Оглавление

Часть 1

Реа

«Есть ли на свете что-то хуже летних ярмарок? — думала Реа, изнемогая от жары на облучке арбы. — Разве что любовь тилорцев к шерстяной одежде. Неужто нельзя шить эти штуки из хлопка? Всё было бы терпимее».

Под «этими штуками» Реа подразумевала варки — шерстяные одеяния тилорских женщин, напоминающие длинный камзол и надеваемые поверх шерстяного же платья. Обыкновенно, варки пышно украшались вышивкой, золотой нитью и бисером, однако та, в которую была одета Реа, отличалась простотой: скромный цветочный узор по подолу да медная пряжка, вот и всё убранство. Оно и к лучшему — ни к чему привлекать ненужное внимание.

Дорога пошла вверх, взбираясь на крутой холм, и Реа, ехавшая на ежегодную ванорскую ярмарку уже в пятый раз и хорошо знавшая эти места, заранее приготовилась, оживилась, забыв на некоторое время и неудобную одежду, и жару, и усталость.

Было что-то волшебное в том, как открывалась взору долина Ваноры. Ты едешь целых два дня и две ночи по степи, где нет ни клочка зелени, а пыль на дорогах взметывается так высоко, что скрывает округу от глаз. А потом, переваливаешь через холм, и словно бы чья-то рука отдёрнула жёлтую занавеску — так внезапно перед тобой предстаёт широкая долина, обрамлённая цепью из пологих гор, купающихся в прохладном тумане.

Над изумрудными вершинами парили прозрачные шары. С виду они напоминали огромные мыльные пузыри, и были настолько же недолговечными. Сны богов — так их называли. Говорили, что внутри каждого шара прячется крошечный мирок — неповторимый и прекрасный. Однако добраться до них мог лишь тот, кто обладал крыльями. Реа в их число не входила. И всё-таки специально натянула поводья, остановив арбу на макушке холма — исключительно ради этого зрелища.

Что там, внутри? Что за сны видят Спящие боги?

Ветерок коснулся лица Реа, и она закрыла глаза, впитывая разгорячённой кожей утреннюю прохладу. Умыться бы сейчас, эх… С тоской девушка глянула на реку внизу. Как бы она хотела спуститься к берегу и смыть усталость долгого пути… вот только нельзя. Нельзя снимать с головы шарф. Нельзя расстегнуть высокий воротник платья. Слишком рискованно — любая даже самая мелкая оплошность сведёт на нет её хрупкую маскировку.

На западе собрались густые облака, но Реа, как и все представители благословенных рас наделённая способностью заранее чуять изменение погоды, знала, что раньше, чем к вечеру дождя ждать не стоит. Предстоящий день будет, скорее всего, невыносимо жарким и бесконечно долгим.

Она помедлила ещё немного, собираясь с духом, затем тронула поводья, направляя лошадь к просторному тракту, что шёл по дну долины, вдоль реки, к городу на берегу. Вот уже более пяти лет, с тех пор как ей стукнуло четырнадцать, Реа привозила сюда товары: раскрашенные фигурки, глиняную и деревянную утварь.

Как река собирает на пути к морю мелкие ручейки, так и ванорский тракт собирал на пути к столице проселочные дороги и пешие тропы. Люди двигались по нему непрерывным потоком: одни сидели на нагруженных телегах, другие вели за собой мулов, третьи тащили поклажу в громоздких плетёных коробах за спиной. Чем ближе к Ваноре, тем шумней и людней становилось вокруг. Крутые стены долины умножали голоса, скрипы возов, и лай, и грохот, и крики. Поток транспорта подхватил арбу Реа и увлёк за собой, и вмиг она оказалась в самой гущине, зажатая между телегой крестьянина с пищащими цыплятами и повозкой лудильщика с горой оловянных мисок, звеневших на каждой кочке.

Девушка опустила голову, придерживая одной рукой шарф, прикрывавший волосы. Поправила подол длинного платья. Сколько бы она ни сетовала про себя на тёплую варку, она была благодарна тилорцам за их моду. Одежда Мева — народа, к которому принадлежала Реа — не отличалась подобной многослойностью. Их женщины носили узкие штаны и туго подпоясанные туники с рукавами, едва доставшими локтя. Удобная одежда и практичная, но очень уж… разоблачающая.

Как всегда, в воротах на въезде в город образовался затор. Очередь двигалась медленно. Дети носились в тесноте, как бестелесные духи. Блеяли козы. Кричала домашняя птица. Реа с беспокойством поглядывала на свою лошадь — той ещё не доводилось бывать в крупных городах. Как бы толчея и шум её не испугали. Пока всё шло нормально. Амиха прядала ушами, нервно вертела головой, но потихоньку шагала вперёд.

Наконец, ворота остались позади, и Реа вздохнула чуть свободнее.

— Почти на месте, — сказала она Амихе, — ты молодчинка.

Из трёх столиц Триады, Ванора не была ни самой красивой, ни самой большой. Однако в её витиеватых улочках таилось очарование древнего города — много повидавшего, как хорошего, так и плохого, и множество раз менявшего лицо, позволяя векам оставлять на нём свои отпечатки. Пусть теперь об этом редко вспоминалось, но когда-то Ванора принадлежала Мева. Она выглядела иначе тогда: дома были пониже, улицы почище, народу поменьше… так, во всяком случае, говорили старики, хотя их едва ли можно было назвать надёжными свидетелями, ведь даже те, кому теперь перевалило за сотню, в те времена были детьми.

С той же безжалостностью, с какой люди изгнали народ Реа с их родных мест, они вытравили их следы. Старые дома были снесены, а те, что уцелели, обзавелись новыми этажами. Резные деревянные карнизы и ставни были выломаны. Яркая настенная роспись забелена. И, тем не менее, что-то от Мева ещё угадывалось: где-то настойчивые дожди размыли краску, и проступил закрашенный рисунок — бледные призраки из прошлого, едва узнаваемые очертания.

Пристроив арбу на краю площади, Реа установила прилавок и разложила товары. Справа от неё расставлял глиняные горшки старик-гончар. Слева стояла женщина с корзинками полными душистого мыла. Народу прибавлялось: покупатели, торговцы, брадобреи, зубодёры, нищие и жонглеры, бродячие гадальщики и ведуньи. Трактирщики выкатили из погребов бочки с пивом и бойко разливали его по высоким деревянным кружкам. Сладко пахла карамель и горячая выпечка.

Реа с особенным интересом рассматривала человеческую одежду. Что сейчас в моде? Что бы она надела, если бы могла выбирать? Похоже, в этом сезоне предпочтение отдавалось узору «птичьи лапки». Предыдущий тренд — пышные перья — благополучно остался в прошлом. Так или иначе, мода в Триаде всегда вращалась вокруг Кори. Не столько подражание, сколько дань. Молчаливое признание превосходства.

Торговля у Реа шла не бойко. Шесть медяков за птичку. Серебряшка за набор деревянных ложек. Праздные богачи и не догадывались, что покупают вещи, сделанные ремесленниками Мева.

Солнце ползло по небосводу. Реа скучала. В первый год, когда она только-только начала торговать, она места себе не находила от страха. Везде ей мерещились подозрительные взгляды. Вот-вот, казалось, кто-нибудь окрикнет её, догадавшись о том, кто она. Однако со временем ярмарки сделались привычными. И к тому же она поняла, что страх лишь привлекает внимание. Если ты дрожишь, как кролик, рано ли, поздно ли, кто-то да попытается докопаться до причины. А в её, Реа, случае, долго копать не придётся.

— Ты сама делаешь их? — спросил голос у неё над ухом. Она подняла голову и встретила взгляд молодого человека в плаще из тонкого белого бархата с золотой застёжкой.

«Ну, вот опять», — подумала она с досадой.

В каждом городе, на каждой ярмарке обязательно попадётся такой вот хлыщ — ничего не покупает, только строит глазки да болтает, болтает, болтает… Младший сын какого-нибудь купца или мелкого вельможи. За годы Реа научилась с первого взгляда узнавать «хлыщей».

— Да, господин, — соврала она, не моргнув глазом.

— У тебя золотые руки. Такая красавица — да ещё и такая мастерица!

По правде, Реа едва ли можно было назвать красавицей. Внешность её скорее была необычной. Кожа даже после многих часов на солнце оставалась светлой, и девушка без конца подкрашивала лицо, пытаясь придать ему хоть немного цвета. Скулы у неё были высокими и острыми. В регионе, где среди коренных жителей преобладали мягкие и округлые черты лица, это тоже сразу её выделяло. Но примечательнее всего в Реа были глаза — широко посаженные, миндалевидные, и не просто огромные, а едва ли не слишком большие для человека. Именно они подводили её лицо вплотную к той грани, за которой обнаружилась бы её истинная природа.

— Благодарю, господин, — сказала Реа смирно. — Вы очень добры.

Думала она при этом иначе: «Будешь ты, бесполезный ферт, что-нибудь брать или нет?»

— Что вы за народ, тилорцы! — махнул рукой молодой человек. — Такие сдержанные! Как твоё имя?

На это у неё был заготовлен ответ.

— Амантия, господин.

— Кажется, всех тилорок зовут Амантиями.

— Это распространённое имя, господин.

— Я встречал много Амантий, но такой красавицы среди них не было. Твои глаза — как волны Сияющего Залива, ты знаешь? А губы — как кораллы. Как лепестки хризантем.

Серьёзно? Нет, этот тип точно ничего не купит.

— Твоя кожа — как хрустальные пики Коррака, — продолжал он. А вот это уже любопытно.

— Правда? — спросила Реа.

Хлыщ оживился, поощрённый.

— Ещё бы! Когда… ээ, когда смотришь на них с высоты на закате, в свете первых звёзд…

Реа украдкой оглядела его. Он намекал, что он — один из них. Из птиц. Внешне он вполне подходил: высокий, стройный, красивый. И одет был на коринский манер. Крыльев у него, правда, не было, но так ведь это ничего не значит — Кори обладали магией и умели прятать крылья от посторонних глаз так, что и не догадаешься, что они у них есть. Конечно, скорее всего, мальчишка просто пытался произвести впечатление, и всё же, если это правда…

Реа видела Кори лишь раз. Это было около двух лет назад, на одной из ярмарок. Он летел высоко над городом. Его крылья переливались и вспыхивали, когда перья ловили свет солнца. Такое зрелище едва ли можно позабыть. Она подумала тогда, что нигде во вселенной не сыщешь такой замечательной свободы, такой идеальной красоты.

— И какой же он? — спросила Реа. — Коррак?

Главная столица Триады и самый красивый её город, Коррак был домом Кори — благословенной расы людей-птиц.

— О, невероятный! Он висит в воздухе, среди облаков. И его стены, они как жемчужины в перламутровой раковине. Как… как морская пена.

Мысленно Реа покачала головой. Нет, никакой он не Кори. И Коррака, поди, не видал. Жемчужина! Морская пена! Сплошные общие фразы, поэтические и пустые.

Хлыщ ещё немного потрепал языком, но заметив, что слушательница утратила интерес, решил ретироваться.

— Вот что, — сказал он на прощание, подбирая с прилавка раскрашенную статуэтку, — я возьму вот это, если в придачу ты подаришь мне улыбку, красавица.

Реа стиснула зубы и сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, а потом… потом, как благоразумная тилорка (и в равной мере, благоразумная Мева) улыбнулась самой милой улыбкой из тех, что была в её арсенале. Она умела быть очаровательной.

Хлыщ ухмыльнулся, достал из кармана серебряную монету и бросил ей. Реа ловко поймала. Он зашагал прочь.

Реа вздохнула. Затем украдкой залезла рукой под варку и спрятала серебряшку в мешочек, привязанный к поясу.

Умница, Реа. Ещё одна монетка. Ты молодец.

Когда колокол на башне прозвенел три, Реа попросила соседку присмотреть пару минут за товаром и побежала через площадь к лавке пекарши. Дожидаясь своей очереди, она рассматривала вкусности, выставленные в витрине. Вот, тарелка полная полупрозрачных карамельных шариков самых разных цветов. Вот, вафли с белой пеной взбитых сливок и кусочками фруктов. Вот, свежий пирог с рыбой, присыпанный сверху смесью пряностей… Её взгляд упал на деревянную доску с ценами. Три медяка за пирог! Реа облизнула губы, уныло пересчитала свои монеты. Три медяка и полушка. Как раз хватило бы. Да вот только Ари ждёт гостинца. Это их традиция, и Реа не собиралась её нарушать. Поэтому она купила булочку без начинки за два медяка, а на остальное — горсть карамелек, завёрнутых в бумажный кулёк.

Сунув сладости в мешок, туда же, куда прятала деньги, и, сжимая в руке скромный обед, она поспешила назад к своему прилавку. Запах, стоявший у пекарни, раздразнил её аппетит, напомнив, что утром она не завтракала, а ужин был слишком давно.

Тут кто-то налетел на неё в толчее. Она глянула вниз и встретила взгляд голодных серых глаз на чумазом лице.

— Ох, — сказала Реа.

Глаза моргнули, продолжая нахально изучать её. Они принадлежали девочке, грязной и босой. Годов ей было, наверное, около тринадцати, но худоба и рост заставляли казаться младше.

— Чего тебе? — потребовала Реа у жалкого создания, крепче стискивая свою еду. Голодные дети — не её забота. Она сама не богачка, с чего бы ей кормить оборванцев?

Но глаза девочки поймали её в ловушку. Она не могла просто так отвернуться.

— Держи, — Реа разломила булку на две части и сунула одну девочке. — Всё, больше не дам!

Девочка схватила кусок и только её и видели. Реа хмыкнула.

— Не благодари, — пробормотала она, отправляя в рот остатки хлеба, покуда ещё кто-нибудь не покусился на её обед.

Спустился вечер. Масляный запах горящих фонарей заполонил улицы. Площадь начала потихоньку пустеть. Реа собрала нераспроданный товар и загрузила назад в телегу, похлопала Амиху.

— Ну, всё. Пора и честь знать.

Обратный путь представлялся бесконечным — пыль, жара, назойливые люди. Единственная мысль успокаивала Реа — что стоит ей вернуться домой, в резервацию, она на следующий же день затоскует по дороге.

Пока Реа укладывала товар, начал накрапывать дождь, а к тому времени, когда они с Амихой достигли ворот, разразился настоящий ливень. Он вымочил весёлые флаги, натянутые над улицами, и смыл праздничную атмосферу, принесённую ярмаркой. Реа плелась в хвосте вереницы телег и повозок, двигавшейся к воротам. Дождь превратил мостовую в бурную речку, и казалось, что они не ехали, а плыли.

Вдруг телега, что шла впереди, резко подпрыгнула, взметнув в воздух фейерверк дождевых брызг. Должно быть, возница не приметил под водой камня и наехал на него. Нервная Амиха вскинулась на дыбы и шарахнулась в сторону, и лёгкая арба Реа дёрнулась вслед за ней и врезалась прямиком в другую телегу, что как раз объезжала сбоку. Раздался грохот столкновения. Полетели на землю мешки и корзины, шум дождя почти проглотил звон бьющейся посуды. Водяной поток раскрасился высыпавшимися листьями чая и звёздочками аниса.

Реа не успела опомниться, как рука разъярённого торговца сгребла её с облучка и нещадно встряхнула.

— Что ты, мерзавка, устроила? — заревел владелец телеги ей в лицо. — Кто будет платить за это?

Вокруг них вмиг собралась толпа. Столкнувшиеся телеги перегородили улицу для остального транспорта. Негодование полилось на голову перепуганной Реа вместе с нещадным дождём.

— Я заплачу за урон! — пролепетала она, не зная, сможет ли и впрямь заплатить. Уж больно дорог был нынче чай.

— Да если продать всё твоё барахло вместе с тобой и клячей — и то не хватит! — вопил торговец.

Он снова встряхнул Реа, и шарф слетел с её головы. Она отчаянно попыталась подхватить его, да не успела, и с беспомощным ужасом наблюдала, как он падает в воду, оставляя её голову неприкрытой. Торговец не сразу понял, что произошло, а когда понял, то от удивления разжал руку, выпуская девушку. Обступившая их толпа ахнула.

— Кошка! — раздался голос, приглушённый шипящим дождём. — Проклятая кошка!

Реа вскинула руки, инстинктивно пытаясь прикрыть торчащие кошачьи уши, однако тут же опомнилась, и, оставив арбу с лошадью, бросилась бежать. Кто-то схватил её за шиворот, но она, щелкнув пряжкой, выскользнула из свободной варки, оттолкнулась сильными лапами и ловко запрыгнула на крышу подвернувшейся повозки. Оттуда, не обращая внимания на крики, она метнулась в гущу толпы у ворот и была такова.

*

Сероглазая оборванка сидела на узком карнизе постоялого двора на противоположной стороне улицы и наблюдала за развернувшейся сценой. Когда Реа исчезла, затерявшись среди людей и повозок, девочка поднялась на ноги. За её спиной раскрылись крылья — полупрозрачные перья почти терялись на фоне яростных потоков дождя. Никем не замеченная в суматохе, она взмыла над крышами, позволив надвигающейся ночи проглотить её лёгкий силуэт.

Кьевит

— Почему Мева ненавидят, когда их обзывают кошками, а мы, напротив, всячески выпячиваем своё сходство с птицами? — задумчиво проговорил Киззи, разглядывая пёстрый плафон, изображавший беспечную горличью стаю на фоне лазурного неба.

По мнению Кьевита, уж кому-кому, а Киззи нечего было выпячивать: его крылья жалко висели за спиной, атрофированные и бесполезные. Неспособные поднять в воздух даже курицу. Ему бы впору их спрятать, так нет же — Киззи гордился своими крыльями. У множества Кори, вопреки всеобщему мнению, не было и этого.

— Потому что нас не преследовали и не истребляли на протяжении целого века, я полагаю, — ответил Кьевит, садясь за письменный стол. — Что у тебя?

Поверенец потёр руки. Он всегда делал так, если у него было, что рассказать. Ну, хоть бы добрые вести, а то уж больно редкая это нынче добыча.

— Есть новости, Кьев. Одна хорошая, другая плохая, и ещё одна хорошая, и ещё одна плохая. И ещё одна — смотря, как на неё посмотреть.

— Начинай, — сказал Кьевит устало, — с чего-нибудь.

— Ладно. В общем так. Мы расшифровали рукопись и теперь знаем, где он спрятан.

— Я это уже слышал. Много раз.

— На сей раз всё точно.

— И это я тоже уже слышал.

— Тот парень из библиотеки подключил какого-то своего знакомого, толкового знатока древних текстов. Да, да — где же он раньше был? Я так ему и сказал. Неужели нельзя было с самого начала…

— Киззи. К делу.

— Точно. В общем, мы уверены, на сей раз. И это — хорошая новость. Теперь плохая. След указывает на Экрузим.

Кьевит ответил непроницаемым взглядом.

— Да, да, знаю! — Киззи поднял руки. — Никому не известно, как туда попасть…

— И существует ли он поныне.

— А что ему будет, Кьев? Все древние города Благословенных стоят по сей день.

— Только не те, что на территории Нируни.

— Если бы Нирунийцы его нашли, мы бы об этом уже прознали. Да, они и не искали. К чему им груда камней? Лично я, Кьев, ставлю на то, что Экрузим цел и невредим.

— Пусть так. Как же нам его искать? Насколько я помню, он должен быть где-то в скалах Поухт Рейе. Проклятый лабиринт. Никто, кроме Мевских Хранителей не знает, как его миновать.

— И в этом одна из плохих новостей. Хранителей среди них давно не осталось. Мева уже не те, что были. Даже собственных хвостов не найдут.

— У Мева нет хвостов. Они не кошки.

— Не важно. Кем бы они ни были, Экрузим и прочие великие святыни им нынче без надобности. Слишком уж они заняты тем, чтобы не подохнуть с голоду в своих резервациях. Тут уж не до древних городов да тайных троп. Я навёл справки. Последний известный Хранитель — женщина по имени Айла. Но её уже больше десяти лет как нет в живых.

— Ну, просто замечательно, — пробормотал Кьевит, выдвигая ящик стола и доставая оттуда курительную трубку. — Это всё? Стало быть, у тебя по-прежнему ничего нет.

— Кто тебе сказал? Кое-что есть.

— Так выкладывай.

Киззи облизнул губы.

— У Айлы осталась дочь. Мать, говорят, брала её иногда с собой. Девчонка, наверняка, знает дорогу. У кошек отличная память.

— Девчонка? Сколько ей лет?

— Девятнадцать? Двадцать? Около того. Не ребёнок. Живёт в резервации Мева на юге. Ей несладко пришлось после того, как матери не стало. Едва ли она откажется нам помочь за небольшое вознаграждение.

— Хм.

Кьевит обернулся к карте, висевшей у него за спиной. Горы Поухт Рейе, там, где по слухам находился древний город Экрузим, лежали на западе от Триады. В сердце враждебного королевства Нируни.

— Будет непросто провести кошку по нирунийской территории, — заметил он. — Там их не любят побольше, чем нас.

Его разум, тем не менее, уже подбирал возможные решения такой задачи.

— И это подводит меня к ещё одной хорошей новости, Кьев. Девчонка — полукровка.

Кьевит посмотрел на него, отвлекаясь от карты.

— Вот как? И сойдёт за человека?

— Итта следила за ней пару дней. По её мнению, что коли не знать, что она — Мева, ни за что не догадаешься.

— Что ещё о ней известно?

— Зовут Ареар. Она притворяется тилоркой и торгует под прикрытием на ярмарках уже несколько лет. Шустрая. Находчивая. Может за себя постоять.

Кьевит медленно кивнул. Это, пожалуй, была добрая весть — та самая, которую он так долго ждал.

— Где Итта? — спросил он.

— Там же, где всегда.

— А Скьют?

Киззи скривился:

— Там же, где всегда.

— Обоих ко мне.

Поверенцу не потребовалось повторять дважды. Когда он скрылся за дверью, Кьевит подошёл к полупрозрачной стене своего кабинета и посмотрел сквозь неё на кипящий внизу Коррак.

Издалека могло показаться, что город стоял на вершине очень высокой горы. Лишь вблизи становилось ясно, что на самом деле он парил в воздухе, ничуть не касаясь земли.

Формой Коррак напоминал зубчатую корону — шестнадцать молочно-белых пиков образовывали ровный круг. Между ними — бесчисленное количество мостов и воздушных переправ, лестниц и лифтов. На цепях покачивались висячие сады с настоящими деревьями и прудами. Дома знати располагались на самом верху, скрытые среди облаков. Кори демонстративно не боялись высоты.

Все полагали Коррак чудом. Как, если не по волшебству, были созданы его стеклянные башни? Как они держались в воздухе? Как сияли в ночи лунным светом? И почему хрустальные сферы — Сны Богов — стремились к ним со всей округи, привлекаемые невидимой глазу силой?

Но Коррак не был чудом. Он был создан древней магией, и ей был обязан всей своей красотой. Теперь магия заканчивалась. Высыхала, точно сезонный ручей, оставляя после себя пустое русло. И Кьевиту выпала непростая задача — придумать, как вновь его наполнить.

Он родился в Корраке, в этом самом пике. Его отец был прежде Паладином, а до него — дед, прадед, прапрадед. Впоследствии глава семьи решил отойти от дел, и Кьев унаследовал пост. В самое недоброе время. Что тут скажешь? Его удачливость всегда была легендарной.

Реа

Реа плакала. Она делала это нечасто и лишь когда никто не видел. Слёзы были слабостью, слабость — роскошью, а роскошь — не для Мева. И всё же она не могла сдержаться. Лошадь, арба… да к тому же и весь непроданный товар! Всё пропало. По её вине. Из-за её глупости. Старейшина Рарос спустит с неё шкуру.

Первые лучи солнца заглянули в укрывшую её на ночь пещеру на вершине пригорка. Дождь кончился пару часов назад. Глядя на серо-жёлтую степь, что простиралась за цепью ванорских холмов, с трудом можно было поверить, что он вообще шёл. Земля оставалась сухой и жёсткой. Трещины расчертили её мелкой сетью.

Реа предстоял долгий путь пешком. Направляясь на ярмарку, она держалась больших дорог, проезжая через многочисленные поселения и коротая ночи в конюшнях на постоялых дворах. Для тилорки, которую она изображала, так было безопасней. Для Мева же… для Мева надёжней было идти через дикие холмы, где в лощинах прятались свирепые волки и медведи. Путь до Ваноры, проделанный на арбе, больше не казался в перспективе ни таким уж утомительным, ни таким уж опасным.

Реа утёрла слёзы. Хватит плакать. Надо двигаться.

Она стянула с себя тонкое платье — оно будет только мешать. Варку она потеряла и шарф тоже, так что никого всё равно уже не обмануть. Под платьем на ней была льняная туника до колен да чёрные онучи, которыми она плотно обматывала лапы, пытаясь сделать их незаметными. Так будет удобнее бежать, прыгать и карабкаться.

У неё остался кинжал. А ещё — мешочек с монетами, привязанный к поясу. Ну хоть его она уберегла! Благодаря этим грошам, возможно, старейшина Рарос не погонит её на все четыре стороны. Подумав так, она едва не разрыдалась снова. Какая же она бестолковая! Племя много дней потратило на то, чтобы собрать её на ярмарку. Два десятка ремесленников Мева доверили ей свои товары. А она всё потеряла!

Реа глубоко вздохнула раз-другой, чтобы совладать со вновь подступающими к горлу слезами, проверила, надёжно ли затянут пояс и стала спускаться с пригорка, оставляя за спиной изумрудную долину, навстречу сухой степи.

Она бежала много часов, чураясь дорог, прислушиваясь чуткими ушами, не доносится ли откуда топот копыт или человеческий голос. Полуденный зной был в самом разгаре. Солнце взобралось на небосвод и будто бы подзадержалось там, глядя вниз на залёгшие у горизонта облака, раздумывая, стоит ли спускаться.

Душистые луга и цветущая долина давно остались позади, отрезанные границей из холмов. Степь простёрлась к востоку. На западе выступил частокол бледных скал. Под ногами — сухая чёрствая почва. Пыль. Выносливые, свыкнувшиеся с засухой растения, тесно сцепившиеся стеблями под палящим солнцем.

Человеческому глазу такой пейзаж мог видеться однообразным, одноцветным. Реа видела его иначе. Для неё степь играла самыми разными красками. Каждая травинка — своего особенного оттенка, как нитки тилорского ковра сплетаются в изысканный золотой узор. Шафрановая степь. Янтарная степь. Медовая степь. Виток за витком, он складывался в сложные рисунки.

Когда Реа поднимала глаза к небу, она видела в нём едва заметные очертания всё тех же «мыльных пузырей». В детстве, во времена походов, мать рассказывала ей о снах, которые снились богам. О том, что пряталось внутри шаров: об эфемерных замках, о морях, о цветочных полянах и диких джунглях.

— Там нет законов Спящих, лишь красота, чувства и бесконечное воображение.

— Откуда ты знаешь, что в них? — спрашивала Реа. — Ты не бывала там.

У матери не было крыльев. Как все Мева она была привязана к земле.

— Бывала, — отвечала мать. — Во сне.

От матери Реа достались лапы — достаточно маленькие, чтобы их можно было спрятать под длинной плотной варкой и онучами, но по-кошачьи сильные и гибкие. Также от матери ей достался отличный слух и прекрасное зрение.

От отца Реа досталось человеческое лицо, человеческие руки с длинными пальцами и светлые человеческие волосы. Реа предполагала, что бледная кожа, которую болтун на ярмарке сравнивал с белоснежными пиками Коррака, тоже досталась ей от отца.

Мева не любили полукровок и терпели их исключительно по одной причине. Закон запрещал «кошкам» покидать резервации и как-либо контактировать с внешним миром. Мева возделывали землю, на которой росли исключительно самые упорные растения. Варили из стеблей еду и пиво, плели мебель и утварь. Да только этим одним ведь не проживёшь. Поэтому кому-то приходилось идти на риск — торговать. И вот тут-то им было не обойтись без полукровок. Без тех, кто походил на человека достаточно, чтобы обмануть невнимательный глаз. Так уж вышло, что Реа оказалась одной из них.

Путь домой лежал через скалистую местность. Она бежала, иногда припадая к земле, всегда начеку, всегда готовая схватиться за оружие. Будь она чистокровной Мева, ей было бы куда легче. Полукровки были слабее, их чувства — не такими острыми. Будь она чистокровной, она бы услышала приближение пантеры гораздо раньше.

Зверь прыгнул на неё из глубокой тени, что лежала в щели между валунами. Реа уловила движение краем глаза и едва успела отскочить. Пантера пронеслась мимо злобным вихрем. Девушка упала ничком на землю, перекатилась и тут же вскочила, взметая облако пыли и песка. Выхватила кинжал.

Зверь развернулся и зарычал, оскалившись.

«Почему люди обзывают нас кошками? Что у нас общего с этими злобными созданиями?»

Реа подняла руку с оружием, вспоминая материнские уроки. В то далёкое время, когда они ходили по неведомым никому тропам.

«Блефуй, утёнок, — говорила мать. — Что с людьми, что с птицами, что с животными — в любой опасности, блеф везде сгодится».

Пантера весила раза в три больше девушки. Её острые загнутые когти оставляли в песке следы, как от лезвий ножей. В рукопашной схватке у Реа с ней не было шансов. Нарастающая в груди паника уговаривала бежать, но бежать нельзя. Бежать — значит показать слабость. Слабые в степи погибают.

— Страх, — говорила мать, — это крошечная ледяная бусинка, которая рождается в сердце. Её надобно схватить и сжать, крепко-крепко. Растопить силой воли. А иначе она разрастётся, и будет расти, и расти, пока не проглотит твоё сердце целиком.

Реа так и сделала — схватила свой страх и стиснула его, подавляя, растапливая.

«Спокойно, Реа. Да, ты слабей, но пантера-то этого не знает. Нужно её обмануть. Блефуй, утёнок…»

Реа закричала. Это был нечеловеческий крик — больше рычание, сродное кошачьему.

«А может у нас и правда есть что-то общее?»

Пантера насторожилась. Потянула носом, пытаясь понять, что за существо перед ней — человек или зверь? Опасно ли? Стоит ли напасть? Или лучше идти своей дорогой?

На мгновение они замерли — дикая кошка и девушка с кинжалом в руке, а потом пантера прыгнула. Это был грациозный прыжок, стремительный и вместе с тем неторопливый — будто само время остановилось, давая ей возможность оторваться от земли и взмыть в воздух, изогнуться гибкой дугой и обрушить вес на жертву.

Реа бросилась вперёд, сжимая рукоятку оружия — до смешного маленького в сравнении с бронзовыми когтями зверя. Она размахнулась, метя в шею. Лезвие только скользнуло по шелковистой шерсти, оказавшейся неожиданно плотной и прочной, не хуже настоящего доспеха.

Будь Реа человеком, она не продержалась бы и минуты в битве против дикого зверя, но и до чистокровных Мева ей было далеко. Она слышала рассказы стариков о том, как они встречались один на один с пантерами и медведями, и выходили победителями из таких схваток. Она бы усомнилась, сочла бы такие истории простой похвальбой у костра, если бы своими глазами не видела, как её мать убила однажды волка.

Атаки пантеры стали стремительнее. Они не оставляли ни секунды передышки, не давали поднять кинжал, прицелиться. Сил Реа только и хватало на то, чтобы вовремя уклоняться, отскакивать, да и то, с каждым разом это давалось трудней.

Вот зверь рванулся с места, налетел на неё и сбил с ног. И на сей раз ей не удалось быстро подняться. Падая, она сильно ушибла бок. Рукав туники превратился в лохмотья. Из порезов, оставленных мелкими камнями, сочилась кровь. Впервые с тех пор, как услышала рык пантеры, она испугалась. По-настоящему испугалась. Выпустила из кулака страх и почувствовала, как он разрастается, поглощая её.

Её глаза искали, напрасно, что-нибудь — что угодно — что могло бы хоть как-то помочь. И тут она увидела. Они с пантерой были не одни. У поединка был зритель.

На толстой ветке полусухого дерева, выросшего из трещины в скалах, сидела девочка. Реа не узнала в ней оборванку — ту самую, с которой она поделилась хлебом на ярмарке. Зато она узнала в ней птицу.

Реа не привыкла ожидать милосердия от чужаков. Тем более от Кори, и всё же в этом был её единственный шанс.

— Помоги! — крикнула Реа. — Помоги мне, пожалуйста…

Кори не двинулась с места и продолжала наблюдать, совершенно безразличная, будто бы перед ней бились два муравья, и исход был ей малоинтересен. Крылья за её спиной — едва видимые, как марево над горячей землёй.

Пантера тем временем уже снова ринулась к ней. С глухим криком Реа откатилась в сторону. Её отчаянно метавшийся взгляд нашёл в скалах, в нескольких шагах, узкую расщелину. В безысходности, девушка метнулась к ней и забилась в пространство между камнями, так глубоко, как смогла.

Зверь взвыл от досады и принялся ходить взад-вперёд, будто надеясь отыскать способ вытащить добычу из укрытия.

«Я в ловушке, — подумала Реа. — Пантера не уйдёт. Будет караулить, пока я не выберусь наружу. А когда выберусь, она меня съест».

Она больше не видела девочку-птицу. Рядом ли она ещё? Наблюдает своими равнодушными глазами или улетела? В узкой щели едва хватало места, чтобы сделать вдох, и всё же Реа набрала столько воздуха, сколько смогла, и крикнула на всякий случай:

— Помоги!

Голос прозвучал совсем слабо.

Пантера предприняла дерзкую попытку когтями выскрести Реа из укрытия, и девушке пришлось забиться глубже. Когти царапали камень в ладони от её плеча. Она больше не могла кричать — холодные камни совсем сдавили грудь.

— Помоги… — прошептала Реа, обращаясь уже не к коринке, а… к кому? К Спящим? Так ведь они не услышат. Они никогда не слышат…

Когти заскребли по камням, и Реа зажмурилась. Она не была отважным воином, как её мать. Она не была сильной, как её племя. У неё была одна-единственная задача — отвезти товары на ярмарку, а вместо этого она умудрилась потерять и телегу, и лошадь, и товары… Что ж, может быть, она заслужила то, что получила.

И тут что-то произошло. Нечто стремительное и тяжёлое упало с неба и с грохотом врезалось в скалу, совсем близко с тем местом, где укрылась Реа. Девушка открыла глаза. Камень! Булыжник, размером с куриное яйцо! Пантера дёрнулась и развернулась, отвлекаясь от Реа. В следующий миг второй камень полетел вслед за первым. Он врезался в землю, послав в воздух сноп щебня.

Очевидно, Кори всё-таки решила вмешаться. Промелькнув под самым носом у пантеры, которая не успела даже сообразить, что происходит, она подобрала с земли новый снаряд, и метнула им в зверя, попав аккурат промеж лопаток. Бессильная против нахальной девочки-птицы, парившей вне досягаемости в воздухе, пантера отступила и побежала прочь, забыв про загнанную в ловушку добычу.

Реа перевела дух. К тому времени, когда она собрала достаточно сил, чтобы выбраться из расщелины, девочка пропала. Унеслась на прозрачных крыльях, так ни слова и не сказав.

Откуда она вообще взялась?

И почему всё-таки решила вмешаться?

Реа обвела глазами округу, на случай если пантера не убежала далеко, а поджидала где-нибудь в укрытии. Нет, кажется, всё тихо. Тогда Реа оглядела себя. Порванная туника, кожа вся в ссадинах и порезах. Что за зрелище ожидает её племя, когда она вернётся! Она уже слышала голос старейшины Рароса:

«Ты — позор для Мева, Ареар!»

А что если… что, если вовсе не возвращаться? Может быть… она поглядела на мешочек с монетами, крепко-накрепко привязанный к поясу. На первое время ей бы хватило. Она могла бы стащить где-нибудь одежду, варку, снова притвориться тилоркой, добраться до большого города и затеряться в безликой толпе…

А дальше? Сможет ли одинокая Мева выжить среди людей? Ей не заработать на жизнь. И если её обман раскроется (тут ей живо вспомнился ужас, испытанный в Ваноре, когда тот разъярённый торговец сбил с неё шарф), у неё не будет места, куда сбежать. Где укрыться.

Думая так, она продолжила путь. И тут что-то на земле привлекло её взгляд. Зверёк, окровавленный и разбитый, глядящий в небо неподвижными глазами. Дикий заяц с длинными ушами и тёмным хвостом. В первый миг она решила, что его загрызла пантера, однако…

Она опустилась на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть его. Следы зубов пантеры, как если бы она схватила его, а потом оставила, отвлёкшись на что-то… или скорее кого-то — на Реа.

Что же не так? Зайцы водятся в прерии. Пантеры едят зайцев. Казалось бы, ничего необычного…

Реа принюхалась, расплетая полотно запахов — отделяя их, ловя тот, что был нужен, а лишние отметая. Она прошла несколько десятков шагов, прежде чем увидела второго зайца. На сей раз следов зубов не было. Крошечное тельце было сломано, как будто упало с высоты. Из бока, среди свалявшегося бурого меха, торчала стрела. Реа выдернула её и присмотрелась. Оперение зелёное с чёрными крапинками. Не Мевская, не тилорская.

Если бы Реа взялась предполагать, то решила бы, что девочка-птица настреляла этих зайцев, чтобы разбросать здесь, выманивая пантеру из логова запахом крови. Только к чему ей это? Зачем Кори устраивать на неё засаду? А после этого самой же спасать?

Итта

Итта взмыла в небо, позволяя потокам воздуха пронести её на гребне, а затем нырнула вниз, окунаясь в свежее утро, как скопа, ныряющая в воду за рыбой.

У речной заводи группа ребятишек охотилась на вьюнов. Стоя по колено в воде, они ловко орудовали сачками, а заметив Итту, так и подскочили, и приветствовали её восторженными воплями:

— Глядите! Глядите!

— Кори! Настоящая!

В этих краях её братья и сёстры были редкими гостями. Не удивительно. Есть ли в мире более безрадостная картина, чем степи? Глазу не за что зацепиться. Долина реки, где стояла одна из столиц, Ванора, была единственным ярким пятном на однообразном ландшафте. И Сны богов стремились к ней со всей степи.

Никто не знал, что управляет Снами — что заставляет их танцевать в воздухе, притягивает или отталкивает. Итту это, впрочем, мало заботило. Ей было гораздо важнее то, что скрывалось внутри.

Она пронеслась над рекой. Новые крики приветствовали её. Она умела становиться незаметной, но бывало, что ей нравилось, когда люди задирали головы и провожали её взглядами, и завистливыми, и восхищёнными.

— Птица! Птица!

Эти чумазые степные детишки отдали бы всё на свете, чтобы оказаться на её месте. Они и понятия не имели, что родиться Кори — вовсе не означало быть таким, как Итта.

В её семье, из четырёх детей лишь она умела летать. У самого старшего были крылья, но слишком слабые, атрофированные. У близнецов, что моложе его на три года — по одному уродливому крылу на брата. Тоже не полетаешь. И подобные изъяны были почти у всех Кори. У кого-то они проявлялись в крыльях, у кого-то — иначе. Итта, в отличие от братьев, родилась с прекрасными крыльями… и без языка.

Ну и пусть. Она ни на миг не жалела. По мнению Итты, куда лучше было уметь летать, чем болтать всякую чушь, и, если бы кто-то предоставил ей при рождении выбор, она оставила бы всё, как есть.

Итта резко взвилась вверх — так что даже уши заложило. Впереди показался прозрачный шар. К нему-то она и держала курс. Выше, выше, ещё немного… На миг на поверхности шара мелькнуло её отражение — хрупкая девочка с крыльями слишком большими для её худосочного тела — а следом, будто бы и впрямь нырнув в ледяную воду, Итта прошла сквозь барьер и оказалась внутри.

«Это как открывать подарок, — подумала она. — Всякий раз новый сюрприз».

Каждый Сон богов отличался своеобразием. Одни приятные и красивые, одни — мрачные и пугающие. А вот этот… этот оказался особенно странным.

Как это часто бывает, внутри он был во много раз больше, чем снаружи. Небо в нём переливалось серым и чёрным и немного жёлтым. Над её головой возвышалось некое строение, отдалённо напоминающее корабль: у него были две стройные мачты и вытянутый нос с гальюнной фигурой в виде оскалившегося чудовища. Корабль парил в воздухе. Итта не увидела ни веревок, ни цепей, которые бы держали его. Он просто висел, сам по себе, не падая и не улетая в небо.

Она вспорхнула на леер и едва не вскрикнула — не от испуга, от неожиданности. Палубу заполонили скелеты. Нет, Итту поразил не вид костей — за свои тринадцать лет она и не такое успела повидать. Тут было кое-что другое. Скелеты не усеивали палубу, как положено. Они стояли, прямо, застыв в боевых позах — с оружием, зажатым в костяных пальцах, в два ряда, друг напротив друга. Ни дать ни взять фигуры перед началом шахматной партии или две армии, ожидающие призыва к битве. Итта прошлась меж рядов, заглядывая в пустые глазницы черепов, готовая мгновенно отскочить, если хоть один из них пошевелится.

Её собратья избегали подобных мест. Те, кто путешествовал по Снам, предпочитали, как правило, что-нибудь покрасивее, поприятнее. Итту притягивало иное. Каждый раз, пересекая границу Сна, она надеялась увидеть нечто подобное этому. Нечто такое вот жуткое и непонятное.

Она спустилась в трюм. Там царил порядок. В каюте капитана был накрыт к завтраку стол — тарелки и кубок, графин и приборы были расставлены на белой скатерти. Накрыт на двоих. Только самой еды не было — сгнила или не успели подать? Если бы сгнила, что-то всё равно осталось бы, нет? К тому же тлен не коснулся ничего прочего в каюте — ни дерева, ни тканей. Всё блестело, всё выглядело свежим, отполированным, отглаженным.

Взгляд Итты остановился на лежащей на столике у окна раскрытой книге. Она подошла, взяла томик в руки. Чтение не интересовало её, даже если бы скудного света хватило, чтобы разобрать текст. Что её привлекло так это медальон на тонкой серебряной цепочке, вложенный между страниц. Итта подняла его, повертела в пальцах. Насколько она могла разглядеть, работа была очень искусная. Нити серебра переплетались в овальной рамке подобно ловчей сети и образовывали рисунок… или скорее надпись.

Итта сунула кулон в карман и продолжила исследовать каюту, вдыхая запах воска для полировки мебели. Она нашла в сундуке отрез мягкой ткани и приложила его к щеке, а когда чуть-чуть разжала пальцы, шёлк легко выскользнул из них и слетел на пол.

Стало светлей. Она подняла взгляд к потолку. Он сделался полупрозрачным. Стены каюты начали мерцать. Похоже, пора уходить.

Сны были недолговечны — они понемногу таяли, одни медленнее, другие быстрее. Итта не знала, почему так происходит, но давно приметила, что чужое вторжение ускоряло процесс. Самое долгое пребывание во Сне для неё было… где-то чуть больше двух дней. Она помнила, как цеплялась за тот сон, не желая его отпускать. Тогда она была ребёнком.

Итта вырвалась из Сна на резвых крыльях и приземлилась на толстый сук дерева, что росло одиноко на холме. Сунула руку в карман и достала кулон. Он тоже таял — мираж, не выносивший света истинного мира. Она лишь успела прочитать слово, спрятанное в переплетении серебряных нитей прежде, чем он исчез — «Серлиссия».

Реа

Реа повернулась спиной к мутному зеркалу, вывернув шею настолько, насколько могла, разглядывая следы. Пять багровых полосок ярко выделялись на белой коже. Её не прогнали. Её просто побили.

— Ты — позор для Мева, Ареар, — сказал ей старейшина Рарос.

Старый ублюдок. Придумал бы что-нибудь новое.

Реа вздохнула и натянула тунику. Ткань тут же прилипла к не успевшим зажить ранам, оставшимся после встречи с пантерой. Девушка поморщилась. Ещё один недостаток полукровки — слишком тонкая кожа.

Она оглядела круглую комнату, пустую в этом время дня. Хотя хижины в резервации были большие, жили в них по три десятка Мева — точно сельди в бочке.

Реа могла лишь воображать каково это, иметь собственный дом. В редкие мгновения, когда фантазия её срывалась со строгой привязи, она рисовала хижину на берегу моря, звуки волн по утрам, и, обязательно, расписанные яркими красками стены.

Мева всегда украшали свои дома. В скромных хижинах в резервации стены пестрели сложными узорами, а крыши — резными фигурками. Руки Мева немного отличались от человеческих — пальцы были толще, а вместо ногтей — острые когти. Многие узоры мастера Мева вырезали именно когтями, что придавало их работе узнаваемый вид. Разумеется, тот товар, что Реа возила на ярмарки, был лишён этой уникальности, чтобы не выдать, кому на самом деле принадлежит работа, и это её всегда печалило. Мева теряли своё искусство, пряча его за подражанием чужим народам.

Девушка сунула руку под кровать и достала припрятанный ранее кулёк с карамельками. Хорошо, что она положила его вместе с деньгами, а то и гостинец пропал бы вместе со всем добром. Выйдя из дома, она направилась к реке, подальше от поселения и взглядов — любопытных, сердитых, презрительных — всех одинаково ей неприятных.

У реки на плоском валуне её ждал Ари. Он тоже был полукровкой, но в отличие от Реа, ему было не пройти за человека. Так уж вышло, что Ари досталось человеческое тело, и только лицо от Мева: огромные зелёные глаза, широкая выдающаяся переносица и, конечно, остроконечные уши, которые ни под каким тюрбаном, ни под каким капюшоном не спрячешь.

— Привет, — сказала Реа, залезая на камень и пристраиваясь рядом с Ари.

— Привет, — отозвался тот, и кивая на кулёк спросил: — Это мне?

— Кому ж ещё?

Она сунула карамельки ему в руки, и Ари, недолго думая, набил рот. Его редко баловали подарками.

Реа задумчиво разглядывала его вытянутые ноги, покрытые бронзовым загаром. Пальцы без когтей. Человеческое тело внушало ей смесь любопытства и неловкости. Что стало бы с ней, если бы она родилась такой, как Ари? С лицом Мева? Её бы уж точно не стали бы терпеть. Ари был сыном Рароса, и это берегло его, но удел полукровки, пусть даже сына старейшины, всё одно был незавиден.

— Говорят, — сказал Ари с набитым ртом, — ты сказала, что сражалась с дикой кошкой.

— С пантерой, да.

— Говорят, что ты всё выдумала.

— Мне нет дела, кто там во что верит.

— А я сказал, что раз ты сказала, то так и есть. Ты никогда не лжёшь.

— Я всё время лгу.

— Не нам. Не своим. Так как ты её победила?

—