автордың кітабын онлайн тегін оқу Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой
Федор Николаевич Глинка
КАРЕЛИЯ, ИЛИ ЗАТОЧЕНИЕ МАРФЫ ИОАННОВНЫ РОМАНОВОЙ
«Карелия, или заточение Марфы Иоанновны Романовой» — поэма русского поэта, писателя и публициста Федора Николаевича Глинки (1786–1880).***
В основе поэмы — реальная история о Марфе (Ксении) Романовой, сосланной в монастырь царем Борисом Годуновым. Чтобы скрасить ее одиночество, к ней приходит монах-отшельник, который развлекает ее рассказами о своих путешествиях и обо всем, что ему довелось повидать на пути в Карелию. Другими известными произведениями Федора Глинки являются «Дева карельских лесов», «Очерки Бородинского сражения», «Стихотворения», «Иов», «Вельзен, или освобожденная Голландия», «Письма русского офицера», «Зиновий Богдан Хмельницкий, или Освобожденная Малороссия», сборник «Проза». Федор Николаевич Глинка был не только литератором, но еще и офицером и общественным деятелем, участвовал в движении декабристов. Его богатый боевой и жизненный опыт отобразился в его творчестве.
Описательное стихотворение
Пуста в Кареле сторона[1],
Безмолвны Севера поляны;
В тиши ночной, как великаны,
Восстав озер своих со дна,
В выси рисуются обломки —
Чуть уцелевшие потомки
Былых, первоначальных гор.
Но редко человека взор
Скользит, заходит в их изгибы.
Одни, встревожась, плещут рыбы,
Иль крики чаек на водах
Пустынный отзыв оживляют.
Порою на пустых брегах,
Сквозь млечновидные туманы,
Мелькает тень перед огнем,
Иль в челноке, златым столпом,
Огонь. И в сумерках, румяный,
Он стелет ленты под водой:
То сын Карелы молчаливый
Беспечных лохов[2] стан сонливый
Тревожит меткой острогой.
Зачем лукавый рой порхает
Огней на зыбких персях блат
И легковерных обольщает
Искать, где спит заветный клад?
Зачем стекло озер сияет,
И яркий радужный наряд,
И льдистые лесов алмазы?
В сих дебрях, диких и пустых,
Никто картин не видит сих!..
Ночное небо — тут бывает —
Вдруг разгорится, все в лучах,
Зажжется Север и пылает[3].
Огни, то в пламенных столпах,
То колосистыми снопами,
Или кудрявыми дугами,
Яснея в хладной высоте,
Выходят, строятся рядами,
Как рати в грозной красоте…
Ночную даль пожар узорит,
И золото с румянцем спорит
В выси и в зеркале озер.
Все пышно: край небес обвешан
Парчой и тканьми, как шатер.
Но для кого сей блеск утешен?
В глуши безлюдья своего
Сей край порадует кого?…
Пустынь карельских озер_а_
Приемлют, стихнув, ясность стали
Иль вид литого серебра;
Но никогда в них не блистали
Ни пышность древняя палат,
Ни пестрота и роскошь сада[4].
С зубцами башни и аркада,
Столпов кудрявых легких ряд
В них никогда не повторялись.
Тут не шумели, не сливались
Гостей веселых голоса
С прелестной музыкой Россини,
И европейская краса
В сих спящих зеркалах пустыни
Не тешилась на свой убор,
Созданье моды прихотливой.
Пусть пролетит смолистый бор
И благовонный и игривый,
Порой и теплый, ветерок;
Он не сорвет вуаль волнистый
И не наморщит модный клок.
И, под навесом сих тенистых.
Под мохом пурпуровым скал[5],
Бывало ли… и кто видал,
Чтоб с томным взором, с стройным станом
Грустила дева за романом?
Чтоб увлекали вечера
Ее в безвестность сизой дали?
И чтоб Жуковского читали
В тиши нагорных сих лесов?
Еще не затвердило эхо
Здесь звонких Пушкина стихов,
И не был Батюшков утехой
Ума, возвышенной души…
Когда листок карельской розы
Лежал в листах чудесной прозы
Карамзина?… В лесной глуши,
Над рудяными озерами
(В стране пустынь, духов и чар)
Тут только слышен крик гагар,
Да чей-то голос вечерами
Выходит гулом из лесов.
В народе говорят: «То леший!..»[6]
И стая филинов и сов
Перекликается… И пеший,
Тропой, изрытой меж стремнин,
Мелькнет порой Карелы сын
В своей погоне за лисицей,
Следя волков и росомах,
Или встречался на мхах
С ветвисторогою станицей…
Груба лесных карелов пища,
Их хлеб с сосновою корой;
Зимой им нравятся игрища:
Там сельской тешатся игрой,
Без музыки, под песнью длинной
Свой хоровод разводят чинной.
Им милы яркие цветы:
И желтый, красный, густо-синий
В одеждах праздничных горит
На девах и сынах пустыни.
И часто жемчуг им дарит
Поток гремучей Повенчанки[7],
Где легковерная форель
Хватает с жадностью приманки
И, скрывшись под густую ель,
Карелец сметливый и ловкий
Стреляет белок из винтовки[8].
Нема, глуха[9] страна сия!
Здесь нет Орфея-соловья,
Не свищет перепел под нивой;
Тут нет янтарного сота,
И не кружится рой игривой
Домашних пчел; нема, пуста
Сия страна в дичи лесистой:
На ели только лишь смолистой
Порой услышишь крик клеста…
7
В речке Повенчанке находится жемчуг, иногда довольно крупный.
8
Винтовка есть оружие здешнего края. Винтовки делаются в Повенецкой и Беломорской Карелии. В Повенце особенно работают их и теперь в селении Маслозеро, Линдозерского погоста. Крестьяне, кареляки, сами плавят руду в сыродутных горнах и выковывают железо ручными молотами. Винтовки составляют, употребляя для того нарочито улучшенное железо, таким образом: складывают два железных бруска и, с соблюдением внутри пустоты, выковывают ствол, который потом сверлят в особенном станке с таким искусством, что нельзя не подивиться мастерству простых поселян в этом селе. Чрез такое сверление образуется сперва канал, а потом уже, как они говорят, нарезывается внутри винт, отчего и орудие называется винтовкой. Замок самый простой, малосложный и странного продолговатого вида, но имеет свою особенную удобность. Карельская винтовка отличается тем, что требует весьма мало пороху, а именно — иногда не более 1/4 золотника на заряд, но далеко и бойко (на 30 сажен в цель). Это разуметь должно только о самом малом калибре. Выстрел бывает очень незвонкий, иногда не громче звука, издаваемого хлыстом, почему на карельском языке звук винтовки называется вицею, что также означает хлыст. Из сих-то винтовок карельские стрелки бьют белку и рябчика дробной пулькой в голову. Есть и такие гпштовки, которые, будучи большого калибра, берут пороху не менее ружейного заряда, но зато бьют на 120 сажен в цель!
3
Вот картина небольшого северного сияния и морозного утра! Сия картина снята мною с натуры, в зиму прошлого, 1827 года. «Одна часть густо-синего неба вдруг начинала белеть, и светозарные столпы или конусы, выказываясь один за другим, то сходились, то удалялись один от другого, пылали и сокращались. В течение ночи мороз очистил воздух. Утро было великолепно. До солнца и еще до рассвета восточная часть неба сделалась огромною перламутровою палитрою, на которой, казалось, были растерты самый алый бакан и самое желтое, светлое золото. На сем-то золото-розовом поле взошло солнце и осветило беловидные, снежные поля, усеянные серебристой пылью и алмазными искрами инея. Оледенелые деревья казались паникадилами, а бесснежная гладь озер имела вид огромного, цельного топаза, как он сияя по местам радужными оттенками. Из труб в домах высоко и прямо подымался дым, которого сизина окрашивалась вкось ударявшими лучами солнца. Люди ходили скорее обыкновенного, меховые одежды опушались белым инеем, и лица цвели. Таково морозное утро на Севере!»
6
Понятие кареляков о духах есть троякое. Первое место занимают лешие. Они по природе своей добры, простосердечные, любят дружиться с человеком, сожалеют о нем и часто оказывают ему услуги. Во второй степени поставляют духов водяных. Они сердиты, но честны и весьма прозорливы: видят далеко будущее и объявляют о нем справедливо, хотя неохотно. Наконец, духа воздушные блюдут невидимо за человеком, замечают в нем все худое и высказывают оное с торжеством и смехом.
9
В простонародии (в виде, однако ж, упрека) называют иногда Карелию глухой Карелою.
2
Лохами называют здесь рыбу из рода лососей; сии же лохи, побыв несколько месяцев в водах Белого моря, получают вкус и наименование семги, которая во множестве ловится в Архангельской губернии и, кажется, в особенности близ города Онеги.
5
Скалы здешних обнаженных пород вообще покрыты мохом, имеющим свои периодические времена, в которые он расцветает в зреет. Иногда один и тот же род моха, а иногда многоразличные породы сего произрастания придают особенную пестроту и разновидность скалам, так что в некоторое время года они кажутся как будто завешены какой-то золотистою тканью, в другое же время поросты, или мхи, имеют вид пурпурового цвета.
1
В сем описательном стихотворении под именем Карелии разуметь должно, в тесном смысле, ту только часть нынешней Олонецкой губернии, которая еще и доныне погружена в лесах, идущих мимо Повенца к Белому морю. Продольные озера, пространные болота, множество огромнейших валунов и цепи обнаженных каменных пород составляют основные черты в великой картине сей дикой стороны.
4
В Олонецкой губернии, особенно же в северо-восточной части оной, вовсе нет фруктовых деревьев. Долго по знали здесь даже употребления капусты и картофеля. В городе Петрозаводске крестьянин графа Орлова Петр Никропин в продолжение 40-летнего житья, в качестве городового огородника, первый старался развести сии овощи и теперь успевает даже в выводе дынь и арбузов от семян, и получает довольно спаржи в своем огороде. За сим, кроме большого сада, с отличным вкусом разведенного (из здешних северных деревьев) при казенном доме начальника Олонецких заводов Л. Л. Фуллона, мало у кого воспитываются по одному, по два фруктовых деревца.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Выгозерский стан на северо-вееточном береге озера Онеги; между 1601 и 1605 годами.
Карельцы бродят боязливо
У терема с большим крыльцом.
Он, новый, выстроен красиво,
И тын кругом его кольцом.
Стрельцы с пищалями на страже.
А кто ж под стражей? как узнать?
И кто бы столько был отважен.
Чтоб о затворнике пытать?…
Однако ж знали, что кого-то
Из дальней русския земли
В покрытой сойме привезли
И в терем заперли — за что-то!..
Но все не знают: кто в затворе?
В Карельскмй-Выгозерский стан
Из красных замосковских стран
Переселялись люди… Вскоре
Узнали… судят, говорят
И сетуют на Годунова,
И за Романовых творят
Молитву. Их душа готова[10]
Страдальцев славных оправдать
И защитить. «Она ведь мать
Царя родного Михаила:
Что ж делать! Годунова сила!..
Она Романовых почтенныя семьи;
Самоохотный царь[11] их гонит без причины.
Знать, чернокнижник он! Знать, Русь околдовал!..
Весь род Романовых по ссылкам разослал,
И Марфе Иоанновне[12] пришлось у нас с кручины
Свой век скоротать, тоскуя сиротой!» —
Так молвили промеж собой,
Так голос русский отзывался!
Но кто-то больше всех судьбой
Печальной Марфы занимался…
Крестьянин, честный Никанор,
Житьем карел, душою русской,
Был житель прионежских гор,
У Чолмузи, в долине узкой.
Он скоро обо всем узнал,
С стрельцами братски подружился:
На сойме часто их катал
