Да и все другие вопросы, тысячи слов, которые Мишка слышал с рождения, крики и смех, слезы, птичьи голоса, рев моря, треск дров в печке, причитания бабушки Катэ, ругань дядьки Кеши или его жены тетки Зои, рык медведей по весне, когда они вываливаются из берлоги и пробивают свои затычки, кличи лебедей, кряканье уток, шум дождя и тишина туманов, костяной стук оленьих рогов с хорканьем и храпом, грохот прибоя, камнепада, шуршание камусных лыж по снегу, змеиный шелест язычка керосиновой лампы, вжиканье лезвий коньков на ногах черноволосой Лиды, ее смех, и рокот двигателей парохода, рассекающего черные воды Байкала, смешанные с холодом и неясными бликами звезд и бортовых огней, — все эти зву
И главное, мысль должна метаться рыбкою, пусть карасем — уворачивающимся от зубов щуки. Мысль не должна дремать, только так ее обиталище не превратится в болото, а она — в лягушку. Созерцать — значит зреть, то есть вызревать со-вместно с чем и кем? Очевидно, с мыслью. Созерцание есть вызревание мысли.
Иногда мне кажется, что заповедник созерцания и должен быть музыкальным, таким царством музыки… Довольно смутная мысль, неопределенная, так сказать, греза, и, скорее всего, совершенно бесполезная. Но, как говаривал старина Кант, наиболее красиво то, что бесполезно.
Канта, сказавшего, что наиболее красиво то, что бесполезно. Весь Байкал должен стать бесполезным, вот и все. И первой территорией бесполезного будет наш заповедник
Все идет само собой, а ты на дороге в никуда, — не об этом ли толковал странствующий художник, его кумир. И не этого ли достиг без пяти минут солдат, а пока лесник Шустов?
