«Газовые рожки с требухой выворачивал?» — «Затейники-с!» — «Девиц в скамейки запрягал и хлестал?» — «Всего, — говорит, — было-с». — «Что ж теперь, — спрашиваю, — должен я делать? Платить?» — «Это уж, — говорит, — как водится!» — «А сидеть, — спрашиваю, — должен? В тюрьме сидеть?» Голый человек даже диву дался: «Помилуйте, — говорит, — за что же человеку сидеть, ежели он платит?»“ И от этакой-то благодати за границу ехать!
Вы заметьте, никого у нас не сопровождают таким гиканьем, уханьем, свистом, как сверзившегося, даже только споткнувшегося общественного деятеля
Есть такие гастролирующие молодые люди.
— Кто он?
— А шут его знает! Анекдоты рассказывает!
Если у вас есть хороший анекдот, — у вас есть ключ во много домов.
Папа Родзянко будет диктовать, как надо думать, и на папу Родзянко нельзя жаловаться.
Папа Родзянко будет непогрешим.
Во-вторых, г. Родзянко объявил, что он не потерпит ничьего вмешательства, и запретил кому-либо когда-либо на него, г. Родзянко, жаловаться.
Так была провозглашена екатеринославская независимость, и Екатеринославская губерния была объявлена папской областью, с папой Родзянко I во главе.
Наши чиновничьи «жеманфишисты», это — люди, ушедшие в интересы семьи. «Сын ходит в гимназию, дочь должна иметь гувернантку-англичанку, жене нужна шляпка.» Всё остальное — наплевать!
Предстоит юбилей Петербурга. Чиновничьего города, потому что юбилей Петербурга, это — юбилей двухсотлетнего владычества чиновников над Россией. Только с Петербургом родился чиновник.
В России, кстати сказать, есть прехамское обыкновение, — это, вероятно, ещё остатки глубоко въевшегося рабства, наследие крепостного права, — все ругательства, это — названия честных профессий. Мы ругаемся именами честных, трудящихся людей. «Извозчик», «кухарка», «горничная», «прачка», «мужик».
Хотите откровенного мнения?
Желаете, чтобы кого-нибудь законопатили в каторгу, — попросите журналиста за него заступиться.
И чем горячее он будет за него заступаться, тем вернее человека законопатят.
Первое чувство, которое просыпается у русского человека, когда он поднимается ступенью выше, это — чувство презрения к тем, кто только что стоял на одной ступеньке с ним.
