Рассказывают, что у Ермолова спросили однажды, какой он желает милости. “Пусть пожалуют меня в немцы,– ответил он,– а тогда я получу все уже сам”. В другой раз, войдя в залу перед внутренними покоями императора Александра, где ждало много военных генералов, он вдруг обратился к ним с вопросом: “Позвольте узнать, господа, не говорит ли кто-нибудь из вас по-русски?” О самом штабе Барклая он отзывался со своей обычной резкостью. “Здесь все немцы,– сказал он однажды,– один русский, да и тот Безродный”. Безродный – фамилия одного чиновника, служившего при штабе, впоследствии сенатора.
Раз, во время переговоров с карачаевцами, в их же горах, он, раздраженный упорством и несговорчивостью их, грозно взмахнул нагайкой и крикнул: “Прочь с глаз моих!” И несмотря на то, что отдалившись от казаков, он стоял перед ними один, из сотни карачаевцев не нашлось ни одного, который осмелился бы выстрелить в него: они разбежались, как школьники, от грозного окрика.
Он поручил с этой целью состоявшему при нем уроженцу Кабарды капитану Якубу Шардакову составить записку о кабардинских народных обычаях и о существе бывшего в Кабарде управления и, положив эту записку в основу суда, восстановил в нем исконные обычаи народа. Для наблюдения же за правильным действием его назначен был особый русский чиновник.
Влияние их вообще на Северном Кавказе было огромно и выражалось ясно в рабском подражании окружающих народов их одежде, вооружению, нравам и обычаям. Ингуши, осетины, чеченцы отправляли своих детей в Кабарду учиться приличиям и этикету, и фраза: “Он одет”, или “Он ездит, как кабардинец”,– звучала величайшей похвалой в устах соседнего горца.
Во времена Петра мы уже видим на русской службе одного из черкесских князей, Девлета (Александра) Бековича,
Царь весьма благодарил Темрюка за верность и щедро наградил кабардинцев, а для защиты их на будущее время заложена была тогда Терская крепость на Сунже, и царь, отдавая ее казакам, приказал им “беречи свою вотчину” кабардинскую.
Он воевал на берегах Волги и Дона, громил старинных врагов Кабарды калмыков и татар и, наконец, смело поднял оружие против сильного крымского хана, претендовавшего властвовать над Кабардой. В это-то время Темрюк и вступил в союз с Московским государством. Сам он и многие кабардинские князья дали тогда присягу в верности царю Ивану Васильевичу и обязались помогать ему в войнах с султаном и Крымом.
В сказании о сватовстве Лавристана мы встречаем другой постоянный элемент поэтических сказаний – любовь. Предание говорит, что когда герой аварской борьбы Лавристан задумал жениться на дочери одного из кабардинских князей, его невеста сказала ему: “Знаменитый князь Лавристан! Если ты хочешь взять меня в замужество, то позволь мне самой назначить за себя уасса (калым). Если ты его внесешь – я буду твоей женою, если же не пожелаешь выполнить мое предложение – не ищи и моего согласия: Лавристан согласился. Она сказала: “Сто человек индийского и дакского племени, сто одежд из светло-синего сукна, сто сирийских налокотников, сто кольчуг с золотыми гвоздиками – вот мой уасса”. И герой принял это безмерное условие, требовавшее многочисленных побед и подвигов, выполнил его и взял княжну в жены.
Разбитый и униженный адыгский народ стал мало-помалу забывать задатки цивилизации и вышел на путь исключительного воинственного быта. На границах земли его вновь появляется какой-то Китай-хан, приходили сюда калмыки, хазары, татары, наконец славяне – и все отнимало из рук черкеса плуг и вкладывало меч и щит. Не миновал страны и “бич Божий, молот вселенной”, Аттила. В одной черкесской песне имя грозного завоевателя прямо так и упоминается с этими эпитетами. “Господь Бог помиловал и нас, и горы, и ущелья наши,– говорится в ней.– Бич небесный отступил от нас благополучно”,
От священников и епископов ведут свое начало многие дворянские роды Черкесии, поныне хранящие о том память и с гордостью говорящие, что они происходят от шогеня (священника) гирге или от шогеня рум.
