Если жизнь покатилась к дурной полосе,
На закате особенно чёрного дня
Я скажу: «Ну и что? А подите вы все!
Лишь бы дома, как прежде, любили меня!»
Если дома хоть кто-то мне искренне рад,
Если с визгом навстречу бросается пёс,
Это будет награда превыше наград,
Что бы прожитый день на хвосте ни принёс.
Если кошка, мурлыча, прижмётся к душе,
Этот тёплый комок — оборона от бед,
И Вселенная сразу начнёт хорошеть,
И растает, исчезнет недоброго след.
Ну а если чей дом — это просто ночлег,
Не согретый биением верных сердец,
Беззащитен на свете такой человек,
Кто не сеет добра — тот ему и не жнец.
напоённого солнцем южного ветр
ь.
А ведь это была хорошая, удобная, давно известная дорога, позволявшая без больших хлопот перевалить окраинную гряду Засечного кряжа и попасть на возвышенное плоскогорье, называемое Алайдор.
«Сделай по его слову и не горюй оттого, что не превратил его дорогу в свою...»
Глупый ты, совсем дикий и глупый, хотелось ему сказать. Чего ради мечешься? Чего ищешь по разным храмам такого, чего в тебе самом нет?.. Ты же поэт, дурачок. На что тебе вымышленные отцы? У тебя и так звание повыше любого, которое могут дать люди...
Он вспомнил сказание времён Последней войны. Что-то о совокупности человеческого страдания, которое, превысив некую меру, обретает собственное существование и становится страшной сокрушающей и очистительной силой. Но эта сила не может разить сама по себе, ибо нет разума у страдания. Нужен человек, который не побоится растворить себя в этом
Нет, они не были жестокими детьми злых родителей, эти маленькие сегваны. Просто уж так устроены люди: если у кого нет могущественной заступы, на того непременно найдётся палач. По жадности ли, по дурному любопытству... Ты поди пни того же Застою. Вмиг ногу отхватит. А кошка? Ну, оцарапает... А что будет, если эту кошку в землю зарыть, скоро ли сдохнет? А что будет, если брюхатой ногу подставить? А что будет, если её дитё свиньям подкинуть, пока мать у речки стирает?..
Видно, не зря говорят: за других насмерть вставать куда проще, чем за себя самоё. За себя — усомнишься, десять раз спросишь себя, не посчитал ли собственную непонятливость за чужую вину... С другим человеком не так. Его обиды видятся трезвее и чётче, за его беду исполчиться сами Боги велят.
Однако внутренний голос потому и называется внутренним, что никто не слышит его, кроме нас самих... да и мы-то всего чаще предпочитаем не слушать.
Что же это за вероучение, которое изгоняет из себя смех? Долго ли такое продержится?.. Сильные и уверенные в себе охотно смеются, не обижаясь на остроумную шутку. А знаков ра
