Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Ольга Фатеева

хирург ничего не знает, но все может, терапевт все знает, но ничего не может, а патологоанатом все знает и все может, но слишком поздно,

Пока я училась в институте, я продолжала верить в медицину, думая, что вся путаница, которой набили мою голову, разрешится сама собой, когда я начну работать. Я думала, что, подходя к больному, буду легко считывать симптомы, складывать в пазл и лечить, естественно, успешно.

Помню, профессор на общей хирургии зачем-то начал свой цикл с риторического вопроса: медицина от бога или против него. Тогда мне было странно это слышать. Через пятнадцать лет после выпуска я часто вспоминаю этот вопрос, вся глубина и пропасть смыслов дошли до меня. Стоит ли лечить рак, если лечение изнашивает и калечит организм, стоит ли бороться до последнего с остаточными явлениями после туберкулеза, если препараты убивают печень? Стоит ли проводить реанимацию человеку восьмидесяти-девяноста лет, если потом нужно будет справляться с последствиями самой реанимации – переломами ребер, разрывами печени? Стоит ли продлевать страдания умирающего онкологического больного, поддерживая его питательными инфузиями, переведя на ИВЛ, регулируя гемодинамику?

Работая в больничном морге и вскрывая трупы тех, кто скончался в стационаре, я часто стала приговаривать после вскрытий что-то вроде «оставили бы бабушку в покое» или «дали бы просто деду умереть».

Можно набить глаз и руку до оскомины и научиться видеть только нужные признаки, отсекать лишнее, видеть только то, что укладывается в более или менее понятный, правдоподобный и подходящий к конкретному случаю механизм, вариант развития осложнений, вариант пато- и танатогенеза.