Нелюбовь — это всегда проигрыш.
Теперь же мне вдруг захотелось уйти от этой новой пустоты, возникшей между мной и им, возникшей во мне. Мне хотелось уйти от боли.
Прошло двадцать четыре года, а мне все так же остро хочется безусловной любви. Но небо больше не бывает таким розовым, как в то лето, когда мне было двенадцать лет.
С ним я узнала о себе так много. Я узнала, насколько я могу быть свободной с другим человеком и насколько — зависимой.
Вечность — это путь холода, но, возможно, должно существовать пространство, где отнятые, забытые, стертые имена возвращаются к своим владельцам.
И постепенно за два года у меня сформировалось стойкое чувство, что, где бы и с кем я ни была, в холод, в жару, когда я в депрессии или в любовной ломке, с любой вечеринки меня всегда ждет дома Мальва. Ее внимательный взгляд, мокрый нос, теплый живот и большие лапы, которыми она бьет по мне от радости просто видеть меня, разрывая колготки или царапая сумку, и я уклоняюсь от потока ее хаотичной, всегда по-детски страстной любви. Теплой, шерстистой и бескрайней. Но я всегда знаю, что она есть.
Глядя на город с высоты, я воображаю себе любовь, которой никогда не знала и, наверно, не умела давать, — всегда только привязанность, потребность в близости, чтобы укрыться от страха.
Я никогда не любила идеальные тела; шрамы, веснушки, солнечные ожоги — все, что показывало мне так или иначе уязвимость другого через его кожу и тело, всегда возбуждало и притягивало меня с особой силой.
Часто я думала о силах, которые позволяют человеку оставаться собой, тем, кто он/она есть, даже в самых немыслимых условиях, вроде тюрьмы или лагерей. Об этой предельной внутренней собранности, концентрации, необходимой для того, чтобы сохранить свою личность. Оставить ее хоть немного прежней.
И я, и он были одержимы темами любви и смерти. И оба не могли получить то, что хотели. Проблема людей, одержимых любовью, в том, что они ждут от нее слишком многого. Они возлагают на нее все свои надежды и никогда не могут получить то, чего хотят.
