Один из них обругал меня на языке, смутно похожем на испанский. Я огляделся, пытаясь понять, где нахожусь. Большинство перекрестков были отмечены названиями улиц, написанными краской из баллончиков на блестящих металлических стенах.
Когда Великая трансмутация превратила большую часть Старого города в сплошную сталь, в нее же превратился слой почвы и камня толщиной в десятки, а может, и сотни метров. В первые годы своего правления Стальное Сердце изображал из себя благосклонного, пусть и безжалостного диктатора. Его землекопы вырезали в металле несколько уровней нижних улиц вместе со зданиями, и поток людей устремился в Ньюкаго на работу.
Жизнь здесь была тяжела, но во всех остальных местах царил хаос — эпики воевали друг с другом за территорию, всевозможные околоправительственные или военные группировки пытались заявить свои права на землю. В Ньюкаго все было иначе. Здесь тебя мог мимоходом убить эпик, которому не понравилось, как ты на него посмотрел, но, по крайней мере, имелись электричество, вода и еда.
Невозможно настолько бояться того, что может случиться, чтобы отказаться от своих намерений.
И в конце концов я понял, что восход солнца — не мгновение. Это целое событие. Его невозможно запечатлеть, поскольку картина постоянно меняется: стоит моргнуть — и солнце уже сдвинулось, а облака клубятся по-другому. Постоянно что-то новое. И мы с тобой, Меган, не мгновения, а события. Говоришь, можешь оказаться не той, кем была год назад? А собственно, кто остается тем же? Мы меняемся, подобно клубящимся облакам и восходящему солнцу. Во мне умерли одни клетки и родились другие. Изменился и мой разум, и я больше не испытываю того трепета от убийства эпиков, какой испытывал когда-то. Я не тот же самый Дэвид. И тем не менее я — это я