Оглавление

Глава I

«Ошибочно определять счастье жизни в роскоши и богатстве. То помыслы людей грешных, недостойных покаяния, сделавшихся лошадьми и ослами. И да не будет места таковым в благочестивых собраниях, среди людей верующих и пред святым ликом милостивого Отца…»

Авеста, стих первый, толкование Св. Николоса

Фоэдо. Окраина Пустошей

Ваалберит стоял рядом и то и дело бросал в мою сторону недоверчивые взгляды. Демон прибыл с дурными вестями и не скрывал удовольствия, изрыгая пропитанные презрением речи, с улыбкой наблюдал, как я сжимаю кулаки и пялюсь в его чёрные глаза, теряясь в догадках.

Почему Люцифер отказался от встречи? Дело далеко не в глупых пророчествах и сомнительных предсказаниях. Нет, что-то другое заставило его отправить с Ваалберитом отказ. Неужели он думал, будто лежащие впереди девять кругов меня остановят? Владыка Преисподней не глуп и должен понимать, что с прохождением каждого круга моя армия будет увеличиваться, а сила — возрастать. Или в этом и состоит его план?

Я окинул взглядом пустоши Фоэдо. Два золотых солнца неподвижно застыли на небосводе, выжигая бесплодную поверхность первого круга Ада. Палящие светила — останки миров, разрушенных войнами много веков назад. Однажды они погаснут, и на истерзанную жаром землю опустится вечная ночь, а пока раскалённые недра продолжат выплёвывать сгустки магмы и пепла.

— Значит, Люцифер хочет, чтобы я пришёл к нему, познав все девять кругов? — спросил я главного гонца Преисподней.

Ваалберит оживился: чешуйчатый хвост изогнулся, глубоко посаженные глаза по очереди скрылись за морщинистыми веками.

— Как я уже сказал, Владыка отказал в аудиенции и приказал тебе и всему этому сброду покинуть пределы Ада в самые короткие сроки, — пробасил он в ответ.

Стоило объяснить зазнавшемуся гонцу, по чьей милости его шкура ещё не украсила знамя одного из моих батальонов. В гневе я ударил кулаком по покрытому копотью валуну. Паутина трещин расползлась по камню.

Тень тревоги мелькнула в глазах Ваалберита. Страх — добрый знак. Я предполагал, что получу отказ, и в глубине души даже хотел этого: мысль о путешествии по девяти кругам будоражила кровь.

— Позаботься, чтобы тронный зал украсили к моему прибытию.

— Собираешься ослушаться приказа Владыки? — Его хвост гневно встопорщился, чешуйки на щеках встали дыбом.

— Люцифер не имеет надо мной той власти, какую имеет над тобой, — ехидно ответил я. — А теперь убирайся.

Демон скривил морду, скрипнул неровными зубами, но благоразумно промолчал. Сегодня он жалкий посланник на побегушках у дьявола, без права на торг и переговоры.

Едва массивная фигура Ваалберита растворилась в дымке, как со скалы спикировала тень. Чёрный росчерк длинного хвоста пронёсся над ущельем, хлопнули жилистые крылья. Закованный в броню демон обогнул столб дыма и мягко приземлился босыми ступнями на раскалённый камень.

— Разведчики засекли войско Ркулоса, — доложил Диинтас. Взгляд жёлтых глаз задержался на треснувшем валуне. — Вижу, беседа не задалась.

— Не спрашивай, — отмахнулся я. — Зря потратили время.

Ладонь саднило, на багровой коже проступило тёмное пятно. Раздражённо цокнув языком, я размял кисть.

— Тебе лучше воздержаться от любых стычек. — Брови Диинтаса чёрными угрями сползли к переносице. — По крайней мере, пока.

— Не начинай. Честное слово, ты хуже гарпии-наседки. — Я устало вздохнул, запах серы осел в лёгких. — Каковы шансы, что Ркулос нас поддержит?

— Небольшие. Армия нужна ему для борьбы с Содт. Сомневаюсь, что он забудет про тысячелетнее противостояние и бросит силы на поддержку мятежника. Предложи ему голову врага, тогда, возможно, он выступит с тобой к вратам.

— Возможно, — передразнил я. — Догадки не приведут меня к победе. Отправь пока гонцов к Ламии, Лилит, Балааширу и Ксафану. Ещё не помешало бы заручиться поддержкой Вельзевула, но не думаю, что на этом этапе он согласится вступить в игру.

— Ксафану? Зачем нам столь слабый демон? — удивился Диинтас. — Он всего лишь разжигатель костров.

— Он мне пригодится.

— Как пожелаешь, — уступил демон.

Я ощупал затупившиеся шипы на предплечье.

— Что же до Ркулоса и его войска, то стоит попытаться договориться. Либо с ним, либо с Содт. Посмотрим, кто попросит меньшую цену. Тамиш, — окликнул я генерала, — выдвигаемся.

Планария. Деревня Ортис

Весть о предстоящей свадьбе окончательно испортила ужин. Поверить не могу, что родители говорили серьёзно: выдать меня за лорда Дуана! Сколько ему лет — пятьдесят, шестьдесят? В подобном возрасте пора подыскивать уютное место на кладбище, греть больные ноги у камина и составлять завещание, а не шнырять по мелким деревушкам в поисках молодой жены, что восторженно разинет рот, глядя на дорогие подарки, а после покорно раздвинет ноги. Отец сошёл с ума, если решил, будто я безропотно устремлюсь в лапы немощного жениха. Мама поддерживала идею и потому не проронила ни слова. Не сомневаюсь, что разглядывать пирог куда интереснее, чем обсуждать будущее дочери. Будущее, на которое дражайшие родители торжественно возложили надгробную плиту.

Не в силах сдержать подступившие слёзы, я спрятала лицо в ладонях.

Несправедливо. Сестре достался до беспамятства влюблённый в неё парень, а мне — старый хрыч. Неужто можно настолько ненавидеть родную дочь?

Обида душила, комком сворачивалась в горле. Ответ я знала давно. Просто Клер — младшая дочь. Робкая, послушная, милая девочка умело играла роль идеального ребёнка и с детства водила родителей за нос, заставляя плясать под дудку её переменчивого настроения. С рождения она стала ангелом, на осквернение которого неустанно покушался жуткий монстр в виде старшей сестры. Клер не наказывали, даже если вина была очевидна. «Я не выбирала родиться второй», — повторяла сестрёнка излюбленное оправдание, пока я снова и снова выслушивала упрёки за её проказы.

Стук в дверь распугал гнетущие мысли.

— Не хочу ни с кем разговаривать, — крикнула я, размазав слёзы по щекам.

— Открой, — строго произнесла мать. Не дождавшись ответа, она толкнула дверь. — Открой сейчас же! Или я позову отца.

Мама прекрасно знала о моих страхах. Суровые взгляды, крики и запреты не шли ни в какое сравнение с кожаным ремнём, что становился ключевым аргументом в любом семейном споре. И отец охотно им пользовался, зачастую минуя угрозы и трёпку за уши.

Поджав губы, я сдвинула щеколду и отошла к окну. Сквозь расшитую цветами занавеску виднелись огни соседских окон.

— Отец не доволен твоим поведением, — раздался с порога сердитый голос. — Ты не пятилетний ребёнок, чтобы устраивать истерики. Лорд Дуан — состоятельный человек, сможет обеспечить семью. Каждое воскресенье он исповедуется в церкви. Бояться его не стоит.

— Если он такой потрясающий, выдайте за него Клер, — огрызнулась я.

— Твоей сестре ещё нет и шестнадцати.

— Это не помешало вам сосватать её за Гленна.

— Лорд Дуан хочет жениться в ближайшее время. Отказать человеку его статуса равносильно оскорблению, а мы находимся не в том положении, чтобы ставить условия. — Она присела на край кровати и продолжила спокойнее: — Послушай, когда я выходила замуж за твоего отца, мне тоже было страшно. Я никогда его прежде не видела, не знала, какой он человек, и чего стоит ожидать. Однако мы создали крепкую семью. За двадцать лет совместной жизни мы научились жить рука об руку, поддерживать друг друга и закрывать глаза на недостатки.

— Вряд ли лорд Дуан проживёт так долго, — съязвила я.

— Прекрати! — она хлопнула ладонью по мягкому покрывалу.

— Мама, он старый! Я не хочу выйти замуж, чтобы через год стать вдовой. Да я вообще замуж не хочу! Почему мне нельзя самой выбрать мужа?

— Лирэ, далеко не всё в жизни происходит так, как нам хочется.

— Видимо, только у меня. Почему ради Клер вы готовы на всё, а я… меня… Меня вы просто продали! Избавились словно от ненужной вещи. Если бабушка с дедушкой когда-то отдали тебя отцу — это не значит, что нужно поступать также со мной.

Едва ли мама сумела разобрать хоть слово: гневная тирада прервалась жалобными рыданиями.

— Свадьба состоится в конце недели. Таково решение отца. И спорить с ним ты не имеешь права, — она встала, поправила подол длинного платья. — И только попробуй сорвать церемонию, я тебе этого не прощу.

Дверь громко хлопнула.

Нечестно. В чём я провинилась, если цена ошибки — будущее? За что ты наказываешь меня, милостивый Отец?

Я крепко сжала медальон в форме полумесяца и зашептала молитву. Вопреки заповедям Авесты слова мои не были обращены к миру, помыслы не очищали душу, просьбы не несли добродетель. Этой ночью я молила о смерти. Не для себя, но для богатого лорда. Я уговаривала Всевышнего даровать родителям разумения и сил, дабы изменить принятое решение, и клятвенно обещала посвятить жизнь церкви, если известие о свадьбе завтра окажется нелепым недоразумением.

Но Небеса молчали. Да и есть ли властителю Хрустального града дело до мелких проблем смертных? Быть может, эктелеи и слышат Его глас, ведают Его волю и несут священные заветы в осквернённые пороками массы. Возможно, песнопения священников отзываются тихим эхом в стенах небесного города, а в переливчатом звоне колоколов раскаявшиеся находят умиротворение. Но не я. Значит ли это, что я всегда была недостойна взора Его, и потому меня обрекли на страдания? Церковь должна знать ответ. И если дело не во мне, то долг каждого служителя — предотвратить несправедливость и отговорить лорда Дуана от абсурдной затеи. Ведь именно так учит Авеста — верховный закон для каждого верующего Планарии.

Кутаясь в одеяло, я тихо всхлипывала, пока сон не забрал разум в объятия темноты.

Фоэдо. Пустоши

Первый круг Ада завораживал. Огненные гиганты, замершие в бескрайней тьме, окрашивали небо в оттенки золота и меди. Неподвижной парой глаз они наблюдали за кругом, изредка выбрасывая в пустоту щупальца магмы. Пылающие кнуты с грохотом рассекали небосвод и обдавали землю потоком губительного жара. Фоэдо вторил прощальной песне умирающих миров: подобно живому существу содрогался всем телом, шипел и стонал от боли, когда лопалась каменная кожа и свежие раны начинали кровоточить.

Облегчения не приносили даже ветры. Путаясь в лабиринтах постоянно меняющегося ландшафта, они тонули в озёрах лавы, разбивались о вырастающие скалы, плутали по замкнутым кольцам каньонов. Особо ретивые подхватывали по пути пыль и камни, вдыхали едкий дым, насыщались обжигающим паром, чтобы, добравшись до открытых пространств, обрушиться смерчем на обитателей круга.

Привыкшие к суровому климату соллини успевали разбежаться по норам, толстокожие вислу сбивались в стаи и пережидали непогоду единой кучей сжавшихся тел. В обычной жизни перемены Фоэдо не доставляли им неудобств, чего не скажешь о походе в составе армии. Несмотря на стойкость и прыть, демоны то и дело попадали в струи обдирающих до костей гейзеров, соскальзывали в пропасти или поджаривались до хрустящей корочки в магматических фонтанах. Подобная неосторожность сокращала численность войска, и это начинало меня беспокоить.

— Виарин, — позвал Диинтас, едва стих очередной раскат грома, — без союзника нам не пробиться к вратам. Придётся поддержать Ркулоса или Содт.

Он был прав. Выбор стоило сделать ещё сотню вспышек назад и, воспользовавшись помощью, обойти губительный центр первого круга. Но я никак не мог решить, на чью сторону встать, ведь оба дьявола в качестве платы попросили голову соперника.

Содт — дьяволица с тысячелетним опытом ведения войн и неисчислимым роем соллини выглядела весьма выгодной партией для предстоящего сражения. Её крылатые бестии стали бы отличным подспорьем в схватке с драконом. Если бы их хозяйка не славилась тягой к предательству. Альтернативой сомнительному союзу выступал Ркулос и орда верных ему вислу. Демоны-псы будут менее эффективны у врат, но крайне полезны на последующих кругах. Вот только Ркулос давненько присягнул Люциферу и за четыре сотни лет ни разу не изменил клятве. Нет гарантий, что, расправившись с давним врагом, он не предпримет попытку отделить мою голову от тела.

Диинтас терпеливо дожидался ответа.

— Скажи Тамишу, чтобы разворачивал войско на север, — приказал я. — Идём к Содт.

Планария. Деревня Ортис

Ночь принесла беспокойные сны. Трижды я поднималась с кровати, подходила к открытому окну, вдыхала влажный воздух и в потёмках брела назад в объятия остывших простыней. С рассветом тревожную дрёму окончательно развеял лай собак, обрадованных ранней кормёжкой. Из коридора тотчас донеслись голоса, звон собираемой к завтраку посуды и протяжный скрип входной двери.

Экипаж ждал у ворот. Клер, облачённая в лёгкое платье из голубого хлопка, прятала зевки за порхающим веером. Мама протянула мне расшитую синими рюшами шляпку, с натянутой улыбкой пожелала извозчику доброго утра и, забравшись в карету, дважды стукнула по деревянной перекладине.

Пешком дорога до церкви занимала около двадцати минут. Утренней прогулки вполне хватало, чтобы обсудить планы на день, поприветствовать знакомых и с завистью поглазеть на дорогие наряды соседских девиц. Однако сегодня настроение не располагало к беседам.

Я отодвинула пыльную занавеску.

Зелёные фасады домов умело прятались за пышными цветниками голубой гортензии. В садах, среди молодых кипарисов, мелькали белоснежные скульптуры ангелов и укутанных в палантины женщин. Вымощенные жёлтым камнем дорожки разрезали полотна газонов, петляли между клумбами, пробегали под зарослями лиловой глицинии. По витым колоннам террас расползались ветви плюща. Они добирались до серых чешуек черепицы, шелестящим наростом покрывали до безобразия одинаковые крыши. Но будь то жилище фермера или казначея, его непременно венчал священный символ опрокинутого полумесяца и лазурный стяг на высоком флагштоке.

Карета выехала на площадь, колёса застучали по булыжной мостовой. На смену тихим улочкам с домами-близнецами пришли пёстрые тенты торговых лавок. У лотков спозаранку суетились приезжие торгаши: раскладывали товары по ящикам, отгоняли назойливых мух от мёда и выпечки. Женщины в мятых чепчиках кокетливо хихикали, мужчины, надрывая глотки, силились перекричать нарастающий звон колоколов.

Старая церковь исполином возвышалась над дорогой. Солнечные лучи касались сводчатых окон, отражались в мозаике витражей и рассыпались по тротуарам разноцветными горошинами. На зубчатых парапетах развевались бирюзовые ленты.

Экипаж остановился в тени церковного сада. Мама отдала извозчику пару монет, накинула на голову платок и поспешила к приходской лавке. Служитель легко расстался с несколькими свечами в обмен на скромное пожертвование.

Мы присоединились к толпе прихожан. Ритмичный перезвон колоколов уступил место мерному благовесту. Знать бы, кто из звонарей сегодня трудился на благо Отца — слишком старательно он дёргал за язык и ударял в юбку. Раскатистое эхо тяжёлого набата отражалось от стен церкви, заставляя дребезжать стёкла.

Просторный зал вмещал с полтысячи человек. Свет не мог пробиться сквозь плотные шторы, отчего внутри царили полумрак и прохлада.

Мы заняли место в одном из последних рядов. Я опустилась на колени, установила свечу в серебряную чашу на полу, протянула руки ладонями вверх. Проходящий мимо эктелей окропил пальцы святой водой из потира, произнёс слова благословления. Склонив голову, я вложила ладони друг в друга и поднесла к груди.

Согласно писаниям, священный обряд брал начало во времена написания Авесты. На заре человечества праведники вняли гласу Небес и, убоявшись Ада, посвятили жизни молитвам в уединённом замке на далёких северных островах. Там они говорили с ангелами и познавали истины мироздания, творили чудеса и обращали в веру своих первых последователей. Обращаясь с просьбами к Отцу, они использовали серебро как проводник, а свечи как символ души, хрупкой, мечущейся в невежестве, покуда не отыщет место в небесной благодати. Ведь в двери Хрустального града способны войти только смиренные, чьи длани были омыты слезами, и кто сумел сохранить свет в своём сердце, несмотря на тяготы и лишения. Бывали случаи, что сложенные в молитве ладони наполнялись водой. То были люди избранные, отмеченные ангелами, и их лики поныне украшали затёртые полотна икон.

Мученики, целители, святые. Даже после смерти они присматривали за праведниками, направляли, приходили на помощь в минуты отчаяния. Эктелей рассказывал, что во время прошлогодней охоты на еретиков с десяток икон в крупных городах проливали слёзы по погибшим в боях дознавателям.

Неизвестно было это правдой иль вымыслом ради укрепления веры. Вряд ли рисунки способны испытывать боль и страдать подобно смертным. Ведь будь у святых реальная божественная мощь, они бы останавливали войны, а не плакали бы из-за последствий и не позволили бы морю затопить первый храм много веков назад.

Между рядов зашагали анерхи, мерно размахивая дымящимися кадильницами. Лёгкий аромат мирры наполнил зал. Эктелей взошёл к центральному алтарю, воздел руки, призывая прихожан подняться. Началось утреннее песнопение.

Заученные с детства слова древних текстов слились с сотнями голосов. Посвящённые Отцу хвалебные оды сменялись монотонными речами эктелея, благодарившего ангелов за покровительство и просившего выслушать мольбы прихожан. В мгновения тишины каждому присутствующему было дозволено обратиться к одному святому и в поклоне коснуться пламени свечи. Если огонь не погаснет — просьба будет услышана.

Сегодня мне было о чём попросить. Сразу у всех. У самого Отца, у кого угодно, лишь бы проклятая свадьба не состоялась. И я молилась так рьяно, что продолжала шептать, даже когда остальные затянули заключительную песнь, а с алтаря раздался торжественный звон колокольчика.

От мелодичного звяканья свело скулы. Стая мурашек пробежала вдоль позвоночника, забралась под рёбра, сжала лёгкие. Сдерживая кашель, я наклонилась, изображая запоздалый поклон. Грудь сдавило сильнее. Я опустилась на колени, силясь вдохнуть едкий, отравляющий воздух.

Опрокинутая свеча покатилась по полу.

— Всё в порядке, не беспокойтесь, — прозвучал над ухом незнакомый голос. — Нужно вывести её на свежий воздух.

Мужчина помог мне подняться, крепкой хваткой удержал за талию и потащил на улицу. Перед глазами промелькнули окутанные марью силуэты прихожан, яркие всполохи зажжённых лампад, пятно света на каменном полу у дверей. Ноги утратили опору.

Пробуждение было резким. Обманчиво ласковый голос уговаривал проснуться, а после нетерпеливо схватил за грудки и вырвал из забытья. В нос ударил тошнотворный запах.

— Фу, — я отмахнулась от зловонной ткани. — Что это?

— Новое слово в целительском деле, — хохотнул незнакомец, спрятав платок в карман жилета. — Как самочувствие?

— Нормально. Кажется, — я села, потёрла ноющие виски. — Что произошло?

— Обычный обморок, ничего серьёзного. Причин может быть много: духота, благовония, шум. Признаюсь, даже у меня от местного колокола зубы сводит, что уж говорить о девчонке, — он опустился рядом, непринуждённо откинулся на спинку скамейки. — Плохо спишь?

Незнакомец, наконец, оказался в тени, и я смогла рассмотреть черты его лица.

Белая полоса шрама протянулась от переносицы к уху, чудом не зацепив глаз и разделив левую щеку на две половины. На ухе отсутствовала мочка. Старая рана настолько уродовала лицо, что взгляд невольно возвращался к ней снова и снова в желании изучить неровно сросшиеся края и паутину рубцов на скуле.

В насмешку или по привычке мужчина повернул голову, позволив мне бесстыдно глазеть на безобразную отметину. Тонких губ коснулась улыбка.

— Простите, — опомнившись, смущённо пробормотала я.

— Не стоит. Этому шраму много лет, и, если бы меня беспокоил каждый желающий его рассмотреть, я наверняка сошёл бы с ума, — отмахнулся он. — Так что насчёт сна?

— Да, ночь выдалась… тревожной.

— Ещё бы, ведь впереди такое важное событие.

Наперебой забренчали колокола. Завершилась утренняя служба. Прихожане толпой повалили из церкви.

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Слухи расходятся быстро.

Дежуривший у входа анерх подозвал женщину в синем платье, щурясь от солнца, указал в сторону сада. Она благодарно склонила голову, взяла за руку девочку и, приподняв длинный подол, заторопилась к нам.

— Родственники? — мужчина поднялся, поправил помятый жилет.

— Да, — ответила я и шёпотом добавила: — К сожалению.

Он добродушно рассмеялся, повернулся навстречу спешащей к нам матери и семенившей следом Клер. Тень скрыла обезображенную половину его лица.

— Прошу прощения, что моя дочь доставила вам неудобства. И благодарю, что присмотрели за ней, — мама едва удостоила мужчину взглядом. — Уверена, она очень сожалеет о случившемся и хочет немедленно принести извинения эктелею, — сквозь зубы процедила она.

— За что? — только и успела вымолвить я.

Мама настойчиво повторила:

— Немедленно.

Я сжала губы, сдерживая слёзы.

— В извинениях нет нужды, — мягко произнёс незнакомец. — Я поговорю с эктелеем. Не сомневаюсь, что глубоко верующий и понимающий человек, как он, сможет закрыть глаза на маленькую слабость, проявленную невестой накануне свадьбы. А будущей леди я посоветовал бы хороший отдых и пару капель пустырника перед сном. Хотя бы в ближайшие несколько дней.

Мама нехотя повернулась к нему:

— А вы, собственно…

— Рейз, — любезно представился он. — Врачеватель.

— Что-то случилось с господином Оланом?

— Отнюдь. Олан пребывает в добром здравии, но вынужден был спешно отбыть в Рим. Меня направили сюда вести дела на время его отсутствия.

— Что ж, добро пожаловать, — мама вымучила улыбку.

— Благодарю. Меня также известили о предстоящем торжестве и поручили присмотреть за здоровьем невесты. Я собирался навестить вас вечером, однако Отец распорядился иначе.

— Волею Отца, — мама извлекла из-под ворота серебряный медальон, поднесла полумесяц к губам.

— Волею Отца, — повторил Рейз. — Приходите в «Целительский дом Олана» завтра к полудню, я подготовлю нужный настой. Иначе боюсь, обмороки будут повторяться. В честь праздника отдам за полцены. А теперь, прошу извинить, но мне нужно поговорить с эктелеем.

Он вышел на залитую солнцем дорожку и не спеша зашагал к церкви.

— Клер, проводи сестру домой, мне ещё нужно успеть к портному, — мама спрятала медальон под одеждой, повернулась ко мне. — А ты прекращай позорить семью и делай, что велено. Накануне свадьбы явишься к эктелею за благословлением и расскажешь, как тебе стыдно за сегодняшнюю выходку.

Она ждала оправданий, раскаяния, смирения. Выжидала ответа, любого сказанного мною слова, чтобы подобно голодной собаке вцепиться в брошенную кость. Будто демонстрация власти могла смыть позор и заглушить страх стать объектом для сплетен. Словно злость могла исправить ситуацию, над которой мама внезапно утратила контроль.

Я не ответила.

— Мама желает тебе только добра, — подала голос Клер, когда шпиль церкви затерялся среди зелёных фасадов и одинаковых крыш.

— Тебя забыла спросить, — огрызнулась я.

— Конечно, в мире ведь важно лишь одно мнение — твоё. Подумай, каково сейчас матери, и в каком свете ты её выставляешь. Она места себе не находит, пытаясь устроить твою жизнь.

— На себя посмотри. Только и можешь, что подлизываться к отцу и повторять за матерью. Умолкни, не хочу слушать твоё нытьё.

Я прибавила шаг. Клер не стала догонять.

К вечеру явился портной.

Белое платье бесформенным полотном болталось на талии, тяжёлым грузом висело на плечах, пока худощавая швея снимала мерки и прикалывала к ткани свадебные украшения. Нелепые рюши на рукавах и подоле, высокий ворот со шнуровкой под горло, огромный бант на поясе — скромно, безвкусно. Пошито в соответствии с пожеланиями лорда Дуана.

Я смотрела в зеркало на бледное лицо с опухшими, заплаканными глазами. Меня будто обрядили в праздничный саван. Швея закрепила в волосах гребень с длинной фатой, накинула на лицо кружевную вуаль.

Из зеркала на мир взирал безликий призрак невесты.

Фоэдо. Пустоши

Раньше мне казалось, что Фоэдо представляет собой некую населённую демонами плоскость с огромными воротами на самом краю. Иллюзию развеял Диинтас, поведав, что каждый круг — отдельный мир со своим климатом и населением. Наглец снисходительно посмеивался, рассказывая мне о природе Ада, его устройстве и обитателях. Как коренного жителя, его забавляли вопросы о местных правителях, их силах и армиях, и откровенно веселили мои попытки обойти тысячелетние устои. Я слушал, скрипел зубами и размышлял о том, что не плохо было бы создать свой Ад — десятый круг. Но для начала нужно встретиться с Люцифером.

Вихрь алых огней промчался по отвесной скале, оставив на камне полосы сажи. Чёрные линии сложились в изображение пятиконечной звезды, обрамленной символами на древнем демоническом языке. Округлая полоса прервалась у трещины. В оседающей пыли возникла морда Ксафана.

— Всё готово, — пропищал демон, быстро жестикулируя крохотными лапками.

Вторя движениям, замерцали неразборчивые каракули. Над рисунком заклубилась белая дымка. Вспыхнула сажа, и в центре звезды появились размытые очертания незнакомого мне ландшафта.

Землю рядом с вратами не испещряли рубцы трещин, магма не заполняла каньоны, горячие ветра не разносили грязь и копоть. На лиги вокруг простиралось поле из костей и праха. На пробитых черепах и сломанных рёбрах лохмотьями болталась высохшая кожа, обломки рогов и когтей устилали равнину рыхлым ковром. В чешуйках, разбросанных среди останков, отражались солнечные блики. И в центре медленно тлеющего кладбища, обняв хвостом горную гряду и положив голову на плато, лежала Зонтаноста.

Она была ужасающе прекрасна. Чешуя осыпалась, обрывки гниющей кожи свисали с исполинского скелета. Перламутровые нити магии удерживали вместе лишённые мышц кости. Почти неразличимые, они паутиной обволакивали суставы, личинками копошились в груди, яростным огнём полыхали в пустых глазницах. Рога устрашающей короной сплетались на затылке.

Сердце моё благоговейно затрепетало, стоило дракону повернуть голову к созданному Ксафаном зеркалу.

— Виарин, — проскрежетала Зонтаноста. — Зачем пожаловал?

— Мне, знаешь ли, нужно попасть на второй круг, — честно ответил я. Врать старухе себе дороже.

— И ты надеешься, что я пропущу тебя к вратам? — она клацнула пастью.

Зубы огромные: пережуёт половину моей армии и не подавится.

— Подумал, что мы сможем договориться.

— Ни за что. Ты явился в мои земли и возомнил, будто вправе диктовать условия? Тебя изгнали из Ада. Удивлена, что тебе хватило наглости вернуться.

— Там, куда меня изгнали, учишься многому, не только наглости, — с раздражением бросил я.

Дракон довольно зарычала:

— Ты всегда был наглым, Виарин. Наглым и самоуверенным. Это погубило тебя в прошлый раз, погубит и сейчас. Скажи, зачем ты вернулся? Мстить?

— Отчасти. Моя цель не слишком изменилась.

— Глупый маленький демон, — рассмеялась Зонтаноста. Старые кости пришли в движение. Плато задрожало, камни с грохотом покатились по склонам. — Если ты идёшь к вратам, значит, Владыка счёл твой поход бесполезным, а разговор — бессмысленным. Твоя цель умерла вместе с твоим поражением. Смирись.

Её голос, надменный, пропитанный презрением, слился с треском солнечной вспышки. Огненный кнут разрезал небосвод, обдав землю жаром и заставив взвыть от боли. Поток горячего ветра едва не сбил меня с ног, ненадолго остудив пыл.

Я последовал совету Диинтаса и постарался не злить дракона.

— Послушай, Зонтаноста, я не прошу тебя встать на мою сторону или предать Люцифера. Всё, что от тебя требуется — дать моей армии беспрепятственно пройти через врата.

— Армии? — Перламутровое пламя в её глазницах приобрело насыщенный фиолетовый оттенок. — Горстку затравленных слабаков ты называешь армией? Все твои сторонники были убиты. Или в Бездне тебе повредили рассудок?

Упоминание места заточения привело меня в ярость. Я и без того позволил ей больше, чем следовало. Пора заканчивать бездарную пародию на переговоры.

— Да будь ты хоть трижды королевой Фоэдо, ты пропустишь меня к этим ангельским вратам, иначе я обращу твои кости в пепел! — прорычал я.

— Не смей угрожать мне, никчёмный кусок мяса, — взревела Зонтаноста. — Ни тебе, ни кучке глупцов, вставших под твои знамёна, не одолеть меня. Ты истощён. Бездна вдоволь насытилась твоим огнём. Владыка принял верное решение: даже отсюда я чую, как от тебя смердит слабостью. Убирайся из Ада! Здесь ты никому не нужен.

— Ты пожалеешь, что встала у меня на пути.

— Непременно. А теперь послушай тех, кто мудрее, и убирайся!

Из пасти дракона вырвалась струя лилового пламени. Я был готов отразить атаку, нагревая поверхность тела внутренним демоническим огнём, но Зонтаноста оказалась права — я ещё слишком слаб. Обжигающее дыхание с завидной лёгкостью прорвалось сквозь зеркало. Диинтас успел заслонить меня крыльями.

Рядом раздались вопли Ксафана.

Планария. Деревня Ортис

Солнце лениво выбралось из-за горизонта, разлив по земле кисель палящих лучей. Напуганные жарой облака трусливо сбежали на север, в объятия заснеженных вершин Кинотийских гор. Ветер охотно составил им компанию, и потому к полудню спасаться от зноя пришлось у фонтана на заднем дворе.

Усевшись на бордюре, я шлёпала босыми ногами по воде, пытаясь поймать пальцами опавшие лепестки акации. Брызги разлетались по камням и мягкому ковру разросшейся мшанки. Стайки голубых бабочек кружили над цветами, вместе с пчёлами припадали к ароматным бутонам. Их пьянил сладкий запах нектара, что за последнюю неделю успел разлиться по саду и перебраться в дом.

Я запрокинула голову, довольно подставив солнцу лицо. В подобные моменты проблемы мирской жизни оставались на задворках сознания. Дела могли подождать. Мир мог подождать, пока я наслаждаюсь тишиной и жадно ловлю минуты покоя — необходимые сейчас и незаметные среди повседневной суеты.

— Мама велела покрывать голову в такую жару, — Клер протянула мне шляпу с широкими полями. — И сказала сходить с тобой к врачевателю.

Иллюзия безмятежности рассыпалась под натиском реальности — суровой и беспощадной.

— А ты теперь повсюду будешь за мной таскаться? — я взяла шляпу, подобрала сандалии. — Оставайся дома. Мне не нужна компания.

— Пойдём вместе, — настояла она. — Вдруг тебе снова станет плохо, а рядом никого не окажется.

— Не станет, если звонарь не будет как умалишённый долбить в колокол.

Осторожно ступая между белыми горошинами цветов, я вышла к садовой дорожке. Клер, не желая пробираться сквозь заросли, успела обойти фонтан, миновать беседку и теперь нетерпеливо покачивалась на каблуках, дожидаясь, пока я отряхну платье и застегну обувь.

— Тебе придётся взять меня с собой, — она потрясла кошельком у меня перед носом, быстро спрятала его в карман и невинно промурлыкала, — так что давай не будем расстраивать маму.

— Я могу вообще никуда не идти.

— Не будем расстраивать маму, — пропела Клер и вприпрыжку помчалась к дороге.

Мои опасения насчёт благих намерений сестры быстро подтвердились: чертовка искала повод улизнуть из дома. Не просто куда-то, а прямиком в объятия ненаглядного жениха. И теперь парочка, воркуя, плелась следом.

Длинный дом с резной крышей соединял две улицы, образуя широкий переулок. Над входом болталась старая вывеска с изображением колбы и полумесяца.

Клер с радостной улыбкой протянула мне кошелёк и упорхнула к дому напротив, где в тени можжевельника пряталась от прохожих одинокая скамейка. Я с завистью проводила сестру взглядом. Беззаботная жизнь под крылом Гленна и чутким присмотром родителей — всё, о чём могла мечтать любая девочка, становилось реальностью, но происходило, увы, не со мной.

В целительском доме пахло травами и спиртом. После благоухающих медом садов резкий запах показался до тошноты омерзительным. Да и само место не вызывало иных чувств, кроме неприязни. За долгие годы стены впитали крики больных, доски пола не раз окрасились кровью, ставни на окнах стали немыми свидетелями десятков смертей, и теперь прохлада скорее леденила душу, нежели приносила облегчение.

Я прошла вдоль стеллажей. Мази, припарки, порошки, смеси измельчённых трав громоздились на провисших полках; на обрывках бумаги пестрели нечитаемые названия. Поверх крышек в беспорядке лежали свёрнутые, местами порванные рецепты.

В соседней комнате горели свечи. На сдвинутой занавеске остались грязные отпечатки. Мокрые повязки свисали со стола, на скамье громоздился ворох окровавленных тряпок.

Я с отвращением отвернулась, подошла к высокому прилавку, позвонила в колокольчик.

— Одну минуту, — раздался звонкий голос из глубины дома. — Сейчас подойду.

Ожидание затянулось. Я без интереса рассматривала коллекцию книг со стёртыми до дыр переплетами, весы с остатками зелёного порошка, комплект гирь, грязные счёты. Попытки разобрать записи в учётной книге вызвали скуку, и я, подперев рукой подбородок, принялась изучать взглядом развешанные на стенах рисунки. Кривые наброски человеческих конечностей чередовались с изображениями насекомых. Особенно хорошо у художника получились пчёлы и бабочки.

Невинные картинки постепенно сменились полками с засушенными и замаринованными в банках экспонатами — поначалу жуками и стрекозами, затем — червями, крысами, птицами.

— Понравилась коллекция? — Рейз вышел из дальней комнаты.

— Нет. Она ужасна, — честно ответила я.

— У каждой вещи есть предназначение. И если она в состоянии его исполнить, важен ли нам внешний вид?

Рейз остановился рядом, небрежно вытирая руки о полотенце. Сегодня он выглядел иначе — моложе, радостнее. Будто вчерашний образ солидного мужчины осыпался луковой шелухой, явив миру озорного мальчишку. Светлые, почти белые, волосы закрывали ухо с отрезанной мочкой. Шрам в тусклом свете походил на свежую царапину, оставленную кошачьими когтями.

Я поняла, что снова глазею на него.

— Мама отправила меня за пустырником.

— Точно, — он щёлкнул пальцами, юркнул за прилавок. — Держи. Всё, как обещал.

Рейз протянул мне флакон с прозрачной жидкостью.

— Разве он не должен быть тёмным? — я с сомнением покрутила склянку в руках, поднесла к носу. — И дурно пахнуть?

— Здесь всё дурно пахнет, — на его губах заиграла детская улыбка. — Но на самом деле я пользуюсь не совсем традиционными рецептами.

— Эктелей этого не одобрит, — я покачала головой.

— Уверяю, ничего противозаконного.

Я протянула ему стопку монет.

— Здесь ровно.

Не пересчитывая, он бросил монеты в ящик прилавка.

— Поверите мне на слово? — удивилась я.

— А ты соврёшь? — лукаво сощурившись, спросил Рейз. — Религия не потакает лжи и сулит наказание за обман.

— Может, вы и здесь договоритесь с эктелеем, чтобы он снял грех с моей души?

— Ты веришь, что душу можно очистить? — Он чуть склонил голову, обнажив изуродованную часть лица.

— Думаю, это зависит от тяжести греха.

— Молитвой, покаянием, самобичеванием? Или всё это лишь средства, чтобы избавить грешника от чувства вины? Содеянное забудется, но пятно порока навсегда останется с ним.

— К чему вы клоните? — нахмурилась я.

— К тому, что со временем все люди становятся грешными. Лорд Дуан, к примеру, славится вспыльчивым характером, умеренной жестокостью и абсолютной нетерпимостью по отношению к грешникам. И если твоя душа не чиста, советую прихватить нож на ваше скорое свидание в аббатстве.

Рейз говорил спокойно и настолько обыденно, что поначалу я не придала значения его словам. Церковная философия с её абстрактными рассуждениями о природе сущего меня не интересовала, и потому подобные разговоры я предпочитала слушать вполуха. Имя лорда привлекло внимание.

— Простите, что? — спросила я в надежде, что ослышалась.

Он в недоумении приподнял бровь.

— Вы упомянули лорда Дуана, аббатство, нож, — растерянно пробормотала я в ответ.

— Уверен, что нет. Мне показалось, что разговор тебе неприятен, я извинился и пожелал всего наилучшего.

Сбитая с толку, я сжала в руке флакон с пустырником, рассеянно кивнула.

— Да, наверное, я просто задумалась. Спасибо. Всего хорошего.

Дверь целительского дома гулко хлопнула за моей спиной. Солнце окатило волной жара, от которого вдруг стало зябко. Мурашки разлетелись по телу стаей злобных ос, жаля руки и кусая спину. Отрывисто дыша, я оперлась ладонью о шершавую стену.

Неужто я схожу с ума? Люди не падают без чувств посреди службы, не заменяют слова на вымысел посреди разговора, не видят снов о порождениях Ада. Могло ли известие о свадьбе повредить мой рассудок? Возможно, мама права: мне стоило принять реальность, успокоиться и приготовиться к жизни в роли жены благородного лорда. И исповедаться. Непременно исповедаться.

Дрожащей рукой я сжала медальон.

Возвращаться домой пришлось в одиночестве. Клер радостно поведала, что собирается наведаться в чайную лавку, забежать к подруге и вернуться к родителям только к ужину. Маму не огорчило её отсутствие, напротив, занятая приготовлениями к завтрашнему визиту Дуана, она махнула рукой на проделки сестры, вручила мне садовые ножницы и поспешила на кухню.

Грохот посуды был слышен до самых сумерек. Подвязывая тяжёлые соцветия гортензии, я слышала, как родители спорят о будущем, обсуждают церемонию, бранятся по мелочам. Их пустая болтовня отвлекала от мыслей и на время приглушала страх. Когда голоса стихали, и тишину вечера нарушал стрекот сверчков, волнение скользким червём закрадывалось в душу. Холодные пальцы тревоги сжимали горло, и я изо всех сил старалась не поддаваться панике.

К ночи переживания меня измотали. Выпив совершенно безвкусный настой, я рухнула на кровать, моля Отца не посылать безумных снов хотя бы одну ночь.

Фоэдо. Логово Содт

После разговора с Зонтаностой желание навестить старуху-дракона исчезло бесследно. Нет ничего приятного в том, чтобы чувствовать запах собственного поджаренного мяса или видеть, как гигантские челюсти отрывают твои конечности. Если, конечно, она не проглотит меня целиком. И пока эта имитация жизни не рассыплется прахом, врат мне не видать.

Но если проблема с вратами могла решиться в ближайшем будущем, то с силой вопрос обстоял иначе. Мне пришлось потратить всю мощь своего демонического огня, чтобы выбраться из Бездны, и теперь на восстановление могут уйти годы. Глупо отрицать очевидное: одного желания недостаточно, чтобы маленький костёр превратился в ненасытный пожар. Пламени требуется пища, и лучшее топливо — душа дьявола. Содт и Ркулос — первые кандидаты в списке, но даже они неприкосновенны, покуда не сыграют отведённые роли в предстоящей битве.

Земля взорвалась, выплюнув из недр излишки магмы. Жирная капля шлёпнулась на предплечье. Я предпочёл стерпеть боль — негоже беспомощно размахивать руками в присутствии генерала. Он следует за мной из страха, и каждое проявление слабости сулит утрату доверия.

— Приказывай, Истиннорождённый, — после неуклюжего поклона прогремел Тамиш. Его гортанный голос молотом ударил по ушам.

Истиннорождённый — существо из древней легенды, появление которого знаменует гибель всего сущего. Не в рамках одного жалкого мира, а в масштабах Вселенной. О сказании удачно вспомнил правящий совет третьего круга во время моего прошлого похода. Весть быстро разлетелась по Аду, и вскоре под мои знамёна стали стекаться тысячи демонов, недовольных затянувшимся перемирием с Небесами. Армия разрасталась, Люцифер был вынужден отреагировать. К несчастью, Лукавый сделал ставку на хитрость и победил. Меня нарекли мятежником, лишили сторонников и изгнали в Бездну, чем вполне разумно развеяли старинный миф. Двадцать лет я болтался в пустоте, снедаемый ненавистью и жаждой мести, а вернувшись из заточения, лишь подтвердил утраченный статус. Теперь мерзкое прозвище сеет среди дьяволов смуту, заставляя трепетать их трусливые сердца. И покуда мне это выгодно, пусть именуют как угодно.

— Есть новости о Ркулосе? — спросил я.

— Предатель решил помочь Зонтан