Сущность Эф
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Сущность Эф

Мария Фомальгаут

Сущность Эф

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»






18+

Оглавление

  1. Сущность Эф
  2. Потерянная асимптота
  3. Лето спектра О
  4. Боу
  5. Юджин
  6. В количестве 61 штука
  7. Вышел Месяц из Тумана…
  8. Сущность Эф
  9. Стоп, снято
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. 6
    7. 7
    8. 8
    9. 9
    10. 10
    11. 11
    12. 12
    13. 13
    14. 14
    15. 15
    16. 16
    17. 17
    18. 18
    19. 19
    20. 20
    21. 21
    22. 22
    23. 23
    24. 24
    25. 25
    26. 26
    27. 27
    28. 28
    29. 29
    30. 30
    31. 31
    32. 32
    33. 33
    34. 34
    35. 35
    36. 36
  10. Немягкая посадка
  11. Выверяю координаты
  12. Клю-клю-клю
  13. Роторы
  14. Небесный репортер
  15. Стрижки на дому
  16. Три свечи
  17. Каменный компьютер
  18. Ради одной
  19. Мозговой штурм
    1. 1
    2. 2
    3. 3
  20. Краски воспоминаний
  21. Звезды шалые
  22. Офис
  23. Па-де-де
  24. Рецензия 30000
  25. Когда солнце смеется
  26. Настоящие
  27. Книги Агасфера
  28. Третье пришествие
  29. Сердце благодетеля
  30. На висячем мостике
  31. Мой первый альбом
  32. В дальней комнате
  33. Звук падающей швабры
  34. Жаркая битва

13

35

14

36

33

34

3

2

1

21

22

19

20

17

2

18

1

15

16

24

3

25

23

12

10

32

11

8

30

9

31

6

28

7

29

4

26

5

27

Потерянная асимптота

— Вы рискуете потерять асимптоту.

Это мне сказали.

Кто сказал?

Не знаю.

Передо мной никого и не было.

— А?

— Вы рискуете потерять асимптоту.

— Это… это вы мне зачем говорите?

— Это я вас предупреждаю.

— З-зачем?

— Не знаю. Мое дело — предупредить.

— А что за асимптота такая?

Он уже не ответил, его уже не было, да был ли он вообще. Делать нечего, я вышел из дома и отправился в ближайший бар и рассказал всем завсегдатаям, что мы рискуем потерять асимптоту. Завсегдатаи ничего не поняли, но согласились, что если рискуем, то надо постараться не потерять. Правда, были и такие, которые начали кричать, что нечего волноваться, подумаешь, асимптота, и без асимптоты проживем, мало ли. Но их никто не слышал. На мое счастье местные полицейские тоже согласились, что асимптоту терять нельзя, что бы это ни было. Мы развесили объявления, что потеряна асимптота — но тут же спохватились, что асимптота еще не пропала. Я выходил на улицу и смотрел в небо — но, сколько я ни вглядывался, я не видел никаких асимптот. Я даже приходил в обсерваторию и смотрел в телескоп — но космос тоже не показывал нам ни намека на асимптоту.

А на следующий день асимптота исчезла. Я не видел, как это произошло — и никто не видел. Просто мы проснулись, мы, все в городе, и поняли — асимптоты больше нет. Вот теперь, как нельзя, кстати, пришлись объявления, на которых было написано, что асимптота пропала — мы развесили их везде и всюду. Полицейские опросили свидетелей — но никто ничего не знал. И что-то подсказывало мне, что асимптота потеряна навсегда.

Оставалось только найти того, кто говорил нам про асимптоту и расспросить его, что именно мы потеряли…

Лето спектра О

Этим летом Тимка точно решил изобрести такую машину, которая сделает так, чтобы лето не кончалось. Никогда. То же самое Тимка обещал себе прошлым летом и позапрошлым, и поза-позапрошлым, когда еще в садик ходил — вот точно изобрести машину. Он обещал себе так каждое первое июня. А потом начиналось лето, нет, не так — лето-о-о-о! — и не так, а — ЛЕТО — О-О-О-О! — и столько всего нужно было переделать, столько-столько всего, а Леха играть зовет, а за гаражами ежика нашли, а по гаражам попрыгать, а Леха старый бак нашел, а тьам ракету можно сделать, а давайте на Марс, да ну, нафиг, на Марс, давайте на Сникерс, да сам ты Сникерс, идиотище, нет такой планеты, а в парке сладкую вату дают, а в кинотеатре «Черный Мститель» идет, ну ма-а-ам, ну пожа-а-алуйста, да как денег нет, да знает Тимка, что есть… а… а как первое сентября? А почему? А уже? а… а все?

Вот так Тимка и не успевал сделать свою машину, ни разу не успевал, даже не начинал. А зря, Тимке же за такую машину все человечество спасибо скажет, и памятник поставят…

Так что этим летом Тимка твердо решил сделать такую машину. Вот прямо с первого июня. Вот прямо сейчас. Вот зря, что ли, выставили на помойку круглый бак, вот Тимка в нем все и сделает, вот пружины добавит из дивана старого, Тимка на картинке какой-то видел, там из умной машины пружины торчали. Ну и лампочек добавит, дома выкрутит, пока мама не видит, и еще…

— Брось дрянь всякую!

Это мама. Ну, мама всегда все портит, вот неймется ей, за руку схватила, домой тащит…

— Тимка, а там твое разломали всё!

Это Леха.

Тимка бежит, быстро-быстро-быстро, себе не верит, как разломали, почему, зачем, он же так старался, Тимка-то, он и стрелки всякие часовые добавил, и много еще чего, чтобы как на картинках, чтобы заработало…

Смотрит.

Не верит себе. Как сломали, почему сломали, разбросано все, раздавлено, стекла побиты…

— А мальчишки большие сломали…

Леха говорит так, и фыркает. Тимка на Леху смотрит, и понимает, Леха сломал, как пить дать, Леха, вот ведь скотинище…

— Ах ты…

И на Леху кидается. Мир кувырком летит, удары сыплются со всех сторон, Леха больше, а Тимка все равно Леху под себя подмял, и по башке лупит…

— Ты у меня на улицу вообще больше не выйдешь!

Это мама Тимкина.

— Да ладно тебе, мужик растет…

А это папа Тимкин.

А Тимка отвернулся, чтобы папа не видел, что у Тимки глаза на мокром месте, и слезы утирает, да как же — машина-то вот-вот и заработала бы, а тут…

— Тимочка, вставай!

Тимка сонно оглядывается, а что такое, а почему вставай…

— В школу опоздаешь.

Тимка смотрит, а почему гладиолусы на столе, а почему форма школьная, а как первое сентября, а почему, а зачем, а вчера же июнь был, десятое, или какое там, да никакое там, лето, оно и есть лето, там никаких чисел нет, только — лето-о-о-о-о!

А тут нате вам — первое сентября.

Тимка за партой сидит, вспоминает, было же лето, да как было, ничего не было, всего-ничего, несколько дней. Мало было лета, ой, мало, на всех не хватало, его всегда на всех не хватает, только во вкус войдешь, и — слезай, видишь, другие дети ждут, и Тимка ревет, хочу-хочу-хочу, мне-е-е, и взрослые хлопочут, да как тебе не сты-ы-ыдно, а ты о других поду-у-у-ма-а-а-ал…

Вот так вот.

Лета, его всегда мало бывает.

А тут и вовсе всего-ничего было.

Домой Тимка плетется, до сих пор поверить себе не может, как так лета не было, вдруг потерялось где-нибудь или спряталось где и спит, клубочком свернулось, нос хвостом укрыло, вот сейчас Тика его окликнет — лето-лето-лето, вот оно и выскочит, и выпрыгнет, и хвостом замашет…

А нету.

Тимка заглядывает за гаражи, просто так, ни на что не надеется, просто на чудо, а вдруг — а там тоже ничего, машина тимкина недоделанная, и…

Стоп.

Какая недоделанная, какая недоделанная, очень даже доделанная, кто-то доработал, винтики-гаечки-шестереночки-проводочки, лампочки мигают…

Боязно Тимке.

Еще бы не боязно, кто его знает, что там, в машине этой. Тимка к машине подбирается, бочком-бочком, шепотом-шепотом, боится-боится…

Привет.

Это этот.

Какой этот?

Ну, вот этот — этот. Сидит в машине, на Тимку смотрит, не глазами смотрит, а… по-другому как-то.

— Привет.

Тимка вздрагивает.

Спохватывается.

Догадывается…

— А… а это ты лето забрал, да?

Тимка ждет, что вот сейчас этот — этот отнекиваться начнет, да какое лето, да ты что, да ни в жизнь — а этот — этот сразу говорит:

— Я.

— А ты злой! Злой ты! А ты лето… лето…

Тимка хочет сказать — забрал, не может, слова в горле застревают, слезы из глаз…

— Ну не плачь, чего ты…

Это этот.

— Давай я тебе лето подарю?

Тимка настораживается.

— Лето подарю. Совсем-совсем твое. Собственное.

— Да ну… врешь ты все…

Тимка не верит, ну еще бы, какое лето, врет он все, как взрослые всегда врут, вот так наобещают с три короба, только чтобы Тимка не плакал, и ничегошеньки не сделают, ни-че-го…

— А я, правда, лето подарю… а вот… смотри…

Тимка смотрит, Тимка глазам не верит, — вот оно, лето, да не одно, много, много лет, видимо-невидимо, и наши, северные, и южные, знойные, тропические, а тут и вовсе какие-то лета неведомые, неземные, неместные, сразу и не поймешь, что такое…

— Выбирай любое…

— Какое хочу?

— Какое хочешь.

— Прямо совсем-совсем какое хочу?

— Прямо совсем какое хочешь.

— И только мое будет?

— Только-только твое.

Тимка бежит, Тимка выбирает, это вот, где фестиваль, или нет, вот это, там поход и песни у костра, или нет, вот это, тут вообще круиз кругосветный…

— Выбрал?

Тимка оглядывается. Спохватывается. Оглядывается, на город, на людей, а люди-то как же, люди…

Хлопает в ладоши, раз, два, три!

Вспархивают вспугнутые лета, разЛЕТаются.

— Ты… ты что? Ты что?

Это — этот.

Тимка снова в ладоши хлопает — раз! Два! Три!

У-ЛЕТ-ают последние лета.

Этот гонится за летами, не может догнать, где ему, сил-то у него не осталось, когда лета его покинули, вот и тает он, тлеет…

И Тимка посреди двора один остался. Ждет Тимка лето, а где оно, а нету, а…

Этим летом ТИМ твердо решил сделать такую машину, которая сделает так, чтобы лето не кончалось. То же само он обещал себе прошлым и позапрошлым летом, и поза-позапрошлым, когда великое Оледенение еще только-только вступало в свои права. Но всякий раз что-то случалось, что-то мешало, начиналось лето, нет, не так — ле-то-о-о-оо-о! И даже не так — ЛЕТОООООО! — и начинается, землю распахать, зерна достать из хранилища, засеять, солнечные батареи выставить, а тут и урожай убирать, и много еще чего, а тут бац — и лето было, и нет, снова листь желюеют, и первый снег летит, больше, больше, больше, вот уже замело все, и льды пошли, рвет землю ледник…

Так что этим летом ТИМ решил твердо-твердо: он сделает такую машину. Начнет вот прям щас. Нет, он не будет обшаривать помойки, на помойках ничего такого нет, да и вообще, зачем ТИМу помойки, ТИМ на фабрике нужные детали сделает, ТИМу солнечные батареи нужны, и реактор, и много чего…

— А там разломали всё!

ТИМ торопится, ТИМ спешит, ТИМ смотрит, не верит себе, как, почему, зачем, да быть того не может, а вот может, вот, пожалуйста, пока ТИМ на востоке у себя дамбы строил, на западе кочевые подобрались, машину-то и того, на кусочки разобрали, растащили. ТИМ кочевых адским огнем сожжет, да что толку, машину-то уже не вернешь…

А лето поджимает, а лето кончается, а лето вот-вот — и нет его, а надо спешить…

Тревога.

ТИМ просыпается — всеми своими мегаполисами просыпается, рассылает сигналы от города к городу, встать, встать, встать, тревога, тревога, а что случилось-то…

А вот.

Осень пришла.

Вот так, не спросясь, не было, не было осени — и бац, и осень, и листья желтые, и холод, и первый снег летит, а где лето-то, лето-то где?

А нету.

Должно быть — а нету.

А к осени-то, к осени ничего не готово, ничегошеньки-ничего, ни тепло не припасено, ни стены толстые не выстроены, ничего-то нету…

А вот.

Зима.

И ночь.

ТИМ смотрит, как ночь, почему ночь, по часам день должен быть, только часы ночи не указ, вот захотела ночь — и пришла.

Поднимается в небо ТИМ.

Ракетные двигатели у ТИМа, вот и поднимается.

Смотрит.

Глазам не верит, ну, у ТИМа не глаза, другое что-то. Смотрит, не понимает, что это такое высоко-высоко в небе окружило лето, не дает лету светить. Вот светило высоко в небе лето, большое лето, светлое, а тут кто-то его шторами со всех сторон окружил, и лето пьет.

ТИМ даже вспоминает — сфера Дайсона.

ТИМ спрашивает:

— Это ты лето забрал?

— Я.

ТИМ вспоминает какие-то мировые конвенции, да чего этому — этому конвенции, плевать этот — этот на них хотел, и на ТИМа плевать, и на всех, на всех… Так что тут только одно остается, играть сбор, бить тревогу, созывать всех, всех, всех…

— А хочешь, лето тебе подарю?

Это — этот.

ТИМ настораживается, ТИМ не верит, как это так, лето отдаст…

— А вот смотри, сколько их у меня…

Смотрит ТИМ, себе не верит, да как так, да как такое бывает вообще, вон их, сколько лет, и вокруг — лета, лета, лета, горят, светятся, греют…

Бери любое…

ТИМ не торопится, ТИМ выбирает, такое, чтобы подольше хватило, чтобы побольше лето было, помоложе, оно же как, если лето красное, оно старое уже, если желтое, то помоложе, а вот лучше всего голубое лето взять, оно долго гореть будет, жарко гореть.

Только здесь уже не говорят — голубое лето.

Говорят — лето спектра О.

Вот и выбрал себе ТИМ голубое лето, красивое лето, а этот — этот даже помог ТИМу шторку вокруг лета поставить.

Вот как хорошо.

Ай да ТИМ.

Этим летом ТИМ точно решил сделать такую машину, чтобы лето не кончалось…

…это было уже.

И в то же время — не было.

ТИМ и раньше давал себе слово сделать такую машину, еще когда нашел прошлое лето, и позапрошлое лето, и когда в бою с другой цивилизацией отбил поза-позапрошлое лето, и когда в драке с другой цивилизацией отбил себе целое лето, почти непочатое — только все время что-то мешало, оно же как бывает, хватает ТИМ лето, нет, не так — лето-о-о-о-о, нет, не так — ЛЕ-ТО-О-О-О-О-О!!!! — и начинается, шторку поставить, сфера Дайсона называется, и электростанции выстроить, и города, ТИМ же по космосу летает малым шариком, а когда лето найдет, там уже развернется на исполинский мегаполис, перед которым Земля — малая песчинка. Вот так, пока туда-сюда, тут и лето погаснет, и все, и как, и почему больше нет, а где, а было же — а все, приехали, сжимай сознание в крохотный шарик, лети по черноте космоса…

А теперь тянуть и откладывать нельзя уже, не осталось лет, раз-ЛЕТ-елись, вот теперь надо лето искать и сделать что-то, чтобы не кончалось оно, лето. ТИМ достал чертежи, которые надо было достать давным-давно, собрал что-то из остатков материи, еще не разорванной концом света. А разломать недостроенную машину на этот раз некому, потому что нет никого. Почти получилось — осталось только изогнуть пространство и время, вот так, сильно-сильно, а потом…

…ТИМ оглядывается, куда он попал, а где машина его, а нет машины, ничего нет, рядом что-то большое, огромное, что притягивает ТИМа, но не горячее, ТИМ даже вспоминает — грунт, из грунта пробивается что-то тонкое, гибкое, непонятное, ТИМ отчаянно пытается нащупать воспоминания — воспоминаний нет…

…да кому они вообще нужны, воспоминания эти.

Никому не нужны, потому что ТИМ умирает — ТИМ не знает, сколько проживет без своей машины, но уже догадывается — всего-ничего. ТИМ оглядывается, ТИМ смотрит, ТИМ ищет…

А вот.

Машина.

Совсем рядом.

Ну, не совсем машина, ну почти-почти-почти машина. Осталось только чуть-чуть подправить, вот так…

И все.

И можно лето забирать. Вот ТИМ лето и забрал, теперь у ТИМа лето свое…

— Это ты лето забрал?

ТИМ смотрит.

Слушает.

ТИМ уже и не помнит, как это — слушать, ловить волны воздуха…

— Это ты лето забрал?

ТИМ напрягает память, высасывает оттуда воспоминание, вот же, вот…

Я.

— А ты злой! Злой ты! А ты лето… лето…

ТИМ вспоминает. Говорит:

— Хочешь… хочешь, я тебе лето подарю? Выбирай любое…

Спохватывается — когда Тимка хлопает в ладоши, раз, два, три…

Лета — у-ЛЕТ-а-ют.

Все.

Разом.

Этот гонится за летами, не может догнать, где ему, сил-то у него не осталось, когда лета его покинули, вот и тает он, тлеет…

И Тимка посреди двора один остался. Ждет Тимка лето, а где оно, а нету, а…

И говорит:

— А хотите, я вашим летом буду?

И стал Тимка летом. Люди оглядываются, смотрят, а где Тимка, а Тимки нету, а вместо Тимки — лето, нет, не так, — лето-о-о-оо-о! — и нет, даже не так — ЛЕТОО-О-О-О-О-О-О!

Боу

Солнце клонится к закату.

Ветер гонит по опустевшему полю последние колоски. Кто-то подхватывает колосок — пока еще не село солнце, пока еще можно.

Люди спешат в город, все, все, все — и пешие, и конные, и на повозках, и кто как.

На воротах черепа скалятся, в черепах огоньки горят, отпугивать тех, кто там, там…

Подступает к городу седой туман осени, стелется по холмам, а в город не заходит, в город туману нельзя.

Люди жгут костры, жарят быков, барашков, пьют вино, ребятишки резвятся, кто постарше, пугливо смотрят на туман на холмах, приглядываются, не мелькнет ли там что-то чуждое, нездешнее, недобрые чужие огни. Старики молодым рассказывают, что в эту ночь за ворота выходить нельзя, безвременье унесет.

Ночь наступает.

Кончается осень.

Кончается время людей.


Боу закрывает уши ладонями.

Кричит — срывается на визг:

— Не надо, не надо, не на-а-а-до!

Боу рыжая.

И волосы у Боу до плеч.

Прохожие останавливаются, оборачиваются изумленно, кто-то даже подходит, с вами все в порядке — Боу растирает виски, хочет позвать на помощь, тут же спохватывается, широко улыбается, нет, нет, все хорошо.

Боу пятнадцать лет.

У Боу джинсики розовые.

У Боу рюкзачок за спиной, а на нем британский флаг.

Так-то.


Тянутся, тянутся по холмам седые туманы.

Ветер гонит на опустевших полях последние колоски.

Люди спешат домой, заезжают в гараж, опускают ворота. Зажигают свечи в резных тыквах, разводят огонь в каминах. Из витрин смотрят скелеты в ведьминских колпаках, разноцветные надгробия, резные тыквы, народ скупает ведьмины пальчики, по улицам ходят люди, залитые красной краской…

Стемнело.

Кончилось время людей.


Пол прислушивается.

Пол это не тот, который напротив потолка, — это его зовут так, Пол.

А полностью Паулин.

В честь одного Паулина известного.

Вот он прислушивается. И говорит:

— Еще одна… где-то тут… рядом…


Боу замирает.

Пытается понять, что она видит, — не понимает. Смотрит на набережную, а что такое, где Большой Бен, нет Большого Бена, а где Парламент, и Парламента нет, вместо Большого Бена возвышается причудливая башня, а на ней трилистник.

Боу спешит прочь, сворачивает туда, где Глаз Лондона, а нет никакого Глаза, а дальше лестница поднимается, кажется, в самые небеса.

Боу бежит прочь, Боу торопится, Боу огибает прохожих, чего они так на Боу уставились, ну еще бы, здесь никто так не одевается, это Боу одна такая вот… в джинсиках, и рюкзак у Боу с британским флагом — больше ни у кого такого нет.

Боу бежит, впечатывается с размаху в стену, ай, ах, откуда здесь стена, только что никакой стены не было…

Оглядывается.

Вот он, Большой Бен, на месте.

И Глаз на месте.

Все при всем.


— Пусти…

Боу делает вид, что не слышит.

— Пусти-пусти-пусти!

Боу зажимает уши.

И Боу кричит:

— Пусти-пусти-пусти!

Это не одна Боу, это разные Боу. То Боу, которая живая, по городу идет, джинсики у Боу и рюкзачок. А то Боу, которая мертвая, уже две тысячи лет как. Вот она и кричит:

— Пусти! Пусти-пусти-пусти!

А Боу не пускает.

Спешит домой, прячется за дверью, маму обнимает, чмоки-чмоки, и наверх бежит, в комнату к себе, падает на кровать, в подушку лицом зарывается, не слышать, не слышать, не слышать…


Боудикка смотрит на город, раскинувшийся по обе стороны реки.

Кивает своим людям, вскрикивает — коротко, резко:

— Сжечь!

Халлы бросаются на город, все, разом, рвется в город толпа с оглушительным ревом, трещит беспощадное пламя, воины тащат простоволосую женщину, взмахивает клинок…

Боудикка торжествующе сжимает зубы, так её, так.

И снова кивает своим, взмахивает рукой:

— Сжечь.

Взмахивают клинки, пылают факелы, Боудикка сжимает зубы в бессильной злобе — Лондинумм будет сожжен, и следа не останется от проклятого города. Боудикка замечает двух девочек, затаившихся за обломками маленькой ограды, торжествующе вскрикивает, обнажает клинок, сейчас они ей за все ответят, за все, за все, за все… тощая женщина рвется к девочкам, так ей и надо, давно ли сама Боудикка в бессильной злобе рвалась к дочерям, когда…

…не вспоминать.

Нет. Вспоминать, подогревать свою злобу, уничтожить проклятых квиритов…


ГОЛОСА В ГОЛОВЕ, СИМПТОМЫ…

Боу набирает в поисковике, тут же обновляет страницу, нет-нет-нет, это как-то слишком страшно получилось…

Боу снова набирает:

БОУДИККА

Читает…


…уважаемые туристы, обратите внимание на памятник на набережной — женщина на колеснице, запряженной двумя лошадьми. Это памятник Боудикке, предводительнице кельтов, которая подняла свой народ на бой против римлян, но потерпела поражение…

Боу вздрагивает, спешным шагом уходит прочь. У Боу джинсики розовые, на коленках прорезанные, и рюкзачок за спиной, а в рюкзачке альбом, это Боу рисовать учится.


— Привет.

Боу зажимает уши ладонями. Тут же снова открывает уши, смотрит в темноту осенней ночи.

— А привет.

— Хочешь, город покажу?

Боу морщится, сонно потягивается на постели.

— Да ну, чего я, город не видела, что ли…

— А я тебе свой город покажу.

Боу оживляется.

— А пошли.

Боу спускается по лестнице, отродясь такой лестницы в доме не было, и двери такой в доме не было, и улицы такой не было, вымощенной камнями. Мимо проносится что-то быстрокрылое-крыломашущее, Боу отскакивает в испуге.

Ничего, ничего… не бойся…

Все тот же голос.

Боу оглядывает причудливые замки, башни, колонны, лестницы, робко спрашивает — а туда можно? А туда? (можно, можно), поднимается на башню, восторженно смотрит на город. Изумленно смотрит на черточки на вывеске, голос в голове подсказывает, прямая черточка справа — би, слева — аш, посередине — а, косая черточка посередине — а…


…Боу обступает в сторону, смотрит на полотна, не понимает, не верит себе, быть не может, чтобы она сама все это нарисовала, Боу без году неделю рисует, а вот нате же вам.

И мама охает, ахает, красота какая.

И все охают, ахают, надо же, какая красота.


…первое место в конкурсе чего-то там.

Боу торопится, Боу спешит, засиделась Боу на конкурсе чего-то там, вот теперь приходится по темноте возвращаться, Боу спешит, торопится, маме звонит, бегу-бегу, скоро-скоро буду. Только бы дойти по темноте, ночь недобрая, ночь осенняя, идет за Боу, нюхает следы, лижет темноту раздвоенным языком…

Темнота хватает Боу сзади, тащит рюкзачок, лезет Боу в карман, хочет выхватить телефон, Боу извивается, лягается, пусти-пусти-пусти, кто-то зажимает Боу рот…

…цокот копыт.

…взмах клинка.

…еще.

Тук-тук-тук, цокот копыт.

Тук-тук-тук — с легким стуком катятся по тротуару отрубленные головы преследователей. Боу оборачивается, прячет лицо на груди своей спасительницы, коротко всхлипывает. Женщина в причудливых одеяниях обнимает Боу, гладит по голове, ну что ты, что ты, всё хорошо…


Паулин смотрит на полотна. Толкает под локоть ученика, кивает:

— Еще одна.

Ученик восторженно смотрит на картины, ученик мало что понимает, молодой еще.

— Э-э-э… кто еще одна?

— Да вот… вот через таких она в наш мир и просачивается…

— И что делать будем?

Паулин чиркает спичкой, зажигает факел.

— Да вы… вы что?

Паулин сжимает зубы, так он и знал…

— Да мне самому жалко… до черта жалко… такой талантище… а что делать…

Треск пламени.

Боу оборачивается, Боу не верит себе, как так — треск пламени, почему, зачем — треск пламени, гибнут причудливые дворцы, лестницы, колонны, анфилады, гибнет нарисованный город…

Боу бросается к пожарищу:

— Не… не смейте!

Паулин перехватывает руку Боу, пытается что-то объяснить, Боу не слушает, да они никогда не слушают, всегда приходится идти на крайние меры, всегда…

— Пусти… пусти!

Голос в голове Боу.

Боу раскрывается. Раньше она и не знала, как это — раскрываться, вот так, меж двух миров, пропустить грохочущую копытами конницу, бряцающих оружием воинов, сжимает зубы от боли, раскалывается голова…

…голос Боудикки как из ниоткуда:

— Спасибо… спасибо!

Боудикка смотрит на город, кивает своим воинам:

— Сжечь!

Сжимает зубы в бессильной злобе — ненавистный Лондинуум будет разрушен до основания, сама память о нем истлеет в веках. Боу не понимает, как, почему, зачем, Боу смотрит на Боудикку, почему та заносит над ней клинок, это же она, Боу, это же…

Паулин хватает Боу, тащит прочь, за угол, за неприметные ограды, прячься-прячься-прячься-бойся-бойся-бойся…

И по телефону кому-то:

— Готовность номер один.

Вот так.

С ходу.

Там, в телефоне, сомневаются, да точно ли номер один, да правда ли все так плохо — Паулин снова повторяет, да, да, плохо все, плохо, готовность номер один. Паулин прислушиваются — где-то подтягиваются танки, успеют ли, или нет, да что танки, Боудикка тоже не лыком шита, вон, поднимаются над городом крылатые машины, машут крыльями, плюются огнем…

И…

…и…

Замирают халлы.

И квириты замирают.

Что такое, в чем дело, понять не могут.

А вот оно в чем дело.

Боу.

Стоит Боу, одной рукой сжимает мир Квиритов, другой рукой — мир халлов.

Вот так.

Двумя руками миры держит.

Не пускает.

Срывается на крик, на хрип:

— Да перестаньте вы! А ну прекратите, ком-му сказала! Что вы, в самом деле…

А потом говорит…

…и все удивляются, ай да Боу, надо же, как придумала…


— …дорогие туристы, пройдемте в следующий зал. С первого взгляда кажется, что в этой комнате нет ничего интересного и примечательного — но поверьте мне, это только кажется. Этот зал построен для одного-единственного события, для одной-единственной церемонии, и больше ни для чего не использовался. А ну-ка, кто может предположить, для чего создан зал?

— Договор подписать!

— Правильно, а какой?

— Э-э-э… об аренде чего-нибудь там…

— Верно, а чего?

— М-м-м-м…

— На самом деле все намного сложнее. Видите экраны по обе стороны комнаты? На самом деле это порталы, через которые в наш мир пришли две враждующие стороны, чтобы подписать…


Солнце клонится к закату.

Ветер гонит по полю последние колоски.

Люди спешат к городу, закрывают ворота, кто снаружи остался, тот пропал.

Полночь на часах.

Кончилось время квиритов.

Исчезает крест на высокой башне, тускло мерцает на башне причудливый трилистник в свете луны.

Ликуют кельты. Началось их время.

Имболк пришел.


— …уважаемые туристы, обратите внимание на памятник на набережной…

А у памятника на набережной джинсики розовые.

И рюкзачок.

А на рюкзачке британский флаг.

Юджин

Юджину страшно, Юджину вообще редко бывает страшно, обычно Юджин собранный, деловой, другим его никто никогда не видел — но это при свете дня, а вот с наступлением ночи — это да, просыпаются какие-то страхи даже не из детства, а вообще откуда-то из прошлой жизни, когда сам Юджин еще не был Юджином. И угораздило же его отпустить экипаж, а в такое время не то, что кэб не поймаешь, в такое время даже пешком не дойти. Юджину страшно, Юджин знает, что в такие ночи не спрятаться, не скрыться от… здесь Юджин боится сказать страшное слово — вот Юджин и бежит по улице, наплевав на все правила приличия, боязливо косится на темную гладь воды, не мелькнет ли там что-то темнее самой ночи… показалось… нет, не показалось, точно, что-то темное, глубокое, хищное приближается, все быстрее, быстрее, быстрее. Юджин ускоряет бег, после двух бокалов бег ускоряться не хочет, улица качается и приплясывает то ли от ветра, то ли под ногами. Что-то темное вытягивается из воды, ползет в сторону молодого человека, то ли извилистые щупальца, то ли длиннопалые руки, то ли еще что-то, что не привидится даже в самом страшном ночном кошмаре. Прохожий хочет позвать на помощь, — голос не слушается, срывается на хрип. Надо бежать — и не бежится, ноги как будто приросли к земле, и одинокий фонарь у дома кажется бесконечно далеким, таким далеким, что до него не добраться даже за тысячи лет. Юджин спотыкается о темноту ночи, падает на ступеньки крыльца, последним усилием воли дотягивается до двери — молит небеса, чтобы хоть кто-то услышал слабый стук. Юджин знает, что нельзя оборачиваться — и не может удержаться, не может не обернуться, не посмотреть в лунно-желтые глаза, в которых, кажется, отражается сама вечность… …Юджин просыпается, Юджин говорит себе — этого не было, не было, не было, потому что… просто потому, что быть не могло. Входит слуга, ну и напугали вы нас, хозяин — хозяин сжимает зубы, значит, все-таки было, значит, все-таки не сон, древнее проклятие вышло из пучин моря. Так было в ту ночь, когда без вести пропал отец, так было в ту ночь, когда умерла мать, так было и в ту ночь, когда буря разрушила половину городка, и он ушел на дно. Что поделать, непрочный городок, ой, непрочный, построенный на сваях над морской пучиной, он и достался Юджину непрочным в наследство от отца, а пару лет обветшал еще больше, и все-то надо чинить, а где средства взять, а вот как фабрика начнет прибыль приносить, вот и средства будут. Дымит фабрика, коптит небо фабрика, открывает стоки, сбрасывает в морские пучины черное маслянистое месиво. Юджин проходит мимо двух рабочих, слышит обрывок беседы, слыхал, сегодня чего из моря выловили, нечисть какую — Юджин не дослушивает, что за нечисть, поспешно уходит. В городе темнеет, в это время вообще темнеет рано, а в пасмурные дни еще раньше, и уже не видны в тумане маяки соседних городов, говорят, вчера опять два корабля не доплыли, может, заблудились, а может, уже и всё… Юджин хочет послать спасательную экспедицию, старый капитан спохватывается, да вы что, что, молодой господин, так мы половины флота недосчитаемся… Юджин уже и сам понимает, что сморозил что-то не то, много еще чему надо учиться Юджину, много… Темнеет, пора домой, скорее, скорее, пока чернильно-чернично-черная тьма не поглотит город на сваях. Экипаж, экипаж, скорее экипаж, и домой, на крыльцо под светом одинокого фонаря, и дальше в большой зал, по мраморной лестнице в комнаты, где слуги уже напустили ванну… Юджин раскрывает книгу, которая лежит на краю стола, читает — …каждое новолуние выходили из пучин тьмы за очередными жертвами… — в страхе захлопывает книгу. Аура ждет, Аура высматривает, выслеживает, выщупывает чуткую тишину ночи, ищет жертву, слышит гулкие шаги по мосткам — туп-туп-туп, чувствует знакомый запах, чует кровь, живую горячую кровь внутри мясного бурдюка, стоит только вонзить клыки… Аура плывет — резко, стремительно, взмахивает рыбьим хвостом, плавниками, вытягивается с мостков в темноту ночи, выжидает, высматривает, вот он идет, молодой, тощий, богатый наследник чего-то там, он по фабрике ходит, и книжки еще читает, и много еще чего. Дымит фабрика, дымят трубы, поднимается в темное небо сизая копоть, открывается слив. Юджин велит слуге задернуть шторы, чтобы не видеть темноту ночи за окном, чтобы не чувствовать на себе чей-то взгляд, он не уходит, он манит, он притягивает, он… Юджин зажмуривается, чтобы не видеть — бесполезно, всё бесполезно, даже сквозь веки просвечивает лунный взгляд, из которого смотрит сама бездна. Спать, спать, приказывает себе Юджин, спать, завтра вставать рано, Юджин спит, видит сон, как он идет по улице, нет, это не сон, мостки качаются под ногами, холодок ночи пронизывает до костей, дымный смог поднимается над городом, плещется черная вода далеко внизу, лижет сваи, хочет сточить город. Юджин стряхивает с себя сонное оцепенение, заставляет себя идти к дому, к дому, где качается на крыльце одинокий фонарь — нет, снова сумасбродят и лихоманят лунные глаза, снова тянут за собой в бездну, зовут, зовут… Юджин бежит туда по мосткам, поднимается на старую баржу, кто-то из матросов хочет шугануть Юджина, узнает — почтительно отступает. Аура зовет, Аура смотрит, Аура умеет смотреть, Ауру учили, вот так посмотришь на человека, он к тебе придет. Аура зовет — не дозовется, не получается у Ауры позвать, не получается вырваться из клейкого, черного, маслянистого — тянет, захватывает со всех сторон… Юджин наклоняется, высовывается за борт, сильнее, сильнее, чуть не падает, еле-еле видит в темноте чернично-черной ночи что-то еще чернее, что-то, пропахшее черным, маслянистым, что-то еще не мертвое, но живым уже назвать нельзя. кто-то подхватывает Юджина, держитесь, держитесь, Юджин тычет пальцем в море, срывается на крик, взять-взять-взять, лови-лови-лови, я вам за что плачу, люди подцепляют сетями смрадное нечто, брезгливо тащат на палубу, Юджин снова кричит — воды, воды, да не этой, не морской, а чистой, чистой воды, как нет, быть того не может, полцарства за воду… Кучер испуганно шарахается, когда видит что-то смрадное, черное, промасленное, Юджин не слушает кучера, тащит нечто в экипаж, снова срывается на крик, я вам за что плачу, и отмоете, и пожалуйста, и сиденья новые купим, и что там еще, и экипаж новый, и вообще… экипаж несется по пустынной ночной улице, кучер едва сдерживает перепуганную лошадь, тихо, тихо, Гарпия, что ты, в самом деле, лошадь не слушает, лошадь встает на дыбы. Юджин тащит нечто по ступенькам крыльца, по большому залу, наверх, в ванну, кивает старому дворецкому, врача, врача вызовите, или нет, ветеринара, или нет, врача, не знаю, я, кого… Что значит — невозможно, да я вам хоть сколько заплачу, делайте хоть что-нибудь, я не знаю, что… Юджин зажигает тусклую лампаду, задергивает шторы, чтобы не видеть подступающий шторм, закрывает окно, чтобы не слышать грозу, смотрит на нечто, распростертое на кровати, кое-как отмытое от черного масла, что там про жабры говорили, чем промывать, Юджин чистит жаберные щели едко пахнущей жидкостью, сбрызгивает водой, гладит разметавшиеся по подушке изумрудные волосы, спрашивает в пустоту — что, что это было, уже понимает, что не получит ответа — никогда, никогда, никогда…

В количестве 61 штука

Оружие.

Нет.

На оружие не похоже.

Передатчик.

Нет.

Тоже не похоже.

Детали чего-то, чего-то…

…чего?


ПРИКАЗ

ДОСТАВИТЬ

Запоминаю, что доставить. Думаю, как записать в память то, что я первый раз вижу.

…предметы продолговатые с плоским утолщением на конце…

…нет, не так.

…продолговатые обрезки металла с круглым сечением, заостренные на конце…

…и тоже не так.

…продолговатые обрезки металла с круглым сечением, на одном конце заостренные, на другом имеющие плоское утолщение, перпендикулярное самому отрезку…

…как-то так.

…в количестве 61 штука.

Или нет.

…в количестве 61 штуки.


С ревом и грохотом сияющая стрела поднимается в небо.

Путь неблизкий.

Тысячи лет.

Звезды, звезды и звезды — насколько хватает глаз. Я вижу космос, хорошо вижу, там, где мои заказчики видят два цвета, я вижу сто цветов, там, где они видят три цвета, я вижу миллион.

Тысяча лет пути.

Выверяю курс.


Резонатор?

Не похоже.

Источник энергии?

И близко нет.


…дугообразные металлические предметы с круглыми отверстиями по краям.

Вот так.

Похоже.

…в количестве шести штук.

Пока никто не видит, раскладываю дуги в разном порядке, выстраиваю из них причудливый орнамент, — ничего не происходит. Догадка приходит сама собой, беру продолговатые заостренные обрезки, вставляю в отверстия — подходят идеально, ай да я.

Но ничего не происходит.

Ни-че-го.

Смотрю на дуги — здесь должно быть еще что-то, еще, еще, еще, понять бы еще — что именно.


Триста лет пути.

Слушаю звезды.

Звезды говорят со мной. С заказчиками не говорят, а со мной очень даже.

Там, где они слышат тишину, я слышу голоса звезд.


ЗАПОМНИТЬ

…плоский и острый металлический предмет…

…нет, не так.

…плоский металлический предмет, заостренный на конце. На другом конце предмета находится отверстие, в которое вставлен материал непонятного происхождения…

Две штуки. Разной формы.

Нет, не так.

Но не знаю, как надо.


— Что это?

Смотрю на предметы, которые выложил передо мной заказчик.

— Что это?

— Нет данных.

— Но…

— …нет данных, — заказчик смотрит на меня в упор, — отвезете в пункт назначения.

— Можно узнать цель доставки?

Никогда не спрашивал цель доставки, всегда и так было все понятно, — вот до этого момента, когда заказчик положил передо мной…

— Цель доставки?

— Нет данных.

Киваю:

— Понятно… засекречено.

— Не засекречено. Нет данных.

Понимаю, что очень-очень засекречено.


Семьсот лет пути.

Начинают появляться сомнения, что я везу, куда я это везу, зачем, зачем, зачем, почему…

Смотрю на пункт назначения. Первый раз слышу про такой пункт, рукав Ориона, что такое вообще этот Орион… Высчитываю координаты, да там нет ничего, быть там ничего не может.

Закрадываются сомнения. Нехорошие. Недобрые. Что или кого я убью этими кусками металла. Почему-то мне кажется — что-то или кого-то убью.


Пытаюсь пристроить к дугам заостренные плоские предметы.

Ничего не получается.


Нет, все-таки здесь что-то есть. Мертвые планеты, тусклые остатки магнитных полей. Смотрю на записи, понимаю, что ничего мне эти записи не дадут, третья планета, какая третья, если их всего две, какой наклон оси, нет тут никаких наклонов, какой спутник, и спутников никаких нет, какой оксид водорода, вы о чем…

Ищу координаты, широта, долгота, кто и когда это писал, ни на одной из планет на этой широте и долготе нет ничегошеньки, ни-че-го, да должно ли там вообще что-то быть…

Вспоминаю.

Открываю документ.

Смотрю.

Пытаюсь понять, что я увидел, четырехугольное, высокое, что это за круги по всем четырем сторонам, штрихи на кругах, линии…

Опускаюсь.

Ищу, сам не знаю, что. Нахожу. Неожиданно сам для себя нахожу, сравниваю — от кругов остались только отверстия, прямоугольник почти разрушен.

И все-таки это именно то, что указано в документе. С вероятностью девяносто три процента.

Спускаюсь.

Чувствую притяжение, падаю — свободно, мертвая пустыня несется навстречу.

Выпускаю парашют.

Всегда хочу растянуть этот момент свободного падения, когда чужая земля несется навстречу, грозится разбить меня насмерть.

Выпускаю колеса, думаю, меняю на гусеницы.

Ползу.

Смотрю на прямоугольную громадину, ползу дальше, как указывает карта, выпускаю лапки, когда приходится подниматься по ступенькам.

Оставляю посылку.

Продолговатые обрезки металла с круглым сечением, на одном конце заостренные, на другом имеющие плоское утолщение, перпендикулярное самому отрезку. В количестве 61 штука.

Плоский металлический предмет, заостренный на конце. На другом конце предмета находится отверстие, в которое вставлен материал непонятного происхождения…

Две штуки. Разной формы.

Дугообразные металлические предметы с круглыми отверстиями по краям. В количестве шести штук.

Что-то там еще нужно про корону сказать.

Уже не помню, что.

Вышел Месяц из Тумана…

— Я знаю, кто убийца, — сказал почтенный Фонарь.

Я изумленно посмотрел на своего друга: почтенный фонарь и раньше удивлял меня своими прозрениями, но на этот раз я понял, что не ожидал такого откровения даже от Фонаря.

— И… кто же это? — спросил я на всякий случай.

— Месяц.

Я посмотрел на далекий серпик месяца, застывший над ратушей, и не поверил своим ушам.

Но… что-то я не припомню, чтобы месяц играл большую роль в наших событиях… он вообще держится особнячком… Уж не будете же вы осуждать его только за то, что он не показывается на шумных вечеринках и не ходит ни к кому в гости?

— Нет-нет, дело совсем не в этом… Ах, Чайник, Чайник, какой же вы все-таки чайник… Да как вы не понимаете, у него же есть ножик!

— Ножик?

— Ну да… разве не знаете — вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…

— …буду резать, буду бить? — подхватил я.

— Вот именно!

— И вы думаете…

— …я уверен.

Мне стало не по себе:

— И что, вы предлагаете прямо сейчас пойти и арестовать Месяц?

— Ну да.

Я смотрел на Фонарь — он явно не понимал всей абсурдности своего предложения, в самом деле, как можно было представить месяц, запертый в тюрьму. Ссориться с фонарем не хотелось, и я осторожно ответил:

— Давайте… давайте я зайду к Месяцу на чашку кофе… или напишу ему письмо. И мы всё узнаем.

Фонарь презрительно фыркнул и заскрипел — он был явно не согласен со мной, но ему нечего было возразить.


Драм смотрит.

Драм слушает.

И даже не смотрит и не слушает, а как-то по-другому… сразу и не понять, как…

Сигнал.

Откуда сигнал?

Извне.

Это что-то новенькое, чтобы извне, давненько не было, чтобы извне.

Драм прислушивается.

Весь.

Разом.

Драм большой, три миллиарда.

А сейчас Драм сидит на высокой башне на Луне… да нет, Драм он и есть — Луна.

Настраивает локаторы, большие, круглые, блестящие, ловит сигнал.

И он играл на ложках,

На ложках-поварешках….

Факты о Луне, которые вы не знали:


…лунная колония отличается коллективным разумом: да-да, это не просто красивая легенда. Дело в том, что изначально первое поселение на Луне основала компания, которая отправляла в космос экипажи с коллективным разумом…


Драм отрывает от рубашки кусок, сворачивает, хочет засунуть в рот целиком, не получилось, откусывает…


…местные умельцы придумали изготавливать одежду из специального материала, который можно не только носить на теле, но и… есть. И это опять же не легенда, а вполне реальный факт. Это новшество было введено после страшного голода в…

На нем сюртук из блинчиков,

Из блинчиков, из блинчиков…

Драм расшифровывает сигнал — по знакам, по знакам, по символам…

Всплеск возмущения.

На все три миллиарда.

Драм отправляет ответ —

Да вы издеваетесь.

Ну, не так, конечно, но смысл такой.

Отрывает кусок от штанов, сворачивает, ест…

На нем штаны из ветчины,

Из ветчины, из ветчины…

— Да вы издеваетесь, — повторил Месяц, потягивая кофе, — чтобы я кого-то убивал… в жизни такого не было.

Я смотрел на Месяца, неторопливого, вальяжного, как он покачивается в кресле-качалке, как потягивает кофе, как покуривает трубку — и все больше думал, что Месяц не может быть убийцей, просто… потому что не может. Я уже совсем было собирался вежливо откланяться и пойти обратно в город, рассказать Фонарю и всем-всем, что Месяц не виноват — но что-то насторожило меня, что-то не давало мне покоя, что-то, что-то…

Ах да…

— Ножик, — вспомнил я, — у вас же есть ножик… в кармане.

— Ну да, — кивнул Месяц и вынул ножик из кармана, — есть.

— Так вот этим ножиком вы и убили!

Я ждал, что Месяц будет отпираться, возмущаться, да как вы смеете, да за кого вы меня принимаете — но не тут-то было.

— Ножиком, — согласился он, — ножиком… убил.

Я не успел ничего возразить, не успел понять, что происходит, когда Месяц вонзил…


…убит при загадочных обстоятельствах. Как и в прошлый раз убийца скрылся с места преступления, найти его не предоставляется возможным…


— Не предоставляется… — недовольно проворчал Фонарь, листая газету, — хоть бы писали правильно, что ли…

Газета смущенно покраснела, всем своим видом показывая, что ей и самой очень неловко, и неправду говорят, что бумага все стерпит.

Фонарь еще раз посмотрел на осколки Чайника, лежащего на мостовой — его явно сбросили с большой высоты, и оставалось только догадываться, кто это сделал. Проще всего было обвинить Месяц — но с тем же успехом могла быть виновата Совиная Башня, старый Флюгер, да и вообще над городом ночью летала стая сов…


Неизвестные факты о Луне:


Знаете ли вы, что лунное государство обвиняют в уничтожении созвездия Чайник в 3876 году? Звезды, образующие астеризм Чайник, были уничтожены неведомым оружием с разницей в несколько месяцев. Эксперты установили, что источник неведомых лучей находился в районе Луны — правда, сами жители Луны категорически все отрицают. Их вина так и не была доказана…


— А вот, посмотрите-ка, дети, на созвездие Стрельца… Вон… Аскелла, Нунки… Нанто… Алнаси… — Ничего не напоминает?

— Цветочек!

— Верно, а еще?

— Э-э-э… змея воздушного!

— А еще?

— Чайник!

— Кто сказал, чайник? А ну-ка, выйди сюда!

— Да я только…

— Молодец какой, правильно заметил! Этот кусочек созвездия Стрельца называется Чайник. Вот носик, ручка, крышка… а из носика чайника как будто выходит Млечный Путь…


— Пошлите еще раз запрос на Луну.

— Бесполезно… туман…

Люди уже и сами видят — туман, бесконечный, окутавший все вокруг. Сигналы отчаянно пытаются пробиться сквозь туман — не могут.


Неизвестные факты о Луне.


Знаете ли вы, что именно жители Луны спасли Солнечную Систему от неминуемой катастрофы, когда весь мир заволокло туманом…


Драм читает запрос. Ну, не читает, как-то по-другому.

От волнения отщипывает пару пуговиц, жует.

И пуговки из булочек,

Из булочек, из булочек…

Вроде запрос как запрос, вроде и ответить-то проще простого, а вот на тебе…

«Это вы убили Туман?»

Драм подробно объясняет, как разрезали туман ножом.

Ждет.

Отрывает еще пару пуговиц.

«Вы обвиняетесь в убийстве тумана…»

Вот так.

Ни с того ни с сего.

От волнения Драм снимает колпак, жует…

На нем колпак из творога,

Из творога, из творога…

Неизвестные факты о космосе.


…знаете ли вы, что в нашей Вселенной был по крайней мере один туман, наделенный разумом, — однако, этот туман был уничтожен в…


— Вы обвиняетесь в убийстве Тумана, — повторил Фонарь и еще раз гневно постучал в дверь. Он уже не сомневался, что Месяц забаррикадируется и не станет открывать — но на этот раз у Фонаря был с собой отряд полиции, поэтому Фонарь не сомневался — преимущество на его стороне.

— Сейчас… сейчас, — послышался незнакомый голос. Дверь, наконец, распахнулась, и Фонарь изумленно отпрянул, а вместе с ним и полицейские. Потому что на пороге показалась дородная полная луна, которая еле-еле умещалась в дверном проеме.

— Что вам угодно? — спросила она мелодичным голоском.

— Э-э-э… мы… ищем… месяц, — пробормотал Фонарь.

— Не знаю, о ком вы говорите, — призналась Луна.

— А… разве он здесь не живет?

— Никогда не слышала о таком.

— А вы… давно здесь… живете? — в отчаянии спросил Фонарь.

— Пять миллиардов лет.

— П-простите… мы… ошиблись…

— Ничего страшного, — широко улыбнулась Луна, — с кем не бывает…

...