Оглавление

Глава первая

КРАСНАЯ ОРХИДЕЯ

«На ложь твою уповаю, ибо правда неприятна, отвратительна, зла. Занимаю разум речами твоими, ибо рот мой грязен, запятнан истиной. Уповаю на волю твою, ибо сам я слаб, никчёмен, а тело осквернено грехом сознания. Жертвую свободой своей, дабы провёл меня, слугу твоего, путём мученика да показал закулисье, сокрытое от праведников. Ибо, став куклой твоею, сумею я узреть истинное лицо мира».

Откровения Единого. Молитва о Вестнике

Колёса старой телеги скользили по мшистому тракту. Кобыла махала хвостом, отгоняя мух, искоса поглядывала на извозчика, жующего сочное яблоко.

В этом году весна наступила рано. Равнины примерили зелёные одеяния, разрумянились цветами, подставили солнцу горбы волнистых холмов. Вдоль извилистых лент сельских троп раскрылись синие бутоны гиацинтов, распустились белые лепестки птицемлечников. Сладкий запах нектара разлился над дорогами, кружа головы пчёлам и пятнистым бабочкам.

Тэн прищурился, глядя на голубое небо, мелькавшее за пышными ветвями глициний. Розовые кисти набрали цвет и, тронутые тёплым ветерком, покачивались, словно языки безмолвных колокольчиков.

«Я сдаюсь, — простонал Дух. — Это невыносимо. Поговори со мной, иначе, клянусь Единым, я сойду с ума от скуки».

Тэн прикрыл глаза. Минуло два дня с тех пор, как маниту вернул ему контроль над телом, и за это время с губ не сорвалось ни слова.

«Я раскаялся, сотню раз извинился, трижды помолился о прощении, но ты упрямо продолжаешь изводить меня молчанием. Пожалей старую грешную душу. Я полгода ни с кем не общался, не смей лишать друга простых мирских удовольствий».

Полгода. Со стычки на перевале в Сонных горах прошло полгода.

Последнее, что Тэн помнил — пылающий меч в руке и кровь Хейна на снегу. Ярость и отчаяние, а после океан воспоминаний — холодных, точно пучина, пустых, словно бездна. Он утонул, потерялся среди видений на долгие шесть месяцев.

Тэн вспомнил детство. Мать сидела на скамье у крыльца, спицы порхали над мотком пряжи. Отец, посмеиваясь, сматывал рыболовную леску. Потом Тэн играл с деревянной лошадкой на заднем дворе чужого особняка, мать в бедном одеянии прислуги развешивала бельё. Запах мыла щекотал нос, заставляя чихать и щуриться. Ещё был зелёный воздушный змей и песок. Много песка под ногами. Отец накрывал лицо плотным шарфом и крепко сжимал детскую ладонь. Вместе они шли навстречу песчаной буре. Тэн помнил чувства, которые испытывал в каждый из моментов, но не мог сказать, где и когда это было. И сколько бы ни пытался, ни вглядывался, никогда не видел лиц. Его окружали куклы — декорации без пламени и души. Словно все они были ничтожны, не важны, не достойны памяти.

Отчасти то было правдой. Данте любил повторять, что нашёл Тэна в сточной канаве, подобрал шестилетнего ребёнка в лохмотьях, с головы до ног перепачканного тиной и помоями. В Син-Ата таких было множество. Но Данте заинтересовался не мальчиком, а маниту, скрывавшимся в щуплом теле. Тэна отвезли на маяк, и за шестнадцать лет его никто не искал.

Тэн не помнил их первую встречу, как не помнил родителей и грязные улицы города. Самое раннее воспоминание из детства — пустая, похожая на тюрьму, комната на маяке.

Он лежал на полу. За окном шумело море, так близко, что казалось, волна вот-вот разобьёт стёкла и хлынет дождём солёных брызг. Тэна знобило. Он упрямо пытался встать, но на спине будто лежало что-то тяжёлое, неподъёмное для ребёнка. Тогда он впервые услышал, а после увидел её. Шанкриа, правительницу Эсадры — в то время ещё молодую, облачённую в синее платье с серебряной вышивкой на рукавах.

Золочёный гребешок в волосах, который Тэн принял за украшение, змейкой юркнул в ладонь, вытянулся в ярко-жёлтый кнут. Для ребёнка, раньше не видевшего магии, это стало потрясением. Он опёрся на локти. Капельки пота заскользили по лицу, упали на сжатые кулаки. Издалека донёсся голос — громкий и уверенный, слышимый ему одному. Маниту заговорил с ним тогда и не смолкал по сей день.

«Прошу, давай поболтаем, — хныкал Дух. — Я ничего больше не сделаю без твоего согласия, обещаю. Готов поклясться на наших общих кулачках».

Тэн не ответил; не потому что не хотел, а попросту не услышал. Мысли возвращались к воспоминаниям, уносили в даль, сквозь метель, в мёртвый ледяной мир.

Он стоял посреди застывшего озера. Ночная вьюга пела звонкими голосами, шептала обрывки фраз, хрипела и хохотала, то отдаляясь, то касаясь лица колкими снежинками. В пелене снегопада чудились фигуры людей, силуэты маниту и порченных. Они перемещались вместе с ветром и рассыпались, когда Тэн проходил мимо. Звуки, голоса, имена — всё было так знакомо и в то же время совершенно ново. Воспоминания переплелись, смешались, и в бесконечном круговороте событий неизменными оставались только он и алый огонёк, маячивший впереди.

Сколько бы раз Тэн не оказывался в ледяных пустошах, всегда шёл к свету. Тянулся к пламени, будто в мерцании крохотного огонька заключался смысл жизни. Смысл существования давно прогнившей вселенной. И Тэн желал одного — коснуться яркого пламени и никогда не выпускать из рук.

Но огонёк ускользал. Приводил к башне в снегах и неизменно ускользал. Полгода Тэн искал его, пробираясь сквозь вьюгу, пока не вышел к храму, по крышу вмёрзшему в лёд. В затопленном зале, среди колоннад и опрокинутых скамей ждало ещё одно видение. Событие, к которому Тэн не хотел возвращаться. Но хуже было другое — алого пламени в холодном мире больше не было. Огонёк исчез, и сон превратился в сущий кошмар.

Лёд под ногами треснул, и Тэн наконец проснулся. Сугробы сменились зелёными лугами, ледяные скалы — цветочными полянами, развалины крепости на перевале обратились стайкой пёстрых бабочек. Всё превратилось в воспоминания.

— Останови, — окликнул Тэн извозчика.

Тракт уходил севернее, огибая рощу и устремляясь вдоль русла заболоченной реки. Дальше каменистая дорога соединялась с главным торговым путём, и повозок, как и любопытных глаз, становилось больше. В Лирмеоне, не тронутом Гранью, где каждый прохожий мог оказаться ткачом, порченным надлежало держаться в тени.

Тэн спрыгнул с телеги, махнул извозчику. Колёса покатились по пыльной дороге.

«Пешком, — проворчал Дух. — Опять пешком. Медленно, скучно. Знаешь, сколько времени я потратил, чтобы найти этого добряка? А вот и не знаешь! Но, если спросишь, я, так и быть, скажу».

Узкая тропа ныряла в рощу, под сень акаций и пурпурных глициний. Длинные кисти цветов раскачивались душистыми гирляндами, маня пчёл и дурманя ависор. Синие птички скакали по веткам, прятались в листве и надрывно пищали, сражаясь за место среди лепестков.

«Много, очень много времени, — не выдержал маниту. — Воспитанные люди благодарят за подобное».

Тропа петляла между деревьями, сбитыми каменными ступенями поднималась на холм. Со смотровой площадки, заросшей диким можжевельником, открывался вид на озеро и храм в низине.

«Обещаю, больше никаких легенд, — взмолился Дух. — Никаких древних историй и даже снежных пауков, гори они в адском пламени».

Тэн вздохнул и, отодвинув ветви, вышел на тропу.

Маниту контролировал его слишком долго. Это не должно было повториться. Тэн не знал, кем был, когда создание погружалось в ледяной мир, а тело подчинялось капризам Духа. Человеком, порченным, монстром? Маниту не рассказывал. По его просьбе. Ведь всё, чего Тэн с детства желал — быть свободным, жить как обычный человек.

Кусты гортензии впереди шелохнулись. На тропу, запыхавшись, выбежала девушка.

— Помогите! Прошу, помогите мне. — Высвободив из ветвей подол голубого сарафана, бросилась к Тэну: — Скорее!

«Вот только девиц в беде нам не хватало», — забрюзжал Дух.

— Ну же, идём. — Она схватила Тэна за руку и утянула в рощу.

Вдали от тропы солнце не проникало через листву, от земли веяло приятной прохладой и свежестью трав. На бледно-сиреневых, ещё не распустившихся бутонах глицинии, блестели капли росы. Девушка задела пушистую кисть, прикрылась широким рукавом, защищая лицо от воды.

«Прежде я не видел, чтобы так настойчиво просили о помощи, — заметил маниту. — Но мы, кажется, движемся к храму».

— Здесь недалеко, — сказала девушка, поправив спавшую с плеча голубую бретель. — Слышишь?

Лесное эхо принесло отголоски звенящего бубна и пения флейты. Спустя сотню шагов звуки сложились в мелодию — ритмичную и задорную, в тон щебетанию ависор и стрёкоту древесных сверчков. Тэн различил множество голосов, но прежде чем успел воспротивиться, девушка уперлась ладонями в его спину и подтолкнула к кустам гортензии.

За ширмой пышных зарослей купалась в лучах солнца лесная поляна. Между столбов, украшенных белыми и красными лентами, теснились деревянные столы. Девушки в белых шёлковых платьях расставляли корзины с цветами, нарезали фрукты, разливали по чаркам вино и мёд. У сцены подбадривали артистов мужчины, попутно опустошая подносы с закусками. Музыка и смех звучали отовсюду, очаровывая и оглушая, нарушая покой дремавшего на опушке храма.

«Свадьба, — протянул Дух. — Нас притащили на свадьбу».

— Я ухожу, — сказал Тэн.

— Что? Нет, нельзя! — Девушка удержала его за руку. — Это плохая примета. Если кто-то из гостей уйдет, союз не будет счастливым. Вон там есть свободное место. — Она указала на стол в тени высокой акации. — Как раз недалеко от алтаря, увидим всю церемонию.

«Я бы подсказал насчёт примет, но ты ведь не хочешь со мной разговаривать», — съехидничал маниту.

Тэн исподлобья оглядел толпу, спросил:

— Как долго это продлится?

— До утра, — удивившись, ответила девушка. — Не бывал на свадьбах? — Она потянула Тэна за собой. — Пойдём, я всё тебе расскажу.

«Не получится, девонька, — запричитал Дух. — Он не любит слушать старые байки. Я перепробовал сотни вариантов от легенд Преисподней до нарантских обрядов. Тебе нечем нас удивить. Кроме того, у него уже есть всеведущий лучший друг. И Тэн ни за что не променяет меня на женщину. — Дух замолчал, наблюдая, как девушка бросила в кружку щепоть ароматной травы и села на скамейку рядом с Тэном. — Правда ведь?»

Добавив мёд, разлила кипяток по чаркам.

«Правда?» — пискнул маниту.

— Это старая традиция, — пояснила девушка, когда оба сделали по глотку. — Перед началом церемонии жених и невеста отправляются на поиски незнакомцев. Каждый должен привести на праздник по гостю. Потом то же самое должен сделать гость. И так до тех пор, пока не закончится песок в стеклянном сосуде. — Она указала на пузатый графин, стоявший на трибуне близ алтаря. Из вставленной в узкое горло бумажной воронки сыпались золотые песчинки. Сосуд был почти полон. — Потом распорядитель церемонии посчитает количество приведённых гостей и определит, родится у пары мальчик или девочка. Видишь того парня в белой рубахе? Он привёл меня. — Девушка привстала, помахала человеку у сцены. — Рейз! Сюда, здесь ещё есть места.

Смуглый парень со светлыми, взлохмаченными, будто от быстрой скачки, волосами подошёл к столу. Серые глаза озорно блестели, на губах играла беспечная, по-детски наивная улыбка.

— Успела-таки? — Рейз устроился напротив, подперев кулаком левую щёку.

— Не люблю проигрывать, — с вызовом сказала девушка. — Но мы не успели толком познакомиться. Меня зовут Лика. Его — Рейз. А тебя?

— Тэн.

— Куда направляетесь? — Рейз вытянул шею, высматривая на столе кувшин с вином. — Мы все здесь по воле случая, случайные прохожие, которых затащили на праздник. Если по пути, завтра можем отправиться вместе.

— Отличная идея! — просияла Лика. — Я иду в Эрзас.

— А ты? — обратился он к Тэну.

— Мне нужно добраться до порта. — Тэн опустошил чарку. — И я не ищу компании.

— Но в одиночку дорога кажется долгой, — возразила девушка. — К тому же Эрзас всего в трёх днях пути от Катафа. Это портовый город на берегу пролива. Небольшой, но корабли там бывают часто.

Тэн раздумывал об отказе, когда Рейз лениво добавил:

— Катаф ещё стоит? Слышал, город облюбовали пираты. Переправляют контрабанду в Наранту.

Среди пиратов не водится ни ткачей, ни чести. Одинокий наёмник, моряк, беженец — контрабандистам нет дела до судьбы попутчиков, покуда в кармане звенят монеты. Если Дух будет вести себя смирно, никто не сможет разглядеть в Тэне порченного. И ему, наконец, удастся сбежать на острова.

— Куда ж он денется? — посмеялась Лика, затем обратилась к Тэну. — Я могу проводить тебя до Катафа и купить место на корабле, если по дороге мы заглянем в Эрзас.

— Хочешь его нанять? — хмыкнул Рейз.

Девушка смутилась:

— Это делается как-то иначе? Мне не доводилось предлагать людям работу.

— Зачем тебе наёмник? — спросил Тэн.

Под его хмурым взглядом девушка совсем стушевалась:

— Разве в пути с вами не безопаснее? Ткачи следят за порядком, но они не вездесущи. Кто защитит от разбойников, бандитов, крестьян и пьяниц? Трактирщиков. Злых рыбаков.

Рейз расхохотался:

— Да тебе нужна нянька, а не наёмник.

— Называй как угодно, — обиделась Лика. — Нам по пути, и я готова заплатить. Столько, сколько попросишь.

Тэн скрестил руки на груди, ответил:

— Проезд до Наранты в один конец.

— Договорились! — Хлопнула в ладоши она. — Ты с нами?

— Не думаю, что мне позволит настоятель, — растягивая слова, отозвался Рейз. — Я человек подневольный, служу Единому и несу слово Его в сердца верующих. Могу прочитать предсказание по дощечкам или подбодрить напутствием.

— Служишь в здешнем храме? — полюбопытствовала Лика.

— В Лоссере.

Мимо, разбрасывая алые лепестки, вприпрыжку пробежала девочка. Пышный красный бант на затылке подрагивал в такт шагам.

Лика понизила голос:

— Я слышала, лоссерский храм недавно сожгли.

— Беспорядки на улицах, — отмахнулся Рейз. — Какой-то умалишённый исказил текст Откровений и выкрикивал еретический вздор с крыши храма. Что-то про похожий на гнездо небесный трон и златокрылого петуха.

— Что за нелепица?

— Местные сказали, что звучало очень убедительно, — улыбнулся он. — Но всё в порядке, ткачи с ним разберутся. Моё дело — направлять грешные души на истинный путь. Так что, если понадобится совет или внимание Единого, милости прошу.

— Не стоит, — выпалила Лика.

— Нет, — одновременно с ней ответил Тэн.

Рейз округлил глаза.

— Да вам обоим не помешает возложить цветы к алтарю, — пожурил он. — Устыдились бы в присутствии священнослужителя отвергать Его благодать.

За разговорами и едой время подошло к полудню. Ветер играл с колокольчиками на деревьях, теребил бело-красные ленты. Под свист и аплодисменты отворились двери храма, и свадебная процессия проследовала к украшенному цветами алтарю. Невеста в пышном алом платье опустилась на колени перед статуей Единого, попросила благословения Небес и, не смея поднять глаз, подвязала на запястье жениха красную ленту. Затем на колени опустился облачённый в белые одежды жених. На запястье девушки вскоре появился белый бант.

— Это тоже традиция, — шепнула Лика на ухо Тэну. — Белый цвет символизирует чистоту намерений, которые движут мужчиной. Красный — любовь и жертвенность, которые дарует женщина. По поверьям, обмениваясь лентами, супруги передают друг другу частичку души. Отныне их судьбы связаны. — Она плеснула в чарку грушевого вина. — На закате будет возложение цветов на алтарь и проводы влюблённых на брачное ложе. А пока предлагаю повеселиться.

До наступления сумерек Тэн трижды намеревался уйти, но Лика каждый раз убеждала остаться. Поначалу угрожала приметами, затем настаивала на отдыхе и в итоге вспомнила о договорённости. Наёмник должен следовать за нанимателем — осознание простой истины окончательно развязало девушке руки. Сделка превратилась в бесстыжую манипуляцию с доверчивым взглядом и невинной улыбкой.

Когда солнце скрылось за деревьями, а поляну окутал свет фонарей, девушка уволокла Тэна танцевать. Однако от идеи быстро пришлось отказаться. Он не был знатоком развлечений и не мог взять в толк причины всеобщего веселья, поэтому хмурил брови, не попадал в такт и постоянно наступал девушке на ноги. С грустью поглядывая на испорченный подол сарафана, Лика вернулась к столу.

Рейз сидел на скамье, подбрасывая игральную кость. Кубик с глухим стуком падал в пустую тарелку.

— Не хочешь потанцевать? — спросила Лика, выудив голубую гортензию из растрепавшихся волос.

— Приглашаешь? — пробормотал Рейз. — Мне сегодня настолько везёт? — Кубик снова ударился о тарелку, перевернулся, замерев гранью с шестью точками вверх. — Сотню раз бросил проклятую кость, и ни разу не увидел единицу, — выругался он.

— Я могу попробовать, — предложила девушка.

— О, нет, эта игрушка только для меня. — Кубик исчез в рукаве. — Но я с радостью нашёл бы другую. — Рейз подмигнул Лике, протянул раскрытую ладонь.

Пара быстро затерялась в хороводе гостей.

Тэн устроился под акацией.

У костров вдоль поляны стучали в бубны одетые в кружево танцовщицы. Шёлковые юбки порхали у огня, точно крылья ночных мотыльков. На лицах, раскрашенных белой краской, проступил румянец, губы алели в мягком свете пламени. Музыканты, скинув верхние одежды, пустились в пляс вместе с гостями — среди песен и смеха стонали струны лютни, и надрывал голос хмельной менестрель. По другую сторону, за аллеей из цветочных арок собирались священнослужители. Мужчины в серых рясах зажигали свечи, выстраивались в две колонны, окружая новобрачных. Седой настоятель, бормоча молитву, готовился возглавить шествие к алтарю.

Уличное святилище Единого ожидало подношений. На каменном пьедестале дрожали огни десятков свечей, колыхались края кружевного покрывала. Статуя Михаэля, обвешанная венками и красными лентами, с высоты взирала на лежавший в центре алтаря томик Откровений.

К пьедесталу подошёл мужчина. На худой обнажённой спине белели шрамы — вырезанный на коже треугольник с вершинами у шеи и лопаток. Человек с почтением поклонился Единому и положил поверх книги цветок.

Тэн пригляделся к лепесткам. На алтаре лежала красная орхидея.

Музыка стихла. Всколыхнулись огни в свечах. Тронутые рукой холодного ветра, качнулись на столбах атласные ленты и, извиваясь, замерли в воздухе, словно застыли вне времени. У Тэна перехватило дыхание. Все цветы на поляне в миг обратились красными орхидеями, только что срезанными, с каплями росы на лепестках. Нет, не росы. Крови.

Тэн вскочил из-за стола, повалив скамью. Мужчина у алтаря медленно повернул голову. Мрак окутал лицо, и в следующее мгновение звуки вернулись. Музыка и голоса обрушились нестройным хором, зазвенели колокольчики на деревьях, зашелестели листвой акации. Бело-красные ленты мерно покачивались на ветру.

Праздник продолжался, процессия приближалась к пьедесталу, где рядом с Откровениями лежал букет белых гортензий.

— Дух, — позвал Тэн, потирая глаза, — твои проделки?

Маниту не отозвался.

Держась в стороне от людей, Тэн обошёл поляну, по пологой тропе спустился к озеру.

Берег порос камышом, маленький пирс вдавался в воду на пару ярдов. Тэн сел на краю, сдвинул листья кувшинки, зачерпнул воды. Прохладные капли скользнули за воротник, остудив кожу. Позади раздались шаги.

— Ты ушёл прямо перед церемонией, — пожаловалась Лика, ступая по шатким доскам.

— Бессмысленный ритуал, — ответил Тэн, снова наклонившись к воде. — Какой прок Единому от подношений? Не слышал, чтобы Михаэль хоть раз спускался за ними.

— Он и не должен. Цветы лишь знак внимания. Традиция, к которой привыкли люди.

— Если ритуал для людей, что мешает им отказаться? — Тэн смочил лицо. — И зачем тогда нужен Единый?

— Хорошо, что Рейз тебя не слышит. — Девушка присела рядом, обхватив руками колени. — Привычки зачастую сильнее здравого смысла. Как и вера. Для чего толковать Откровения и искать способ предотвратить гибель, если можно попросить Единого о спасении? Не ответит, значит не все уверовали. Не спасёт — не достойны. Иначе как ещё объяснить предсказанный восход второго солнца?

— Ты в это веришь?

— Я верю, что мы могли бы изменить судьбу. В Откровениях сказано, что второе солнце взойдёт на западе. Слышала, страны по ту сторону гор укрывал чёрный купол, не пропускавший солнечный свет. Грань защищала наш мир. Говорят, теперь её нет. И с каждым новым восходом мы рискуем увидеть два солнца. — Лика посмотрела на бледный шар луны, висевший над озером. — Ночью спокойнее. Пока над миром властвует тьма, у нас есть время до рассвета. Есть шанс что-то изменить.

— Я знал человека, который рассуждал также.

Шанкриа. Тэн не решился произнести имя. Правительница Эсадры выступала против писаний Единого, отвергала Откровения и всячески старалась предотвратить события, предшествующие Эсхатону. Она бредила знамениями, точно сумасшедшая твердила о циклах и способах разрыва бесконечной цепи. Ненавидела предсказания и боялась того, что следовало за строками о чёрном змее.

Дух рассказывал, что гибель миров всегда начиналась с прибытия белого всадника. Раздора. Ангела, лишённого крыльев и запертого в клетке над Бездной. С его появлением у людей почти не было шансов остановить Эсхатон.

Шанкриа не искала Раздора и не препятствовала пришествию. Верила, что Грани будет достаточно. Купол мешал второму солнцу родиться и скрывал Эсадру от взора Единого. Шанкриа не сомневалась в существовании Михаэля, и страшилась его гнева куда сильнее, чем девяти кругов Ада. Её пугала сила, способная отправить душу в небытие.

И всё же трепет перед Небесами не мешал истязать Тэна и ещё сотни детей, которые по глупости заключили контракт с маниту. За совершённые преступления душу Шанкриа следовало сослать в самый тёмный уголок Преисподней.

— Надеюсь, этот человек был хорошим, — сказала Лика.

— Нет. Но теперь это не имеет значения.

— Всё вокруг имеет значение. Случайная встреча, неосторожное слово, даже брошенный украдкой взгляд. Каждое действие отзывается во вселенной, словно круги на воде. От одних исходит мелкая рябь, другие создают волну. И, если деяния не заметны, это не значит, что они лишены смысла. Как пузырьки, что поднимаются со дна и исчезают на поверхности. — Девушка встала. — А порою события привлекают столько внимания, что за их ширмой мы не замечаем важных мелочей. Забываем о бдительности. — Лика наклонилась, прошептала Тэну на ухо: — И слепо окунаемся в пучину судьбы.

Хохотнув, она столкнула Тэна с пирса.

Мокрая одежда и прилипшая к лицу ряска окончательно испортили настроение. Тэн стянул с плеча стебель кувшинки, сплюнув, спросил:

— Зачем?

— Ты увяз слишком глубоко, — ответила Лика с улыбкой. — Похож на улитку. Забился в панцирь и спрятал усики. Пора выбираться наружу и познавать мир. — Она протянула Тэну руку.

Он оставил жест без внимания, путаясь в водорослях, добрался до берега. Тёмно-синяя рубаха, которую Дух раздобыл у кого-то из местных, пестрела усами липкой тины.

— В храме можно переодеться, — предложила девушка, наблюдая, как Тэн выжимает воротник и стряхивает водоросли с рукавов. — Прости. Но у тебя был такой потерянный вид, будто ты позабыл, где находишься.

— Стало лучше? — огрызнулся он.

— Определённо, — кивнула Лика. — Теперь ты хотя бы замечаешь мир вокруг. А злость скоро пройдёт.

За дверями храма властвовали тишина и покой. Умиротворение, навеянное благовониями и вязким ароматом жжёного воска. Служители возжигали свечи у главного алтаря, раскладывали на скамьях дощечки для предсказаний. У статуи Единого читал вечернюю молитву настоятель. Тихий голос блуждал по залу, сливаясь в протяжную монотонную песнь.

Для гостей, прибывших на свадьбу, выделили кельи в восточном крыле. Послушник выдал храмовое одеяние и проводил до комнаты.

Дюжина низких кроватей с соломенными матрасами были гладко заправлены и составлены друг к другу почти вплотную. На единственном столике плавилась в глиняной чаше витая свеча.

Тэн разместился у окна. Лунный свет проникал сквозь витраж, рисуя на покрывале листья винограда и тёмные, налитые соком, грозди. Развесив вещи на изголовье кровати, Тэн прислушался. Вскоре в дверь постучали.

— Я принесла кипятка. — Лика поставила на стол железный таз. От воды поднимался душистый пар. — Жаль, поблизости нет источников. С удовольствием окунулась бы в горячий бассейн. — Она села на соседнюю кровать, потянувшись, спросила: — Ты всегда такой молчаливый?

— Нам не о чем говорить, — ответил Тэн, сполоснув лицо водой.

— Расскажи о себе. — Девушка подала ему полотенце. — Чем занимаешься? Помимо наёмничества.

— Путешествую.

— Это одно и то же. У тебя есть семья? Друзья?

— Нет. — Тэн смочил полотенце, взъерошил мокрые волосы.

— Совсем никого?

— Ты, верно, плохо знаешь наёмников, — фыркнул он, но, заметив, как Лика с обидой поджала губы, добавил: — А сама-то как здесь оказалась?

Девушка смутилась:

— Шла в Эрзас.

— Одна?

— Так получилось. — Она провела рукой по покрывалу, очерчивая пальцем границу виноградной лозы. — Мой отец влиятельный человек в Валькаре. Зимой мы немного повздорили, и в наказание меня сослали в усадьбу под Лоссером. Дружба с охраной тоже как-то не задалась.

Сначала пленница, потом беглянка. Её история была похожа на жизнь Тэна в Эсадре, и он не смог остаться равнодушным. Позабыв о торжестве, они проболтали до полуночи, пока Лика, зевая, не ушла в женскую келью.

Под окном пищали ависоры. Птицы скакали по подоконнику, стучали клювами в стёкла. Круглые тени прыгали по кроватям, чистили хвосты на нетронутых покрывалах.

До рассвета ни один гость не посетил келью. Тэн не слышал шагов и эха голосов в коридоре, не различал за щебетом ависор унылых текстов молитв. Храм пребывал в покое и сонной, необычайно ленивой безмятежности.

У порога кружился сквозняк. Цепочка на засове чуть слышно позвякивала, будто озорник-ветер играл языком хрустального колокольчика. Ночью проказник погасил свечу, и теперь носился над кроватями, шелестя соломой и беспокоя края простыней. За ним в келью пробиралась зыбкая белая дымка.

— Кто-то приходил? — спросил Тэн, накинув одежду. — Дух?

Маниту не ответил. Не то хотел отплатить за два дня молчания, не то — потешить самолюбие, оставив Тэна без внимания. Он редко опускался до мелких пакостей, однако был в них весьма изобретателен.

По коридорам стелился туман, пахло гарью и дымом. Тэн миновал переходы восточного крыла, толкнул дверь в главный зал.

В центре просторного холла полыхал костёр. Сотни сваленных в кучу книг пожирало пламя. Корешки трещали, плавились кожаные обложки, тлела бумага, оседая на скамьях хлопьями серого пепла. Дым поднимался к потолку, заволакивал витражи и сгущался над алтарём, возле которого, заложив руки за спину, стоял Рейз.

— Предвосхищая вопрос, отвечу, — произнёс он, не отрывая взгляда от изукрашенного сажей изваяния Единого. — Нет. Это сделал не я.

На лбу Михаэля неровный символ солнца с тремя острыми углами. Художник пытался очертить рисунок, но палец соскользнул, и вместо ровного круга на каменном лице появилась полоса от глаза до скулы.

— Даже если ты, мне плевать, — отозвался Тэн.

— «И в пламени святом утратим мы слова, затем в огне пожнём колосья веры. Ведь праведник не убоится зла, покуда зло поёт священные напевы». — Рейз взял книгу с алтаря, покрутил в руке, рассматривая ветхий переплёт. — Так говорится в Откровениях. Часть первая, послание о начале. — Он бросил книгу через плечо. Фолиант упал в костёр, подняв сноп искр. — Но я здесь не для того, чтобы делать чужую работу. — Рейз повернулся, сел на край постамента. Развязно, будто это было привычкой, которая совсем не вязалась с образом проповедника.

Тэн положил ладонь на рукоять меча.

— Ты из Эсадры?

— Нет, — промурлыкал Рейз, словно ему удалось провернуть давно задуманную шалость.

— Тогда зачем представился священнослужителем?

— Видишь ли, я ищу кое-кого. — Рейз прищурил глаза. Левая половина лица исказилась, и Тэну показалось, что щека изуродована паутиной шрамов. — Куклу, что говорит с мёртвыми, хозяина белой птицы и немого глашатая. Этим людям суждено встретить второй рассвет на старом пепелище. Как раз следом за явлением чёрного змея. И, если моё толкование верно, один из них должен вернуться в горящий храм. — В раздумьях он потёр подбородок. — У нас есть пожар в храме, «театр мертвецов» и двое выживших. Четверо, если считать маниту. Кукла или птица? — Рейз посмотрел на статую Михаэля, процедил с раздражением: — Почему нельзя оставлять более очевидные подсказки, пернатый ты гад?

— Я не тот, кто тебе нужен. — Не убирая руки с оружия, Тэн направился мимо длинных скамей.

— Пока нет, — согласился Рейз, — и, может быть, не станешь. Но с нашей первой встречи ты всегда следовал Откровениям. «Каменная твердыня, погребённая в ледяной могиле», «факел, что открывает ворота в метели», «яблоко раздора на эшафоте». О, или ещё раньше. — Он повысил голос, перекрикивая треск костра. — Помощь слепому фермеру на равнинах Зари.

Услышав о слепце, Тэн остановился. Крепость на перевале — каменная твердыня Лирмеона — после плетения Хейна была уничтожена сошедшей с гор лавиной. Погребена в снежной могиле. При побеге из королевской тюрьмы факел, брошенный с дворцовых стен, послужил сигналом для начала штурма. Нападение отвлекло стражу и позволило Тэну и Кердену затеряться в толпе. Немногим ранее на городской площади Тесона яблоко, прилетевшее в палача, спасло Тэна от казни. И, наконец, похлёбка с иссопом, которой угостил благодарный фермер. Все эти события объединял человек с белыми волосами. Женщина, укравшая келифос, молодой стражник, бросивший факел, юнец, дразнивший палача, потерявший зрение старик в ветхом домике на равнинах. У хитреца было множество лиц, и каждый раз он примерял новую, подходящую к ситуации маску.

— Ты — порченный? — спросил Тэн.

Рейз рассмеялся:

— Не угадал. Будут ли ещё варианты?

— Я не играю в эти игры. — Он подошёл к дверям.

— Не каждый участник понимает смысл партии. Но лучше быть игроком, а не разменной фигурой. — Рейз спрыгнул с алтаря, крикнул вслед Тэну: — Захочешь вернуться, милости прошу. Двери храмов всегда открыты для праведников.

Солнечный свет разгонял туман, блуждавший по роще. Белёсая пелена поднималась над поляной, взбиралась по стенам храма, цеплялась за шпили и, сливаясь с дымом, расползалась над крышей полупрозрачным облаком. Его невесомая тень укрывала крыльцо и дремавшего на ступенях менестреля. Красный берет с гусиным пером сполз на лицо, локоть упирался в струны пузатой лютни, пальцы сжимали треснувший пополам бубен. Металлические пластинки рассыпались, раскатились по влажной земле и увязли в густых багровых пятнах. От крыльца вглубь поляны тянулся рваный кровавый след.

Тэн обнажил клинок, медленно двинулся к аркам, где накануне проходила свадебная процессия. В центре украшенного цветами коридора появилась фигура. Тёмный силуэт с воздетыми к небу руками замер под розовыми кистями глициний. Позади раздался шорох, Тэн обернулся на звук. Менестрель завалился набок и, соскользнув с крыльца, упал на траву. Из-под берета с жужжанием вылетел рой мух. Лицо человека было покрыто рваными ранами, в пустые глазницы кто-то заботливо вложил по бутону гортензии. Обломки бубна скатились по ступеням, и когда звон стих, поляну снова окутало траурное молчание.

Фигура под арками не шевелилась. Приблизившись, Тэн сумел разглядеть подвешенного среди цветов человека. На жемчужных нитях, опутывающих запястья, играли солнечные блики, в ладонях, поднятых к небу, лежали розовые лепестки. Под разорванной одеждой на обнажённой спине был вырезан такой же рисунок, как и на статуе Единого — символ солнца, заключённый в кольцо. Убийца использовал человеческое тело, как холст, а кровь — как изысканную краску. Что бы ни пытался он здесь сотворить, Тэн надеялся, что ничего не вышло.

За арками туман становился тоньше и совсем исчезал над поляной. Утреннее солнце освещало сцену и замерших на ней танцовщиц. Девушки держали шёлковые подолы, гнули спины в изящных поклонах. Танец давно завершился, но они не спешили уходить. Не могли. Те же жемчужные нити опутывали тела, удерживая людей, словно кукол. У стола мужчина в мятом красном колпаке наливал вино в чарку. Ёмкость давно переполнилась, но человек не выпускал посуду из рук, будто ждал разрешения. Или приказа. Рядом, прислонившись к столбу, обвитому цветными лентами, стояла девочка. В руках она сжимала ручку плетённой корзины, на бледных пальцах мерцали полупрозрачные нити.

Каждого человека на поляне опутывала тонкая паутина. Казалось, стоило потянуть за нить, и гости оживут, продолжат веселиться и танцевать. Не по своей воле, а по команде кукловода, создателя безумного «театра мертвецов».

Из-за завесы редеющего тумана донёсся плеск воды. Осторожно ступая по мокрой траве, Тэн спустился к озеру.

На пирсе, яростно оттирая рукава, сидела Лика. Она обернулась на оклик, взвизгнула, подскочила и, схватив столовый нож, завертелась из стороны в сторону. Рука, сжимавшая оружие, сильно дрожала.

— Не подходи! — крикнула Лика. — Ты тоже не настоящий. Не живой. Как они.

Тэн остановился у пирса.

— Что здесь случилось?

— Докажи, что ты не марионетка.

— Каким образом?

Девушка опустила нож, а потом вовсе уронила. Её била крупная дрожь, но слёз не было. Голос прозвучал ровно, почти мягко:

— Ночью я долго не могла уснуть. Никто из гостей не приходил, поэтому я забеспокоилась и пошла искать настоятеля. В коридоре встретила Рейза. Мы разговорились о Едином и, похоже, сон всё-таки сморил меня. Проснулась я уже в келье, а когда вышла из храма, увидела всё это. — Лика поймала взгляд Тэна, задержавшийся на испачканных кровью рукавах сарафана. — Это не моя, — поспешила заверить она. — Я пыталась помочь мужчине… который там… висит. — Девушка сглотнула и, глубоко вздохнув, добавила: — Это… Это было ужасно. Он ещё дышал. А потом вдруг захрипел, и из его тела вырвалось что-то. Я различила только бледно-серую кожу, чёрные глаза и рога. И много белых бабочках. Тогда я схватила нож и убежала сюда. Но, кажется, за мной не гнались. — Лика опустилась на колени и снова окунула рукава в воду. — Это какое-то безумие. Сущий кошмар.

Над театром на поляне потрудился маниту. Дикий, не пожелавший заключать контракт с человеком. Превращая людей в куклы, он лишал души огня, хотел насытиться, прежде чем вернуться в водоворот. Но в смерти душа человека выделяла мало пламени, со всех гостей маниту получил меньше, чем мог бы извлечь из одного контракта. Слишком недальновидная расточительность.

— Ты выходила ночью из храма? — спросил Тэн.

Лика с усердием выжала рукав.

— Нет. Мы с Рейзом до рассвета просидели в комнате для молитв. И я не знаю, жив ли он.

— А священнослужители?

Поджав губы, девушка покачала головой.

— Маниту может рыскать где-то поблизости, — произнёс Тэн. — Знаешь короткий путь до тракта?

— Только через рощу, — ответила она.

— Веди.

Подобрав юбку, Лика направилась к берегу. Под ноги попал обронённый нож.

— Мы не можем просто так уйти, — опомнилась девушка. — Мои вещи. Всё осталось в храме.

— Забудь, — отрезал Тэн. — Никакое барахло не стоит того, чтобы за него умирать.

— Но там все мои сбережения. Без серебра я не смогу с тобой рассчитаться.

Тэн проглотил вертевшееся на языке ругательство, бросил:

— Жди здесь.

Маниту будто наскучило безмолвное представление, и он, побросав кукол, растворился вместе с утренним туманом. На залитой солнцем поляне в беспорядке лежали человеческие тела. Столь же неподвижные, как и прежде, но теперь свободные от жемчужных пут. Гости были мертвы и старательно укрыты саваном из белых лепестков.

Над храмом поднимался столб дыма, главный зал был объят пламенем.

Рейз стоял на крыльце и, спрятав руки в карманы, цинично улыбался.

— Надумал вернуться? Лика попросила? Для девчонки нет ничего ценнее безделушек. — Он снял с плеча дорожный мешок, бросил на ступени. — Её тряпьё.

Вразвалку Рейз спустился с крыльца, показал Тэну зажатый между пальцами кубик.

— Спектакль окончен. Кукловод ушёл со сцены. Как думаешь, мне теперь тоже повезёт? — Он бросил на землю игральную кость. Кубик прокатился по дорожке и, ударившись о бубен, остановился одной чёрной точкой кверху. В голос расхохотавшись, Рейз задрал голову и прокричал, глядя в небо: — Как же опостылели твои насмешки. Или считаешь, что после Планарии я пристрастился сжигать аббатства? Пятьдесят четвёртый храм за три года, и всё без толку. — Он указал пальцем в небеса. — А я ведь уничтожаю твои святилища! Да только ни один глупец добровольно не идёт в пылающий храм.

Тэн поднял мешок. Когда обернулся, Рейза поблизости уже не было.

«Клянусь Хрустальным градом и сонмом поющих ангелов, я не обознался, — пробормотал Дух и истошно заголосил: — Тэн, не говори с ним! Не слушай его! Да как же мне до тебя докричаться. Тэн! — Маниту заорал так, что у Тэна зазвенело в ушах. — Ох, что ж за напасть. Сейчас. Вот только соберусь с силами».

— Ещё раз заорёшь, и я попрошу какого-нибудь ткача упрятать тебя в келифос, — прорычал Тэн, схватившись за голову.

«Ты услышал? Услышал! — взвизгнул Дух. — Святые бубенцы, как же я рад! Со вчерашнего дня пытаюсь до тебя докричаться. Сначала-то думал, ты нарочно меня не замечаешь. Всё внимание этой девушке. Да я же глазам твоим не поверил. Столько советов дал, а ты не прислушался. Ни к одному. Тогда-то я и понял, что тут что-то не так, — затараторил маниту. — Над поляной ведь витал дурман. И создал его маниту. Вот уж не знаю, с какого круга он прибыл, но работа искусная. Да и не слабый — сумел меня подавить. Ночью я даже пытался взять твоё тело под контроль, чтобы увести из этого проклятого места. И ничего! Ничего не вышло», — сокрушался Дух.

Шаг Тэна сбился.

«А теперь посмотри, что этот маниту сотворил, — самозабвенно продолжал кудахтать Дух. — Благо, он сам убрался. Один ты бы с ним не справился. Так что самое время поблагодарить Небеса за наше чудесное воссоединение. Твой лучший друг снова рядом и готов поддержать как словом, так и делом. А! — вскрикнул маниту, заставив Тэна скривить губы. — Я так обрадовался, что чуть не забыл. Белый всадник! Это был белый всадник».

— Ты про маниту, убившего гостей?

«В пекло гостей. И того маниту тоже, — выпалил Дух. — Рейз никакой не проповедник, не ткач и даже не порченный. Это Раздор! Первый всадник Эсхатона. И если он здесь, значит предсказания Единого сбываются».

Пока Дух говорил, Тэн миновал поляну и вернулся к озеру. Лика ждала у пирса.

— Что-то случилось в храме? — спросила она. — Почему над рощей поднимается дым?

— Книги горят. — Тэн показал висевший на плече дорожный мешок. — Ты сказала, что знаешь дорогу, — напомнил он.

Лика рассеянно кивнула:

— Да. Да, и нам лучше поторопиться, — едва не срываясь на бег, девушка пошла к роще. — И держаться подальше от оживлённых трактов. Дым виден издалека. Сюда сбегутся ткачи. Вряд ли они поверят, что мы не причастны к случившемуся.

Она придержала ветвь, протиснулась между кустами.

«Это не важно. Всё, что не касается Откровений, теперь не важно, — хныкал Дух. — Раздор явился в Рэвилт. Эсхатон грядет. Мы все умрём!».

Тэн нырнул в заросли следом за девушкой.

Глава вторая

БАЛЛАДА О БЕЛЫХ ЖУРАВЛЯХ

— Почти пришли, — сказала Лика, когда вдалеке показались остроконечные крыши домов из тёмно-красной черепицы.

Закат догорал, золотистой патокой разливался по плантациям, стекая с листьев винограда, точно мёд с деревянной ложки. Зелёная изгородь молодых кустов тянулась вдоль тракта, отбрасывая на дорогу густые синие тени, среди которых, покачивая хвостом, разгуливал одинокий ворон. Подобно лавочнику, осматривающему запасы, птица проходила мимо ровных рядов и, сложив крылья, вертела клювом, выказывая крайнюю степень недовольства. За городом воронью нечем было поживиться, разве что уподобиться ворам да стащить из проезжающих телег побитые овощи или ломоть хлеба. И в кражах птицы были куда смелее местных жителей.

В Лирмеоне за порядком следили ткачи, исполняя роль и стражников, и судей. За день пути Тэн повстречал четверых человек с книгами на поясе, путешествующих по стране в компании фермеров и крестьян. Ткачи с улыбкой поддерживали разговоры, радовали детей яркими узорами плетений и, если не повезло, расспрашивали прохожих о маршруте и целях передвижения. Люди отвечали охотно, с доверием, будто незнакомцы с келифосами на самом деле радели об их безопасности. Всё-таки за драки и хулиганство по эту сторону гор наказывали чаще, чем уничтожали порченных.

И виной тому были сами ткачи. В Лирмеоне их водилось даже больше, чем в Эсадре, и потому за каждым маниту разворачивалась настоящая охота. Чаще всего существо оказывалось в келифосе до того, как успевало заключить контракт с человеком. Вот и сейчас ткачи торопились к сгоревшему храму в надежде пополнить коллекции.