автордың кітабынан сөз тіркестері  Язычник

Александр Кузнецов-Тулянин

Бессонов догадался, что чувство солидарности, коллективизма, общности, толпы, стадности преследует человека вплоть до самого его предела. Человек не может быть один, он должен знать о попутчиках либо о предшественниках или на худой конец предполагать о последователях даже в таком важном единоличном деле, как самовольное отбытие на тот свет.

Кунашир, Итуруп, Шикотан — искрящая кромка страны. «На сотни километров благодатной земли, почти субтропики… А море? Самое богатое море здесь во всем Северном полушарии

Почему происходит так, что хочется, чтобы жизнь шла каким-то таким образом… А она никогда, ни в чем… Она сажает тебя на мель, раздирает, и даже если что-то хорошее приходит к тебе, то оно все равно совсем не то, чего ты ждал…

живот женщины — мягкий и теплый, ведь он и таит в себе все, что связано с нами, с людьми, — таит в себе главную нежность нашего мира

Бессонов наблюдал за живым огнем со спокойной душой, он думал, что в прошлые времена многие и многие поколения жили от рождения до конца при таком свете. Наверное, оттого им и думалось-рассуждалось совсем иначе, чем теперь. И, может быть, люди едва ли обрели больше, чем утратили, когда протянули в свои дома провода

Что можно было сказать всем этим людям друг другу? Все, что можно было произнести — ту пустую браваду лишних, не загруженных смыслом слов, — уже произнес вспотевший чиновник из администрации. А два народа, собравшихся на маленьком земном пятачке, хлопающих невпопад в ладоши, — что могло быть у них общего? Никогда, ни при каких обстоятельствах им не смешаться, не сплестись, никогда их дорожки не пойдут бок о бок, не соседи они, не друзья — какие уж друзья, если у обоих уже лет двести друг на друга камень за пазухой? Но, может быть, все-таки и не враги? Да ведь какие враги: враг ли грач вороне?

«И что же это? — думал Бессонов, созерцающий ночные промысловые огни в море. — Война — не война? И если не война, то почему же столько пота, крови, жертв?..» И не хотелось ему знать и верить, что весь этот трагизм, величие, эти бесчисленные смерти людей, и рыб, и морского зверя — все это ради того только, чтобы где-то на дымной кухне хозяйка, левым глазом уставившись в пошлую мыльную оперу, могла бросить на раскаленную сковородку нарезанную рыбу

В кунгас не плюй: он — твоя опора. В океан не плюй и по возможности не мочись: и дело не столько в том, что он тебе — отец и кормилец, он не простит плевка. А хочешь плюнуть — проглоти, хочешь помочиться, приперло, — проси и проси у него прощения. В океане не сори — вот они и возили с собой консервную банку для окурков и мусора, который высыпали потом на берегу. В океане не свисти: просвистишь удачу и собственную голову. Об удаче, даже если она уже свалилась на тебя, вслух не говори, принимай молча — иначе спугнешь. Еще молчаливее принимай невезуху; тринадцатого числа по возможности сиди на берегу. Океану никогда не верь, он двулик: сегодня — невеста, а завтра — отчим. Но ругать его не смей и думать нехорошее о нем не смей

Много дней Полина Герасимовна не знала, куда пристроить машину: сначала поставила ее в длинной сырой прихожей, потом перенесла в первую комнату, служившую заодно и кухней, в конце концов поместила во второй комнате, в углу за шкафом. Там машина и хранилась в картонной упаковке до самого пожара, в котором сгорела без следа. Полина Герасимовна в ней так ни разу и не постирала — пользовалась старой машиной «Тула»

Островной народ ждал, что государственная шутка с превращением финансов в пустую бумагу скоро кончится, продолжится привычный путь к денежному олимпу. Когда же люди опомнились, их многолетние накопления, все, ради чего многие из них и жили, усочились в некий песок.