Виктор Александрович Минаков

Избранное

Рассказы и фельетоны

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Виктор Александрович Минаков, 2017

Произведения, включенные в этот сборник, могут служить иллюстрацией известной пословицы: «За что боролись, на то и напоролись!» Правда, с существенной оговоркой: напоролись не в результате борьбы, а вовсе наоборот — в результате пассивности, ротозейства, безволия, созерцания того, как вероломная клика пустила страну под откос и приступила к опустошению ее и разграблению. И этот процесс пока не закончился. Читать такое, конечно, досадно, но поучительно, и многое еще можно исправить.

18+

ISBN 978-5-4490-0073-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Избранное
2. Предисловие автора
3. Длинный язык
4. Оплошность
5. Загогулина
6. Сеанс вразумления
7. Ноу — хау
8. Волшебный, чарующий, восхитительный…
9. Балаболка
10. Информация к размышлению
11. Отставник
12. Поздний вечер в палате
13. Приятель
14. Обличитель
15. Дом невезения
16. Слесаря вызывали?..
17. Пуще неволи
18. Естественный отбор
19. Когда отключено электричество
20. Командировка
21. Таблеточный лабиринт
22. Пёсьи повадки
23. Бомжами не рождаются
24. Можно не церемониться
25. Просчет шантажиста
26. Провокация
27. Чудеса в Решетиловке
28. Что-нибудь надо придумать
29. Ему психиатр не нужен
30. Воронья история

Предисловие автора

В современных словарях русского языка понятие «Избранный» имеет два толкования: и как «Отобранный для массового издания», и как «Лучший, выделяющийся чем-нибудь среди других…». При этом определение, стоящее первым, должно приниматься основным, главным, ведущим, но почему-то всегда на первый план пробирается — «Лучшее», представляясь как лучшее из того, что написано, и это, вызывает недоумение и даже укор тех, кто не вошёл в этот сборник. «Почему они, а не мы? — как бы вопрошают они, шелестя недовольно страницами. — Разве мы написаны хуже?»

Нет, нисколько не хуже! И также — на актуальные темы. Многие были опубликованы на страницах региональных газет, на популярных литературных порталах Проза.ру, Fabulae.ru. Многие имели положительный отклик читателей, их автор неоднократно был номинирован на премию «Писатель года».

Они — кандидаты в следующий сборник рассказов, и у них есть возможность подтвердить собой правомерность определения «Избранное», стоящее под вторым номером в словарях русского языка.

Длинный язык

Александр Сергеевич Торопыга, продавец комиссионного магазина, своим именем чрезвычайно гордился. Ещё бы: такое же, как у гениального Пушкина!

Собственно говоря, кроме знатного имени, ничего примечательного в этом человеке и не было. Рост, облик, материальное положение — все так себе, на среднем статистическом уровне, заурядный среднестатистический россиянин. Только имя и выделяло его из невзрачной человеческой массы, создавало ему иллюзию его исключительности. Кстати, не только ему. Часто, когда Торопыга произносил своё полное имя, его собеседник восклицал восхищённо:

— Ого! Как у незабвенного Пушкина! Поздравляю!..

И хотя здесь заслуги самого Торопыги особенной не было — не более чем заслуга забора в том, что к нему прибита табличка с названием улицы, он принимал поздравления как должное.

Он всегда называл себя только по имени.

— Спросите Александра Сергеевича, — говорил он, когда собеседник должен был ему позвонить, и в очередной раз с удовольствием слушал, как его приобщают к известной всем знаменитости. Иногда он и сам способствовал этому приобщению: не называл своё имя, а просто говорил: как и у Пушкина, и всем оно было понятно.

Так было при контактах с людьми почтенного возраста, с теми, кто получил образование до краха советской системы.

С молодым поколением дело обстояло иначе.

С расширением и углублением реформ, Торопыга стал замечать, что его собеседники все реже кивали понимающе головами, все чаще смущались и переводили разговор на избитые темы — о погоде или о повышении цен. А однажды на этот ответ вполне современный юноша — легкомысленный и нахальный — долго недоуменно смотрел на него, ожидал уточнения.

— Вы что, — удивлённо спросил Торопыга, — о Пушкине не знаете ничего?!

— Почему же не знаю, — возразил заносчиво парень. — Знаю, проходили по школьной программе. «Буря матом землю кроет.» Во, блин!.. — хлопнул он себя по лбу ладонью. — Дальше не помню, забыл… Память чегой-то стала шалить… Напомните, как звали вашего тёзку?..

Разговор с этим удивительным молодым человеком, не знающим имени Пушкина, оставил в душе Торопыги неприятный осадок. «До чего докатились! — думал он. — Этак мы скоро имена и родных дедов своих позабудем».

После работы по дороге домой он продолжал размышлять над изъянами современного обучения и воспитания, и так углубился в эти проблемы, что не заметил, как перешёл улицу в неположенном месте. Он не создал ничего аварийного: транспорта в пределах видимости не было, но раздался резкий свисток, и из куста, как черт из коробочки, выскочил блюститель порядка в звании сержанта дорожно-патрульной службы ГИБДД. Он жезлом поманил к себе Александра Сергеевича, козырнул, после того как тот подошёл, представился и сказал с оттенками в голосе то ли упрёка, то ли злорадства:

— Нарушаете, гражданин!..

— Так я же не помешал никому, — отвечал тёзка великого Пушкина. — Ни одной машины не видно…

— Улицу положено переходить в установленном месте, — наставительно произносит сержант. — В обозначенных местах перехода… Придётся оформлять протокол… Пройдёмте в машину…

В стороне от дороги, за мусорным ящиком была спрятана легковая машина со знаками ДПС. По установившейся в этой службе традиции, её поставили так, чтобы не было видно ни с какой стороны — иначе нарушителей не обнаружишь.

В машине на месте водителя сидел молодой лейтенант.

— Нарушитель, — доложил ему лаконично сержант. — По проезжей части бродил, как лунатик…

Торопыге было предложено место в салоне рядом с водительским.

— Фамилия? — спросил лейтенант будничным тоном.

— Торопыга…

— Торопитесь, значит?.. Ну, ну… Фамилия подходящая… И куда ж мы торопимся?.. Как тебя звать, торопыга?.. Имя и отчество?..

— Такое же, как и у Пушкина, — Торопыга сказал по привычке с достоинством.

— А это ещё что за гусь?.. Где он?.. Ты с ним там вместе шатался?..

Здесь в голове лейтенанта что-то булькнуло.

— Вы мне зубы не заговаривайте! — повысил он голос. — Отвечайте по существу.

После этого случая Торопыга окончательно понял, что шкала жизненных ценностей в стране круто сместилась, что имена великих людей уходят в небытие. А поскольку эти процессы касались лично его, он надломился душевно. Загрустил, часто впадал в депрессию, его стали посещать диссидентские мысли.

Но никогда не надо отчаиваться, призывают психологи и священнослужители. В жизни случаются повороты, о каких нормальному человеку невозможно даже помыслить. Такой поворот случился и на пути Торопыги. В счастливом для него направлении.

В городе проводились развлекательно — отвлекательные мероприятия по причине «Дня города». С позволения властей на одной из площадок группа энергичных молодчиков затевала неизвестный здесь ранее конкурс под названием «Длинный язык». Его условия были заманчивы: победителя выдвигали на звание почётного горожанина, с выдачей ему необходимых бумаг и нагрудного знака, ему вручалась солидная премия и ключи от машины иностранного производства.

По слухам, эта группа прибыла из Москвы для пропаганды новой культуры общения. Но вряд ли москвичи сами являлись авторами этой странной затеи. Скорее всего, они переняли её из-за границы, как и многие другие затеи. Это там, у них, за границей постоянно проводятся подобные конкурсы. Соревнуются по разным программам: кто дольше просидит на столбе, кто больше съест живых гусениц или — у которой из женщин больше развита грудь… Там, у них — грудь, здесь — язык! Плагиат?.. Вполне вероятно…

Хотелось бы все-таки предположить, что российские плагиаторы избежали простого калькирования проекта и вложили дополнительный смысл в понятие «длинный язык». Допустимо, что они имели в виду его свойства, необходимые депутатам и членам правительства, а именно — умение говорить длинные речи без бумажек, чего опасались ораторы советской эпохи.

Впрочем, опасения советских ораторов были тогда не беспочвенны — за каждое неуместное слово следовал строгий спрос. Сейчас спроса нет, можно болтать что угодно. Безоглядно молоть языком в настоящее время стало важнее и выгодней, чем работать головой и руками. Допустимо, что разработчики подобного конкурса захотели выявлять таким образом перспективных политиков.

Но это всего лишь предположения. О возможных дополнительных смыслах этого понятия речи здесь не велось. Приняли все буквально, один к одному: раз конкурс называется «Длинный язык», значит, языки надо мерить.

Процесс измерения обставили по высокому уровню: были приглашены ведущие специалисты из центра стандартизации и метрологии — доки в области измерений. Мерить языки — занятие, конечно, не из престижных, но уговаривать никого не пришлось — деньги сняли всякие неловкости и вопросы. Контролировать измерения вызвались добровольцы из числа юристов и медиков. Измерять решили у каждого пожелавшего принять участие в конкурсе, а таковых было много.

Как только из репродукторов послышалось сообщение о начале этого конкурса, о призах и наградах его победителю, народ рванулся к месту его проведения. Торопыга оказался захваченным бурным потоком и был вынесен им прямо к столу, где заседало жюри. Невольно поддавшись массовому психозу, он позволил измерить свой язык, высунув его на всю длину, и его язык оказался длиннее, чем у других конкурсантов.

Какой ажиотаж сразу был поднят вокруг его имени! Александр Торопыга! Победитель оригинального конкурса!.. Восторги. Стрёкот телекамер, щелчки затворов фотографических аппаратов. Александр Торопыга!..

С машиной, правда, вышла осечка. Ключей было несколько, и только один подходил к дверце стоявшей неподалёку машины, угадать надо было — который?.. Торопыга не угадал, но все остальное с лихвой возместило этот маленький казус…

Его единодушно представили к званию Почётного гражданина города, а один наиболее рьяный поклонник новинки, предложил его достижение направить в книгу рекордов Гиннеса.

И это было не все — ему на завидных условиях предложили сниматься в рекламе лекарств, моющих средств и даже женских прокладок.

От такого внимания у Торопыги несколько дней кружилась голова хмельной радостью. Конкурс транслировали по телевизору, и Торопыга стал знаменит. Его узнавали на улице, с ним здоровались первыми незнакомые ему горожане, он ловил на себе их восхищённые взгляды и слышал приятные речи: вон, посмотрите — идёт Торопыга, победитель конкурса «Длинный язык!»

Вечерами он часто сидел перед зеркалом и смотрел на язык. Он старался понять: что в нем такого необычайного, чем он так восхищает людей?.. Язык как язык. И длина его незаметна — он же во рту. Имени Пушкина он, в глазах Торопыги, не годился даже в подмётки. А вот надо же — именно он сделал его знаменитым!

Торопыга отходил от зеркала в полном недоумении. Он не понимал чего-то самого важного, происходящего в сегодняшней жизни. Однако это непонимание блекло перед хором похвал, продолжавших звучать в его честь.

Как-то сидя на скамейке в городском парке, он подслушал разговор проходивших мимо ребят, видимо, школьников.

— Задали выучить Пушкина, — говорил уныло один. — Ты не помнишь, как его звали?..

— Так же, как нашего Торопыгу, — ответил второй. — Александром Сергеичем…

Оплошность

Кто сейчас не мечтает пожить в богатстве и радости, только как это сделать?..

У Сени Аронова желание разбогатеть стало похожим на манию, стало его путеводной звездой, смыслом всей его жизни. Поменяв только за год три места работы, он пришёл к неоспоримому выводу: честным трудом нельзя заработать на достойную жизнь.

А Сеня хотел жить достойно. Хотел путешествовать по свету на пароходе, хотел питаться в дорогих ресторанах, кушать омаров и устриц, хотел беззаботно кутить на престижных курортах с девицами лёгкого поведения.

Ему же приходилось об этом только мечтать, кушая постную пищу, которую готовила мама на свою плачевную пенсию.

Сеня жутко завидовал богачам, видя их роскошь по телевизору: «Как они шикарно живут в своё удовольствие!» Он абсолютно не понимал: почему они, а не он? Он молод, крепок здоровьем, немного даже красивый, но он не богат. Почему?.. «Разве я не достоин такого?» — спрашивал он ежедневно себя, смотрясь в потускневшее зеркало. И находил, что очень даже достоин.

Сеня считал, что есть какой-то секрет лёгкого обогащения, и он решил открыть этот секрет для себя.

Знакомых богачей, готовых поделиться с ним своим опытом, у него не было, все знакомые, как и он — голодранцы. Но Сеня Аронов был очень упрям, и решил добиваться секрета. И наконец, как ему показалось, добился…

Мы с Сеней приятели. Учились с ним в одном классе, живём по соседству, и тайн друг от друга не держим.

Встречаю его как-то на троллейбусной остановке. Вид у него слегка озабоченный. Спрашивает:

— Как ты относишься к приметам? Веришь ты им?

— А как же, — отвечаю я, — верю. Когда вижу, например, где-нибудь мусор, верю, что здесь побывал Стёпка Игошкин (Степа наш с Сеней общий знакомый). Мы с ним были раз вместе на детской площадке, так он её всю заплевал шелухой от семян.

— Я спрашиваю о других приметах…

— Можно и о других: если встречаю на улице женщину с полным ведром, знаю, что где-то лопнул водопровод, и что у неё нет в доме мужчины…

— Опять же, я — не о них… А-а! — Сеня обиженно машет рукой. — Я серьёзно с тобой говорю, а ты придуряешься!.. Вижу: ты в приметы не веришь, а я вот поверил…

Тут мы разъехались по разным маршрутам.

Через неделю встречаемся там же. У Сени повязка на правой руке, на лице — озадаченность и досада.

— Что случилось с рукой? — спрашиваю я сочувственно.

— Так, ерунда, — отвечал он сперва неохотно. Но все же потом рассказал.

Оказалось, что какой-то чудак поведал ему о народной примете: когда чешется левая рука — это к потере денег, а когда правая — к их получению. А из другого источника сведений такого же уровня он узнал о наличии сложной системы связи в живом организме. Действует она будто бы так: если думаешь о плохом, плохое и будет. Думаешь о хорошем — настанет хорошее. И чем интенсивнее думаешь, тем скорее настанет. Словом, как говорится в Писании, каждому воздаётся по вере его.

— Вот, например, у йогов, — растолковывал Сеня. — Йог может лежать голым на льдине где-нибудь в Арктике, а представлять, что он находится в Африке. И холод ему нипочём. Он лежит себе и обливается потом. Ему жарко так, что под ним даже плавится льдина!..

От этих возможностей в голове Сени, воспалённой идеями лёгкой наживы, зародилась конструктивная мысль: совместить примету с умением йогов и добиться эффекта не только по внутренней связи, то есть, реакции организма на мысли, а реакции на них даже во внешней среде. Организм человека, рассуждал Сеня, это — часть природы, а раз на него можно воздействовать, значит, можно воздействовать и на окружающий мир. Надо только сильнее стараться.

Исходя из этой теории, он пришёл к заключению: надо чесать свою правую руку, пока на неё не положатся деньги.

И Сеня стал усердно расчёсывать руку. До крови расчёсывал и занёс туда какую-то нечисть. Рука загноилась, распухла до размера боксёрской перчатки.

— Еду вот к знакомому доктору, — произнёс он печально.

Вечером мы встретились с Сеней опять. Лицо его было одухотворено какой-то новой идеей.

— Что там у доктора? — полюбопытствовал я.

— Назначил лечение и сказал мне: вы, Сеня, — осел!.. Ну, не так чтоб так прямо — по смыслу такое. Как, говорит, можно все так глупо напутать!.. Вы же, говорит он, Сеня, — левша, вы должны чесать не правую, а непременно левую руку!..

Глаза у Сени Аронова полыхали желанием поскорее исправить оплошность.

Загогулина

Мне не удаётся заглушить в себе чувство вины перед Федей Зайчонком: я его оскорбил! Беспардонно оплевал человека, на которого смотрю сейчас с восхищением, почтением и, можно говорить, с обожанием! Со стыдом вспоминая тот муторный день, я ищу утешения в одном: всех достоинств Зайчонка тогда я не знал, мы с ним никогда не дружили, хотя и были соседями, и судил я о нем только по его непримечательной внешности. К тому же, в тот злополучный момент мы были хорошо подшофе.

В последнюю субботу апреля, перед майскими праздниками, председатель товарищества вывела всех мужчин нашего дома на общественную работу — благоустройство дворовой площадки. Вышли, благоустроили, потом кто-то из разбитных активистов предложил обмыть трудовые успехи, и вскоре за сколоченным нами столом с врытыми в землю опорами началось весёлая суетня со всей присущей ей атрибутикой: шутками, спорами, состязаниями в словесных изысках. И здесь, в атмосфере бескорыстного братства, взаимной любви, благодушия, Федя заявил по какому-то поводу с неуместным, как мне показалось, апломбом:

— Изобретать — ерунда! Была бы стоящая идея!..

Меня возмутила его высокомерная фраза. Я посчитал, что Федя не имеет права так говорить: что может смыслить в изобретательстве этот плюгавенький мужичонка?!.. И я грубовато его осадил:

— Трепач несусветный! Уж не ты ли — изобретатель?!

— А хотя бы и я! — Федя с вызовом посмотрел мне в глаза и, заносчиво ухмыльнувшись, пошёл прочь от стола.

— Изобретатель! — крикнул я презрительно вслед под угодливые смешки собутыльников. — Посмотрел бы на себя в зеркало!..

По моему глубокому тогда убеждению, изобретатель — это человек не такой как другие. Солидный, представительный что ли. Лоб у него — непременно высокий, голова — круглая, глаза — строгие, вдумчивые. Фигура, рост, голос — все в нем внушает почтение. Такой, к примеру, как Ломоносов, а тут — Федя Зайчонок!.. Даже смешно сопоставить: невысокого роста, курносый, веснушчатый, и вдруг такие заявы!.. Нет, я допускаю, конечно, что изобретатели могут иметь и не очень импозантные внешности, но не до такой же крайности, какая у Феди! Писклявая коротышка! Одна фамилия чего стоит!.. Говорили, правда, что Федя закончил какой-то там кибернетический вуз, но для меня даже такой существенный факт не имел в то время никакого значения…

Мы немного ещё позлословили над нашим самозваным изобретателем и успокоились было, но тут выступил Сеня Никифоров, такой же чокнутый, в моих глазах, парень, как и Зайчонок.

— А я вот сейчас ему подброшу идейку! — выкрикнул Сеня.

Я видел, как он догнал Фёдора и дёрнул его за рукав. Тот терпеливо выслушал Сеню, кивнул головой и сердито посмотрел в мою сторону.

Пару месяцев Зайчонок подчёркнуто избегал разговора со мной, но вот недавно завёл его сам. Он полураздетый стоял у дверей в свой подъезд и ждал, когда я проходить буду мимо. Я догадался: он специально выскочил из квартиры, увидел меня в окно и выбежал почти нагишом.

— Временем располагаешь? — спросил он с напускным безразличием. — А то, заглянем ко мне, покажу кое-что…

Времени у меня было с избытком, к тому же, я чувствовал небольшую вину перед ним за свои обидные реплики, и я согласился.

Квартира Зайчонка была на втором этаже, она осталась ему после смерти родителей. Жил он один, хотя ему уже было с лишком за тридцать. Я подслушал однажды, как он отшутился, отвечая на вопрос, почему не женат: дескать, успею ещё надеть на шею этот тяжкий хомут. Но я считаю, что секрет здесь в другом: он парень с запросами, ему подавай и красавицу, и чтобы была с интеллектом, а какая женщина с этими данными торопится стать женой недомерка?..

В комнате, куда привёл меня Федя, были диван, стол, книжный шкаф и три стула. Кроме этой простенькой мебели, здесь был моднейший компьютер, он сразу бросался в глаза. Монитор, клавиатура и мышь находились на столе, примкнутом к окну, процессор и принтер — рядом, на тумбочке. Проку от всей этой техники я, признаться, не видел, смотрел на неё только как на дорогую забаву.

— Садись, — Федя показал подбородком на стул, стоявший перед столом. Я сел, а он защёлкал переключателями.

На экране монитора появились титры какого-то кинофильма. Читаю: «Ревизор», по пьесе Н. В. Гоголя. Еле удержался, чтобы опять не съехидничать: «Додумался, на что пригласить: да я его сотню раз видел!» Но эта желчная фраза так и застряла на кончике моего языка: уже первые кадры умерили мой скептицизм — в городничем я узнал Егора Кузьмича Лигачёва, высшего партийного идеолога из последнего состава Политбюро ЦК КПСС. Обречённо произносит он известные всему миру слова: «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы…». Одет он в мундир темно-зелёного цвета, имеет брюшко, стрижку под ёжика — точь-в-точь городничий, каким я помню его по прежним просмотрам, и в тоже время он — Лигачёв, тот мужичок, что мельтешил на экране при трансляции съездов, заседаний политбюро и прочих партийных тусовок. Только тогда он другой — бойкий, нагловатый, напористый, одетый в современный костюм, а сейчас — такой, каким и должен быть городничий: солидный, медлительный, знающий себе цену даже в экстремальных условиях. Ходит он, не роняя своего городничего достоинства, а говорит голосом Лигачёва.

Дальше — ещё неожиданность: в роли Анны Андреевны, жены городничего, я увидел Горбачёву Раису Максимовну, жену первого и последнего Президента Союза!

Я оторопело воззрился на Фёдора, а он кривит в усмешке свои толстые губы:

— Не отвлекайся. Смотри, как играют…

Раиса Максимовна, как и Егор Лигачёв, была вписана в фильм органично. Платье, парик — все по моде тогдашнего времени, в руке она изящно держит лорнет. Но главное — поведение этих апологетов коммунистической идеологии! Не проповедники коммунизма, а настоящие театральные звезды! Играют без сучка и задоринки!

Я смотрел, приоткрыв рот, на экран и не мог никак сообразить: как это можно в существующем, старом уже кинофильме подменить двух главных героев, не изменив при этом ничего остального? Впечатление такое, будто Лигачёв и Раиса Максимовна снимались во время создания этого фильма! Но я-то уж точно знаю, что это не так!..

Пока я переваривал в голове весь этот сумбур, Федя, наблюдавший, вероятно, за мной, буднично произнёс:

— А вот ещё один вариант…

Он перенастроил аппаратуру, и опять пошёл «Ревизор». Но теперь городничий с супругой — другие: городничий — сам Горбачёв, бывший наш Президент-недотёпа, а в роли Анны Андреевны — Вероника Кастро, зарубежная фифа, набившая всем оскомину своей Марианной в фильме «Богатые тоже плачут». Вероника чешет по-русски, как коренная нижегородка, а Горбачёв — будто родился Сквозник-Дмухановским!.. И тоже — парики, костюмы, общение с другими артистами — все без накладок и сбоев!.. Не зная, поверил бы сам, что и эту всю труппу снимали одновременно!..

— Круто! — в восхищении я перешёл на жаргон дебильных подростков. — Кайфовый прикол!

— Я этих деятелей посадил в главные роли только для того, чтобы сразу была заметна новинка, — пояснял Федя, бросая на меня беспокойные взгляды. — Если просто поменять одного артиста на другого артиста, то могут не сразу увидеть сюрприза. А здесь — все ясно как на ладони!.. Можно было бы для ещё большей наглядности взять просто кого-нибудь с улицы, но тогда дольше пришлось бы собирать материал. А на этих — быстрее и проще. Я раздобыл несколько старых кассет с записью партийных собраний… Ну, как?.. Что скажешь теперь насчёт трепача?..

Я виновато смотрел на него, а он, довольный собой, говорил, немного рисуясь, как он добился таких результатов. Вот кое-что из того, что я понял.

Сеня Никифоров тогда ничего путного ему, конечно, не предложил. Он попросил восстановить запись на испорченной им чужой видеоплёнке, примерно так, как восстанавливают живопись при реставрации старых картин. Об этом Никифоров видел передачу по телевизору и решил убить сразу двух зайцев — проверить Федю «на вшивость» а, если он действительно на что-то способен, скрыть от хозяина кассеты её порчу.

Федя тоже видел ту передачу и запомнил приёмы и принципы реставрационных работ: там применили для этих целей компьютер. Память компьютера насыщали информацией, как о картине, поступившей на реставрацию, так и о художнике, её написавшем: его стиль, любимые краски и все прочее, что имеет значение при восстановлении утраченного участка полотна. А потом компьютер уже сам диктовал реставратору, где, что и как он должен поправить.

Фёдор восстановил плёнку Никифорова. И работа над ней, и та передача про живопись высветили в его голове совершенно новое направление мыслей: он задумал попробовать заменить одно действующее лицо в кинофильме на другое.

Для реализации этого замысла ему тоже нужно было загрузить память компьютера информацией, как про того, кто именно будет заменяться, так и про того, кем этот персонаж заменяется. На заменяемого информация бралась из самого кинофильма, а вот на замену Фёдор решил брать не артиста, а, для усиления эффекта, того, кто для замены наиболее не подходит. И в тоже время — известную личность. Он разыскал кассеты с материалами съездов, заседаний, сам сделал записи с телевизора…

— Пришлось повозиться с составлением программы, — говорил Фёдор самодовольно. — Надо, чтобы схвачены были все элементы мимики человека: его улыбка, гнев, грусть, а также — голос и жесты… И чтобы все это проявлялось в нужное для этого время, в соответствующей ситуации… У меня был в записи «Ревизор»… Ну, ты сам теперь видишь, что у меня получилось.

Федя говорил сдержанно, скрывая и гордость, и радость. Только глазки его, маленькие, обычно тусклые глазки сейчас жарко блестели. Ещё бы! Какое открытие! Какая у него перспектива!

Потом был ещё один вариант «Ревизора», и опять с другими артистами. В роли Хлестакова здесь убедительным был Жириновский…

Мой окончательно растерянный вид, очевидно, льстил самолюбию Феди, и он, встав у меня за спиной, многозначительно намекнул:

— А теперь я занимаюсь принципиально другой разработкой…

Мне вполне хватало пока и того, что я только что видел! Я был потрясён, просто был в эйфории. Личность Зайчонка уже не казалась мне заурядной. Маленький рыженький человечек, сосед мой по старой пятиэтажке, теперь уже не был простым коротышкой — в моих глазах он неимоверно возвысился. Моё отношение к Фёдору быстро и радикально менялось: я сознавал, что такое чудо мог сотворить только гений! Гений в нашем дворе! Мой сосед — гениален! Я заворожённо вертел головой, смотря то на экран, то на Фёдора.

— Федя, ты — гений! — воскликнул я искренне. — До такого не смогли додуматься даже японцы!

Лицо Зайчонка расплывалось в блаженной улыбке.

— Главное — мне удалось разработать программу! — повторил он. — Теперь в этом деле мои возможности неограниченны! Можно даже воскресить человека!.. Не физически, конечно, а воскресить его образ. Записать информацию, каким он был, и вставить его в новую пьесу!.. Я только об артистах пока говорю только потому, что о них сохраняются киноленты. О политиках — тоже, о дикторах телевидения… А в принципе можно так манипулировать с каждым!

— И можно и из простых людей наделать артистов?!..

— Вполне… Записать поведение человека: как ведёт он себя в какой обстановке… Теперь это уже — дело техники… Можно теперь любого сделать киногероем…

— Даже меня?!..

— Запросто, — расщедрился Федя. — Хочешь, сделаю тебя городничим, а хочешь — Добчинским-Бобчинским… Могу, — сказал он, лукаво взглянув на меня, — превратить в Держиморду… Могу показать тебя и в другом каком фильме. Надо только переснять его для основы…

Здесь мне стало как-то не по себе от такого всемогущества Феди: в отместку он способен превратить меня в какого-нибудь извращенца! А он, как бы подтверждая мои опасения, сказал:

— Могу любого авторитета представить ничтожеством! Например, показать мэра города таким, какой он и есть, без журналистского макияжа…

Я настороженно глядел на него, но у Фёдора на уме было нечто другое.

— Теперь можно вообще отказаться от услуг современных артистов, — говорил мечтательно он. — Можно при создании нового фильма воскрешать образы великих актёров, делать их в любом возрасте, поручать любые им роли…

— Потрясающе! — шептал в упоении я.

— А какая будет экономия средств! — развивал эту мысль Федя Зайчонок. — Никакие артисты теперь не будут нужны! Нужен только сценарий и моя технология! Все остальное сделает техника, и сделает это на самом высшем кинематографическом уровне! Критикам не к чему будет придраться!.. Кстати, я этот проект уже застолбил в Интернете, узаконил приоритет…

— А куда девать ещё живущих артистов? — спросил я, подумав о судьбе тех, кто и сейчас, если не участвует в съёмках фильма или рекламы, находится в бедственном положении. — Их много, и они продолжают плодиться, как тараканы в трущобах…

— Этого я сказать не могу, — ответил Федя, пожимая плечами. — Это — забота правительства…

Мы помолчали… Легко сказать — забота правительства! Больно сейчас там о безработных заботятся! А что будет, если в армию безработных вольются ещё целые тысячи бедолаг?!.. Впрочем, для артистов остаются театры и клубы — там они могут проявлять свои дарования…

Пока я разбирался с положением артистов, Федя вернулся к намёку:

— Сейчас я занимаюсь другой разработкой: создаю программу по искоренению коррупции. Вообще! Как самого вредоносного явления!.. Хочу сделать свой вклад в изжитие этого бедствия!.. А то — одни пустопорожние разговоры!.. Все признают её вред, а делать не делают ничего: или не хотят, или не могут. А я, вот, смогу!.. Будет создано нечто вроде высшего разума. Он вознесётся над всеми: и над Президентом, и над Правительством, над всеми структурами, вообще — над всеми людьми!.. Он будет всех и все видеть и все контролировать! Он будет воссоздавать справедливость!.. Будет и судьёй, и карающим органом! Все, что нажито нечестным путём, будет изъято и возвращено в общественный фонд!

Мне его страстная речь не могла не понравиться, но весьма благородная цель казалась несбыточной даже при всем могуществе Феди, и я деликатно заметил:

— Какой бы совершенной программа твоя ни была, но управлять ею придётся все равно человеку… А человек, он только на словах справедлив и порядочен. Стоит ему пробраться к штурвалу, как он уже…

— У меня все предусмотрено, — остановил меня Федя. — Всем процессом будет руководить электронно-кибернетический комплекс… А он, по определению, неподкупен и объективен.

— А как он достучится до сознания человека? Ведь в его мозг не так-то просто проникнуть.

— Это моё ноу-хау! — произнёс Федя с достоинством. — Грубо говоря, это — эффект двадцать пятого кадра. Слышал что-то об этом?..

Я кивнул утвердительно головой и промолвил:

— Это когда в киноплёнку клеят дополнительный кадр с насильно внедряемой информацией?..

— Вот именно! При просмотре такой кадр не замечается глазом, он действует прямо на подсознание, и его оттуда уже ничем не выковырнешь… Только у меня немного другое — не кадр, а электромагнитные волны. Они будут сливаться с теми, что по различным каналам поступают в квартиры и кабинеты… У каждого есть сейчас радио, телевизор, мобильник, компьютер. Вместе с другими программами они будут принимать и мои установки… И хочет того человек или не хочет, но будет послушно исполнять все десять библейских заповедей!.. И моральный кодекс строителя коммунизма… Правда, такой способ вправления мозгов считается запрещённым, нарушением закона, но что делать?!.. Коррупция ещё более незаконна, вообще — вопиющее преступление! Придётся применить старые пролетарские методы — клин вышибать тем же клином!

— Но тогда начинать надо с самых верхов, с президентского окружения, — предложил я, как мне казалось, резонно. — Если там внедрить образцовую честность, порядок наступит везде — низы прекратят шкуродёрничать…

— И об этом я думал, — сказал Федя с досадой. — По логике — да! Раз рыба начинает гнить с головы, с головы её и надо лечить… Но сейчас такое время упущено — рыба уже вся почти разложилась… Я нашёл способ влиять одновременно на всех: и на высших, и на средних, и на мелких паскудников. Для нас сейчас это более важно: с президентами мы не часто общаемся, а вот с местными чинодралами — почти ежедневно… Моя система охватит всех разом… И верхних, и нижних, и тех, кто к ним сбоку пристроился!

— Значит, — опять уточнил я, — эта система будет действовать автоматически и постоянно?.. Её раз запустишь и все?!..

— Конечно! Её надо всего лишь один раз запустить! А она потом уже сама будет наводить должный порядок!.. А насчёт постоянности… Когда коррупция будет изжита, а в этом теперь я ни капельки не сомневаюсь, система перейдёт на спящий режим. Можно, конечно, запрограммировать самоуничтожение, но лучше — спящий режим… Так, на всякий непредвиденный случай…

Федя, растолковывая мне своё хитроумное намерение, светился от удовольствия. Я все же не совсем представлял эту механику, не все понимал, но слушал почтительно, поскольку уже безоговорочно верил ему. Я убеждал себя: «Не понимаю же я многое из того, что творится вокруг… Я не понимаю, если говорить о той же коррупции, почему против неё применяют метод утопления щуки в реке? Высшим коррупционерам постоянно повышают оклады!.. Не учителям, и врачам, которые бедствуют, а тем, кто и без того купается в роскоши! Неужели кто-то считает, что у этих щук пробудится совесть, и они добровольно откажутся от мздоимства? Никто же не отказался! Стали не только принимать дары, но и вымогать их! И теперь аппетиты их выросли во столько же раз, во сколько возросли их оклады!.. Не понимаю я и того, почему растёт численность этих чиновников! Они же сами ничегошеньки не производят, не создают никаких ценностей, они только их потребляют! Почему же их стало так много, и становится все больше и больше? Почему нас принуждают раболепствовать перед ними? Почему мы раболепствуем? Я всего этого не понимаю, но так оно есть!.. Моё непонимание — не повод сомневаться в реальности гениальных Фединых замыслов, Федя в них верит, а я верю ему! Дай только Бог, чтобы он не затягивал время». И я нетерпеливо спросил:

— Когда же ты разработаешь такую программу?.. Когда она сможет взять все в свои руки?..

— Хоть завтра!.. У меня, практически, уже все готово, могу в любой момент её запустить… Правда, есть тут одна загогулина…

Федя испытующе посмотрел на меня, но мой преданный вид располагал к откровенности.

— Двоюродный братишка получил из военкомата повестку, — продолжил он доверительно, — а тётка моя хочет его отмазать от армии… Ищет подходы к обходам. Вот, как разрулит она эту проблему, так сразу и запущу… Через месячишко, я думаю…

Я тут же стал прощаться с Зайчонком: вспомнил вдруг про свою загогулину. На семейном совете мы дочку решили пропихнуть в институт. Знаний у неё на копейки, но амбиций — на доллары: заблажило стать доктором. Придётся к её разнесчастным копейкам прибавлять свои сбережения и тоже искать варианты. Только б успеть, пока Федя не начал чихвостить коррупцию — месяц пролетит незаметно…

Сеанс вразумления

Завтрак в это воскресное утро проходил в необычно тягостной атмосфере. Виталий Иванович Блеклый, мелкий чиновник районной администрации, хмуро поглощал забелённый сливками кофе и метал недовольные взгляды на сына, из-за которого, собственно, и пахло в доме скандалом. Он накануне слишком поздно пришёл с дискотеки, и от него густо несло табачищем.

Курение Виталий Иванович считал самым дурацким и вредоносным занятиям: табачная копоть проникает в сосуды и наносит удар по всему организму. Втянуться легко, а бросить почти невозможно.

«Упустил парня! — упрекнул себя Блеклый, — все дела и дела. Хотя какие, к черту, дела важнее воспитания сына! Все отдал на откуп жене, и вот — результат!».

— Вадим?! — произносит гневный родитель, встречая сына в дверях, и шарит на поясе брючный ремень, но поскольку он вышел в трусах, экзекуция не состоялась. К тому же, Виталий Иванович вспомнил, как его самого, в таком же, приблизительно, возрасте выпорол нещадно отец, почуявший запах от папиросы. Порка запомнилась, но не она отбила охоту к курению. Наоборот, тогда он стал чувствовать себя как бы героем, стойким героем — подпольщиком. И Виталий Иванович подумал, что ремень и здесь уже не поможет.

— Ступай спать! — приказал он. — Завтра поговорим…

Всю ночь огорчённый отец перебирал в уме варианты приемлемых воспитательных мер, и к утру созрело решение — воздействовать надо на разум и психику. «Парень он почти взрослый — скоро четырнадцать лет. Можно и убедить, и внушить».

После завтрака Блеклый увёл сына в зал, дав наказ супруге и тёще, чтобы те им пока не мешали.

— Вадик, — вкрадчиво начал Виталий Иванович, посадив его рядом с собой на диване, — все ребятишки со временем становятся взрослыми, а это многое значит. Взрослый человек должен работать. Раньше работал он для того, чтобы приносить пользу обществу: быть полезным стране, государству, народу. Сейчас — быть полезным себе!.. Но не будем пока вдаваться в эти нюансы, главное — надо работать!.. Как ты представляешь себя лет этак через двадцать?..

Сын молчит, не понимая вопроса.

— Кем бы ты хотел стать, когда вырастешь? — помогает отец.

— Космонавтом.

— Замечательно!.. А каким, по-твоему, должен быть космонавт?

— Ну, умным, грамотным, — перечисляет Вадим, — смелым…

— Правильно, — кивает одобрительно Блеклый. — И обязательно с крепким здоровьем. Со слабым здоровьем тебя не возьмут в космонавты будь ты хоть даже профессором… Вот и давай по порядку разбираться в этих вопросах… Начнём с того, что ты сам признаешь очень важным, с того, что космонавт должен быть знающим. А какие знания можно получить в дискотеках, куда ты так пристрастился ходить?.. Или на передачах по телевидению, таких как «Дом — 2», от которых тебя тоже силком не оттащишь?.. А в них — одни свистопляски, разврат и насилие! Это вредные передачи!

И Виталий Иванович лихо драконит телепрограммы, разлагающие, по его убеждению, лопоухих юнцов. Не оставляет он без внимания и многоликие азартные розыгрыши.

— Это же надо! — возмущается он, — десять миллионов рублей обещают тому, кто правильно скажет, у какой из распутных певиц было больше мужей и любовников! Или — во сколько раз престарелая кляча старше своего последнего мужа!.. Идиотизм!.. Вокруг полно безработных и нищих, а эфир заполняют какой-то бодягой!..

Далее Блеклый излагает забытые истины, говорит, что искусство призвано положительно влиять на людей, воспитывать в них лучшие качества, а то, что сейчас на экранах, это не искусство, а сплошная халтура.

— Зачем же её тогда разрешают?..

— Именно потому!.. Потому что такие программы оглупляют народ, а глупцами легко управлять! Умный человек стал сейчас неудобен: он сразу замечает все несообразности, пытается найти их причины и создаёт непростые проблемы. А глупцу все равно, глупца легко обвести вокруг пальца. И обводят!.. Подсунут ему смешные пустышки, он и доволен, до упаду хохочет и не замечает того, что творится вокруг! А махинаторам разных мастей это и на руку: набивают карманы, строят себе королевские замки и, на всякий пожарный, нанимают себе отряды охраны!..

Виталий Иванович, вспомнив вдруг что-то, задаёт сыну вопрос:

— Ты видел передачу по телевизору о том, как Колумб впервые прибыл в Америку?.. Нет?.. Я так и думал… Ты такие передачи не смотришь, а зря! Пора бы тебе уже приобщаться к серьёзным вещам… Так вот, когда Колумб со своими матросами высадился, их встретила группа аборигенов во главе с их вождём. У европейцев глаза разгорелись: на каждом аборигене висят золотые изделия! Много золота! Килограммы на каждом! И европейцы их быстренько раззолотили! И без насилия, хотя у них были ружья, а у туземцев только копья и стрелы! Туземцам стали показывать погремушки, бубенчики и прочую дребедень. Совсем, как вам сейчас демонстрируют дешёвую пошлость.

Блеклый опять не удержался от шпильки по адресу распространителей лжеискусства.

— Аборигенам безделицы страшно понравились. И эти наивные люди добровольно, заметь — добровольно — стали снимать с себя золото и менять его на дешёвую мишуру! И были безмерно счастливы! Они не знали настоящую цену тому, чем владели!

Виталий Иванович посмотрел с лёгкой грустью на сына и продолжил:

— Так и сейчас никчёмные передачи отнимают у молодёжи самое драгоценное — время! В молодом возрасте время не ценится и тратится безрассудно! А когда человек становится взрослым, в голове у него накопилась одна пустота… Пустоголовыми очень легко управлять! — заключил он с досадой.

Мысль о молодёжи, брошенной государством на произвол не давала ему покоя все последнее время, но обсудить её где-то, скажем, у себя на работе он опасался: не мог же он там открыто сказать, что при попустительстве власти молодым людям морочат головы — мигом получишь по шапке. Скажут: а сам-то ты кто? Ты — та же самая власть! Ты — чиновник, ты — служащий власти. И никто не признает, что чиновник чиновнику рознь, что мелкий чиновник — безликая рабочая лошадь. Вернее, гибрид — рабочая лошадь и козел отпущения. Да и по уровню жизни мелкий чиновник мало чем отличается от нечиновника. Ему достаются только объедки и крохи со стола крупных чиновников. Конечно, на службе об этом даже не заикнёшься — иначе лишишься и крох. Но Блеклый был дома, и здесь он мог немного расслабиться.

— Дети — будущее страны! — воскликнул он патетически. — Почему же в руководстве страны не видят, что пичкают в головы нашего будущего махровые авантюристы?! Обязаны видеть! «А может быть видят? — спросил себя мысленно Виталий Иванович. — Видят и аплодируют?..»

Ответить на этот кардинальный вопрос он не смог.

— Те, кто мечтает о космонавтике и других серьёзных занятиях, эти вульгарные передачи не смотрит, — сказал он спокойнее. — Эти передачи рассчитаны на людей с примитивным мышлением. На тех, кому уготовлено быть в жизни на второстепенных ролях… Я, конечно, никого не хочу здесь обидеть — любой труд уважаем, но тебя мне хотелось бы видеть не подсобным рабочим, а… Пусть не космонавтом, а хотя бы рядовым инженером. Когда ты вырастешь, инженеры снова будут необходимы… Кстати, что такое артист, посредством которого морочат вам головы?.. Простой лицедей! Кривляка! Исполнитель чужих произведений! Авторов этих произведений даже не всегда называют, а вот артист — на виду! Он в почёте, в достатке. Потому что он помогает выкачивать деньги!..

Виталий Иванович в первый раз проводит с сыном такую беседу, и тот его внимательно слушает. Отцу это нравится.

— У меня к тебе ещё есть вопрос, — говорит он. — Из твоих друзей кто-нибудь тоже хочет стать космонавтами?

— Да, почти все.

— А смогут ли они ими стать?.. Они готовятся к этому?.. Как они учатся?..

Вадим заметно смутился.

— Вот видишь… Ты уже мальчик большой, подумай, о чем мы с тобой сейчас говорили… Теперь, о здоровье… Может ли космонавтом стать человек, который ещё школу не кончил, а уже портит своё здоровье куреньем?.. Может ли космонавтом стать человек с дырявыми лёгкими?..

— Почему с дырявыми? — спросил недоверчиво сын. — Сейчас даже женщины курят…

— А давай-ка мы поглядим, что от курения становится с лёгкими…

Виталий Иванович поднялся с дивана и прошёл на балкон. Внизу, во дворе у машины с открытым капотом толпились соседи.

— Петрович! — крикнул одному из них Блеклый — Угости сигареткой!..

— Так ты же, вроде, не куришь…

— Надо! Для научного опыта… Сейчас я Вадима пришлю…

Через пару минут Вадим принёс сигарету.

— С фильтром, — удовлетворённо отметил Виталий Иванович. — Отлично! Так будет ещё показательней… Принеси-ка спички из кухни.

Вадим, предвкушая любопытное зрелище, мигом смотался на кухню.

Блеклый вынул из коробка спичку и приготовился чиркнуть, но задержался.

— Ну вот, ты сам посуди, — сказал он настороженному мальчику, — лёгкие предназначены для чего?.. Для того чтобы кровь насыщать кислородом! Они выделяют из воздуха кислород, а им вместо воздуха — дым!.. Зачем?!.. Воздух, он — чистый, прозрачный, его мы даже не видим, а дым?!.. Смотри, что дымом заносится в лёгкие!..

Виталий Иванович поджёг сигарету, втянул в рот порцию дыма и тут же, приложив к губам ребро ладони у основания пальцев, с силой подул. На пальце, по контуру губ образовалась овальная жёлтая линия.

— Смола! — жёстко констатировал Блеклый. — Вся она оседает на лёгких при каждой затяжке! Представь теперь — сколько этой гадости останется в них после всей сигареты? После пачки? При постоянном курении?.. А сигарета-то — с фильтром! Какая-то часть осталась на фильтре… Ты усекай, усекай!..

Вадим с неприязнью смотрел на ядовитую полосу. Именно этим наглядным примером когда-то привил отвращение к курению одноклассникам Блеклого мудрый учитель химии, продемонстрировав его на одном из уроков. Наблюдая реакцию сына, Виталий Иванович решил усилить эффект:

— Теперь попробуй ты сам, — предложил он Вадиму. — Возьми в рот немного дыма и выдуй его через руку.

Сын наотрез отказался, его затошнило.

Виталий Иванович мог поздравить себя с важной победой на трудном воспитательном фронте: его незатейливый опыт дал превосходные результаты. Табачного запаха от сына он больше не чувствовал. Вадим стал прилежно учиться, записался в библиотеку, начал ходить в бассейн и борцовскую секцию.

И что ещё удивительно: неподалёку от школы, в которой учился Вадим, сгорел табачный киоск. Правда, значился он по-иному, но школьники называли его «табакерка». Смуглолицый владелец киоска стал от волнения красным и беспрестанно вопил, что его подожгли, что ему угрожали поджогом. Но пожарники сошлись на другом — замыкание электропроводки.

— Меня подожгли! — истошно кричал погорелец. — Он был новый совсем! Его недавно построили!

Ему снисходительно пояснили: замыкание проводки возможно и в новом киоске. При нахальной его неуместности.

Ноу — хау

Эта безымянная рукопись (ни заголовка, ни фамилии автора) у меня оказалась случайно. Уборщица, зачищавшая шкафы после съехавших на днях арендаторов комнаты, подошла ко мне с пожелтевшей папкой-скоросшивателем и произнесла озабоченно:

— Вот, поглядите: кажись, позабыли. Как бы не хватились за ней… Кажись, какой-то роман…

Это был не роман, а, скорее, рассказ. Рассказ об одном драматичном событии, случившемся в наших краях где-то на заре перестройки.

Не вдаваясь в анализ происходивших в те годы государственных потрясений, автор повествует о том, какое несчастье свалилось тогда на захолустный приволжский посёлок, и как далёкий от геройских достоинств, заурядный российский мужик взялся вызволить (и, главное, вызволил!) многих людей из, казалось бы, непоправимой беды. Портрет этого чудотворного избавителя нарисован правдиво и красочно.

...