автордың кітабын онлайн тегін оқу Мясники. Крайне жестокие и малоизвестные преступники из прошлого века
Гарольд Шехтер
Мясники. Крайне жестокие и малоизвестные преступники из прошлого века
Harold Schechter
Butcher's Work: True Crime Tales of American Murder and Madness
© Иван Чорный, перевод на русский язык, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Предисловие
В декабре 1927 года Уильям Эдвард Хикман – опрятный, учтивый и глубоко неуравновешенный 19-летний юноша, мечтавший учиться в семинарии, – задумал похищение, чтобы собрать деньги на обучение. Явившись в главный офис школы Mount Vernon Junior High School в Лос-Анджелесе, он сообщил секретарю, что отец одной из учениц, 12-летней Мэрион Паркер, «серьезно пострадал в дорожной аварии» и ему поручили отвезти ее в больницу. Юный психопат отвез девочку в свою квартиру и отправил Паркеру первую из нескольких записок с требованием выкупа в размере 1500 долларов. В ожидании ответа Хикман обращался с пленницей по-доброму, даже сводил ее в кино и покатал на машине, однако в итоге та пожаловалась, что чувствует себя словно в заточении.
Согласившись выплатить выкуп, Паркер, как ему было велено, приехал в тенистый жилой район, где ему обещали передать его дочь в обмен на деньги. Когда через несколько минут Хикман остановился рядом с ним, отчаявшийся отец увидел на пассажирском сиденье его машины маленькую, закутанную в одеяло фигурку – судя по всему, спящую или, как он предположил, усыпленную хлороформом. Как только деньги были переданы, похититель распахнул пассажирскую дверь, вышвырнул тело на дорогу и с ревом умчался в ночь. Выскочив из машины, Паркер бросился к дочери и взял ее на руки.
Завернутое в одеяло тело Мэрион было лишено конечностей и расчленено, ее лицо было безобразно накрашено, а глаза зашиты в открытом виде, чтобы создать впечатление, будто она жива. На следующий день в близлежащем Елисейском парке прогуливающийся человек наткнулся на несколько газетных свертков с отрезанными руками и ногами Мэрион. Позже, днем, ее внутренности были найдены в другом аккуратном свертке в траве[1].
Это отвратительное злодеяние стало одной из самых сенсационных новостей того времени. Когда Хикмана задержали через неделю после похищения, он вслух задался вопросом, станет ли он также знаменит, как Леопольд и Лёб, и похвастался, что «во многом превзошел их»[2]. Каким бы извращенным ни было его стремление, этот вопрос не был лишен смысла. Безусловно, зверства, совершенные над Мэрион Паркер – ее тело было выпотрошено и расчленено, после чего ему придали гротескно «реалистичный» вид с помощью румян, губной помады, косметической пудры и проволоки, прикрепленной к векам, – превосходили по чудовищности убийство 14-летнего Бобби Фрэнкса, совершенное двумя «убийцами в поисках острых ощущений». И все же, как в итоге покажет история, Хикман быстро ушел в забытье, в то время как Леопольд и Лёб пополнили ряды легендарных убийц страны, чья история пересказывалась на протяжении десятилетий в романах-бестселлерах и книгах в жанре тру-крайм, бродвейских пьесах и классических голливудских фильмах[3].
Как летописец американской преступности, я уже давно знаю болезненные подробности ужасающих убийств, совершенных с момента основания нашей страны [и даже раньше, в течение полутора столетий после прибытия первых европейских иммигрантов на наши берега]. И все же из всей этой мрачной истории насилия лишь крошечная часть убийц завоевала ту непреходящую славу, о которой мечтал Уильям Эдвард Хикман. Почему некоторые психопаты обрели почти мифический статус, в то время как другие, некогда известные убийцы, виновные в не менее ужасных преступлениях, были полностью забыты, – вопрос, который интересует меня уже много лет[4].
Один из ответов, похоже, заключается в том, что определенные злодеяния воплощают то, что юнгианцы назвали бы «тенью». В общественном воображении они связываются с самыми темными страхами и запретными мечтаниями эпохи. Так, для взрослых людей 1920-х годов изнеженные, безрассудные гедонисты студенческого возраста Леопольд и Лёб были воплощением вышедшей из-под контроля «пламенной молодежи» – точно так же, как 40 лет спустя Чарльз Мэнсон и его развратные последователи казались воплощением худших кошмаров родителей о помешанных на сексе и наркотиках хиппи. В случае с другими знаковыми преступлениями – например, убийствами топором в Фолл-Ривер в 1892 году или двойным убийством Николь Браун Симпсон и Рона Голдмана столетие спустя – в дело вступают и другие факторы, помимо ужасающей жестокости преступлений: известность обвиняемых, связанные с убийствами неясности, вопросы пола и расы. А еще, конечно, есть то, что Библия называет «тайной беззакония». Что побуждает некоторых, казалось бы, рациональных людей – Лиззи Борден, Натана Леопольда, Теда Банди – совершать акты непревзойденного зла?
Отчасти по причине собственной одержимости, а отчасти из-за присущего им очарования я предлагаю вашему вниманию следующие расширенные описания четырех сенсационных убийств, которые в свое время захватили внимание американской общественности и заслуживают того, чтобы их спасли от забвения.
Часть I
Работа мясника
1
В полночь 1 января 1866 года мужчины по всей Филадельфии – и среди них было немало тех, кто уже изрядно приложился к стакану, – подняли крик и разрядили свои пистолеты в холодный ночной воздух. Периодические выстрелы из винтовок, пистолетов и даже небольших пушек продолжались часами, к досаде дремлющих горожан, разбуженных шумом. Газета Philadelphia Inquirer исключительно презрительно отозвалась об этих пьяных весельчаках. «Печально и унизительно, – заявляла газета, – что из всех городов мира наш несет на себе клеймо места, где новый год встречают с особым вакханальным безумием»[5].
Другая группа мужчин в ту ночь продемонстрировала еще более прискорбное поведение. Примерно в половине двенадцатого неизвестный, гулявший на новогоднем празднике, заметил завиток пламени, вырывавшийся из окна второго этажа дома по адресу 607, Честнат-стрит – четырехэтажного здания, в котором располагался магазин элегантной мужской одежды Rockhill & Wilson. С криком «Пожар!» он поспешил к расположенному неподалеку Центральному полицейскому участку. Когда колокол забил тревогу, к дому поспешили пожарные.
«Не прошло и трех минут с начала пожара, – сообщала газета Evening Telegraph, – как к месту происшествия с грохотом примчались пожарные машины». Пока пожарные «атаковали пламя топорами, лестницами и мощнейшими струями воды», полицейские вошли в разбитые входные двери и, преодолевая раскаленный воздух и удушающий дым, пытались спасти как можно больше дорогостоящих вещей, вытаскивая «охапками шинели, замшевые и кашемировые штаны, куртки по последнему слову моды из роскошнейшего материала».
Между тем на место происшествия поспешили и мародеры. Девять из этих «бездушных воров» были арестованы, включая парня по имени Макменамин, «пойманного, когда он надевал пару штанов», хотя многие другие сбежали с награбленным. «На нашей памяти, – писала газета, – никогда раньше не было воровства подобных масштабов»[6].
Тем не менее в большинстве своем филадельфийцы встретили Новый год так, как подобает «прекрасному квакерскому городу». В часы, предшествующие полуночи, методисты провели традиционную ночную службу, на которой читались проповеди, пелись гимны, а прихожане стояли на коленях в молчаливой молитве, ожидая, когда пробьет двенадцать[7]. На Маркет-стрит толпы празднующих собрались перед старинной церковью Христа, одни весело били в литавры, другие дудели в «рожки и всевозможные шумные инструменты», когда старые колокола прозвонили полночь[8]. На следующий день люди шли в гости к родным и друзьям, где пили вино, «ароматный кофе» или горячий шоколад и обменивались искренними пожеланиями добра и процветания в новом году[9]. Другие, воспользовавшись праздником, посетили специальную постановку «Фауста» Гуно в Американской академии музыки, а те, кто искал более легкого развлечения – «большую комическую пантомиму» «Старая дама Трот и ее чудесный кот» в Новом американском театре[10].
Газеты рассказывали о знаменательных событиях, которыми был отмечен уходящий год: капитуляция генерала Ли в Аппоматтоксе, убийство Линкольна, преследование и убийство Джона Уилкса Бута, а также поимка его сообщников с последующим судом и казнью. Были отмечены и менее значимые события, попавшие в местные новости: взрыв на фабрике фейерверков Фрая, в результате которого погибли три человека; смерть Фрэнсиса Л. Брема, старейшего пивовара Филадельфии; бейсбольный матч между клубом «Пастим» из Балтимора и «Филадельфия Атлетикс» (который выиграл с разрывом в 46 очков); кража золотых и серебряных пластин стоимостью 2000 долларов, предназначенных для пломб и вставных зубов, из стоматологической конторы С. С. Уайта; собрание Национальной конвенции портных; «серьезные беспорядки» в районе Одиннадцатой и Сосновой улиц, когда одна «цветная женщина» заняла место в железнодорожном пассажирском вагоне и отказалась покинуть поезд, когда кондуктор приказал ей выйти[11].
Как отмечали газеты в своих итоговых годовых обзорах, в 1865 году в Филадельфии было совершено 22 убийства: семь – в результате стрельбы, семь – в результате поножовщины и восемь – в результате избиения[12]. Самое первое из них произошло в воскресенье, 15 января, когда Эндрю Макмарити, сержант морской пехоты, на борту стоявшего в доке американского транспортного парохода «Бермуды» получил смертельное ножевое ранение в шею, пытаясь прекратить ссору между двумя матросами[13]. Среди других жертв: Фредерик Эвербек, которого забила до смерти кочергой его жена Маргарет, впоследствии покончившая с собой, выбросившись из окна; Томас Уилсон, «скончавшийся от последствий удара лопатой по голове во время политического спора на Филадельфийском газовом заводе»; Уильям Уокер, солдат армии Союза, оправлявшийся от ран в госпитале Честнат-Хилл, который однажды ночью пробрался в соседнюю таверну и был забит до смерти ногами в пьяной драке; и Маргарет Смит, застреленная без видимых причин своим мужем Адольфом, который на вопрос полиции о мотивах убийства ответил лишь: «Это мое дело»[14].
Какими бы трагичными ни были все эти убийства, ни один из этих случаев не произвел особой сенсации; большинство из них даже не заслуживали освещения на первых полосах газет. Совсем иначе обстояли дела в 1866 году, когда всего через пять дней после наступления нового года город охватил ужас после особенного жуткого преступления.
Расположенный на северо-западе Филадельфии Джермантаун – независимый район до включения его в состав большого города в 1854 году – получил свое название от своих первых поселенцев, меннонитов из города Крефельд в Северном Рейне-Вестфалии. Во время Войны за независимость здесь произошло крупное сражение между американской континентальной армией под командованием генерала Джорджа Вашингтона и британскими войсками под командованием сэра Уильяма Хау. С тех пор в его пределах никогда не было совершено ни одного убийства[15].
Так было до утра 5 января 1866 года.
В 10 футах от тротуара между улицами Ист-Куин и Мейн стоял аккуратный двухэтажный коттедж, принадлежавший женщине за 70 по имени Мэри Уоттс. Хотя она и прожила здесь всю свою взрослую жизнь, соседи мало что о ней знали. Она держалась замкнуто, и о ней поговаривали, что она человек с достатком, однако при этом скупа. Она никогда не была в браке, и у нее не было живых родственников – эта «старая дева» (на языке того времени) вела тихую и спокойную жизнь, с течением времени все больше превращаясь в затворницу.
Тем временем, осенью 1864 года, дом мисс Уоттс был ограблен. Глубоко потрясенная случившимся, она уговорила свою единственную подругу, 60-летнюю Бетси Липпинкотт, такую же старую деву, переехать к ней. Как она делала это каждое утро, кроме субботы, Бетси – работавшая домработницей в одной из местных семей – встала рано и скромно позавтракала, после чего вышла из дома в районе половины седьмого утра. Мэри проводила ее до входной двери. Выйдя на улицу, Бетси услышала, как ее подруга повернула замок. Утро выдалось холодным, и после недавней метели на земле лежал снег. Натянув на себя пальто, Бетси направилась на работу.
Примерно через 45 минут 15-летний Эдвард Хьюз, живший по соседству и иногда выполнявший поручения Мэри, появился у ее дома и постучал в дверь. Обычно, как он позже расскажет, «мисс Уоттс… открывала дверь нараспашку» и приглашала его внутрь. На этот раз, к его удивлению, «кто-то подошел к двери, открыл ее на три дюйма и быстро закрыл»[16].
Вернувшись домой, он рассказал матери о случившемся. В недоумении она отправилась в дом Уоттсов, чтобы узнать, в чем дело. «Я постучала во входную дверь, – объясняла она. – Никто не ответил. Я постучала еще раз и дернула за ручку. Тишина». Подойдя к окну, она заглянула внутрь и «увидела мисс Уоттс, лежащую на полу на спине, – она не двигалась и не издавала ни звука». Полагая, что старушке «стало плохо» и она упала, женщина пошла за мужем в его столярную мастерскую[17].
Они вернулись через несколько минут. Убедившись, что входная дверь заперта, мистер Хьюз обошел дом сзади. Задняя дверь была приоткрыта. Следы от сапог тянулись по снегу от двери через узкий задний двор к деревянному забору вокруг участка. Хьюз вошел внутрь и прошел в гостиную. Мэри Уоттс лежала на полу лицом вверх, вокруг ее головы из зияющей раны на шее сочилась кровь. «Хотя тело было теплым, – писала газета Philadelphia Inquirer, – жизнь в нем уже угасла». Быстро проверив, не прячется ли кто в доме, Хьюз обнаружил, что спальня наверху находится в состоянии крайнего беспорядка. Затем он поспешил вызвать полицию[18].
Через несколько минут два офицера, Дикерсон и Харрингтон, были на месте происшествия. Судя по положению тела и отсутствию брызг крови в комнате, они пришли к выводу, что жертва была сбита с ног убийцей, после чего он перерезал ей горло. Это предположение подтвердилось, когда вызванный коронером местный врач, доктор Э. Б. Шэпли, осмотрев тело, «обнаружил сильный ушиб правого виска», который «лишил мисс Уоттс сознания», и «порез, сделанный острым предметом», в результате которого ей перерезало «трахею, яремную вену и сонную артерию». Тщательный обыск помещения не выявил орудия убийства. То, что мотивом убийства было ограбление, стало ясно по состоянию спальни наверху, где офицеры «обнаружили перевернутые ящики письменного стола» – свидетельство того, что убийца «тщательно искал деньги»[19].
Слух об убийстве быстро распространился по Джермантауну. За короткое время у дома Уоттсов собрались толпы любопытных, которые пытались заглянуть в окна в надежде увидеть труп пожилой женщины, однако к тому времени тело уже увезли[20].
Остальные жители города узнали о случившемся в понедельник, когда газета Philadelphia Inquirer опубликовала статью на первой полосе, занявшую две из пяти колонок и сопровождавшуюся иллюстрацией места, где было совершено убийство. «Ужасное убийство, – гласил заголовок. – Пожилая дама убита в собственном доме». Читатели узнали шокирующие подробности убийства, описанного официальными лицами как преступление «особой жестокости» – «отвратительный акт кровопролития», который был «необычайно тревожным и ужасающим»[21].
К концу субботнего дня несколько свидетелей, замотивированных вознаграждением в 500 долларов, предложенным мэром Мортоном Макмайклом, опознали потенциального подозреваемого – местного жителя по имени Кристиан Бергер. Бергер, проживавший всего в одной улице от дома Уоттсов, по словам знакомых, «имел мрачный вид». Он был безработным 23-летним парнем с женой и новорожденным ребенком, и у него не было никаких средств к существованию. За несколько дней до убийства несколько мужчин видели его по дороге на работу «затаившимся» неподалеку. Один из свидетелей рассказал полиции, что видел Бергера на углу прямо напротив дома Уоттсов около 6:30 утра того дня. Другой видел Бергера «стоящим на крыльце и беседующим с мисс Уоттс за некоторое время до обнаружения тела»[22].
Поздним субботним вечером два офицера, сержант Эмануэль Дикинсон и детектив Джошуа Таггарт, навестили Бергера у него дома. Проведя обыск, они обнаружили в кармане его пальто более 50 долларов. Сначала Бергер заявил, что ему «отдали долг», хотя не смог назвать имя предполагаемого должника. Затем он изменил свою версию, признавшись, что «получил деньги в результате ограбления, совершенного полтора года назад». Когда Таггарт спросил, почему спустя столько времени деньги все еще находятся у Бергера, тот, заикаясь, ответил, что «зашил деньги в карман пальто» для сохранности и «с тех пор никогда не открывал его». Офицеры немедленно послали за соседским портным, который, внимательно осмотрев пальто, «заявил, что на нем нет следов швов»[23].
Бергера отвезли в тюрьму, где допрос продолжился. Вскоре он сломался и признался в преступлении, хотя, как он утверждал, его воспоминания были смутными. Он вспомнил, что взял бритву со своего камина, подошел к дому мисс Уоттс и постучал в ее дверь. Он «предположил», что лишил ее сознания, как только вошел внутрь, и «подумал», что это он, «должно быть», перерезал ей горло, хотя «не помнил точно».
Он смутно помнил, как запер дверь и поднялся наверх, чтобы порыться в столе. Он пробыл там всего несколько минут, когда кто-то постучал во входную дверь. Бергер спустился вниз, приоткрыл дверь, увидел стоящего там мальчика и быстро закрыл ее снова. Вернувшись в спальню, он продолжил поиски и «предположил», что взял деньги старушки, хотя снова не помнил, как это сделал, и осознал кражу только тогда, когда спустя некоторое время обнаружил их в кармане своего пальто.
На вопрос, что стало с орудием убийства, Бергер объяснил, что, выбежав из дома, он поспешил в поле, расположенное примерно в миле от дома, и выбросил его. Прибывший на место лейтенант Джордж Данган обнаружил его наполовину засыпанным снегом, лезвие было в крови[24].
Такого ажиотажа вокруг преступления город не наблюдал с 1853 года, когда 40-летний бывший заключенный по имени Артур Спринг зарезал двух сестер в их общем доме на Федерал-стрит, а затем вскрыл ножом, который использовал для убийства, сундук со сбережениями, забрав оттуда 120 долларов в 20-долларовых золотых монетах[25]. Когда во вторник, 30 января, начался суд над Бергером, зал был переполнен зрителями, многие из которых, как с некоторым неодобрением отмечала пресса, были женщинами.
В своей вступительной речи, исполненной высокопарных оборотов, прокурор Уильям Макмайкл нарисовал трогательный образ Мэри Уоттс как «женщины более чем добродушной». Вытянув все эмоциональные паузы, он перешел к рассказу о деталях ее убийства.
Входная дверь была заперта, и беспомощная женщина, должно быть, сама открыла ее человеку, который пришел ее убить… Обманутая какой-нибудь историей о нужде или торговле, она пропустила его в гостиную, и, когда повернулась, чтобы пригласить его войти, вероломный негодяй повалил ее на пол; и пока она лежала там, оглушенная и потерявшая дар речи, не издавая ни звука, не оказывая никакого сопротивления – ее беспомощность была ее единственной защитницей, – он, непоколебимый, безжалостный и неумолимый, достал из кармана бритву, наклонился и перерезал ей горло.
«О, если есть на земле правосудие, – вскричал Макмайкл, – оно отомстит за это преступление!»
В заключение он в высшей степени мелодраматично описал бегство убийцы, его арест и признание. Несмотря на то что Бергер заявлял о своей невиновности, сказал Макмайкл, не было никаких сомнений в том, что совесть будет мучить его до конца дней.
Пусть на его одежде нет крови, но на его совести осталось пятно, которое невозможно стереть. Образ убитой жертвы никогда не покинет его. В буйстве его тревожных снов, в ужасе его пробуждения этот образ останется с ним… Голос, который он навеки заглушил, не сможет выступить против него на этом суде, но правда восторжествует, и возмездие свершится, когда тайна смерти будет раскрыта[26].
В течение последующих двух дней ряд свидетелей обвинения предоставил неопровержимые доказательства вины Бергера. Защита противопоставила полдюжины свидетелей, начиная с матери и отца Бергера, которые описывали его как «хорошего сына, трудолюбивого и послушного» и «очень любящего животных». Фредерик Ланкастер – бригадир мукомольного завода, где Бергер работал шестью месяцами ранее, – подтвердил, что молодой человек был отличным работником, «приветливым, тихим и честным».
Адвокат Бергера, Джон Р. Дос Пассос, произвел небольшую сенсацию, когда представил свидетеля, соседа по имени Джон Бейтс, который поклялся, что, «проходя мимо дома мисс Уоттс утром 6 января, без десяти семь», он видел «человека в военной одежде, стоявшего на ступеньках дома. Этому человеку было около 40 лет, и он совершенно не был похож на обвиняемого». Это сенсационное откровение, несомненно, имело бы определенный вес у присяжных, если бы несколько свидетелей не показали, что несколькими годами ранее Бейтс упал в колодец и получил тяжелую черепно-мозговую травму, которая «практически лишила его разума»[27].
Четырехдневный судебный процесс завершился в пятницу, 2 февраля. Выслушав аргументы сторон и обвинительное заключение судьи Джозефа Эллисона, присяжные удалились около 19:00, чтобы приступить к обсуждению. Менее чем через 30 минут они вынесли вердикт, признав Бергера виновным в убийстве первой степени[28].
Приговор Бергеру был вынесен на следующий день. Обращаясь к заключенному, судья Эллисон заявил, что «не понимает, как присяжные могли бы прийти к иному выводу», поскольку обстоятельства преступления «с безошибочной точностью указывают на вас». После этого он вынес ожидаемый приговор: «Кристиан Бергер, заключенный на скамье подсудимых, должен быть доставлен в тюрьму округа Филадельфия, откуда он прибыл, а потом – к месту казни, где он будет повешен, и да помилует Господь его душу»[29].
Доставленный в тюрьму Мойяменсинг, Бергер был помещен в камеру, предназначенную для приговоренных к казни. Ее отличительной особенностью была тяжелая цепь, прикрепленная к болту в центре пола. Хотя предыдущие обитатели камеры, такие как Артур Спринг, во время своего недолгого пребывания в «Камере убийц» [так ее называли] были прикованы к цепи за ноги, Бергеру позволили свободно перемещаться по камере. Когда его посетил священник, пытавшийся добиться признания, он ответил, что ему «не в чем признаваться», и выпроводил его[30].
В распоряжении о приведении смертного приговора Бергера в исполнение, выданном губернатором Кертином 21 марта 1866 года, казнь была назначена на следующий месяц, 27 апреля[31]. Бергера так и не повесили.
Бергер, казалось, прекрасно чувствовал себя за решеткой. К удивлению тюремщиков, перспектива неминуемой смерти никак не повлияла на его аппетит, который, казалось, только усиливался по мере приближения даты казни. За два месяца заключения он набрал 20 фунтов.
В среду, 28 марта, – ровно через неделю после того, как шериф Генри Хауэлл явился в его камеру, чтобы вручить распоряжение о смертном приговоре, – Бергер попросил на ужин двойную порцию мяса. Его просьба была исполнена. Когда вечером того же дня тюремный надзиратель Эндрю Флеминг совершал обход, он с удивлением обнаружил Бергера, распростертого на полу лицом вниз. Подняв его на ноги и усадив на жесткий деревянный стул – единственный предмет мебели в камере, не считая тонкого соломенного тюфяка, служившего кроватью, – Флеминг был поражен ужасающим «черно-красным оттенком» лица Бергера. Он немедленно послал за тюремным врачом Генри Клэппом, который пришел к выводу, что заключенный перенес «либо эпилептический, либо истерический припадок». Введя дозу касторового масла, Клэпп удалился. Вернувшись через несколько часов, он увидел, что Бергер крепко спит на стуле.
Примерно в 7:40 на следующее утро Флеминг пришел в камеру с завтраком и его взору предстало жуткое зрелище. Бергер лежал мертвый на своем тюфяке. Его лицо – «сильно распухшее и пурпурного оттенка» – было «полностью покрыто кровавой пеной». Его рот был перекошен жуткой гримасой, которая не оставляла «никаких сомнений в том, что его смерть была мучительной».
Несмотря на первоначальное предположение о том, что Бергер умер от отравления, вскрытие, проведенное доктором Шэпли, не выявило никаких доказательств неестественной смерти. После короткого совещания присяжные коронера пришли к выводу, что заключенный «умер от застойных явлений в мозге»[32]. Понимая, что публика была лишена удовольствия увидеть повешенного Бергера, газета Philadelphia Inquirer поспешила заверить своих читателей, что, хотя он погиб «по Божественному велению, а не на виселице», его «смерть была настолько мучительной, а ее последствия настолько бесславными, насколько это было возможно»[33].
Как жестокость убийства Мэри Уоттс, так и странные обстоятельства смерти его исполнителя сделали джермантаунскую трагедию самым сенсационным преступлением в недавнем прошлом Филадельфии. Тем не менее спустя менее чем четыре месяца эту историю затмило настолько ужасное злодеяние, что по сравнению с ним насильственная смерть Мэри Уоттс казалась совершенно непримечательной.
“The Old Year.”
Там же; см. также “Condemned.”
Там же; см. также “Murder in the Fourth Ward.”
Keyser, Kain, Garber, and McCann, History of Old Germantown, 28–43, 108-9; “Horrible Murder,” 1, 2.
Advertisement, PI, January 1, 1866, 3, and Advertisement, PI, January 6, 1866, 3.
“Philadelphia in 1865.”
“Germantown Murder Case.”
Там же; см. также “Horrible Murder,” 1.
“Horrible Murder,” 1.
Там же; см. также “Germantown Murder,” PDEB.
Там же.
Там же.
“Great Tragedy,” PI.
“Recent Murder at Germantown.”
“Germantown Murder,” PET, January 8, 1866.
“Horrible Murder,” 1.
“Germantown Murder,” PET, January 12; “Watts Murder.”
“Germantown Murder: Trial of Berger.”
“Conviction of Germantown Murderer.”
“Germantown Murder: Death Sentence.”
See Schechter, Psycho USA, 4.
См. «Насилие» Мейера Левина, по мотивам которого Ричард Флейшер в 1959 году снял отмеченный наградой фильм; триллер Альфреда Хичкока 1948 года «Веревка», основанный на пьесе Патрика Гамильтона 1929 года; а также For the Thrill of It Саймона Баатца.
“City Intelligence.”
“Happy New Year.”
“Happy New Year.”
“Happy New Year”; “The Minister's New Year,” 130.
“City Intelligence.”
“Leopold and Loeb Inspired Hickman.”
Schechter, Psycho USA, 145-49.
“Murderer in His Cell.”
“Berger's Death Warrant.”
“End of the Murderer.”
Там же.
2
До 1890 года, когда остров Эллис был выбран в качестве места расположения первого федерального иммиграционного пункта, прибывающих в Соединенные Штаты оформляли в эмиграционном депо Касл-Гарден. Изначально это была крепость, построенная после Войны за независимость, известная как замок Клинтон. Круглое сооружение стояло на скалистом искусственном острове недалеко от самой южной оконечности Манхэттена. В 1824 году оно было превращено в развлекательное заведение – «модный курорт для искателей развлечений», как описывала его газета New York Times, куда люди могли ходить на театральные представления, оперу, оркестровые концерты и такие захватывающие события, как американский дебют знаменитого сопрано Енни Линд, она же Шведский соловей, привезенной в США Ф. Т. Барнумом[34].
Чтобы справиться с растущим потоком иммигрантов, власти штата в 1855 году переоборудовали Касл-Гарден в центр приема новоприбывших. В его просторном зале их осматривали, регистрировали, предоставляли доступ к общественной бане и давали советы о том, как лучше добраться до их места назначения. На протяжении 35 лет его существования через депо Касл-Гарден прошли более восьми миллионов мужчин, женщин и детей, приехавших в Америку в поисках новой жизни[35].
Утром в четверг, 7 мая 1863 года, корабль «Колумб» пришвартовался в Нью-Йоркском порту после восьминедельного путешествия из Бремена. Среди 202 пассажиров был грубоватый 21-летний юноша из Великого герцогства Баденского по имени Антон Пробст[36]. Кроме нескольких голых фактов, которые он позже предоставит, о его ранней жизни практически ничего не известно. Сын плотника, который так и не удосужился освоить деревообрабатывающее или какое-либо другое ремесло, вечно угрюмый на вид Пробст не обладал ни навыками работы с деревом, ни большими амбициями. В отличие от бесчисленных соотечественников, перебравшихся за океан, – трудолюбивых мечтателей, погнавшихся за американской мечтой, – его единственным стремлением было добыть достаточно денег, чтобы потакать своему буйному желанию выпивать и блудить. Согласно одной из современных версий, он бежал с родины после неудачной попытки ограбления. Пробст, однако, настаивал на том, что у него «не было проблем дома» и он приехал в Америку не для того, чтобы скрыться от закона, а потому, что «думал, что это лучшая страна»[37].
К моменту его прибытия Гражданская война бушевала уже два года. Всего несколькими днями ранее Север потерпел ошеломляющее поражение при Чанселорсвилле (штат Вирджиния), где погибло и было ранено около 17 тысяч солдат армии Союза. (Южане, хотя и одержали победу, также заплатили огромную цену, потеряв более 12 тысяч человек и лишившись своего почитаемого генерала Томаса «Стоунуолла» Джексона, который, получив тяжелое ранение, умер через неделю[38].)
Остро нуждаясь в новых солдатах, армия Союза организовала вербовочный пункт прямо у депо Касл-Гарден, чтобы заманить трудоспособных иммигрантов мужского пола в армию обещанием вознаграждения в 300 долларов[39]. «Стоит только ступить на землю, – писал один из новоприбывших, – как на тебя со всех сторон набрасываются вербовщики»[40]. Через два часа после прибытия Антон Пробст – предварительно подкрепившись несколькими пинтами пива в ближайшей таверне – записался в Тринадцатый Нью-Йоркский кавалерийский полк. В четверг, 18 июня, он был зачислен рядовым в роту С[41].
В следующий вторник, 23 июня, полк был перевезен на пароходе и поезде в Меридиан-Хилл – военный лагерь, расположенный в полутора милях к северу от Белого дома. Поместье площадью 110 акров, первоначально принадлежавшее герою войны 1812 года, было захвачено армией, чтобы стать одновременно базой для солдат, защищающих столицу страны, и перевалочным пунктом для войск, собирающихся отправиться на войну[42]. Менее чем через месяц, 15 июля, полк вернулся в Нью-Йорк, чтобы помочь подавить пятидневную вспышку насилия, получившую название «Бунт призывников». Однако к тому времени Антон Пробст уже не носил форму, найдя для себя более прибыльное и менее опасное занятие.
Уже через месяц после обстрела форта Самтер федеральное правительство начало предлагать каждому новобранцу вознаграждение в размере 100 долларов за три года службы, и к 1863 году эта сумма увеличилась втрое. Определенному типу подлецов – ярким примером которых был Антон Пробст, – движимых «гнусной выгодой», эта система предоставляла прекрасную возможность набить карманы. Записавшись добровольцем в одном городе и прикарманив обещанное вознаграждение, они дезертировали и переезжали в другое место, где процесс повторялся. Целеустремленный негодяй мог сколотить на этом деле небольшое состояние. Один из таких мерзавцев, по слухам, записывался и дезертировал 32 раза, собрав в общей сложности почти 20 тысяч долларов[43].
Пробст не прослужил в армии и двух недель, дезертировав 1 июля. Вернувшись в Нью-Йорк, он поселился в захудалой гостинице в районе Бауэри. Ему не понадобилось много времени, чтобы просадить все полученные деньги в борделях и кабаках. Оставшись без средств и не желая зарабатывать на жизнь честным трудом, он еще два раза провернул ту же аферу, записавшись в полки в Нью-Йорке и Пенсильвании и тут же дезертировав из них. В четвертый и последний раз он был призван в Пятый Пенсильванский кавалерийский полк осенью 1864 года.
К тому времени подобный вид заработка стал крайне рискованным занятием, так как армия начала казнить самых отъявленных рецидивистов. Возможно, по этой причине Пробст прибег к еще одной уловке, чтобы избежать участия в боевых действиях: он «случайно» отстрелил себе большой палец правой руки во время караула. Как в итоге оказалось, это было лишним: всего через несколько месяцев, весной 1865 года, война закончилась капитуляцией Роберта Э. Ли в Аппоматтоксе[44].
После демобилизации в мае Пробст провел несколько недель в Филадельфии, где просаживал полученные за службу деньги на «пиво и женщин», как он сам впоследствии выразился. Съездив ненадолго в Нью-Йорк, он вернулся в Филадельфию и на некоторое время поселился в таверне на Фронт-стрит, принадлежавшей человеку по имени Кристиан Мор. Когда у него закончились последние деньги, Пробст отправился на поиски работы. Он бродил по долинам Южной Филадельфии, пока судьба не привела его на ферму семьи по фамилии Диринг[45].
“Castle Garden”; Svejda, Castle Garden, 35.
Anbinder, City of Dreams, 146-47.
“Marine Intelligence.”
Anon., Life, Confession, Crimes, 37–43; Mann, Official Report, 102.
Krick, “The Smoothbore Volley,” 1-41.
Svejda, Castle Garden, 68–70.
Heidler and Heidler, Encyclopedia of the American Civil War, 103.
M. T. Smith, Enemy Within, 149-50; Mann, Official Report, 76, 102; “Great Tragedy,” PI. В различных источниках фамилия указывается как «Деринги», однако правильно «Диринги».
New York Civil War Muster Roll Abstracts.
McKevitt, Meridian Hill, 37–38.
Geary, We Need Men, 12–13; Heidler and Heidler, Encyclopedia of the American Civil War, 257; M. T. Smith, Enemy Within, 133, 137-41.
New York Civil War Muster Roll Abstracts; Smith, Enemy Within, 149-50; Mann, Official Report, 102; “Great Tragedy,” PI.
3
На самой южной окраине Филадельфии находился участок низменной местности, известный в народе как Нек. Городские жители, никогда не бывавшие в этих местах, обычно считали их едва пригодными для жизни болотами. Конечно, некоторые его части, как отметил один местный историк, представляли собой не более чем «камышовые болота… населенные главным образом комарами». Большая же часть этой долины тем временем выглядела совершенно иначе. Один из частых посетителей восхищался ее пасторальным очарованием: «К югу вся земля, лежащая между реками [Делавер и Шуилкилл], представляет собой один большой луг, в основном отданный под молочные фермы, а кое-где и под овощеводческие фермы. Это пространство усеяно домами, амбарами и благородными деревьями, и на многие мили пересечено извилистыми ручьями, которые, разливаясь вместе с приливом, порождают богатейшую растительность… Вряд ли мы когда-либо видели более красивое место… Много раз, взяв ружье, мы отправлялись на экскурсию по Неку в поисках камышовых птиц, ржанок, бекасов и уток и каждый раз наслаждались ее пейзажами и гостеприимством местных жителей».
Очарованный атмосферой «мирного счастья», этот писатель находил почти непостижимым, что весной 1866 года Нек станет местом невыразимого ужаса[46].
Среди более чем миллиона мужчин, женщин и детей, бежавших из Ирландии в Соединенные Штаты в годы Великого голода, был молодой крепкий фермер по имени Кристофер Диринг. Он родился в 1828 году в деревне Уск, графство Килдэр, и в 21 год прибыл в Мэриленд из Дублина, где провел несколько лет, прежде чем отправиться в Филадельфию. В 1855 году он женился на женщине по имени Джулия Даффи, на семь лет старше его, которая выросла в городке неподалеку от родной деревни Кристофера и чья семья состояла в дальнем родстве с Дирингами. Год спустя супруги вместе с первым из пяти детей – младенцем Уильямом – переехали в Нек, поселившись на ферме, принадлежавшей торговцу Теодору Митчеллу, который финансировал скотоводческий бизнес Кристофера в обмен на половину прибыли[47]. Ферма состояла из «удобного старомодного двухэтажного каркасного дома», амбара и конюшни[48].
Около восьми часов утра поздней осенью 1865 года – точная дата неизвестна – Антон Пробст впервые прибыл на ферму Дирингов. Поднявшись на крыльцо дома, он стучал в дверь, пока не появилась женщина средних лет – Джулия Диринг, которая была занята домашними делами. В угрюмом взгляде Пробста с его свиными глазками было что-то такое, что сразу же вызвало у нее отвращение. Тем не менее, когда он с сильным немецким акцентом спросил, есть ли у нее работа, она сказала ему, что ее муж действительно ищет наемного работника. Мистер Диринг, однако, был в отъезде, и должен был вернуться лишь вечером. Пробст пробурчал, что зайдет позже. Когда он вернулся около половины пятого, Кристофер Диринг был на месте и согласился взять Пробста на работу за 15 долларов в месяц и оплату питания.
Он продержался всего три недели. Почему его работа закончилась так внезапно, неясно. Сам Пробст, который никогда не делал больше того, что от него требовалось, утверждал, что уволился, после того как Диринг отправил его на работу в «дождливый, очень непростой день… Я не хотел работать в поле в этот дождливый день». По другим сведениям, Диринг уволил его по настоянию жены, которая питала к наемному работнику такую неприязнь, что «вздрагивала» от беспокойства всякий раз, когда оказывалась с ним наедине[49].
Тем не менее даже за столь короткое время Пробст успел заметить нечто странное. «В то время, когда я был там, – говорил он, – я видел, как он пересчитывал большую сумму денег». Действительно, у Диринга часто оказывались значительные суммы наличных, до нескольких тысяч долларов за раз: авансы от его делового партнера на покупку скота или выручка от недавней продажи[50].
Вернувшись к бродяжничеству, Пробст в течение следующих нескольких месяцев скитался по Средней Атлантике, зарабатывая на жизнь: собирал персики в Мэриленде, чинил дороги в Нью-Джерси, работал на сахарном заводе в Филадельфии. Все свободные деньги, которые у него появлялись, он тут же тратил на свои обычные постыдные занятия. В начале января, оставшись без гроша в кармане и заболев, он укрылся в филадельфийской богадельне, где провел следующие несколько недель, и, когда уже не был прикован к постели, работал на кухне. К тому времени, когда он полностью встал на ноги, он уже принял решение. Он отправился пешком в сторону Нека и вечером 2 февраля 1866 года прибыл к Кристоферу Дирингу.
В своей потрепанной одежде и разбитых ботинках Пробст, утверждавший, что проделал весь путь из Нью-Йорка пешком, выглядел довольно жалко. Он стал умолять Диринга взять его назад на работу. «У меня нет ни работы, ни денег», – сказал он. Диринг согласился дать молодому человеку еще один шанс, хотя и предложил меньшую зарплату – 10 долларов в месяц. Разумеется, он не мог знать истинную причину возвращения Пробста. Как позже признался Пробст, он «решил заполучить часть денег [Диринга]».
4
Около восьми часов дождливым субботним утром 7 апреля Кристофер Диринг сел на свою повозку и, как делал это каждую неделю, отправился в город, до которого было три мили, оставив дома жену, четверых детей и двух работников: Антона Пробста и 17-летнего фермера по имени Корнелиус Кэри, которые делили не только комнату, но и кровать в фермерском доме[51]. Отсутствовал только один член семьи: его 10-летний сын Вилли, который гостил у своего деда по материнской линии, Уильяма Даффи, в Шуилкилле.
Обычно Диринг уезжал на несколько часов позже, однако в то утро ему пришлось приехать в город рано утром, чтобы забрать родственницу, 25-летнюю Элизабет Долан[52]. Мисс Долан, частая гостья на ферме Дирингов, села на семичасовой пароход в Берлингтоне, штат Нью-Джерси, где жила со своей матерью, и должна была прибыть в девять. Как позже подтвердит ее мать, молодая женщина была одета в «меха и черное пальто», с золотой цепочкой на шее и черным саквояжем в руках, в котором, помимо личных вещей, лежал бумажник с 120 долларами[53].
Прибыв в город около 8:30, Диринг остановился, чтобы купить, как обычно, шесть фунтов мяса у миссис Джейн Гринвелл, которая держала прилавок на рынке на углу Тринадцатой и Южной улиц. В обычном случае Диринг потратил бы несколько минут на беседу с миссис Гринвелл, однако в этот раз, сверившись с карманными часами, он объяснил, что «торопится, так как едет к мистеру Митчеллу, а затем к причалу, чтобы встретить родственницу». После этого он погрузил покупки в свою повозку и уехал[54].
Через несколько минут Диринг прибыл в дом Митчелла на Арч-стрит. Сообщив о недавней продаже двух голов скота, Диринг, как позже вспоминал Митчелл, «заметил, что должен встретить женщину на причале. Когда он упомянул об этом, я сказал, что ему стоит поторопиться, так как было уже 8:45». Перед тем как уйти, Диринг, у которого осталось мало денег, после того как он передал долю от продажи скота своему деловому партнеру, занял у Митчелла 10 долларов. Затем он попрощался с ним и «поспешил» на пароходную пристань[55].
К тому времени, как он прибыл, пароход уже причалил и высадил своих пассажиров. Мисс Долан нигде не было видно. Проезжая назад по Второй улице, Диринг заметил знакомую миссис Маргарет Уилсон, остановил свою повозку у обочины и слез, чтобы поговорить с ней. «Он сказал, что хотел встретиться с мисс Долан, – объясняла позже миссис Уилсон, – но разминулся с ней». Однако во время разговора они «увидели мисс Долан, идущую по Второй улице с черным саквояжем в руках». Быстро сев в свою повозку, Диринг «развернул ее и поехал ей навстречу». Миссис Уилсон наблюдала, как Элизабет Долан забралась в нее и села рядом с Дирингом, который затем уехал в направлении своей фермы. Таким образом, Маргарет Уилсон стала ключевой фигурой в этой истории: она была последним свидетелем, видевшим Кристофера Диринга и его родственницу живыми[56].
Mann, Official Report, 51–52; Alexander, Dearing Tragedy, 33.
Элизабет Долан иногда называют племянницей Кристофера Диринга, а иногда его кузиной. Cf. “Latest Horror!”; Anon., Life, Confession, Crimes, 54.
Mann, Official Report, 15–16; Alexander, Dearing Tragedy, 28.
Mann, Official Report, 47; Alexander, Dearing Tragedy, 31.
Mann, Official Report, 48; Alexander, Dearing Tragedy, 30.
Bankson, “North and South Philadelphia,” 76; Alexander, Dearing Tragedy, 19.
Alexander, Dearing Tragedy, 30, 41–42.
“Philadelphia Butchery.”
Mann, Official, 15; “Great Tragedy!” PET; Anon., Life, Confession, Crimes, 68.
Mann, Official Report, 103, 49.
Там же, 99.
5
Как и другие жители Нека, Диринги жили в относительной изоляции. Одним из их ближайших соседей был Авраам Эверетт, чья ферма находилась почти в четверти мили от дома. Эверетт, любивший быть в курсе всех новостей, подписался на несколько филадельфийских газет.
Каждую субботу после обеда восьмилетний сын Дирингов Джон пешком шел к дому Эверетта и брал у него газеты за предыдущую неделю. Однако в субботу, 7 апреля, мальчик так и не появился. Не появлялся он и в последующие дни. В среду Эверетт был настолько обеспокоен, что по пути в город заехал в дом Дирингов[57]. Когда он подъехал к дому, никого не было видно. Сойдя с лошади, он постучал в дверь, но никто не отозвался.
Зайдя в амбар, он был потрясен, обнаружив, что лошади Диринга «изрядно проголодались» и «почти умирали от жажды». Сразу же схватив ведро, он поспешил к канаве, наполненной водой, и позаботился о лошадях. «Я дал одной пять ведер воды, другой – четыре ведра, – свидетельствовал он позже. – Затем я налил воды в корыто и еще одна лошадь выпила все до дна. Коня я вывел во двор, и он пил, я полагаю, целых пятнадцать минут из канавы». Затем Эверетт выпустил взрослых лошадей на луг покормиться и принес охапку сена голодному жеребенку, привязанному в конюшне[58].
Затем он вернулся в дом, взобрался на крыльцо и заглянул в окно. Он был поражен, увидев, что, по его словам, «внутри все было вверх дном. Дом выглядел так, будто кто-то его обчистил».
Распахнув окно, он забрался внутрь и направился наверх, где обнаружил комнаты в том же состоянии дикого беспорядка: «все кровати перевернуты, одежда разбросана, ящики стола разворочены»[59].
Спустившись вниз, он направился к дому ближайшего соседа, Роберта Уайлса. Заметив на лугу фермера Уайлса Джона Гулда, Эверетт окликнул юношу и поспешил назад в дом Дирингов, где Гулд обнаружил «вещи… все вверх дном»[60].
Заглянув в амбар, мужчины не «увидели ничего примечательного». Растерянные, они разошлись по домам. Через несколько часов Гулд вернулся к амбару вместе со своим работодателем, Робертом Уайлсом, который только что приехал с рынка. На этот раз молодой фермер заметил то, на что раньше не обратил внимания. Из кучи сена торчал предмет, который Гулд поначалу принял за чулок. Когда же он нагнулся, чтобы поднять его, то, «к своему изумлению и ужасу», обнаружил, что «это была человеческая нога». Позвав соседей, Уайлс оседлал лошадь и поскакал в ближайший полицейский участок[61].
Вскоре на место прибыли несколько полицейских во главе с главным детективом по имени Бенджамин Франклин. Сняв сено с торчащей конечности, Франклин и его коллеги сделали ужасающее открытие. «Там лежал человек, в котором узнали мистера Диринга, – сообщил один служащий. – Он лежал на полу поперек амбара. Он был одет в темно-серую одежду – ту самую, в которой его видели в последний день его жизни. Его голова была раздроблена на части, а горло перерезано, нет, перерублено, от уха до уха. Рядом с ним лежала незнакомая соседям молодая женщина, по внешнему виду которой было видно, что ее постигла та же участь. На ее голове и горле виднелись те же раны, что и на мужчине, рядом с которым она лежала».
Их ожидало еще одно, даже более жуткое, открытие. Неподалеку от места, где лежали два изувеченных трупа, находился ящик для хранения кукурузы шириной около пяти футов и длиной восемь футов, наполовину заполненный сеном. Убрав сено, Франклин и его сотрудники увидели ужасающее зрелище. Там лежало тело Джулии Диринг, ее череп был пробит[62], а горло перерезано до шейной кости. Вокруг нее и на ней лежали четверо ее малышей, каждый из которых был «с такими же страшными ранами на голове и такими же смертельными ранами на горле… Младенец, мертвый, лежал на груди матери, как часто делал это при жизни, – от такого зрелища заплачут даже самые сильные мужчины»[63]. По запаху разложения этой «искореженной человеческой массы» было очевидно, что побоище произошло несколько дней назад[64].
Кроме 10-летнего Вилли, которому удалось спастись только благодаря тому, что он по счастливой случайности остался с дедом, вся семья была уничтожена. Никто не мог припомнить преступления подобного масштаба. По мнению одного из наблюдателей, это было «самое ужасное убийство или серия убийств… которые когда-либо были совершены в Соединенных Штатах»[65].
Обыскав все помещения, полиция быстро нашла орудия убийства: окровавленный молоток, брошенный в сено у входа в амбар; небольшой топор, также залитый кровью, лежавший в канаве недалеко от дома; и полноразмерный топор с кровью на лезвии, найденный в амбаре за домом[66]. В повозке Кристофера Диринга они также обнаружили несколько фунтов протухшей говядины – еще одно доказательство того, что резня произошла в предыдущую субботу, когда, как быстро установили следователи, Диринг купил мясо у Джейн Гринвелл[67].
Тем же вечером газеты опубликовали объявление по указанию мэра Мортона М. Макмайкла:
«ОБЪЯВЛЯЕТСЯ
НАГРАДА В ТЫСЯЧУ ДОЛЛАРОВ!
Поскольку семья Кристофера Диринга, состоящая из него самого, жены, двоюродной сестры и четырех детей, была убита при ужасающих жестоких обстоятельствах в Первом округе этого города, я предлагаю вознаграждение в размере ОДНОЙ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ за информацию, которая поможет обнаружить и предать суду преступника или преступников, совершивших это ужасное злодеяние»[68].
Mann, Official Report, 16.
Там же, 39–40.
Там же, 40.
Там же, 23.
Там же, 16, 23, and 26.
Обычно подобные травмы на телах жертв говорят о крайней жестокости преступника. Даже без учета того, что он убил нескольких детей, включая младенца, характер ран свидетельствует о том, что преступник испытывал мощные негативные эмоции по отношению к жертвам. Либо он сам человек не вполне здоровый психически, и убийство для него в том числе является способом разрядки. Иногда при подобных преступлениях человеком сначала руководит один мотив – жажда наживы, но в процессе убийств нескольких людей он может начать испытывать облегчение и даже радость. Таким образом и формируется связь «убийство = удовольствие». – Прим. Алёны Ленковской.
“Latest Horror!”
Anon., Life, Confession, Crimes, 50.
Там же, 16; см. также “Latest Horror!”
Anon., Life, Confession, Crimes, 47, 50; “Latest Horror!”; “Tragedy at Philadelphia,” 2.
“Horror!”
Там же, 17, 31, 46; Anon., Life, Confession, Crimes, 46.
6
Незадолго до того, как Макмайкл объявил вознаграждение, семь зарезанных тел были доставлены в гробовую контору Саймона Гартланда на Тринадцатой улице. Артериальное бальзамирование тогда только появилось [оно получило широкое распространение лишь во время Гражданской войны как эффективный способ сохранения трупов погибших солдат во время их транспортировки на родину], поэтому тела семи убитых членов семьи Диринг просто обмыли, положили в простые гробы и обложили льдом[69].
Их временно вынули из «холодильных камер» через несколько часов, когда прибыл доктор Э. Б. Шэпли для проведения вскрытия. Согласно его выводам, левая сторона черепа Кристофера Диринга «была разбита на мелкие кусочки ударом тупого предмета». Удары острым «рубящим инструментом» – почти наверняка топором – повредили «трахею, пищевод, яремную вену, сонную артерию, а также второй и третий шейные позвонки».
У Элизабет Долан на горле были почти такие же раны: рана «длиной четыре дюйма и глубиной три дюйма, разделяющая кровеносные сосуды, трахею и пищевод и проходящая через… третий и четвертый позвонки». Хотя ее череп не был проломлен, ее тоже дважды ударили тупым предметом: один раз над левым ухом, другой – в «выступающую часть лба» над левым глазом.
Передняя часть черепа Джулии Диринг была проломлена «по меньшей мере двумя ударами тупым предметом». Два яростных удара острым топором перебили ей «трахею, пищевод и кровеносные сосуды шеи» и раздробили третий шейный позвонок.
Особенно жуткими были травмы, нанесенные восьмилетнему Джону Дирингу. «Передняя и верхняя части его головы, – написал Шэпли, – были буквально размозжены многократными ударами… мозг вытекал наружу». Голова была почти отделена от тела, а горло перерублено. Оставалось всего около дюйма кожи». Череп его шестилетнего брата Томаса также был «сильно раздроблен», а голова «почти отрезана от тела» ударами «острого режущего инструмента».
Характер ран, обнаруженных на четырехлетней Энни, говорил о том, что она отчаянно сопротивлялась. Пытаясь «отразить страшные удары топора», она подняла правую руку, однако «ее пальцы были разрублены и сломаны». Тело было изрублено, череп раздроблен, а шея рассечена». Кости передней и верхней частей головы» ее двухлетней сестры Эммы были «разбиты на мелкие кусочки тупым предметом; самая страшная рана была над левым глазом… Голова была почти отделена от тела»[70].
Еще до того, как Шэпли закончил работу, у здания собралась «большая толпа», жаждущая взглянуть на жертв. Поскольку офицеры, выставленные у входа, сдерживали их, «многие выразили готовность подвергнуть пыткам виновника преступления, если им удастся его задержать. Другие выступали за то, чтобы устроить над ним самосуд, а некоторые даже заметили, что в случае поимки его следует поместить в железную клетку, развести под ней костер и подвергнуть мучительной казни. Повешение казалось для него слишком снисходительным наказанием»[71].
7
Несмотря на относительную труднодоступность фермы Диринга, расположенной «на самой окраине города, более чем в миле от конечной станции городской железной дороги», она сразу же привлекла толпы людей с нездоровым любопытством[72]. Один из них, разгуливая по окрестности, заметил нечто странное: мужскую рубашку и пару кальсон, лежавших рядом с большим стогом сена примерно в трехстах ярдах от амбара. Он сообщил об этом офицеру полиции по имени Доусон Митчелл, который пошел туда разобраться. Обойдя стог, Доусон заметил выемку в соломе. Он просунул руку и сразу же нащупал человеческое тело. Схватив его за руку, он вытащил его наружу. Это были сильно разложившиеся останки молодого человека. Его голова была «разбита на части, а горло перерезано от уха до уха»[73]. Пропавший фермер Дирингов, Корнелиус Кэри, был теперь найден.
Едва оправившись от шока, вызванного убийством в Джермантауне, филадельфийцы столкнулись с преступлением такого беспрецедентного масштаба – массовым убийством восьми невинных жертв, – что для его описания была придумана новая фраза: «Великое восьмикратное убийство»[74].
Не доставало лишь одного обитателя фермы: второго наемного работника Дирингов. Подозрение сразу же пало на него как на «человека… который, предположительно
