Пришло время ежемесячного собрания. Общего сборища, которое ничего не решает. Каждый носится со своим любимым проектом, осуществить который невозможно.
Какое возмутительное тщеславие — писать собственную эпитафию, маскируя ее под историю
Удивляясь собственной наглости, я спросил:
— Как выглядит Госпожа?
Я только что дописал очередную порцию своих фантазий.
Душелов медленно обернулся, взглянул на меня:
— Как тот, кто способен жевать сталь.
Впрочем, мой сегодняшний сон этого заслуживал — в нем я проделывал отвратительные вещи с двумя девочками не старше двенадцати лет, причем им нравилось. Какая все-таки гадость гнездится у нас в голове.
душе мне все еще двадцать, Камень. Я сознаю, что постарел, лишь когда заглядываю в зеркало или когда тело не подчиняется мне. Я не замечаю брюха, и варикозных вен, и остатков седых волос. А ей со мной жить. Каждый раз, смотрясь в зеркало, я поражаюсь. Задаюсь вопросом: что за чужак отнял мое лицо? Судя по виду — гнусный старый козел. Из тех, над которыми я так издевался в двадцать лет. Он пугает меня, Камень. Он вот-вот помрет. Я у него в плену, но я еще не готов уходить.
Камень присел. Его отец редко говорил о своих чувствах.
Не существует самопровозглашенных злодеев, зато самопровозглашенных святых — полки и дивизии. А где зло и где добро, в конце концов определяют историки победившей стороны
Тот, кто едва выдерживает сражение с самим собой, не имеет права копаться в чужом прошлом.
Близился конец мечтаний. Я тоже не мог представить себе мир, в котором нет меня. И мое сердце гневалось. Очень легко вообразить, как страх смерти становится манией
обро и зло в мире людей очень редко определены четко. Так не бывает, чтобы где-то всегда светило солнце, а где-то постоянно царил мрак.
