такое же снится. Ты не верь ему, когда он начинает всякое болтать, у него мозги бараньи. Только ты никому не говори об этом, а то люди узнают и будут все над нашим родом смеяться.
— А-а… — Хачиун медленно жевал, приподняв грязное лицо кверху, на дымоход и, озадаченно моргая, пытался понять услышанное.
Тэмуджин, вставая, еще раз повторил Хасару:
— А ты смотри, больше не распускай свой пестрый язык. Запомнил, наконец, что тебе говорю?
— Запомнил, — глухо проговорил тот, пряча в сторону побуревшее лицо.
Дождавшись, когда за Тэмуджином закроется полог, Хачиун быстро повернулся к Хасару, сочувственно оглядывая его мрачное лицо, спросил:
— А у тебя часто такие сны бывают?
Глядя в лицо ему, он перестал ворочать скулами, выжидая с набитым ртом ответа.
— Ты что, безрогий баран, болтаешь? — поперхнувшись от неожиданности, побагровел Тэмуджин. — Ты еще при людях скажи… Я тебе что вчера говорил?
Хасар смущенно посмотрел в сторону Хачиуна, уткнулся в стол, стал жевать.
— А кому вы горбы набили, а? — быстро привстал на голые колени Хачиун, возбужденно глядя на братьев.
— Никому ничего не набили, просто ему, видно, сон приснился, — сказал Тэмуджин, не сводя с Хасара негодующего взгляда. — Глупые сны обычно баранам снятся, а еще нашему Хасару.
— А разве бараны тоже сны видят? — пораженный Хачиун, округлив глаза, размазывал по щеке налипшую сметану. — Точно так же, как люди?
— У людей сны разные бывают, а баранам одно и то же снится, будто им набивают горбы и они превращаются в верблюдов. Понял? И нашему Хасару
Хасар сел к столу рядом с Тэмуджином, набросился на еду. Густо смешав свежий, мягкий творог со сметаной, он начал полными ложками запихивать его в рот, едва успевая проглатывать. Вдруг он, вспомнив, остановился и с возбужденным лицом повернулся к Тэмуджину:
— Как вчера съездили, брат? Набили им горбы? Я ждал-ждал вас, да не выдержал и заснул.
