1931 году он создал для этой цели некий «Мистический комитет», участниками собраний которого в парижском кафе «Ротонда» были близкие ему люди, вероятно обладавшие сходными интересами: Д. Г. Шрайбман, Н. И. Столярова, Н. Д. Татищев, Б. Г. Закович, А. С. Штейгер, Л. Б. Савинков, В. Л. Андреев, В. С. Варшавский… [515] Р
. Е. Лощилов в своем анализе «Столбцов» (1929) Н. А. Заболоцкого также отмечает сходную структуру книги, составленной из 22 стихотворений, сгруппированных по разделам, указывая на то, что число 22 соответствует числу букв древнееврейского алфавита и Старших Арканов Таро. Д
. Силард рассматривает влияние арканологии Таро и возможные каббалистические коннотации «сверхповести» В. Хлебникова «Зангези» (1920–1922), построенной по модели карточной колоды, состоящей из 22 «плоскостей слова».
В сущности, то, что предлагает Мёбес, — это своего рода каббалистическая йога. Более того, согласно Мёбесу, система сфирот может быть использована для объяснения любой «замкнутой системы», от низшего уровня, связанного с физическим телом человека, до уровня теоретического мышления. К примеру, он показывает в качестве примера, как ее можно использовать для решения сложной проблемы этики — объяснения смысла абстрактного понятия добродетели [114].
Однако в его биографии имеется такой странный эпизод: 11 октября 1919 года профессор Щукарёв прочитал в Харьковском физико-химическом обществе доклад под названием «Алхимико-гностическая философия игральных карт (система Таро)». Город был в то время столицей
В эти же дни (сентябрь–октябрь. — К. Б.) я начинаю посещать первый теософский кружок, собирающийся у Кохманской при ближайшем участии Батюшкова <…>; здесь знакомлюсь, между прочим, с Писаревой и М. В. Сабашниковой, тогда — юною девушкой; «теософы» отталкивают меня от себя; и я прерываю посещение кружка, но с Батюшковым — продолжаю дружить, хотя несколько подсмеиваюсь над теософией, — писал Белый в 1924 году в «Материале к биографии» [467]. О посещении этого салона он упоминает и в «Касаниях к теософии»:
В 1907 году Поплавские жили на Новинском бульваре, в сохранившемся до наших дней доходном доме Ф. Н. Плевако (д. 18а, кв. 22) [463], в 1914‐м они переехали в Георгиевский переулок, д. 10 [464]. Наконец, в 1915 году Ю. И. Поплавский с семьей переехал в Кривоколенный переулок, д. 14 (доходный дом Е. А. Скальского), кв. 35 [465]. Отсюда в 1918‐м он и Борис отправились на юг, в поездку, ставшую изгнанием
интересовался мистикой, был страшно религиозен и остался. Приехав в Париж, занялся сперва живописью, затем, разочаровавшись, стал писать стихи и уехал в Берлин на время, где Пастернак и Шкловский меня обнадёжили. Долгое время был резким футуристом и нигде не печатался. В настоящее время погружен в изучение мистических наук, например, каббалы и т. д. Учу в университете историю религий, думаю часто — не в этом ли мое призвание
Всё о делах, еще о моей биографии. Я происхождения сложного: русско-немецко-польско-литовского. Отец мой по образованию дирижер, полурусский, полулитовец. Занимался промышленными делами. Мать — из дворян. Жили богато [448], но детей притесняли и мучили, хотя ездили каждый год за границу [449] и т. д. Дом был вроде тюрьмы, и эмиграция была для меня счастьем. С детства
