Ско-ро пер-во-е ян-ва-ря. В слове «января» есть еще одна «Варя». Маленькая, как фейерверковая фея. Фея носит платье из конфетного фантика, серебряное, летучее…
В метро ехал праздничный поезд.
Молчаливыми свидетелями беспрекословного «орднунга» были трупы. Их оттаскивали с мостовых, тихо убирали в сторонку. Раздевали. Первым делом снимали обувь – если она была. Потом – все остальное, вплоть до белья. Голые синие трупы лежали еще какое-то время, покрывались черными пятнами тления.
еловыми лапами своих малышей-ельчат
Вечером она засучила рукава, включила на всю катушку на стареньком виниловом проигрывателе пластинку Velvet Underground и принялась разбирать не разобранные матерью вещи Серафимы, извлекать на свет из шкафов истертые до прозрачности платья, похожие на мотылиные крылья, бесконечные альбомы, со страниц которых смотрели на нее уже какие-то совсем другие, чуть более знакомые лица. И почему-то целый мешок вязаных детских пинеток.
Всплыло смутное детское воспоминание, связанное с внезапной ангиной, йодистым привкусом лекарства, потрепанной книгой, лежащей на полу рядом с кроватью. А следом, естественно, возникла уютная мысль о том, что можно совершенно безнаказанно остаться дома
платки в розах и фиалках, гимнастерки в дырах и портупеи, валенки, галоши и штиблеты, околыши фуражек, заломленные набок
Все должно происходить вовремя: образование, замужество, дети. Упустишь что-то – и все, жизнь расшаталась, как та старая табуретка, на которую недавно Вадик встал, чтобы надеть на верхушку елки звезду. Хрясь – и лежишь на полу, смешно и больно.
Куда ты больше всего хочешь попасть, там и есть твой дом.
же говорил, я же говорил, что семерка бесцветная! Гево это чувствует, Гево это тоже знает
