Оглавление

Светлана Шульгина.
БЕЗ ВЫХОДА

Ему казалось, нет на свете лучшей профессии — смотритель маяка. Небольшой остров, острые камни которого лижет своим языком море. Ветер, приносящий с собой мелкую взвесь из брызг, крики птиц, кружащих в синем небе. Ты хозяин этой небольшой территории и несёшь свою вахту, помогая не сбиться с пути всем проплывающим. Маяк — каменный исполин, уходящий своей длинной шеей в небо, подмигивает своим оком в любую погоду и время суток.

Так мечтал он, закрывая глаза, и на губах его чувствовался вкус солёного ветра. Здесь было всё символичным, одиночество разбивалось о надежду. Что может быть важнее помощи в покорении стихии? Двигаясь в пучине, увидеть свет, указывающий путь, и этим светом управляешь ты.

На море он не был ни разу, но легко представлял все оттенки синего и зелёного, смело смешивая на воображаемой палитре краски, наносил их привычными движениями на белый холст.

И вот уже через пару минут перед ним покачивалась бескрайняя водная гладь. Он сидел в маленькой комнате с небольшим окном, за плотно закрытой дверью, ему чудился свежий ветер, и по спине пробегал холодок, который прекращался в тот момент, когда из другой комнаты слышался голос. Он звал его к столу и возвращал в реальность.

Здесь не было ничего, кроме пары комнат, которые он знал наизусть. Ему до тошноты надоело это заточение, он уже не видел деталей, ни цвета стен, ни предметов, которые стояли вокруг. Этот фон его жизни слился в одно бесцветное полотно.

Поворачивая руками колеса небольшого кресла, Максим покинул свою комнату и, добравшись до кухни, рассеянно улыбнулся маме.

Он заканчивал десятый класс, дистанционно, и мог лишь мечтать о профессии, которая в силу обстоятельств была для него недоступна. Мама говорила, что с его любовью к работе с информацией, умением её обрабатывать и создавать своё, из него мог бы получиться неплохой журналист. Он не спорил, хотя в душе это не вызывало восторга. Сейчас все его мысли были как на ладони.

— Опять маяк?

Он молча кивал, мама знала его слабость.

Пару лет назад он начал изучать всё, связанное с ними, и книги на полках множились. Он узнавал о местах, в которых никогда не был, изучал строение маяков, их виды. Ему нравилось делать записи и зарисовки в тетрадь остро заточенным карандашом. Позже, разыскивая информацию на сайтах и форумах, он часами сидел за компьютером. На столе тихо тикали часы, тени горбатыми причудливыми узорами ложились на потолок и стены, было далеко за полночь. Максим читал одну за другой статьи, и глаза смыкались, он заснул с каким-то странным предчувствием.

Наутро он обнаружил ссылку на игровой портал, посвящённый морской тематике. Здесь было невероятное количество самых разных игр, однако ему хотелось найти нечто особенное.

Среди комментариев он наткнулся на гневные послания в адрес разработчиков одной из игр. В них было написано, что пройти её невозможно. В это же мгновение в нём проснулся азарт, захотелось понять, в чём сложность.

Возможно, впервые за долгое время Максим ощутил возможность окунуться в новый мир, стать участником разгадки некой тайны.

За основу сюжета была взята реальная история внезапного исчезновения персонала с маяка. Он кликнул по кнопке загрузки. Зазвучала минорная музыка, и звуки её, наполняя комнату, становились как будто плотнее, изо всех углов на него стала наступать еле видимая глазу туманность. Воздух стал липким, было трудно дышать.

На экране появилась фотография четырёх человек. В пояснении было написано: снимок сделан перед тем, как трое из присутствующих здесь навсегда исчезнут.

Странное название гласило: «Мёртвый эльф».

Оказалось, именно так звучит перевод названия острова Эйлин Мор, объекта исследования. В следующий момент появились надписи:

«Миссия: расследовать происшествие».

«Цель: поиск гипотез».

«Персонажи: суперинтендант Морхед, смотритель Джон и детектив».

По правилам игрок мог выбрать из трёх предложенных персонажей. Двое из них были связаны напрямую с историей, третий — детектив, можно было попробовать разобраться самому в случившемся.

Казалось, всё просто: выбирай персонажа, действуй, получай результат. Однако внутри Максима росла уверенность, что всё происходящее на экране странным образом проникает в тебя, создаёт внутреннее беспокойство, чувство нарастающей тоски и безысходности.

Никакой романтикой здесь и не пахло. Скорее было похоже на то, что в суровых условиях Атлантики, а именно там находился остров, борьба со стихией была сродни первобытному чувству выживания. Невозможно оставаться лиричным там, где скальная порода, окружённая со всех сторон километрами воды, выступает как клык зверя на поверхность.

Играя, Максим не продвинулся в решении загадки ни на шаг. Спустя несколько часов чувство усталости и лёгкой досады вынудило его оставить это занятие. Он решил отдохнуть до завтра и вернуться с новыми силами к продолжению игры. Сворачивая окна, одно за одним, он всё продолжал всматриваться в экран монитора, будто на что-то надеясь. Однако никакого чуда не случилось, не пробежала бегущей строкой цепочка подсказок, ни одно всплывающее сообщение не показалось. Монитор погас, и только чёрная его матовая поверхность мерцала таинственно, демонстрируя зияющую черноту, будто разинутую пасть огромного хищного ящера. Он повёл плечами от внезапного сравнения, возникшего в воспалённом сознании, выключил свет и лёг спать, в надежде на новый день, который перечеркнёт неудачи прошедшего.

Спал он беспокойно, сквозь пелену сна ему чудилось присутствие некой силы, от которой сердце его билось так, что кровь ударяла в голову. Дважды он просыпался, хватая воздух ртом, и, отдышавшись, засыпал снова.

Утром он включил компьютер и провалился в игру. Потеряв счёт времени, он скитался по острову в поисках подсказок, но однообразный ландшафт как будто притаился и ничего не хотел показывать чужаку. Максим понимал, что теряет время и, видимо, выбрал неверную тактику, взяв не того персонажа. Количество опыта не прибавлялось, а полоска жизни стремительно подходила к нулю. Он вышел из игры и погрузился в чтение комментариев: оказалось, попытки побыть другими персонажами давали много гипотез, но к результатам это не приводило. Ему показались эти жалобы беспочвенными: не умеют играть, торопятся дойти до финала. «Вернусь и попробую сам».

Стук в дверь отвлёк его, мама решила проведать сына. Он разговаривал неохотно, будто спешил куда-то, глотал концы фраз, а затем буркнул:

— Мне некогда, извини. — И поспешил закрыть дверь. В этот раз в игре он выбрал смотрителя Джона.

Что ж, пожалуй, с этого момента и началась история, которую мы увидим глазами персонажа Джона — игрока Максима. Но сначала познакомимся с теми, кто был представлен на фото и кого впоследствии прибыл искать Джон, да и не только он. Трёх смотрителей, по обыкновению, привозили на маяк с провизией, в то время как четвёртый оставался на отдыхе.

Каждый из мужчин имел опыт, знал свои обязанности, и потому работа их была отлажена. В свободное время они развлекали себя чтением газет, привезённых с собой, и игрой в шахматы. Двое, Дукат и Макартур, были женаты, один, самый молодой, Маршал, холост.

Первый тревожный сигнал поступил от корабля, проплывающего мимо и заметившего, что маяк не работает. Об этом факте было доложено властям, однако на море была плохая погода, и потому поездка на маяк состоялась лишь спустя несколько дней.

Приближающийся к острову корабль сначала дал гудок, затем выстрелил в воздух сигнальным огнём. На маяке не было никакой реакции, и этот факт вызвал недоумение. На остров отправилась лодка с несколькими членами экипажа и отдыхающим ранее смотрителем Джоном.

Ступая на каменистую почву и карабкаясь по крутым ступеням лестницы, Джон забеспокоился, чувство случившейся беды заставляло его торопиться. Убедившись, что ворота закрыты, он попытался попасть в комнаты через двери, но и это не вышло. Лишь кухонная дверь была незапертая. Первым бросившимся в глаза Джону был перевёрнутый возле стола стул. Создавалось впечатление, что кто-то внезапно вскочил и выбежал наружу. Остывший очаг, замершие стрелки часов, смятая постель — всё это добавляло к общей мрачной атмосфере чувство безвыходности и ужасающей паники, которые охватили персонал в последний момент.

Максим откинулся на спинку кресла, в этот момент он побывал в шкуре Джона, одиноко скитающегося вокруг маяка. Как смотритель, он силился понять произошедшее.

Опустевший остров не давал ответов, он молчал, нужно было приложить немало усилий, чтобы хоть что-то начало проясняться. Свернув игру, он решил познакомиться с Эйлин Мор более осмысленно. На картах были нарисованы острова Фланнан, их было семь, Эйлин Мор являлся самым крупным архипелагом, с дурной репутацией. Его не любили, говорили, на нём обитали злые духи. Даже существовало поверье: нужно проползти на коленях вокруг острова, чтобы задобрить местные силы. В целом картинка складывалась довольно запутанная. Остров выбрали для постройки маяка, так как скалистый ландшафт был причиной гибели многих судов. Именно с момента его эксплуатации было налажено сообщение, и корабли ориентировались на сигналы лампы в сто сорок тысяч свечей. Намеренно Максим не стал читать про происшествие с исчезновением трех смотрителей.

Эта игра стала наваждением, отказаться от неё значило сдаться. Он уже не был прежним, и если раньше он легко находил любое занятие, увлекающее его, то сейчас всё померкло.

Это внутреннее сумасшествие казалось ему самым правильным состоянием. С какой-то презренной иронией он посмотрел на прошлые свои романтические идеалы. Сейчас он понял, что тот незрелый мальчик-мечтатель остался в прошлом. Наверное, сидел бы жалел себя, вздыхал о несбыточном. Он улыбнулся какой-то недоброй улыбкой, открыл игру и пошёл обходить остров, медленно всматриваясь в любую мелочь.

— Ничего нельзя упустить из виду, Джон! — бормотал себе под нос Максим.

Глаза его начинали слезиться от напряжения, воздух опять стал тяжёлым, плотным. Стало жарко. По спине медленно стекали струйки пота, голова начала болеть, и к горлу подкатил приступ дурноты. Его покачивало, словно на волнах. На мгновенье он зажмурился, и в мозгу промелькнул неясный образ. Показалось, решил он. В этот момент игра зависла, в этой застывшей картинке виднелись острые края камней, уходящих под воду. Тёмно-синяя толща воды, и в ней, нелепо раскинув руки, застыл чёрный силуэт. Максим ударил по клавишам, картинка исчезла.

Впервые за день он вспомнил про время. Уставившись на часы, удивился. Шесть часов пролетели как десяток минут. Хотелось есть. Он приоткрыл дверь, в полной тишине добрался до кухни. Он мог и не включая света взять любой предмет со стола. В этой маленькой комнате всё было на своих местах, здесь никогда ничего не менялось.

Мамы не было. Во сколько она заходила, он не запомнил. Ему стало стыдно, ведь он буквально выдворил её днём за дверь. Вечером обычно они ужинали вместе, Максим решил её дождаться. На плите уже вовсю парил чайник. Он позвонил, абонент был недоступен. Наверное, села батарея, мама часто забывала об этом.

Ждать пришлось недолго, послышался звук открывающейся двери.

Они ужинали.

— Как прошёл день, чем занимался?

Максиму неловко было признаться в том, что он провёл весь день играя в игру.

— Читал, — соврал он.

Эта ложь была ему неприятна, но мама безоговорочно ему верила. Она заметила напряжение в общении в тот день, но, как обычно, оправдала сына.

Одинокая женщина, с несложившейся личной жизнью, после тридцати она всё-таки решилась на ребёнка. В глубине души она жалела его и потому давала полную свободу. Ничем не ограничивая, считала его долю и так тяжёлой. Понимание этого взрывалось внутри материнского сердца тягучей болью, не давало спать по ночам. Она не знала, как поймать тот баланс между постоянной опекой и безразличием. Не быть навязчивой, но при том всегда рядом, если нужна, помочь незамедлительно. Она не боялась, что сын попадёт в дурную компанию или придёт поздно домой, это исключалось само собой, он всё время дома. Но ей было страшно, не станет ли он чёрствым из-за того, что не может быть таким, как все. Сейчас Максим был рядом, и, сидя за одним столом, она подумала, что всё по-прежнему, он просто устал. Женщина обняла сына, пожелала спокойной ночи и пошла спать.

Оставшись один, Максим решил продолжить играть завтра. Он добрался до постели и, провалившись в пустоту, заснул. Утром, открывая глаза, он медленно приходил в себя, и в его сознании всплывали отрывки вчерашнего дня: остров, маяк, пропавшие, Джон. Перед ним привычная картинка: стол, монитор, часы, из окна узкой полоской пробивается свет. Всё на своих местах. Спрятаться, уйти на остров и не видеть этого ничего! Там у него были ноги, он мог двигаться куда ему угодно. Мог карабкаться по скалистой земле, цепляясь за ступеньки лестницы, обойти остров, подняться на маяк. Максим понимал, игра имеет над ним особую власть, но природное упрямство заставляло продолжать.

Итак, перед ним появилась знакомая фотография, заиграла музыка. Лодка с Джоном приблизилась к острову. Он карабкается по ступеням, заходит внутрь, здесь тот же перевёрнутый стул, смятые постели, остановившиеся часы. Он видит плащ одного из смотрителей и понимает: тот выбежал на улицу в рубашке. Сейчас середина декабря и погода в Атлантике сурова. Что заставило человека выскочить на улицу? Если всё случилось внезапно, почему ворота и двери заперты?

Джон покидает остров на лодке и возвращается на корабль. Докладывает о происшедшем капитану. Тот приказывает вернуться на маяк, чтобы поддерживать его в рабочем состоянии.

Джон отправляет телеграмму суперинтенданту Морхеду и с двумя матросами возвращается на Эйлин Мор. Втроём они обходят остров, обнаруживают странные повреждения: поручни на пирсе вырваны, металлический ящик с швартовыми верёвками, оказавшийся на высоте тридцати метров, повреждён так, будто его били кувалдой. Больше никаких следов не обнаружено.

В этот момент у Джона возникает версия о гигантской волне, смывшей бедняг. Одно было неясно: почему все трое покинули маяк? Максиму стало понятно: это тупик. Джон не знал, что случилось, а это значило, пришло время Морхеда. Может быть, представитель власти прольёт свет на странное исчезновение?

Суперинтендант знал всех смотрителей, он сам принимал их на работу. Кстати, на фотографии он был четвёртым и единственным выжившим. Он также побывал внутри маяка, увидел всё своими глазами и обошёл остров. Кроме всех обнаруженных Джоном фактов Морхед изучил бортовой журнал, где были сделаны записи вплоть до утра пятнадцатого декабря.

В них было написано следующее: «Двенадцатого декабря начался сильный шторм, — писал Маршал, — за двадцать лет я не видел ничего подобного! Макартур плакал, Дукат был необыкновенно тихим. На следующий день он продолжился, мы все молились. Лишь пятнадцатого числа всё успокоилось: „С нами Бог, он превыше всего!“»

Эти записи сразу показались странными, так как опытные моряки никогда не отличались набожностью. С чего это вдруг все они начали молиться? Что смогло напугать их так сильно?

Максим задумался, он вспомнил про репутацию острова, казалось, некие силы ополчились на людей. Заставили их испытать ужас. Возможно, им и вправду, чтобы спастись, оставалось лишь уповать на милость Бога. Он почему-то увидел ясно эту картину: суровые мужчины в один миг сделались жалкими, они в замешательстве мечутся вокруг маяка. Нечто таинственное и грозное гонит их к месту гибели, и вот они исчезают бесследно.

Он очнулся от своих мыслей. Какую же историю произошедшего Морхед предложил властям?

Итак, в результате расследования Морхед решил, что в субботу, пятнадцатого декабря, люди вышли к западной пристани, чтобы закрепить ящик с провизией швартовыми канатами, в это время поднялась огромная волна и накрыла их. Последний выскочил в рубашке на помощь к двоим и также пострадал. Тела так и не были найдены. Эта была официальная версия, которую сообщил Морхед.

Третий персонаж тоже не прояснил ситуации.

Что-то всё равно не клеилось в этой истории. Сложно отыскать истину, если никто не выжил. Любопытство взяло верх. Максим принялся изучать все статьи в интернете, записи в бортовом журнале вызывали много вопросов, и вот почему. На самом деле в эти дни никаких штормов в тех районах вплоть до семнадцатого декабря не отмечалось. И потом, маяк являлся надёжным местом, а опытные моряки навряд ли начали плакать при виде шторма. Он читал дальше и, наткнувшись на расследование журналиста Дэйма, выяснил, что записи были добавлены через год после исчезновения людей. Также начались спекуляции историей пропавших смотрителей, что стало рождением множества нелепых гипотез: от гигантских птиц, утащивших людей, до похищения их инопланетянами.

В итоге самых разумных версий было всего две. Опять же про огромную волну, смывшую людей, и про сумасшествие одного из трёх смотрителей, затеявшего драку, в результате которой все погибли. По общему мнению, Макартур был человеком вспыльчивым и любые споры решал кулаками, была высказана версия, что на западной площадке он начал драку, во время которой все трое мужчин упали на скалы. Но в то же время ни следов борьбы, ни тел обнаружено не было.

Уцелевший Джон провёл ещё десяток лет, работая смотрителем на острове. Он пытался разгадать тайну исчезнувших, его психическое здоровье сильно пошатнулось. Вернувшись на материк, он не любил рассказывать о происшедшем. Лишь немногим своим друзьям говорил о гнетущей атмосфере на маяке, ему казалось, кто-то или что-то постоянно присутствует. В плохую погоду он как будто слышал крики о помощи.

Ночью Максим не мог сомкнуть глаз, он пытался понять, зачем же всем троим надо было выйти наружу. Он представлял себя на острове, и ему слышались голоса пропавших. Наконец он заснул. Сквозь сон слышались звуки музыки, со знакомого фото соскользнули три силуэта и повисли в воздухе. Лицо четвёртого исказила гримаса отчаяния, он протянул руку, указывающую на бестелесные тени. Они смотрели пустыми глазницами, их рты были открыты, будто хотели что-то сказать, затем они медленно растаяли, превратившись в лужи. Этот сон был таким явным, и Максим никак не мог избавиться от чувства чужого присутствия в его комнате.

Он прекрасно понимал, что никто бы ему не поверил, и он, как и бедняга Джон, мог лишь переживать этот ужас снова и снова. Сидя в своём кресле, он не мог понять, почему его преследуют эти видения. Неужели они в отчаянии надеются на его помощь? Ему казалось очевидным его личное затворничество, его остров — это тесная комната в панельном доме. Если вокруг архипелага бушуют воды Атлантики, то здесь всё тихо. Ничего не грозит, но и не отпускает. Там, за окном, шумит город, люди спешат по делам. А здесь тягучее однообразие разливается тоской, и оно бесконечно.

Максим не стал больше играть. А мечта о маяке перестала казаться несбыточно манящей. Игра словно отрезвила его, оставляя внутри горький привкус разочарования. Он неожиданно для себя провёл параллель и понял: он и есть тот смотритель, запертый в замкнутом пространстве. Никто не придёт на помощь и не решит загадки, засевшие в его голове. Почему для одних понятие свободы — это добровольное заточение вдали ото всех? А другим сама судьба определила стать одиноким смотрителем, не участником, а наблюдателем этой непростой вещи под названием жизнь?

Дарья Киселёва.
ОЛИМПИЯ ВНЕ СЛАВЫ

Мимика Олимпии Гиацинтовой закономерно покинула этот мир ещё несколько лет назад на столе у очередного пластического хирурга. Однако после слов директора театра она всё же смогла выразить эмоцию гнева. Лицо актрисы покраснело, приближаясь своим цветом к цвету помады, которую она держала в затянутой в перчатку руке. А отражающее её глаза зеркало, казалось, жалобно скрипнуло, готовое лопнуть.

— Я попрошу вас повторить то, что вы сказали, — зашевелились губы Олимпии. — А то в первый раз мне послышалось, что вы сморозили какую-то глупость.

Директор вытащил из пиджака платок и промокнул лоб. От обилия пудры и духов в воздухе было душно. От компании Олимпии было ещё душнее.

— Госпожа Гиацинтова, я понимаю ваши чувства. Сообщать вам об этом мне так же тяжело, как и вам это принять. Но мы вынуждены заменить вас на ваших ролях другой актрисой.

— И какова же причина вашего посягательства на меня? — Олимпия развернулась на стуле. — Я тридцать лет тяну этот театр, тридцать лет привлекаю публику и делаю вам кассу!

Директор знал, что Олимпия действительно не понимала почему. Премьерши никогда не свыкаются с мыслью о старости.

— Ваши спектакли останутся при вас же, — поспешил заверить он. — Просто теперь вместо Катерины вы будете играть Кабанову, вместо Нины Заречной — Аркадину, вместо принцессы — хозяйку, вместо…

— То есть, — Олимпия поднялась и упёрла руки в боки, — вы хотите заставить меня играть второстепенные старушечьи роли?! Да присмотритесь, слепец, я дам фору любой двадцатилетке!

Директор нахмурил брови. С Олимпией никто напрямую об этом не говорил, опасаясь её реакции, но уже даже с галёрки было видно, насколько она не девочка. До определённого момента у неё получалось омолаживать себя. Но затем эти манипуляции приобрели обратный эффект. Конечно, он сказался не только на внешности Олимпии, но и на её игре. На самом деле, директор делал ей одолжение за прошлые заслуги, оставляя её в театре.

— Госпожа Гиацинтова, при всём уважении, я пришёл сюда не спорить, а озвучить вам уже принятое решение. Отнеситесь к этому как к новому этапу жизни и станьте новой актрисе наставницей, а не соперницей.

Олимпия сжала тюбик помады так, что её кончик сломался и плюхнулся на пол.

— Скажи мне, кто же эта актриса? Самойлова? Чурикова? И что она сделала, чтобы оказаться на моём месте? Молила, льстила, ублажала?

— Как я уже сказал, — директор поднялся, — я понимаю ваши чувства, а потому не обращу внимания на эти слова. Поезжайте домой, отдохните.

Директор направился к двери, но стоило ему дотронуться до ручки, как рядом о стену разбился флакон духов. Его фигуру оросили едко пахнущие капли.

— Ты никуда не пойдёшь, сволочь, пока не переменишь своё «принятое решение»!

Гиацинтова взяла со столика ещё один флакон. Но директор был не из робкого десятка.

— Хорошо, если вы так настаиваете, я изменю решение. Вы не будете играть второстепенные роли. Вы вообще больше никаких ролей в этом театре играть не будете. Вы уволены!

* * *

Раннее солнце отражалось в лужах на асфальте. Домработница Глаша подбежала к воротам, копаясь в содержимом мешковатой сумки.

— Что, ключи потеряли? — раздалось у неё над головой.

Глаша подняла глаза на вылезшего из будки охранника.

— Как обычно. Откроете?

Домофон пропиликал песню, и домработница шагнула с улицы на территорию элитного жилого комплекса. Старомодно отделанное здание опоясывала парковка с рядом машин. После дождя все они потеряли свой блеск. Все, за исключением машины Глашиной хозяйки, которая всегда сохраняла чистоту и даже стерильность. Иные могли бы подумать, что у этого авто есть личный ангел-хранитель. И были бы не так далеки от истины.

У парадной ключи, наконец, нашлись. Глаша забрала из ящика почту и свежую газету. Поднявшись на этаж, она увидела, что за прошедшую ночь он отметился ещё и привычным подарком. Захватив хиленький букет и открытку с придверного коврика, домработница повернула ключ в замке. На пороге, перебирая коротенькими лапками, её встретила собака.

— Здравствуйте, госпожа Гиацинтова! — крикнула Глаша в кажущуюся пустоту квартиры.

Как и во все предыдущие дни, Олимпия неподвижно сидела в кресле. Смерть с ней ещё не случилась, но и жизни уже не было. В окружении пёстрого интерьера она была похожа на декорацию, забытую среди других декораций. В глазах пустота, тело сгорбилось, сложилось почти пополам. Таковы были последствия увольнения из театра, отсутствия писем и звонков от газетчиков, репортёров, поклонников.

Глаша подошла к кофейному столику, оставила на нём почту и подарок.

— Зачем ты это притащила? — разлепила губы актриса. — Ты должна выбрасывать мусор из дома, а не приносить.

— Простите, я думала, это вас порадует.

— Ещё чего!

Тишину гостиной нарушил звонок телефона. Глаша хотела было ответить, но тут Гиацинтова сорвалась с кресла.

— Отойди! — актриса толкнула подчинённую бедром. — Вдруг это из театра.

Домработница ретировалась. Олимпия повременила секунду-другую, а затем подняла трубку.

— Ал… — ей пришлось прокашляться. — Алло, Олимпия Гиацинтова слушает.

Ответом послужило молчание, за которым актриса разобрала трепет чьего-то сбивчивого дыхания.

— Алло? — повторила она. — Кто это? Алло?

Раздались гудки отбоя. Олимпия положила трубку. Но не успела она и шагу ступить, как телефон вновь разразился трелью.

— Алло?!

— Олимпия? — у говорившего словно слегка заплетался язык. — Простите меня, я несколько струхнул, когда услышал вас. Меня зовут… Впрочем, неважно. Но я думаю, что вы поймёте, кто я… Вы, быть может, уже получили мои цветы и открытку?

— А-а-а! Это ты, что ли? Тот самый персонаж, который десятилетиями засыпает меня подарками, купленными на сдачу с хлеба?

— Я… Я услышал, что вы покинули театр. Могу ли я узнать причину?

— Нет, нечего лезть во внутреннюю кухню всяким.

— Я понимаю. И хочу сказать, что в любом случае для театра ваш уход — большая потеря.

— Твои слова да директору театра бы в уши!

— Я вот что хотел спросить… Для чего позвонил. Быть может теперь, когда вы не работаете и у вас есть свободное время, вы согласитесь пойти со мной на встречу… на свидание. Я знаю, что прошу с