Мне действительно в жизни везло. Вернулся с войны живым. Не поступил ни в один творческий вуз – поступал в несколько театральных институтов, во ВГИК держал экзамен, пробовался во все театральные студии – всюду получал отказ, но приняли в студию клоунады при столичном цирке на Цветном бульваре. Многому научился у великого Карандаша. Когда учился, часто бывал недоволен тем, как нас учат, чему учат, раздражала маленькая стипендия, огорчало, что не все меня понимают. А когда стал работать самостоятельно, понял: а ведь у многих я взял многое для своей профессии клоуна и комедийного актера.
Внешне номер выглядел так.
Когда заканчивалось конное представление, инспектор манежа обращался к зрителям:
– Кто хочет попробовать проехать на лошади? Желающие есть?
Сначала в зале повисает недоуменная пауза. Но скоро с разных сторон к манежу начинают подходить желающие. В первом ряду встает человек. Он озирается по сторонам, явно не понимая, что происходит.
Я с коня слезла, и мы неуклюже ушли. Я выдохнула и побежала раздеваться. А вскоре пришел Завен Григорьевич и объявил: «Завтра работаешь в программе». Я удивилась: «В какой программе?» – «Юрий Владимирович спросил: “Почему у нас этот номер в программе не стоит? Чтоб завтра был!”»
Я с коня слезла, и мы неуклюже ушли. Я выдохнула и побежала раздеваться. А вскоре пришел Завен Григорьевич и объявил: «Завтра работаешь в программе». Я удивилась: «В какой программе?» – «Юрий Владимирович спросил: “Почему у нас этот номер в программе не стоит? Чтоб завтра был!”»
Очень интересен был его приезд на работу. Понятно, что он приезжал не к 9 утра, а где-то в районе полудня. По цирковой трансляции вдруг объявляли, чтобы лифтер срочно спустился к лифту. Во двор въезжала машина, из нее выходил Юрий Владимирович. Открывалась дверь лифта (а там громадный лифт, чтобы можно было если не слона, то лошадь поднять на 2-й этаж), туда заходили лифтер, Никулин и еще два-три человека, которые с ним шли, и они медленно ехали этим лифтом на второй этаж, а там уже он шествовал в свой кабинет.
На дневных представлениях он делал более детские репризы по сравнению с вечерними. Это говорит о том, какое уважение испытывал к зрителям Никулин.
Юрий Владимирович любил придумывать веселые, но всегда точные определения. Запомнила, как он сказал мне: «Есть художники-анималисты, есть маринисты, есть баталисты, а ты художник-никулист!»
Он достает книгу и говорит: «У меня две книги, одна черная, кого я видеть не хочу, а вот книга красная, в ней те, кто мне нравится. Я тебя сверху на первой строчке пишу. Как будет собираться следующая программа, мы вас пригласим». Вот так я попал в цирк на Цветном бульваре.
А как-то, еще при Никулине, шло детское елочное представление. Александр Фриш, жонглер-эксцентрик, работал тогда с кубиками в комическом номере. Он их рассыпал на арене и сказал: «Ребята, помогите». И весь зал кинулся в манеж кубики собирать! Это было что-то, дети терялись, пугались, плакали, потом их минут сорок рассаживали. После этого Никулин вызвал Фриша и дал ему дрозда.
Еще был у нас один шимпанзе, большой любитель кирзовых сапог. И если где-то в зале сидел солдат, то он с манежа летел туда – на запах. Садился рядом и нюхал.
