Вы все еще стреляете по мухам из рогатки?
– Конечно, – ответил я. – Стрелок я по-прежнему хоть куда. Эх… – добавил я, оглядываясь вокруг и притворяясь, будто нащупываю в кармане рогатку, – попадись мне сейчас какая-нибудь муха, я бы…
– Синьор учитель! – смутился Гверрески. – Все смотрят!
Бедный Гверрески! В свои восемнадцать лет он был уже взрослым и стеснялся таких вещей… Я же, слава Богу, нет.
Только учителя начальных классов в тридцать лет могут, пусть хоть на минутку, снова почувствовать себя детьми.
Гверрески, бывший главарь маленьких бандитов, а теперь главный мой обожатель, был переведен в среднюю школу с отличными оценками.
– Я просто вошел к ним в доверие, синьор директор.
Не мог же я рассказать ему, что застрелил муху из рогатки – этот способ преподавания не описан ни в одном учебнике по педагогике, предусмотренном и рекомендованном Министерством образования. Никто из ученых педагогов, насколько мне известно, даже не намекает на пользу убийства мухи из рогатки для поддержания дисциплины в классе.
А директор?
Возможно, испугавшись необычной тишины и решив, что сорок дьяволят взяли меня в плен и засунули кляп мне в рот, он заглянул в класс и чуть было не вскрикнул от восхищения.
– Сюда рогатку! – скомандовал я.
Я долго жевал кусочек бумаги, после чего слепил из него шарик и стал целиться. Мое спасение, мой будущий престиж полностью зависели от этого выстрела.
Прежде чем выстрелить, я долго медлил: «Вспомни, – говорил я себе, – в школе никто не мог сравниться с тобой в искусстве стрельбы по мухам».
Наконец твердой рукой я отпустил резинку: жужжание резко оборвалось, и мертвая муха свалилась к моим ногам.
Вам сюда, – сказал директор, остановившись перед дверью пятого «В».
Сказать, что из-за этой двери раздавался шум, – не сказать ничего: оттуда доносились вопли, стук железных шариков по доске, кто-то стрелял, кто-то пел, кто-то явно двигал и переставлял парты…
– Думаю, они строят баррикады, – прошептал директор.
Тут он горячо пожал мне руку и удалился, оставив меня одного перед дверью пятого «В».
Если бы я не ждал его целый год, этого назначения, если бы я и моя семья не нуждались так остро в учительской зарплате, может быть, я бы и ушел потихоньку и, возможно, по сей день пятый «В» школы Данте Алигьери ждал бы своего укротителя.
заметил, как Гверрески, не переставая наблюдать за мной одним глазом, другим искал источник жужжания. Остальные делали то же самое – судя по всему, в их сердцах шла мучительная борьба: муха или учитель?
Неожиданно для всех я сказал:
– Гверрески!
Тот вздрогнул, удивленный, что я знаю его имя.
– Ты как, смог бы ее убить одним выстрелом?
– Еще бы, – ухмыльнулся Гверрески.
По рядам мальчишек пробежал шепот. Направленные на меня рогатки опустились, все внимание было приковано к Гверрески.
Я безмерно уважал Пифагора и Птолемея именно потому, что не имел ни малейшего представления о том, что важного они сделали
ты заметишь, что всего того, чем школа не позволяла тебе заниматься все эти годы, просто не существует… И что ты тогда будешь делать?
