Людмила Воробьёва

ЕДУ Я НА РОДИНУ…

Когда Украина скакать перестанет?

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Людмила Воробьёва, 2018

Эта книга — результат моих воспоминаний и переживаний… Детство, школьные годы на Украине — только добрые чувства! Сейчас живу в России. Мне здесь комфортно! О своей родине думаю часто, сочувствую украинскому народу, ведь от режима Порошенко ничего хорошего ждать не приходится.

18+

ISBN 978-5-4490-5753-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. ЕДУ Я НА РОДИНУ…
2. Лейпциг пока ничего не знает о нашем классе
3. Отвори мне калитку в былое…
4. Пошкандыбала по городу
5. «Здесь я играла. Взрослою вдруг стала» («Гусарская баллада»)
6. «Козявки» и «шмакодявки» в моём классе
7. Я его слепила из того, что было
8. Мои университеты
9. И снова липси
10. Уфа. Спич на экзамене
11. Впереди крутой поворот. И не один
12. Приятного аппетита!
13. Сочинение? Легко!
14. Петровка-38
15. Тевье-молочник
16. «Ах, как хочется вернуться на денёк…»
17. Дедушка, тебе чаёк покрепче? Я хотела бы так сказать…
18. Еду я на Родину…
19. День Победы перед Майданом
20. Предчувствие
21. Мы с мамой
22. На зеркало неча пенять!
23. Крым в Уфе
24. Все пишут по-разному
25. Бессмертный полк. Бессмертный!
26. Зри в корень!
27. Знову цвiтуть каштани
28. ‏

Лейпциг пока ничего не знает о нашем классе

Сердечко моё сжимается от страха, когда я, первоклассница, вместе с другими ученицами в кокошниках танцую «Во поле берёзонька стояла». А буквально через пару лет наша красавица пионервожатая Жанна Ивановна Шикула по субботам организует для всех классов вечера танцев. Мой брат-четвероклассник, немного моложе меня, — два вершка от горшка — приглашает её на танец, а она демонстрирует, как должна вести себя при этом истинная леди. Мой одноклассник Генка Зелинский, с которым я тогда сидела за одной партой, привлекает моё внимание какими-то не известными мне, но интересными па. Говорит, что это липси. Его ноги, похожие на радугу, словно созданы для этого танца. Генку невозможно не заметить — лицо усыпано конопушками, волосы, окрашенные солнцем, мягко шевелятся в такт мелодии. Но откуда он узнал о липси?! Лишь гораздо позже мы раскроем секрет этого слова. Lipsi — старинное название немецкого города Лейпциг. Но Лейпциг пока ничего не знает ни о нашем украинском городке Шепетовке, ни о нашей школе, ни о нашем классе…

Седьмой класс. Меня окрестили именем «НСХ» (Никита Сергеевич Хрущев). Это значило, что я в классе лидер. Рядом со мной за правительственными столами, то бишь партами, восседают главы других государств — «Джавахарлал Неру», «Мао Цзедун», «Фидель Кастро», «Джон Кеннеди»… Поразительно, но не могу вспомнить, кто из одноклассников исполнял ту или иную роль. Помню только себя, любимую! К тому времени, кажется, Карибский кризис был в основном разрешён, но, сами понимаете, проблемы всегда имеют место, и главе государства надо уметь общаться на высшем уровне. А я даже и в Потсдамской конференции не могла разобраться. Учитель истории Владимир Арсеньевич Макуха за эту самую Потсдамскую поставил мне несколько двоек — думаю, что не в журнал, иначе меня бы оставили «на лето» или даже — упаси боже — на второй год. Но в скульптурный памятник Черчиллю — Трумэну — Сталину, возведенный у железнодорожного вокзала, я стала вглядываться внимательнее.

Учитель географии Евгений Гаврилович Богатиков даже пару раз выгнал меня с уроков. Я много болтаю? Это ж надо! Евгений Гаврилович, я не болтаю. Я речь держу! А разве в длинном узком школьном коридоре я могу ораторствовать? Мне же электорат нужен!

На уроках русского было скучновато. Но за учительским столом — обаятельная Алла Алексеевна Струтинская, закутанная в пуховую шаль. Строгое обаяние. Уроки она всегда вела сидя. Как ей это удавалось, ума не приложу. Может быть, она просто скучала. Вот какое терпение нужно иметь, чтобы дослушать ответ моего одноклассника Витьки Барышева:

— Имя прилагательное — это… — класс подсказывает.

— Имя прилагательное — это часть… — из наших уст сыплются усиленные подсказки.

— Имя прилагательное — это часть речи…

Учителю не удаётся добиться ответа. Грамотной «НСХ», которая, кстати, правил тоже не учила, хотелось, чтобы её хоть на время освободили от таких «парламентских слушаний». Многим, правда, такой ответ-тягомотина был выгоден — урок быстрее закончится и шансов, что тебя вызовут к трибуне, очень мало. А если вызовут ненароком? Так пока Витька напрягает свой мозг, можно стихотворение выучить! А правила я буду знать ой как не скоро! И только потом осознаю, что нас не приучали копаться в словах, разгадывать их происхождение. А ведь это помогает формированию грамотной личности.

На уроках физики было поинтереснее. Я не «физик», но кое-что понимала. Но когда нам сказали, что у учителя один глаз искусственный, мы не сводили с него своих глаз. Иван Иванович Ткаченко был такой обаятельный, зеленоглазый.

Вы думаете, мы были гапками? Моду тогда тоже никто не отменял. Мама Нэли Шульц шила модные брюки с манжетами внизу — конечно, только избранному кругу, «НСХ», естественно, была в кругу избранных персон. И туфельки-лодочки от чехословацкой фирмы «Цебо» помогали радоваться жизни. Такой удобной, «радостной» обуви у меня было очень мало — солнечного цвета ботиночки из свиной кожи и чёрные резиновые сапожки — боты, ботики. В них и море по колено. Добрым словом вспоминаю купленные уже в Уфе венгерские сапожки на шпильках, в которых я порхала. Сейчас в основном порхаю в кроссовках. А какова этимология слова «гапка», я узнаю через много лет.

Так. Значит я лидер. В школе, в классе. А дома играю в куклы — шью для них платья из бумаги. Зато сейчас даже пуговицу пришить для меня… ну вы понимаете. Хотя уроки домоводства у нас были. Но зачем в школе учиться пришивать пуговицу? Дома есть мама!

Под мою диктовку от имени некоего кавалера кто-то писал письма нашей однокласснице Наталке Никитюк. Она была рада каждому письму-треугольнику. Потом нас кто-то предал, и наш милый розыгрыш раскрылся. Кстати, в те годы почти все школьники с кем-то переписывались. Это было массовое движение. Я, например, переписывалась со своей ровесницей из Кишинёва Леной Гаус. Уже будучи взрослыми, мы возобновили переписку. Но однажды Лена написала, что ей сделали тяжёлую операцию в Москве, что в Молдавии живётся очень тяжело и, чтобы выжить, ей приходится что-то шить на продажу, хотя нагрузка на голову сейчас нежелательна. После этого следы моей подруги по переписке потерялись. Все мои попытки разыскать её пока не увенчались успехом. А кишинёвский адрес моей подруги по переписке я никогда не забуду: ул. Гагарина, 7.

Классом мы ходили за металлоломом. С риском для жизни бродили по железнодорожным путям, подбирая ненужные железяки. Гайки, конечно, не выкручивали — нешто мы люди темные, нешто мы не понимаем? Не злоумышленники мы! Не очень старательный новенький ученик Володька Высоцкий с удовольствием присоединился к нашим походам. И так же, как он появился в нашем классе, так и исчез.

Мальчишки-одноклассники были уже ну совсем своими, родными, а Высоцкий казался нам мачо.

Снова воспоминания. В моём дворе растут роскошные георгины. Мы, несколько не очень умных девчонок, из клочка бумаги скручиваем кулёк, пихаем туда горсть сухих цветочных листьев и даже пару раз не очень удачно пыхтим. Так, видимо, делали взрослые. А мы во многом были попугаями. Чаще, конечно, мы с подружками выходим на улицу с куклами, мастерим из дёрна скамеечки, играем в семью. Сейчас из своего уфимского окна я очень редко вижу детей, играющих в подобные игры. Кажется, это удел только пятилетних малышек.

А ещё мы с девчонками ходили в тир. Стреляли. И я часто попадала в цель. Сейчас я вообще не могу видеть оружие. Но тогда же я впервые увидела смерть. Тяжёлая болезнь отняла жизнь у молоденькой дочери наших соседей, живших на другой улице. Гроб, девушка в свадебном наряде… Картина была жуткой, непонятной.

В этом же, седьмом, классе я прочитала семитомное собрание сочинений Мопассана. Кто мне дал почитать эти книги, не помню. Что я там понимала, не знаю. И лишь потом я открыла для себя красоту мопассановских строк.

Но вот выпускной. У меня восьмилетнее образование. Поздравить меня с этим событием приезжают тётушки из Уфы. Дарят мне модное нейлоновое платье — на белом поле нежные розы. Такого наряда в нашем городке не найти. Через три года я навсегда расстанусь со своим двором, со своим домом. И долго буду страдать оттого, что родители не захватили с Украины мои книги и фотографии популярных тогда артистов.

Отвори мне калитку в былое…

Но дом звал меня домой, в городок, где я родилась. И через много-много лет я поехала туда. Поезд Уфа — Москва. Пересадка. Поезд Киев — Черновцы. Станция за станцией. Всегда привлекали своим названием Валуйки. Просто тогда мы в семье увлекались грибами и даже солили грибы валуи. Валуи-валуйки… Киев, Харьков, Ясиноватая, Полонное, Казатин… Всегда обращала внимание на романтическое название «Ясиноватая». Весь поезд разговаривает по-русски, но с украинским акцентом. Люди в основном едут с Севера, там они зарабатывают себе на жизнь. Деньги у всех есть немалые. На каждой остановке пассажиры запасаются огромным количеством провизии, в вагоне душно, смешанные ароматы — варёная курица, вареники, огурцы, капуста. Родители выполняют любое желание капризничающих, уставших от долгой дороги детей. Но вот и моя станция. Боже, как же долго я здесь не была! Найду ли родственников? Где мне придётся жить-ночевать, ведь связи с Украиной за долгие годы ослабели… Но ноги сами несут меня в нужном направлении. Шесть утра, а солнце уже хорошенько поджаривает. Вот непредвиденное — на дороге разлеглась собака. Я останавливаюсь, мы впиваемся друг в друга взглядами. Проходит минут 5—10. Идти дальше? Нет! Мне достаточно шрамов от собачьих укусов, я их была удостоена в детстве — именно здесь, на Шанхае, на дядюшкином дворе, какой-то пёс ухитрился вытащить меня, дитя малое, прямо из автомобиля. А почему район этот называется Шанхаем, я не знаю. Китайцы, наверное, здесь когда-то жили.

— Та она не кусается! Не лякайтеся! — из какого-то двора доносится женский голос. Перевожу дыхание… Хорошо, что я неинтересна пёсику. Иду понад лесом, здесь мы с братом собирали ягоды и грибы-красноголовцы, по-другому — подосиновики. Чернику домой донести не удавалось, но мама легко догадывалась, куда она делась. Подхожу к знакомой незнакомой усадьбе. Роскошный куст сирени. Аромат необыкновенный, утренний, густой — такого днём не бывает. За калиткой — добротный дом. Где тот дом, где жила семья моего дядюшки? Где то роскошное ореховое дерево, под густыми ветвями которого мы в детстве играли, когда взрослые занимались своими делами? Ореховое дерево осталось только в моих воспоминаниях. Стучу в калитку. Меня встречают родные.

Волнение необыкновенное…

Старый дом дядюшки рядом, за забором, сейчас он принадлежит не знакомым мне людям. В этом домике когда-то жила семья Гетманчуков с дочерьми — Натальей, Еленой и Галиной. Я хорошо помню трёх сестёр — улыбчивых, певучих. Война смела улыбки с их уст — в городок вошли фашисты. Забирали куры-яйка, одежду. Пришлось сёстрам шить себе платья из парашютов. Вот здесь-то и попал в плен к фашистам мой раненый дядюшка. Сёстрам удалось его выкупить. Прятали молоденького солдата в погребе, каждую минуту опасаясь за его и свою жизнь. Они спасли Гришу, и он остался в их доме навсегда, женившись на Наталье — ямочки на щёчках. А уже после войны он позвал моих родителей в украинский городок, и они приехали. Так мой папа, тоже защищавший Украину, встретился после многих лет разлуки со своим родным братом Гришей, добродушным, словоохотливым, ростом с дядю Стёпу. Сын дядюшки, Леонид, весь в папу уродился. Добрым был, щедрым. А улыбку и ямочки на щёчках сыну подарила Наталья.

Итак, у калитки меня встречают родные. В живых из сестёр — только Галина. Я считаю её своей бабушкой. Она и семья её дочери встретили меня со слезами на глазах, мы радовались, что нам удалось свидеться.

По вечерам все вместе смотрим сериалы на «Интере» и балакаем за жизнь.

— Жить хорошо. Только жить уже некогда, — приговаривает бабушка. — Вот если бы не дети, то пошла бы я уже с довгою рукою под церкву. За милостыней. Вот такая пенсия у нас, подачка. Страшная война — страшная беда. Мы прятались от бомбёжек в погребе, мы седели на глазах. У сестры Лены все волосы повылазили. Как-то фашисты начали бомбить — в воздух полетели даже колёсные пары, страх божий. Меня ранило в ногу. Возле криницы лежала неразорвавшаяся бомба, страшно стало ходить за водой. Взяла пуд муки — отнесла в лес, чтобы без еды не остаться. Бомбёжка кончилась — а обратно мешок отнести уже не могу. У нас у всех шкура да рёбра. Воды не было — пили берёзовый сок. Прятать Гришу от украинских полицаев, приехавших сюда в основном из Западной Украины, было тяжелее, чем от фашистов. Особенно все боялись Семенюка — он и сейчас жив. Часто Грише приходилось выходить на свет божий, делать то, что прикажут полицаи.

У меня сердце разрывается от боли, когда слушаю бабушку Галю. Нет в живых её сестёр, нет в живых моего любимого дядюшки Гриши. Помню его рассказы о том, как после войны он участвовал в освоении целины. Именно от него я узнала о таких городах, как Рудный, Кустанай, Целиноград (Астана). А умер дядя мой уже в мирное время, без одного уха. Во время боёв фашистская пуля задела этот орган. После войны раненое ухо стало напоминать о себе болью — врачам пришлось отнять его. Разговорчивым был дядя Гриша, часто рассказывал о русско-японской войне, в которой участвовал. Но память моя здесь заржавела. Пару раз дядюшка гостил и в Уфе. Помню, отведав моих пельменей, долго хвалил наше, башкирское, мясо.

…А днём ноги несут меня из Шанхая к своему родному дому. Здесь мы жили с семьёй моей подружки Тамары. Почему-то очень спешу. Буквально мчусь по проспекту Мира — раньше его не было. Замечаю роскошный каштан — раньше его тоже здесь не было. Ишь какой вымахал! А цветов-свечек на нём сколько! Моя родная улица показалась незнакомой, какой-то кривой, неухоженной, пыльной. Но ошибиться мои ноги не могли — здесь я шагала тысячи раз. Бег ускоряю… Застываю как вкопанная. Хата моя где-то здесь. Кручусь, оглядываюсь. Взгляд мой ищет. Вот она, родимая, — обросшая, как сакля, чьими-то комнатушками. Здесь я прятала в шкафу от гостей своё покусанное осами лицо — боялась выглядеть некрасивой. Здесь к нам на каждый Новый год приходил фотограф и снимал меня в платье-снежинке, а брата в новогоднем костюме Петрушки. На одной из фотографий — папа, мама, папина мама и, конечно, мы, нарядные дети. Как хорошо, что сохранилось это фото! Стою у дома — шевельнуться не могу. Такой был большой двор, почему он сейчас такой маленький? Здесь меня ещё раз в детстве покусает соседская собака, гостившая у нас, пока хозяйский участок обрабатывали ядом от каких-то вредителей. Я уже была в пасти это огромного пса, чувствовала на своём теле его клыки. Но подоспел с ружьём дядя Марк — наш сосед, выручил девчонку. Здесь, в этом дворе, меня давно уже никто не ждёт. Дом — чужой.

Уже позже я получу письмо от подружки, с которой мы когда-то смеялись, читая юмореску Жванецкого о повязке на ноге. Живёт подружка сейчас в Калуге. Вот что было в письме: «В Шепетовке заходила в наш дом. Там всё без изменений. Зайдя в дом, много плакала. Плачу и сейчас. Там даже осталась мебель, которую я оставила, уезжая из города». Речь идёт о доме, где мы жили до переезда в новый дом.

Что ж, побреду к другому, новому дому, который построил мой папа. И эта улица мне родная! Розы. Раньше ни в одном дворе они не росли. Вот дом… Не помню чей. Но когда-то пацан, живший в нём, на вопрос, кем он хочет стать, ответил: «Хочу подмазывать колёса». Видимо, кто-то из его родных работал в Локомотивном депо. Вот дом, где жила с семьёй почти глухая женщина Клавдия Анкушина. А вот и мой дом, где нас радовали прекрасные георгины. У калитки расстройство не менее сильное. В доме никого нет. Но меня узнаёт Рая, соседка. Другие соседи принимают меня за мою маму. Неужели я похожа на маму? Ведь мне всегда говорили, что я вылитая бабушка… Заходим в Раин дом. Здесь почти всё по-старому! Стены на том же месте. Разве что мебель обновлённая. На столе — сало, яичница, торт. Зацепились языками. Но мне надо успеть на встречу с одноклассниками…

Дарю друзьям медовые сувениры, книги с рецептами башкирских блюд, книгу Мустая Карима «Долгое, долгое детство». Узнаю всех одноклассников, кроме Толи Кулика, бывшего офицера. Мы с ним ровесники, были соседями, в наш день рождения мой папа обычно катал нас на машине с друзьями по городу. А я вот Толю не узнала…

Поздно вечером после свидания с одноклассниками в кафе вместе с Жорой Кислюком возвращаемся на Шанхай. Там ждут меня мои родные, там живёт Жорка. Идём буквально по рельсам. Вдруг Жорка подсказывает: «А это Витька!». Витька Барышев. Ну разве узнаешь его спустя столько лет! Поздний вечер. Фильмы на «Интер». Удивляюсь, что передача Евгения Киселёва «Велика полiтика» никому из моих земляков совсем не интересна.

Бабушка Галя вновь рассказывает о войне.

— Мой родственник, живший в селе Курьянки, украл как-то лошадь.

— Зачем? — спрашивают немцы.

— Убить хочу, чтобы съесть.

Тогда немцы стали подкармливать его семью. Из посылки, получаемой из Германии, они, как правило, отдавали одну буханку семье украинского жителя.

Приходят шанхайские соседи, вспоминают военные годы. Но тут тема вдруг меняется:

— А як добре краде у России газ Юля! — не без доли кокетства замечает знакомый мужчина.

— Ну, мы об этом в России знаем, газовая принцесса не промах! — поддерживаю разговор я. — Будете иметь с ней проблемы! У вас всё время то «геть!», то «ганьба!». Я как в воду глядела.

Пошкандыбала по городу

На следующее утро захожу в будочку сапожника. Там он не один, рядом милиционер, беседуют за жизнь. Знакомлюсь с сапожником. Он слегка подшофе. Узнав¸ что я из России, Александр ремонтирует мои босоножки бесплатно. Да ещё пытается угостить пивом.

Спешу навестить мою бывшую одноклассницу, соседку, подружку Валю Белориху. Говорят, у неё шалит сердечко. Подсказывают, что её можно застать на рынке. Да, она, милая моя, там! Торгует немудреными товарами, чаем да маслом. Передаёт маме красивую чашку и чай. Вспоминаем детские годы. Валюша на многих фотографиях рядом со мной. Сейчас она выглядит неплохо. О сердце говорим мало.

Пытаюсь обменять рубли на гривны, но банковские компьютеры постоянно зависают, валюту меняю, как всегда, на базаре. Меняльщики не обманывают. Ищу «Кобзар» Тараса Шевченко. Его стихи и поэмы я помню наизусть до сих пор. В магазинах этой книги не нахожу. С моей любимой подругой Верой идём к нашей однокласснице Гале. Вино, торт, воспоминания. Галя дарит мне «Малий Кобзар», естественно — на украинском. Минуточку, читатель, книга эта всегда рядом. Раскрою, прочитаю. Впрочем, эти строки я знаю наизусть!

На панщині пшеницю жала,

Втомилася; не спочивать

Пішла в снопи, пошкандибала

Івана сина годувать.

Драматичный сюжет… У меня дома есть избранные сочинения Тараса Шевченко в переводе на русский язык. Но, что удивительно, поэма «Катерина» на русском языке не учится так легко, как когда-то. На украинском языке она легко входила в моё естество.

Пойду проведаю свою школу. Вот тот корпус, похожий на сарай. Там, в длинном коридоре, в одиночестве я размышляла о жизни, когда учитель географии экстрадировал меня из класса. Сейчас это здание действительно используется как сарай. Главный корпус — приличный, в нём мы учились, кажется, до седьмого класса. Я узнаю фойе, где раньше у нас проходили пионерские сборы и танцы. Сейчас оно стало крошечным, там только арт-объект «Страна сонячних усмiшок» — украинские государственные символы. Классов в этом здании, видимо, не хватало, и одноэтажное здание со странной планировкой выручало. А по соседству располагалась украинская школа, четырёхэтажное здание.

Солидная часть города, состоящая из нескольких десятков улиц, в том числе шанхайских, училась только в этих школах — русской восьмилетке и украинской средней. Остальные школы были далеко.

Тогда никто не считал украинскую нацию титульной. «Украина — понад усе» в наших краях ещё не звучало. Мы, конечно, слышали об агрессивных бандеровцах, но это было где-то далеко — на западе Украины. Нас это почти не касалось, а взрослым было недосуг объяснять что к чему. Лишь иногда мама с негодованием говорила о злодеяниях бандеровцев, которые распинали людей.

…Шумная, орущая, многоголосая толпа-река, галдящая в основном на русском языке, текла на учёбу, превращаясь в водопад. Эта сила стремилась снести ворота, но они выдерживали напор. Потом ученическое братство разделялось на два больших ручья, один стремился в школу украинскую, другой — в русскую. После уроков — опять все вместе. И сразу — на улицу.

Вижу себя сидящей на дереве — вишенку за вишенкой срываю с дерева и приматываю к веточке. Потом с этим деликатесом мчусь на улицу. Сегодня в руках вишнёвая веточка, завтра — краюха хлеба, сбрызнутая водой или постным маслом и посыпанная сахаром. Конечно, мы делились немудрёным яством. Но иногда звучало «Сорок один — ем один!». И все успокаивались — пароль есть пароль! Дома, конечно, заставят выпить стакан козьего молока или ложку рыбьего жира. Лучше не отказываться, иначе улица меня не дождётся! В руках ломоть хлеба с сахаром. Пища богов.

— Сорок восемь — половинку просим.

— Пожалуйста!

Понимаю римлянина, который, пообедав в одиночестве, сказал: «Сегодня я поел, но не пообедал». За дополнительной порцией лакомства опять взбираюсь на вишневое дерево или превращаюсь в попрошайку — ну какая мамочка откажется дать своему безалаберному дитяти бутерброд. И снова — на улицу. Еда здесь вкуснее!

«Здесь я играла. Взрослою вдруг стала» («Гусарская баллада»)

Недавно прочитала книгу нашего друга Виктора Савельева «Пацанские рассказы Витьки-Воробья» о его питерском детстве. Оказывается, вместе с главой «Бутерброды моего детства» я прочитала кусок и своего украинского детства. Застываю. Глаза на мокром месте. Чего это я вдруг? Витька-Воробей меня поймёт! С его пера тоже не всегда капают чернила.

Иногда сестрички Таня и Света, жившие в доме по соседству, приглашали меня к себе в гости. Мама у них работала в детском садике, и у них зачастую на столе появлялись бутерброды со сливочным маслом — булочка по имени городская. Остатки сладки. У нас дома такая булочка не водилась. Иногда мне приходилось долго стоять в очереди даже за кукурузным хлебом. Народ был недоволен этим продуктом — Хрущев был на устах у взрослых. Я же этот хлебушек любила. Сейчас кукурузная мука — ингредиент для ресторанных деликатесов.

После девятого класса родители отпустили меня в Уфу погостить у тётушек. Отправилась я туда вместе с одноклассницей Люсей Фадеевой и её папой — у них в Башкирии тоже родственники были. В Москве Люсин папа купил ей пышную белую булку. Люся ела её одна.

…Однажды снег выпал выше забора. Но и он не мешал нам гулять — лёгкие и гибкие, мы просто перекатывались по снежным сугробам. Но такое бывало очень редко. Снег и мороз — дефицит. На коньках и лыжах не покатаешься. Летом жаркого солнца мало — не позагораешь. Но вот другие соседки-сестрички — Света и Валя Лабунские всегда ходили мимо нашего дома на карьер купаться. А слава об этом месте шла плохая — там якобы на дне валялась дохлая лошадь… Несмотря на это, наша часть улицы тоже присоединялась к таким походам. Через много лет я случайно встречу Валюшу в Уфе. Она станет стюардессой. Мы до сих пор дружим с ней.

Помню, как её мама, ветеринар, периодически навещала нашу хрюшку, заботилась о ней.

Советский строй не мешал нам жить весело и дружно. Вступление детей в пионеры и комсомол многие семьи отмечали торжественно. По выходным родители ходили в кино. Мама всё время напевала мелодии из фильмов. Особенно мне запомнились песни из «Свадьбы с приданым».

Тогда нас не пугали маньяками, на улице мы играли допоздна. Но я всё-таки боялась, боялась… цыганок. Обходила их за три версты, а пряталась почему-то за водопроводной колонкой. Железная защита!

А о нашем здоровье и красоте заботились не только учителя, но и классные санитары с повязкой на руке с изображением красного креста. А что? Круто! В младших классах мы были под контролем вот такого школьного горздрава. Перед уроком санитары проверяли даже чистоту рук.

Конечно, мы критиковали друг друга, писали заметки в школьную стенгазету… Мало что помню. Разве что частушки на школьную тему.

— Я первый ученик среди ребят:

Пятерки в мой дневник, как ласточки, летят.

Теряю счет — пятерки круглый год!

И дома уважение, и в школе мне почет!

— Ха-ха, «почет»! Совсем наоборот!

Четыре двойки в табеле — позорный счет!

— Умею я, друзья, строгать, пилить,

Могу отлично я будильник починить.

Сосед сказал, чтоб мастером я стал,

Ну просто нынче некуда деваться от похвал…

— Ха-ха, похвал, ну разве не бахвал —

Испортил три будильника, какой скандал.

Лишь позже я узнала, что мы слизали эти частушки у знаменитого хора Анатолия Чмырева.

Весной в окна моих уфимских друзей Марии и Галины заглядывают яблони. После сноса домов эти «белоснежки» уже никому не принадлежат. Яблоня в цвету! Какое чудо! Роскошные бело-розовые цветы. Раскидистые ветки, усыпанные похожими на снег яблоневыми гроздьями. Белая метель ещё не наступила. Пишу хокку. Думаю, что это хокку:

Тонкий аромат.

Шмель в белой кипени.

Ловлю его только взглядом.

Смотрю на яблони сквозь годы воспоминаний. Всегда с классом мы ходили на первомайскую демонстрацию. Веточки с яблоневыми цветами мы мастерили своими руками. И колонны демонстрантов напоминали дышащий, переливающийся нежными красками яблоневый сад.

…Четыре волнующих дня в родном украинском городке заканчиваются. На прощание фотографирую дом Вали и Светы. Он и до сих пор в хорошем состоянии, но тогда он мне казался одним из лучших в округе.

Долго ищу сувениры. Торговые комплексы полупустые, никакими приличными сувенирами не пахнет. Но в маленьких магазинчиках много конфет и шоколада. Иду на базар, долго рыскаю там. Не могу отказаться от творога — хозяйка насыпает (там говорят именно «насыпает») мне стакан творога, сверху добавляет «поход» — ещё один стакан. Целый день таскаю творог (там творог называют сыром) в сумке в полиэтиленовом пакете, обнаруживаю вечером, а с ним ничего и не случилось.

Наконец нашла подходящий сувенир — две боксёрские перчатки, на одной надпись «Украина», на другой — «Россия». Ну хоть что-то. Однако сувенир-то символический! Возвращаюсь в Уфу — город, ставший мне родным. «Вернулся я на родину. Шумят берёзки встречные…». Делюсь воспоминаниями с мамой, передаю подарки от наших шанхайских родных и от Вали Белорихи, чьё сердечко по-прежнему вызывает у меня тревогу. Подружка-то она замечательная, искренняя, добрая!

Я чувствую её любовь ко мне. Сызмальства рядом.

«Козявки» и «шмакодявки» в моём классе

Воспоминания не отпускают. Восьмилетка закончилась. Надо учиться дальше. Рядом только украинская школа. Но тогдашние власти продумали этот вопрос. В украинской школе всегда организовывался русский класс. Вот туда-то я и попала.

Первое сочинение на украинском языке — и неуд. У меня двойка? Ну, нет, товарищи! Ко второму и последующим моим работам у Валерьяна Антоновича Мазуренко претензий не было. В начале каждого урока несколько учеников читали свои сочинения вслух. Помню начало одной из моих творческих работ. «Життя не шовкова травичка, на якiй нiг не вколеш». Но на этом уроке меня не вызвали. Вызвали одноклассницу, и она прочитала… моё сочинение, списанное у меня на перемене. Валерьян Антонович оценил его отличной оценкой. И больше не вызывал никого. На уроках украинской литературы мы, конечно, читали Лесю Украинку, Ивана Франко, Павла Тычину и, конечно, Тараса Шевченко.… Вот поэма «Катерина».

Кохайтеся, чорнобриві,

Та не з москалями,

Бо москалі — чужі люде,

Роблять лихо з вами.

Конечно, мы знали, что мы москали, кацапы, но те, кто нас обзывал, сами не знали, что это значит. Тогда мы даже не задумывались над тем, почему девичья «слава на все село недобрая стала». Да и лингвистического анализа (по существу — препарирования) текста, которым сейчас мучают школьников, не было. Эмоции, певучесть — вот что мы находили в поэтических строках. Наше внимание никто не обращал на то, что «Катерина» посвящалась Василию Жуковскому, что москали-то и выкупили крепостного Шевченко из неволи. До сих пор помню наизусть многие произведения Тараса Григорьевича Шевченко — учила я их добровольно. Конечно, мы читали поэму «Гайдамаки»:

Отаке-то було лихо

По всій Україні!

Гірше пекла… А за віщо,

За що люде гинуть?

Того ж батька, такі ж діти, —

Жити б та брататься.

Ні, не вміли, не хотіли,

Треба роз'єднаться!

Треба крові, брата крові.

«Нужно крови, брата крови»… Но почему это когда-то, давным-давно, случилось, мы понять не могли — в историю Украины нас не погружали. Сейчас многие фразы украинского поэта приспосабливаются под идеологию украинских нацистов.

«Козявки, шмакодявки!» — так обзывал нас Иосиф Никитович, наш учитель математики, человек доброй души. Но мы не обижались, было понятно, что учитель сердится тогда, когда обнаруживает, что кто-то из нас халтурит, отвлекается, безобразничает. Домой Иосиф Никитович ходил мимо моего дома, частенько останавливался у нашей калитки и выговаривал моей маме за то, что её дочь, то есть я, может запустить математику. А я её уже запустила, меня увлекли курсы машинописи при Доме офицеров. Мне там было интересно, мы часто писали диктанты, делали работу над ошибками, учились печатать на скорость. В числе других я получила свидетельство об окончании курсов, и оно в будущем сослужило мне добрую службу. А простейшее уравнение — на проценты — я умею решать. И без калькулятора. Больше ничего не знаю. Даже обидно!

Уроки русской литературы слабо запомнились. Конечно, мы читали и учили наизусть классику, писали сочинения. Но мы были какими-то спящими. «Войну и мир» я тогда не удосужилась прочитать. На уроках Валентины Алексеевны Лебедевой даже безобразничать не хотелось. Правда, мы, девчонки, всегда обращали внимание на фасон кофточки, в какой появлялась на уроке учительница.

Но я хорошо помню негласные правила, которым мы должны были соответствовать. Кружевные воротнички, пришиваемые к воротнику строгой коричневой школьной формы, и манжеты должны быть белоснежными. И эта белизна должна «скрипеть». Моя мама всегда крахмалила занавески. Поэтому мои белоснежные девчоночьи украшения «скрипели» всегда. Да и чулки (чулки!) должны быть идеально чистыми!

На уроках химии мы отыгрывались за всё. Из класса можно было выгонять …весь класс. Мы, бессердечные, видели страдания Анны Григорьевны Иваниной, но помочь ей ничем не могли. Мы страшно безобразничали. Бедная химичка не знала, как с нами справиться. Видимо, поэтому я долго не могла понять, что значит слово «валентность», не знала толком, как решать задачи.

Мы носили пионерский, потом комсомольский значок. Но никого это не напрягало, квесты — простите, мероприятия — были весёлыми, шумными. Иногда веселье продолжалось и на уроках. Домашние задания мы часто откладывали на вечер, он наступал очень быстро, и нужно было идти гулять. Добровольно домой не возвращались. Загоняли нас туда силой. Итак, я дома, в своей комнате. Делаю вид, что сплю. Ловлю момент, когда засыпают родители. Открываю окно — ныряю во двор. Потом на улицу. Бабушка к тому времени жила уже в другом городе, в семье других своих детей, брат учился в Николаеве, так что останавливать меня было некому. Уроки невыученные. Ничего, пробьёмся! Задача по математике всё равно не получается… А вот одноклассница Люся с нерешённой задачей в школу не являлась. Накануне вечером она шла к учителю домой, и, конечно, Иосиф Никитович ей растолковывал формулы. Я и мои одноклассники таким образом задачи не решали. Удивительное дело. Тогда лучше было прийти в школу с нерешённой задачей, чем накануне мучить учителя в его доме.

Классный руководитель Владимир Петрович Мозговой всегда более-менее спокойно, насколько я помню, разруливал те или иные ситуации. А нам уже, сами понимаете, от уроков хотелось отдыхать. Лесок неподалёку. Играем в футбол. Моё лицо и до сих пор помнит отпечаток мяча — я почему-то была вратарём. А потом трапеза — на скатерти-самобранке бутерброды и бутылочка вина. У меня хранится фотография, на которой запечатлено это застолье — Нэля и Юрка обнимаются, а поженятся Люда и Толя.

Я его слепила из того, что было

Школа наша была политехнической. Какой профессией овладевали наши мальчишки, не помню. А мы, девчонки, обучались поварскому делу. На фабрике-кухне мы жарили в огромных сковородках пирожки с ливером и повидлом, селёдку и ещё какую-то рыбу. Главные повара напоминали нам, чтобы мы не лили в сковороду много масла, иначе рыба развалится. В ресторане нас допускали иногда к блюдам посложнее. Но как только на столе появлялась гора муки, мои одноклассницы бросались врассыпную и прятались в подсобках. Эту гору нужно было превратить в тесто. На то, чтобы собрать муку в один большой ком, выделялось много воды и всего-навсего одно яйцо. Я почему-то не стала избегать этой процедуры и научилась муку превращать в пельменное тесто. «Я его слепила из того, что было». Кто вместе со мной вызывался месить тесто, не помню. А вот на лепку пельменей собирались все подмастерья. На уроках по теории нас посвящали в тайны разруба туш — на рисунке демонстрировались свиная шейка, лопатка, но тогда мы не внимали словам преподавателя, да никто нам и не давал возможность «пощупать» эти части. Впрочем, зачем нам это всё? Дома есть мама! Мама всё знает. А ведь она была тогда такой молоденькой!

Потом экзамен. С теоретическим вопросом я, видимо, справилась. А практические навыки мне нужно было показать на примере борща, горчичного соуса к селёдке и оладий. Здесь мне помог штатный поварёнок Витя. Не он мне, а я ему помогала варить борщ. Горчичный соус я одолела-таки. А вот оладьи… Тесто из своей жмени Витя мастерски выкладывал на сковородку, и получались симпатичные, ровненькие пампушечки. Я не помню, как оценили мои экзаменационные блюда, но ведь Виктор не мог приготовить плохо. Он же настоящий повар! А нам с одноклассницами выдали свидетельства повара 3-го разряда. Мы стали помощниками повара. Ой, не верь глазам своим!

В старших классах мы собирались у подружки Тамары. Читали! Вот журнал «Юность», юмореска «Почему повязка на ноге?» Ржали. Сколько бы раз мы ни перечитывали этот рассказ, — смешинка в рот попадала неизменно. А с Верочкой распевали песни:

Я на мельницу ходил,

Там девчонку полюбил.

С золотистою косой

И с улыбкой озорной…

Я на мельницу ходил,

Там девчонку полюбил.

Ей не жаль души моей —

Оторвать косу бы ей!

Новый год перед окончанием школы для нашего класса был омрачён. Жора Кислюк, Юра Антонюк и Вова Магерко пошли перед праздником в лес за ёлками. Срубили. Собрались домой. Но тут кто-то из знакомых попросил срубить дерево себе. Вовка полез на ёлку и — упал. Друзья несли его домой на самодельных носилках. Новогодний праздник в школе был тихим, молчаливым. Вскоре наш Вовка, самый сильный, спортивный, крепкий в классе парень, умер…

К экзаменам мы привыкли — их здесь сдавали начиная с четвёртого класса. Но выпускные — это уже серьёзно.

Физика. Устный экзамен. Делать нечего. До сих пор помню: тела при нагревании расширяются и т. д. А ведь ещё нужно решить задачу. Ну, здесь нужна подсказка. И Витя Жуков, серьёзный, основательный ученик, подсказывает. И дальше задача решается как по маслу. В нашем классе, как и везде, были «физики» и «лирики». «Физики» частенько шефствовали над «лириками». Толя Бельских на уроках шефствовал над Людой и Лидой — они сидели за одной партой. А на экзамене по математике Толя не оставил меня наедине с формулами. Всё правильно! Наведи меня на мысль, укажи вектор, траекторию, и я горы сверну. Одну гору, на экзамене. А вот одноклассника Олега наши «лирические волнения» не волновали, «шефской» поддержки от него не дождёшься.

Красавица Тамара Назаровна Аверьянова — учитель истории. Помню, что какие-то вопросы на уроках мы горячо обсуждали. Историю Украины не изучали, хотя что-то слышали о Речи Посполитой, где украинцы принуждены были жить, не имея никаких прав. И про Богдана Хмельницкого знали. Глубоко вникать в этот вопрос от нас не требовали. Как же рано Тамара Назаровна ушла из этой жизни!

Выпускной диктант. До сих пор помню заключительную фразу: «Мы непобедимы». Мы, несколько одноклассников, мчимся домой, перекусываем. Рассчитываем время, когда Валентина Алексеевна Лебедева завершит проверку наших работ, и снова несёмся в школу. Здесь никакой охраны, никаких металлоискателей, родители не дежурят, не кормят комиссию. Валентина Алексеевна занимается ответственным делом. В дверную щёлку наблюдаем за движением её пера. Мой диктант она проверяет долго… И вот учительница выводит желанную цифру — 5. «Мы непобедимы». Ура, в этой фразе тире не нужно! Гораздо позже я узнаю почему, запомню правило.

Экзамены сданы! Снова мои уфимские тётушки позаботились о моём наряде. У Веры и Тамары — платья красоты необыкновенной. Торжественный вечер. Аттестаты о среднем образовании у нас в кармане. А потом — ужин вместе с учителями. За столом оказываюсь рядом с директором школы Марией Степановной Скачко. Шампанское слегка… Я пью впервые? Опять же надо вспомнить седьмой класс. У нас новенькая ученица — Вера Городецкая. Её семья приглашает нас, одноклассников, познакомиться. Сначала любуемся домом, большим, красивым. Далее нас угощают наливкой. Не помню, как другие, а я прощаюсь с красивым домом головой, в которой слегка «шумел камыш». Но сейчас-то я уже совсем взрослая, выпускница 11-го класса. Фужер шампанского — пропуск во взрослую жизнь.

Наш слух ловит звуки музыки — душа просит танцев. Надо только спуститься со второго этажа. А ступеньки после бокала шампанского стали какими-то кривыми, неудобными… Препятствие преодолено. И с крыльцом справились! И тут же — твист. Мы превратились в нечто винтообразное. Учителя застыли в изумлении. Слышу свою фамилию. Неужели я и твист вещи несовместные?

Но разве будешь сейчас объяснять учителям, что я уже примерно два года с 23.00 до 23.30 ежедневно слушаю Чабби Чекера. О, Чабби Чекер! «Let’s Twist Again». Такой пластинки у меня не было. Погодите, друзья! Схожу на YouTube, послушаю. О, Чабби Чекер!

Come on let’s twist again,

like we did last summer!

Yeaaah, let’s twist again,

like we did last year!

В аттестате по английскому языку у меня было «отлично». Маргарита Исааковна Ладыженская была щедрой, а ведь я тогда даже слово again неправильно произносила. Однако вечер продолжается. Вальс, фокстрот… Чарльстон, наверное, был на подходе. Танцы, правда, на некоторое время пришлось прервать — зал собирал по бусинке мои так не вовремя рассыпавшиеся бусы.

Кстати, не знаю, откуда мы впитали твистовые движения. На нашей улице, например, телевизор был только у директора хлебозавода Ивана Ивановича Неходы. Наверное, черпали всё из фильмов. Всего в достатке было у Ивана Ивановича, но со светом белым расстался он очень рано. А ещё из «Голоса Америки» я узнала о существовании рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Отрывки из этого произведения читались поздним вечером, этот штиль повествования для меня был каким-то другим, незнакомым, голос диктора заглушался, но кое-что уловить всё же удавалось, и я пыталась понять что к чему.

…Встречаем рассвет. Грустим и веселимся. Юноши провожают девушек. Мою любимую подружку Веру провожает Валера, меня — Толя. Утро прохладное, утро седое. На мне Толин пиджак. У родной калитки мы прощаемся.

Мои университеты

Поступить в вуз на Украине мне не удаётся, хотя все экзаменационные оценки хорошие и отличные. В списке зачисленных мы, абитуриенты, замечаем много еврейских фамилий, естественно, мы недовольны. До отъезда в Уфу остаётся четыре месяца. Надо идти работать. А работать-то и негде. Мои подружки, не ставшие студентами, устраиваются кто на сахарный завод, кто на завод металлоизделий… Моей подружке после сахарного удаётся устроиться в кинотеатр билетёром. Наш сосед, директор хлебозавода Иван Иванович Нехода, предлагает поработать у него. Я соглашаюсь. Рукой Ивана Ивановича сделана первая запись в моей трудовой книжке. Буквально на следующий день выходим на работу вместе с его дочерью Людой. Работаем укладчицами хлеба. Ничего вкуснее нет хлебушка на этой Земле. Но как пахнут бублики! Никакого торта не надо. Иногда я просилась на формовку — бросать тесто в формы, там оно должно расстояться, подняться. Работать здесь было труднее, но сил в 18 лет ещё очень много, монотонная работа надоедает. После смены иду в раздевалку, укладываю вещи. Поднимаю сумку, а она… потяжелевшая. Заглядываю внутрь, а там… две буханки хлеба. Докладываю Люде.

— Бери. Бесполезно сопротивляться. У меня в сумке тот же груз.

Но я всё же выкладываю ароматные буханочки, иду в душ. Возвращаюсь — а в сумке опять парочка буханок свежего пшеничного хлеба.

У моих одноклассников нюх хороший. Иногда они забредали ко мне в цех, и я, конечно, угощала их бубликом или ломтем хлеба — с пылу с жару, с движущегося конвейера. А работники хлебозавода иной раз пекли себе особенные батоны с изюмом — такие в магазине не водились. Одна соседка просила принести ей кусочек дрожжей. Мне, в свою очередь, приходилось этот кусочек просить у заведующей цехом. Это была нелёгкая процедура, я очень стеснялась. А вот к многодетной женщине-пекарю, вытряхивавшей готовые буханки из форм, нередко приходил кто-то из детей, и она грузила в большую сумку не одну буханочку.

И снова липси

…А между сменами по выходным мы мчались в клуб на танцы. На школьный вечер и надеть-то нечего было, а сейчас… фисташковое платье с шалевым воротником, фисташковые высоченные шпильки. Изящные платья из «шотландки» — клетчатой ткани, жилеты из вельвета… Мамина подруга стала моей собственной портнихой. А у Верочки все платья эксклюзивные! Так что гапки — это не про нас! В клубе танцуем с солдатами — вокруг нашего города располагаются военные городки. Медленный фокстрот… Это был «тесный» танец, мы утопали в объятиях партнёров. Потом о качестве объятий все обожали посплетничать. Но главным танцем тогда стал тот самый липси. Танец-шарм. Удивительно, но я не помню имя того солдата, с кем обычно танцевала липси. Кстати, в клубе мы танцевали то, что хотели. И никто нам ничего не запрещал. Я не помню, чтобы ходячей была фраза: сегодня ты танцуешь джаз, а завтра родину продашь. Ну да! Мы же не столица! А в школе, как вы поняли, мы уже с четвёртого класса упражнялись в модных танцах. Позвольте мне отвлечься — схожу на YouTube, полюбуюсь липси. Какой простой, но изысканный танец!

…Возвращаюсь к тебе, читатель! И провожают нас после танцев домой солдаты. Потом по будням меня чаще стали провожать новые знакомые — Витя и Коля. Где я познакомилась с ними, не помню. Но где наши мальчишки-одноклассники? Наверное, в армии. Мы прихорашиваемся для других. Валентина, взрослая дочь наших соседей Якушевских, откуда-то привезла тушь и стала учить нас красить ресницы и брови. Тогда не стремились «делать глазки, как в арабской сказке», не заботились о дизайне — брови домиком, брови крылатые, горизонтальные, дугообразные, с изломом — мы их просто красили. Брови со временем просто выгорали от краски. Но попугаями быть не запретишь.

В наш клуб мы приходили не только на танцы. Конечно, мы были далеки от столичных событий, но к нам приезжал джаз-оркестр под управлением братьев Покрасс, авторов популярных боевых маршей и песен, знаменитые Тарапунька и Штепсель, а также Олег Иванов, исполнитель роли Олега Кошевого в фильме «Молодая гвардия»… А мы куда ездили? Когда мне было лет 10, я вместе с родителями поехала в Киев, помню, посетили Киево-Печерскую лавру. Потом мне приснилось, что я потерялась в той далёкой столице. Долго переживала и решила, что никогда никуда больше не поеду. Но я поеду. Вернее — уеду из Украины. Позже. Насовсем. Провожать меня будут родственники, подруги и Коля. Прощаемся. Говорю Коле, что никогда его не забуду. Имя помню до сих пор. Невлюбчивая я какая-то…

Уфа. Спич на экзамене

Сначала с тётушкой идём на разведку — узнаём, где находится университет. Из Черниковки в центр едем часа два. Итак, вступительные экзамены в университет. Экзамен по русской литературе и русскому языку. Принимают Екатерина Ивановна Прокаева и Танзиля Асхатовна Кильдибекова. На русском какой-то сбой — может быть, я не могла справиться с союзами и союзными словами? Ой, из-за этой мелочи могу не поступить! Во мне просыпается «НСХ»:

— Уважаемые экзаменаторы! Видите, мне поставили отличную оценку по литературе. А вот по русскому… А ведь именно русский язык мне больше нравится! Мне, наверное, в школе никто этот нюанс не объяснил! Разве я бы этого не поняла?! Но как только я поступлю и вы объясните мне, в чём суть вопроса, я запомню это на всю жизнь. Чувствую, что понять разницу между союзами и союзными словами мне под силу. Я очень надеюсь, что мы встретимся с вами на лекции. А сейчас для поступления мне может не хватить одного балла, всего лишь одного балла! И университет потеряет такого студента!

Как вы поняли, это сыграло. На лекции с доброжелательными дамами-экзаменаторами мы встретимся несколько позже. Одной из первых была лекция по старославянскому языку. Читал её 90-летний учёный Борис Борисович Кипарисов. Курс как в тумане. Мне, конечно, хотелось знать этот предмет, но понять почему-то не получалось. На экзамене преподаватель спросил, как произносится «ять». Произношение моё, да и вообще мой «немногословный» ответ ему, видимо, не понравились, и у меня в зачётке появилось «удовлетворительно». А вот моя однокурсница Саша оказалась разговорчивее, нежели я. Она поведала преподавателю о том, что её бабушка читала библию на старославянском, она буквально «уболтала» Бориса Борисовича, и в зачётке Александры появилась оценка «преотлично». При этом преподаватель добавил:

— Мы, разночинцы, соратники Ленина, когда-то получали «преотлично»!

Может быть, действительно Александра, с которой мы продолжаем нежно дружить, была более внимательна к преподавателю старославянского языка. Она даже замечала, что Борис Борисович свои галоши, зонтик и шляпу всегда оставлял в раздевалке и входил в аудиторию в чистых красивых туфлях…

А вот преподавать старославянский и древнерусский языки стала я, и «виновница» этого — Танзиля Асхатовна. Я понимала практически весь материал, который излагала на занятиях Танзиля Асхатовна. И с каждым днём мне становилось интереснее. Моя дипломная работа, которую я готовила под руководством Розы Ахметовны Каримовой, была связана с «Повестью временных лет», я постигала древнерусский язык. Конечно, предстояло ещё много работать. Во-первых, надо было окончательно избавиться от украинского акцента и фрикативного «г». Но, зная украинский язык, я легко усваивала процессы палатализации и лабиализации. Знакомилась и с агглютинативными языками. В букинистическом магазине я добывала разные виды словарей, а словарь Ожегова мне привезла из Польши однокурсница Роза. Но любимыми моими словарями станут словарь этимологический и иностранных слов.

А после БГУ — почти сразу преподавание в пединституте. Сказать, что было сложно, — ничего не сказать. Было очень сложно! Времени на то, чтобы грызть гранит науки, не хватало. Но тогда я свободно могла сидеть за книгами до часов двух ночи. Осваивала-усваивала, мне почему-то доверяли читать даже лекции. Иногда пыталась читать курс без шпаргалок. Как ни удивительно, но труднее было вести практикум русского языка. Помню, что на одном из курсов безупречно грамотной была только одна студентка — Люда Внукова. Но диктанты и сочинения тогда не практиковались. Тем не менее хотелось ещё чего-то. Писала в отдел новостей. Мои заметки читали дикторы на местном радио и телевидении. Было интересно точить своё перо.

И в один прекрасный момент я неожиданно для себя отправилась на телевидение. Руководителю (кажется, это был Исмагилов) понравилось моё портфолио, но я уже догадывалась, почему на работу меня не возьмут (да она мне и не нужна была).

— Вы двуязычная?

Понимаю, куда он клонит. Отшучиваюсь.

— Да! Я знаю русский и украинский.

А дружила я ещё и с польским, хотя в университете мы его изучали всего один семестр.

Впереди крутой поворот. И не один

И с тех пор вся моя биография связана с русским языком. Избавлялась от украинизмов, научилась сопровождать своё плохое настроение другими словами, а не «холера ясная» или «хай ты згорыш», привнесёнными из украинского. Впрочем, этот язык может быть как жёстким и грубым: «ти страшніше атомної бомби», «щоб ти сказився», «трясця твоей маме», «закрий свою пельку», так и ласковым:

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная.

Видно, хоч голки збирай.

Вийди, коханая, працею зморена,

хоч на хвилиночку в гай.

Сядемо вкупочцi тут пiд калиною

— і над панами я пан!

Глянь, моя рибонько, —

срiбною хвилею стелеться полем туман.

Я сражалась сама с собой — контролировала произношение. И «пэрэмога» не заставила себя ждать! Но акцент сразу появлялся, как только я встречалась с земляками. А шо? 18 лет не выкинешь из биографии!

Однажды на стадионе «Труд» я познакомилась с Муниром. Вечерами мы, взявшись за руки, на коньках рассекали лёд. После этого он провожал меня домой. Однажды, прощаясь, поинтересовался моей фамилией. Придумываю.

— Я Дильмухаметова.

— Как? У тебя отец татарин?

— А почему он должен быть татарином? — удивилась я.

Тогда я ещё совсем мало времени прожила в Уфе и думала, что здесь у всех подобные фамилии. Потом попала на башкирскую свадьбу — показались интересными доселе не известные мне традиции и обычаи. Ходила на танцы в Луну — сад имени Луначарского. Танцплощадка. Что запомнилось? Мелочь. Однажды туда мы пошли с братом — он приехал с гастролей на побывку. Сразу бросился приглашать девушек. А меня пригласил юноша. В моём вкусе! Шатен! Два танца! Танцуем. И тут наши танцевальные объятия разрывает брат:

— Ты как погладила мне брюки? Стрелки — в разные стороны.

Он потащил меня домой. Ну да ладно! Дела минувших дней. Но танцы никогда не уходили на задний план.

Постепенно я проникалась духом Башкирии. Первой башкирской песней, с которой я познакомилась, была «Почтальон», потом — «Юкка тугел»… С интересом слушала Фариду Кудашеву, не понимая, о чём она поёт. А потом меня совершенно сразил «Зимний романс» Рима Хасанова. Она и по сей день ласкает мой слух. Я спрашивала у соседей, что обозначает то или иное слово, заставляла петь эту песню и сама подпевала. Приобрела разные словари, в том числе словарь башкирских пословиц, в которых узнавала смысл, аналогичный русским народным пословицам. На моей книжной полке появились «Коран» и «Коранические сказания» М. Пиотровского. Потом был Мустай Карим и его необыкновенная повесть «Долгое, долгое детство». Башкирская одежда, башкирские танцы — мне было интересно всё. Но специально учить башкирский язык было некогда. Да никто меня и не заставлял это делать. Но я сама просила своё окружение разговаривать со мной по-башкирски, иначе мне трудно будет изучить язык. К сожалению, никто особенно не стремился поговорить со мной. Но в какой момент нужно было произносить «мин моржа», я усвоила, хотя не сразу поняла, что я за «моржа». Оказалось, что это ироничное — «Маруся, Маруська». Ну, и ладно! Обижаться не буду. Буду выше этого. Я — Маруся. Маруся, Мария, Маша — красивое имя, так звали одну из моих тётушек. В университете в течение одного семестра нам преподавали башкирскую литературу. Скажу откровенно, на занятиях было скучно. Преподаватель не смог нас заинтересовать. Уже потом я по-настоящему открыла для себя имена Мустая Карима, Назара Наджми… Курай тоже не сразу приняла и поняла. Но когда музыкант исполнял на курае знакомые мелодии, у меня сразу пробуждался интерес к этому оригинальному музыкальному инструменту.

Я чувствовала, как дорого всё своё, родное башкирам, татарам и другим национальностям. Находясь в Шотландии, получаю от своей подруги-башкирки письмо: «Посмотрите башкирский мультик «Алдар и серый волк». Конечно, посмотрю! Перед одним из матчей хоккейной команды «Салават Юлаев» болельщики — отец и сын развернули плакат «Сын Юлая Азналина возьмёт кубок Гагарина». Здесь я обратила внимание на произношение. Отец Салавата Юлаева — АзнАлин. Запомнила! Рифма на плакате есть! Я довольна.

Любимой едой стали беляши, чак-чак, научилась готовить даже манты. Открыла для себя бортевой мёд, то есть дикий. Что такое борть, узнавала на медовых ярмарках. Потом обнаружила, что в Башкирии много смешанных браков. Но и до сих пор находятся люди, выступающие за «чистоту крови».

Итак, я считала, что нужно хорошо знать свой родной язык. Потом были кандидатские экзамены, аспирантура и прочее.

Я прочитала десятки монографий по языковым темам и всегда приходила в изумление, видя, какое огромное количество ссылок на первоисточники даёт автор диссертации. А ещё меня очень удивляло, что профессор, читающий в университете методику русского языка, говорит с акцентом. Подобное было и в школе. В одном из начальных классов преподавала учитель с дефектами в русской речи. Своих учеников она тоже «наделяла» специфическим акцентом.

…Листаю одну из монографий. Библиография — 400 наименований. Ссылка на ссылку. Решаю, что такие вещи мне не только не по плечу, они мне просто неинтересны. Впрочем, работа над диссертацией предполагала и частые поездки в столицу. Но я не могла оставить семью и маленького сына. Сдаю кандидатские экзамены и… порываю с аспирантурой. Свобода!

Убеждаю себя, что ничего нового в лингвистику не привнесу и… порываю с диссертацией.

«Вечёрка», главный редактор — Явдат Бахтиярович Хусаинов, а я — корректор, потом корреспондент. Возомнила о себе, что я грамотная. Лида Полякова корректно, спокойно наставляет меня на путь истины. Встреча с ней стала лучшей школой грамоты. Надо зайти в редакцию, проведать Лиду. Говорят, она там до сих пор корректором работает.

Будучи корреспондентом, я старалась учиться — у всех понемножку. В редакции было немало сотрудников, закончивших факультет журналистики Уральского университета. А это была солидная школа! В течение года на красную доску пришпиливают три мои статьи, они у меня до сих пор хранятся. Я вся такая гордая! Как-то даже премию дали — 7 рублей 50 копеек. Но до настоящей журналистики мне как до неба. Не скажу, что меня в редакции все признавали, но такие корреспонденты были. Встречаемся с Сашей Касымовым — беседуем целый час! Сейчас уже трудно вспомнить о чём. Фарит Шарипов рассказывает историю о том, как в столовой Дома печати курица, поданная на обед, отрикошетила ему в лицо. Он пытался её откусить, а она, жёсткая, отомстила ему. Юмор, выезды на природу. Мы, естественно, накрываем на стол. Тамара Рыбченко рисует чью-то дочурку — на головке у девочки веночек из васильков. Чудесный портрет! Преждевременно ушли из этой жизни Тихонов, Касымов, Рыбченко, Шарипов, Перцева… Через много лет хороним Явдата Хусаинова — Яшу, как его ласково называли в редакции.

Опять решаю сделать крутой поворот. Желаю-с поработать в школе. Владимир Степанович Осадчий берёт меня в штат. Работать в две смены? В две смены?! Рассуждаю так. Сын подрос, для школы времени будет больше, чем для диссертации. Семь счастливых лет! Приходится пахать в две смены.

Пятый класс для классного руководства мне передаёт необыкновенный педагог Клавдия Павловна Болдырева. В портфелях у её учеников всегда всё в порядке. Урок начать невозможно до тех пор, пока на партах не будут размещены в каком-то только им известном порядке тетради, книги, пенал, ручка. Призывать ускорить этот процесс бесполезно. Я учусь организованности. В других классах продолжаю работать над этим. Зарплата ниже, чем у всех, — вузовский педагогический стаж в расчёт не берётся. Более того — приходится глубже вникать в программу по литературе, ведь в пединституте я преподавала только русский язык. Более того — большинство произведений, например, творчество поэтов Серебряного века в университете мы не изучали. Но лиха беда начало. Вперёд! Первые полгода проходят как в тумане, иду по наезженной колее. Потом вхожу во вкус. На уроках литературы — мифологический словарик, куда мы записываем древние афоризмы, и читательский дневник. Стопка словарей, принесённых из дома, включая этимологический, толковый, иностранных слов, всегда присутствовала на всех уроках. Дежурный по словарям всегда готов растолковать то или иное слово. По-моему, классу это было интересно.

Мне казалось, что в те годы уже не заставляли собирать металлолом или макулатуру. Но одна из учениц напомнила мне, что походы за макулатурой всё-таки были: «Однажды мы классом больше всех в школе собрали. Ходили по квартирам (о, ужас!). И ведь жильцы открывали двери и отдавали нам газеты». Но вот какие книги, сданные нашей библиотекой в макулатуру, я увидела в школьном коридоре: «Анна Каренина» 1947 года издания, «Гоголь» С. Машинского 1951 года издания, «Макбет» Шекспира 1938-го. Храню дома эти книги как зеницу ока.

Даже в трудных классах меня принимают. На моём учительском столе появляются конфеты, яблоки — факт признания. Но мне становится скучно на своих же уроках. И тогда — новый поворот. В старших классах — долой оценки, вместо них — «зачтено». Ну не может юноша или девушка на уроке литературы превращаться в солдата, чеканящего… ответ. Руководство школы терпело мои новации.

Однако ученик должен прочитать то или иное произведение. Мы в своё время хотели читать бесконечно. На улице Коммунистической у магазина Академкнига выстаивали в очереди ночами, чтобы подписаться на собрания сочинений Чехова и Достоевского. Так как же заставить, кстати, долой это слово — как заинтересовать учеников книгой? Тащу из дома кипу журналов — «Юность», «Новый мир», «Октябрь»… Весь класс улыбается, когда приношу из домашней библиотеки изгрызенный собачкой томик стихов Есенина — интересуется поэзией даже домашний пёсик Черныш. А мы? Превращаю каждую среду в читательский день, а свой кабинет в читальный зал. Волнуюсь, придут ли вечером сюда ученики. Пришли! Аншлаг! Читают! Атмосфера непередаваемая, и деловая, и свободная. На уроках дразню учеников обложками — этот приём я позаимствовала у известного в то время учителя-методиста Евгения Николаевича Ильина, новатора. Пишем даже сочинение по обложке. Попросила завести читательские дневники. Завели! Устраиваю взаимозачёты. Ребятам интересно! Не стала клеймить позором и нехорошими словами тех, кто не успел сдать вовремя сочинение, искала выход из ситуации. Убрала «кнут» из известного словосочетания. В классах «помоложе» — всегда на парте «чёрная тетрадь», на столе — «Ящик Незнайки», куда перед уроком ученики опускают карточки с трудными словами. В начале урока, как правило, держу в руках мешок. Мешок ошибок. Вызываю кого-то к доске, можно по желанию. Желающих много! Вынимаю из мешка карточки, диктую. На уроке — «Поле чудес». И здесь Остапа понесло. Я открываю в себе необыкновенное чувство юмора — на нём и держусь все семь лет. Счастливых лет. Увы, не без ошибок. На выпускном вечере в своём классе каждого ученика награждаю оригинальным ожерельем — карточками со словами, в которых ученик когда-то допустил ошибку.

Кнут из своего обихода я, повторюсь, убрала. Но как-то собственная косметичка едва не превратилась в кнут. Рассказать? Таня и Ирина дружили, были у меня даже в фаворитах — хорошо и отлично писали диктанты. Но вот однажды после уроков они не захотели исполнить свои «дежурные» обязанности — убрать класс. Уже готова швабра, в ведре швабру ожидает вода для мытья пола. А девчонки всё ноют и ноют, зудят да зудят. А я готовлюсь к второй смене… Нытьё продолжается! Эх, как хороши, как свежи были б родительские розги! Но их нет — на столе только тетради и косметичка. Косметичкой целюсь в дежурных, она приземляется на полу рядом с ними. Я в гневе:

— Вон из класса! Сама помою пол!

И мою. Сама мою. Главное — успеть к приходу второй смены. Таня хорошо помнит этот эпизод, мы с ней дружим. А Ирина очень далеко, не в нашей стране. Характер ох как не сладок!

Однажды — это было в конце учебного года — школьное руководство меня задержало, и я не успела к началу уроков, а мои уроки были последними. Как всегда, ученики этому рады. «Мы всем классом решили сбежать с Ваших уроков, даже Гузель Ситдыкова была с нами», — вспоминает Ирина.

Прихожу в класс — пусто. Смотрю в окно, вижу своих подопечных, они не спеша направляются в кинотеатр «Йондоз» — там сегодня будет интереснее, чем на уроке. Кстати, «Йондоз» сейчас — это Кафедральный собор Рождества Богородицы, как когда-то. Побег мне удалось предотвратить. Объявляю, что классу в наказание придётся писать сочинение по картине, а полученная оценка будет итоговой за год. Урок был тихим. «Передать мое тогдашнее состояние невозможно. Минут десять вообще ничего не соображала. В то время меня можно было сравнить с тормозом. Обычно учитель несколько раз подходила ко мне, подгоняла, а сейчас — молчок. Я понимала, что можно вообще собираться и идти в дворники (так мама моя мне всегда говорила). Наверное, со страху я все же что-то написала, сдала» — такой увидела ту ситуацию Ирина. Ученики мои считают, что тогда почти все работы я разнесла в пух и прах. Но одна из работ мне понравилась и была признана лучшей, вторая являла собой результат стараний. Лучшей работой стала работа Ирины.

«Я вздохнула с облегчением, мой мозговой штурм удался, — вспоминает Ирина спустя годы. — Так быстро я не теряла подруг. Гузель не смогла смириться с ситуацией».

И опять школьная проза. Чтобы не возникало вопросов с оценками, вместо двух рабочих тетрадей по русскому языку заводим одну. Завуч сразу же докладывает директору. Директор деликатно переспрашивает, так ли это. Прихожу в школу с серьгами в виде крестика, подаренными моей тётушкой. Опять доносят директору. Тот знакомится с моими ушами. Мои уши игнорируют замечания директора — я беспартийная. Не вечно же я буду носить эти украшения!

Домашнюю работу проверяю всегда очень тщательно, оценки заношу в журнал. Проблем с выполнением домашнего задания всё меньше. Но иной раз всё-таки приходится в тетради задавать традиционный вопрос: «Где домашнее задание?». Семиклассник Рустем с удовольствием вступает в диалог: «Много хочешь — мало получишь» и по ошибке сдаёт тетрадь с этой «угрозой» на проверку. История умалчивает, сколько за это юноша получил от отца. А я ведь не превращала дневники в жалобную книгу, не делала записи типа «Разговаривает на уроке» или «Отвлекается»…

Но вот мне дают новый класс. Класс выравнивания, или компенсации. Пятиклассники не могут запомнить элементарные правила. Но они старательные, дружелюбные. Я и до сих пор не знаю, как нужно было работать с такими учениками. И нужно ли вообще создавать такие классы. Но «сверху» всегда виднее.

Идёт урок. Марсель на четвереньках подползает к двери и выползает из класса. У меня «столбняк». Думаю, как лучше поступить. Проходит минут пять. Марсель вползает обратно. Садится за парту. Я облегчённо вздыхаю. Начинаю проверять какое-то задание. Подхожу к парте, за которой сидит Марсель. Он мягко кладёт свою ладошку на мою руку.

— Вы видели, что я выходил из класса?

— Видела. Но ты же вернулся. И это здорово! Ты опять с нами!

В Вальфдорской школе мне как-то рассказали: если ладошка учителя оказывается на руке ученика, ученику становится спокойнее. А тут я, моя рука, ощутила маленькую ладошку. Марсель один из немногих мог запомнить правило, он всегда тянул руку, он желал ответить. Наверное, он мог учиться в другом, обычном классе. У Саши Щепова (класс, кажется, шестой) кроме даты и «Классная работа» в тетради не появлялось ни-че-го! Во всех классах почти на каждом уроке мы всегда писали сочинение-миниатюру. Писали! А Саша только красиво рассказывал. С пафосом. В позе актёра. И своё сочинение он пересыпал обращением ко мне. Например, про аквариум: «Понимаете, если посмотреть на аквариум с этой стороны, то… Если взглянуть сверху, то можно полюбоваться водной гладью, лишь иногда нарушаемой…». Где ты сейчас, милый пацан?

Приятного аппетита!

Замечаю, что на первом уроке некоторые ученики витают в облаках, не могут сосредоточиться.

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Понимаю их — утром не люблю завтракать. Ну, тогда придумаю урок необыкновенный — урок завтраков. На партах в корзинках, на красивых салфетках возлегают бутерброды — с колбасой, маслом, мёдом, дорогой рыбкой… Вся семья работала над дизайном! У Жанны на завтрак изящно упакованные конфеты. Удивительно, в городе на «сладких» полках шаром покати, а тут… Презентация! Однако весь класс завтракает. Пытаются угостить и меня. Напоминаю: если в крайнем случае кто-то не успеет позавтракать дома, может съесть бутерброд прямо на первом уроке. Но дети меня понимают — стараются завтракать дома. А после третьего урока почти все сломя голову мчатся в столовую. Оттуда — ещё быстрее. Почти всё, что готовят школьные повара, детям не нравится. Директор созывает собрание. Все учителя, кроме учительницы английского Ирины Владимировны, соглашаются с учениками. Директор занимает нейтральную позицию — ему-то приносят обед на подносе, у него меню особое. А учитель физкультуры, член профкома, делится сюжетом. Утром кто-то из профкома должен приходить в столовую. Пришёл и он. Большая мясорубка как раз прокрутила мясо. Итак, в кастрюле — котлетный фарш. Вроде бы порядок. Но учитель не промах, он поднимает верхний слой фарша, а под ним — фарш вчерашний, из вчерашних котлет. Вот такие котлеты должны понравиться детям?! Конечно, нет! А однажды ко мне в квартиру заваливается едва ли не целый класс. Стол накрываем на ковре — новом, красивом, монгольском. Мамины котлеты — пальчики оближешь! Спасибо, ма!

Мне иногда приходится ходить в школьную столовую. Две смены без еды не выдержать. Однажды беру чай с румяной булочкой. Кислятина! Морщусь. Высказываю недовольство. Это замечает заведующая столовой Рита. На следующий день опять рискую взять булочку. Не успеваю надкусить, как Рита тут как тут.

— Вот вы жаловались, что булка кислая. Ну и где она кислая?

Отлично! Сегодня повара замесили дрожжевое тесто вовремя.

Вспоминаю свой поход в столовую пединститута. Усаживаемся с коллегами за стол. Я покупаю два беляша — брать второе не рискую. Задаю повару шутливый вопрос:

— А беляши с мясом?

— А с чем ещё могут быть беляши? Что за вопрос?

Первый укус, и чувствую косточку. Снова надкусываю. И опять косточка. Рыбная. Иду туда, где покупала.

— Ваши беляши, кажется, с рыбой!

— Не может быть!

Повара кучкуются у моего беляша. Пять минут жду. Ответ готов:

— Знаете, сегодня у нас новенькая работница. Она просто плохо промыла мясорубку после рыбного фарша.

После этого инцидента в столовую больше не хожу. По пути домой заглядываю в известный всем студентам «Чай», беру бутерброд с колбасой и кофе, вернее — кофейный напиток. Хватит сил дойти домой! А в пединституте в актовом зале — собрание по поводу кормёжки в столовой. Ректор Эдуард Шайхуллович Хамитов — мы его называли Человеком с большой буквы — втолковывает работникам кухни:

— Ну, вот почему наши домашние готовят хорошо? А ведь они не заканчивали школу поваров!

Сочинение? Легко!

Заводим отдельную тетрадь для подготовки к сочинениям, там можно писать, рисовать, наклеивать картинки, записывать афоризмы. Учимся сочинять. Первое сочинение — о хлебе, а потом ученикам предстоит написать десятки сочинений.

Кто, когда, почему в последующие годы, примерно через десять лет, заставил учеников разувериться в своих силах. Почему стали волноваться за своих детей и родители? В школе всегда писали сочинения — кто-то из учеников лучше, кто-то хуже. Но писали все, старались. На выпускных экзаменах, конечно, волновались. Вот выпускное сочинение в одном из классов. На доске появляются темы. Ученики чувствуют, что к экзамену готовы. Никакие шпаргалки не нужны. Но Лена вдруг начинает рыдать.

— Лена, ты же хорошо знаешь эту тему. Можешь и на «шестёрку» написать!

Девочке понадобился почти час, чтобы успокоиться. Оценка за письменную работу — «отлично». Сейчас мы иногда встречаемся с Леной — живём недалеко. Не можем не вспомнить её «экзаменационные» слёзы. Обмениваемся улыбками.

Сочинения нескольких учеников отправляют в «золотую» районную медальную комиссию, куда вхожу и я. Но проверку работ на «золото» Ольга Юрьевна Гроссман, председатель районной комиссии, старается организовать без моего участия. Правильно. Зачем ей принципиальный проверяющий?!

Работу Алёши Ефимова сочли достойной «золота», большинство членов комиссии высказались за то, чтобы сочинение отправить на рассмотрение «золотой» медальной комиссии министерства. Против была лишь Ольга Юрьевна Гроссман — её голос был решающим. Она посчитала, что слова «единят» в русском языке не существует (у Алёши в сочинении фраза «героев единят… черты характера»). Но «серебряную» медаль ученик получил. А Ольге Гроссман, оказывается, не нужны были «золотые» конкуренты — голос «против» помогал создать лучшие условия для учеников той школы, где преподавала она.

Другой класс. На уроках всегда интересно слушать Андрея. В сочинениях мысли излагает лаконично, логично. Но вот с грамотностью — просто беда. Перед сдачей классные грамотеи перечитывают работу Андрея, стараются избавить её от ошибок. Класс протестует против постоянных «неудов». А я-то как протестую!

Но однажды встречаю Андрея возле медуниверситета.

— Поступил?

— Да!!!

За Андрея рада необыкновенно!

Однажды мне пришлось вызвать домой «скорую». В квартиру входит молодой полноватый мужчина. Сердится:

— Сражались с вашим шлагбаумом. Надо приобрести кодовый ключ.

— У нас машины нет, — слабо оправдываюсь я.

Врач внимательно осматривает пациента, даёт ценные советы, выписывает рецепт. Откланивается. Сую ему шоколадку.

— Ладно, отдам медсёстрам, которые дежурят в ночную смену.

Долго вспоминаю, где видела этого врача. Вспомнила. Утром звоню в диспетчерскую. Приятная беседа с врачом Андреем Симоновым.

…Вернёмся к сочинению. Напуганные «верхами» родители и ученики стали искать выход из ситуации. За солидные гонорары стали писать сочинения для выпускников учителя и другие персоны. Тогда я уже не работала в школе. Но определённым образом ко мне попало сочинение, с которого на выпускном экзамене списывал совсем не знакомый мне ученик. Эта работа повергла меня в шок! А ученик поверил учителю, который получил за «сочинение для списывания» весомое вознаграждение от родителей. Писали «такие» сочинения и преподаватели Института развития образования, стремясь и меня вовлечь в ряды пишущих. Но такие вещи для меня — табу. Многие хваткие учителя привлекали интернет. Получались сочинения-близнецы. Родители одной из учениц заподозрили неладное, попытались вернуть свои деньги. Им — редкий случай — это удалось.

Ну а потом учеников настигла баба ЕГЭ, а с ней и металлоискатели. В школах вообще разучились писать сочинения. Многие не могли выцедить из себя даже минимально требуемое количество знаков. Учителям было не до сочинений — шло натаскивание школьников на выполнение тестов. Сейчас идёт попытка возврата к сочинению.

Дочь Гали, одной из моих учениц, закончила филфак БГУ. Интересно! Сейчас Галя благодарит меня за то, что мы много читали, писали. Наверное, не всем были интересны темы сочинений, но я думала-искала. Вот несколько тем:

Ревности остерегайтесь, зеленоглазой ведьмы (Лермонтов, Шекспир).

Кабанихинская педагогика.

Россия-великомученица в произведениях Н. А. Некрасова.

Письмо человеку, задумавшему страшное дело. (Мысли, возникшие при чтении романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»).

«Непонятно»… «Замечательно» (Поэзия А. Блока).

Петровка-38

Замышляю общешкольную газету. С коллегой Галиной Леонидовной размышляем над тем, как назвать издание. Родили — «Эпицентр»! Ну как же не создать школьную газету — я же понюхала газету настоящую, «Вечернюю Уфу». Тогда на публикации всегда реагировали. Вот пример. Написала о кафе «Рябинушка»: заходишь туда, видишь кастрюли, вдыхаешь слишком густые ароматы. Через некоторое время появляется декоративная перегородка.

Вся школа работает на «Эпицентр» — корреспонденты носятся по школе, берут интервью у учеников и учителей, в газете появляются рисунки, случается реакция на публикации. Школа кипит.

1988 г. 7 декабря. Армения. Спитак. Землетрясение. В школе траурная линейка. Организуем школьные ярмарки, собираем деньги и вещи для пострадавших. Все события — в «Эпицентре».

Андрей Бабиков усердием не отличался, лишь иногда на уроках внимал моим речам. Но вот в городе фенольная катастрофа — мы пока об этом не знаем, чай с фенолом пьём. Прямо на уроке мне становится плохо, моя голова шлёпается на стол. Андрей среагировал быстрее всех. С космической скоростью сбегал на первый этаж за медсестрой. И уже через минуту медсестра Тамара Пантелеймоновна рядом со мной. Она работает в школе и до сих пор, на том же, первом этаже. С Андреем мы иногда встречаемся на улицах нашего города. Напомню, что номер моего кабинета — 38. И только на выпускном вечере узнаю, что мои ученики присвоили ему название «Петровка-38» (моё отчество — Петровна). Жалею, что не узнала об этом раньше, — автору идеи поставила бы в журнал «шестёрку».

Кружок «Русское слово» работает с четвертого класса. Свои художники, танцоры, певцы. Затем весь класс участвует в «Посиделках». По одному петь стесняются, на сцену новоиспечённые артисты выходят группой, ансамблем:

Красна девица вила кудёрышки,

Да на реке оставила ведёрышки.

Раз-два, люблю тебя, люблю тебя,

Да на реке оставила ведёрышки.

Здесь и первый парень на деревне, и бабы рязанские. Иногда поём даже частушки. Фотографии сохранили наши концерты. Знакомились с берестяными грамотами, со старославянским языком, узнавали, что такое юс малый и юс большой, изучали языковую карту мира, поставили спектакль «Знаки препинания». Стал ближе мир росписи — семёновская, хохломская, палехская, жостовская, гжель, дымковская игрушка. О вечере «Хлеб — всему голова» напомнил мне альбом. Каждая семья готовит сухарики и другие простые блюда из муки, сочиняет стихи, рассказы. Событие незабываемое. Не боюсь повторить: родители всегда были моими помощниками! Но не знала я, не гадала, что несколько семей распадутся после окончания их детьми школы. Тогда я думала, что мы всё сделали для того, чтобы одна из учениц успешно закончила школу. И она могла это сделать. Но кто-то обратил внимание на её красоту, а она, наивная школьница…

И учителя, и родители знали, где и чем заняты их дети. В журнале в специальной графе учитель записывал, какой кружок посещает ученик, — кружки, кстати, тогда были бесплатными. Но не было в журнале графы «национальность». Не припомню случая, чтобы в классе хотя бы кто-то «припомнил» кому-то его национальность.

Итак, две смены. Целый день в школе. Кабинет — один на двоих с Ольгой Леонидовной. Всегда советуемся с ней, как лучше подготовиться к уроку, как рационально использовать наглядные пособия. И всегда — как заправские матросы — надраиваем доску. Она должна быть идеально чистой. Подбираем мел — все записи на доске должны быть видны даже с последней парты.

После второй смены с группой учителей отправляемся в актовый зал — готовим к сдаче спектакль «Безумная Евдокия» по повести Анатолия Алексина. Сценарий пишу сама. Актёры — ученики из разных классов и, конечно, учителя. На премьере — аншлаг. А сейчас — приятные воспоминания. До сих пор храню байковое одеяло, видимо, оно было необходимым театральным атрибутом.

Никогда не посещаю квартиры моих учеников, никогда не переписываю первоклассников, не желаю быть агитатором. На собрании сразу же объявляю, что в походы водить учеников не буду — у меня нет соответствующей подготовки. Недовольные, конечно, были. Но в моей памяти — трагедия. Несколько учеников старших классов под руководством двух учителей в майские дни пошли в поход. Было половодье. На противоположный берег реки на лодке перевозил ребят опытный учитель — по нескольку человек. Учительница не стала дожидаться его возвращения и попросила деревенского жителя перевезти оставшуюся группу. Лодка перевернулась. Диму не нашли. А мы с учениками его хорошо знали — юноша готовил наш класс к конкурсу строя и песни.

Вечером с учителями выдыхаем, собираемся в кабинете 38. Почему здесь? Просто здесь есть сухарики. Мама провожает меня в школу с мешочком сухариков. Об этом знают не только учителя, но и ученики. Им тоже иногда достаётся такое эксклюзивное блюдо. Итак, пьём чай. Ольга Леонидовна, как всегда, методично вылавливает из чашки заварку — вернее, чаинки. Не будет пить чай, пока не выловит все до одной. Терпение у коллеги — позавидуешь! А ведь она такая эмоциональная! Иногда все вместе идём в кафе, где всегда свежие беляши, чак-чак. Закрыли это кафе. Бизнесмены что-то не поделили.

А однажды меня обокрали. Вечер. В школе почти пусто. Перед уходом оставляю свою новую сумочку со стопкой тетрадей в учительской, забегаю к завучу что-то согласовать. Возвращаюсь через секунд 30 — сумки нет. Обидно. Там же кроме тетрадей кругленькая сумма, заработанная на кабельном заводе учениками. Директор умоляет меня не заявлять в милицию — позор для школы. Но я неумолима. Заявляю. Оказывается, махровый вор по имени Игорь недавно вернулся из тюрьмы и продолжил промышлять воровством. Через некоторое время милиция обнаруживает его в районе остановки «Пермская». Игорёк побывал в музыкальной школе и уже своей опытной воровской рукой шарил в собственном кармане, пытаясь вслепую определить сумму «улова». Вместе с купюрами его и взяли. Судили. На суде присутствовали человек 10—15, которых он за непродолжительное время обштопал. Конечно, дети и родители жалели меня, отказывались от возмещения украденных денег, но и здесь я была неумолима и вернула детям заработанное. Потом воришка в течение года по нескольку рублей отдавал мне долг. Присылал уже из тюрьмы.

Тевье-молочник

Украина. Света Дамская, снимавшая квартиру у наших соседей, собирала сдачу у кассового аппарата в автобусе. Потом, как я узнала позже, её задержали за мошенничество и «экстрадировали» из нашего городка. Евреев в нашем городке было много. Тогда я не понимала, почему они живут в основном за городом. Позже узнала, что это называлось «за чертой оседлости». В аптеке, помню, работала Ревекка Марковна. Мои родители дружили с Кларой Петровной и Лазарем Соломоновичем Кагановскими, я частенько свободно заходила к ним в дом, шла в одну из комнат, густо заставленную мебелью, разглядывала разные вещицы, к которым не дотрагивались примерно сто лет. А однажды их корова, которой я, видимо, уже надоела, подняла меня на рога. Было не до смеха. Но живой я осталась! Уже в наши дни в социальных сетях я общалась с внуком наших соседей Кагановских — Александром, проживающим в Израиле. Шурик Шмутер, мой одноклассник, тоже проживает там. Хотелось бы узнать, как сложилась судьба у одноклассницы Иры Приймак.

Не помню, чтобы мы в моём родном украинском городке слушали еврейские песни. Но в Уфе от меня не ускользнули роскошные мелодии. «Стенка, только стенка не услышит такую музыку», — сказал бы Тевье-молочник. Звучит «Хава-Нагила». Тут действительно нужно покрепче держаться за ручки кресла, иначе рискуешь не удержаться — пойдешь танцевать. «Чуть заиграли скрипки — сразу у всех улыбки». Это значило, что я попала на концерт клезмерского (свадебного) ансамбля «Симха» Леонида Сонца.

Где-то прочла, что по тому, сколько в доме скрипок, узнавали, сколько в еврейской семье сыновей.

Побывала я на концерте ансамбля маэстро Сонца с благословения… Шолома-Алейхема. К тому времени мне уже была знакома и библейская новелла «Песнь Песней», и «Суламифь» Куприна, а вот юношеский роман «Песнь песней» Шолома-Алейхема и в руках не держала. Знала о Суламифь, но не знала о Бузе. И вот наконец знакомство с Эстер-Либой, Либой, Либузей, Бузей, мальчиком Мотлом, Касриловкой, Егупцом, «Блуждающими звездами» и, конечно, с Тевье-молочником, «большим знатоком Священного писания», состоялось… Великолепен был в роли Тевье Михаил Ульянов, но ведь и уфимский Тевье-молочник — Борис Шнейдер — тоже не лыком шит! Знал-таки режиссер народного театра Петр Шеин, кого брать на главную роль. Нет этих людей на белом свете.

Парадокс, но после знакомства со Священным писанием в «аранжировке» Тевье, кажется, мне легче стало читать и Ветхий завет, и Новый. Более того — в моей библиотечке появились «Библейские истории» Густава Гече, роскошная «Библейская энциклопедия»… Тогда-то я узнала, что наша филармония — бывшая Уфимская синагога. Помню, как еврейская община боролась за свою синагогу, а сейчас имеет Еврейский общинный центр, где я побывала на нескольких праздниках. Еврейская воскресная школа работает в Уфе уже давно. В моей библиотечке есть «Еврейские анекдоты» в стихах. Вот один из них:

— Студент Сигал, вы так бледны.

Решайтесь. Вот они — билеты.

Мои вопросы вам страшны?

— Нет, мне страшны мои ответы.

Моя школьная коллега Лина уезжает в Израиль. Я привыкла к ней, грущу. Но одна из провожающих жёстко заявляет:

— Мы не плачем, когда наши люди уезжают!

После Израиля у Лины — Канада. Не всё там ладно, и она всё время стремится в Россию. Семейные обстоятельства всё же не позволяют ей покинуть страну. Зато из Канады она пытается мне прочесть лекцию о Крыме. Пусть ответом ей сегодня будут строки из песни, которую исполняет Жан Татлян:

А в Париже правит бал красота,

А над Лондоном туман до утра,

А в Нью-Йорке небоскребы да дела,

А в России души, как колокола…

«Ах, как хочется вернуться на денёк…»

Счастлив тот, у кого есть бабушка и дедушка! Я знала бабушку по папиной линии, о дедушке по этой же — папиной линии — я не знаю ничего. Когда-то мы с бабушкой в рождественскую ночь ходили в церковь. Там в красивых ясельках лежала новорождённая лялечка — младенец Иисус. В храме шла служба, вокруг храма — крестный ход. Народу — тьма. Детские воспоминания неизгладимы. Мы понимали, что в колыбельке — куколка, но волнение народа передавалось и нам, несмышлёнышам. Помню вкус просвир (просфор) и церковного вина, коим причащал нас батюшка. «Христос подал ученикам чашу вина со словами: «Пейте из нее все. В чаше сей кровь моя, которая изливается во оставление грехов ваших». И мы вкушали капли этого напитка, хотя и не понимали, в чём наши грехи. Было это, повторюсь, на Украине. Там меня крестили, помню своих крёстных. Я никогда специально не учила молитвы, но память цепко держит то, что произносила бабушка, глядя на образа. Вот притча, рассказанная бабушкой. «Однажды на свадьбе жених и невеста пустились в пляс с иконой. Да так и присохли к земле». Только недавно узнала, что люди верующие называют это стоянием Зои. Я навсегда запомнила этот рассказ и не позволяю себе глумиться над верой, хотя не стала религиозной. На Рождество (слово «Рiздво» нам тогда было неизвестно) мы носились от дома к дому, колядовали. Зимний день, радость нисходит на нас:

Коляд, коляд, колядниця,

Добра з медом паляниця,

А без меду не така,

Дайте, тітко, пирога.

Як не дасте пирога,

Возьму бика за рога,

Поведу на торжок,

Куплю собі пиріжок.

И нас, девчонок и мальчишек, уже ждали в домах, готовили конфеты, пирожки — в этот праздник все были щедрыми и добрыми. А к дому Лысенко мы даже и не подходили, знали, что там даже калитку не откроют. 13 января мы щедровали:

Щедрик, щедрик, щедрівочка,

Прилетіла ластівочка,

Стала собі щебетати,

Господаря викликати:

«Вийди, вийди, господарю,

Подивися на кошару,

Там овечки покотились,

А ягнички народились.

…Однако уже много лет Рождество я встречаю в Уфе. Отчего же грустить, ведь Сын Божий народился! Погляжу на младенца. Сначала иду в Кафедральный собор Рождества Пресвятой Богородицы, заглядываю в «вертеп» — рукотворную пещеру, отдаю дань младенцу Иисусу. Может быть, именно в таком месте когда-то нашли своё пристанище Иосиф и Мария. И здесь же ночью у Преблагословенной Девы Марии родился давно обещанный Спаситель мира… Народ идёт к яселькам, радуется рождению Сына Божьего, жертвует на храм. Вхожу в церковную обитель. Народу много, все молятся, ставят свечи. Фотографирую, а снимки… не получаются. Одна из матушек просит получить у батюшки благословение на фотографирование. Я удивляюсь! Неужели матушка видит меня насквозь, понимает мои намерения? Ведь я заметила, что крыша храма нечищеная — глыбы снега могут свалиться с небес на чью-то грешную голову. Более того — я вознамерилась об этом написать. Праздник-то должен быть светлым, чистым! Неужто нельзя без благословения Всевышнего освободить церковную крышу от того, что послали сами небеса?

К батюшке на поклон не иду. В прошлом году фотографировала без оного — всё получалось! Кстати, а у кого батюшки и матушки берут благословение на пользование смартфонами? Ой, господи, помилуй мя, грешную! Можно было обойтись без этого вопроса! Позвольте маленькое отступление. Вот смотрю интервью с митрополитом Иларионом. Он вещает, что ему подарили на Новый год iPhone 8. Ну и ладно! Не очень-то и хотелось!

Кое-как по мирским дорогам добираюсь до Симеоно-Верхотурского храма — он располагается недалеко от моего дома. Здесь от меня не требуют благословения на фотографирование. Опять же мой фотоглаз замечает сосульки. Ну не успели монашки сбить этот подарок небес, не успели. Идёт рождественская служба. В обители божьей отдаю дань уважения вере моих предков. Неужто я нехристь? Меня ж крестили! Но вот осенять себя крестным знамением я не способна, свечки тоже не ставлю, пост не держу, но куличи пеку. Любуюсь красотой церковного убранства, паникадил, но запах ладана и свечей, коих так много, переношу тяжело. По праздникам в церковь ходила моя мама со своими сёстрами. Помолиться. Подумать о душе своей. А через некоторое время они задавались вопросом: «А существуешь ли ты, Боже? А если существуешь, то почему ты не всегда справедлив к людям?» Известный миру Джулиан Ассанж в одном из интервью произнёс ошеломившую меня фразу: «Безответственный у нас бог». Я не рискую это повторять.

Тем не менее мы всегда обращаемся к Богу — то ли с благодарностью, то ли с просьбой помочь, спасти, уберечь. Но, как говорится, на Бога надейся, а сам…

А не заглянуть ли мне на Рождество в кирху? Лютеранская кирха после православного храма с его золотом и серебром кажется предельно скромной. Прихожане размещаются на добротных лавочках, поют под аккомпанемент фисгармонии, нарядная ёлка, свечи и, конечно же, «пещера» с младенцем Иисусом. Идёт рождественская служба. Специально обученные люди добровольно-принудительно собирают пожертвования. В вышитый мешочек опускаю купюру. Собираюсь в мечеть.

Дедушка, тебе чаёк покрепче? Я хотела бы так сказать…

Бабушка по маминой линии, Агриппина (Груша), умерла при родах. Остались сиротами трое девочек (моя мама и её сестры). Муж Груши, мой дедушка Павел Андреевич Комаров, остался вдовцом. Дочери росли с мачехой. Судьбу своего дедушки я теперь знаю. Война лишила его возможности славно допеть свою жизненную песню. Мама рассказывала мне, что его в 1941-м призвали из певческого округа. Его талант передался дочерям — маме и её сёстрам. Я часто слушала их чарующее пение. Сильные голоса. Песенный репертуар Клавдии, Анисьи, Марии я знаю наизусть. «Вот кто-то с горочки спустился», «Каким ты был, таким ты и остался», «Под окном черёмуха колышется», «Расцвела сирень-черёмуха в моём саду», «Огней так много золотых»… Пели они и любопытные народные — «На Муромской дорожке», «Про капитана»:

А капитан сердечный был, в каюту пригласил.

Налил шампанского бокал и выпить попросил.

Ой-ой-ой, в глазах туман, кружится голова.

Едва стою я на ногах, но всё ж я не пьяна…

А через год родился сын, морской волны буян,

Но кто же в этом виноват? Конечно, капитан.

Тётя Маня ещё и на балалайке здорово играла и пела частушки — многие я до сих пор хорошо помню.

Полюбила я милого, думала, летает.

Прихожу на аэродром — а он подметает.

А эта частушка, сколько бы я её ни слушала, заставляла меня сжаться:

Когда меня сватали, меня в кастрюлю спрятали,

Крышкою прихлопнули, чуть глаза не лопнули.

А сейчас сердце щемит, когда слышу:

Спят курганы темные,

Солнцем опаленные.

И туманы белые

Ходят чередой.

Через рощи шумные

И поля зеленые

Вышел в степь донецкую

Парень молодой.

Вы понимаете, почему меня тревожат эти строчки.

Хотя мои тётушки жили в России, многие украинские песни они пели вместе с моей мамой. «Черемшина», «Ти ж мене пiдманула», «Нiч яка мiсячна», «Марiчка».

Клавдия, Анисья, Мария Комаровы в шутку называли себя сёстрами Фёдоровыми. О нелёгкой судьбе этих певиц (Екатерины, Нины, Нинель и Анастасии Фёдоровых) я узнала гораздо позже. В моей песенной копилке появлялись всё новые изумительной красоты песни, которые я слышала по радио: «Бесаме мучо», «Скажите, девушки», а также «Ямайка» в исполнении Робертино Лоретти.

«Где, как, когда, всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой…» Речь идёт, конечно, о Наташе Ростовой. Я, естественно, не графинечка, но с детства впитала в себя традиции и обычаи моей семьи, моего народа. И песню! И русскую, и украинскую — ведь прожила я на Украине аж 18 лет. Может быть, русские песенные мотивы мне были ближе, чем украинские, потому что в моём родном городке все в основном говорили на русском.

Я русская, а это значит —

Я перед предками в долгу.

Я русская, и жить иначе,

И быть другой я не могу.

Ещё 1 сентября 1943 года мой дедушка был жив. На сайте «Подвиг народа» я нашла скупые, но для меня бесценные сведения:

«Комаров Павел Андреевич, гвардии старший сержант. Украина. Змиёвский район. Хутор Гусиная Поляна. река Уда. Освобождение Украины. Сооружение 16-тонного моста под ураганным пулемётным и минометным огнём… Погиб 9 сентября 1943 года. Орден Красной Звезды».

Из донесения узнаю некоторые подробности:

«тов. Комаров, работая на постройке 16-тонного моста через реку Сев. Донец 13.8.43 своей организацией работал с отделением и личным примером заготовил 800 пог. метров досок для настила, в течение 3,5 часов установил колесоотбойные брусья и колесный настил. Работая на постройке моста через реку Уда, под нагрузку 10 тонн в ночь с 18 на 19.8.43 г. т. Комаров установил 1 раму, заготовил прогоны 100 пог. метров и лично сам занимался подноской их на место укладки, соблюдая строжайшую тишину в работе, работая под пулеметным и минометным огнем противника. Мост был построен за 6 часов. Лично произвёл разведку моста, под огнем противника прополз по-пластунски 500 м. 23.8.43 т. Комаров установил минное поле в р-не хут Гусиная Поляна в к-ве 100 противотанковых мин. Минное поле устанавливалось в непосредственной близости от противника под ураганным пулеметным и минометным огнем противника».

«Приказ частям 41-й Гвардейской Стрелковой Дивизии 27-го Гвардейского Стрелкового Корпуса 57-й Армии Степного фронта от 1.9. 1943 г. Действующая Армия. №018Н: «От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю орденом Красной Звезды… 9. гвардии старшего сержанта Комарова Павла Андреевича — командира отделения 44-го отдельного гвардейского саперного батальона».

Похоронен мой дорогой дедушка, которого я никогда не видела, недалеко от места гибели — под Харьковом. Сообщил об этом моей маме в 1988 году майор Хворостянского РВК Федоренко. Его письмо я храню. Мама с сёстрами дважды побывала там, в совхозе «Червоний Велетень» («Красный Гигант»), есть и фото мамы у памятника героям войны, где выгравировано имя и моего дедушки. Я же видела этот памятник только в виртуальном пространстве.

«Сев. Донец» — Северский Донец, река, протекающая в том числе и через Харьковскую, Донецкую и Луганскую области. Здесь воевал против фашистов мой дед. Здесь сейчас воюет Порошенко против Донбасса.

Я прошу, хоть ненадолго,

Боль моя, ты покинь меня!

Мне не повезло посидеть у тебя на коленях, мой дедушка! Не довелось выпить чайку с тобой, Пал Андреич! Я никогда тебя не видела, но всегда думаю о тебе. Дед, я пекла торт в твою честь, для тебя со слезами на глазах…

А хочешь, заварю я чай со зверобоем,

И полегчает нам обоим?

Не полегчает. Война отняла тебя, дедушка. У меня, у нас.

Еду я на Родину…

Воспоминания о встрече с родными на Украине не оставляют меня. А тут через два года снова весточка от подруги, бывшей соседки-землячки, которая сейчас живет в городе Черкассы. Она желает встретиться. Конечно, я дружила больше с её сестрой, но раз родина зовёт, надо ехать. Пакую чемодан, закупаю сувениры… Вокзал, поезд Уфа — Москва, потом Киев — Черновцы. Украинцы едут из России домой, в Западную Украину, «з заробiткiв». Расслабленные, отвязные, пьяные мужики. Напротив меня — зрелый седой мужчина, тоже слегка смазанный алкоголем, изо всех сил старается вести себя прилично. Я боюсь уснуть, тем более что поезд прибудет в мой родной город ранним утром. Среди ночи один из пьяных украинцев начинает тормошить мужчину напротив — то ли с кем перепутал, то ли пристаёт, то ли придирается. Не знаю, что ему втемяшилось.

— Ты шо, сказывся, чи шо? — седой мужчина вскакивает, возмущается.

Ой, що робиться! Доехать бы живой-здоровой! До проводника не докричаться — он в противоположном конце вагона.

Доехала. На перроне меня встречает Света. Идём по проспекту Мира. Утро — свежести необыкновенной. Вещи оставляем в доме Светиной мамы, а дом этот, напомню, напротив моего, родного. Идём прогуляться. Наша родная улица Фрунзе выруливает на улицу центральную — К. Маркса. Её лучше бы назвать Зелёной — густые кроны деревьев не дают разглядеть дорогу, под ногами тысячи хрущей — ты идёшь буквально по весенним крылатым жукам, они хрустят под ногами, они сваливаются тебе на голову, ты отряхаешься… Но сейчас они тебе роднее родных! Конечно, я не забыла строки Тараса Шевченко:

Садок вишневий коло хати,

Хрущі над вишнями гудуть,

Плугатарі з плугами йдуть,

Співають ідучи дівчата…

А встретившие меня девчата — Света, её сестра и мама — чуть позже будут петь для меня украинские песни. Мой диктофон записал эти песни. Яркие, сочные, драматичные. Потом через железнодорожные пути отправляюсь на Шанхай, к родным. Сериалы на «Интер», беседы за жизнь. Утром — обратно, поближе к родному дому. На водокачке Жорка, на дне ведра уже трепещутся несколько карасей, мы с родственницей пытаемся их пощупать, рыбки благополучно выскальзывают из наших ладоней. Но как можно не сфотографировать этот улов?! Жорка бодрячком!

Сегодня мне повезло. В моём родном доме появился хозяин, он позволил мне зайти внутрь. Сердце готово выскочить наружу. Захожу — и сразу узнаю родную дверь — дверь, ведущую в детскую. Я поглаживаю её глянцевую поверхность, вернее — глянца почти не осталось, ладонь чувствует шершавое дерево. Вспоминаю обращение героини «Вишнёвого сада» Раневской: «Шкапик, мой родной!». Многие критики упрекали этот персонаж в излишней сентиментальности, восторженности.

Но сейчас я стала похожей на Раневскую. Вот и детская. Милая моя, прекрасная комната.

В детской мы дрались с братом. Я долго его мутузила, он отчаянно сопротивлялся. Но потом я на секунду расслаблялась, и он укладывал меня на пол одним ударом своего детского кулака. Тут можно и пореветь, обидно же! В те времена пацанам нравилось дёргать девчонок за косичку. А брат в запале боевых действий одну мою косичку отхватил ножницами. Родителям пришлось подравнивать мою причёску. Но уже через пару лет у меня выросли такие косы, которые сама я без маминой помощи расчесывать не могла. Помогал керосин, смягчавший воду. А потом выручала мама подружки, привозившая откуда-то шампунь. …С появлением сестрёнки драк стало меньше. Между боями брат успевал ещё сбегать к соседям — Якушевским. Там, в доме у пожилых сестёр, он обнаружил гитару и мог часами бренчать на ней, разбираться в её устройстве. Позже Серёга станет профессиональным музыкантом.

В доме была русская печь, согревавшая дом. А еще тёплыми были мамины руки, умеющие готовить вкусные блюда. Если кололи кабана (именно так говорили на Украине), то соседям доставалось по куску свежего мяса — свежины. В кладовке поселялась свиная туша, и тогда в доме появлялись отбивные, котлеты, тушёное мясо, шкварки и прочие вкусности. В Башкирии не принято готовить шкварки, этим эксклюзивным блюдом меня угощали в Шотландии. Вкус шкварок был таким родным!

Мама делала разную колбасу. Особенно мне нравилась кровянка с гречневой крупой. А вот борщ, как потом признавалась мама, её научили готовить хохлы.

Сейчас свойством высокой кухни является соус бешамель. Этот бешамель у нас на столе был часто. Обжаренную до нежно-золотистого цвета муку соединяют с бульоном, молоком… Просто это называлось подливкой и подавалось к мясу. Обжаренные кусочки булочки, гренки — сейчас это крутоны. А у мамы они были круче: она их пропитывала молоком, обмакивала во взбитое яйцо и обжаривала на сковородке. А какие были маковые рулеты! Вкус рулета, конечно, зависел от мака. Его мама растирала, потом заваривала. Нет, сначала заваривала, а потом растирала в макитре — горшок такой был у многих. Слово «макитра» вспомнила! Говаривали: у тебя не голова, а макитра! Из чудо-печки доставали чудо-рулет.

Моя мама очень любила петь: «Рідна мати моя, ти ночей не доспала». Теперь слова из этой песни для меня стали значить очень многое.

Меня мама не очень приобщала к бытовым проблемам, она хотела, чтобы я хорошо училась. А вот папа зачем-то заставлял нас, детей, перетаскивать с места на место кирпичи. Было обидно. Нам казалось, что мы занимаемся тяжёлой, но бесполезной работой. Очень тяжёлой нам казалась работа и в поле. Всей семьёй мы выезжали сажать, пропалывать, окучивать картошку. Самым страшным врагом был пырей, он упрямо не хотел вылазить из земли. Или его очень крепко держали за хвост обитатели подземного царства. Но куда деваться? Надо рвать, выдирать, чтобы легче дышалось картошке. И не жаловаться ни на жару, ни на дождь! Зато я хорошо запомнила, что лучший сорт картофеля — «паны», плоды достаточно крупные, ровные, тёпло-вишнёвого цвета. Конечно, легче всего было ходить за хлебом. Но вот выстаивать длинные очереди было сущим наказанием. Будучи недовольными хлебом из кукурузной муки, взрослые ворчали. Но мне кукурузный — «хрущевский» — хлеб нравился. Сейчас кукурузная мука — ресторанный ингредиент.

Свидание с родным домом заканчивается. Ещё долго стою у калитки… Дом папа строил из шлакоблочных кирпичей, я с интересом наблюдала, как он их формует. Потом любовалась тем, как дядя Григорий, папа моей подружки Тамары, штукатурил дом. Штукатурка ложилась так, как хотел его мастерок. Потолки в комнате он украшал какими-то необыкновенными узорами. Даже сарай в нашем дворе был аккуратно поштукатурен и побелен. В нём содержалась хрюшка. А сейчас сарай предстал передо мной облупленным, рука хозяина здесь давно не гуляла. Двор зарос одуванчиками…

Но вот мой взор коснулся чердака. Лишь гораздо позже, когда я прикоснулась к тюркским языкам, узнала, что значит слово «чердак». Туда, под крышу, мы с братом взбирались по крутой лестнице. Зарывались в пахучее шелковистое сено и наслаждались ароматом антоновки. И тут уже было загадкой — то ли яблоки напитали своим запахом травы и цветы, превратившиеся в пахучее сено, то ли матушка Природа отдала всё своё самое лучшее антоновке. Мы своими молодыми зубами впивались в крепкие сочные плоды. Превратившись в томлёные фрукты, разморившись от фруктовых ароматов, мы прямо на чердаке и засыпали. Трудно оторвать свой взор от родного дома. Всё так же прислонилась к дому старенькая лестница, всё та же дверца, ведущая на чердак, правда, потрескавшаяся, еле живая.

Вся взволнованная иду на Шанхай. У порога меня встречают сестрички-малышки, правнучки бабушки Гали. В руках у них стаканчики с ягодами — им не терпится угостить меня:

— Это земляника. Это вам. Мы собрали здесь, в лесочке! У вас в России нет таких ягод!

Обнимаю девчушек, благодарю.

По вечерам сериалы на телеканале «Интер» — к политическим передачам интереса нет. Реклама на экране длится от 20 до 30 минут. Меня это шокирует. Пока крутятся рекламные ролики — те же, что и в России — можно забыть сюжет фильма. Но мне больше интересны беседы с бабушкой Галей.

А бабушка Галя продолжает:

— Власть нас всячески разъединяет с Россией. Да и на украинский язык давит. В детсадах запрещают называть друг друга Мишенькой, Наташенькой, Петенькой. Треба казати «Михайлик, Михасик»», «Наталочка», «Петрик». Всю жизнь носки мы называли носками. А сейчас нужно говорить: «шкарпетки». Оказывается, это исконно украинское слово. Боже ж ты мiй! Куда идёт Украина?

Обращаюсь к справочнику. Словарь Брюкнера гласит, что в украинский язык это слово пришло через польское szkarpetka — от итальянского sсаrреttа «башмачок». Вот тебе и исконное.

Украинская партия «Свобода» с открытым забралом идёт на всё русское. Олег Тягнибок и Ирина Фарион, представители этой партии, подталкивают страну к майдану. Фарион выпускает своё жало нацизма: «Никогда не будь Алёнкой. Если станешь Алёнкой, то нужно паковать чемоданы и выезжать в Московию», «Петя тоже должен отсюда уехать, если не станет Петрыком». Потом Фарион будет участвовать в Бандеровских чтениях…

В беседу вступает молоденькая родственница бабушки Гали:

— В расписании русская литература числится как зарубежная. Но этот предмет совсем не преподаётся. Стихи Пушкина я читала в библиотеке.

И девочка декламирует наизусть «У лукоморья дуб зелёный».

На следующий день навещаю свою школу. Вернее, школы. В одной, русской, я училась восемь лет, в другой, украинской, — вплоть до получения аттестата. Теперь это одна школа — украинская. Русских школ в городке уже нет. Заходим со Светой в один из начальных классов, учительница принимает нас доброжелательно. Спрашиваю на русском, знают ли ученики, где находится Уфа.

— В России!

Бродим по школе… Фойе, где Жанна Ивановна учила нас танцевать, стало совсем маленьким, пространство занял арт-объект — украинские символы.

В здании другой школы, где проходил наш выпускной вечер, почти ничего не изменилось. Тот же актовый зал, но только совмещённый с буфетом. Даже крыльцо, рядом с которым мы танцевали твист, сохранилось. Но, наверное, его не раз ремонтировали. Вдали виден крашеный сарай, исполнявший когда-то роль учебного корпуса, — по его коридору я бродила в одиночестве, когда Евгений Гаврилович выгонял меня с урока. На школьной территории мы занимались физкультурой. К этим урокам я относилась с прохладцей, но почему-то любила прыгать в длину и через козла.

Иду по родной улице. Вот здесь жила Хролиха. Помню, по направлению к её дому шли мужики с разной тарой, за счастьем, за самогоном. В один прекрасный момент узнаю, что фамилия самогонщицы — Фролова. О том, почему на Украине произносили «хворточка» вместо «форточка», «хвартух» вместо «фартук», «Степан» вместо «Стефан», «Агриппина» вместо «Аграфена», я буду знать, когда стану учиться в университете на филологическом. Сама Фролова (а имени её никто и не знал) не нашла счастья ни в чём — добровольно рассталась со своей жизнью.

А в этом доме жила женщина, всегда докладывавшая нам, соседям, какую оценку из школы сегодня принесла её дочь. В основном это были «читройки» — догадываемся, что речь идёт о четвёрках. В очередной раз иду по родной улице. Останавливаюсь у дома Ивана Ивановича Неходы. Оказывается, сегодня здесь в гостях Люда, его дочь. Именно с ней мы начинали свою трудовую деятельность на хлебозаводе.

Не знала я, что вижу Люду в последний раз. Через некоторое время мне сообщили, что тяжёлая болезнь свела её в могилу.

Отправляемся в Свято-Михайловский кафедральный собор, располагающийся в центре города. Там идёт служба. Постояли, полюбовались убранством. Над огромной иконой с изображением распятия — надпись «IНЦI». Пытаюсь вспомнить, что обозначает эта аббревиатура… Иисус Назареянин, Царь Иудейский. Люди молятся — каждый о своём. Нетрудно представить, о чём сейчас молятся в моём родном городке. Вечером Света дарит мне вышитую икону с ликом Девы Марии.

День Победы перед Майданом

Сначала я помогла своей родственнице делать бутерброды и накрывать стол для ветеранов Локомотивного депо. В праздничном концерте звучали русские и украинские песни — было и весело, и грустно. Потом помчалась в центр, там меня уже ждала семья подруги. Весь город высыпал на улицы моего родного города. Народ ликовал, чествуя ветеранов Великой Отечественной. Мой фотоаппарат запечатлел празднично одетых ветеранов с георгиевскими ленточками на груди (такая ленточка была и на пиджаке мэра города), мемориал в честь воинов — освободителей города. На танках, как обычно, виснут пацаны. Где сейчас молодёжь, принимавшая участие в том торжественном параде? Воюет против Донбасса или сбежала в другие страны, подальше от власти Порошенко? Кто-то, возможно, доскакался до парадов в честь Бандеры.

Каково сейчас ветеранам войны — ведь на Украине запрещено носить георгиевскую ленточку. Это уже не их праздник — так решил Порошенко и вымарал из официальных документов даже термин «Великая Отечественная война». А тех, кто появится с этими символами Победы, украинцы с позволения властей спокойно могут обзывать «колорадами», глумиться над ними.

Какой-то умник предложил даже убрать из «оборота» отчество — на европейский манер. Петрик Порошенко ищет и уничтожает советские «рудименты», ведёт народ в Европу.

Предчувствие

В каждом доме трапеза в честь День Победы. Я праздную вместе с соседями — в их садочке напротив моего родного дома. С песнями, за обильно накрытым столом. И еда эта мне очень знакома — тушёное мясо, жареные караси, лук, редиска, сало, горилочка. Ну очень вкусно было — за уши не оттянешь. Никто ни единым словом не заикается о Евросоюзе. Но Света живёт совсем недалеко от Киева, владеет философией киевских властей… Из её уст слышатся презрительные насмешки в адрес Януковича: «Знаешь, Янукович произносит не «Анна Ахматова», а «Анна Ахметова». Конечно, безобразие. Кто бы спорил?! Потом она задала мне многозначительный вопрос, не хочу ли я «туда». Я поняла, что мою подругу интересует, не хочу ли я в Советский Союз. Чувствую, что Украину уже вовсю подталкивают на Запад…

Перед отъездом на родину — на свою вторую родину — я вновь пришла в школу. Но почему прямо на полу валяются книги? Классические произведения русской литературы. В принципе я уже знала почему. И не могла позволить Лермонтову и Булгакову быть истоптанными ботинками школьников, которых лишили прекрасных произведений. Чемодан у меня уже очень тяжёлый, но эти книги поедут в Уфу со мной. Рассказы бабушки Гали не выходят из головы…

Мы с мамой

На Украине у мамы было любимое занятие — вышивка ришелье на швейной машинке, приносящее семье маленький доход. Какие только узоры она не выстрачивала на ткани при помощи пяльцев! Особенно удивительным были занавески-виноград, пользующиеся спросом у горожан.

Одна из занавесочек — память о маме — у меня хранится.

Итак, с родителями сразу после Нового года прибываем на постоянное место жительства в Уфу. Здесь живут мамины родные сёстры — Мария и Анисья. Уфа вся в огнях! Всего пару лет назад я гостила здесь, а сейчас этот город станет моей второй родиной. Дружба с семьями моих тётушек была необыкновенной. Помощь друг другу, обязательные поздравления с праздниками, подарки, общие застолья с прекрасными песнями.

А мама начинает вдруг болеть за «Салават Юлаев». В кухне варится суп, а на экране телевизора — хоккей. На ледовой площадке страсти кипят, а на плите суп выкипает! Главный результат встречи — сожжённая кастрюля. Потом ещё одна. Но постепенно я тоже стала болельщиком уфимской хоккейной команды. А потом — Радмила Караклаич и Владимир Высоцкий…

Каждой леди приходится заниматься грязной работой. Например, мыть пол. Тряпкой по полу я возила только под песни Владимира Высоцкого — тогда у меня был крутой магнитофон «Астра», подаренный мне родителями на совершеннолетие. Потом попал в мои руки фотоаппарат — я с ним ни на один день не расстаюсь. Модные форумы, фестивали, скачки на ипподроме «Акбузат», Шотландия, Украина, Москва, моржи на озере Солдатском, Ботанический сад, концерты Национального симфонического оркестра, балы — это и многое другое запечатлено на моих снимках.

На зеркало неча пенять!

Примерно год мы переписывались со Светой. Но тут грянул майдан. Получаю от землячки несколько писем, вот парочка фрагментов:

«Всi цi подiї запланованi i спровокованi ФСБ». «Тому народ і взірвався, бо більше не хоче чекати на пусті обіцянки полiпшення життя, яке погіршується з кожним днем, а банда жирує і розкрадає державу. Молодь не баче перспективи на покращення, тому готові вмерти, але добитися перемоги. Всі хочуть жити в цивілізованій країні, а не бути придатком Росії, куди нас заганяють ваші ліліпути!»).

(«Все эти события запланированы и спровоцированы ФСБ». «Народ потому и взорвался, потому что не хочет надеяться на пустые обещания улучшения жизни, которое ухудшается с каждым днём, а банда жирует и разграбляет державу. Молодежь не видит перспективы на улучшение, поэтому готова умереть, но добиться победы. Все хотят жить в цивилизованной стране, а не быть придатком России, куда нас загоняют ваши лилипуты!»).

Вот начинается. Запад хорошо подогрел украинцев. Теперь с одобрения властей в адрес России совершенно безнаказанно могут сыпаться оскорбления и обвинения. Да, Россия весьма существенно помогала Украине, но не призывала быть своим придатком. Там — наши сёстры и братья. А превращать страну в свой придаток стали американские друзья — моральные лилипуты.

В ответном письме высказываю сочувствие Украине. Понятно, что в рекомендациях по поводу того, что мне читать или смотреть, я не нуждаюсь. Внезапно подружка сообщает, что желает выйти из соцсетей, потому что те, кто у неё в друзьях, должны разделять только её убеждения. Тем временем узнаю, что в Черкассах, где проживает моя землячка, сооружается первая, пусть символическая, виселица для бежавшего из страны Януковича. Бывший городской голова Владимир Олейник, хорошо разбирающийся в политике, призывает украинский народ не верить режиму Порошенко. Но Украина скачет.

Крым в Уфе

У многих моих друзей в Крыму и Севастополе живут братья и сёстры. Никто из них ни разу не пожалел о воссоединении с Россией. Никто!

Go down Moses

Way down in Egypt land

Tell old Pharaoh to

Let my people go!

Иди, Моисей,

Вниз к земле Египетской.

И скажи старому фараону:

«Отпусти Мой народ!»

Как только слышу мелодию с такими словами, я уже принадлежу только музыке. Ценители джаза меня поймут! Кресло под нами шатается, мы начинаем прищёлкивать пальцами, постукивать каблучками. Сегодня заставил нас делать это крымчанин Яков Головко. Многие потом признавались, что сдерживали себя, — танцевать, скорее всего, на концерте было нежелательно. Хотя один из исполнителей этого всемирно известного хита сказал бы: «Братья и сестры! Музыка, текст и танец не будут противоречить друг другу!». Так… Что-то я застряла. Побыстрее бы дойти до самой сути! Простите, но мои воспоминания — это всё-таки не аналитическая записка!

Жаль, что далеко не каждый уфимец смог побывать на концерте-презентации Крыма, мало кто знал о приезде делегации во главе с Сергеем Аксёновым. Мне повезло!

Это был только один из множества праздников в Башкирии. Частым гостем в Уфе стал яркий саксофонист Олег Киреев. Мы любим посещать его концерты. Горожане ежегодно приветствуют фестиваль «Бердемлек» («Содружество») — в такие дни в Башкирию съезжаются художественные коллективы из разных стран. Да и в самой республике сотни хореографических и вокальных коллективов. А Государственный ансамбль народного танца имени Файзи Гаскарова, Национальный симфонический оркестр, Государственная Академическая хоровая капелла под руководством Алсу Хазбиуллиной — это уже профессионалы, законодатели в области художественного творчества. Чудесные коллективы! Дружу с Алсу Хазбиуллиной — необычайно талантливой, грамотной, общительной девушкой. Стали традиционными Аксаковские и Шаляпинские дни, масленичные и пасхальные гуляния, танцевальные фестивали, медовые ярмарки, праздники частушки, весенний праздник «Науруз», сабантуи. Однажды посчастливилось побывать даже на празднике башкирской шали. Пока, правда, не довелось поучаствовать в празднике гусиного пера… Участники всех событий — люди разных национальностей. И в душе каждого есть место для своего, родного начала.

Обожаю фольклорный коллектив «Милый мой хоровод» из Сада имени С. Аксакова. Всегда радуюсь, когда попадаю на праздники русские — это моя родная стихия.

Зал городского дворца культуры полон, но мне кажется, что русскую песню поют только для меня.

Я русская,

Всегда в мытарствах

Моя мятежная душа.

Её не купишь за полцарства

И не продашь за три гроша.

Пела эту песню Ляйсан Талибуллина-Саратова. Искренне, душевно, пронзительно! Душу мою выворачивала наизнанку. Ляйсан поёт и на татарском, и на русском…

Совсем недавно прочитала стихотворение Константина Фролова-Крымского «Мы русские», обращённое к Макаревичу.

Патриотизм не продают в нагрузку

К беретам, сапогам или пальто.

И коль вам стыдно называться русским,

Вы, батенька, не русский. Вы — никто!!!

В гала-концерте 2-го городского фестиваля «Русская песня» участвуют лучшие. Самые голосистые! А песни звучат такие разные. Винтажный песенный сундучок такой щедрый!

Непутёвый ты урядник,

Не ходи ж ты мне по саду.

Ой, люли-полюли,

Не ходи ж ты мне по саду,

Не топчи мою рассаду.

Ой, люли-полюли,

Я не для тебя сажала,

Не для тебя поливала.

Ой, люли-полюли,

Для того я сажала,

Кого в саду целовала,

Целовала-миловала

Раздушечкой называла.

Душенька, душечка, раздушечка… Такие слова уже мало кто использует. Но народный хор русской песни «Радоница» дворца культуры, принимающего фестиваль, хорошо знает русские песни. А это значит, что дети, внуки и правнуки участниц хора поют и будут петь народные песни. А пока на сцене чаще гуляет попса. Мои мысли созвучны мыслям Валентина Гафта:

О, Солнышко лесное, чудо-песня!

Как мы в неволе пели, чудаки!

Пришла свобода, стали интересней

Писклявые уродцы-пошляки…

Слова — ничто, есть вопли вырожденья.

Тот знаменит, кто больше нездоров.

Кто выйдет петь без всякого стесненья,

Без совести, без страха, без штанов.

Где песня, чтобы спеть её хотелось?

Слова — где, чтоб вовеки не забыть?

Сожалею, что в последнее время не проводятся фестивали народного танца имени Ф. Гаскарова, открытый конкурс декоративного и парикмахерского искусства «Золотой Гребень — Алтын Тарак», форум моды «Euro-Ufa-Asia». Зато активизировались школы шотландского танца «Deer O’Dale» и «Terra Arte», фестиваль этнического танца «В круге жизни», студия исторического танца «Ассамблея». Модными стали балы, проводимые Денисом Аксёновым вместе с его студией «Ассамблея». Была счастлива побывать на Великосветском, шотландском, на балу молодых учёных. Совсем недавно прошёл Сретенский бал. Впереди много интересного.

Все пишут по-разному

После школы — новый поворот. Меня приглашают на работу в аппарат Кабинета Министров. Прошу немного времени на завершение дел и соглашаюсь. В городе раздают талоны на мясо и сахар.

Но я за всё время по талонам ни разу не получила ни грамма мяса, ни грамма сахара!

В один прекрасный день сюда наносит визит М. С. Горбачёв, тогда ещё молодой, энергичный, проповедующий гласность и демократию. По коридору правительственного здания шагает уверенно, бодро. Впереди — святое время. «Святое время» — выражаясь словами Наины Ельциной. Борис Ельцин прибывает в Уфу — агитирует за свою кандидатуру на президентских выборах. В городе на полках пусто. В столовой Кабмина что-то есть. Ежедневно набиваю пластиковые пакеты беляшами и булочками — угощаю друзей и знакомых. Вместе с бесполезными «чубайсовскими» ваучерами, «гайдаровскими» и «немцовскими» реформами Башкирия получает суверенитета столько, «сколько проглотит». Наглотались! По горло.

Но — прорвались! Вырвались из «святого времени». Всё вроде бы утряслось. Владимир Владимирович Путин «собрал» Россию. Но как только Россия стала обретать силу, последовали западные санкции…

Вера и Тамара — мои подруги с детства. В Уфе появляются другие — с кем-то я училась, с кем-то работала. С каждой из подружек я дружу по-особому, с каждой мы находим «свои» темы для разговора. Но когда мы оказываемся за одним столом, находим общие темы, шумим в едином порыве. Иногда наши разговоры сопровождаются слезами. А когда хохочем, кажется, даже стены участвуют в этом шабаше. Итак, подружки. Одна из них с русскими и татарскими корнями, другая — с еврейскими, третья — башкирка, четвёртая… это я, русская. Безусловно, так или иначе мы затрагиваем в застольных беседах тему межнациональных отношений, но вот, к счастью, она нас никогда не затрагивает! С друзьями из старшего поколения тоже никаких «национальных» проблем. Русские, татары… Мы понимаем друг друга! Скучаю по Галине и Расиме. Скучаю по Леониду и Миннихану…

Не замечаю, что где-то кем-то создаются препятствия для изучения башкирского языка. Но башкирская общественность хочет большего. В школе, где я работала, директор даже создал башкирский класс. Был назначен учитель. Но на уроки приходили всего несколько учеников, через некоторое время класс был закрыт.

Уже работая в аппарате Кабмина, я неоднократно редактировала разные программы по развитию языков в нашей республике. В одной из программ автор (Ахмет Сулейманов, башкирский учёный-фольклорист) указал башкирский язык как титульный. Мы вместе с ним благополучно разрешили этот вопрос — все языки равноправны. Было приятно рассуждать с ним на темы межнациональных отношений. Сожалею, что из-за отсутствия времени не удалось продолжить с ним подобные беседы. А теперь нет его уже на этом свете. Мне удавалось находить общий язык и с академиком Ниязом Мажитовым, хотя, как мне показалось, у него были радикальные взгляды. А вот академик З. Г. Ураксин удивил необыкновенно. Каждая встреча с ним была истинным удовольствием. Я редактировала одну из программ, автором которой являлся Зиннур Газизович. Без ошибок и ачепяток не обходилось. Замечу, что указывать человеку на ошибки — дело весьма не лёгкое. А Зиннур Газизович реагировал удивительно, с юмором: «Надо же! А ведь я это читал и редактировал!». С таким академиком работать было невероятно приятно.

Как же рано он расстался с этим миром!

Насчёт грамотности чиновников. Здесь я всегда вспоминаю Зураба Соткилаву. Как жадно, как страстно он избавлялся от своего акцента и победил! Мне это тоже, как уже писала, знакомо. Но многие чиновники просто не желают работать над собой. И до сих пор неприятно слышать публичные выступления многих чиновников, не удосужившихся грамотно построить свою речь, поработать над произношением. Я не делала политику в аппарате Кабмина — я просто избавляла официальные документы от ошибок. Мне нравилось превращение «грязного» документа в «чистый». Многим это тоже стало нравиться. Но, к сожалению, далеко не у каждого чиновника даже при старании получалось написать простейший текст. Языковое чутье, видимо, не каждому дано. Но не каждый желает приложить силы для владения языком. Многие просто надеялись на то, что документ, подготовленный ими, в любом случае пройдёт проверку. Кстати, здесь практически ничего не зависело от национальности чиновника. Помню, русский по происхождению чиновник не понимал значения слова «кладезь».

Кажется, мне верили. И стали приносить на проверку даже письма, поздравления. Иногда — в силу неумения сочинить несколько фраз — на подготовку письма в адрес определённого ведомства или гражданина мог уйти целый день. Тогда я сочиняла письмо сама. А вот девиз «Хорошо трудиться стану родному Башкортостану» я так и не смогла отредактировать.

Попробуйте отредактировать любой текст без участия автора. В любом случае он — хозяин своих формулировок! К тому же он — хозяин своих эмоций. Нередко, правда, он не может с ними совладать. В мой кабинет входит красивая дама. С порога — недовольство мужем, занимающим высокий пост и бросившим её, недовольство жизнью, недовольство всем, что её окружает. Естественно, и мною. А я, напротив, восхищаюсь её несколько потрёпанной красотой, привожу примеры успешного исхода событий… Остальные наши встречи вполне радостны и желанны. Документ тоже радуется — он избавлен от ошибок! Десять лет. Тысячи документов. Сотни людей, таких разных. Спокойных и эмоциональных. По понедельникам заряжаюсь на неделю. Кладу перед собой книгу Николая Козлова «Как относиться к себе и людям, или Практическая психология на каждый день». Я всегда должна помнить слова: «Самый главный человек на свете — тот, кто перед тобой». Помогает.

Фашизм принёс моей семье много горя. Поэтому не отреагировать на видео — на первый взгляд, безобидное — я не могла и послала в наше Министерство культуры такое обращение: «9 Мая житель города Салавата в костюме Гитлера станцевал народный танец. Мне кажется, комментарии излишни. Этот танцор должен понести наказание».

Министерство культуры (даже не посмотрев видео) направило моё обращение в Салават. Долго там бродило моё письмо, побывало даже в Отделе МВД по г. Салавату. Ответ пришёл аж в июле. Естественно, события преступления в инциденте не было найдено. Но пространное постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, чего я вовсе не желала, показалось любопытным. Вот выдержки (орфография, пунктуация и стиль автора сохранены).

«…На кадрах видно, что молодой человек, переодетый в костюм знаменитого немецкого лидера Адальфа (Адальфа — так в оригинале) Гитлера исполняет народный танец… В этот день была холодная погода, шел дождь. Он [артист] стоял в это время возле дома, рядом с машиной, а на машине его коллеги играли на гармошке и начали плясать. Чтобы согреться, он тоже решил поплясать. Так как он башкир, то начал плясать башкирский танец… Никакого умысла кого-то обидеть, осквернить праздник, у него не было… О случившемся сожалеет».

O sancta simplicitas! Пересказ этого сюжета дознавателем занял целую страницу. Но вот ещё страница, потом — ещё! Там то же самое — под копирку. «В этот день была холодная погода. Данный танец заранее не репетировался и вообще не планировался…».

Умение отвечать на письма, умение писать у этой организации непревзойдённое. Дописались до того, что

«На основании вышеизложенного и руководствуясь […]

2. В возбуждении уголовного дела в отношении гр. Воробьевой Л. П. отказать, за отсутствием в её действиях признаков состава преступления…»

Где, когда, на каком этапе произошёл сбой в переписке инстанций? Почему я оказалась вдруг причастной к танцу в гитлеровском костюме? Смешно? Но главное — актёр сожалеет о случившемся! Надо порадоваться!

Действительно, очень трудно указывать кому-то на ошибки. Можешь нажить себе врагов. По мере возможности я старалась встать на сторону пишущего. Старалась терпеливо относиться к тому, что автор документа — даже филолог — допускает массу ошибок.

Я напоминала сама себе: я тоже многого не знаю — математику, физику и прочие точные науки.

В республике работает немалое количество телеканалов на башкирском, татарском и русском языках, а также только на башкирском — здесь популярностью пользуются круглосуточные развлекательные программы. Активно работают Башкирский театр драмы имени Мажита Гафури, Уфимский татарский театр «Нур», Русский драматический театр, Башкирский оперный театр… На сценах дворцов культуры постоянно выступают известные башкирские певцы. Прошла очередная «Главная Башкирская дискотека», целью которой, по словам организаторов, является сохранение башкирского языка и культуры. Создан фонд по сохранению и развитию башкирского языка. Повторюсь, мне кажется, что в нашей республике есть все условия для развития башкирского языка.

Обидно, что на рекламных щитах и плакатах встречается немало ошибок и на русском, и на башкирском языках. Но город старается избавиться от lapsus linguae. Получается с трудом.

Бессмертный полк. Бессмертный!

Сегодня я — Лю-лю, так называл меня папа. Папина дочка. Иду с сержантом — папой, портретом папы — в составе Бессмертного полка. Это несколько остановок. А он прошёл дорогами войны Россию, Украину, Польшу, был дважды ранен. Из Польши он привёз пулю в запястье. После войны жил и работал с этой пулей, а мы, глупые детишки, с любопытством разглядывали, как под кожей перекатывается немецкий подарок. А ещё в Польше он купил маме ридикюль. Эта симпатичная сумочка с польским штампиком хранится у меня.

В очередной раз рассматриваю прекрасно сохранившуюся фотографию. На обороте надпись: 1945-й. Польша. Краков. Foto-art P. Michnowski. Długa 17. Мой молоденький папа — слева. Справа с газетой — его друг Алёша Ёлкин. Папы нет на этом свете. Жив ли Ёлкин?

Моя виртуальная подруга из Польши помогала мне в поисках польского фотоателье…

Сокрушаюсь: я забыла спросить тебя, папа! Об этом… О том… Сейчас я задала бы тебе тысячу вопросов! Советские войска, в составе которых был мой папа, освобождали Польшу и Украину, а сейчас эти страны освобождаются от своих освободителей. Мой папа — оккупант? Побойся бога, Порошенко! Побойтесь бога, ляхи! Мой папа называл ляхами тех поляков, которые ненавидели русских. А что делала мама во время войны? Я же спрашивала её об этом! И в войну — практически без мужчин — пахали землю и сеяли хлеб. Мама была учётчицей, ходила по земле с «аршином», считала трудодни… Мама, я больше ничего не помню! Извини свою дочь неразумную! На сайте «Подвиг народа» я узнала, что мой папа, его брат Григорий, мой дедушка Павел Андреевич Комаров были призваны на войну Хворостянским райвоенкоматом (Куйбышевская область, Хворостянский район). А ведь и ты, мама, и твои сёстры из тех мест. Все вы родились в селе Новотулка Куйбышевской области Хворостянского района.

Однажды волею судьбы я оказалась недалеко от вашей родины, ужасная жара в степи не позволила добраться туда…

Пишу эти строки для того, чтобы мои внуки что-то знали обо мне, о моих родных, чтобы не стали Иванами, не помнящими родства.

…Очередной День Победы. Военный парад. В парках и скверах Уфы — полевая кухня, ретро-автомобили, чествование ветеранов. Со всеми друзьями обмениваемся поздравлениями. Мама ещё жива, надевает награды, мы приходим к ней, поздравляем с Великой Победой! Она показывает поздравление от Президента Российской Федерации.

Звоню подруге, по традиции поздравляю с праздником. Слышу невнятное:

— Ммм, знаешь… раньше для меня это был лучший праздник…

— А что, Оля, случилось сейчас?

— Мммм…

Неожиданное «мычащее» признание. Жизнь подруги так сложилась, что она не знала ни отца, ни деда, но жила-то она в России. Выходит, подруга пошла на поводу у Порошенко. Почему? Выдохнув, начинаю понимать: дочь подруги вышла замуж за американского проповедника, пути-дороги привели её в Киев, в социальных сетях она даже признавалась в любви к Украине. Но эта любовь прошла быстро. В разгар боевых действий на Донбассе уфимка вместе с мужем-американцем и детьми укатила от греха подальше из Киева в Америку. А её мама, моя подруга, по-прежнему считает, что Россия напала на Украину?

Моя ученица Гузель Ситдыкова, «золотая» медалистка, уже ставшая гражданкой США, вдруг в интернете почувствовала злобу в россиянах, «