Оглавление

Моим родителям,
Валерию Максимовичу
и Татьяне Викторовне,

Супруге Наташе,

Наставнику и Учителю

Владимиру Федоровичу Сиволобу

Посвящается!

Предисловие

Читателю представляется первая книга Андрея Павлова «Разноцвътiе», написанная в форме историко-приключенческого романа. Как отмечает сам автор, «эта книга о том, чего не было, но могло бы быть, о том, что случилось, но могло и не случиться, о вымышленных биографиях реальных людей и реальных судьбах людей, которых не было…».

Это книга о нашей Родине на переломе эпохи, когда в короткое по историческим меркам время (конец ХIХ — вторая половина ХХ вв.) произошли события, оказавшие влияние на все мировое развитие.

Весь трагизм положения России в начале ХХ века показан через призму русско-японской войны и революции 1905 года, Первой мировой войны и двух революций 1917 года с крушением монархии и последовавшего за ней непродолжительного буржуазного правления.

Повествование проводится от имени и на примере судьбы главного героя на фоне раскола и общества, и русского офицерства. Показан путь честного и достойного русского офицера, патриота России, сохранившего и распространившего свой патриотизм и в отношении новой России. Это тем более было трудно вследствие того, что часть товарищей по службе и войне выбрали другой путь. Мало кому из офицеров того времени этот выбор дался легко. Неслучайно автор вводит главы с характерными названиями: «Вторая часть (белая)» и «Вторая часть (красная)».

У читателя появляется возможность оценить события того сложного времени с разных сторон, вспомнить или познакомиться с судьбами многих известных и легендарных людей того времени. Раскол общества не мог не привести к появлению исторических противоречий, так как каждая сторона давала свои оценки событий, не жалея красок и для вымарывания исторических эпизодов, и для «окрашивания» противников.

Повествование от лица очевидца многих разноречивых событий подводит нас и ко Второй мировой войне, которая в значительной степени отличалась от предыдущей войны. Видно, как исчезали последние остатки рыцарства среди офицерского состава воюющих стран, обычным явлением стали зверства, чинимые армиями агрессоров, что было немыслимо в сознании прежнего офицерства.

Важно отметить, что трагические, а порой и жестокие события не ожесточили героя повествования. У него нашлось место и для значительного количества стихотворений известных и мало известных авторов, которые гармонично вплетаются в ткань описываемых событий. Несмотря на тяжесть происходящего, герой романа свою Родину не делил на цвета, принимая ее такой, какая она есть, вернувшись в послевоенные годы. И опять — встречи с людьми, воспоминания о давно минувших днях и «стирание белых пятен», так характерных каждому историческому событию.

Роман будет интересен многим — и специалистам, и молодежи, и будущим офицерам. Это первая книга автора. Не будем к нему предельно строги, а пожелаем дальнейших творческих успехов.

Пролог

Как завораживающе в середине осени шуршит листва под ногами на Старом кладбище… Еще не проявились первые осенние заморозки, еще не ушло на долгую зиму солнце, но листва уже начала опадать. Никуда не уйти от этого, пора… Такого звука не услышишь нигде… В парках и скверах — мешают птицы, щебечут о своем, готовясь к перелету в теплые страны, собираются в стаи в путь, суетятся… У дорог этот звук скрывается шумом проезжающих автомобилей и голосами прохожих… И только на старых, закрытых к захоронению кладбищах, пока местные дворники не приступили к уборке этой осенней листвы, ее звук входит в резонанс с мыслями, воспоминаниями и мечтами… И понимаешь, что ничего не вернуть назад, но все же вспоминаешь и думаешь: а если бы тогда, в тот день и час я поступил по-другому, как бы изменилась жизнь? И изменилась ли бы она? Не знаю… Но точно уверен, что выжил бы и шел бы сейчас также по кладбищу ранним утром 19… года, неспешно сбивая с межмогильной дорожки листву кленов и ясеней, тополей и берез… Будь то Братское кладбище Ростова-на-Дону, Новое кладбище в Белграде или французское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа…

Шел и смотрел бы на могилы своих друзей и соратников, врагов и предателей, независимо от того, чью бы сторону я принял тогда, много лет назад. Ведь на них, на этих старых кладбищах, лежат все… Время определяет, кто на данном его этапе враг, а кто друг. Время… Я думал, что ты со мной, со мной заодно, что ты летишь, когда я мчусь, и ждешь меня, когда я начинаю притормаживать, отставать… Но все не так. Временем нельзя управлять, под него даже нельзя подстроиться, им нельзя воспользоваться и применить по своему усмотрению… Время не подвластно ничему и никому… Вчера этот «барон» или «ваше благородие» был врагом, а сегодня он — защитник Отечества. Вчера этот «красный командир» или «товарищ комиссар» дрался за правое дело, а сегодня он — убийца и бандит… Каждому времени свои герои и подлецы, свои защитники и тираны… И сквозь время в памяти летишь назад, в то пространство, в котором сделал свой выбор, в котором, казалось, не было особых причин поступать по-другому, потому что у тебя было чувство долга и ответственности перед Родиной… Все было, как вчера, все всплывает, словно во сне…

Часть 1 (Одноцветие)

Насколько я знаю, наш род по отцовской линии всегда служил «За Веру, Царя и Отечество». Прадед, Кузьма Никанорович Черневский, двадцатилетним, в 1813 году, ушел в поход добивать Наполеона. В сражении под Дрезденом в октябре того же года был тяжело ранен, с оторванной рукой подчистую списан. Дед, Максим Кузьмич Черневский, в Крымскую войну пропал без вести, правда успев оставить о себе память в лице отца моего, Валерия Максимовича. Отцу удалось послужить под руководством М. Д. Скобелева и А. Н Куропаткина в Русско-Турецкой войне 1877–1878 годов в должности командира батальона в составе 8-го армейского корпуса. По окончании войны он ушел в отставку и поселился в Борисоглебске Воронежской губернии, где устроился распорядителем в Хоперской пристани.

В 1882 году 1 октября родился я, Алексей Валерьевич Черневский, став вторым ребенком в семье (всего у меня было двое братьев и две сестры). Матушка моя, Татьяна Викторовна, не получив серьезного образования, всю себя посвящала воспитанию детей и заботе о доме, за что мы все ей были благодарны безмерно.

Из достопримечательностей того времени Борисоглебск мог похвастаться, помимо вышеупомянутой пристани, пивоваренным заводом Г. А. Клинсмана, который выпускал пиво темных и светлых сортов, а также газированную фруктовую воду, женской и мужской прогимназиями, техническим железнодорожным училищем и двумя приходскими городскими училищами.

Пиво нам, мальчишкам, конечно, не продавали, а вот газировку мы с друзьями лопали с удовольствием! Мои друзья детства — двое Саш — Куприн и Котс, — были на два года старше меня, но тогда такая разница в возрасте не слишком давила.

— Айда на пристань! — звал нас Саша Котс. — Местные ребята говорят, что голавль пошел, аж выпрыгивает из реки!

— Не… Я рыбачить не буду, лучше на берегу посижу, порисую, — отвечал ему Саша Куприн. И мы вприпрыжку неслись к реке.

Пройдут годы, и Александр Федорович Котс станет видным советским ученым, доктором биологических наук и профессором, основателем и первым директором Дарвиновского музея в Москве, а Александр Васильевич Куприн прославится как живописец-пейзажист, станет заслуженным деятелем искусств республики и член-корреспондентом Академии художеств Советского Союза…

Когда мне пришел черед выбирать дальнейшую свою судьбу, сомнений в том, что я пойду по стопам предков, не было. И я по рекомендации отца убыл в Воронеж, где поступил в местный кадетский корпус.

                                    * * *

Михайловский Воронежский кадетский корпус на переломе XIX и XX веков… Мы с Володей Овсеенко, уже достаточно самостоятельным, не желающим зависеть от родных, и весьма прогрессивных взглядов, спорим о том, какая Россия нам нужна.

— Ты только посмотри вокруг, что творится! Нельзя так жить русскому человеку, ему не хватает свободы, воздуха, возможности расти как личности! — говорил он мне в сердцах, когда мы оставались один на один. — Вот увидишь, пройдет год-два, и народный гнев выплеснет все наружу, восстанет против царя!

— И что, ты их поддержишь?! Пойдешь против многовековых устоев русской государственности? Ты же изучаешь историю и видишь, что равенство, свобода, вольность — все это пустые слова, которыми пользуются честолюбцы для достижения верховной власти! — парировал я.

— Не знаю, — негромко отвечал он мне. — Я вижу, что надо что–то менять, и понимаю, что эти перемены однозначно будут связаны с кровью и гибелью многих и многих тысяч, а может, и миллионов наших сограждан…

Пройдет немногим более пятнадцати лет, и один из руководителей Октябрьского переворота 1917 года, Владимир Антонов-Овсеенко лично будет возглавлять захват Зимнего Дворца. А еще через двадцать лет его арестуют, обвинят в принадлежности к троцкистской террористической и шпионской организации и

10 февраля 1938 года расстреляют…

Воронеж, по сравнению с Борисоглебском, несомненно, выигрывал практически во всем. На рубеже XIX и начале XX веков он был одним из красивейших губернских городов, становился сильным промышленным сердцем центральной России: появились заводы сельскохозяйственного машиностроения, механический, чугунолитейный… В конце XIX века в городе было несколько метеорологических станций. В начале XX века население одного из крупнейших губернских центров России составляло свыше 60 тысяч человек, и город мог похвастаться большим количеством каменных зданий, число которых перевалило за 2,5 тысячи. В городе уже работали библиотека и музей, а по выходным можно было совершить прогулки по городским садам и рощам или взять на прокат лодку. Летом на территории центральных садов располагались летние театры, которые мы с товарищами при наличии свободного времени с удовольствием посещали.

— Если нам доверил государь управлять людьми, городом, то почему мы должны отказываться от блага сделать людей счастливее, а город краше?! — утверждал или задавал риторический вопрос Павел Александрович Слепцов, действительный статский советник, воронежский губернатор того времени. — Воронеж — колыбель русского флота, именно отсюда ушли на борьбу с Наполеоном рекруты-новобранцы в составе 3-го и 4-го Егерских полков. Мы должны продолжать славные традиции и развивать наш город!

Через пять лет, 25 марта 1906 года, став уже тверским губернатором, П. А. Слепцов будет убит взрывом бомбы, брошенной под губернаторский экипаж эсером неким В. В. Чекальдиным, впоследствии пойманным и казненным по приговору суда….

                                    * * *

В 1901 году, закончив обучение в Воронеже, я поступил в Константиновское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге и стал юнкером первой учебной батареи. В те годы училищем командовал Василий Тимофеевич Чернявский — генерал-майор Российской императорской армии, который помнил моего отца по совместной службе в Русско-турецкую кампанию. Он славился своей прямотой, потому что говорил правду в глаза не только младшим, но и старшим. Невзрачный на вид, небольшого роста, плотного телосложения, с характерными небольшими бакенбардами, спокойный, выдержанный и хладнокровный, знающий свое дело артиллерист, он обаятельно действовал на юнкеров и служил нам образцом.

Небольшое сходство наших с ним фамилий дало повод острым на язык моим сослуживцам считать нас родственниками и полагать, что мне будут значительные скидки по учебе.

— Быть тебе в гвардии, а то и в столичном штабе! — усмехался мой товарищ, выпускник Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса Константин Болецкий. — С такими-то связями, и месить грязь или песок?!

В ответ я только улыбался и не хотел вступать в полемику по вопросу родства с начальником училища. Пройдет немного времени после поступления, и все и так узнают, что мы никакие не родственники, и, тем более, не однофамильцы.

Через 13 лет Константин Богуславович Болецкий за храбрость, проявленную в ходе боев Первой мировой войны, будет награжден Георгиевским оружием. Находясь в звании подполковника Генерального штаба, он не примет Октябрьскую революцию и эмигрирует за пределы России…

Всего в батарее в течение двух лет нас обучалось 225 юнкеров. Характерной особенностью системы подготовки офицеров того времени в училищах различных родов войск было то, что единых учебников не существовало, и главное внимание обращалось не на то, что преподавать и изучать, а как преподавать и изучать. Не стало исключением и наше училище.

Артиллерия в те годы считалась самым передовым родом войск. Юнкера изучали, главным образом, точные науки: математику, аналитическую геометрию, дифференциальное и начало интегрального исчислений, физику, химию, механику, черчение. Кроме того, мы осваивали пеший и конный строи, уставы, гимнастику, верховую езду и фехтование. В лагерях проходили практический курс стрельбы и топографической съемки с решением тактических задач.

Несомненно, мы конкурировали с другими военными училищами и, в первую очередь, с нашими коллегами, михайловцами. Конечно, «вражда» носила лишь внешний характер, вызванный традиционным соревнованием двух передовых артиллерийских училищ, но прозвище «констапупы» за нами закрепилось на многие годы.

                                       * * *

Несмотря на то, что я учился совсем неплохо и окончил училище со средним баллом выше 10, мне не удалось попасть в число первых 35-и юнкеров для обучения по дополнительному курсу с перспективой поступления в Михайловскую артиллерийскую академию. В 1903 году, получив звание подпоручика, для дальнейшего прохождения военной службы я был направлен в Тифлис, в состав Кавказской гренадерской артиллерийской бригады 2-го Кавказского армейского корпуса Кавказского военного округа. И там мне повезло встретить выпускника нашего училища 1900 года, поручика Анатолия Фока, в то время делопроизводителя штаба артиллерийской бригады, который взял меня на первых порах под свою опеку.

В дальнейшем Анатолий Владимирович Фок станет активным борцом с большевизмом, покинет Россию и погибнет в 1937 году в Испании на стороне националистов в борьбе с республиканцами…

Я был назначен на должность младшего офицера во 2-ю батарею 1-го дивизиона, которой командовал капитан П. С. Сморговский, завершавший строевой ценз после окончания Николаевской академии. Кроме него в батарее служили старшим офицером штабс-капитан С. Н. Гельтшер (перешедший через месяц на штабную работу в бригаду), а офицерами — подпоручики А. Д. Осипенков, В. М. Усьминский и О. Л. Мартовский. Все офицеры батареи считались помощниками командира, хотя часто выполняли общедивизионные задачи: дежурства, караулы, заведывание дивизионными мастерскими, учебными командами и т. п. Такие поручения расширяли наш кругозор и подготавливали к исполнению вышестоящих должностей.

На вооружении нашего дивизиона состояли 76-мм полевые скорострельные пушки образца 1902 года, в то время самое современное русское легкое полевое артиллерийское орудие калибра 76,2 мм, известная также как «трехдюймовка». Для своего времени орудие включало много полезных новшеств в своей конструкции — противооткатные устройства, механизмы наводки по горизонту и углу возвышения, легкооткрываемый двухтактный поршневой затвор, а усовершенствованный прицел позволял вести стрельбу с закрытых позиций и прямой наводкой.

После «активного и живого» Санкт-Петербурга привыкать к Тифлису было нелегко, хотя этот город был достаточно развит. К началу XX века в нем насчитывалось более 5000 кредитных, торговых, промышленных и ремесленных заведений, 7 фабрик и заводов, а общее число жителей перевалило за 160 тысяч человек, причем большинство жителей составляли не грузины, а армяне и русские.

Из достопримечательностей Тифлиса можно назвать театры — армянский драматический, а также оперы и балета. Кроме того, большой популярностью у местных жителей и гостей города пользовался Кавказский музей, основанный в 1852 году Кавказским департаментом Российского Императорского географического общества. Ну и конечно, нельзя не отметить юго-восточную часть города с узкими улицами, сохранившими черты средневековой застройки, развалинами цитадели Нарикала, позже достроенной турками в XVI — XVII веках, каменной церковью Анчисхати, церковью Метехи, кафедральными соборами Сиони и Самеба.

Но все эти прелести посмотреть до конца не удалось. Наступил 1904 год — год первой войны России в ХХ веке…

                                    * * *

Мы, находясь за тысячи верст от обеих столиц и, тем более, от Дальнего Востока, не вникали в причины развязывания этой войны. Ходили какие-то слухи об экономическом противостоянии Японии, Кореи, Китая и России, пересечении финансовых интересов власть имущих нашего государства, еще что-то. Но факт остается фактом — начало войны Россия «проспала».

В декабре 1903 года в Главном штабе появилась информация от военного агента в Китае о том, что в Японии принято решение начать войну с Россией. В январе 1904 года от военного агента в Токио приходит сообщение, что война может начаться в ближайшее время. Более того, 25 января 1904 года Санкт-Петербург в полном составе покидает дипломатическая миссия Японии, что по всем признакам и общемировой практике означает разрыв дипломатических отношений между странами и начало войны. Несмотря на это, на совещании в Царском Селе, проведенном 26 января 1904 года под руководством Николая II и в присутствии Министра иностранных дел В. Н. Ламсдорфа, военного министра А. Н. Куропаткина и морского министра Ф. К. Авелана, никаких решительных действий предпринято не было.

— Ну что же, господа. Я выслушал каждого из вас, — взял слово Император России, — и понял, что надо взять паузу, осмотреться… Даст Бог, отодвинем войну, а то и совсем сможем избежать.

Николай II потушил сигару, тем самым дав понять, что обсуждение закончилось.

Взять на себя смелость, ответственность и отдать распоряжение на приведение армии и флота в полную боевую готовность никто из этих людей не смог. Они забыли слова великого М. И. Драгомирова, что «война есть дело такта и минуты — и в этой нешуточной игре на ЖИЗНЬ И ЧЕСТЬ потеря минуты весьма часто ведет к потере партии».

А через несколько часов, 27 января 1904 года Военно-морской флот Японии атаковал корабли русской Тихоокеанской эскадры, стоявшей на рейде вблизи Порт-Артура. Но об этом мы тогда ничего еще не знали…

В середине февраля с инспекцией в нашу бригаду прибыл командующий 2-м Кавказским армейским корпусом генерал-лейтенант С. А. Фаддеев, герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Позже отец мне рассказал, что Семен Андреевич в ходе этой войны был награжден орденом св. Георгия 3-й степени за отличия при штурме крепости Карс. Среднего роста, плотного телосложения, с объемной бородой и усами средней длины, имитирующими образ богатырей на Руси, он произвел на нас самое приятное впечатление. Спокойный, но твердый голос, четкие и понятные вопросы как об особенностях артиллерийской службы, так и о быте нашей бригады, говорили о том, что командующий знает, чего хочет и как этого добиться. А его выступление перед строем бригады осталось у меня в памяти на всю жизнь.

— Богатыри! Конец военных катастроф возникает среди пушечного пламени. Начало военных катастроф возникает при свечах дипломатических канцелярий. Не мы начали эту войну! Но нам ее завершать. И при этом вы все должны помнить слова великого Суворова: «У солдата только три обязанности: служить честно Царю, слушать начальников и побеждать неприятелей». Не знаю, дойдет ли до вас очередь бить японцев, но у меня нет сомнений, что выпади вам такая честь, вы не посрамите гордое звание артиллеристов нашего корпуса!

И закипела работа! Каждый день мы отрабатывали нормативы по подготовке и открытию огня, по сворачиванию и разворачиванию огневых позиций, по маскировке и маршевой выучке. По пятницам проводили обслуживание техники, по субботам — хозяйственные работы по благоустройству нашего пункта дислокации. Единственным днем, когда можно было выйти в город, отдохнуть, перевести дух, было воскресенье.

В конце апреля 1904 года командир нашей батареи капитан П. С. Сморговский окончил строевой ценз и убыл в распоряжение Генерального штаба, и должность командира батареи была предложена мне. Я не считал себя храбрым человеком, но слова о том, что: «Куда не посылают, не напрашивайся; куда посылают, не отказывайся! Этим правилом руководствуются люди испытанной храбрости», — мне запали в душу после прочтения в Михайловском Воронежском кадетском корпусе «Записок кавалерист-девицы», героя Отечественной войны 1812 года Н. А. Дуровой. Поэтому, недолго раздумывая, я согласился с повышением.

Война с Японией продолжалась и протекала не так, как виделась командованию наших войск. Несмотря на то, что победы в войнах считались лучшими традициями Русской армии, текущая война не стала продолжением этих традиций. Как никогда в этот период подтвердились мнения о том, что в любой войне по обеим сторонам оказываются «бездарные генералы», «недальновидные распоряжения», непредусмотрительность и неподготовленность. В этот раз это касалось армии нашей.

Русско-японская война, грабительская по своему характеру, велась при низком уровне военной техники в армии и вызвала громадные займы, упавшие всей своей тяжестью на плечи народных масс. Поражения царской России в сражениях на Дальнем Востоке взволновало и потрясло так называемое «общество». Не было дома, в котором бы не говорили о бездарности наших генералов, о медлительности и неспособности вести войну А. Н. Куропаткиным, о предательстве коменданта крепости Порт-Артур А. М. Стесселя.

Не стал исключением и Тифлис, который был наряду с Баку ведущим центром политических беспорядков на Кавказе. Стачки и забастовки перерастали в вооруженные столкновения с частями русской императорской армии, но нашу бригаду к их подавлению в эти дни не привлекали. Как никогда в те годы для псевдопатриотов стала популярной выдержка из стихотворения «Панмонголизм» поэта Владимира Соловьева, написанного им в 1894 году, за десять лет до происходящих событий:

И, как гром среди ясного неба — предательство! И кого предательство?! Русских офицеров! Офицеров 15-го гренадерского Тифлисского Его Императорского Величества Великого князя Константина Константиновича полка, командиром которого был генерал-лейтенант Николай Иванович Гаврилов. В роте капитана П. А. Томилова, проходившего цензовое командование, 3-го Кавказского батальона, двое подпоручиков, П. Г. Сестрин и А. В. Кульмев, оказавшиеся впоследствии членами Российской социал-демократической рабочей партии, взбунтовали подчиненных солдат, которые захватили оружие и покинули расположение роты. Зачинщиков так и не нашли, а многие солдаты приняли участие в беспорядках и вооруженных нападениях на должностных лиц всевозможных ведомств. Через некоторое время, в конце декабря 1904 года, одного из них задержали после покушения на начальника железнодорожной станции «Поти» Боричевского, другого — после убийства начальника железнодорожной станции «Тауз» Горлинского. Большинство беглецов возвратилось в роту и, чтобы понять, участвовали ли они в беспорядках, у них проверяли чистоту ружей: нет пороховой копоти в стволе — на гауптвахту, есть — на каторгу.

Самого командира роты от каторги спасло только то, что он в это время был в командировке, в Николаевской академии, а уже через месяц его назначили на должность столоначальника Главного штаба. В дальнейшем генерал-лейтенант Петр Андреевич Томилов не поддержит Октябрьскую революцию, будет состоять в резерве чинов при штабе Добровольческой и Кавказской Добровольческой армий, через Турцию и Болгарию выедет во Францию, где при содействии генерала Н. Н. Юденича проведет остаток своей жизни, скончается в Ницце в 1948 году и будет похоронен на русском кладбище Кокад…

                                    * * *

Начало 1905 года мы встречали с надеждой. С надеждой на то, что, наконец, русская армия на Дальнем Востоке перейдет в наступление и разочтется с японцами за наши бесславные поражения. С надеждой на то, что закончится в умах русских людей разброд и шатания, так негативно влияющие на все прогрессивное общество и тащащие ко дну простых людей. Но — увы… Год начался с «Кровавого воскресенья».

О том, что происходило в первые дни января в Санкт-Петербурге, мы знали мало, но, судя по происходящим событиям в Тифлисе, противники царизма о делах в столице владели большей информацией и действовали очень активно. Только в Тифлисе в январе 1905 года произошли забастовки работников железнодорожных мастерских, механических заводов и типографий, в апреле прошла забастовка домашней прислуги, в мае — мелких торговцев и приказчиков. В июне обстановка накалилась до того, что Тифлис и Тифлисский уезд были объявлены на военном положении.

Несмотря на это, деятельность бунтовщиков продолжалась. 12 июля в результате нападения был ранен Тифлисский полицеймейстер, коллежский советник Георгий Самойлович Ковалев, а в августе на вокзале убит начальник Тифлисской станции Терпиловский. Вообще август стал самым кровавым в городе — 29 числа на несанкционированной сходке были расстреляны рабочие, в результате чего имелось несколько сот убитых и масса раненых. Не видя выхода из сложившейся обстановки, 31 августа весь состав Тифлисской думы ушел в отставку.

До октября обстановка успокоилась, но потом опять началось ужасное. 16 октября объявили забастовку железнодорожные мастера, а 22 октября черносотенцы и шпики бросают бомбы и стреляют из револьверов в манифестантов: убито 98 человек, ранено 66. В результате этого 30 октября в Тифлисе вспыхивают многолюдные митинги, продолжающиеся вплоть до конца декабря. На их подавление кидают и нашу бригаду. 23 декабря в Тифлисе орудийным огнем разрушен дом; убито 34 и ранено 30 человек…

Я всегда осознавал, что военнослужащий призван защищать свою страну. А чтобы защищать, иногда нужно убивать, в том числе и противника. Но я никогда не думал, что первой моей жертвой станет мой земляк, единоверец, россиянин. Я не видел этого конкретного человека, погибшего под развалинами дома в Тифлисе, но знал, что специально в этот дом не стреляли. Рядом с ним на улице была возведена баррикада, откуда по нашим солдатам велся пулеметный огонь. Что стало причиной промаха — изношенность механизмов наводки орудия, при которой оно начинает «капризничать», посылая каждый снаряд по-иному, или неопытность наводчика, в результате чего изменение угла прицеливания в большую или в меньшую сторону на 1/10 «тысячной» приводит к тому, что дуло ствола сместится вверх или вниз от нужного положения примерно на 0,1 миллиметра, то есть на толщину лезвия безопасной бритвы, и снаряд полетит уже не по той траектории, которая нужна… А пулемет замолчал, сохранив жизни и здоровье нескольким десяткам наших бойцов…

— Чего же это, Ваше благородие?.. — то ли спросил, то ли взвыл наш наводчик.

— Это — война, — ответил я ему и сразу вспомнил слова М. Д. Скобелева: «Раз начав войну, нечего уже толковать о гуманности… Война и гуманность не имеют ничего общего между собой. На войну идут тогда, когда нет иных способов. Тут должны стоять лицом к лицу враги — и доброта уже бывает неуместна. Или я задушу тебя или ты меня…»

— Мы — солдаты и выполняем приказ. Земной суд тебя будет судить за то, что ты не выстрелил, а Божий — за то, что убил. Выбора нет. Ты принял присягу и защищаешь веру, царя и Отечество…

Вечером того же дня вся батарея молилась усердно…

Все эти события происходили на фоне нашего поражения на Дальнем Востоке. В августе в Портсмуте был заключен мирный договор, в результате которого война с Японией завершилась. Нельзя сказать, чтобы армия была этим договором особенно обрадована: ни музыки, ни криков «ура» нигде не было слышно. Все чувствовали себя неудовлетворенными, если не больше: всех угнетала одна мысль — мысль о бесполезных трудах и бессмысленных жертвах, доставивших нам вместо славы чуть ли не позор…

                                    * * *

В конце 1905 года мне было предложено поступать в Николаевскую академию Генерального штаба, названную так в честь Императора Николая I. По существующим тогда правилам предстояло сначала выдержать предварительный экзамен при штабе 2-го Кавказского армейского корпуса. Начальник штаба корпуса, генерал-майор Георгий Эдуардович Берхман, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, один из немногих военачальников, награжденных в один год (1878) тремя орденами (Святой Анны 4-й степени, Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом), сам выпускник этой академии, лично принимал экзамены у кандидатов.

— Смотри, Черневский, не посрами бригаду и корпус. А закончишь обучение — буду рад тебя видеть снова на Кавказе, — такими напутственными словами он провожал меня в Санкт-Петербург.

Но встретиться с этим геройским человеком мне больше не пришлось. В Первую мировую войну он, командуя Сарыкамышской группой войск, одержит блестящую победу над турецкой армией в Сарыкамышской операции, за которую 26 июля 1916 года будет награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В дальнейшем после Октябрьской революции Г. Э. Берхман будет состоять в Добровольческой армии Белого движения, вместе с которой транзитом через Константинополь и Болгарию выедет во Францию и поселится в Марселе. Там он возглавит отделение Российского общевоинского союза и скончается 2 февраля 1929 года…

Так через три года, в 1906 году, я снова оказался в Санкт-Петербурге.

                                    * * *

Не всех принимает этот город, не всех обволакивает своими тайнами, своим вдохновением и красотой. В нем мало побыть один раз. Если ты приехал в него на немного, по служебной надобности или погостить у тетки на Пасху — он тебя обязательно встретит мелким моросящим дождем, низко ползущими свинцовыми тучами и пронизывающим ветром вдоль Невы и прилегающих каналов.

К приезду в Санкт-Петербург нужно готовиться заранее, ждать этой встречи, представлять себе не ненастье, а солнечную погоду в любое время года. Осознавать, что через некоторое время ты прибудешь в столицу ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО! А приехав туда либо поездом, либо в карете, сразу нужно идти на Невский проспект, от Николаевского (Октябрьского, а затем Московского) вокзала двигаться неспешно в сторону Дворцовой площади. Город должен увидеть тебя, ты его еще успеешь посмотреть! Город должен понять, что ты не случайный залетчик-франт, приехавший на мгновенье, а основательный господин, готовый и способный оценить всю его красоту и прелесть. А поняв это, город откроет тебе все свои тайны и легенды, и ты никогда его уже не забудешь и будешь всегда стремиться вернуться к нему, увидеть его, чтобы вновь восхититься им!

Много стихов, воспевающих этот город, но мне ближе всего строки, написанные Николаем Яковлевичем Агнивцевым, москвичом от рождения, который, находясь в эмиграции, с грустью воспевая дореволюционный мир, выпустил в Берлине в 1923 году сборник «Блистательный Санкт-Петербург» — свою лучшую книгу элегических стихов о дооктябрьском аристократическом и артистическом городе, столице Империи:

Как явь, вплелись в твои туманы

Виденья двухсотлетних снов,

О, самый призрачный и странный

Из всех российских городов!

Недаром Пушкин и Растрелли,

Сверкнувши молнией в веках,

Так титанически воспели

Тебя в граните и в стихах.

И майской ночью в белом дыме,

— Что же, господа! Поздравляю вас с зачислением в Николаевскую академию Генерального штаба, — начал свою речь ее начальник, генерал-лейтенант Николай Петрович Михневич. — Вам предстоит пройти нелегкий путь в познании не только законов войны, но и законов российской государственности, взаимоотношений России с другими странами, экономики и права. По-разному сложится ваше обучение, но вы должны понимать и осознавать, что через два года в вашем лице армия и государство российское получит элиту. Многие из вас после второго курса отправятся в войска, лучшие из потока офицеры поступят на дополнительный курс, окончивши который, будут причислены к Генеральному штабу. Но всем вам, при должном усердии, будут гарантированы высшие посты не только в армии, но и в государственном управлении. Все зависит от вас. С Богом!

После Февральской революции Н. П. Михневич будет отстранен от должности начальника Главного штаба, которую занимал с 1911 года, и уволен из армии по болезни с правом ношения мундира и пенсией. Октябрьский переворот встретит с пониманием, поступит на службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию, став преподавателем 1-х Петроградских артиллерийских курсов, и в Артиллерийской академии и умрет 8 февраля 1927 в Ленинграде, где и будет похоронен в Александро-Невской лавре…

В то время академия располагалась по адресу Суворовский проспект, дом №32, своих жилых фондов не имела, и мы, слушатели, снимали квартиры поблизости. Свою квартиру на улице Мытнинской, дом №25, я делил с Александром Карловичем Андерсоном, выпускником Михайловского артиллерийского училища, штабс-капитаном. Не скажу, что мы были в теплых, дружеских отношениях, скорее в приятельских — сказывалась ранее описанная «вражда» с Константиновским артиллерийским училищем. Все вопросы, касающиеся обучения, мы обсуждали вместе, но личное время проводили по-разному. Мне больше по душе было посещение музеев и театров, а ему — библиотек и так называемых тайных обществ, которыми в те годы была переполнена столица.

— Зачем Вам все это, Александр Карлович? — интересовался я. — Бог этого не любит и смотрит на это с осуждением.

— Мне кажется, Алексей Валерьевич, что в этом есть суть правды на Земле, и я хочу добраться до этой правды, — отвечал он мне.

После выпуска из академии А. К. Андерсон построит неплохую карьеру в Императорской армии, став в конце ее существования полковником, командиром 14-го Митавского гусарского полка, награжденным в Первую мировую войну четырьмя орденами (Святых Анны 2-й и 3-й степени, Станислава 2-й и 3-й степени). После Октябрьской революции добровольно вступит в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, дослужившись в ней до помощника командующего 5-й армией на Дальнем Востоке. В звании комдива уйдет на пенсию, но в конце октября 1937 года будет арестован, и 26 апреля 1938 года приговорен к исключительной мере наказания по обвинению в участии в контрреволюционной террористической организации, и в тот же день расстрелян…

Что касается обучения в академии, то еще совсем недавно, каких-то десять лет назад, отрицательной чертой ее курса была именно академичность, погоня за высоким уровнем общего и притом теоретического образования в ущерб практической полевой подготовке и работе в живой войсковой обстановке. К тому же академия давно отстала от жизни, не учитывая эпоху войн с принципиально новым вооружением, родами войск, тактикой, стратегией, обеспечением армии… В Генеральном же штабе Императорской армии по старинке внушали слушателям, что «пуля — дура, а штык — молодец», «главное — ввязаться в сражение, а там посмотрим». Академия по-прежнему отваживала будущих командиров от личной инициативы и персональной ответственности. Главное — выполнить приказ начальства, пусть пустоголовый, дурацкий, глупый, несвоевременный и опасный, не отвечающий складывающейся обстановке, но исполнение которого необходимо хотя бы для собственной же защищенности. Инициатива выбивалась дубиной приказов. С 80-х годов XIX века академия стала походить на дореформенную бурсу: сильно развивающаяся квазиконкуренция между учащимися разлагала нравы и характер как обучаемых, так и обучающих. Качественный уровень профессорско-преподавательского состава стал сильно понижаться. Во взаимоотношениях все чаще наблюдались не характерные и не достойные в военной среде заискивание, угодливость, подобострастие, интриги, козни, карьеристические происки… Создавался тип выскочки-честолюбивца, а результатами неудач подобного обучения стали поражения русских войск в Русско-японской войне.

Многое изменилось после этой войны. Опыт ее ведения показал, что погубить полк или дивизию — много ума не надо, а вот обеспечить выполнение поставленной задачи с минимальными потерями своих войск и нанесением максимального урона противнику — военное искусство, то есть именно то, чему нужно учить в академии военачальников.

Особое внимание в ходе практических занятий уделялось проведению рекогносцировок местности и организации инженерного оборудования района предстоящих действий. Сунь-Цзы в трактате «Искусство войны» утверждал: «…кто не знает рельефа — гор, лесов, круч, оврагов, топей и болот, тот не может вести армию…»

Для получения указанной практики мы выезжали на север Санкт-Петербурга, в Осиновую Рощу. Эта земля была известна тем, что в разные года ею владели генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, графы Г. Г. Орлов и Г. А. Потемкин, фавориты Императрицы Екатерины II, по указанию которой в Осиновой роще была сооружена земляная крепость (редут) для защиты Санкт-Петербурга с севера.

В дальнейшем в 1821 году Император Александр I подарил мызу Осиновая Роща министру юстиции князю П. В. Лопухину, а последними владельцами Осиновой Рощи стали графиня Е. В. Левашова и княгиня М. В. Вяземская.

Обладая лесистой пересеченной местностью вперемежку с болотами и водными преградами, эта земля вполне подходила для обучения нас в определении наиболее важных рубежей и направлений маневра войск, проигрывании организации отдельных эпизодов операций и сражений, получения практики в составлении военно-статистического описания незнакомой местности.

— Местность — это та исходная данная, с которой умному командиру никак нельзя не считаться, — говорил нам полковник Владимир Васильевич Беляев, экстраординарный профессор академии по кафедре общей тактики. — Еще Петр Великий, готовясь к Персидскому походу 1722–1723 гг., «для осмотрения пути, дабы в переправах продолжения в марше не было» направлял свое войско впереди всех главных сил…

…Пройдут годы, и генерал-лейтенант В. В. Беляев после Февральской революции по болезни будет освобожден от должности начальника штаба 12-й армии и переведен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа. Примет участие в Белом движении в составе Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России. Затем окажется в эмиграции в Югославии в составе Особой испытательной комиссии при Зарубежных высших военно-научных курсах генерала Головина и покинет этот мир после начала Второй мировой войны…

В соответствии с имевшимся положением, по окончании обучающегося курса офицеры прикомандировывались на один год к образцовым частям для ознакомления со службой. Так было всегда, ибо отлучка от действующей армии негативно сказывалась на уровне подготовки выпускников — теория отставала от практики и иногда наоборот.

Выпуск обычно производился в октябре. Офицеры, окончившие академию по 1-му разряду, получали следующий чин, по 2-му — выпускались тем же чином, а по 3-му — возвращались в свои части и в Генеральный штаб не переводились. Армейские офицеры переводились в Генеральный штаб с тем же чином, а мы, артиллеристы, а также инженеры и гвардейцы — с повышением (причем последние еще и со старшинством в последнем чине).

За отличия в учебе в академии я получил звание штабс-капитана, как и мой хороший приятель, Михаил Гордеевич Дроздовский, древний дворянский род которого дал России много военных, служивших в Русской армии и воевавших, еще в шведских и турецких войнах, с Наполеоном, на Кавказе, в Крыму…

— Россия еще заявит о себе, а японская драма останется лишь трагической случайностью в ее истории! — утверждал Дроздовский. Участник Русско-японской войны, он знал, о чем говорил…

…Не так видел историю своей страны этот героический человек. Не приняв Октябрьский переворот, он станет одним из видных организаторов и руководителей Белого движения на Юге России, первым в истории Белого движения генералом, открыто заявившим о своей верности монархии. Единственный из командиров Русской императорской армии, сумевший сформировать добровольческий отряд и привести его организованной группой с фронта Первой мировой войны из Ясс в Новочеркасск на соединение с Добровольческой армией в начале 1918 года. В конце октября 1918 г. близ Иоанно-Мартинского монастыря на Ставропольщине будет ранен в ступню и, несмотря на все принимаемые медицинские меры и личный контроль Деникина за состоянием его здоровья, рана загноится. При первых признаках заражения крови Дроздовскому будет сделано несколько операций, но безрезультатно, начнется гангрена. В декабре 1918 года находившемуся еще в ясном сознании Дроздовскому будет присвоено звание генерал-майора, но уже к концу месяца в полубессознательном состоянии его перевезут в клинику Ростова-на-Дону, где он скончается в мучениях в первый день 1919 года…

                                    * * *

Для прохождения цензовой службы я был определен командиром 1-го дивизиона Лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, дислоцирующейся в Санкт-Петербурге, командование которой принял несколько месяцев назад генерал-майор Головачев Алексей Дмитриевич. Круглолицый, со слегка подернутыми сединой висками и прищуренным взглядом, он походил, на первый взгляд, на предобрейшего дядьку, который никогда не то что руку не поднимет на своих «племянников — подчиненных», но и слова грубого не скажет! Но первые впечатления мои оказались не вполне верны.

— Господин штабс-капитан! Расскажите мне об истории и славном боевом пути нашей бригады!

Я, честно сказать, впал в ступор. Сейчас, прожив достаточно много лет, я осознаю, что каждый военнослужащий, получивший указание прибыть к новому месту службы, просто обязан ознакомиться с историей своей новой части, хотя бы и по открытым источникам. Но тогда я этого не понимал и не сталкивался с такими подходами в предыдущие годы службы.

— Я не знаю, Ваше превосходительство, — ответил я и опустил голову, понимая, что сейчас получу форменный разнос. Так и случилось.

— Что?! Вам доверено командовать дивизионом бригады, и Вы не знаете историю нашего соединения?! Вы первый, кто ее возглавит в случае гибели командования до назначения новых должностных лиц, и не знаете, что это за бригада?! Позор! Ну, хотя бы структуру бригады и дивизиона Вы знаете?

— Так точно! — ответил я слегка поникшим голосом.

— Докладывайте! И не надо теряться, — уже более спокойным тоном ответил он.

Подбодренный, я четко доложил, из каких составляющих построена бригада, какова структура дивизиона, его боевой и численный состав, а также общие задачи, решаемые им в мирное и военное время.

— Неплохо, — сказал командир бригады, — но историю выучить и доложить мне к исходу завтрашнего дня.

— Есть! — ответил я и с его разрешения убыл в расположение дивизиона.

Немногим позже от офицеров штаба бригады и своего дивизиона я узнал, что командир бригады всегда таким способом встречает вновь прибывших офицеров — будь то начальник штаба бригады или командир батареи. Суть этого способа состоит в том, чтобы вывести из психологического равновесия подчиненного, заставить его нервничать, посмотреть, как он будет реагировать на изменение тембра голоса командира, его движения, порывов. Меня как выпускника академии он проверил по истории, других — выпускников военных училищ — он экзаменовал по тактико-техническим характеристикам орудий, стоящих на вооружении бригады или артиллерии иностранных армий, другим вопросам. К каждому у него был свой подход…

…В дальнейшем генерал-лейтенант А. В. Головачев, став инспектором артиллерии корпуса, уйдет в отставку в апреле 1917 года, избежав репрессий со стороны новой власти, останется жить в Санкт-Петербурге, где умрет в 1932 году и будет похоронен на Смоленском православном кладбище в возрасте 74 лет…

                                    * * *

Наступил 1910 год. Последствия Русско-японской войны продолжали сказываться самым негативным образом на состоянии армии России. Не справившись с задачей восстановления потерянного на востоке имиджа русской императорской армии, ушел в отставку с поста военного министра Российской империи генерал А. Ф. Редигер, а его место вопреки всеми ожидавшегося назначения дяди императора, Николая Николаевича, стал генерал В. А. Сухомлинов, с приходом которого постепенно стала восстанавливаться мощь русской армии. В 1910 году, как вспоминал впоследствии Б. М. Шапошников, в то время слушатель Николаевской академии Генерального штаба, а в дальнейшем — Маршал Советского Союза, начальник Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии, подготовка офицерского состава шла уже с учетом русско-японской войны.

В тот год Санкт-Петербург не ощущался как крупный морской и речной порт. Ежедневно неказистые приземистые буксиры тянули на себе караваны барж, наполненных дровами, по Неве, ее протокам, притокам, каналам. Особенно много потребляла дров Академия художеств, которая в своих старинных амосовских печах, предназначенных для обогрева помещений пневматическим способом, названных по имени их изобретателя полковника Николая Алексеевича Амосова, сжигала за зиму до двух барж дров. Эти печи, получившие известность в 1835 году, были также обустроены в Зимнем Дворце, за что Н. А. Амосов был награжден 2000 десятинами земли.

В июле 1910 года командование бригадой принял 45-летний генерал-майор Николай Петрович Демидов, уроженец Санкт-Петербурга, получивший образование в Александровском кадетском корпусе, 1-м военном Павловском и Михайловском артиллерийском училище, а также Михайловской артиллерийской академии и до этого командовавший 2-м дивизионом нашей бригады.

В отличие от своего предшественника, обладая мягким характером, что объясняется, скорее всего, отсутствием боевого опыта и принадлежностью к Свите Его Императорского Величества, он не смог проявить себя истинным командиром и возглавлял бригаду только до первых провалов Великой войны (Первой мировой)…

В дальнейшем Н. П. Демидов будет исполнять должность председателя хозяйственно-строительной комиссии для постройки Центральной научно-технической лаборатории Военного Ведомства, став в 1916 году генерал-лейтенантом, перейдет на службу в Красную армию. С 1918 года будет трудиться военным инженером-технологом в Управлении тяжелой артиллерии, а немногим позже — в Управлении усовершенствования материальной части артиллерии. В 1929 году перейдет в Научно-технический комитет Артиллерийского управления, где примет участие в создании Центральной научно-технической лаборатории Народного комиссариата тяжелой промышленности в Ленинграде. В начале 1931 года будет арестован органами Объединенного государственного политического управления при СНК СССР (ОГПУ при СНК СССР) как «участник контрреволюционной офицерской организации» и через 21 год после описываемых мною событий, в июле 1931 года, будет приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Через восемь месяцев его отправят в специальный лагерь особого назначения (аббревиатура — СЛОН), где год он проработает инженером, после чего его освободят досрочно и отправят в Рыбинск. Но несмотря на кажущуюся реабилитацию, его повторно арестуют и расстреляют в июле 1941 года…

«Основными двигателями к подвигу при всех тяжелых условиях, в которых русскому народу приходилось жить и действовать, были во все века: глубокая вера, преданность царю и любовь к родине», — писал в первом томе «Задач русской армии» Алексей Николаевич Куропаткин в феврале 1910 года, преданный анафеме за неудачи на Восточном фронте в Русско-японскую войну, Военный министр Российской Империи с 1898 по 1904 год, вплоть до начала указанной войны. И если любовь к родине еще оставалась, вера еще сохранялась, то преданность царю таяла с каждым годом.

— Запомните, мой друг: нелицеприятная история вынесет свой вердикт, более толерантный, нежели порицание современников, — говорил мне перед уходом в отставку полковник нашей бригады Борис Владимирович Пономаревский-Свидерский. — Пройдет немногим более 10 лет, и все это рухнет: и родина, и вера, и преданность царю. Почему, спрашиваете Вы? Да потому, что все против нас, против России. Когда Европе плохо, к кому она обращается?! К нам! Мы, русские, не раз ее освобождали от бремени разрух и согрешений, а что получали взамен?! Крым середины прошлого века! Япония — начала этого! И нам еще предстоит не раз ее спасать, жертвуя своим народом, своим достатком на благо всяких Англий, Франций, Италий, Германий… И они, эти наши «друзья», будут всегда стремиться расшатать нас изнутри, так как снаружи мы их всегда били! Надоело, я ухожу, по причине не того, что не знаю, как это исправить, но по причине того, что устал биться о стену, даже на своем уровне…

…В последующем Б. В. Пономаревский-Свидерский эмигрирует в США, где застрелится в Детройте в 1925 году…

                                    * * *

В октябре 1910 года я завершил цензовое командование дивизионом и перешел в Генеральный штаб в управление генерал-квартирмейстерства на должность Генерального штаба капитана, где в составе оперативного отделения стал отвечать за отдельные вопросы обороны государства и боевой деятельности войск в части, касающейся северных и северо-западных границ Российской Империи. В то время основное внимание и государственные интересы были прикованы к Русско-персидским событиям, но мы старались поддерживать актуальными сведения о наших направлениях.

В марте 1911 года начальником Генерального штаба был назначен знакомый мне по академии, бывший ее начальник, генерал-лейтенант Н. П. Михневич, который оставался на этом посту при подготовке и на протяжении почти всей Первой мировой войны. Почти через год на торжественном мероприятии, проводимом в честь 210-летия учреждения высочайшей резолюцией Петра I в Русской армии должности генерал-квартирмейстера, начальник Генерального штаба сказал:

— Господа! Большая и, пожалуй, самая кровавая, жестокая и несправедливая война в Европе не за горами. Да что там в Европе — в мире! Набирающие экономическую силу Американские Соединенные Штаты навряд ли останутся от нее в стороне. Страны Азии и Африки, находящиеся под гнетом европейских гигантов, будут стремиться обрести независимость. И надо признать, что Россия к этой войне пока не готова. Мы не успели закончить даже те военные реформы, которые начали