Оглавление

НЕ ВЫПАДАЯ из относящейся ко всему сущему морозной застылости, к передней двери черного БМВ прислонился переживающий не лучшие времена криминальный деятель Максим Капитонов.

За четыре года волос у него поубавилось, подбородок отяжелел, взгляд обрел каменную безысходность; двое подручных Максима, сидя в машине, смотрят на являющиеся их боссом темное пятно и цепляют краем глаза лучащуюся через лобовое стекло светозарность.

Василию Акимову пятьдесят лет. Он вырастил трех детей и отбыл срок за грабеж.

Петру Алимову двадцать шесть. У него нервная чесотка и звание мастера спорта по самбо.

— Что он там стоит? — спросил Алимов. — И так всегда.

— С нами ему не сидится, — сказал Акимов. — Когда мы куда-то едем, он нас еще терпит, а когда машина встает, то и он выходит и стоит. Столько, сколько ему нужно. Сегодня время его поджимает.

— До встречи у нас двадцать минут. И она будет не здесь — минут за десять мы туда доедем, но он может простоять целый час, и мы опоздаем.

— О деле он помнит, — промолвил Акимов. — Если мы не поедем на встречу, то я тебе скажу, что это не из-за того, что он забыл, а из-за того, что он предпочел все отменить — что для нас неплохо. С Максом нас трое, а с «Додом» меньше шестерых не приезжает. Будь Макс прежним, я был бы спокоен — из-за мелочи тот Макс бы не сорвался, и до стрельбы бы не дошло.

— До какой стрельбы? — воскликнул Алимов. — Сейчас уже не стреляют.

— Но ствол ты взял.

— Макс рассчитывает, что он у меня есть, — сказал Алимов. — А есть или нет, Максу должно быть без разницы — сам он пойдет, а нас опять оставит в машине, и мы никаким макаром не сумеем прикрыть его задницу.

Оттолкнувшись от машины, Максим целенаправленно идет к цветочному магазину, выделяющемуся лично для него буйной яркостью среди всего, принимаемого Максимом за блеклость.

На цветы в магазине он не смотрит, работающую там девушку рассматривает с расстояния, словно бы в упор; щуплая Лиза Ильина на мгновение переменилась в лице и зябко передернулась, причиной чему послужил сам мужчина, а не впущенный им с улицы холод.

— Здравствуй, Лизонька, соседка моя и мечта, — сказал Максим.

— Добрый день. Ты за цветами?

— Да вот задумал прикупить себе на могилку: об этом же никто, кроме меня, не побеспокоится. Моя соседка по этажу не исключение, ухаживать за ней — чистая каторга, от запахов цветов она одурела и не воспринимает романтические слова… ну, из меня и прет. Похоже, все-таки психую. Зашел к тебе повидаться, а из головы не лезет дело. Сейчас я сяду в машину и поеду разговаривать с одним важным человеком — с одним… один он не ходит. А я хожу.

— Ты уже взрослый, — сухо сказала Лиза.

— Насмехаться надо мной ты научилась.

— А что? Ты не взрослый?

— Взрослый, — ответил Максим. — Но раз я взрослый, мне требуется женщина. И любая мне не подойдет. Мне требуется та, которую я добиваюсь.

— Твоя настырность удивляет, — процедила Лиза.

— И тебе, Лиза, следует…

— Мне нечем ее вознаградить.

— Как так, нечем, — хмыкнул Максим. — Есть, Лиза, не скромничай… ну да, ладно, обойдемся без пошлостей. Цветы у тебя сегодня сияют. Был удачный завоз?

— Из сказочных оранжерей. С далеких полей, где не встретишь людей.

Четыре года назад.

ПОДЕРГИВАЯ левой рукой верхнюю губу, неподвижный и самодостаточный Глеб взирает на относительно высокую гору. Он стоит в океане цветов, чья богатая расцветка не перетягивает на себя его взгляд, прикованный к чернеющему массиву горы.

За спиной Глеба, приобняв друг друга за плечи, пританцовывают Кирилл Суздалев и Анна Виноградова, симпатичные молодые люди с одинаковыми прическами, приехавшие сюда вместе с Глебом, чтобы активно отдохнуть вне мотелей и толчеи.

День близится к завершению. Цветы без солнечного света пока не остаются.

— Обернись к нам, Глеб! — крикнул Кирилл. — Мы похожи на людей без будущего?

— Вы топчете цветы, — промолвил Глеб.

— Так устроена жизнь, — усмехнулся Кирилл. — Она красивее, чем мы, вот мы от зависти их и топчем.

— Довод, как довод, — сказал Глеб. — Придраться мне не к чему.

— А ты поэтому стоишь? — спросила Аня. — Чтобы не топтать?

— Я не лучше вас — я всего лишь смотрю на гору. Отсюда она не кажется мне высокой.

— Это после коррекции, — заметил Кирилл.

— Глазомера алкоголем? — уточнил Глеб. — Но я, вроде бы, не пил, и если предметы передо мной чем-то искажены, то не выпивкой.

— Наверно, огромными знаниями, — сказал Кирилл.

— В области духа, — улыбнулась Аня. — Причина твоего дикого самомнения именно в этом.

— Ты думаешь? — спросил Глеб.

— Поблагодари меня за честность, — ответила Аня.

— Катить на Глеба ты обожди, — сказал Кирилл. — Мы в институте называли его святым не ради шутки. Довольно быстро мы увидели в нем нечто недоступное нам, и это нас не злило, а интриговало. Почему же он, почему… невнимательно слушает лектора, а потом щелкает пальцами и отворачивается к стене. На экзамене отвечает невпопад, но каким-то непостижимым образом оставляет о себе впечатление предельно четко отвечающего человека.

— Человека, который не понял вопрос, — усмехнулся Глеб. — Не обязательно убийственный, а самый заурядный. К примеру, зачем здесь цветы?

— Для красоты, — ответила Аня.

— Но не для людей? — поинтересовался Глеб.

— И для людей, — ответила Аня. — Когда в букетах, то только для людей, ну а сейчас, когда они не срезаны, они растут… для себя растут. И для всего… для всего остального.

САДЯЩЕЕСЯ солнце навевает тревогу. Анна Виноградова сосредоточенно теребит ногой густую траву у входа в поставленную палатку и с укором поглядывает на мужчин, отирающихся у старого красного джипа в пятнадцати метрах от нее.

Кирилл показывает на закрытый капот.

Глеб следует глазами за его вытянутой рукой и, не отклоняясь от прямой, пролетает взором над цветами и прочерчивает линию вплоть до горы, потерявшей из-за отдаления в размерах.

— Тут какие-нибудь твари не водятся? — спросила Аня.

— Гадюки, скорее всего, есть, — ответил Кирилл. — А покрупнее из опасных никого. Мы же не испугается изрыгающего пламя демона-мустанга? Если их не табун, бояться не стоит. Одинокого демона-мустанга я бы пригласил отдохнуть в нашу палатку, но ты на это не пойдешь, а класть его с Глебом в машину было бы неуважительно и к Глебу, и к мустангу. Ты бы рядом с ним уснул?

— А он пролезет в дверь? — переспросил Глеб.

— Едва ли, — ответил Кирилл.

— Печально, — промолвил Глеб. — А то бы я на переднем, а он на заднем: мы бы разместились. Ему бы приснился кошмар, и он бы жалобно или свирепо ревел во сне — я бы его успокаивал. Гладил по морде, шептал в ухо разные добрые слова. Ему бы почудилась забота.

— Ты можешь спать с нами в палатке, — сказала Аня. — Там все-таки удобнее.

— Я посплю в машине, — сказал Глеб. — К тому же вы уже ложитесь, а я пока не хочу спать.

— Пойдешь прогуляться? — спросил Кирилл. — Смотри, не заблудись, места тут для нас новые.

— Да я, если и пройдусь, то недалеко. До горы и обратно.

— Чего? — удивился Кирилл.

— Без тебя я на нее не полезу, — сказал Глеб. — Хотя ночное восхождение засчитывается за десять дневных.

— Ты, Глеб, меня не расстраивай. Не порти мне сон и… ты понимаешь… ночь с женщиной. Ты ведь попрешься на гору! Возьмешь в машине снаряжение, и шаг за шагом, метр за метром… как мне тебя удержать? Умолять, чтобы ты лег с нами?

— Я не намерен вам мешать, — сказал Глеб.

— Ничего ты не помешаешь! — воскликнул Кирилл. — Мы обойдемся и без секса… невелика потеря. Ложись с нами.

— Ложись с нами, Глеб, — сказала Аня. — Пожалей своего друга. Его не вдохновляет мысль начинать день с поисков твоего мертвого тела.

— Ты, девочка, заглохни! — крикнул Кирилл. — Попробуй помолчать как можно дольше. Ты прешь нарожон, отлично зная, как я отношусь к шуткам о смерти. Столь же плохо, как Глеб.

— Я отношусь попроще, — сказал Глеб. — Орать на мою женщину я бы из-за этого не стал.

НОЧЬ начинается и заканчивается.

Анна Виноградова вылезает из палатки и, пройдя по утренней росе, возвращается за кроссовками.

Из палатки доносится ворчание спящего Кирилла и беззлобный женский смех; повторно выбравшись наружу, Анна идет к джипу, на заднем сидении которого с открытыми глазами лежит Глеб.

Он смотрит на небо, видит в окне Анну, делать ей знак не заслонять обзор, тут же широко улыбается и, приподняв себя ладонью за затылок, выходит.

— Выспался? — спросила Аня.

— Ночь прошла без утрат. А вы как?

— Полночи ругались, полночи храпели, — ответила Аня. — Не слышал нашу ругань?

— Я и храпа не слышал, — ответил Глеб.

— Да мы, может, и не храпели — о храпе я так… а ругались мы серьезно. Кирилл меня весьма прессовал.

— Он тебя любит, — промолвил Глеб.

— Это я его люблю. Он ко мне, конечно, не совсем равнодушен, но о больших чувствах такие мужчины, как он, имеют смутное представление.

— А другие? — осведомился Глеб.

— Такие, как ты? Где-то даже святые? Откровенно говоря, мне не по себе, когда ты на меня смотришь. Мы знакомы полгода, и за это время я ни разу ни видела в твоем взгляде… безразличия. С первой встречи у тебя на квартире.

— Тогда Кирилл пришел ко мне в гости, — задумчиво произнес Глеб.

— Под руку со мной. Я помню, что вы с ним пили коньяк, а мне ты выставил вино, к которому я не притронулась.

— Потом я его выпил, — сказал Глеб.

— На следующий день? — спросила Аня.

— Постепенно, — ответил Глеб.

— Один или с девушкой?

— Без девушки. С девушкой оно бы ушло быстрее. Я бы смотрел на нее с болью, с надеждой, с желанием.

— На меня ты смотрел с болью, — сказала Аня. — И изредка с желанием.

— О надежде речь не идет. Кирилл — мой друг… и ты для меня — женщина моего друга.

— Твой друг меня не особенно ценит, — промолвила Аня.

— Это уже детали, — сказал Глеб. — По сути вы вместе, а я не настолько прыгучий парень, чтобы перепрыгивать через суть.

ПЕРЕМИНАЮЩИЙСЯ около палатки Кирилл ест из банки консервированные персики. Они излишне приторны, и Кирилл морщится, на Анну он не смотрит; держа в руке бутылку воды, она старательно ловит его блуждающий по живописному великолепию взгляд и, поймав, протягивает Кириллу бутылку, чтобы он запил, но Кирилл безмолвно отклоняет ее услужливость, с омерзением передергивает ртом и обильно сплевывает.

— Сегодня мы сворачиваем палатку, — сказал Кирилл. — Ты будешь мне помогать. Мы должны сделать это засветло.

— Мы возвращаемся? — спросила Аня.

— Переезжаем в деревню. Она километрах в трех — Глеб туда ходил, и он говорит, что там достаточно домов, чтобы без проблем подобрать и снять комнату.

— Глеб хочет в деревню?

— Не он, а я, — ответил Кирилл.

— Ты? — удивилась Аня. — В палатке со мной тебе некомфортно?

— Мои решения не обсуждаются, — заявил Кирилл. — Обсуждаются с Глебом, но не с тобой.

— Я не понимаю почему ты вдруг…

— Ты же сама боялась змей! — воскликнул Кирилл. — Кроме того, в деревне можно посмотреть телевизор.

— Глеб ходил туда за этим? — спросила Аня. — Посмотреть телевизор?

— Куда и зачем он ходит — его личное дело. На гору мы полезем вдвоем, а на равнине он сам себе хозяин, и не мне задавать ему направление. Он двигается! Не только в собственных глубинах, но и во внешнем мире, где он с его опытом не пропадет.

— А где он сейчас?

— В палатке, — ответил Кирилл. — Глеб! Тут с тобой желает поговорить интересная женщина. Глеб! В палатке его нет. И куда же он подевался?

— Я здесь, — высунувшись из палатки, сказал Глеб. — Я поймал змею.

— Ты брось, — пробормотал Кирилл. — Ты к чему… змею?

— Змею я не поймал, но змеей я себя представил и ползал по вашей палатке, словно бы вы в ней спите и ни о чем ни догадываетесь.

— Вранье, — отмахнулся Кирилл. — Ты не ползал.

— Не ползал, — согласился Глеб.

— Спал?

— Размышлял. Ты заметил, что в вашей палатке имеется дыра?

— Небольшая, — кивнул Кирилл. — Вверху… скорее, сбоку.

— Я приметил ее еще снаружи, — сказал Глеб.

— Ты за нами подглядывал? — спросила Аня.

— Ни в коем случае, — усмехнулся Глеб. — Подглядывать — принципиально не мое.

— А что твое? — спросил Кирилл.

— Смотреть через дыру на звезды.

— Эта дыра сбоку, и звезды через нее не увидеть, — заявил Кирилл.

— Днем тем более, — сказал Глеб. — Я же смотрел днем. Узреть что-то ценное я не пытался. У тебя персики?

— Да…

— Под твоим спальным мешком я обнаружил банку рыбных консервов, — сказал Глеб.

— Под моим им взяться неоткуда…

— Мы поужинаем в деревне, — сказал Глеб. — Попросим свежих овощей, и нам не откажут. Душевные люди у нас пока не перевелись.

УСТРЕМИВ пропитанный гордыней взгляд на далекую гору, возвышающуюся за увитым колючей проволокой забором, Максим Капитонов вальяжно выходит из здания, где производятся наркотики; сопровождающие Максима местные бандиты признают за ним право всем здесь распоряжаться, и он, осознающий это, выказывает в движениях непринужденную царственность, полагающуюся ему по статусу авторитетного авторитета из центра.

— У вас образцовая лаборатория, вернее, завод, — сказал Максим. — При всем размахе осложнений я не заметил — сырье поставляется, переработка ведется, работа отлажена буквально показательно, но присматривать за вами я буду. Я поставлен над вами равными мне людьми — мне. Для вас они боги. И, если что, они вас испепелят. И я прослежу за тем, чтобы это свершилось.

— Ты, Макс, — промолвил опытный «Макей», — у нас наездами, но мы и, когда ты отсутствуешь, как бы сказать, не халтурим. Не снижаем концентрацию и продукта, и усилий — у нас ведь проверяющих… и без тебя…

— Кто еще? — спросил Максим.

— Воронцов, — ответил накаченный «Стив». — Он нас тоже инсп… инсп… инспектировал. С понтовым апломбом, что он профессор, а мы шваль безграмотная. Я его чуть не послал.

— Посылать Воронцова опасно, — заметил «Макей».

— А кто его посылал? — воскликнул «Стив». — Я и рта и не открыл… я рублю, кто есть кто.

— Воронцов мне сказал, что он и к тебе, Макс, заедет, — заявил «Макей». — Ты уж сам его распроси, зачем он к нам шастает.

— Охотно, — процедил помрачневший Максим. — Я с ним поговорю.

В ТЕМНОВАТОЙ, на треть занятой белеющей печкой комнате деревенского дома, за столом напротив друг друга сидят две собеседницы: свесившая руки Анна Виноградова и поставившая локоть на стол Дарья Новикова, сорокалетняя усыхающая женщина с длинной шеей и плохими зубами.

На диване позади Анны лежит подогнувший под себя ноги Кирилл; его поза создает видимость того, что ниже колен у него все отрублено.

Сбоку на печи тень Глеба.

Глеб стоит в углу, с прищуром рассматривая висящую там маленькую бесцветную икону, издали похожую на паутину.

— На неделю эта комната ваша, — сказала Новикова. — Беспокоить вас я не стану, но и вы ведите себя прилично, и никаких недоразумений не возникнет. Слушайте радио, играйте в карты… телевизора в вашей комнате нет, однако если вам захочется посмотреть какое-нибудь кино или шоу, можете заходить ко мне. Я не сплю допоздна.

— Телевизор нам не нужен, — сказала Аня.

— Молодым и без телевизора нескучно, — сказала Новикова. — А вы чья девушка? Его или его?

— Моя, — сказал Кирилл. — У нас с ней давние отношения. Они построены на трепетности и оптимизме.

— Ваш друг вам не завидует? — спросила Новикова.

— Нисколько, — ответил Кирилл.

— Пусть он сам бы ответил.

— Он ответит вам то же самое, — сказал Кирилл. — Чтобы он ни чувствовал, самообладание он не утратит.

— Он такой стальной? — посматривая на Глеба, спросила Новикова.

— Святой, — ответил Кирилл. — Но нос он не задирает и на простой народ сверху-вниз не поглядывает. Когда Глеб на людях, он почти никак не показывает, что мы с вами здесь, а он где-то там.

— А когда вокруг никого? — спросила Новикова.

— Вопрос не ко мне — к нему. Вы его зададите?

— Думаю, я уже задала, — сказала Новикова. — Или это не считается?

— Вы подождите, — сказала Аня. — Глеб вам ответит.

— Я подожду, — кивнула Новикова. — Время у меня есть.

— Вы живете одна? — неожиданно спросил Глеб.

— Одна.

— Ваш муж не умер — он от вас ушел. Вы злились, вы плакали, вы ждали его возвращения, а сейчас вам не разницы. Вы тихо угасаете в собственном добротном доме.

— Жестоко вы с мной, — пробормотала Новикова. — Хотите меня довести?

— У меня не выйдет, — ответил Глеб. — Прожитые годы унесли с собой все ваши эмоции.

— Возможно, — вздохнула Новикова.

— Взамен прежних эмоций вас будоражат новые, — сказал Глеб. — Для этого я вас и завожу.

— И правда… после услышанного от тебя я столько всего ощутила — и гнев, и отчаяние, под твоим взглядом мне стало себя жалко, и меня разрывала ненависть к мужу… и к тебе. Не взыщи.

— Да не беда, — сказал Глеб. — Я переживу.

ВЫШЕДШИЙ из деревенского дома Глеб оглядывает неухоженный участок и подходит к обшарпанной бочке, под завязку наполненной некогда стекавшей с крыши водой; засунув в нее руку, Глеб соединяет три центральных пальца и дрыгает большим и мизинцем, создавая в довольно прозрачной жидкости машущий крыльями организм, предположительно попавший в беду.

После первого вопроса густо накрасившейся Дарьи Новиковой сотворенное Глебом существо начинает взбалтывать воду еще отчаянней.

— Ты с ними не пошел? — спросила она.

— Они меня не позвали.

— Бедный ты мой… по всему видно, гордый. Попроси они тебя с ними пойти, ты бы и тогда не пошел.

— Вы не знаете, куда они пошли, — сказал Глеб.

— А ты знаешь?

— Они отправились побродить, — ответил Глеб. — Выяснить что и почему у них не складывается.

— У них нелады?

— Я не вникаю.

— Тебе полагается быть в курсе, — сказала Новикова. — Ты же спишь с ними в одной комнате.

— У меня отдельная кровать, — сказал Глеб.

— Твоя-то вряд ли скрипит. Впрочем, может ты и мечешься… всеми отринутым. Как убитому тебе не заснуть. Кроме твоих мыслей, тебе своим копошением друзья препятствуют.

— С врагами я бы на ночь не остался, — сказал Глеб.

— И тебе не противно, что они сношаются прямо при тебе?

— При мне они этого не делают, — ответил Глеб. — Во всяком случае, я не слышал.

— А ты не глуховат? — спросила Новикова.

— А вы сейчас орете или шепчете?

— Я говорю, как обычно, — ответила Новикова. — У меня нет причин на тебя орать или что-то тебе любовно вышептывать.

— О любви следует заявлять в полный голос, — промолвил Глеб.

— Я свое отлюбила. Ты, Глеб, весьма неглупый парень, и внешне ты ничего, но представить тебя рядом со мной я не в состоянии. Ты молод, Глеб… за те дни, что вы пробудете в моем доме, я могу потерять контроль и наделать серьезных глупостей.

— Серьезных? — усмехнулся Глеб. — Не думаю.

— А что ты думаешь обо мне?

— Вы несчастная женщина, — сказал Глеб. — Общение со счастливым мужчиной прибавит вам сил.

В ГОСТИНОМ зале принадлежащего Максиму Капитонова особняка находятся не снявший пиджак и скромно сидящий на стуле Андрей «Боярин» Воронцов и сам хозяин; на Максиме рубашка, рукава у нее короткие, с пренебрежительными взорами по сторонам он расхаживает по помещению, втайне гордясь достатком, не вызывающим у Воронцова особой зависти. Но зависть присутствует.

У Андрея Воронцова редкие слабые волосы. Концентрируя внимание на слишком вольной для делового человека шевелюре Максима, он к ним, своим, машинально притрагивается.

— Ты не продрог? — спросил Максим.

— Меня не ломает, — ответил Воронцов. — С чего бы мне мерзнуть посреди лета?

— В этих необжитых хоромах и летом прохладно. А обживать их некому — сам я тут редкий гость, а никому другому я жить здесь не позволю, чужая вонь в моей собственности недопустима. Ну, и дом у меня — не как у пешки… зачем я его купил?

— Чтобы присматривать, — промолвил Воронцов.

— С нагайкой я по производству не расхаживаю, и глазами там не зыркаю. Объем они дают, качество товара устойчиво, машины едут, на ухабах не подскакивают, дорога гладкая, будто кожа у… не стану себя распалять. Покрытие сменили за наш счет.

— Работа оплачена не впрямую? — спросил Воронцов.

— Мы — мужчины прямые, но умеющие вилять, — ответил Максим. — За это нам полагается рост доходов и репутации. Что закономерно, ведь старшие партнеры нами довольны.

— А что с местными?

— Думаю, им можно доверять, — ответил Максим.

— Но ты им не доверяешь, — сказал Воронцов.

— А вы не доверяете мне. Твое присутствие здесь никому не нужно, а ты вот приехал и заглянул в мой дом. На ужин не останешься?

— Я бы охотно воспользовался твоим гостеприимством, однако обстоятельства вынуждают меня не засиживаться. У меня, к сожалению, самолет.

— Не поезд? — спросил Максим.

— До железнодорожной станции мне ближе, чем до аэродрома. Не исключаю, что мне придется двинуться к ней.

— Ездить поездами безопасней, — глядя Воронцову в глаза, промолвил Максим.

— За вычетом тех случаев, когда в купе в тобой едут три киллера.

— Три — все-таки многовато, — усмехнулся Максим. — Из-за человеческих или обыкновенных денежных разногласий им вполне по плечу перестрелять друг друга у тебя перед носом.

— Надеюсь, они профессионалы, — сказал Воронцов, — и все пули будут направлены ими друг в друга, а не в стены. В меня не должно ничего отскочить.

— Погибнуть от пули, отскочившей от стены — крайне унизительно.

— Мне безразлично, как погибнуть, — вперившись в Максима тяжелым взором, сказал Воронцов. — Я бы еще пожил.

На ЗАТОПЛЯЕМОЙ солнцем террасе жмурящийся, как сытый кот, Глеб размеренно гладит лежащую на его коленях кошку.

Ревностно посматривая на кошку, незаслуженно удостоившуюся столь нежного обхождения, сидящая с Глебом на топчане Дарья Новикова прерывисто мнет в районе бедра узкое платье.

Кошка блаженно замурлыкала. Дарья Новикова удрученно закряхтела. Выражение их чувств на Глеба никак не подействовало.

— Ты не расслабляйся, — сказала Новикова. — Она у меня царапается.

— Если она меня оцарапает, я сверну ей шею, — промолвил Глеб. — Вы не пугайтесь — кошку я не трону.

— Ты это сказал… для меня?

— Ну, зачем же. В отношении вас подобное высказывание звучало бы, как угроза, а я готов говорить вам только самое приятное.

— Да? — недоверчиво спросила Новикова.

— Из благородных побуждений. Не ради какого-нибудь совращения.

— Совращение тут не проглядывается…

— Я рад это слышать, — сказал Глеб.

— С твоей выдержкой первый шаг ты не сделаешь, -проворчала Новикова. — А кто вы вообще такие? Что вы у нас забыли?

— Мы прибыли сюда, чтобы подняться на гору, — ответил Глеб.

— За наркотиками? — поинтересовалась Новикова.

— На горе раздают наркотики? Любопытная новость. Я их не употребляю, но откладывать восхождение теперь незачем — мы с Кириллом все тормозим, не торопимся, а на горе шприцы до краев и косяки в три пальца. Кирилла это вдохновит.

— Он наркоман?

— Кирилл спит с женщинами, — развернув к себе морду кошки, сказал Глеб.

— А шприцы с косяками?

— О данной его склонности мне ничего не известно. И будет о наркотиках. Они — дрянь… дурь… кайф. Почему мы о них заговорили?

— Здесь в окрестностях, как говорят, множество плантаций, где чего-то выращивается, а после сбывается, но я не убеждена. В подробности меня не посвящали, и я предпочитаю без них… без наркотиков.

— Жить? — спросил Глеб.

— Заниматься любовью, — мечтая отдаться, промолвила Новикова.

— Это не одно и тоже, — сказал Глеб. — Но сходства имеются.

— Ты находишь меня привлекательной?

— Я передаю тебе кошку. Освобождаю руки для объятий.

ОТПИВАЯ из бокала коньяк, Максим Капитонов безмолвно демонстрирует скучающему Воронцову обширность своих прилегающих к особняку владений, голых в середине и заросших по краям.

Бассейн пуст, трава давно не стрижена, Максим пытается наслаждаться качественной выпивкой и чудесной погодой — охватившая сердце тоска оказывается сильнее.

В кармане у Воронцова дребезжит телефон.

Он его достает, смотрит, кто звонит, оживляется и хочет поговорить, но, покосившись на Максима, убирает телефон, не ответив.

Терзания гостя положительно сказываются на настроении хозяина: Максим наконец-то доволен. Недопитый коньяк он выплескивает в бассейн.

— Метни взор на мой лягушатник, — сказал Максим. — Не произведение искусства, но ценная вещь. У меня никак не доходят руки его наполнить. Остается уповать на мощный ливень.

— Они тут идут? — спросил Воронцов.

— Я как-то не припомню. Тучи, бывают, собираются, но их сдувает ветер, дующий низко над землей. По идее ему до них не добраться. Может, он дует и там — наверху… не интересовался. Я вовлечен в другие дела, и бассейн у меня без воды.

— В жару в нем было бы приятно плескаться с голыми девушками, — предположил Воронцов.

— Не только в жару! — воскликнул Максим. — Я бы поплавал с ними и в холодной воде, в почти замерзающей… прижал бы к бортику и засадил.

— И что тебе мешает?

— Здесь подходящую девочку не найдешь, — ответил Максим. — Следовало привозить с собой, но я поленился: с моей постоянной у меня разлад, а кого-то искать, уговаривать… с шлюхами я не сплю. У меня на них не встает… и в молодости не вставало. Будь я, как все, я бы не мучился. Взял бы проститутку, заплатил ей за неделю, она бы спросила: «мы уезжаем?». Уезжаем! Улетаем! Там у меня полно наркоты, и если ты желаешь, я тебя не обижу. — Максим презрительно фыркнул. — С такими девицами я не сношаюсь.

— Среди шлюх хватает и здоровых, — сказал Воронцов. — Когда я подбираю себе уличную девушку, я смотрю ей в зрачки и четко определяю, сидит ли она на чем-нибудь нашем. Пусть бы и сидит — презерватив меня охранит.

— Презерватив не оградит от судьбы, — проворчал Максим. — А грехи у нас тяжкие — снисхождения нам не дождаться.

— Поговорим о грехах, — кивнул Воронцов.

— Зачем?

— Это отвлечет тебя от женщин, — ответил Воронцов.

— Не отвлечет, — пробормотал Максим. — Меня, знаешь ли, чрезмерно приперно.

ВЫШЕДШИЙ из деревни Кирилл Суздалев идет с Анной в подъем по направлению к виднеющимся на возвышении нескольким особнякам.

Разговор никто не начинает. Руки и у него, и у нее засунуты в карманы джинсов; прибито шагающая Анна кисти рук не задействует, а развинченный Кирилл оттопыривает ими то один, то другой карман. Со стороны деревни слышится низкий собачий лай. Анна Виноградова испуганно оглядывается. Кирилл задирает подошву и смотрит, не вляпался ли он в испражнения.

— Эта женщина, у которой мы живем, еще ничего, — сказал Кирилл. — Поглядывает на мужчин.

— На тебя? — спросила Аня.

— На Глеба. Семьи она с ним не создаст, но в кровать затащит. Глеб перед ней не устоит. Он бы, конечно, предпочел тебя. Из-за дружбы со мной он к тебе не притронется.

— И я что-то потеряю?

— Тебе ни к чему об этом задумываться, — ответил Кирилл. — Ты со мной, и все прочие парни существовать для тебя не должны. Глебу бы я тебя уступил… на один раз. Обратно бы не взял.

— А ты меня прогони, — промолвила Аня. — Посмотри, как я отреагирую.

— Станешь на меня орать, затем перейдешь на слезы, разжалобить меня — плевое дело. Это Глеб у нас сила… угодник божий. Я в книге вычитал.

— О святых? — спросила Аня.

— В словаре атеиста. Старое издание — невесть как оказалось на полке. Думаю, из отцовских, хотя книги я от него вроде бы не перевозил… с отцом я тебя знакомил?

— Не издевайся. Ты не знакомил меня ни с кем из родни или друзей. Кроме Глеба. Он тебе ближайший друг, но я бы провела время и еще с кем-то. Например, с твоими родителями.

— Они у меня милейшие старики, — сказал Кирилл.

— К ним ты меня не ведешь, — вздохнула Аня. — Они обо мне и не знают. Ты на мне не женишься.

— Чего? — удивился Кирилл. — Разговор зашел о свадьбе?

— А почему нет? Я, что, убогая, на мне, что, позорно жениться, я молодая красивая женщина, которая тебя любит, и тебе бы…

— Мне?! — воскликнул Кирилл. — Мне долго тебя выслушивать?! Не послушать ли нам тишину?

ГОТОВЯЩИЙСЯ к отъезду Андрей Воронцов протирает тряпкой лобовое стекло стоящего за забором особняка черного «Ауди». Провожающий гостя Максим, дыша чистым воздухом, нарочито втягивает через ноздри его свежесть; Воронцов бросил тряпку на землю, Максим ее поднял и швырнул в салон машины. Заскрипевший зубами Воронцов налил кровью глаза, но Максим постучал себя по животу, и Воронцов натужно улыбнулся. Под рубашкой у Максима слегка выпирает засунутый за пояс ствол.

— Где ты раздобыл машину? — спросил Максим.

— Ее подогнали мне добрые знакомые, — процедил Воронцов. — Вскоре они получат ее обратно.

— Ты их не обманешь. Бросишь ее на станции?

— У взлетной полосы, — ответил Воронцов. — У привокзальной пивной. У филармонии. К чему тебе детали?

— Левое заднее у тебя подспущено.

— Успел проколоть? — съязвил Воронцов. — Хочешь меня задержать, чтобы не страдать в одиночестве? Ты не заблуждайся — женщину я тебе не заменю. Я для тебя человек посторонний, сомнительный компаньон по грязному бизнесу… Борису ничего не передать?

— У твоего Бориса кликуха «Злобный», и слов поддержки он от меня не услышит. Скажи ему, что у меня все чудесно. Подпорти ему настроение.

— Настроение у него стабильно, как пекло в пустыне. Помимо наркобизнеса, он держит бордели, и тебе бы с ним помирился. В знак примирения он бы прислал тебе обалденную подружку.

— Шлюхи меня не волнуют, — сказал Максим.

— А ты бы представил, что она не шлюха, — садясь в машину, посоветовал Воронцов. — Проверил бы возможности воображения — внушил бы себе: она — скрипачка, она — окулист… а швея? Ты бы залез на швею?

— Когда-нибудь залезу, — проворчал Максим. — Встану у убыточной фабрике, и буду всех зазывать на шашлыки, как убогий… сводить вас в ресторан я не потяну, в квартире у меня родители, и поэтому мы потрахаемся на природе. Ты двери-то закрыл?

— Попрощавшись с тобой, я и стекла подниму, — ответил Воронцов.

— Кондиционер у тебя работает. Задохнуться ты вроде не должен.

— Я и тебе этого не желаю, — сказал Воронцов. — Честные женщины, Макс, до добра не доводят — остерегайся. Ну что? Счастливо оставаться?

— Езжай. Объезжай препятствия, но старайся не свалиться в кювет.

— Тебе того же, — кивнул Воронцов.

Андрей Воронцов уезжает, и Максим отворачивается к забору, делает медленный разворот вокруг своей оси, глядит на дорогу и непонятно кому показывает средний палец.

Точно не им — проходящие мимо особняка Анна с Кириллом не обращают внимания на вертящегося к ворот наркодельца и не видят его жест; Анна на Максима все же взглянула.

Что было в ее глазах, он не разглядел, но ее статная фигура его заинтересовала. Раздев девушку взглядом, Максим посмотрел на вышагиваюшего отдельно от нее Кирилла и не признал того человеком, способным ему помешать.

— Вы сегодня обедали? — спросил Максим.

— Кто? — удивился Кирилл. — Мы?

— Ничем горячим я вас не угощу, но мой холодильник и мой бар к вашим услугам. Вы, девушка, накроете на стол, а ваш молодой человек откроет для нас пару бутылок. Для всех нас.

— А вы будете сидеть и смотреть? — спросил Кирилл.

— Я же хозяин. Вы, разумеется, не слуги, однако! Если бы я пригласил вас с обещанием перед вами расстилаться и вам прислуживать, вы бы посчитали меня подозрительной личностью.

— Ну, а так… что у нас получается? — спросил Кирилл.

— Получается, что мне просто тоскливо, — ответил Максим. — И в паршивом настрое я осмеливаюсь пригласить к себе незнакомых… внешне приличных людей.

— Это ваш дом? — указав на особняк, спросила Аня.

— Да.

— Вы в нем один? — спросила она.

— Будь у меня компания, я бы вас не позвал, — ответил Максим. — Вы мне не доверяете? Тогда останьтесь со мной, а вашего друга пошлите на разведку с указанием тщательно обследовать комнату за комнатой. Он, уверяю вас, никого не найдет.

— Плохо, — промолвила Аня.

— Что? — не понял Максим.

— Ошивайся у вас народ, я бы зашла с более спокойным сердцем, — сказала Аня.

— А сейчас не зайдете? — спросил Максим.

— Можно и зайти, — пробормотала Аня. — Зайдем?

— Как скажешь, — промолвил Кирилл. — Я, в принципе, нагулял аппетит и чего-нибудь бы поел, раз предлагают. Но не всухую.

— Хочешь надраться? — спросила Аня.

— Желудок требует еды, но после нашего разговора я охотно накачу и без закуски. Правила вашего дома допускают, чтобы гость нализался в хлам?

— И гость, и хозяин, — ответил Максим. — Никаких вопросов.

— Прекрасно! — воскликнул Кирилл. — Самое время затуманить рассудок. Ты с нами или как?

— Я могу вернуться назад… к Глебу, — сказала Аня.

— Девушку мы возьмем с собой, — сказал Максим. — Ее присутствие облагородит нашу попойку и поможет нам не потерять человеческое лицо. Вблизи с ней наши бесы до конца наружу не вылезут.

— Только по пояс, — усмехнулся Кирилл.

— Это немало, — сказал Максим.

— Вот-вот, — сказал Кирилл. — Мы сумеем оценить, какие же они уроды.

НА КОФЕЙНОМ столике бутылки и неприметная еда, в кожаных креслах трезвый Максим Капитонов и крепко выпивший Кирилл Суздалев, напротив него на кожаном диване разминающая сигарету Анна Виноградова, позади которой уводящая наверх лестница; кресло Максима стоит справа от дивана, колючие глаза владельца особняка бегают по смотрящей перед собой девушке, жалкий вид Кирилла ее удручает.

Из сигареты высыпался почти весь табак. Увидев это, Максим участливо подносит Анне зажигалку. Девушка с благодарностью кивает и кладет сигарету на столик.

— У меня своя фирма, — заявил Кирилл. — Бизнес! Такие дома позволить себе я еще не могу, но я раскручусь и выйду на обороты, о которых ты и не мечтаешь, при том, что ты знаешь толк в нынешней жизни. Ведь мой дом — абстракция, а твой — правда… стоит.

— И твой будет стоять, — сказал Максим.

— Думаешь?

— У тебя сильная хватка. Ты и бутылку не выронишь, и выгоду свою не упустишь — упрекнуть себя тебе не в чем.

— А меня упрекают, — проворчал Кирилл. — Не сам, так она… моя мрачная девушка. Тебе налить, чтобы ты развеселилась?

— Ты уже наливал, — сказала Аня.

— И ты пила! Не вино, а виски!

— Что наливали, то и пила, — сказала Аня. — За тобой мне не угнаться, но нашего хозяина я опередила… он-то совсем не пьет. Одну рюмку выпил и ко второй не притрагивается. Ты подносишь бутылку, а он говорит: спасибо, у меня есть. И тебя это не удивляет. А меня весьма… чего вам не пьется?

— Я не слишком люблю пить, — ответил Максим.

— А зачем вы нас позвали? — спросила Аня.

— Пообщаться.

— Но вы же постоянно молчите.

— Я жду подходящего момента, — сказал Максим. — По-моему, и вы ждете.

— А я ничего не жду, — пробормотал Кирилл. — Чего ждать: надо подходить и брать, а не то или загнешься или то, чего ты ждал, перестанет тебя волновать — взять горы. Откладывай я наши с Глебом поездки, мы бы никуда не поднялись, но я его торопил, и теперь у нас на счету шесть обыкновенных гор, четыре средних и четыре сложных — естественно, в рамках любительского альпинизма. У нас же это хобби. Непокоренные вершины нам по ночам не снятся.

— Вы и здесь из-за горы? — спросил Максим.

— На днях мы на нее пойдем. Не завтра — не с бодуна… я бы пошел и завтра, но Глеб увидит мое состояние и наложит вето. Испугавшись не за себя — за меня… он мой друг!

— Он живет где-то поблизости? — спросил Максим.

— Святой Глеб живет в полнейшем блаженстве. Он не переживает из-за карьеры, из-за женщин… я — иной случай. И со мной женщина! Она-то меня и расстроила… поэтому я тут и напиваюсь. На этой бутылке все не закончится?

— В каком смысле? — спросил Максим.

— У тебя еще есть? Нам не пора собираться?

— Из моих запасов ты выпил десятую часть, — сказал Максим. — Звучит оптимистично?

— Я произвел подсчеты и, если ты не возражаешь, планирую уравнять количество выпитого и прочего… которое я, вероятно, не осилю. Но я поборюсь! Чего-то я выпью… у тебя.

— Пей на здоровье, — недобро улыбнулся Максим. — Не будь себе в тягость.

ОБХВАТИВ руками подтянутую к лицу ногу, опившийся Кирилл дремлет в кресле. Ерзающей на диване Анне он отвратителен, и она бы, уйдя, бросила его здесь одного, но ее останавливает сдерживаемое желание кинуться в омут короткой и, по-видимому, болезненной связи с таинственным господином, так элементарно напоившим мужчину, которого она все еще любит.

Довлеющие над Анной сомнения почти преодолены.

Отлепившийся от дальней стены Максим Капитонов, подойдя, встает у Анны за спиной. Он дует на ее волосы и снисходительно глядит на Кирилла.

— Твой молодой человек умеет себя вести, — промолвил Максим. — Последнюю бутылку он пил тихо — без криков и пьяных признаний. Он должен меня услышать, если я ему что-то скажу. Если он меня слышит, он уже сейчас должен подать голос.

— Он не подает, — сказала Аня.

— Не шути, — не открывая глаз, пробурчал Кирилл. — Не смешно… я вас слышу. В тайне от меня я запрещаю вам договариваться.

— Мы к нему прислушаемся? — спросил у Ани Максим.

— Я бы вышла на воздух, — сказала она. — У вас есть балкон?

— Конечно. Ступай по лестнице, а затем иди направо или налево. Балконы и там, и там.

— Я пойду, — вставая, сказала Аня.

— Направо? — спросил Максим.

— Поднявшись по леснице, я как-нибудь определюсь, — пробормотала Аня.

— Иди направо, — сказал Максим. — С того балкона более красивый вид.

— Ладно… уговорили. Пойду направо.

Анна Виноградова, словно на эшафот, поднимается по лестнице, Максим Капитонов подступается к Кириллу и начинает его активно расталкивать.

— Просыпайся! — сказал Максим. — Давай, не спи! Руки в ноги и сваливай отсюда! Вечеринка объявляетс