у каждого живущего, умеющего читать и писать, есть шанс написать одну песню в жизни. И эта песня сбудется. Хорошо, что не у всех это получается.
Сказка о Воришке Времени и Снежном Драконе
Риан Лаир
Глубина нашего Я определяется лишь степенью Ясности в понимании себя, и когда-то это знал лишь чудак без имени, без возраста и без гроша за душой. Сам он звал себя Воришкой Времени, так как мог забирать Время из Вечности, скручивать его в Спираль и управлять им, отдавая ему частичку своей Ясности. Так и ходил он с начала Миров по краям ведомым и неведомым, собирая кусочки Времени и зашивая их себе за пазуху.
Прознал он как-то, что на севере, в Туманных Горах, живет урод исполинский, нагоняет страх на жителей окрестных селений, и решил чудовище побороть — Временем. Долго шел он, узнавая дорогу у прохожих. Отвечали ему неохотно, пытались отговорить от безрассудства, но он все равно шел вперед, потому что Воришка был очень храбрым и упрямым и свято верил в то, что в конце путешествия его ждет Чудо. Он еще не знал какое, но Чудо было самым настоящим, и оно стоило своего Времени. Когда путь Воришки обрывался в никуда, он доставал из кармана старые часы с одной стрелкой, загадывал свое желание, и стрелка указывала ему путь, колеблясь между ним самим и самой высокой горой.
Наконец Воришка Времени добрался до пещеры на вершине и увидел то, что все звали чудовищем. Дракон был велик и снежно-бел, подстать своим горам, и на миг у Воришки дух перехватило. А Дракон смотрел на него горящими мудрыми глазами и молчал. Воришка видел в этих глазах все Время этого Дракона, бойни, кровь и огонь, и было в этой одинокой жестокости нечто прекрасное, что Воришка хотел бы объять всей своей Ясностью, ощутить кожей, пересыпать в ладонях. И он начал свой рассказ. Слова были его щитом и мечом. Ошибившись раз, он мог уже никогда не найти своего Чуда, а то и жизнь потерять. Но в словах Воришка еще ни разу не ошибался. Конечно же, рассказывать Дракону о Времени он не стал. Казалось, тот засыпал под неумолкающий голос Воришки, закрывал льдистые глаза, но даже под белой чешуей Воришка Времени уже мог разглядеть его Ясность, его короткое гордое Я, наполненное греющимся в груди гневом. Воришка наперед знал, что гнев этот не вырвется наружу. Он чувствовал интерес Дракона, его легкое недоверие и одиночество — никто и посметь не мог заговорить с этим чудовищем. Да и Воришка Времени был хитер: за пазухой, вместе со Временем, он держал бессчетное множество амулетов, один из которых мог защитить его и от драконьего пламени.
Воришка говорил всю ночь, пытаясь найти Чудо в Ясности Дракона, но оно ускользало, оно было не в Настоящем, а Воришке уже не терпелось почувствовать свою власть над Временем. Да и Дракон так переливался россыпью снегов, что Воришка Времени захотел оставить себе хотя бы одну его чешуйку — для своей запазушной сокровищницы. Он знал то, чего Дракон мог не знать.
Когда-то давно его род не внушал такого ужаса. Его предки жили среди едва встающих на ноги людей и помогали им. Но чем сильнее становились люди, тем больше они боялись и завидовали драконьей силе, мудрости, терпению. Тем реже драконы принимали человеческий облик.
Но Воришка знал будущее и мог поклясться, что через огромное пространство лет драконы еще будут жить, но снова обретут способность становиться людьми, навсегда утратив внушающий трепет благородный облик.
Он мог бы перенести Дракона в это время, на другую сторону Спирали, которая уже стягивалась и закручивалась в его сознании. Для этого ему требовалось лишь добровольное согласие Дракона и что-то, что помогло бы Воришке отыскать его на другой стороне времени. И еще одна малость — знак возвращения Ясности. Ничего не стоило таким большим прыжком свести Дракона с ума, а потому Воришка Времени решил, что тот не должен помнить ничего из прошлого. Только слабые отголоски, которые не заставят его сомневаться в собственной человечности. Но увидев знак, Дракон вспомнит о том, кто он есть, и вернется на свой дикий север, на этот раз зная, что через тысячи лет он сможет быть другим. Знак этот определит само Время, вырвав его из Ясности Дракона, и Воришка знать о нем не будет, пока Спираль сама не начнет раскручиваться. Потому что ему запрещено мешать Времени воровать украденное у него.
Поддавшись волшебству слов, Дракон встал рядом с Воришкой Времени на изгибе Спирали, и Вечность пропустила их сквозь себя, указав каждому ту точку пространства, в которой им следовало бы оказаться, чтобы не разорвать континуум для других существ.
Воришка довольно быстро нашел Дракона: стрелка указывала теперь только на него, но и без нее Воришка узнал бы сотворенное Чудо в любой, даже самой разношерстной, толпе. Глядя на обычного человека, Воришка Времени испытывал все те же чувства, что и давным-давно, когда стоял в холодной пещере перед завораживающей и почти нереальной Ясностью, которой на этой Стороне не существовало. Дракон не вспомнил его, но внутри все же шевельнулся слабый намек на узнавание.
Время шло, и Воришка стал привыкать к такой земной форме мистической Ясности древнего создания. Он понимал, что это ненадолго, что должен появиться знак, и ему придется отпустить Дракона обратно по Спирали. Так и случилось. В образе рыжеволосой девочки, живущей неподалеку, Дракон увидел свой огонь. В ее белой коже — свои снега. Память поглощала его, сводила с ума, и все, что оставалось Воришке Времени, – это вернуть Дракону его Ясность, его понимание происходящего, его истинное мироощущение. Он понимал, что цветные картинки и яркие сказки из снов Дракона сводят его с ума, путают между двумя настоящими, разрывают его личную Спираль. Ему просто необходимо было увидеть свою Ясность, убедиться в ней, и Воришка Времени отвел его к чистому горному озеру, в котором Дракон силился найти свою память. Круги расходились по воде, искривляя отражение, но Воришка знал, что стоит поймать искру Ясности, и изображение застынет, поглощая в себя. Дракон сам уйдет в свое отражение, вынырнув из воды уже на Своей стороне, чтобы там знать, ради чего он живет дальше. А здесь его забудут все. Кроме Воришки, конечно. Он будет ждать возвращения Дракона, лелея Чудо управления временем и судьбами. И, конечно же, дождется.
остывающей печи, а сам ушел спать в другую комнату. Усталость была настолько сильна, что не давала
Обещай не выходить из комнаты ночью.
— Обещаю.
День плавно перетек в ночь, звезды как любопытные овечки разбрелись по безоблачной синеве неба, двурогий месяц-пастух зорко наблюдал за своим стадом, иногда поглядывал и на землю. Старик постелил Страннику перину на остывающей печи, а сам ушел спать в другую комнату. Усталость была настолько сильна, что не давала Страннику уснуть. И вдруг в ночной тишине он услышал чью-то песню тихую и прекрасную, чистую как горный ручей и живую как луч солнца. Чтобы убедиться, что это не уловка измученного разума мужчина встал и подошел к двери. То был
лунного света. И не смотря на то, что все люди сделаны из разного, все они одинаковы в одном: они всю жизнь куда-то идут, общаясь между собой, встречаясь и расставаясь. А потом вдруг рассыпаются — в
жутко обидчивые — заваришь случайно
улыбнуться, а ты уже дрожишь от радости или, наоборот, застываешь, стараясь не выказывать страха. Потому что боишься спугнуть Дракона. И правильно, они ведь жутко обидчивые — заваришь случайно вместо ромашкового чая каркадэ, а он уже улетел — только крылья и видно. Или бывает, что найдешь своего Дракона, а его уже кто
а ты уже дрожишь от радости или, наоборот, застываешь, стараясь не выказывать страха. Потому что боишься спугнуть Дракона. И правильно, они ведь жутко обидчивые — заваришь случайно вместо ромашкового чая каркадэ, а он уже улетел — только крылья и видно. Или бывает, что найдешь своего Дракона, а его уже кто-то пригрел и ему и так хорошо, так что тебе остается только любоваться им издалека и ждать, пока он случайно пролетит мимо и улыбнется. Потому что Драконов очень мало на свете и хватает не на всех. Но они не виноваты — так уж им приходится выбирать одного из тысячи. Остальным остается только довольствоваться
полыни, циферблатом часов или клочком волчьей шерсти. А уже из всего этого потом и рождаются сами Драконы.
такой пылкой и горячей душой, что сама стала огнем. Ночью она девушка, с чьей красотой ничто не сравнится, а днем — всего лишь пламя в очаге. С первыми лучами восходящего солнца она становится огнем. Ты не первый просишь о приюте, Странник, но те, кто были до тебя, услышав о красоте моей дочери, ночью ходили взглянуть на нее, а увидев — влюблялись. От одного ее прикосновения все обращались в пепел, ибо их влечение воспламеняло тело, а душу оставляло холодной.
Тут глаза Старика лихорадочно заблестели, он резко наклонился к незнакомцу и взмолился:
— Обещай мне не искать с ней
