автордың кітабынан сөз тіркестері  Дневник Блокады

Алёна Годунова

До вокзала добрались благополучно. И сели в вагон тоже. Правда, сначала не пускали, так как было слишком много вещёй. Пришлось дать кусок хлеба, и тогда всё было в порядке.

«Каждый ребенок, выживший в Блокаду, выжил за счет кого-то. И в большинстве случаев этим кем-то, этим ангелом-хранителем была мама».

Снова шёл Фафст Тимофеевич с другом с работы. На Невском проспекте напротив поворота на улицу Гоголя, там, где сейчас станция метро «Адмиралтейская», стоял дом, а в нём — бомбоубежище.
Началась воздушная тревога. Сандружинницы их за руки хватают, дескать, туда, в бомбоубежище. А они говорят: «Какое бомбоубежище? Вон наш дом! Сейчас добежим!» — и вырвались.
Перебежали на другую сторону — а там свои сандружинницы, другое бомбоубежище. И загнали туда Фафста Тимофеевича с его другом.
Сидят они там. И вдруг — удар! И что-то посыпалось. Воздушная тревога — отбой. Выходят они на улицу, а тот дом с бомбоубежищем, куда их хотели сперва загнать, обрушился.
Говорят, из того бомбоубежища ещё несколько дней слышались голоса, стоны, крики. Но людьми в завалах никто не занимался. Не было для этого сил и необходимых средств

А потом долго долгое молчание — и вдруг пришла открытка. Он писал уже карандашом, ни «здрасьте», ни «до свидания»: «Находимся в окружении. Нас бомбят. Прощайте. 1 августа 1941 года».

Извещение пришло только 30 сентября.

Позже к маме заглянул папин друг. Он рассказал, что дивизия вышла из окружения с боем. Папа был ранен, но не смертельно. Осколочное ранение, очень много ран. Поблизости не было воинской части, чтобы оказать медицинскую помощь. Папа умер от потери крови. Он не мучился. Просто уснул…

Каждый ребенок, выживший в Блокаду, выжил за счет кого-то. И в большинстве случаев этим кем-то, этим ангелом-хранителем была мама».

Говорят, из того бомбоубежища ещё несколько дней слышались голоса, стоны, крики. Но людьми в завалах никто не занимался. Не было для этого сил и необходимых средств механизации.

По неточным подсчётам ежедневно умирает от голода в Ленинграде от 4,5 до 5 тысяч человек. На самом деле больше. У нас в конторе тоже умирают каждый день. Причём надо отметить, что умирают больше мужчины. Вернее, почти одни мужчины.

Привезла управдома санки. Повезли мы. Неподалёку была школа, из которой сделали госпиталь. А со стороны двора, с отдельным входом, был ЗАГС, где выдавали документы, а рядом — комната, забитая покойниками. Вот, какой ужас я увидела. Эти покойники уложены, как дрова. И там уже битком, а она в торце укладывает покойников. А потом говорит: «Вы взяли карточки?»
Оказалось, за то, чтобы она взяла и положила покойника, надо полкило хлеба дать. Я сестре говорю: «А не всё ли ей теперь равно? Лучше мы этот хлеб сами съедим».
Пока она кого-то укладывала, мы положили с краюшку и ушли. И всё.
В этот день мы даже свой хлеб не могли съесть. Понимаете этот ужас, который мы увидели? Конечно, мы видели машины с покойниками. Видели их на земле. Но увидеть штабель — это страшно…

В Ленинграде 8 или 10 кладбищ. И на каждом из них были эти захоронения. Самое большое, конечно, на Пискарёвском мемориальном. Там похоронено 520 000 блокадников. Это только гражданские. И около 70 000 военных. То есть практически 600 000 человек.

Самое главное — это была необходимость — нужно было всё время двигаться. Выживали те, кто сопротивлялся. А если люди падали духом, ложились — тогда надежд на то, что они встанут, оставалось очень мало.