, вестимо.

— ?…

— С директором зверинца, с которым вы вошли в преступный сговор с целью похищения вверенных вам денег акционеров.

От обилия свистящих звуков у Петра Дормидонтовича зазвенело в ушах. Исторгнув сдавленно из груди предсмертный звук, он художественно закатил глаза под лоб и кулём сполз на пол. Изо рта у него выкатилась слегка обсосанная таблетка валидола и попрыгала к ногам капитана.

Белая точка чёрного дела.

* * *

Анализ шерсти, найденной на месте преступления, неопровержимо доказывал, что она принадлежит уссурийскому тигру не первой молодости, который, в свою очередь, является собственностью зверинца. Именно с этого и начал капитан Пивеня беседу в кабинете директора зверинца.

— Ну и что? — задал встречный вопрос директор — человек весьма неопределённого возраста, глядя прямо перед собой глазами неотчётливого цвета. В них, несмотря на то, что время приближалось к полудню, казалось, стлался утренний туман.

— Как что? — возмутился вызывающей тупости капитан. — Ваш тигр — единственный в этом городе!

— Вы хотите занести его в местную Красную книгу?

— Он, повторяю, ограбил банк!

— Кто?!

— Ваш тигр!

Туман в очах подозреваемого в неслыханном преступлении начал медленно рассеиваться. Сквозь тающую пелену проявилось выражение, которое психиатр-оптимист рискнул бы назвать осмысленным. Он недоверчиво переспросил:

— Кто ограбил что?

— Тигр ограбил банк!

Зрение директора окончательно сфокусировалось чуть ниже крючковатого носа милиционера. Отсутствие улыбки там наводило на мысль, что с ним не шутят. Из этого со всей беспощадностью элементарной логики следовало, что перед глазами либо псих, либо в самом деле капитан уголовного розыска. Испытывая некоторое душевное стеснение, собеседник извиняющимся тоном спросил:

— Документики ваши ещё раз можно?

Удостоверение, даже если оно и было фальшивым, выглядело совсем неплохо. «Капитан… Пивеня Василий Михайлович… Сотрудник…» и т. д. и т. п. Директор посмотрел на фотографию и вздохнул. Она была идентична физиономии, которая сидела перед ним, вплоть до левого уха.

— Нельзя ли с самого начала и поподробнее? — попросил он, возвращая документы.

«Дурочку валяешь», — подумал страж закона, но виду, что раскусил уловку, не подал. Хорошо валяет дурочку тот, кто валяет её последний.

— Около девяти часов утра в пятницу, двадцать седьмого мая сего года ваш тигр ворвался в акционерный банк «Дормидонтыч». Воспользовавшись возникшей суматохой, он способствовал похищению значительной суммы…

— Да что вы говорите! — Неожиданно и по абсолютно непонятной милиционеру причине развеселился директор. — Этот старый полудохлый кот ворвался в банк?! Ха-ха! Да эту ленивую тварь во время уборки трудно с места сдвинуть! Ха! И мне очень интересно было бы узнать, как она могла способствовать похищению и кому?

— Двум неизвестным в масках, которые и унесли деньги.

— Я-то здесь при чём? Уж не думаете ли вы… — Подозреваемый снова не удержался и заливисто расхохотался. — Что… ха-ха!.. это… ха-ха!!!

— Сержант, — оборвал неуместный смех капитан. — Введите задержанного!

В распахнутую дверь, не без помощи сержантской ноги, влетел президент банка. Он был всё ещё бледен, но снова в сознании. Узел галстука сбился вправо, верхняя пуговица рубашки была оторвана в процессе приведения в чувство.

Дверь захлопнулась. Сержант остался на посту.

— Кто это? — поинтересовался хозяин кабинета.

Пивене, наблюдавшему за ним, показалось, что в директорских глазах мелькнул испуг. «Может быть, он ожидал увидеть тигра?» — подумалось ему, и эта мысль натолкнула на ещё одну идею, которая тут же потребовала немедленного воплощения в жизнь.

— Вы знаете этого человека? — строго спросил он Петра Дормидонтовича.

Президент банка, в данный момент похожий на рыбу, слишком много времени проведшую на свежем воздухе, вместо ответа лишь отрицательно повертел головой и звякнул наручниками. В принципе, так и должны выглядеть нераскаявшиеся преступники, но капитан решил на достигнутом не останавливаться.

— Почему? — спросил он, сосредоточившись на гражданине Криворучко.

Воспользовавшись тем, что на него перестали обращать внимание, директор, в глубине души соболезнуя подозреваемому гостю, откинулся на спинку старого кресла. Его глаза снова приобрели сходство с поверхностью двух тихих озёр на рассвете.

— Вы слышали вопрос?

— Угу.

— Так почему вы настаиваете на том, что незнакомы с этим человеком?

Пётр Дормидонтович сделал губами движение, недоступное только печёному карасю, икнул и прохрипел:

— Потому что не имел чести…

— Так и запишем: «Признался в бесчестии».

Капитан прострочил полученную информацию в блокнот.

— …быть представленным.

— Ах вот как! Тогда перепишем: «От ранее данных показаний отказался». — Сохраняя каменное выражение лица, при виде которого у любого скульптора зачесались бы руки, дабы улучшить пропорции, Пивеня повернулся к директору. — А вы?

— Не знаю и знать не желаю.

— Тоже зафиксируем. — Он обвёл присутствующих взглядом, который считал проницательным. Те протеста не выразили. — Сержант!

В дверях появилась голова с любимым вопросом:

— Прикажете увести?

Страж закона посмотрел на него с сомнением, пожевал губами и обратился к хозяину кабинета:

— Собирайтесь.

Поняв, что сунулся в кабинет слишком рано, сержант убрал голову и закрыл дверь.

— Куда? — безучастно поинтересовался директор зверинца, не меняя выражения глаз.

— На прогулку.

— И куда будем гулять? — В голосе послышалось оживление, возможно, стимулированное желанием глотнуть ещё чего-нибудь тонизирующего помимо свежего воздуха.

— По территории, по территории, — пробормотал Пивеня и отдал приказание закрытой двери: — Смотри в оба за обоими.

— Неужели меня уже тоже арестовали? — На поверхности левого озерца плеснула хвостом рыбка.

Этот факт не ускользнул от бдительного ока капитана, но он принял круги на воде за тревожную рябь. Мрачная улыбка философствующего жандарма искривила губы.

— Пока нет, но как говорит народ: «От тюрьмы да от сумы…»

Мудрая сентенция должного эффекта не возымела. Директор остался равнодушным к прозрачному намёку на своё ближайшее мутное будущее. По крайней мере, внешне.

Милиционер не мог не отдать должное самообладанию подозреваемого. Впрочем, у него ещё оставалась надежда, что того надолго не хватит. Сюрприз, заготовленный директору, наверняка развеет фальшивое спокойствие в пух и прах.

* * *

Снедаемая неясной тревогой, Мария возвратилась домой после обеда. Увидев мужа, пребывающего в глубокой депрессии и на внешние раздражители не реагирующего, Саньковская почти не удивилась. Вещее женское сердце в очередной раз её не подвело. Следуя своей логике, оно тут же погнало густую от обилия адреналина кровь поближе к голове. Откуда ему было знать, что Семён договорился с сообщниками, что в ближайшее время они, дабы не погореть, тратить награбленное не будут, и завалился на диван с целью отдохнуть, ведь испытанное в тигровой шкуре потрясение пройти даром для психики не могло?…

Итак, Саньковский лежал, и из него вырывались нечленораздельные звуки.

— Так вот почему ты меня отослал к матери?! — Мария нависла над мужем. — Чтобы спокойно надраться и тихо радоваться независимости?

С губ уже готовы были сорваться первые лепестки скандала, как вдруг в душу закралось ужасное подозрение, основанное на воспоминаниях. Услужливое же на удивление сердце подсказало, что приблизительно шесть лет назад таким же майским днём всё и началось, и моментально зашлось в ретротахикардии. Ей уже доводилось видеть Семёна таким, когда он перевоплощался. Кого тот скользкий тип подсунул ей сегодня?

— И ведь обещал, скотина, клялся! — Звонко хлопнула пощёчина.

Голова мужа мотнулась на подушке. На бледной, нездоровой коже проступила алая пятерня, но это не могло смягчить обманутую жену. Обманутую и обменянную! Голова начала мотаться чаще и активно делала это до тех пор, пока невнятный стон не превратился во вполне определённое имя.

— Мария, — пробормотал Семён, открывая глаза. — За что?

— Это ты?! Именно ты? — В голосе супруги ещё звучало недоверие, но глаза уже заблестели слезами радости. — Скажи, что это ты!

Такие вопросы не могут не настораживать, и Семён поддался на провокацию переутомлённой нервной системы: «Что это ей пришло в голову допытываться? Неужели она что-то пронюхала?…»

— Честное слово, — еле ворочая языком и стараясь не встречаться с женой взглядом, произнёс Семён, — это не я…

— А кто ты, сволочь?! Где мой муж?!! — Голова Саньковского снова замоталась не по своей воле. — Говори!

Не ожидавшему такого поворота событий, ошпаренному болью Семёну показалось вдруг, что он опять тигр. Всё спуталось в сознании, и он протяжно зарычал, повергнув жену в шок.

— Так я и знала… — Она попятилась. — К тебе опять прилетел этот звёздный проходимец… Отдай мужа, слышишь, тварь! Убью!

Рычание приобрело вопросительный оттенок.

Саньковская жалобно сморщилась и брызнула слезами, понимая, что никого не убьёт… иначе куда вернётся её любимый?…

* * *

Приблизительно в это же время перед клеткой с тигром происходили довольно забавные события. Несмотря на то, что банк существовал без году неделю, слухи, исправно ползающие по городу, привели в зверинец массу народа.

Люди с самого утра толпились около клетки, желая разглядеть Аль Капоне от тигриного племени. В свою очередь, тигр с пренебрежительным равнодушием, свойственным богатым особям, просто кинозвёздам и депутатам, тоже рассматривал толпу. Он не боялся её, так как уже успел убедиться в прочности стальных прутьев, стоящих на страже его здоровья, долголетия и душевного спокойствия.

Всё это продолжалось часа два. Как раз до тех пор, пока около клетки не появился капитан Пивеня и иже с ним.

— Разойтись! — тут же гаркнул бравый капитан, заставив народ вздрогнуть, а маленьких детей вспомнить о разнообразных углах, где они проводили свободное время дома.

Ребятишки тут же прекратили попытки скормить хищнику бананы и прочую сладкую гадость. Предприимчивые дяди, приглашавшие тигра к тёщам на блины, притихли.

— Раз, два, три! — В общедоступной считалке слышалось предупреждение, что послушание попыткой к бегству считаться не будет.

Все начали расходиться, а тигра пробрала дрожь. Он поёжился, потому как внезапный поворот событий пришёлся не по душе, и тоскливо заворчал, подтверждая гипотезу, что дикие животные могут предсказывать землетрясения и прочие стихийные бедствия. Правда, назвать его диким значило здорово перегнуть палку, но животным он сейчас был стопроцентным. Возможно, именно это помогло ему почувствовать грозящую опасность, но жизнь в неволе подорвала способность точно оценивать степень угрозы.

Нервно нюхая воздух, представитель полосатого племени не знал, чего ждать от будущего — урагана, цунами или извержения вулкана. Инстинкт предков ничем не мог помочь, так как в родных когда-то местах не водились капитаны уголовного розыска.

Когда публика окончательно исчезла из поля зрения, Пивеня откашлялся и сказал:

— Итак, сержант, сейчас ты будешь присутствовать при второй очной ставке, имеющей целью выяснить — был ли подозреваемыми приручён уссурийский тигр, принадлежащий данному зверинцу, или нет. Всё понятно?

Сержант гордо передёрнул соплями на погонах и чётко ответил:

— Точно так!

— Тогда приступим. — Капитан повернулся к директору, в глазах которого туманное утро внезапно сменилось ненастным вечером. — У кого ключ?

— Какой ключ? — переспросил тот, не веря в то, что правильно понял вопрос.

— Ключ от клетки с тигром, — внятно, с дикцией, достойной лучшего применения, пояснил мысль милиционер.

— Ага. Может, у дворника.

— Сержант, привести дворника сюда и к клятве за неразглашение.

Завидуя в глубине души уверенности, звучавшей в капитанском голосе, тот бросился выполнять приказание с нерастраченной энергией юности, которая и привела его на стезю уголовного розыска. Через три минуты дворник был представлен пред светлые очи начальника во всей своей неприглядности.

Он был без метлы, слегка пошатывался и всем видом демонстрировал презрение как к орудию производства, так и к мусору перед ним. Кроме того, работник метлы, кажется, не дышал. В его чёрных, как выгребная яма ночью, глазах багрово отсвечивала восходящая луна.

Вообще, странные были глаза у людей, имеющих отношение к этому зверинцу.

— Открывать! — отдал ему приказание капитан Пивеня.

Тот даже не шелохнулся и лишь со свистом втянул в себя порцию воздуха. При этом выражение лица у него было такое, будто в кислороде его организм не нуждается вовсе.

— Глухой, да? Открывать!

Сержант, стоя рядом, не сводил глаз с уникального подметальщика. На поросшей пегой щетиной физиономии того не дрогнул ни один мускул. Выдох отсутствовал тоже.

— Зачем вам глухой дворник? — спросил капитан у директора зверинца.

— Открывай, Гера… — Тот безнадёжно махнул рукой и пробормотал не то обращаясь к высшим силам, не то в ответ Пивене: — Для его психики было бы полезнее быть слепым…

Герасим брезгливо всосал в себя ещё одну пайку воздуха и полез в карман, не меняя, впрочем, выражения взгляда, устремлённого в ночь.

— А почему он не выдыхает воздух? — счёл момент подходящим для удовлетворения любопытства относительно феномена сержант. — Это какой-то рекламный трюк?

— Сам ты — рекламный трюк своей мамы, — отверг нелепое предположение директор и лаконично пояснил: — Молчит потому что.

— А-а, — протянул тот и по привычке сделал вид, что ответ предельно ясен.

Замок два раза клацнул, потом щёлкнул, словно выругался, и дверь в клетку отворилась. Тигр беспокойно задёргал хвостом. Пётр Дормидонтович непроизвольно шагнул назад и упёрся спиной в широкую сержантскую грудь. И наступил на такую же ногу. Стоит ли удивляться, что нога дёрнулась и отвесила господину Криворучко пинка? И совсем уж не стоит поражаться тому факту, что Пётр Дормидонтович влетел, согласно распространённому физическому закону, во врата своего личного банкирского ада.

Тигр, шокированный не столько вторжением в клетку, сколько смутными вчерашними воспоминаниями и внезапностью происшедшего, решил дать чужаку последний бой. Почти грациозно он поднялся на лапы и принялся отчаянно стегать себя хвостом по ребристым бокам. В воздухе закружились первые клочья шерсти.

— Сержант, оцепить территорию! — отдал весьма своевременный приказ страж закона. В его глазах загорелся азарт римских цезарей, наблюдавших в цирках за первыми христианами.

— Есть! — ответил безотказный слуга МВД и Отчизны и… оцепил территорию.

Несмотря на то, что терять было практически нечего, зверь продолжал упражняться с хвостом, изредка встряхивая головой и недружелюбно скаля жёлтые наполовину съеденные клыки. Господин Криворучко, сам того не замечая, тоже встряхивал головой и изредка щёлкал вставной челюстью.

При этом во встряхиваемой части тела шарахалась рикошетом от стенок черепа всего одна мысль. Нет, он не думал, что в ближайшем будущем ему грозит канонизация. Как настоящий президент банка Пётр Дормидонтович клялся себе, что если когда-нибудь проклятый сержант станет акционером его предприятия, то дивиденды будут ему выплачиваться самые мизерные, а при первом же подходящем случае он сделает из него должника…

Так они с тигром и стояли.

* * *

Отец Агафоний, всеми вчера забытый, не помнил, как ему удалось добраться до отчего дома, но там с помощью отца, сына и святаго духа, на сей раз явившегося в образе пузырька нашатырного спирта в заботливых руках родной матушки, к утру окончательно пришёл в себя. Свершив сей героический переход, достойный не то святого Ганнибала, не то просто Суворова, он произвёл утреннюю молитву, омовение членов и завтрак, облачился в парадно-выходную рясу и направил стопы своя к злополучному банку, дабы предать его анафеме.

К этому времени дело уже шло к обеду.

У входа его встретил злой как чёрт начальник военизированной охраны. Выпученными, белёсыми от сдерживаемого бешенства глазами он молча наблюдал за приближением православного пастыря.

— Покайся, ибо зело грешен! — приветствовал его поп, воздев вверх правую руку.

Вуйко, чувствуя себя автоклавом закипающей праведной ярости, продолжал сверлить того взглядом. В воздухе витало предчувствие не то малой гражданской войны, не то апоплексического удара.

— Раб божий, покайся, ибо тяжкие испытания в виде твари заморской сиречь цветочки, аще зреют-созревают ягодки! Раскайся, гонитель! Ибо гореть душе нечестивой в геенне огненной!..

— Что ты мелешь, Горелов?

— …аки кур в ощипе! — продолжал гнуть своё отец Агафоний. — Да отсохнет десница моя, благословившая столь непотребное и богопротивное заведение и главу его — нечестивого президента, и слуг его, и прихлебателей его!!!

— Замели президента! — перебил Вуйко, выпуская пар. Его начали забавлять лихо закрученные проклятия попа.

— Куда? В геенну?!

— Почти, — веско произнёс Анатолий Михайлович и добавил, наклонившись: — Капитан из уголовки раскрутил всё дело за двадцать две секунды, что твою программу «Время»! Голова у кента, я тебе отвечаю!

— Какое дело? Какую программу? — сбился с церковно-приходского сленга на русский язык пастырь.

— Так ты ничего не знаешь?

— Знать не знаю, ведать не ведаю, — поклялся отец Агафоний.

— Ну-у, — жизнерадостно протянул Вуйко и выложил все последние новости вплоть до своих предположений о дальнейшей судьбе президента и рассуждений о его предательстве.

Как и начальник охраны, отец Агафоний был до глубины души потрясён коварностью замысла. Его чело подобно канаве прорезала морщина, и он начал прощаться.

— Куда ты, Горелов? — Анатолию Михайловичу не хотелось терять благодарного слушателя.

— В зверинец.

— Зачем?

— Прокляну мерзавца!

— Нужное дело, — со светлой печалью в голосе согласился Вуйко.

Они распрощались.

* * *

Из пасти тигра на пол клетки упал клок белой пены. В ответ на такой явный вызов Пётр Дормидонтович смачно сплюнул и сделал попытку угрожающе пошевелить копчиком. Он уже не думал о нелепых обвинениях, ему предъявленных. Сейчас перед тигром стоял не президент, но троглодит на пороге родной пещеры, проклинающий эволюцию за то, что та оставила ему вместо пятой конечности предков ничтожный атавизм.

Хищник выпустил когти и присел на задние лапы.

«Неужели прыгнет? Ей-богу прыгнет!» — сообразил Пётр Дормидонтович, несмотря на то, что был абсолютно не знаком с повадками диких животных.

«Неужели он ещё способен на прыжок?» — лениво удивился директор зверинца, знакомый с повадками диких животных.

«Неужели они незнакомы?» — разочарованно подумал капитан периферийной извилиной, так как те немногочисленные основные, что ещё сохранились под фуражкой, жаждали лишь крови и зрелищ.

Что было в голове у дворника Герасима осталось нейрохирургической загадкой, так как в тот момент, когда мускулы тигриных лап в последний раз готовы были распрямиться стальной пружиной, он открыл рот и рявкнул:

— Муму!!!

Полосатого зверя подбросило вверх, и капитан потом клялся коллегам, что тот провисел в воздухе не

...