автордың кітабын онлайн тегін оқу В ночь под Рождество
Виктор Стукалов
В ночь под Рождество
Герои этой книги — люди, навсегда связавшие свою жизнь с тайгой: охотники, лесники, лесорубы, парашютисты-пожарные, коренёвщики (сборщики дикого женьшеня). Это люди, с которыми автору довелось пройти многие сотни вёрст по диким, непроходимым дебрям хорской тайги, испытать все "прелести" таёжной жизни: и ночёвки у таёжного костра при любой погоде и в любое время года, и последний сухарь и глоток воды, разделённые по-братски. Все эти яркие, незабываемые впечатления и легли в основу этой книги — сборника рассказов и повестей.
В зимовье на Горелом…
… С утра на подворье лесничества было оживлённо. Лесники и рабочие лесничества едва только оклемались после Новогоднего праздника и теперь настраи-вались на работу. На тлеющем костре в большой ме-таллической бочке парили остатки воды, которую ра-бочие заливали в радиаторы тракторов. Подготавли-вая трактора к работе, трактористы прогревали двига-тели на холостом ходу.
Оживлённо обсуждая производственные вопросы, они, между делом, громко смеясь и жестикулируя ру-ками, вспоминали отдельные эпизоды новогоднего за-столья.
На крыльцо конторы лесничества выбежала техник-лесовод Настя Калинина. Придерживая воротник на-кинутой на плечи куртки и, ёжась от мороза, она пыта-лась перекричать грохот тракторного дизеля: — Миха-а-и-ил Никола-а-евич! Миха-а-и-ил Никола-а-е-е-е-ви-и-и-ич!
Лесничий Михаил Николаевич Мельников, плани-руя с трактористами предстоящую работу, знакомил их с ходом её выполнения. Кто-то из рабочих тронул его за локоть и кивком головы показал на контору.
Мельников оглянулся. Настя показала ему рукой на контору и, сжав кулачок, приложила его к уху, изо-бражая телефонную трубку. Мельников кивнул, что-то сказал трактористам и поднялся на крыльцо конторы. Не дожидаясь вопроса, Настя сказала, что его срочно вызывают к телефону. На вопросительный взгляд лес-ничего она ответила, что звонят из Хабаровска.
Мельников недоумённо взглянул на неё и пожал плечами: все отчёты по работе лесничества за год он отослал в лесхоз вовремя, от руководства лесхоза ни-каких претензий к нему не было и быть не могло, а новый год только начался и поэтому никаких указа-ний «сверху» он не ожидал. Неожиданный телефон-ный звонок из Хабаровска его озадачил.
Расстегнув куртку, Мельников сел за стол и взял ле-жавшую на столе телефонную трубку. Сквозь шорох помех на другом конце провода он услышал встрево-женный женский голос: — Здравствуйте! Извините за беспокойство, но я вынуждена обратиться к вам с просьбой. К вам в конце ноября приехали три охотни-ка. Они прислали телеграмму, что доехали благопо-лучно и у них всё хорошо. Но больше никаких вестей от них не было. Вы не могли им сказать… или… ка-ким-то образом передать, чтобы они срочно возвра-щались. Отпуск у них уже закончился и на работе у них могут быть неприятности… Пожалуйста, я вас очень прошу — скажите им! Мы очень волнуемся.
Михаил Николаевич заверил, что обязательно вы-полнит просьбу незнакомки, спросил номер её теле-фона и положил телефонную трубку на аппарат. Сняв шапку, он пригладил ладонью седую прядь редеющих волос и задумался, вспоминая приезжих охотников.
В этом таёжном посёлке, затерянном дебрях хор-ской тайги, все жители хорошо знали друг друга, и по-явление в посёлке новых людей не могло быть не за-меченным.
И он вспомнил, как в конце ноября, в контору лес-ничества вошли три человека, одетые в куртки из ши-нельного сукна и такие же брюки, на ногах добротные и совсем новые ичиги, ещё не прошедшие крещения таёжными дебрями.
Один из них был того же, примерно возраста, как и он, двое были моложе: одному лет за сорок, второй — совсем ещё юноша, как девушка стройный и застен-чивый. Поражали его светлые и, по-детски, чистые красивые глаза с длинными густыми ресницами.
Мельком взглянув на Настю, он смутился, а, уловив на себе её пристальный взгляд, застеснялся и залился румянцем. Это не могло ускользнуть от Насти, она улыбнулась, чем ещё больше смутила парня.
Из разговора с приезжими Михаил Николаевич уз-нал, что они решили провести отпуск на охоте и про-сили разрешения пожить в каком-нибудь охотничьем бараке. Тот, что постарше, показал Михаилу Нико-лаевичу охотничий билет, путёвку, лицензии на от-стрел кабана и косули. Он заверил, что у товарищей тоже есть необходимые документы.
При этих словах его спутники попытались достать документы из карманов, но Мельников остановил их: он сделал вывод, что перед ним уважающие себя лю-ди, культурные охотники, а не залётные браконьеры и то, что им вполне можно доверять.
… Взглянув на сидящую за столом напротив Настю, он попросил её пригласить в контору всех лесников.
Через несколько минут в конторе лесничества ста-ли собираться лесники. Ещё не зная причину сбора, они догадывались, что это каким-то образом связано с неожиданным телефонным звонком из Хабаровска.
Вошли ещё несколько человек и, оглядываясь, ис-кали свободные места на стоящих вдоль стен ска-мейках. Сидевшие на скамейках немного потесни-лись, уступая им места. Вошедшие кивком головы спрашивали о причине сбора, но в ответ им только пожимали плечами или шёпотом высказывали воз-можные причины.
Повернувшись к лесникам, Мельников передал со-держание разговора с женщиной и спросил, кто из них знает о предположительном место нахождении охот-ников.
В конторе повисла напряжённая тишина, нарушае-мая только потрескиванием дров в печи.
Мельников смотрел на сидевших напротив его лесников, влядываясь в их обветренные, напряжённые ли-ца и полностью им доверяя.
Тайга много раз испытывала их на прочность, про-веряла на пределе человеческих возможностей. С каж-дым из них он прошёл не одну сотню вёрст по таёж-ным дебрям, верил им и был уверен, что в трудную минуту никто из них дрогнет, не подведёт….
Все жители посёлка ещё хорошо помнили траге-дию трёхлетней давности, когда в тайге потерялся охотник, приехавший провести на охоте отпуск. Его тело, уже изуродованное лесными зверюшками, слу-чайно нашли только ранней весной недалеко от по-сёлка, когда кто-то из местных жителей пошёл в лес заготовить берёзовые прутья для метёл.
Как позже установило следствие, охотник сильно повредил ногу и полз из тайги по глубокому снегу че-рез густые заросли в посёлок. Но, проползти ещё не-сколько сотен метров до ближайших домов у него уже не хватило сил…
Дымя сигаретами, лесники строили различные пред-положения о том, что могло случиться с охотниками.
Кто-то из них вспомнил, что недели две назад, воз-вращаясь из тайги, видел их заметенный снегом «УАЗ» на развилке старой лесовозной дороги, что в урочище ключа Безымянный. При этом он вспомнил, что возле машины на снегу не было следов людей и это указывало, что к машине больше месяца они не выходили. Это сообщение особенно встревожило всех лесников.
Андрей Кимонко вспомнил, что на следующий день по приезду охотников, он вечером видел стоящий у дома деда Савелия Бугрова «УАЗ» охотников, а ут-ром его уже не было. Получалось, что дед Савелий был последним, кто видел охотников и, возможно, он знает, где они могут быть.
Предупредив лесников быть готовыми к поискам охотников, Мельников вызвал добровольцев к выходу в тайгу. Первыми вызвались лесники Андрей Кимон-ко, Николай Кириченко и Петр Стужук. Не смотря на свой возраст, руководить поисками Мельников решил сам, полагая, что его богатый таёжный опыт может пригодиться в самых неожиданных обстоятельствах. На время своего отсутствия он оставил за себя помощ-ника лесничего Сергея Стрельникова, молодого, но уже достаточного опытного, надёжного и ответствен-ного, не способного к принятию непродуманных, по-спешных решений.
Обсудив детали предстоящих поисков, все разош-лись, и каждый в душе надеялся, что у охотников всё благополучно, и они выйдут из тайги сами.
Возвращаясь с работы, Мельников зашёл к Саве-лию Бугрову. Савелий Бугров жил на окраине посёл-ка в крепком и просторном доме, построенном из ле-са-кругляка с необрезанными и торчащими торцами брёвен по углам стен.
Пойдя через просторный двор под хриплый лай ста-рого кобеля, сидящего на цепи у будки, он поднялся на крыльцо. На лай кобеля из-за летней кухни выбежа-ли ещё две рослые собаки. Виляя хвостами и лениво лая, скорее для видимости, чем для пользы дела, они дальше крыльца за Мельниковым не пошли.
Пройдя через просторные сени и постучавшись, Мельников распахнул дверь и вошёл в дом.
В доме было тепло и уютно. В кухне перед откры-той дверкой печи на табурете, опрокинутом на бок, сидел Савелий. Облокотившись локтями в колени, он курил самокрутку, пуская густые клубы дыма в от-крытую дверку.
Повернувшись к вошедшему Мельникову, Саве-лий пристально, вприщур, взглянул на него. Затянув-шись ещё раз глубокой затяжкой и, пустив струю дыма в открытую дверку, он выбросил в неё окурок, прикрыл дверку и повернулся к Мельникову: — Ну, и чаво стоишь? Проходи, коли пришёл, в ногах-то прав-ды, всё одно, нет. — Савелий молча показал на стояв-ший у стола табурет.
Мельников пододвинул ближе к себе табурет и сел, сняв шапку.
Савелий тяжело поднялся с табурета, поднял его и с табуретом в руках молча прошёл к столу, шаркая по давно некрашеному полу стоптанными валенками. Поставив табурет на ножки, он сел напротив Мельни-кова, положив руки на стол. Возникла неловкая пауза.
— Я, что зашёл к тебе, Савелий Никитич, тут такое де-ло… — Мельников кашлянул в кулак и посмотрел на Савелия. — В конце ноября — продолжал Мельников — к нам в посёлок приехали три охотника из Хабаров-ска. Может, помнишь? Они ещё к тебе заходили…. Помнишь?
— А чаво не помнить? Как же, помню…Были они у ме-ня. Ишшо переночевали, а утречком и уехали… — ожи-вился Савелий. — А чаво ты спрашиваешь, али случи-лось чё? — насторожился Савелий.
— Да вот, не знаю, что и думать… — Мельников расстег-нул ворот меховой куртки и потёр ладонью лицо, как бы сгоняя прочь что-то нехорошее. — Понимаешь, Савелий Никитич, сегодня утром мне звонили из Хаба-ровска… Звонила женщина… Может жена, а может и начальница кого из этих охотников… Отпуск у них уже закончился, а из тайги они не вышли. К машине своей, что оставили на дороге, тоже не выходили.
Такого быть не может, если, конечно ничего худого не случилось. Ты, случаем, не знаешь, где они могут быть? Может, что говорили? — Михаил Николаевич напряжённо смотрел на Савелия, ожидая ответа.
Савелий ладонью пригладил седые и пожелтевшие от крепкого табака усы, потом, запустил за расстёгнутый ворот изрядно поношенной нательной рубахи ладонь, почесался и, прищурившись, протянул: — О-о-о, во-о-она оно ка-а-ак… Щас мы узнаем, где они затабо-трились… — и, повернувшись в пол-оборота к двери в смежную комнату, крикнул:- Лёнька! Слышь, Лёнь, ну-ка поди сюды!
Из комнаты вышел невысокого роста крепко сби-тый паренёк лет шестнадцати. Поправив рукой пряди длинных тёмно-русых волос и, поздоровавшись с Мельниковым, вопросительно посмотрел на Савелия.
Савелий представил его Мельникову, кивнув голо-вой в его сторону — Вот, внук мой, Ленька, он должон знать, где энти охотники затаборились. Он их в тайгу спроваживал, он и скажет….
Отвечая на вопросы, Лёнька обстоятельно расска-зал, что на следующий день по приезду, утром он вместе с охотниками выехал на машине в сторону пе-ревала. Оставив машину на развилке старой лесовоз-ной дороги, охотники, по совету Лёньки, вывершили ключ Безымянный и перевалили в Горелый, где у де-да есть зимовьё.
На вопрос Мельникова — почему именно в Горе-лый? — Лёнька обстоятельно и со знанием дела, пояснил: — Понимаете, дядя Миша, они хотели и поохо-титься, и порыбачить, а лучшего места, чем старый дедов барачек на выходе Горелого — не сыскать.
Левый склон — старая гарь — густо зарос орешни- ком, молодым березником и ельником, а это хорошие места для обитания рябчика. В вершине ключа и по правому склону ещё не тронутый кедрач с дубом, а чуть ниже — в составе древостоя ещё и орех маньч-журский. Опять же — в подлеске много лещины, есть и рябина. Там, в урочище Горелого, и побелковать[1] можно, да и кабан держится.
Я по осени там два табунка кабанов видел, думаю, что они на орехе до весны продержатся. От зимовья, вниз по ключу, до Катэна — меньше километра. В мес-те впадения ключа в Катэн — очень глубокая плёса, ту-да рыба на зимовку собирается. Поэтому на этой плёсе можно всю зиму на короеда ленков ловить. А рядом с барачком — хороший, крепкий лабаз для хранения при-пасов…
Мельников внимательно слушал Лёньку и был не-мало удивлён тому, как он свободно даёт характерис-тику лесным насаждениям, хорошо владеет лесовод-ственными терминами.
— Как, Лёня, твои успехи в школе? Что думаешь на ка-никулах делать? — Михаил Николаевич внимательно посмотрел на Лёньку.
Лёнька бросил быстрый взгляд на деда и хотел уже ответить, но его опередил Савелий. Медленно, как бы взвешивая каждое слово, глядя в упор на Мельникова, он сказал: — А, на што ему, энта школа? Научился малость читать и писать — и фатить. Што она ему ишшо даст? А ни чаво, разор только один. Ты, Михаил, пом-нишь Денисовых? Ну, тех, што сразу за протокой жили? Ишшо сын у них был, Андрей…ну, тот, што военное училище окончил и охфицером был… Ну, вспомнил?
Михаил Николаевич хорошо помнил эту дружную, работящую семью, хотя после их отъезда из посёлка уже прошло несколько лет.
— Так, Васька Денисов всё хотел детям образование дать, а они, только чуть оперились — и шась из дому — кто в Хабаровск, а кто ишшо куды… — продолжал Са-велий. — Ну и што? Вона, старший сын их, Андрей… охфицер, командир… А приехал в отпуск, пошёл на рыбалку и утоп в Катэне. Нашли уже по осени аж чёрт знает где… А всё почему, Михаил? — Савелий, прищу-рившись, посмотрел на Мельникова.
Мельников молчал, ещё не совсем понимая, куда клонит Савелий.
Выдержав паузу, Савелий продолжал: — А, всё по-тому, мил человек, что отлучили Андрюху, царствие ему небесное, от тайги. Ты, вот охотник, Михаил, и знаешь, что ежели щенка ишшо малого от материн-ского молока отлучить — не получишь из него хоро-шей охотничьей собаки. Хошь ты чем его корми по-том, а хорошей собаки из него всё одно не получится! Вот так и человек…
Тот, кто сызмальства к тайге привык, кто и под дождём, и зимой у костра, да комаров своей кровуш-кой накормил и не скис — вот тот человеком стал.
И тогда нипочём ему никакие напасти, никогда и ни-где он не дрогнет, не пропадёт… А всё почему? А по-тому, дорогой мой, што тайга, она как мать родная — где и побалует, а где и накажет, а всё одно человека воспитает. А я хочу, штобы мой внук не барчуком вы-рос, а матёрым таёжником был, штобы научился чело-веком стать и шишки себе набивал щас, пока молод…
Потом уже поздно будет, да и никто ему не подска-жет, ежели што не так. А я, пока жив, ему ишшо чем-то помочь могу. А школа… — Савелий тяжёло вздохнул — школа, ежели он захочет, никуды от него не де-е-е- нется. Главное, чтобы у него, у Лёньки, сердцевина не была гнилая, как у тополя… Штобы в руках себя мог держать, смог устоять против соблазнов разных. А это можно воспитать только здесь, в тайге…
А кого с малолетства от тайги, как от матери род-ной, отлучили — из того человека толку уже не будет… Нет. Может где, в другом-то месте, он и приспосо-бится жить, а вот таёжника из него, которому всё ни-почём, и он самого чёрта не испужается — всё одно не получится.
Вона, охотники энти, — Савелий горестно покачал головой — вроде люди городские, культурные, а не то… Не наши, не таёжники. Вроде и о тайге говорят правильно, а всё одно — не таёжники…
— Почему так решил, Савелий Никитич? — Мельни-ков всё время внимательно слушал его и в чём-то был с ним согласен. — Чем они тебе не понравились?
— Нравиться может только девка, когда её сватают… — недовольно и резко ответил Савелий. — А таёжника сразу видно… Тот, што постарше, видно, охотник опытный, много спрашивал и всё по делу. В тайге, по всему видать, мужик хваткий.
Савелий пригладил седые и пожелтевшие от крепко-го табака усы и тяжело вздохнул. — Самый молодой, — продолжал Савелий — ишшо новичок, тот больше мол-чал да кота мово, Ерофея, всё ласкал. А этот, што мо-ложавый, всё хотел показать себя какой он опытный охотник.
Вздохнув, Савелий замолчал, как бы стараясь что-то вспомнить.
— А когда выпили чуток, с дороги…, - продолжал Саве-лий — с устатку, так его только и слышно было. Бала-бол… А утром, перед тем, как им в тайгу ехать, он к старой Куделиной, чавой-то заходил. Не иначе, как за самогоном. В тайгу — и с самогоном… Это ж где такое видано, Михаил? Вот такие, они, энти городские охотники…
Опираясь в стол руками, он обернулся к Мельнико-ву: — Ишшо, Михаил у тебя ко мне есть што?
Этим вопросом Савелий дал понять, что разговор окончен.
Михаил Николаевич поднялся с табурета, подвинул его ближе к столу. Савелий, не меняя позы, молча по-смотрел на Мельникова.
Надев шапку и застегнув замок куртки, Мельников повернулся к двери и взялся за ручку, но Савелий ос-тановил его: — Погоди, Михаил, погоди…, не спеши… — и, обернувшись к Лёньке и положив ему руку на плечо, сказал: — Ты, это…внучок, там может…, люди в беде, не дай-то бог… Так ты… спроводи лесников, ты шус-трый и места энти хорошо знаешь. Грех людям не по-мочь, тяжкий грех не помочь, когда беда… Врагу свое-му подмогни, когда беда, а там как бог рассудит. Так, ты… это… подмогни им, внучок, подмогни…
Лёнька с радостью согласился. Договорились вы-ехать рано утром. На предложение Мельникова заехать за ним, Лёнька ответил отказом и сказал, что утром сам придёт в контору лесничества.
Крепко пожав Савелию и Лёньке руки, Мельников вышел на крыльцо, встреченный недружным хоровым лаем собак. Лёнька вышел проводить его, сердито цыкнул на собак и те, поджав хвосты и скосив глаза на уходившего Мельникова, замолчали.
… Выехать рано утром, как намечали — не получилось. Сначала долго разогревали машину, но старенький и многое повидавший за свою долгую жизнь «газик», упорно не хотел заводиться.
Потом Мельникова пригласили в контору лесопунк-та, чтобы согласовать вдруг возникшие нестыковки с отведёнными лесосеками.
Время уже приближалось к полудню, когда все вопросы были, наконец, разрешены и можно было выезжать.
В будке кузова грузовика, бросив на пол лыжи и плотно набитые рюкзаки, удобно устроились Кимон-ко, Кириченко и Стужук. Лёнька, пристроившись в уг-лу, крепко держал за ошейники двух своих собак — Варнака и Разбоя.
Когда грузились в машину, они узнали Мельникова и подошли к нему на его зов. В знак примирения, они, опустив головы и чуть виляя хвостиками, позволили себя погладить. После этого, не скрывая восторга, охотно заняли место в кузове.
…Три десятка километров, отделявших посёлок от развилки дорог, пролетели быстро. Последние кило-метры водитель Данила Гришаев включил «передок» и старенький «ГАЗ-», натружено завывая двигателем, упрямо резал своими колесами слежавшийся глубокий снег.
На развилке дорог, прижавшись передним бампе-ром в снежный отвал и засыпанный снегом выше сту-пиц колёс, стоял старенький «УАЗ».
Сверху салон автомобиля накрывала толстая шапка уже слежавшегося снега. На ровной поверхности снежного покрывала, окружавшего автомобиль, не-видно было даже намёка на следы человека.
Только чуть в стороне, где полоса дороги сворачива-ла влево, виднелись объеденные зайцами придорож-ные тальники, приплюснутые «шарики» их погадок, да несколько строчек их следов, протянувшиеся в густые заросли. Даже неопытному человеку было видно, что к автомобилю, с момента его появления здесь, уже давно никто не подходил.
Николай Кириченко подошёл к «уазику», рукавицей осторожно смёл снег со стёкол и, прикрыв лицо ладонями, заглянул в салон. Он что-то долго рассматривал, потом, повернувшись к наблюдавшим за ним товарищам, с недоумением произнес: — Странно… В салоне лежат спальные мешки, какие-то коробки, рюкзак…, тёплые куртки. Почему они больше месяца не приходили за вещами?
— Они хотели за ним позже прийти… — ответил Лёнь-ка, поправляя крепления на лыжах. — Они решили сна-чала пойти налегке. Взяли ружья, немного боеприпа-сов, мотопилу, бачёк с бензином и один рюкзак с про-дуктами. Тот дядька, который самый старый, сказал, что сначала оборудуют барачек, переночуют, а утром вернутся к машине за остальными вещами… — Лёнька посмотрел на товарищей, ожидая, что они скажут.
— Да, скорее всего, так и было… Они, если поразмыслить, поступили правильно… Но почему они не верну-лись за остальными вещами, за спальными мешками, куртками, за продуктами? — Кириченко внимательно посмотрел на своих спутников, словно надеясь полу-чить от них ответ.
Но все промолчали. У каждого из них где-то глубо-ко в душе возникла тревога и уже их не оставляла. Тайга не раз испытывала их на прочность, и они на себе испытали, насколько она бывает жестока к лег-комысленным и неподготовленным. Ошибок тайга ни-кому не прощает…
Поправив на плечах ремни рюкзака и, повернув-шись к водителю, Михаил Николаевич наказал: — Да-нил, ты постарайся завтра приехать сюда к полудню, возьми еще пару человек, бачок для нагрева воды для двигателя… Кроме нас — кто ещё поможет охотни-кам… Дров сухих от конторы прихвати, там есть берё-зовые, да ясенёвых можно. Сергею скажешь, чтобы подготовил трактор на всякий случай… Мало ли что…
Он посмотрел на своих спутников и полушутя скомандовал: — Ну, что мужики? Ноги в руки — и вперёд! — и, повернувшись к Лёньке, приказал: — Давай, «Суса-нин», веди нас…
Лесники быстро и, в то же время, деловито и без суеты встали на лыжи. Первым, протаптывая лыжню, пошёл Лёнька. Идти ему было тяжело. При каждом шаге лыжи глубоко утопали в глубоком снегу, потом выныривали, чтобы со следующим шагом снова ныр-нуть в рыхлый снег. Идущим следом за ним было лег-че: они шли по уже протоптанной лыжне. Следом за лесниками, стараясь идти точно по лыжне, шли соба-ки.
— Слышь, Лёня! Тебе тяжело лыжню топтать, давай я пойду первым! — предложил Андрей Кимонко. Лёнька, обернувшись, покрутил головой: — Не-е, я сам! Что я, маленький? Я такой же, как и вы! — Потом, помедлив, сказал: — Если устану, я вам сам скажу… — наклонив-шись и, зачерпнув пригоршню снега, он протёр своё раскрасневшееся, как после бани, лицо.
Оглянувшись, он скомандовал:- Трогаем! — и, мах-нув вперед рукой, широко шагнул, оставляя в снегу две глубокие колеи.
… Они шли, сменяя друг друга ещё несколько часов.
Солнце уже коснулось вершины перевала, когда лес-ники вышли в Горелый ключ.
Идущий впереди Стужук остановился и подождал, когда к нему приблизятся товарищи. Ни слова не гово-ря, он обвёл вокруг себя рукой, показывая на нетрону-тый снег.
По руслу ключа и по его склонам толстым покры-валом лежал снег, перечёркнутый только строчками следов лесных обитателей. Следов человека нигде не было видно.
Без слов было понятно, что по ключу ни в сторону Катэна, и вообще, никто никуда не ходил. Лесники молча переглянулись. Зародившаяся у них тревога теперь ещё больше усилилась: невозможно было пред-ставить, чтобы в течение месяца охотники просидели в зимовье, никуда не выходя. Ещё раз оглядевшись, слабо надеясь хоть где-нибудь увидеть занесённые снегом следы людей, лесники пошли дальше. Им ос-тавалось обойти выступ скалы, упирающийся в ключ, за которым уже хорошо будет видно зимовьё Саве-лия.
Едва только обойдя скалу, Стужук резко остановил-ся и замер. Идущие следом за ним по пятам лесники, не ожидая этого, наткнулись на него.
— Петро, что случилось? — Михаил Николаевич, иду-щий последним, не мог понять причину внезапной ос-тановки. Возвышающая впереди скала и спины иду-щих перед ним товарищей, не позволяли ему увидеть то, что увидел Стужук.
Пётр медленно повернулся и молча показал рукой куда-то впереди себя. Мельников видел, как резко по-шли вперёд, обходя его, Андрей, Николай и Лёнька. Поравнявшись с Петром, они замерли. Обернувшись, Лёнька растерянно посмотрел на Мельникова, губы его дрожали. Ничего не понимая, что могло так по-разить своих спутников Михаил Николаевич, подошёл к ним.
Прямо перед ним, заснеженной полосой с торчащи-ми из-под снега прибрежными кустами, уходило к вер-шине далёкого перевала русло Горелого ключа. На не-большой возвышенности левого берега было зимовьё Савелия: сооружённый между деревьев лабаз для хра-нения припасов, видно было местами проржавевшее железо, которым были оббиты стволы деревьев, чтобы в лабаз не залезли мыши и колонки; под навесом — аккуратная кладка заготовленных дров. Но том месте, где должен был стоять барачек, из-под снега горбати-лась обвалившаяся крыша барачка, да останки брёвен его стен. Даже при тусклом свете угасающего дня на брёвнах были видны следы пожара.
Лесники стояли в оцепенении, поражённые уви-денным.
Стужук, широко шагнув, быстро пошёл к барачку. За ним, протаптывая снег лыжами и стараясь его опе-редить, пошли Кимонко и Кириченко. Мельников, по-теснив рукой Лёньку, обошёл его и старался не от-стать от ушедших вперёд товарищей.
Он не сводил глаз от разрушенного барачка, зады-хаясь от быстрой ходьбы и сильного нервного напря-жения, от сознания страшной беды, горячими тисками сжимавшей сердце.
И чем ближе Мельников подходил к барачку, тем сильнее стучало сердце его и, казалось, что оно бьётся уже где-то в горле и вот-вот выскочит наружу.
Он на мгновенье остановился, чтобы перевести дух и оглянулся: стараясь не отставать, следом за ним шёл Лёнька, широко шагая и поднимая лыжами снежную пыль. Глаза его лихорадочно блестели, открыв рот, он тяжело дышал.
Следом за Лёнькой, то, пытаясь пойти по лыжне, то, по снежной целине, бежали собаки, взметая снежные вихри. Более сильный и рослый Варнак вырвался впе-рёд, обогнав Лёньку, едва не сбив с ног Мельникова.
Сделав ещё несколько прыжков, он вдруг остано-вился, ткнулся мордой в снег, что-то вынюхивая.
К нему, утопая в снегу, подбежал Разбой. Теперь уже вдвоём они что-то стали вынюхивать, метаться, тыкаясь мордочками в снег. Сделав ещё несколько та-ких попыток, они вдвоём что-то стали откапывать в снегу, азартно разгребая его лапами.
Михаил Николаевич видел, как его спутники подо-шли к останкам барачка и стали его внимательно раз-глядывать, приседая и пытаясь заглянуть внутрь под обвалившуюся крышу. Немного отдышавшись, Мель-ников тяжело подошёл к барачку со стороны входной двери и оглядел его.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы убе-диться в том, что барачек завалился в результате силь-ного пожара, возникшего внутри: следы огня были видны только на внутренней стороне останков брё-вен.
Стена барачка с входной дверью обвалилась, из-под снега торчали обгорелые брёвна со свисающими с них сосульками льда. Как-то неестественно торчала из снега обгоревшая входная дверь, рядом — останки об-горелого дверного проёма с обгорелыми навесами и торчащими из них гвоздями. Боковые стены, сильно повреждённые пожаром, частично завалились, но про-тивоположная, от входной двери, стена с окном сохра-нилась, и на неё опирались останки обвалившейся крыши.
Пытаясь разобраться в том, что случилось, Мель-ников медленно пошёл вдоль обгорелых и обвалив-шихся останков стены барака, чтобы дойти до уце-левшей стены и заглянуть в окно.
Он ещё не успел дойти до его угла, как его остано-вил душераздирающий крик Лёньки. Мельников резко оглянулся: Лёнька держал за ошейники собак и смот-рел куда-то прямо перед собой на разрытую собаками ямку в снегу.
На его лице, прежде раскрасневшимся от мороза, теперь не было ни кровинки.
Мельников видел, как на его крик быстро, насколько позволял глубокий снег, кинулись Кимонко и Сту-жук. Подойдя к нему, они остановились и, оцепенев, стали смотреть прямо перед собой. Михаил Николае-вич почувствовал, как его сердце словно сдавило же-лезными тисками, ноги налились свинцовой тяжестью.
Он видел, как из-за барачка с другой стороны к ним медленно подходил Кириченко и, не доходя до них, что-то спросил. Стужук молча показал ему рукой на разрытый собаками снег. Кириченко подошёл, присел на корточки, что-то потрогал руками в снегу, и, не поднимаясь, с дрожью в голосе громко крикнул: — Ми…Михаил Ни…Николаевич, сюда-а-а!
Мельников, широко шагая, пробивая лыжами глубо-кий снег и продираясь через торчащие из снега ветки, быстро направился к ним. Ещё ничего не понимая, он сердцем чувствовал, что собаки нашли что-то очень страшное.
Михаил Николаевич задыхался от напряжения, его сердце готово было выскочить из груди, но он спешил, и ему казалось, что он идёт слишком медленно.
Какими же долгими ему казались сейчас эти не-счастные полсотни метров, отделявших его от своих спутников. И чем ближе он подходил к ним, чем учащеннее билось его сердце, сжатое раскалёнными тисками страшного предчувствия.
Мельников подошёл и посмотрел на ямку в снегу, разрытую собаками. Перед ним лежало нечто припо-рошенное снегом, со следами страшных ожогов, при-крытое обгорелой материей, на которой ещё можно было увидеть яркие голубые клеточки.
Цепенея от охватившего его страшного предчувст-вия и ещё не доверяя ему, Михаил Николаевич мед-ленно присел на корточки и потрогал рукой: его паль-цы коснулись закоченевшего человеческого тела…
Он вздрогнул и резко отдёрнул руку, до боли стиснув зубы, застонал. Как наяву, он вдруг увидел сидя-щего перед ним в конторе лесничества молодого па-ренька с ясными и, по-детски чистыми, светлыми гла-зами и длинными ресницами. Когда он расстегнул куртку и полез в карман за документами, Мельников увидел на нём рубашку в яркую голубую клеточку. Точно такую же, обгорелые останки которой он видел сейчас прямо перед собой….
Мельников медленно и тяжело поднялся, растерян-но посмотрел на своих товарищей: с какими-то, вдруг ставшими окаменевшими лицами, они молчали, пора-жённые увиденным. Много испытавшие, они были го-товы ко всему, могли ждать чего угодно, но только не этого.
— Что будем делать, мужики? Возвращаться назад — нет смысла: уже темнеет, значит надо табориться и ночевать здесь. А утром…, утром видно будет… — на-рушил затянувшееся молчание Николай Кириченко. — Как думаешь, Михаил Николаевич?
Мельников утвердительно кивнул головой: — Да, ты прав, Коля… Сейчас необходимо оборудовать ночлег, ночь будет морозная… А утром…, утром уже посмот-рим, что и как… получилось… Лёня, ты давай зай-мись костром, а мы — оборудуем ночлег… Кто-нибудь… ветками прикройте его…, нельзя так… — он показал рукой на тело погибшего.
Лесники, сняв лыжи и сбросив рюкзаки, стали гото-виться к ночлегу, как это они уже много раз. Кимонко и Кириченко, достав топоры, срубили несколько мо-лодых елей с густой кроной, обрубали ветви.
Мельников и Лёнька разгребали лыжами снег во-круг старой, одиночно стоящей ели, вырубая топора-ми вокруг кустарник. Лёнька достал из рюкзака смоляк, разжёг костёр, потом взял топор, чтобы нарубить дров. Его остановил Стужук, предложив взять дрова, заготовленные охотниками. Прикусив губу, Лёнька отрицательно покачал головой.
— Ты, Лёня, на голову-то не хромай…, я тебя хорошо понимаю. Охотникам мы уже ни чем не сможем по- мочь. — Укладывая срубленные жерди для навеса, уко-ризненно сказал Кимонко. — Завтра день у нас будет трудный, целый день будем на ногах, а нам надо ещё ночь пережить…
Лёнька посмотрел на Михаила Николаевича, тот кивнул головой в знак согласия с Андреем. Лёнька принёс от барачка несколько чурок, заготовленных охотниками, поколол их на поленья, сложил стопкой недалеко от костра и повесил над костром котелок со снегом.
Когда над тайгой сгустились сумерки, вокруг ста-рой ели был сооружён прочный навес из жердей, по-крытых лапником и присыпанным у земли снегом. Из такого же лапника была толстая постель, поверх ко-торой лесники постелили свои куртки.
…Потрескивая и стреляя искрами, ярко горел костёр, играя алыми бликами на обветренных лицах лесни-ков. Мельников отодвинулся подальше от костра, вспомнив слова старого Савелия, что «не наши они, не таёжники».
Прав был Савелий: можно научиться хорошо стрелять, знать повадки зверей, чтобы стать хорошим охотником, но так и не быть настоящим таёжником. Таёжник никогда не станет готовить на дрова ель или пихту, а тем более трескун[2], стреляющих искрами, чтобы не проснуться однажды утром в прожжённой до дыр одежде.
Ночь бережно укутала звёздным покрывалом настороженно притихшую тайгу, растворив в ночном сум-раке следы страшной трагедии.
И только жарко горевший костёр стрелял яркими искрами в звёздное небо, отражаясь неровным дрожа-щим пламенем на притихших в скорбном молчании деревьях, освещал сгорбленные фигуры сидящих вокруг него людей Время от времени закипал подвешенный над кост-ром чайник, и тогда Николай черпал кружкой снег и наполнял им котелок. Снег быстро таял, оставляя на поверхности воды хвою и прочий лесной мусор, кото-рый был в снегу.
Все молча наблюдали за ним, говорить никому и не о чём не хотелось. Так же молча достали из рюкзаков свои припасы и, хотя все изрядно устали, поужинали без особого аппетита: сказалось и усталость, и всё пережитое за день.
— Ну, мужички, теперь спать! — сказал Мельников то-ном, не допускающим возражений.
— А вы, Михаил Николаевич? — спросил Николай. — Вам, как никому из нас, надо отдохнуть…
— Да я, чувствую, что не смогу уснуть…У меня перед глазами всё…охотники стоят…живые… — Мельникову трудно было говорить, как будто ему не хватало воз-духа.
Михаил Николаевич тяжело вздохнул, накинул на плечи куртку и, устроившись поудобней на лапнике, пошевелил палочкой дрова в костре. Пламя сильнее разгорелось, брызнув в звёздное небо фейерверком ярких искр.
Лесники, лёжа на душистых пихтовых ветках, молча следили за их полётом. Несмотря на сильную уста-лость, никто не мог уснуть.
Андрей поднялся, палкой подправил головёшки в костре и подложил в костёр несколько ясенёвых по-леньев. Костёр немного притух, потом снова стал раз-гораться, жадно облизывая их языками жаркого пламени, изредка постреливая в чёрное небо искрами.
— Лёня — повернулся к нему Андрей — ты вместе с ними сюда пришёл… А потом что было?
— Да… Когда мы пришли, сразу печь разожгли и пока чайник закипал, они начали дрова заготовлять. Дед пилил мотопилой, отец раскалывал на поленья, а Женя стал их складывать в поленницу. Я ещё ему помог немного, а потом мы чай пили… А после я попрощал-ся и сразу ушёл, а они ещё стали в барачке порядок на-водить и ужин готовить. Вот и всё.
— А ты как узнал, что они из одной семьи? — спросил Пётр, устраиваясь поудобней на лапнике.
— Так они же общались промеж собой и Женю называ-ли, то сынок, то внучек. И ещё они говорили, что Же-ня из армии приехал в отпуск на месяц…Они говори-ли, что у какого-то военкома Жене отпуск ещё про-длили по семейным обстоятельствам. Какая-то Мари-на на Новый год выходит замуж, и они решили на свадьбу дикого мяса добыть…Дед ещё обещал из Же-ни настоящего таёжника сделать и наказывал ему всё мотать на ус, потому как Женя только первый раз в тайге….
— А ты долго был с ними, Лёня? — поворошив поленья в костре, спросил Михаил Николаевич.
— Нет. Я же говорю — с ними чаю попил и пошёл в ба-рачек, что на Каменистом ключе. Зачем я буду им мешать… Мне ещё Женя в рюкзак большой кулёк конфет положил. Знаете, какие они вкусные! У нас в ма-газине таких нет…
И снова повисло напряжённое молчание. И в этой зловещей тишине особенно громко трещал костёр, да недовольно шипели сырые ясенёвые поленья, пузы-рясь грязной пеной на торцах и источая кисловатый и резкий запах …
…Долгая и, казалось, такая бесконечная ночь близилась к концу, медленно растворяясь в нежных лучах утренней зари. Первые лучи солнца, робко пробив-шись сквозь косматые лапы елей, брызнули искрящи-мся бисером по снегу, окрасив его в неестественно зо-лотисто-розовый цвет.
Где-то в глубине пробуждающегося леса сначала робко тренькнула какая-то пичуга и вот, уже осмелев, ей отозвались ещё несколько звонких птичьих голо-сов.
И в это чудесное, полного солнечного света утро, казалось каким-то диким, противоестественным и не реальным то, что прикрывали сейчас собой ветки ело-вого лапника на заснеженной поляне, что ещё скрыва-лось там, под обвалившейся крышей зимовья….
…Лесники подошли к останкам барачка, стараясь не смотреть на еловые ветки на снегу. Теперь, при свете дня, можно было всё детально разглядеть, не упуская ни малейшей детали.
Под навесом, сооружённом из жердей и прикрытом еловым лапником, были аккуратно сложены дрова. Все поленья, напиленные мотопилой, были одинако-вого размера. Здесь же под навесом на толстой чурке стояла полностью заправленная мотопила. Но самого бачка для хранения бензина нигде не было видно. На это сразу обратил внимание Лёнька.
Сняв лыжи, Кириченко, пригнувшись, осторожно пролез под торчащими из снега брёвнами дверного проёма внутрь барачка. В просветы между плахами обвалившейся крыши, было видно, что он, наклоня-ясь и приседая, а где и ползком, обламывал свисаю-щие с плах сосульки, что-то долго и внимательно рас-сматривал; потом, наклонившись, осторожно пролез дальше вглубь барачка, останавливаясь и оглядываясь, пока не скрылся за нависшей плахой.
— Коля! Ну что там? — окликнул его Стужук. — Что молчишь, Коля? Нашёл что-нибудь?
Но Николай молчал. Снова в просветах между пла-хами появилась его фигура, очень осторожно проби-рающаяся к выходу.
Николай осторожно вылез из-под брёвен, как-то уж слишком старательно отряхивал с себя снег. На его окаменевшем лице живыми, кажется, остались только лихорадочно блестевшие глаза. Николай присел на торчащее из снега обгорелое бревно и, с трудом под-бирая слова, заговори: — Там… они…, двое охотников. На нарах лежат… — он зачерпнул полные пригоршни снега и какими-то усталыми движениями стал расти-рать лицо.
Стужук достал из пачки сигарету, прикурил и про-тянул Николаю. Николай взглянул на Петра, как бы не понимая, чего от него хотят, потом осторожно взял си-гарету и жадно затянулся.
Все внимательно смотрели на него, не задавая во-просов. Сделав несколько затяжек, Николай дрогнув-шим голосом, сказал: — Там, на нарах, лежат двое охотников…, старый и тот, что помоложе… У них… ноги сильно обгорели…, почти до пояса. На столи-ке… там снегу много, но всё равно…, стоит стеклян-ная банка… не полная, открытые консервы и что-то ещё… Но, говорю, там всё снегом присыпано… А здесь, сразу у входа, лежит обгоревший бачёк из под бензина и рядом — обгоревшая консервная банка…
Николай сделал глубокую затяжку, посмотрел куда во внутрь барачка под обвалившиеся бревна и стрях- нул пепел с сигареты.
— Дверка печи открыта, каким-то чужим голосом про-должа Николай — в ней обгоревшие, но совершенно це-лые дрова. Полная печка… Я… так, Михаил Николае-вич, думаю… — Николай сделал глубокую затяжку, тя-жёло выпустил сизую струю дыма и, взвешивая каж-дое слово, произнёс: — Они, видимо, крепко выпили и уснули, а ночью барачек выстудился… Ну, этот… — он посмотрел в сторону лежащих на снегу еловых веток — …самый, решил разжечь печь, но дрова сырые, не загорались… Он принёс бачок с бензином, налилв баночку бензин, а бачок поставил рядом с собой…
Николай замолчал, тяжело вздохнул и, расстегнув ворот куртки, посмотрел на товарищей, на залитую ярким солнечным светом пробуждающуюся тайгу.
… Где-то, выше по распадку, громко стучал дятел и его барабанная дробь эхом отдавалась среди спящих под колдовским чарами зимы деревьев; стайка синичек опустилась на торчащие из снега кусты, склёвывая се-мена и сбивая с ветвей снег, да где-то в стороне тре-вожно прокричала сойка.
…Николай судорожно сделал ещё пару глубоких затя-жек, закашлялся и, отдышавшись, продолжил: — Па-рень…,я так думаю, плеснул бензин в печь, а там мог-ли, где-нибудь под золой, остаться угли… Пламя из печи рвануло на него, как из паяльной лампы, а рядом — открытый бачёк с бензином… — Николай замолчал, нервно затягиваясь сигаретой.
Все молчали, и каждый представил себе дальней-ший ход событий…
При взрыве бачка с бензином парень получил силь-ные ожоги и выскочил из барака, распахнув входную дверь. Пробежав немного, он упал в снег, чтобы сбить с себя пламя, но от болевого шока потерял сознание…
В бараке начался пожар, горела стена с входной дверью и часть боковой стены. Пожар набирал силу, пока не подгорели потолочные балки и не обвалился потолок, а затем и крыша. Земля, что была насыпана сверху на потолок для утепления, осыпалась на очаг пожара, а тающий на обвалившейся крыше снег зату-шил огонь.
Двое других охотников, скорее всего, погибли не от огня, а задохнулись от дыма…. Обгорели они уже мертвыми.
Николай бросил окурок в снег, тяжело поднялся и, повернувшись к Мельникову, спросил:- Что, Михаил Николаевич, делать будем? Я, так думаю, что мы мог-ли — мы сделали…. Теперь здесь должны следователи работать…
— Да, Коля, ты прав: что мы могли — мы сделали…. Сейчас собираемся — и домой. Надо сообщить в ми-лицию — и, повернувшись к товарищам, добавил:
— Скорее всего, без нашей помощи милиции не обой-тись, так вы… это… не откажите… — и, посмотрев на них, застыдился своих слов.
… Весь обратный путь они шли молча. Идти по уже пробитой лыжне было легче, и уже раньше полудня лесники вышли к развилке дорог.
Ещё издали они увидели в морозном воздухе над за-снеженными густыми кронами придорожных кустов синий столб дыма от костра, а подойдя ближе — стоя-щий «газик», закопчённый бачок с кипящей водой над ярко горевшим костром и лесников, суетившихся у костра….
— Ну, что там охотники — прибалдели малость и домой возвращаться не хотят… — кто-то из лесников пытался пошутить, но взглянув на лица и в глаза подошедших к ним, сразу осёкся…
Мельников кратко рассказал о том, что произошло. Без лишних слов лесники погрузились в кузов «гази-ка» и выехали в посёлок.
Сразу же по приезду, Мельников позвонил в контору лесхоза и, кратко рассказав о случившемся, просил сообщить об этом в милицию.
На следующий день, когда рабочий день уже давно окончился и густые сумерки растворили в себе горба-тые сопки за Катэном и притихший посёлок, у конторы лесничества остановился автобус.
Из автобуса, разминая затёкшие от долгой поездки ноги, вышли участковый капитан милиции Вадим Чернов и с ним ещё несколько человек в штатском.
Мельников уже был заранее предупреждён по теле- фону о приезде следственной группы и родственников погибших охотников и поэтому, несмотря на поздний час, в конторе лесничества их уже давно ждали.
На печи, сердито позвякивая крышечкой, кипел большой эмалированный чайник, стояли кастрюли, на столе — большие пакеты, принесённые из дому лес-никами. Лесники сидели здесь же и, дымя сигаретами, в полголоса обменивались мнениями о происшедшем с охотниками, высказывали различные предположения о причинах трагедии, но всё больше поддерживая вер-сию Николая Кириченко.
Дверь конторы широко распахнулась и вместе с клубами морозного воздуха в контору вошли Вадим Чернов и приехавшие с ним люди. Чернов уже бывал здесь, хорошо знал каждого из лесников, не один раз проводил отпуск на охоте или рыбалке с лесниками. Были случаи, когда лесники помогали ему в работе, поэтому он чувствовал себя здесь своим человеком.
Без лишних церемоний Чернов представил прие-хавших: — Знакомьтесь, мужики! Это — судебно-меди-цинский эксперт Коломиец Олег Васильевич, следо-ватель капитан Зинченко Дмитрий Павлович…, а это родственники… — Чернов на секунду осёкся, подбирая слова — охотников…
Один из них, старший по возрасту, не дал договорить Вадиму и, протянув руку, представился: — Михалёв Илья Андреевич…, брат… — он хотел что-то ска-зать, но поперхнувшись, замолчал и крепко пожал ру-ку Мельникову и лесникам.
— А это…, знакомьтесь, мои сыновья: Игорь и Сергей — представил он молодых мужчин, таких же крепких, как и сам — мой зять Павел Савельев. А это — он пред-ставил молодого человека — Алёша Баринов, будущий зять… моего брата… — голос Ильи Андреевича задрожал, он тяжёло и глубоко вздохнул, как будто ему не хватало воздуха. В конторе повисла тягучая напряжён-ная пауза, все замолчали. И только как-то непривычно громко потрескивал в печи дрова, да всё также настой-чиво напоминал о себе эмалированный чайник на пли-те, весело позвякивая крышкой и выпуская струйки пара.
Илья Андреевич обвёл всех присутствующих дол-гим взглядом, потом — стены, с висевшими на них пла-катами на тему «Берегите лес от пожара» и «Лес — на-ше богатство», и было видно, как неловко он чувство-вал себя здесь, в этой конторе, среди не знакомых ему людей, доставив им столько хлопот.
Пытаясь справиться с охватившим его волнением, Михалёв обратился к лесникам: — Вы… уже простите нас, что… так получилось… — Ему было трудно подоб-рать слова, голос его задрожал и, не справившись с со-бой, он замолчал. Извинившись, Михалёв отвернулся: по его обветренным щекам застенчиво и нерешитель-но скатились слёзы…
Мельников подошёл к нему и, взяв за плечи, по-смотрел в глаза: — Крепись, Илья Андреевич, кре-пись… Все мы под богом ходим, и как бы что ни слу-чилось, как бы тяжело ни было — надо жить! Ради де-тей наших, ради внуков… Больно, тяжело — а жить на-до! И наши родные, ушедшие без времени навсегда от нас, будут жить, пока мы живы и помним их! Дер-жись, Андреевич! И примите от нас всех самые искренние соболезнования и сочувствия… — и, повернувшись к Насте, спросил: — Настюша, как там… у тебя? Стол готов?
Едва только приехавшие переступили порог конто-ры и поздоровались с присутствующими, Настя подня-лась из-за стола, проворно достала из сумки чистую скатерть, посуду. Николай Кириченко и Пётр Стужук достали из сумок кастрюльки с едой и поставили на горячую печь. Пока приехавшие знакомились с лесни-ками, разогревались на печи кастрюли, Настя проворно расставляла на столе тарелки, стаканы, резала хлеб.
И теперь она, украдкой смахнув слёзы и размазав под глазами тушь, торопливо ответила: — Да, Михаил Николаевич, всё готово! Приглашайте гостей к столу.
На столе уже стояла посуда, у каждой тарелке лежал хлеб, ложки, стояли стаканы, кружки. Стужук и Кири-ченко сняли с печи кастрюли и стали накладывать в тарелки горячую картошку, куски обжаренного мяса, котлеты, домашние разносолы.
— Андрей, а ты чего сачкуешь? — обратился Стужук к Кимонко. — Ты в армии служил, был в карауле разво-дящим? Вот и давай, как самый молодой, разливай чай… Мужики с дороги, промёрзли, им надо душу ра-зогреть…
Андрей снял с печи чайник и начал разливать по кружкам круто заваренный чай, и тесная конторка лесничества сразу наполнилась терпим ароматом лес-ных цветов и трав.
Приезжие были смущены таким приёмом и расте-рянно стояли, не зная как себя вести.
— Ну, что, друзья — Михаил Николаевич взял под ло-коть Илью Андреевича — давай к столу, а то всё осты-вает. Вы, чего стесняетесь — обернулся он к осталь-ным — давайте к столу…
Алёша направился к двери и уже взялся за ручку, но его остановил Мельников: — Вы куда это, молодой человек направились? Давайте за стол…
— Там у нас,… в автобусе,…- смущаясь, пытался объ-яснить Алёша — рюкзак с продуктами, и я хотел… — но ему не дал договорить Стрельников: — Никуда ваш рюкзак не денется. Сейчас садись к столу, а потом за-несёшь свой рюкзак. И, видя нерешительность Алёши, не допускающим возражений тоном, поторопил его:- Давай, давай к столу! У нас не принято стесняться, а уж уговаривать — тем более!
Всё еще стесняясь, Алёша починился и, поддержи-ваемый за локоть Сергеем, покорно прошёл и сел за стол. Настя поставила перед ним тарелку, положила ложку, пододвинула миску с горячей картошкой: — Вот, пожалуйста, кушайте, не стесняйтесь… картошеч-ка вот, котлетки…
Алёша, ещё больше смущаясь, мельком взглянул на Настю и сдержанно улыбнулся.
Пётр внимательно посмотрел на Настю и, когда она обратила на него внимание, он провёл пальцем себя под глазами, как бы что-то размазывая. Настя, нахму-рив бровки и сначала не поняла, что показал ей Пётр.
Догадавшись, она смущённо отвернулась, вытирая размазанную под глазами тушь.
Михаил Николаевич поднялся из-за стола, оглядел всех и, прокашлявшись, с трудом сдерживая волнение и каким-то вдруг чужим голосом, сказал: — Ну что…, друзья — он поперхнулся, прокашлялся и обратился к сидевшему напротив его Илье Андреевичу: — Ты уж прости меня, Илья Андреевич, если что не так… Я, что сказать хочу… Сегодня беда пришла к вам дом, а зав-тра, может быть, она к кому-нибудь из нас в дверь по-стучится. Сегодня мы вам помогаем, а завтра… — кто знает, как будет…
Может быть, завтра и нам ваша помощь потребуется… Вот так мы живём, и жить должны. Только помогая друг другу, мы любую беду одолеем… Вы простите меня, может, я что-то не так сказал, но так мы живём. Такие мы, какие есть…
Илья Андреевич посмотрел на сидевших за столом и хотел что-то сказать, но, поперхнувшись, закашлял-ся и, не справившись со своими чувствами, застонал. На его глазах блеснули слёзы. Стыдясь своей минутной слабости и стесняясь своих слёз, он упёрся локтя-ми в стол и прижал ладони к лицу, судорожно воро-ша пальцами седые пряди волос.
В конторе стало тесно от напряжённой угнетающей тишины, и только тихо потрескивающие в печи дрова робко осмелились её нарушить. Мельников, как мог, пытался успокоить Илью Андреевича.
Извинившись за свою слабость, Михалёв взял обе-ими руками кружку с горячим чаем, и осторожно при-жал к ней ладони, как бы пытаясь их согреть. Сделав небольшой глоток, он поставил кружку на стол.
— Илья Андреевич…, что вы… так? — участливо спро-сила Настя. — Вам надо покушать, сил набраться…
У вас завтра будет очень трудный день… Пожалуйста, кушайте…
Михалёв поднял голову и, с благодарностью по-смотрев на Настю, кивнул головой и каким-то ско-ванным движением нерешительно взял ложку…
Настя всё время суетилась, успевая подкладывать в тарелки гостям еду, подавать хлеб. Понемногу все раз-говорились.
Сначала говорили робко и односложно, всё больше о том, как доехали и какая скверная дорога, как там, в Хабаровске и как здесь, в этом глухом таёжном посёл-ке.
За ужином гости немного освоились и появились новые темы для беседы. Теперь все они говорили уже свободнее, хотя и чувствовалась какая-то скованность, что можно было объяснить усталостью от длительной и утомительной поездки и тем, что им ещё предстояло пережить.
Михаил Николаевич подал знак и лесники, извинив-шись, засобирались домой.
Кто-то предложил гостям переночевать у них, но те, извинившись, отказались. Мельников распорядился выдать им всем спальные мешки и их тут же рассте-лили на полу у печи на разостланной старой палатке.
Настя пыталась прибрать на столе, но Илья Андрее-вич, поблагодарив её за заботу о них, сказал, что они всё сделают сами.
Лесники разошлись по домам, когда ночь уже пог-лотила заснеженные сопки по берегам Катэна, посё-лок с редкими огнями на улицах и ещё более редкими светящимися окнами домов.
…Утром в контору лесничества стали собраться лес-ники. Без лишней суеты в кузов «газика», были загру-жены дрова, бачок для нагрева воды, необходимый инструмент, продукты, нарты. В кузове вместе лесни-ками разместились следователь, эксперт, родственни-ки.
Мельников предложил Михалёву сесть в кабину, но тот отказался и занял место в кузове. «Газик» загудел и, выпуская густые клубы дыма, выехал со двора лес-ничества, провожаемый долгими взглядами молчали-во стоящих лесников.
Капитан Чернов остался в посёлке: ему необходимо было допросить Савелия Бугрова, его внука Лёньку, Марию Куделину и найти ещё свидетелей, имевших общение с погибшими охотниками.
… Поздно вечером у конторы лесничества остановились две машины — лесхозовский «газик» и «УАЗ» с телами погибших охотников.
На крыльцо конторы, услышав шум подъехавших машин, вышли Настя и Сергей Стрельников. Сергей, оставшись в свитере, снял с себя куртку и накинул на плечики Насте. Поблагодарив его взглядом, она судорожно сжала руками воротник куртки.
В распахнутой дверке «УАЗа» показалась фигура Ильи Андреевича. Он тяжело вышел из кабины и, по-вернувшись, что-то сказал сидевшему за рулём своему сыну Сергею. Сергей в ответ кивнул головой и остался сидеть в кабине, не выключая двигателя.
Из кузова «газика» стали вылезать изрядно про-дрогшие на морозе следователь, эксперт, родствен-ники охотников и Кириченко.
Оставшиеся в кузове Кимонко и Стужук открыли задний борт и помогли Николаю снять нарты, осто-рожно сбросили на снег закопчённый на кострах ба-чок для нагрева воды, потом спрыгнули сами и за-крыли борт.
Из кабины «газика» вылез Мельников, подошёл к Илье Андреевичу и, взяв его за локоть, что-то сказал. Михалёв молча кивнул головой. Мельников обернул-ся к стоявшему на крыльце Сергею и кивком головы подозвал его к себе.
Сергей подошёл к Мельникову:- Михаил Николае-вич, у нас всё готово, сейчас Настя стол накроет. Во-ду тоже согрели… и мы им ещё тёплые носки приго-товили. Понимаете, они уже вторые сутки на ногах, не переобувались. Завтра им ещё ехать и ехать, а в хо-лодном автобусе они ноги поморозят.
Михалёв стоял рядом и не слышал, о чём говорили Мельников и Сергей. С окаменевшим лицом, прику-сив губу, он смотрел на «УАЗ», как будто сквозь стальные листы салона пытался увидеть то, что ле-жало там, страшное, накрытое старой палаткой….
Мельников попросил Сергея принести ключ от гаража, и обратился к стоявшим у машин: — Товарищи, не стойте на холоде, вы и так промерзли до самых кос-тей! Заходите в контору, там всё приготовлено! Сер-гей! — обратился он к Стрельникову — проводи людей в контору! Мы тут сами справимся….
Сергей широким жестом пригласил всех в контору и, съёжившись от холода, первым поднялся на крыльцо конторы. Следом за ним, изрядно продрогшие за день, и не дожидаясь повторного приглашения, вошли в контору все, кто был на улице.
У машин остались Мельников, Михалёв и Зинчен-ко. Сергей принёс ключ и «УАЗ» сразу же загнали в гараж, закрыли дверь на замок и ключ отдали Зинчен-ко.
Настя, придерживая руками воротник куртки и вздрагивая от холода, долгим взглядом проводила въезжающий в гараж «УАЗ». Она подождала, когда со скрипом глухо стукнут широкие двери гаража и загре-мит на них большой амбарный замок. Постояв ещё ми-нутку, не сводя глаз с гаража, она прикусила губы и, отвернувшись, медленно вошла в контору.
Зинченко, Михалёв и Мельников вошли в конто-ру. В жарко натопленной комнате было многолюдно. В углу конторы, у двери, на небольшой вешалке для одежды уже не было свободного места, много курток ворохом лежали на скамейке под вешалкой. Несколько человек грелись у печи, держа на весу ру-ки над горячей плитой.
Эксперт Коломиец сидел на стуле и, сняв обувь, по-очерёдно прижимал ноги к обогревателю печи.
Сергей предложил ему растереть ноги водкой, ссы-лаясь на проверенный дедовский рецепт.
— Олег Васильевич отрицательно покачал головой, объяснив свой отказ тем, что такое ему уже не в пер-вый раз. И это был, пожалуй, самый продолжительный разговор за всё время.
Зинченко разделся и, положив свою куртку на ска-мейку под вешалкой, быстро подошёл к печи. Стояв-шие у печи потеснились, уступая ему место.
Илья Андреевич, перешагнув порог и расстегнув куртку, в растерянности остановился у двери. События прошедшего дня тяжёлым комом обрушились на него, смяли, сковали его волю и силы к сопротивлению.
Всё, что сегодня ему пришлось увидеть и пережить, надломили его, лишили способности что-либо осмыс-ливать и делать. Он не мог представить себе, что он сможет сказать родным, как посмотрит им в глаза и какие сможет найти слова, когда привезёт домой са-мых родных и близких, накрытых сейчас старой па-латкой в салоне «УАЗа»…
Зажмурив глаза и, не сумев себя сдержать, Илья Ан-дреевич застонал.
Он почувствовал вдруг, как силы оставляют его, но-ги стали какими-то ватными, непослушными и, чтобы не упасть, он прислонился плечом к дверному косяку.
— Илья Андреевич! Илья Андреевич! Вам плохо? — встревоженный крик Насти заставил его вздрогнуть и открыть глаза.
Все, кто был сейчас в конторе, обернулись и с тре-вогой смотрели на Михалёва. Мельников подхватил Илью Андреевича за локоть, Зинченко успел поста-вить стул и они вдвоём бережно усадили его.
Настя подала Илье Андреевичу стакан воды, и он непослушными руками пытался взять его, но не смог удержать и уронил на пол. Наклонившись, Илья Анд-реевич упёрся локтями в колени и закрыл лицо рука-ми, плечи его вздрагивали.
Настя прижала голову Михалёва к себе, нежно гла-дила его седые волосы, что-то говорила ему, а по её щекам, оставляя тёмные полоски туши, медленно ка-тились слёзы. Все растерянно молчали, не зная чем сейчас можно помочь Илье Андреевичу.
Илья Андреевич не слышал, что сейчас говорила ему Настя: закрытыми глазами он видел заснеженную тайгу, ослепительно белый, до боли в глазах, снег пе-ред сгоревшим бараком, еловые ветки, скрывающие разрытую собаками ямку и обгоревшие нары…
Оказавшись в совершенно незнакомой для неё обста-новке и не зная, что необходимо сделать и как себя вести, Настя пригласила всех сесть за стол, но на её предложение никто не отреагировал.
Лесники сидели на скамейке и нервно курили, не поднимая взгляда от пола; остальные продолжали сто-ять у печи и, казалось, не слышали, что сказала Настя.
Вадим Чернов знаком отозвал капитана Зинченко на улицу. Дмитрий поднялся, выбрал из вороха кур-ток на скамейке свою и, накинув её на плечи, вышел вслед за Вадимом.
— Ну что, Дима, как там… всё сделали? От меня какая помощь потребуется?
Зинченко покачал головой: — Да нет, Вадик, спаси-бо, мы всё сделали, всё описали, занесли в протоко-лы… Опознание тоже произвели… Надо отдать долж-ное родственникам погибших: как им ни трудно бы-ло, как ни тяжело, но вели он себя мужественно. Мне часто приходилось бывать на таких процедурах, а всё равно не могу привыкнуть, тяжело это, очень тяжело.
— Что… не всё было чисто — требовалось опознание? — встревожено спросил Чернов.
— Да, Вадим. Их мыши… и колонки… Лица, руки… до самых костей… ну, короче, ты сам понимаешь… Поэтому опознание производили по одежде и другим признакам… А причина гибели… Тут один из лесников, Кириченко, кажется — знаешь такого? — Так он назвал предположительно причину их гибели… Мы всё на месте осмотрели и, нам кажется, что он прав. Другой причины мы не увидели… Вот…, Шерлок Холмс, доморощенный… Но, будет ещё экспертиза, и я не думаю, что она покажет что-то другое.
— А что ты хочешь, Дима, эти таёжники — народ очень наблюдательный, они часто мне помогают — не без гордости ответил Чернов.
А как у тебя, Вадим? — спросил Зинченко. — Что-нибудь ценного «накопал»?
Чернов утвердительно кивнул головой. — Перед тем, как ехать в тайгу, они купили у Куделиной трёхлит-ровую банку самогона, солёного сала… Я составил протокол….
Зинченко понимающе кивнул головой. Он видел эту, уже не полную, злополучную банку на столе в сгоревшем барачке. Та самая банка, что являлась со-ставляющим звеном в этой страшной трагедии… Му-жики сильно устали с дороги, продрогли, выпили… В теплом бараке их разморило, и они крепко уснули, чтобы никогда уже больше не проснуться…
— Ну что, Вадим, пойдём, — обратился Дмитрий к Чер-нову — а то я совсем замёрзну. Думал не доеду — око-чурюсь, где-нибудь по дороге… — и, съёжился от хо-лода, запахнув полы куртки….
Они вошли в комнату, когда уже все сидели за столом. Михаил Николаевич показал им свободные мес-та, подождал, когда они сядут, и поставил перед ними пустые стаканы. Зинченко удивлённо посмотрел на стакан, потом на Мельникова. Перехватив его взгляд, Стужук взял его под локоть: — Вы, товарищ следова-тель, не бойтесь… Это наш напиток, доморощенный… Да и случай такой, что грех не выпить, надо помя-нуть… Царствие им небесное… Мы уже помянули их, только вы одни остались… Не задерживайте…, мы сейчас уже по второй нальём…
Тяжёлую, напряжённую тишину в комнате нару-шало только приглушённое постукивание ложек о та-релки, да тихое потрескивание дров в печи.
Илья Андреевич сидел за столом и, хотя за день за-мёрз и проголодался, ел без особого аппетита, глядя куда-то мимо тарелки в стол. На его лице, измучен-ном за эти сутки, острее обозначились скулы, под воспалённым и ввалившимися глазами появились тёмные круги и отёчные мешки, которых вчера ещё не было.
Мельников разлил ещё по одной и, взяв Илью Ан-дреевича за локоть, показал на стоящий перед ним стакан.
Повернувшись к Мельникову, Михалёв по смотрел на него, чуть кивнул головой и взял стакан. Он мед-ленно обвёл взглядом всех сидящих за столом, потом долго смотрел на стакан, словно пытаясь что-то уви-деть в нём, и осторожно поставил его на стол. Отки-нувшись на спинку стула и нервно закусив губу, Илья Андреевич с силой провёл ладонями по лицу, как будто пытался снять что-то вязкое и липкое, судо-рожно пытался расширить ворот свитера, душившего его. На его глазах выступили слёзы. Тяжело выдох-нув, он посмотрел на Мельникова и взял стакан: — Вот так, Михаил Николаевич, сыграл мой братишка… свадебку своей любимой внучки… Ох, ка-а-ак же долго мы все будем помнить эту свадьбу…, как долго… В тяжёлом молчании все подняли стаканы…
… Едва только где-то над отрогами гор забрезжил рас-свет, в конторе лесничества все давно уже были на но-гах, суетились водители, проверяя машины, в бачках кипела вода для двигателей. Подошли лесники, гото- вые оказать любую помощь и проводить отъезжающих, но их помощь уже не требовалась: за эти дни они сделали всё, что смогли, и всё, что необходимо было сделать.
Во дворе лесничества глухо ворчали, прогреваясь, двигатели автобуса и «уазика», заполнив весь двор клубами сизого дыма.
В конторе лесничества было тесно: собрались все лесники и, несмотря на ранний час, подошли жители ближних домов, чтобы выразить родственниками по-гибших свои искренние соболезнования.
В контору вошёл Мельников и, извинившись за опоздание, поздоровался со всеми за руку. Обратив-шись к Стрельникову, спросил:- Серёжа, всё сделали, так как мы решили? Всё загрузили, ничего не забыли?
Сергей молча кивнул головой. Мельников, доволь-ный ответом Сергея, подошёл к Михалёву и, взяв его за плечо: — Там, в автобусе, в мешках мясо… дикое, рыбка мороженная и копчёная. Это всё не купленное. Мы здесь охотимся, всё по закону…Рыбка тоже не купленная, наша, катэнская. Леночки, хариусы…. Это от нас, от лесников… Мы так думаем, что чужого го-ря не бывает… Беда одна не приходит, и одолеть её можно, только помогая друг другу.
Михалёв ещё раз каким-то виноватым взглядом об-вёл всех присутствующих, он прикусил губу, чтобы скрыть волнение. Его глаза заблестели, стали влаж-ными. Он хотел что-то сказать, но спазмы сжали ему горло, и он только крепко обняв Мельникова, не стес-няясь, заплакал. Справившись с собой и с усилием сдерживая слёзы, он с трудом подбирал слова: — Я… мы никогда… даже подумать не могли, …что наше горе вы все так близко… примите к сердцу — спазмы сдавили горло Ильи Андреевича и он, сделав усилие над собой, продолжал — как родные. Спасибо вам, мы это никогда не забудем. То, что мы пережили здесь — я своему врагу не пожелаю… и какие трудности нам пришлось испытать, чтобы вынести… их из тайги.
Господи! — голос Михалёва дрожал и он, с трудом справляясь с охватившим его волнением, не стеснялся своих слёз: — Я не могу себе представить, чтобы мы делали без вас… Для нас это… всё это было невыпол-нимо… Михаил Николаевич — и, обратившись к лесни-кам — товарищи, если кто из вас будет в Хабаровске. — обязательно заходите, мы будем очень рады встре-тить вас. У каждого из нас вы найдёте и приют, и за-оту. За эти дни вы… стали для нас родными и самыми дорогими! Пожалуйста, запишите наши адреса и теле-фоны. Если мы вдруг узнаем, что вы были в городе и не зашли к нам… Это будет для нас больно и обидно.
По его просьбе, Настя достала из ящика письменно-го стола листок бумаги, и Илья Андреевич продикто-вал свой домашний адрес и телефон, потом, на секун-ду задумавшись, продиктовал и свой рабочий телефон. Он попросил Настю прочитать то, что она записала, чтобы избежать ошибки, и продиктовал домашние ад-реса и номера телефонов своих родных.
Убедившись, что Настя записала всё правильно, он объяснил, каким образом можно к нему доехать от каждого вокзала.
В контору в клубах морозного воздуха вошли дед Савелий Бугров и Ленька. У Леньки в руках были большие и, судя по виду, тяжёлые сумки.
Поздоровавшись со всеми за руку, дед Савелий об-ратился к Михалёву: — Ты, это…, мил человек… Я хочу вам… от самого сердца сказать своё соболезнование… Горе, конечно, чижёлое, мил человек, но што подела-ешь. Мы все под богом ходим и только одному ему ве-домо, кому и сколько по энтой земле ходить…
Они последнюю ночь, перед тем, как в тайгу-то пой-ти, у меня ночевали. Мы весь вечер говорили, а утреч-ком их внучок мой, Лёнька, в тайгу и проводил… Кабы знать, што такое будет… Да господня воля нам не ве-дома…
А ты, мил человек, не обижайся, вот мы с внуком вам медку нашего принесли в банках… Тот, который тёмный — энтот бархатный медок, он для организму шибко полезный, а што светлый — энтот липовый. Так ты, мил человек, не брезгуй, возьми от чистого серд-ца тебе, деткам вашим малым… Скажите, что от деда Савелия…. А летом, ежели што — приезжайте ко мне, али детки ваши пусть приедут, отдохнут. Здесь им среди тайги хорошо будет… и мне не так одиноко бу-дет. Марьюшка моя, царствие небесное ей, меня уж годков пять, как покинула… Акромя Лёньки у меня теперь никого больше нету…
Илья Андреевич крепко обнял старика и попросил Алёшу осторожно отнести банки в машину. Алёша поднял сумки и удивлённо посмотрел на Лёньку, ос-торожно, стараясь не стукнуть сумками о дверные ко-сяки, вышел на улицу.
… Пора было ехать. На востоке уже заалела утренняя заря, обещая хороший и солнечный день.
Все вышли из конторы и остановились у автобуса. Ещё раз попрощались, крепко, по-братски, обнялись и сели в машины. Михалёв с сыном Сергеем сели в «УАЗ», остальные — в автобус. Включив фары и по-сигналив на прощанье, скорбный кортеж медленно выехал со двора лесничества.
Машины медленно шли по улице проснувшегося посёлка, покачиваясь на неровностях дороги. Качаю-щийся свет фар вспыхивал, отражаясь в окнах домов, выхватывал из предрассветных сумерек их заснежен-ные крыши, одиночных прохожих, спешащих на рабо-ту. И те, остановившись, долгим взглядом провожали уходящие машины и, горестно вздохнув, продолжали свой путь.
Лесники молча стояли у распахнутых настежь во-рот и смотрели вслед уходящим машинам, пока они не скрылись за поворотом. Где-то ещё раз, качнувшись на колдобине, машины фарами высветили из сумерек кроны деревьев, светлячками мелькнув в просвете между ними, и погасли.
— Михаил Николаевич, нам уже нет смысла домой ид-ти, рюкзаки у нас с собой — обратился к нему Илья Ре-кун — может, попьём чайку и — на работу. Как думае-те, мужики? — обернулся он к лесникам. Ему никто не возразил и, молча повернувшись, все пошли в конто-ру.
Настя уже собрала со стола грязную посуду в боль-шой бачок и вытирала стол.
— Настюша, как там, чаёк есть ещё? — едва только переступив порог, спросил Илья. — А то, пока на улице были, как цуцики, замёрзли…
— Есть, вот… только что вскипел! — Настя осторожно взяла кипевший чайник за ручку и переставила на край плиты. — Дедушка, а вы с нами чайку выпить желаете? — обратилась она к Савелию Бугрову. — У нас чай на травах и цветах заварен — улыбнувшись, она посмотрела на деда.
Савелий лукаво посмотрел на Настю, пальцами при-гладил усы: — Чайку? Чайку… это… можно… Только, ты дочка, мне… покрепче сделай… — сняв шапку и по-лушубок, дед Савелий чинно прошёл и сел за стол.
Настя подала ему наполненную чаем кружку, Стужук положил перед дедом конфеты.
Чай пили молча. В этой тягучей и давящей тишине было отчётливо слышно, как тихо потрескивали дро-ва в печи, да недовольно шипел на плите чайник, вы-пуская из носика тоненькую струйку пара…
— Я што сказать хочу… — нарушил тишину дед Савелий. Медленно и осторожно он развернул карамельку, с на-слаждением сунул её в рот, пытаясь нащупать остатка-ми зубов лакомый кусочек. Наконец, ухитрившись, он её раскусил и, отхлебнув глоток чая, продолжил:- Вот, мы все живём, всё вроде, правильно делаем, а всё не то… Я, вот уже, восемьдесят годков прожил, всё было — и голод, и война, а вроде, как и не жил… Всё помню, как вчера всё было. А, жизня…. Жизня, вроде, как и прошла уже… Мы все, как-то, жизню свою не ценим, прожили день — и, слава богу. А ведь она… жизня-то, нам только один раз господом богом дадена и другой такой уже не будет…
Дед замолчал, отхлёбывая горячий чай маленькими глотками о чём-то задумался, нахмурив седые, сви-сающие на глаза косматые брови.
Лесники молчали, ожидая, что скажет дед Савелий. — Мы, бывает, ссоримся друг с дружкой, а зачем? Чаво нам всем не фатает?… Земли — так вона её, сколько хочешь… Воды — так вот он, наш Катэн-батюшка, сколько лет течёт и конца ему не видно. Всем всего фатить и ишшо и внукам и правнукам нашим останется…
Я вот, бывало, ссорился с кем, а теперь и перед ни-ми, и перед самим собой совестно… Мне бы повиниться перед ними, да их уж и нет давно. А на душе — муторно шибко, грех тяжкий давит, перед людьми-то… Мы всё думаем, что ишшо успеем, жизня…, она вона…, какая большая, и нам всё не по чём, а ежели и случается што, то это с кем-то, а не с нами… Вот, и охотники энти… Господи — дед перекрестился — прос-ти их прегрешения и прими заблудшие души ново-преставленных рабов твоих.
Вздохнув, дед Савелий хотел ещё что-то сказать, но замолчал. И это молчание было красноречивее любых слов: каждому стало понятно, что хотел, но так и не смог сказать Савелий.
В конторе повисла напряжённая тишина. Задумав-шись, лесники смотрели куда-то в цветастую, места-ми потертую, клеёнку на столе. Остывал в кружках не-допитый душистый чай, круто заваренный лесными травами и цветами…
— Вы молодые ишшо — продолжал Савелий — у вас вся жизня впереди, можно ишшо много чего успеть хорошего сделать, да и… плохого тоже… — дед отхлеб-нул глоток чая, пригладил усы и продолжил:
— Так, вы… это… живите так, штобы… вам ни перед людьми, ни перед господом богом нашим совестно не было, и штобы сродственникам вашим за вас совест-но и горестно не было…
— Дедушка, давайте я вам ещё чайку налью — Настя по-дошла к деду и ждала, пока Савелий допьёт чай.
Дед Савелий взглянул на Настю и поставил кружку на стол. Улыбнувшись, Настя наполнила его кружку настоявшимся душистым чаем и поставила перед ним тарелочку с конфетами.
С удовольствием отхлебнув чаю и пригладив усы, дед Савелий поставил кружку на стол и внимательно посмотрел на сидевших лесников.
— Вы уже извиняйте меня, люди добрые…. Быть мо-жет, нам уже и не придётся больше вот так, за одним столом вместе сидеть — дед ещё раз, прищурившись, внимательно посмотрел на лесников, как бы, стараясь разглядеть, что там у них, внутри у каждого…
— Вы видели, как деревья в лесу растут… — Савелий внимательно посмотрел на лесников.
— Вот, ежели, они в густом лесу, то все деревья краси-вые и стройные, да и бурелома мало. А, вот ежели, де-ревья растут поодиночке, то все закомелистые, коря-вые и не то, што буре, а и ветру их легко заломать.
А всё почему? — дед Савелий ещё раз внимательно посмотрел на каждого и, не дожидаясь ответа, пояс-нил: — А всё потому, што в густом лесу все деревья друг дружку защищают и поддерживают, а одинокое дерево защитить некому и растёт оно само по себе, как придётся… Вот так и человек. Ежели, он среди людей живёт, кому-то помогает, да и ему кто-нибудь чем-то поможет и в обиду никто не даст… А, ежели, человек сам по себе живёт, то и радостью своей ему поделить-ся не с кем, и в беде ему помочь некому. Да и сама жизня ему не в радость будет. Вот и вы так живите, берегите друг дружку… И берегите её, жизню. Тогда вам и жизня в радость будет. Она одна всем нам богом дадена, другой уже не будет… Так-то, вот…
Допив чай, дед поставил кружку на стол, поблаго-дарил всех за угощенье и стал одеваться.
Уже на пороге, обернувшись и прокашлявшись, дед обратился к лесникам: — Благодарствую за угощение, дай бог вам всего самого доброго — и, поклонившись, открыл дверь и шагнул за порог.
Морозный воздух, ворвавшись в контору, пробежал по полу лёгкими кудрями тумана и растаял где-то у печи, не потревожив гнетущей и напряжённой, вязкой тишины…
… Яркие лучи солнца ворвались сквозь заиндевевшие окна в контору, рассыпавшись яркими пятнами по стенам, по полу, осветив задумчивые лица сидевших за столом людей. Там, за стенами конторы начинался новый день, солнечный и яркий.
Не допив чай, лесники вышли из-за стола и, побла-годарив Настю, стали молча и не торопясь, одеваться. Одевшись, они взяли свои рюкзаки и вышли из кон-торы. Не было слышно привычных колки
...
