Светлана Сервилина

Пропавшая пастораль

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Николай Красненко

© Светлана Сервилина, 2018

© Николай Красненко, дизайн обложки, 2018

Журналистка Юлия Симонова в отчаянии: она влюбилась в сотрудника, да ещё и женатого. А как же Андрей? Чтобы не заниматься самобичеванием, она с головой уходит в расследование жестокого убийства молодой женщины. В областной картинной галерее обнаружена пропажа полотна всемирно известного художника. Неожиданно события переплетаются необыкновенным образом.

И при чем здесь теоретик космонавтики Константин Циолковский?

16+

ISBN 978-5-4490-1235-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Пропавшая пастораль
2. 1995 год.
3. 1. Картина маслом
4. 2. Городской пейзаж с зелёными лягушками
5. 3. Сюжетная картина с хохломой
6. 4. Портреты в унылом интерьере
7. 5. Эскиз известной пасторали
8. 6. Обнажённая натура (НЮ)
9. 7. Неожиданный мазок кистью
10. 8. Портретная галерея
11. 9. Акварель с дождём
12. 10. Дыхание Мельпомены
13. 11. Эмоциональный реализм
14. 12. Иносказание или аллегорический жанр
15. 13. Охотничьи трофеи
16. 14. Эффект обмана зрения или волк в овечьей шкуре
17. 15. Многофигурная композиция «под занавес»
18. 16. Пропавшая пастораль
19. Эпилог

Посвящаю моему мужу Николаю

1995 год.

Слабый свет фонарика осветил картину. Луч бегло скользнул по холсту и на мгновенье застыл на лице молоденькой девушки. Склоненная головка со светлыми косичками, алые губы с легкой улыбкой. Рядом с пастушкой сидит мохнатый рыжий пес и зорко поглядывает на белых козочек, щиплющих зеленую траву… Раздался слабый щелчок, и фонарик потух. Рука в перчатке потянулась к массивной рамке и ловко сняла ее со стены.

1. Картина маслом

Октябрь 2003 год.

Воскресная съемка в городском центре молодежи закончилась раньше намеченного времени, и сразу после работы журналистка Юлия Симонова направилась в гости к родителям. Домой идти совсем не хотелось. Она чувствовала, что их отношения с Андреем заметно испортились. А, может быть, ей просто так казалось. Майор уголовного розыска Осипов по-прежнему был к ней внимателен и ласков, но в ней самой что-то оборвалось. В последние пару месяцев он часто бывал в служебных командировках, а редкие романтические вечера со свечами превратились в обыкновенное поедание ужина. Юля позвонила, нажав на кнопку звонка, и через несколько секунд услышала родной голос с хрипотцой:

— Кто?

— Конь в пальто! — ответила она, неожиданно вспомнив их давнишний шуточный пароль.

Дверь распахнулась и Людмила Алексеевна, оглядев дочь, с иронией произнесла:

— Пальто — отличное!

— А конь? — засмеялась Юля.

По коридору зашлепали босые ноги.

— Мамуся, привет! — Марта обхватила гостью руками. — А мы с бабулей уроки делаем, — сообщила она.

— Давайте устроим переменку в ваших занятиях? — предложила Юлия, посмотрев на маму и дочь.

Марта улыбнулась, а Людмила, обняв двух своих самых близких девочек, кивнула в сторону кухни:

— Будем ужинать!

Юля заглянула в комнату отца и поинтересовалась его здоровьем. Тот, на секунду оторвавшись от телевизора, ответил:

— Нормально.

— Мама, почему отец со мной не разговаривает? — спросила она, усаживаясь за кухонный стол.

— Не обращай внимания, он сегодня не в духе, — махнула она рукой, — час назад приходила медсестра из поликлиники и неудачно сделала ему укол, нечаянно проколов вену. Вот он и злится на весь мир.

— Понятно, — вздохнула Юлия.

— Мамуля, ты будешь «Птичье молоко»? — Марта достала из холодильника коробку с тортом.

— Пусть сначала плов поест, — ответила Людмила Алексеевна своей внучке и поставила тарелку перед дочерью, — а мы составим компанию!

После ужина Юля залезла в свой письменный стол, в нижнем ящике которого еще хранились ее школьные принадлежности. Все остальные полки были заняты учебниками и тетрадями Марты.

— Мам, а где мои конспекты из художественной школы? — спросила она у Людмилы Алексеевны.

— Я их упаковала и убрала на антресоли, чтобы не мешались, — мама кивнула наверх, — хочешь порыться?

— У меня завтра съемка в областной картинной галерее. А я помню, что мы по истории искусств разбирали самые известные полотна, собранные там. Хочу освежить знания.

— Ну тогда бери стул и ищи.

Не прошло и пяти минут, как Юля, достав сверху пару коробок, обложилась старыми конспектами прямо на полу.

— Мамочка, это ты рисовала? — разворачивая свёрнутые листы ватмана, спросила девочка.

— Я, — улыбнулась журналистка, — даже не думала, что мои «художества» сохранились. Столько лет прошло!

— Мать всё бережет, — усмехнулась Людмила Алексеевна.

— Очень красиво! — проговорила Марта, разглядывая натюрморт с большими красными яблоками и керамической вазой, из которой трогательно торчали искусственные веточки гортензии.

— Вот, — обрадовалась Юлия, листая потрепанную общую тетрадь, — лекция о наиболее известных полотнах нашей картинной галереи! Я даже помню, что это нам рассказывала Лилия Борисовна Галицкая, — она посмотрела на свою мать и улыбнулась, — мы все ее так любили.

— Я помню твои восторженные отзывы о ней, — кивнула Людмила Алексеевна, — по-моему, ты никогда её занятия не пропускала!

— Точно! — согласилась журналистка. — Она преподавала в нашей группе живопись и историю искусств. Я заберу конспекты с собой, можно?

— Ну, что ты спрашиваешь? Это же твои записи, — женщина погладила взрослую дочь по голове, — ты такая же увлеченная, как и я.

На первом этаже областной картинной галереи стояли две журналистки. Юля знала их: одна была с радио, другая — из газеты. Она поздоровалась с коллегами и спросила:

— А где братья-телевизионщики?

— Да нет никого кроме нас, — уныло ответила «радистка», — событие так себе: приехала какая-то московская комиссия из Минкульта и для «галочки» посетит несколько местных культурных очагов. Что тут освещать?

— Да, статейка будет скучноватой, — согласилась корреспондентка из газеты и пожала плечами.

— Ну и ладно, — ответила Симонова и поспешила к входу.

Там появился оператор Николаев, нагруженный оборудованием для съемки. Юля ловко поддержала массивную дверь, чтобы он прошёл.

— Я подумал, ты про меня забыла, — буркнул он.

Пока Виктор закреплял камеру на штативе, к журналистам подошла директор картинной галереи Екатерина Дмитриевна Яровая.

— Всё, девочки, приготовьтесь. Только что звонили из Департамента, — она улыбнулась представителям прессы, — скоро гости будут здесь. Пойдемте на второй этаж, там у нас выставлены самые известные полотна.

И уверенно пошла вверх по широкой лестнице с витиеватыми коваными балясинами. Юля невольно залюбовалась директрисой. Именно такой, считала она, должна быть руководитель любой структуры: ухоженной, интеллигентной, со вкусом одетой и умеющей вести разговор. Ей уже не раз приходилось брать интервью у Яровой, и та всегда говорила по делу, красноречиво и с неизменной улыбкой.

Через несколько минут послышались шаги, и появилась высокопоставленная делегация: две женщины и мужчина. Двоих из них Юля знала. Антон Эдуардович Тельманов занимал должность исполняющего обязанности директора Департамента культуры области. Он носил бородку клинышком и неизменную «бабочку» на шее, по-видимому, претендуя на классический образ дирижёра. Рядом семенила его помощница по связям с общественностью — неунывающая Лена Пучкова. Несмотря на возраст, приближающийся к «ягодному», она всегда носила короткую юбку, и предпочитала красить свои пухлые губы в апельсиновый цвет. Женщина, шагающая уверенной походкой по другую руку Антона Эдуардовича, являлась яркой противоположностью Пучковой. По её внешности можно было без труда определить, что она — из московской комиссии. Только проверяющая региональных коллег могла иметь вид прокурора и величественную прическу из некрашеных волос с благородной проседью. Макияж столичной гостьи был безупречен так же, как и элегантный костюм, идеально сидящий на стройной фигуре. Директор картинной галереи Яровая начала приветственную речь с благодарности местному руководству за помощь в организации экспозиции, а потом поведала о бесценной сокровищнице культурного наследия, выставленного в залах. Она изящно взмахивала кистью руки то в сторону одной картины, то другой, рассказывая о местных художественных достопримечательностях. Тетка из министерства молча слушала, сдвинув брови, потом резко подошла ближе к одной из картин и наклонилась, поправив на переносице очки.

— А почему у вас тут копия висит? — строго спросила она, оглянувшись на директора.

— Ну что вы, Светлана Юрьевна! — та суетливо подскочила к солидной гостье. — У нас в галерее только подлинники!

— Вот эта «Юная пастушка» Огюста Лепажа, по вашему мнению, подлинник? — элегантная дама медленно выпрямилась, метнув взгляд на Екатерину Дмитриевну.

— Конечно, — растерянно проговорила директор.

— Это подделка, снимите её и немедленно отправьте на экспертизу! — тоном, не терпящим возражений, произнесла та.

— Подделка? — почти по слогам пролепетала Лена Пучкова.

— Видите ли, господа, в свое время я писала диссертацию по французской классической живописи девятнадцатого века, — голос высокопоставленной гостьи был холодно вежливым, — и именно полотнам Огюста Лепажа уделила особое внимание. Его кисть и стиль я знаю, как свои пять пальцев. На девяносто девять процентов я уверена, что это картина не подлинная.

— Не может быть! — нервно проговорила директор картинной галереи и посмотрела на Тельманова, будто ища поддержки.

— С этим мы обязательно разберемся, — с озадаченным видом пообещал он московской коллеге.

Она благосклонно кивнула, а Тельманов, повернувшись к немногочисленным представителям средств массовой информации, с натянутой улыбкой бодро предложил:

— Друзья, вы можете задать свои вопросы по поводу экспозиции, — будто намекая, что не стоит обращать особое внимание на неловкий момент с возможной подделкой известной картины.

— Простите, пожалуйста, — раздался робкий голос «радистки», протягивающей диктофон столичной гостье, — а как вы в целом оцениваете коллекцию картин нашей галереи?

На заученный вопрос, женщина из министерства дала столь же банальный ответ о бесценных творениях художников с мировым именем, как будто ничего не произошло. Она, как стервятник, смотрела на девицу, у которой слегка дрожала рука с диктофоном.

Газетчица молча что-то аккуратно записывала в блокнот. Симоновой стало как-то неловко за такую скучную пресс-конференцию, и она сделала шаг вперед.

— Насколько мне известно, Огюст Лепаж тщательно и подробно выписывал все детали на своих пасторалях при этом делая мазки слева направо, потому что был левшой, — начала, немного волнуясь, Симонова.

Все резко повернулись к ней.

— На этом полотне именно так они и расположены, — продолжила журналистка и в упор посмотрела на седовласую даму, — вы уверены в том, что картина — не подлинная?

Московская гостья ещё раз бросила взгляд на «Юную пастушку» и, повернувшись к неробкой журналистке, улыбнулась.

— Приятно, когда представители средств массовой информации разбираются в искусстве, — ее голос неожиданно стал необыкновенно мягким.

Антон Эдуардович одобрительно кашлянул.

— И мне бы очень хотелось, чтобы этот шедевр не оказался фальшивкой! — Светлана Юрьевна кивнула Тельманову и продолжила, глядя прямо в объектив камеры. — Дело в том, что, инспектируя региональные музеи изобразительного искусства по всей России, мы уже сталкивались с подобными случаями. К сожалению, предприимчивые люди изымали наиболее ценные картины, подменяя их на копии, — она вздохнула, — в лихие девяностые даже некоторые руководители, нечистые на руку, пользовались своим положением и вступали в соглашения с криминалом. Надеюсь, что в вашем городе, — она нарочито выделила слово «вашем», — дело обстоит не так. Если полотно «Юная пастушка» окажется лишь копией, то я уверена, что от руководства музея незамедлительно поступит заявление о краже и подмене в милицию. И будем надеяться, что подлинник вернут на своё законное место.

— Непременно, — раздался растерянный голос директора галереи.

— А я в свою очередь, — начал строго Тельманов после небольшой паузы и замолчал.

Он дождался, когда журналисты поменяют дислокацию и протянут микрофоны к его лицу, и только потом продолжил:

— Возьму под свой личный контроль этот вопиющий инцидент с подменой, потому что, — он посмотрел на начальственную московскую гостью своим бархатным взглядом, — в профессионализме Светланы Юрьевны я ни на секунду не сомневаюсь.

— А что конкретно вы предпримите в первую очередь? — смело спросила корреспондентка газеты.

— Ну, — Антон Эдуардович изобразил раздумье на своем породистом лице, — сначала, конечно, проведем тщательную экспертизу картины. Как говорится, все сделаем по букве закона. Рад сообщить вам, дорогие коллеги, что у нас есть специалисты, которые скрупулезно выполнят этот процесс. А я со всей ответственностью заявляю…

«Понесло мужика в сторону, — с усмешкой подумала Юля, — много пафоса и ничего конкретного. Научились в советское время по бумажкам речи читать, а теперь надо шевелить мозгами и быстро уметь принимать решения!»

— А когда в последний раз у вас проводилась экспертиза картин? — прервала его представитель министерства.

— Мы сейчас выясним, — он повернулся к директрисе, — Екатерина Дмитриевна, у вас есть данные?

— Да, конечно, — тут же ответила та, — в апреле девяносто пятого года.

— Значит, восемь с половиной лет назад! — Светлана Юрьевна покачала головой. — Период достаточно большой. Сотрудников, по-видимому, за это время поменялось не мало в вашей галерее, — в раздумье закончила она.

— Кадровой текучки у нас нет, — достойно ответила Екатерина Дмитриевна, — возможно, два или три человека уволились за это время.

Возвратившись на телестудию, Юля сразу отправилась к главному редактору.

— Карина Давидовна, что будем делать? Давать скандальный сюжет в новости или подождем до выяснения подлинности пасторали? — спросила она после того, как коротко изложила ход последних событий в картинной галерее.

— Пиши быстро текст! Представляешь, какой рейтинг будет у нашего канала? Ведь мы — единственные, кто обладает эксклюзивными интервью и информацией! Да, это будет бомба!

Юля пожала плечами, а редактор продолжила уже более спокойно:

— Ну, а если окажется, что столичный искусствовед ошиблась, это — не наша печаль!

Вечером, когда Андрей вернулся с работы, Юля с нескрываемым интересом рассказала ему о возможной подмене знаменитого полотна французского художника.

— Представляешь, это одна из самых редких и ценных картин нашей галереи! Как ее могли украсть? Там же на каждом этаже смотрители и милиционеры. Да и копия просто шедевральная! Её делал настоящий профессионал, в этом я не сомневаюсь!

— Юленька, я в искусстве — полный ноль, — ответил Осипов, зевая, — но могу предположить, что подменил картину кто-то из «своих».

— Из своих? — переспросила она.

— Ну, сама подумай, как посетитель пронесет копию в галерею, снимет подлинник и повесит подделку? Это нереально.

— А какое уголовное наказание за это? — после недолгого раздумья спросила журналистка.

— За хищение предметов, представляющих особую художественную или культурную ценность, независимо от способа хищения — лишение свободы сроком от шести до десяти лет с конфискацией имущества, — без запинки отрапортовал Андрей, — статья сто шестьдесят четыре уголовного кодекса Российской Федерации.

— Если на такое преступление пошел кто-то из «своих», как ты считаешь, то ему мало не покажется, — покачала головой Юля.

— Не покажется, — согласился он.

— Зачем же так рисковать? — не унималась она.

— Деньги, очень большие деньги, — он усмехнулся, почесывая подбородок, — в девяностые годы ушлые «новые русские» ещё и не такие махинации проворачивали.

— Расскажи, про какие ты знаешь кражи картин или других культурных ценностей? — попросила она.

— Так на вскидку, — Осипов задумался, — например, в девяносто четвертом из национальной Российской библиотеки пропало девяносто уникальных рукописей. И это не только историческая ценность, их стоимость, между прочим, больше ста миллионов долларов! В этом же году из Эрмитажа была похищена древнеегипетская чаша, которую оценили в пятьсот тысяч американских рублей, — он поднял вверх указательный палец, — а украл её сотрудник музея, кажется, электрик.

— Такая чудовищная экспроприация у государства художественного и исторического национального достояния, — грустно прокомментировала Симонова, — и всё так тихо, мирно…

— Кражи были не только мирные, — Андрей покачал головой, — в девяносто девятом был совершен вооруженный налет на Русский музей в нашей северной столице, в результате чего были похищены картины Василия Перова. А в Академии художеств украли сразу шестнадцать картин известных русских художников. И тоже в девяносто девятом, — добавил он.

— Какая у тебя хорошая память, — с искренним удивлением заметила Юля.

— У нас сегодня в Управлении такая шумиха была по поводу этой картины, что все эти данные не сложно было запомнить, когда тебе их несколько раз сообщали на разных уровнях!

— Так этим делом будет заниматься твой отдел? — обрадовалась журналистка.

— Нет, не мой, — Андрей усмехнулся, — вот если бы там кого-нибудь шлепнули, тогда бы наша группа «подтянулась». Тем не менее мы — одна контора, а кража из областной картинной галереи — дело государственной важности. Хотя, — он махнул рукой, — по-моему, поздно они спохватились.

— Думаешь, это сделали давно?

— Скорее всего, после очередной экспертизы. На планерке сказали, что её проводили весной девяносто пятого года. Но, — он, по своей привычке, опять поднял вверх указательный палец, — это подтверждает мою изначальную гипотезу о том, что подмену произвели работники галереи. Только они знали о прошедшей экспертной оценке.

— Андрюш, а почему ты считаешь, что эту пастораль подменили именно после экспертизы?

— Такие полотна стоят очень дорого, — Осипов сделал паузу и почесал затылок, — поэтому «клиент», заказавший картину, должен был быть уверен, что ему не подсунут копию. Предполагаю, что «местные деятели» заменили шедевр а заодно, вероятно, сделали копию документа экспертной оценки.

— Так, понятно, — Юля опять задумалась, — а почему её не могли украсть год назад, два года назад? А, может, её неделю назад подменили!

— Это маловероятно.

— Почему?

— В девяносто седьмом году областную картинную галерею оборудовали системой видеонаблюдения, — он махнул рукой, — и уже проверили: за это время никаких сбоев там не было.

— Как это «сбоев»?

— Ну сама посуди если намечено ограбление, могут отключить электроэнергию или испортить аппаратуру. Не пойдет же вор снимать картину под видеокамерами? А здесь не просто украли, здесь подменили. Это лучше сделать во время транспортировки, понимаешь?

— Если в зале несколько лет висит фальшивка, — Юля на минуту задумалась, — то настоящая «Пастушка» могла давно покинуть пределы нашего города, правильно?

— Возможно, даже пределы страны, — грустно заключил Андрей, — «за бугром» известные произведения художников девятнадцатого века проще сбыть, да еще и за валюту.

Антон Эдуардович Тельманов, всегда улыбчивый и галантный, войдя в свой кабинет, дал волю чувствам. Он с силой забросил папку с документами, лежавшую на краю стола, в угол. Листы с шуршанием высыпались на пол, создав в помещении хаос. Он встал у окна, нервно пощипывая свою бородку. Ну надо же такому случиться! И откуда взялась эта всезнайка из Москвы? Теперь точно газетной шумихи не избежать. Да что там пресса! Сам губернатор вызвал на ковер! А он так рассчитывал в ближайшее время получить должность директора Департамента культуры. Эти две буковки «и.о», стоящие перед названием его должности, ужасно раздражали.

— Нужно немедленно найти эту исчезнувшую «Юную пастушку» во что бы то ни стало! — свирепо прошипел он, потом с силой нажал кнопку внутренней связи и гневно крикнул:

— Пучкову срочно ко мне!

Елена Васильевна, а в народе «Леночка», через минуту влетела в кабинет, будто преданно ждала под дверью.

— Я думаю, ты понимаешь, что нужно найти подлинник? — он посмотрел на помощницу, сдвинув брови.

Она подобострастно кивнула, а начальник продолжил:

— Тогда мы сможем заменить копию, — он возбужденно постучал пальцами по столу, — перед отправкой в Москву.

— А разве экспертизу будут делать не у нас?

— После такого скандала картину отправят в Третьяковку! Мы, — он вдруг сорвал со своей шеи «бабочку», — потеряли доверие! Ты меня поняла?

— Поняла, — растерянно пролепетала Пучкова.

— Что поняла? — спросил Тельманов, не глядя на неё.

— Найти эту «Пастушку», чтобы экспертиза показала, что полотно написал сам Огюст Лепаж!

— Эх, если бы она нашлась, — исполняющий обязанности директора Департамента культуры мечтательно улыбнулся.

— Представляю, как тогда опозорится наша достопочтенная Светлана Юрьевна и сядет в лужу, — усмехнулась Пучкова, изо всех сил желая угодить начальнику.

— А пока мы в луже, — раздраженно подметил чиновник, доставая из верхнего ящика своего письменного стола курительную трубку, — и, чтобы нам вылезти из нее чистенькими, давай, Елена, срочно дуй в отдел кадров картинной галереи, перепиши всех сотрудников за последние десять лет! И чтоб сегодня список был у меня на столе!

— Антон Эдуардович, а если не найдем картину? Может, ее уже и в городе нет, а? — Пучкова уставилась на начальника.

— Поэтому и надо быстро проверить! А времени у нас, — он автоматически глянул на настенные часы, — очень мало!

— Мчусь! — раболепно ответила Леночка и почти бегом направилась к двери.

— В списке должны быть адреса проживания всех сотрудников и паспортные данные! — крикнул он ей вслед.

Помощница оглянулась и махнула головой.

Когда Антон Эдуардович опять остался один, он медленно раскурил трубку, потом достал из кармана сотовый телефон и задумчиво посмотрел на экран. Тельманов подумал:

«А может стоит позвонить одному старому знакомому и рассказать о том, что случилось сегодня в областной картинной галерее?»

Что сложившаяся ситуация будет тому интересна, Тельманов ни на секунду не сомневался. Или все-таки не спешить и подождать Пучкову с информацией о сотрудниках?

Антон Эдуардович усмехнулся своим мыслям, сделал глубокую затяжку и сунул мобильник в карман.

На следующий день с самого утра небо было затянуто серо-фиолетовыми тучами. Дождь, не переставая, монотонно стучал по асфальту и крышам домов. Прохожие, сутулясь, прятались под зонтами. Они небрежно шлепали по лужам, суетливо обгоняя друг друга. Пасмурная погода будто отражалась на лицах людей: они были унылые и недовольные. Когда Симонова поднялась по ступенькам на студию, то обнаружила, что даже в курилке никого нет. Юля вошла в редакторскую и, поставив раскрытый зонт в угол, направилась к своему рабочему столу.

— Юль, тебе только что звонили из профсоюза, — Лева Рыбин поправил очки на переносице и положил ей на стол сложенный вдвое лист, — вот, я записал для тебя информацию.

— Лева, спасибо! — Симонова благодарно кивнула коллеге и раскрыла листок. — Опять совещание в профкоме, — безрадостно пробурчала она.

— Ты давай не ворчи! — засмеялся Рыбин. — Коллектив поручил тебе такую ответственную работу!

— Кстати, подруга, — раздался голос с соседнего стола, — я собираюсь в наш ведомственный санаторий на Новый год. Выбьешь мне путевочку?

— Пиши заявление, — Юля с улыбкой посмотрела на Настю, — уже пора: остается чуть больше двух месяцев!

— Я-то напишу, — усмехнулась коллега, — а вдруг не дадут?

— Дадут, — уверенно кивнула профорг.

— Слушай, а может вместе рванем?

— Нет, на море надо ехать, чтобы купаться, а не в бассейне барахтаться, — Симонова махнула рукой и задумчиво добавила, — я лучше летом поеду, поплаваю и косточки погрею.

— Ясненько.

— Когда напишешь заявление, положи мне на стол!

На летучке главный редактор самодовольно сообщила, что сюжет Симоновой о подмене картины в областной галерее прошел с успехом и наделал много шума.

— А все потому, — закончила пафосную речь Карина, — что наш канал — самый независимый и демократичный!

— Тоже мне, независимый, — ехидно шепнул Николаев в самое ухо Юле, — попробовала бы она критиковать руководство «Нефтегазмета», который финансирует нашу контору!

— Точно, — подмигнула она в ответ.

— А мне этот материал не понравился, — раздался недовольный голос Ангелины Владимировны.

— Чем? — мельком глянув на «пенсионерку», сквозь зубы процедила главный редактор.

— А почему Симонова в сюжете высказывает свою точку зрения? Она что у нас — искусствовед? На выставке присутствовали более чем авторитетные люди, — пожилая корреспондентка передернула плечами, — она должна была собрать выводы членов художественного совета, а не строить свои дилетантские предположения.

— Разве автор не имеет право высказывать свое собственное мнение о происходящем? — спокойно парировала Юля. — Именно потому, что он — журналист, а не подставка для микрофона.

— Знаешь, что обозначает твоя фамилия? — ни с того, ни с сего Ангелина перешла в яростное наступление и сама тут же ответила на свой вопрос. — «Слушающий». Так вот, помни всегда об этом и слушай умные советы профессионалов! И пореже открывай свой рот! Авось, за умную сойдешь!

Юля не ожидала такого злобного напора со стороны пожилой коллеги. От обиды в ее глазах блеснули слезы.

— Ладно, летучка закончилась. Народ, давайте работать! — Карина Давидовна равнодушно махнула рукой и лениво пошла к себе в кабинет, не встав ни на одну из спорящих сторон.

— Ну, при чем здесь значение фамилии? — пожаловалась Юля, когда вышла в курилку вместе с Николаевым. — Тем более, что она у меня по мужу. Моя девичья фамилия — Краснова!

— Не обращай внимания на Ангелину, — без энтузиазма проговорил Виктор, — у бабы явно гормональный всплеск.

— А я-то тут при чем? — тихо всхлипнула она.

Настроение было испорчено на целый день.

После монтажа своей авторской программы, Симонова отправилась на заседание профкома в Управление связи, к которому относилась телестудия.

2. Городской пейзаж с зелёными лягушками

К своим отнюдь не положительным качествам Юля относила неусидчивость. Поэтому собрания вызывали у нее если не отвращение, то состояние унылой безысходности. Столько времени тратить на болтовню и бесполезное сотрясание воздуха в стремительном двадцать первом веке — это преступление, считала она. Но не прийти на заседание она не могла: слишком много накопилось вопросов перед грядущими новогодними праздниками. Рыбин прав, коллектив оказал ей доверие, и она должна честно выполнять обязанности профорга телестудии.

Возглавлял профсоюзный комитет Управления связи предприятия «Нефтегазмет» Александр Владимирович Величко. Фамилия ему досталась, по-видимому, от высоких предков. Однако, внешность праотцов ему не передалась. Был Александр Владимирович щуплым сорокалетним мужичком, правда с добродушной улыбкой и неизменным желанием «войти в положение». Это он сам так про себя говорил. На любую просьбу сотрудников он, почесывая затылок, вдохновенно произносил:

— Я с удовольствием войду в ваше положение, но…

Далее следовала самая уважительная причина, которую только можно придумать. Зная эту привычку шефа, Юля сразу положила перед ним два заявления от сотрудников телевидения на путевки в санаторий и показала жестом — очень важно! Он улыбнулся и, безнадежно махнув рукой, поставил свою визу и убрал бумаги в папку. Потом громко откашлялся и начал речь, обращаясь сразу ко всем:

— Господа хорошие, остается два с половиной месяца до новогодних праздников, а у нас столько мероприятий! Поэтому, давайте распределим обязанности между членами профкома и — за дело. Времени для разговоров у нас уже нет!

«Начал активно», — с иронией подумала Юля.

— Наш комитет насчитывает всего шесть человек, — продолжил Величко, — давайте выбирать, кому какое мероприятие по плечу!

— Давайте! — усмехнулась Ксения Романовна Фролова из технического отдела, сидящая рядом с Юлей.

— Итак, пункт первый, — Александр Владимирович посмотрел в свою шпаргалку, — концерт художественной самодеятельности. Кто у нас его курирует?

— Ну, я. Кто же ещё? — пожала плечами объемная дама из бухгалтерии. — Как обычно.

— Замечательно! — председатель поставил галочку в своем списке. — Далее, закупка и фасовка новогодних подарков для детей сотрудников, — он медленно оглядел собравшихся.

— Я, — поднял руку долговязый мастер электромеханического цеха, — уже со складом договорились.

— Отлично! — Величко заулыбался и снова уткнулся в свой листок. — Выставка работ изобразительного искусства коллектива предприятия «Нефтегазмет», — продолжил он, переводя взгляд с одного члена комитета на другого.

Никто не выразил желание заняться всеобщим вовлечением работников нефтегазового комплекса в процесс рисования.

— Так выставкой в прошлом году занималась Козлова, — подала голос помощница председателя профкома.

— Она в декретном отпуске, — развел руки Величко и после недолгой паузы обратился к журналистке, — Юлия Сергеевна, вы у нас первый год в профкомитете. Может, попробуете себя в организации экспозиции?

— Я? — Симонова даже привстала. — Дело в том, что я этим никогда не занималась. В смысле организацией. Нарисовать я, конечно, могу, но нужно найти самодеятельных художников во всех подразделениях нашего управления. А как это сделать?

— Так вы рисуете? — искренне удивился председатель.

— Немного, — она смущенно улыбнулась, — училась когда-то в художественной школе.

— Да вас, моя милая, нам сам бог послал! — обрадовался тот и уверенно поставил «галочку» рядом с фамилией журналистки в списке ответственных за предновогодние мероприятия.

После собрания Ксения Романовна по-дружески обняла Юлю за плечи и ободряюще шепнула:

— Не дрейфь, я тебе передам все наработки Валентины Козловой, которая занималась выставкой в прошлом году. Там списки наших художников-самородков и жюри. Напишешь объявления и развесишь во всех подразделениях! Ничего страшного!

— Спасибо! — благодарно кивнула журналистка, накидывая куртку.

— И сама обязательно принеси свои работы, — улыбнулась коллега, — уверена, они у тебя — классные!

— Да, я давно не рисовала.

— Кажется, художники не говорят «рисовала». Они пишут! — засмеялась добродушная Ксения.

— Художники пишут, а я — рисую, — хмыкнула Юля, — кстати, у меня даже холста нет, — разочарованно добавила она.

— Холста? — собеседница покачала головой. — С этим я тебе, пожалуй, тоже помогу! Мы год назад купили квартиру, а на антресолях я нашла несколько подрамников с холстами. Остались от бывших хозяев. Не выбросила, подумала: вдруг пригодятся!

— Это было бы очень кстати, — обрадовалась Симонова.

— Заходи как-нибудь после работы, — она подала свою визитку, — передам из рук в руки. Твори на здоровье!

По дороге домой деятельная Юлия стала обдумывать: кто, кроме нее, из студийного коллектива может принять участие в выставке. Главный режиссер Никита Важнов как-то приносил свои рисунки гуашью. Парня обязательно надо привлечь, решила она, вспомнив его отличные работы. Стоп! От мысли о Викторе она даже вздрогнула. А не она ли восхищалась его живописью в июне, когда приходила к нему домой. Она тут же вспомнила, что у него на торцовой стене висели два морских пейзажа и одна пастораль. Там, кажется, был изображен мальчик-пастушок. И Виктор, со свойственной ему иронией, сказал, что он всего лишь копиист. Юлю обдало жаром, когда она задала сама себе волнующий вопрос:

— Мог ли ее друг и коллега написать копию картины Огюста Лепажа «Юная пастушка»?

И мысленно ответила:

— Мог.

Опять полил октябрьский дождь, а холодный ветер подхватил ее и понес, обдувая бока, развивая волосы и усугубляя и без того скверное настроение. Дома она выпила горячий чай с парочкой бутербродов и, накрывшись теплым пледом, устроилась на диване.

Юля проснулась от еле слышного поскрипывания полов. Она открыла глаза и в сумраке комнаты увидела склоненного над собой мужчину.

— Я тебя разбудил? — спросил Андрей шепотом.

— Да, — она сонно потянулась и тихо проговорила, — не дождалась тебя и задремала. А который час?

— Около десяти, — Осипов присел на край разложенного дивана.

— Ты, наверное, голодный, — она уже совсем проснулась и привстала на локтях, — пойдем на кухню, я тебя покормлю.

— Марту разбудим, — произнес он виновато.

— Она у мамы, — Юля откинула шерстяной плед и встала с постели.

— А почему мы тогда шепчемся? — хмыкнул он и, протянув руку, включил ночник.

Комната залилась уютным оранжевым светом.

Пока Андрей ел наскоро разогретый ужин, его любимая женщина сидела рядом в трикотажной пижаме и наблюдала за ним.

— Ты похудел, — промолвила она, поправив прядь его непослушных волос, спадавшую на лоб.

— Дело сложное, — по своей холостяцкой привычке он положил грязную тарелку в раковину и включил воду.

— Оставь, я потом помою, — махнула она рукой, — лучше расскажи, что случилось.

Андрей вернулся за стол и придвинул к себе бокал с чаем. Он сделал большой глоток и задумчиво посмотрел в окно.

— Мы сегодня уже собирались по домам, когда поступил вызов. Убита молодая женщина Камилла Гафурова, — майор уголовного розыска Осипов отхлебнул ещё глоток и, вздохнув, печально добавил, — осталась пятилетняя дочка.

— Что же будет с ребенком? Отец есть? — участливо спросила Юля.

— Муж Гафуровой ушел от них полгода назад. Так что девочка теперь сирота. И никаких родственников, представляешь?

— А где ее убили?

— В своей собственной квартире. Правда, там такая квартира, — он грустно усмехнулся и посмотрел на Юлию, — скорее, небольшая комната в коммуналке. Вечно пьяные соседи по общей кухне, грязь, вонь, беспорядок. Как можно жить в таких условиях, да ещё с ребенком? — добавил Осипов и покачал головой.

— А эта Камилла где-нибудь работала?

— В парикмахерской, недалеко от своего дома. Сотрудницы сказали, что она была человек добрый. Клиенты ее любили, хвалили за качественную работу.

— И что, никаких подозреваемых?

— Никто ничего не слышал. У нее был сегодня выходной, дочка в садике, немолодые соседи (муж и жена, нигде не работающие) по мусорникам шарили в округе. Вернулись, стали пить. Обнаружила тело воспитательница, которая привела девочку из детского садика домой.

— Ужасная история, — вздохнула Юля и тут же поинтересовалась, — какие-нибудь зацепки есть?

— Нет. Убийца завернул в тряпку что-то тяжелое и стукнул жертву по голове. Вполне возможно, что это мог быть обыкновенный кирпич. Учитывая, что рядом нет стройки, предполагаю, что преступник заранее где-то подобрал будущее орудие убийства, значит, сделал это не спонтанно, а преднамеренно. Никаких следов, — Осипов развел руки, — все продумал, гад.

— А из комнаты что-нибудь пропало?

— Соседи говорят, что всё на месте. Хотя, — он качнул головой, — им разве можно верить? Но, на первый взгляд, следов грабежа нет. На шее убитой осталась золотая цепочка, а на пальце — колечко.

— Вот как? — удивилась журналистка.

— Да, — мужчина откинулся на спинку стула, — обыкновенный воришка золотые вещицы взял бы.

— Андрюша, — Юля посмотрела на собеседника, — а где находится парикмахерская, в которой работала эта Гафурова?

— Ты что, собралась туда идти? — удивился он.

— Давай, я тебе помогу! У меня завтра вечерний эфир и никаких съемок, полдня буду дома!

— Но учти, это у черта на куличках! Дзержинский район, там сплошной бомжатник! Парикмахерская называется «Кокетка» на улице Октябрьская.

— Хорошо, — улыбнулась она.

В этом районе города журналистка Юлия Симонова никогда не была. Расположенный на окраине, он представлял собой застройку из старых кирпичных двухэтажек с потрескавшейся штукатуркой. На многих балконах беспокойно развевалось застиранное постельное белье, скрепленное почерневшими деревянными прищепками, торчали старые детские санки, ненужные ящики и коробки, а на одном — даже сломанный велосипед с кривыми ржавыми спицами. Между домами, в зеленых застоявшихся лужах, бойко прыгали мелкие бледно-зеленые лягушки, а из приоткрытых форточек раздавалась ненормативная лексика. Юлия быстро отыскала парикмахерскую, разместившуюся на первом этаже жилого дома.

— Здравствуйте! — громко сказала она сонной тетке, уныло смотревшей в окно.

Та молча кивнула, смерив взглядом необычную клиентку в красивом пальто с модной сумочкой.

— У вас по записи или…

— Или, — перебила вялая администратор, — чего будем делать?

— Укладку, — спокойно ответила Юля.

— Садитесь вон в то кресло, — она показала пальцем на место у окна, — мастер сейчас придет.

Через пару минут открылась дверь служебного входа, и вошли две женщины в синих халатах, на ходу что-то обсуждая. Одна была немолодая, полноватая коротышка с металлическими бигудинками на голове. Ее собеседнице было лет двадцать. Она была худенькая, с выступающей нижней челюстью и негустыми соломенными волосами, забранными в хвост толстой резинкой. Лишь только дамы появились в помещении, тут же запахло табаком.

«С перекура вернулись», — догадалась Юля.

— Леся, к тебе на укладку сели, — обратилась администраторша к молоденькой.

Та сразу подошла к своему креслу и, подняв у клиентки волосы с затылка, предложила:

— Пойдемте мыть голову, — и кивнула в сторону потрескавшейся раковины с коричнево-рыжими разводами от ржавчины.

Юля безропотно двинулась за мастером, успокаивая себя тем, что укладка — не стрижка, и студийный мастер Рэночка перед эфиром все исправит.

Пока мастер не включила фен, посетительница спросила:

— А у вас тут работает Камилла? Мне одна знакомая советовала у нее обслуживаться.

— Уже не работает, — произнесла коротышка с соседнего кресла, со скучающим видом рассматривая свои ногти.

— Уволилась? — Юля не собиралась отступать.

— Нет, — Леся сняла вафельное полотенце с головы клиентки и посмотрела на нее через зеркало, — ее убили. Она с Надей дружила, — добавила девушка, махнув рукой в сторону коллеги.

— Убили? — с удивлением переспросила Юля, переводя взгляд с одного парикмахера на другого.

— Девка хорошая была, но уж больно доверчивая, — проговорила Надя, снимая с головы бигуди, — только у нас тут её Милой называли. Камилла — слишком замысловато, — усмехнулась она.

— Говорят, у нее дочка маленькая? — журналистка решила расположить к себе парикмахеров. — Что же будет с ней?

— Яська пока у меня живет, — вздохнула коротышка, — я как узнала вчера, что Милку убили, побежала туда и взяла её дочку к себе. А сегодня утром позвонила в отдел опеки и спросила, как удочерить девчонку, но баба по телефону сказала, что государство и без меня позаботиться о ребёнке. А у меня площадь не позволяет, и мужа нет. Как будто, я в этом виновата! Мне тоже хочется жить по-человечески! — она опять вздохнула.

— Вот как? — покачала головой журналистка.

— Да, вот так! Короче, заберут Яську в детдом, — она устало махнула рукой, — зато по закону.

— Яська — это Ярослава? — успела спросить Юля перед тем, как у ее уха зашумел фен. Она увидела, что добросердечная Надя кивнула. Леся, подхватывая пряди волос, наматывала их на металлическую круглую расческу и сильно тянула вниз, одновременно направляя сопло фена на голову.

— Ой, — Юля потерла пальцами рядом с ухом, — горячо!

— Жгет? — удивилась мастер.

Журналистка поморщилась от этого «жгет». Эта девушка с Марса? Так издеваться над родным языком!

— Жжет, — строго сказала Симонова, но девица и ухом не повела, решив, что это в порядке вещей. Когда, наконец, фен утих, Леся потянулась к большому баллону с надписью «Прелесть».

— Нет, — испугалась Юля, — мне лаком не надо!

— Так без него укладка держаться не будет, — важно возразила парикмахер, взбалтывая ёмкость.

— И не надо, — пожала плечами клиентка.

— Дама не хочет, не делай, — махнула рукой Надежда.

— А у девочки нет отца? — вернулась к разговору Юля. — Жалко ребенка: проведет все детство на казенных харчах.

— Говорю же: законы у нас такие, — женщина повернулась к посетительнице на крутящемся кресле, — с мужем она разошлась. Он бросил Милку полгода назад, и родителей она лишилась. Поэтому и оказалась в этом гадюшнике. Райончик у нас криминальный.

— А, может, все-таки попробовать найти отца девочки? — Юля тоже повернулась к Надежде и посмотрела на нее в упор. — Я работаю на телевидении. Дайте мне его данные, я попробую отыскать.

— Думаю, его милиция раньше отыщет, — усмехнулась парикмахер.

— Ну что вам жалко?

— Да нет, — пожала Надя плечами, — Гафуров Илья Тимурович, — она закатила глаза, вспоминая, — с Милкой они были одногодки, значит, семьдесят восьмого года рождения.

— А вы не знаете, где она раньше жила?

— Где-то в центре. Рассказывала, что квартира у них была большая, но, — разговорчивая парикмахер усмехнулась, — Илье вдруг понадобились деньги. Говорили, он в какой-то переплет попал, вот и уговорил Милку продать квартиру родителей и купить комнатенку. Все обещал, что «развернется», разбогатеет, дом построит! На уши ей лапшу навешал! А эта дурочка всему верила! Вот и попала в коммуналку на окраину.

— Сколько с меня за укладку? — Юля достала кошелек и посмотрела вопросительно на Лесю.

— Триста пятьдесят, — ответила небрежно та, метнув хитрый взгляд на свою сотрудницу.

«Многовато для такой услуги в низкосортной парикмахерской», — подумала журналистка, протянув купюры мастеру.

— А как вы думаете, кто мог убить Милу? — она вновь обратилась с вопросом к коротышке.

— Да кто же это знает? — пожала та плечами. — Даже менты ничего не нашли.

— А может, ее бывший муж? Вдруг ему опять понадобились деньги.

— Илюшка? — женщина сунула в рот палец и стала сосредоточенно грызть ноготь. — Не знаю, — протяжно проговорила она, — но денег и драгоценностей у Милки не было, а эта зачуханная комнатка в коммуналке стоит копейки. Какой резон ему убивать? — в раздумье повторила она и добавила: — Но народ говорит, что его могут посадить… У нас как бывает: настоящего убийцу не найдут, найдут «крайнего»!

— Надежда, а вы не в курсе: он на неё руку поднимал, когда они жили вместе? — на всякий случай спросила Юля.

— В смысле бил? — усмехнулась коротышка.

— Да.

— Нет, никогда! — она замотала головой. — Он интеллигентный парень был. Они, кажись, даже не ругались.

— Так почему же развелись?

— Бабу он другую нашел, — задумчиво проговорила та.

Когда Юля вышла из маршрутного такси и направилась к студии, опять пошел дождь. Она раскрыла зонт и ускорила шаг.

— Девушка, вы куда так спешите? — раздался рядом знакомый голос.

Она оглянулась и увидела своего сотрудника — оператора Виктора Николаева.

— На работу, дяденька! — засмеялась она.

— Какой же я тебе дяденька? Ты забыла, что старше меня почти на два года! — заулыбался он.

— Николаев, а тебе объясняли в детстве, что неприлично говорить женщине о ее возрасте?

— «Я начал жизнь в трущобах городских, и добрых слов я не слыхал. Когда ласкали вы детей своих, я есть просил, я замерзал», — пропел он известную песню и сделал жалобный вид.

— Вот я сегодня видела настоящие городские трущобы, — уже серьезно произнесла журналистка.

— Где же тебя носили твои изящные ножки? — спросил мужчина, подлезая под Юлин зонт и положив свою руку ей на талию.

— В Дзержинском районе!

— Зачем?

Она вздохнула:

— Там молодую женщину убили.

— Опять двадцать пять! Она тебе кто: сестра, подруга или какая другая родственница?

— Никто, — Симонова вошла в услужливо распахнутую Виктором дверь на телестудию, — она просто несчастная женщина, у которой осталась пятилетняя дочка.

— А я подумал, что ты начнешь расследовать дело с подменой картины, — задумчиво сказал он.

— Это дело я не потяну, — вздохнула Юля.

— Почему? — Виктор театрально развел руки в разные стороны и с иронией добавил: — В мазках Лепажа ты разбираешься…

— К сожалению, у меня нет связей в Интерполе, — в тон ему ответила Симонова, — пусть органы выясняют это без меня!

— С тобой им было бы легче, — опять пошутил Николаев.

— Гораздо! — усмехнулась журналистка и тут же строго добавила: — А вот найти убийцу, сделавшего ребенка сиротой, это важно.

Оператор остановился и вполне серьезно спросил:

— Я опять в деле?

— Этим занимается убойный отдел, а я лишь помогаю Андрею, — она сложила зонт в коридоре, — но если ты со мной, буду рада!

— Ты же знаешь, — он улыбнулся, — я с тобой!

После эфира Николаев галантно выставил локоть, предлагая жестом Юлии опереться на него.

— На ступеньках скользко, — предупредил он.

— Погода сегодня хорошая, — втянув в себя ночной воздух, задумчиво проговорила журналистка, когда они вышли из здания телестудии, — Виктор, чувствуешь? Пахнет грибами.

— Это не грибами, а сыростью пахнет, — засмеялся коллега, — если хочешь прогуляться, пожалуйста!