Оглавление

Мужчина лет семидесяти выбежал из лаборатории и устремился по пустому коридору. Он задыхался. Бежал, постоянно натыкаясь на всевозможные датчики, выступающие из стен. Коридор был коротким — не более десяти метров в длину, но мужчине тяжело давался каждый шаг. Он стремился к овальной двери, что находилась в конце коридора. Он ужасно спешил, боялся опоздать. Пот градом катился по лицу. Белый халат расстегнулся и его длинные полы разлетались в разные стороны, мешая двигаться. Внезапно у него перехватило дыхание; он остановился, схватившись за сердце, но, превозмогая навалившуюся полуобморочную усталость, поспешил дальше.

Дверь уже была перед ним. Мужчина протянул руку, пытаясь найти нужный сенсор, открывающий проход, но рука лишь скользнула по гладкой, отполированной до блеска стене. Он прислонился к ней, не в силах уже что-либо предпринять. Силы почти покинули его. Из груди рвались хрипы. Его рука всё ещё пыталась нащупать тот пресловутый сенсор.

Вдруг что-то пискнуло, и дверь быстро отползла вбок, скрывшись в стене.

Морщинистая рука безвольно упала вниз.

В открывшемся проходе появился человек. Синий мундир говорил о том, что этот человек не простой служащий, а один из тех, кто вправе отдавать приказы и требовать немедленного их исполнения.

Высокий статный мужчина опустил взгляд, с удивлением обнаружив на полу работника лаборатории.

— Вениамин Евгеньевич! — воскликнул он. — Вам плохо? Я вызову санчасть. — Он потянулся к старику, пытаясь его поднять. — Что вы тут делаете?

Губы старика что-то шептали.

— Вы что-то хотите сказать? — Поддерживая больного, мужчина в форме наклонил голову и тихо проговорил себе в плечо: — Санчасть на восьмой уровень, живо. — Он облокотил старика о стену и сказал: — Вениамин Евгеньевич. Я повторю свой вопрос: что вы здесь делаете?

— Остановите… — прохрипел старик.

— Что? — не расслышал военный.

— Остановите это…

— Вы об ассимиляции?

— Ассимиля… ция… Она не возможна. ­­– Старик снова схватился за сердце.

Военный обречённо вздохнул:

— Вениамин Евгеньевич. Опять вы за своё. Вы же прекрасно знаете, как прошли эксперименты! Лучи не опасны. Они породят новое человечество. Мы наконец забудем о болезнях и вирусах! Стопроцентный иммунитет ко всему! Средняя продолжительность жизни увеличится втрое! Как вы это не видите? Все испытуемые чувствуют себя превосходно! И будут чувствовать себя также ближайшие сто лет! Вы просто не в праве этому мешать! Ваши доводы безосновательны, и это признано советом.

— Ассимиляция невозможна, — повторил старый учёный. — Она просто законсервирует клетки, превратив их в своеобразные мумии. И всё!

Последние слова он выкрикнул и зашёлся кашлем. Он обеими руками сжимал свою грудь, пытаясь унять нестерпимую боль в сердце.

— Лучи не опасны! — отрезал военный. — Тао-лептоновые лучи…

— Это совсем не тау-лептон! Они ошибаются! Это даже не тау-нейтрино! И не их античастицы с отрицательным спином! Это что-то совсем другое! Оно не подходит к человеческому организму! Не верте им! Они ошибаются!

— Я знаю, что вы считаете их врагами. Но они не враги нам. Благодаря этому дару, человечество станет сильнее! Оно приблизится к вечности!

В этот момент подбежали служащие санчасти. Они окружили профессора, но он отмахнулся от них и повысил голос почти до крика:

— Вы не понимаете, что творите! Вы уничтожите человечество! Остановите трансляцию! Спасите тех, кто ещё остался! Я провёл ряд опытов, и они показали, что ассимиляция невозможна в корне! Это бомба! Бомба замедленного действия, которая уничтожит всех! Всех! Останется лишь горстка — дети подопытных — которые получили облучение из первоисточника! Все остальные умрут! Умрут! Вы не понимаете! Это катастрофа! Да! Вы приведёте человечество в вечность! Они будут вечно лежать закоченелыми куклами, которых не трогает тлен! Вы только лишь заживо мумифицируете всех! Вы не понимаете! Они умрут! Все! Все умрут! Всё человечество!..

Профессора задушил кашель. Лекари насильно оголили больному правую руку и вонзили в вену маленькую иголку, снабжённую импульсным капельным дозатором. Мини капельница была закреплена специальными пластырями, надёжно удерживающими её на руке. На лицо профессора, глаза которого начинали закатываться, натянули кислородную маску.

Откуда ни возьмись, вдруг из-за спины главнокомандующего выскочил мальчик. На вид ему было не более десяти. Маленький, невероятно худой, с тонкими ручками и впалыми щеками. Он испуганно воззрился на пожилого профессора, а потом перевёл взгляд на высокого военного.

— Саня! — выкрикнул главнокомандующий. — Ты чего сюда пришёл?! Ану быстро в свою комнату! Тебе тут нечего делать.

— Но я хотел посмотреть, пап… — начал было ребёнок.

— Смотреть здесь не на что! Марш в комнату немедленно!

Мальчик тут же юркнул обратно в раскрытую дверь, за которой виднелось много народу, и убежал куда-то в глубь помещения.

Когда ребёнок скрылся из виду, главнокомандующий тихо проговорил себе под нос:

— Вот ещё наказание мне с ним…

Лекари продолжали свою работу, окружив больного.

— Майор Кёйпер, — обратился главнокомандующий к невысокому смуглому человеку, стоявшему среди лекарей. — Определите профессора в лазарет. Ему срочно нужен отдых.

— Слушаю, сэр.

— И да… майор… — Главнокомандующий почесал подбородок. — Я думаю, что нужно установить контроль за нашим шумным учёным. Он стар. Не может смириться с новой жизнью. Вы… вколите ему что-нибудь успокаивающее, так чтобы он поспал день-два. А потом отправьте его на Землю.

— Но он будет сопротивляться.

— Это был приказ, майор.

— Вас понял, сэр. Слушаю, сэр.

Старого профессора уложили на раскладные носилки. На грудь положили нормализатор давления и сердечного ритма. Двое рослых мужчин подняли носилки и понесли их по коридору. За лекарями пошёл Тобиас Кёйпер — майор, уроженец города Тилбурга в Нидерландах — получивший приказ пристально следить за профессором и отправить его на покой. Потомственный служака Тобиас в точности исполнит приказ, так что «ересь» старого профессора уже никто, никогда не услышит. Профессору была уготована спокойная старость на берегу родного ему Финского залива: солидная пенсия, всевозможные льготы и, как насмешка, — бесплатный проезд в общественном транспорте.

Капельница помогла быстро. Не успели профессора внести в лазарет, как он уже пришёл в себя.

Майор Кёйпер встал около койки, куда положили Вениамина Евгеньевича, и сказал в то время, как закрывалась входная дверь, за которой скрылись лекари:

— Профессор Яковлев. Вам нужно основательно подлечиться, иначе ваша болезнь вас убьёт. Вы должны два дня провести в этой палате, после чего вас отправят на Землю.

Профессор поднял глаза на молодого майора.

— Всё понятно… — сказал он, стягивая с лица кислородную маску. — От меня избавились. Никому не хочется слышать правды. Но ничего. Вы поймёте. Поймёте… но будет поздно… слишком поздно…

— Я вас здесь оставлю. Придут лекари и снабдят вас лекарством. Вы должны отдохнуть.

— Снотворное?

— Не пытайтесь выйти, — как будто не слыша профессора, продолжал майор, — дверь будет заперта.

— Я и не сомневался в этом. — Профессор глубоко вздохнул и вдруг снова схватился за сердце. Немного погодя он снова взглянул на майора: — Ничего, молодой человек. Не переживайте. Можете идти спокойно. Я не убегу. Просто не смогу этого сделать. Ноги не держат, сердце колит, голова кружится… давление… — Он горестно улыбнулся. — За себя я не переживаю. Своё я прожил. Мне жаль молодых. Детей, женщин, мужчин… которых вы убьёте. Мне жаль человечество.

— Мне пора идти, сэр.

— Конечно, идите. — Профессор тронул майора за руку. — Не волнуйтесь, я не попытаюсь бежать. Идите, майор, идите.

— Всего хорошего, сэр.

Майор повернулся на каблуках и вышел за дверь.

Послышались два щелчка, наглухо запечатавших эту небольшую комнату.

Полежав немного, профессор скинул с груди нормализатор и попытался подняться. Далось это нелегко, но он всё же смог сесть на кровати.

Спустив ноги на пол и отдышавшись, старик медленно встал. Его качало из стороны в сторону, но он всё равно сделал несколько шагов в сторону узкого окна, за которым была сплошная чернота.

Подойдя к окну, он выглянул наружу.

Внизу красовалась голубая планета, окружённая тонкой мембраной атмосферы. Справа от окна виднелась часть солнечной батареи, которая медленно уползала в сторону. Космос был усеян мириадами звёзд.

Профессор всматривался в пустоту безвоздушного пространства, пытаясь разглядеть что-то. Наконец, его глаз зацепился за маленькую точечку, что вылетела откуда-то снизу и устремилась к планете. Вслед за ней потянулась вереница таких же точек. Они разлетались во все стороны, исчезая в перспективе, словно крохотные мошки. Их было бесчисленное множество. Профессор смотрел на них, и его глаза постепенно налились слезами.

— Вот и началось, — еле слышно проговорил он. — Всё-таки человечество уничтожит себя…

Больше он ничего не сказал. Вениамин Евгеньевич медленно повернулся и покачиваясь побрёл к своей койке. Когда он лёг, его глаза тут же закрылись.

Грудь всё реже поднималась от дыхания.

А через полчаса из груди старого профессора вырвался хрип.

В следующую секунду он был уже мёртв.

***

Пустынная улица была похожа на мёртвую змею, что распростёрлась между покинутыми многоэтажками. Изредка порывы ветра поднимали с асфальта клочки бумаги и пожелтевшие листья.

Когда-то… а может, совсем недавно в этих многоэтажках жили люди; дети играли возле своих домов, по улицам ездили машины, работали магазины, занимавшие первые этажи зданий. Город процветал. Был ярким. Красивым и многолюдным.

Теперь же… это всё в прошлом. В нереальном прошлом, о котором помнит лишь потускневшая плитка, устилающая тротуары.

Покосившиеся, неработающие светофоры, как несменные стражи, всё ещё стояли на перекрёстках, но их глаза ослепли — стали чёрными, покрытыми пылью, ненужными и заброшенными.

Город был пуст. Впрочем, как и вся остальная планета.

Планета-призрак. Наконец-то избавившаяся от таких надоедливых и докучливых вшей, что называли себя людьми.

Теперь их нет. Остались лишь звери, птицы, насекомые…

Люди ушли. Исчезли.

Умерли.

Внезапно.

Никто не осознавал этого факта.

Они просто умирали. И никто не знал, от чего.

Многие успели написать про апокалипсис; дикторы на телевидении успели выпустить несколько передач на эту тему; политики успели спрятаться в своих бункерах; некоторые миллиардеры успели сесть на свои космические корабли, чтобы покинуть обречённую планету…

Но никто — ни миллиардеры, ни политики, ни простые граждане — не смогли уйти от проклятья.

Они умерли.

Все.

Их тела застыли, превратившись в посеревшие манекены.

Кого-то смерть настигла на улице, кого-то дома… Кто-то в этот момент завтракал, и так и остался сидеть за обеденным столом перед тарелкой с супом. Кто-то ехал в машине — внезапная смерть нахлынула и унесла ещё одну жизнь… машина продолжала ехать, но водитель уже был мёртв. Неминуемые аварии: машины врезались друг в друга, сбивали прохожих, налетали на электрические столбы, на светофоры, заскакивали на полном ходу в стеклянные витрины…

Никто не знал, почему это происходит. Ни у кого не было ответа.

Они просто умирали. Смерть захватывала всех, не смотря на возраст, образ жизни или толщину кошелька.

Но это была странная смерть. Тела людей не знали тлена. Омертвевшая кожа только немного серела, но труп оставался таким, словно бы человек умер только что.

Посеревшая улица некогда многомиллионного города…

Сквозь потрескавшийся асфальт пробивались ростки; в некоторых местах асфальт был раскурочен вылезшими из-под земли деревьями. Деревьев было много. Они росли посреди тротуаров, автомобильных дорог и нередко их ветви вылезали из разбитых окон первых этажей.

Значит, апокалипсис наступил не вчера… и даже не на прошлой неделе. Этим деревьям, которые заменили жителей города, было не менее пятидесяти лет, — некоторые уже успели засохнуть от старости, а вместо них из-под земли вырастали новые.

Но многоэтажки всё ещё держались. Они стояли по бокам асфальтированной дороги, и только ветер сквозь разбитые стёкла выл свою унылую песню.

***

Никого.

Этот город, казалось, уже больше никогда не увидит живого человека. Он так и останется серым призраком — нагноением на теле планеты.

Но вдруг тишину мёртвого города пронзил звук — звук давно забытой жизни, звук, который никак не вписывался в окружающую серость и заброшенность.

Это был голос. Голос живого существа.

Человека.

Плач.

Пронзительный крик ребёнка.

Казалось, все дома своими пустыми глазами искали это маленькое существо, которое по какой-то причине очутилось здесь — в мёртвом городе.

Да, это действительно был ребёнок — маленький мальчик, которому по виду не дашь более трёх лет, шёл посреди улицы и громко плакал. Во рту он сжимал грязную соску. Маленькие ручки были прижаты к груди, по запылённому личику ручьями текли слёзы, вены на шее вздувались от натужного крика.

Он переступал своими маленькими ножками, обутыми в коричневые сандалики, и изредка спотыкался о вздыбливающийся асфальт.

Иногда его ножка попадала в особо крупную трещину, ребёнок падал, соска вываливалась изо рта, пронзительный крик ещё больше усиливался. Но ребёнок подбирал соску, засовывал её обратно в рот…

И шёл дальше.

Ветер развивал его редкие светлые волосы, слёзы капали на красную футболку, а синие шортики были насквозь пропитаны мочой.

Он шёл один. Он захлёбывался; ребёнку уже не хватало ни сил не воздуха, чтобы продолжать плакать. В его крике угадывались всего две буквы:

— Ма-а-а-а-а!..

Он звал её. Искал. Хотел увидеть её, прижаться к ней… Но её не было нигде. Он был один.

Один среди бесконечной серости, заброшенности и обречённости.

Но он не переставал звать её. Он верил, что где-то там она ждёт своё дитя; он не знал никого в этом мире, кроме своей матери, и только к ней он стремился. Стремился изо всех сил. Звал её. Думал, что если его крик будет ещё громче, то она, наконец, услышит… И он остановился. Набрал побольше воздуха в грудь и закричал что было сил.

— Ма-а-а-а-а-а!..

Его лёгкие опустели. Не хватило воздуха. Ребёнок замолчал, пытаясь отдышаться. Мальчик протёр глаза, отчего размазал серую грязь по лицу, и посмотрел по сторонам. Ему чего-то не хватало и теперь он понял чего. Его соска — она валялась на пыльном асфальте, среди какого-то мусора, что принёс сюда ветер. Тоненькие пальчики сжали самую дорогую вещь и отправили её обратно в рот.

Долгий, прерывистый вдох… и снова пустынная улица наполнилась громким криком.

Но крик сразу же стих. Мальчик вдруг заметил два ужасных глаза, что смотрели на него из тёмного провала в стене многоэтажного дома.

Два глаза. Они смотрят на него.

Чего они хотят?

Кто затаился в этом мрачном подвале?

Мальчик не мог бояться их, — он не знал, что такое страх; он был слишком мал, чтобы ощутить в полной мере нависшую над ним угрозу. Он видел только эти два глаза, смотрящие на него из темноты.

Внезапный порыв ветра.

Небольшой вихрь закрутился среди домов, подхватив с земли мелкий, лёгкий мусор.

Мальчик уже не смотрел на эти чужие глаза. Его испугал ветер. Малыш снова заплакал. Но ветер стих, а из таинственного мрака послышался тихий рык.

Ребёнок замолчал, повернувшись на новый звук, которого он раньше никогда не слышал.

Глаза стали приближаться. Тихий рык становился громче.

Из темноты подвала показалась оскаленная пасть…

Часть первая. Обречённые

Глава первая. Чужие

Задыхаясь, он резко вскочил.

— Опять этот сон. Чёрт, как же он мне надоел… — проговорил молодой человек, потирая затёкшую шею.

Голова была шумной. Отяжелевшие веки сощурились от яркого солнца.

Резкий порыв ветра обдал лицо острыми песчинками.

— Во-о-от же зараза!

Молодой человек стал отплёвываться, но противный песок всё равно хрустел на зубах. Оставался единственный выход: чтобы избавиться от песка, он достал из кожаной сумки, которая только что заменяла ему подушку, алюминиевую флягу, выкрашенную в зелёный цвет, и наполнил рот водой. Прополоскав рот, он выплюнул воду на землю.

— Вот теперь можно жить дальше! — тихо проговорил он и начал медленно вставать.

Его чёрная кожаная куртка, доходившая до пояса, была покрыта пылью; в карманах он нащупал песок. Вездесущий песок! Как же он надоел! Он, как вода, найдёт любую щель и заберётся куда угодно.

Вывернув карманы, молодой человек попытался вытряхнуть этот ненужный «балласт», хотя хорошо знал, что полностью избавиться от него всё равно не получится.

Оставив в покое карманы, молодой человек нагнулся и стал тщательно отряхивать штаны. Они ему были велики, — толстый ремень создавал некрасивые вертикальные складки сзади, стягивая талию, широкие штанины с обвисшими коленками снизу собирались в гармошку и волочились по земле. «Подкати штаны!», — постоянно твердил отец. А чего их подкатывать, думал молодой человек, неужто нельзя просто обрезать их и подшить? Но шить он не умел, а отец вечно был занят со своими «технологиями», как он называл те приспособления, которые конструировал в старом гараже из найденных в городе всяких всячин.

Изобретатель, научный сотрудник, думал молодой человек, смотря себе под ноги. Отец всё время чем-то занят, а поговорить с сыном у него времени нет. Хотя, почему нет? А кто постоянно пытается учить сынка уму-разуму? Кто постоянно тащит его в свою «лабораторию», которая на деле является обычным гаражом, и тараторит без умолку о том, как важно для выживания уметь «всего по чуть-чуть». По его словам выходило, что каждый парень должен уметь построить холодильную установку из аммиака, конденсатора и какого-то там испарителя! И каждый парень должен уметь соорудить силки из трёх палочек и капроновой ниточки! А ещё каждый парень должен… нет! просто обязан уметь стрелять! Чтобы убить на охоте особо крупную добычу в виде какого-нибудь койота или ягуара. Но при этом — опять же, по словам отца — никогда нельзя тратить драгоценные пули на крыс. Крыс обязательно надо «добывать» из рогатки или самодельного арбалета!

— Чёрт… как же я не люблю рогатки, — отвечая на свои мысли, проговорил молодой человек.

Он знал, что его никто не слышит. Вокруг никого не было. Он стоял внутри большого зала с разбитыми огромными окнами и смотрел на улицу, где из асфальта торчало толстое дерево. Это помещение, наверное, когда-то было супермаркетом — о них рассказывал отец. Но откуда отцу было известно, как должны работать супермаркеты, если он их в рабочем состоянии никогда не видел? Хотя отец был уже достаточно стар — целых сорок два года — но и он родился тогда, когда то, что произошло… уже произошло. Произошло и закончилось, оставив после себя бесконечную пустыню. Так откуда же отцу известно про всякие «супермаркеты»?

— А, ну да! Он любит читать книги! — продолжал размышлять молодой человек уже вслух. — Кстати, отличное топливо! Эти бумажки так хорошо горят!.. Да, горят-то они хорошо, но вот сгорают быстро! Нужно очень много книг, чтобы как следует согреться ночью… на охоте… в этом… супермаркете, будь он неладен! Как же было холодно! И эти шорохи ещё… Вот кто тут рыскал полночи? Мыши? Крысы? Нет. Это были не крысы. Крысы меня сразу сожрали бы! ­– Молодой человек коротко хохотнул и продолжил разговаривать сам с собой: — Эх! Если б узнал отец, что я заснул на охоте!.. Такое бы было! «Ни в коем случае не засни!», «Не смыкай глаз!», «Прислушивайся к каждому шороху!», «Используй ночной бинокль!» Ну и отец! А вот я проспал всю ночь, папочка! — повысив голос и обращаясь к гипотетическому отцу, сказал парень. Но тут же одумался и замолчал, так как всё-таки понимал, что громкий голос может привлечь внимание какого-нибудь зверя, что может забрести в город по каким-нибудь своим звериным делам.

— Нет, не всю ночь, — уже еле слышным шёпотом продолжал говорить молодой человек. — Полночи я сидел и слушал. Слушал и сидел. Зевал. Зевал, зевал… а потом… зазевался до того, что… решил прилечь. Прилёг и… заснул. Чёрт. А ведь и правда могли прийти крысы. Это хорошо, если набежали бы маленькие. А если б настоящие крысы! Сантиметров этак под сто! — Он покачал головой. Глубоко вздохнул и сказал: — Н-да-а-а. Пронесло. Везёт… Ну и ладно!

Подхватив свою сумку, он направился к выходу из помещения.

— Пора возвращаться, — сказал он. Смачно зевнул, почесал живот, покрутил плечами и пошёл быстрее.

Перед тем, как выйти из зала, он остановился, посмотрел по сторонам и потом только ступил на засыпанный землёй асфальт.

Неподалёку стоял корявый и поржавевший остов, который когда-то был лавочкой. К закрученной спиралью ножке был пристёгнут небольшой мопед. Парень подошёл к нему, выхватил из кармана ключик, открыл замочек, а цепь спрятал под сиденье.

Мопед был на аккумуляторах, которые выпирали из-под сиденья и были довольно-таки громоздкими. Это средство передвижения было самодельным, его собрал отец из запчастей, которые были найдены в разных сторонах большого города.

Сев на мопед, парень вдруг вспомнил свой сон. Ночью он видел примерно такую же улицу, по бокам которой возвышались многоэтажки. Тем маленьким мальчиком был он сам. По сути, этот сон, что повторялся время от времени, воскрешал прошлое; когда-то, ещё будучи маленьким ребёнком, он шёл по такой же улице — один, не веря в то, что вдруг все его бросили. Он не знал своей матери, но где-то на подсознательном уровне всё же представлял её лицо. Она была молода. Он помнил длинные волосы, тонкие пальцы, овал лица и глаза — голубые, как яркое летнее небо. Это было всё, что он мог рассказать о ней.

Он помнил, как шёл по пустому городу и его тогда подобрал незнакомый мужчина, забрал с собой, накормил и успокоил. И теперь этот мужчина — его отец. Кроме него у парня больше не было никого. Да и вообще, кто у него мог быть, если за всю свою жизнь, парень не видел ни одного человека, кроме отца. Пусть ненастоящего, но всё равно — отца. Он его вырастил и пытался научить всему, что знал сам. Молодой человек не очень охотно принимал все эти знания, но отец продолжал вдалбливать ему всё, что может пригодиться в жизни.

А в жизни может пригодиться всё что угодно. Особенно в такой жизни, где в любой момент на тебя может напасть дикий зверь или огромная крыса, коих развелось невероятное количество. Все подвалы в городе ими просто кишели. Спасало одно — крысы не выходили из своих укрытий днём. Ночь была их временем, поэтому парень передёрнул плечами от осознания того, что так безрассудно позволил себе заснуть в том супермаркете, куда его послал отец «на охоту».

Молодой человек должен был подстрелить какое-нибудь животное или крысу. Из оружия у молодого охотника был пистолет-пулемёт. Отец говорил, что он называется Штайр АУГ. Хотя, как думал молодой человек, пистолетом эту штуку трудно было назвать, скорее, это была миниатюрная винтовка, сантиметров пятьдесят в длину.

Выпуская сына на охоту одного, отец старался предусмотреть все опасности, поэтому эта винтовка имела оптический прицел с функцией ночного видения, а к низу ствола был прикреплен небольшой бочонок-гранатомёт. Парню нужно было охотиться ночью, поэтому заботливый отец приделал сверху ствола небольшой, но мощный фонарик — нелишняя предосторожность. Плюс ко всему у парня был большой комплект боеприпасов: патроны 9x19, несколько гранат и запасной ствол (на всякий случай).

Но на этом вооружение охотника не заканчивалось. У молодого человека имелась большая рогатка и мини арбалет, который был пристёгнут к поясу. Болты к нему располагались на груди, а пульки для рогатки — маленькие шарики «с секретом» — заполняли боковые карманы брюк. Эти шарики придумал отец. Парню было неизвестно из чего они сделаны, но он хорошо знал, как они работают: при попадании в цель, шарик моментально взрывался, и если это была крыса, то она тут же выпускала свои кишки из разорванной раны. Это, конечно же, не могло сразу остановить раненого зверя, но следующая парочка выпущенных из рогатки шариков «с секретом», окончательно добивала хищника. После этого нужно было как можно быстрее бежать за мёртвой добычей, пока не появились остальные крысы.

Парень, сидя в седле своего мопеда, вдруг подумал, сколько же нужно всего знать, чтобы выжить в этом мире! И постоянно таскать на себе все эти «причиндалы» в виде Штайра, рогатки и арбалета с болтами. Груз немалый…

— Стоп! — вдруг воскликнул парень. — А где Штайр?!

Он соскочил с седла, осмотрел и тщательно ощупал всего себя, но оружия не нашёл. Арбалет на месте, рогатка на месте, а вот Штайр!..

— Чёрт!.. Как же так… Где он?.. А! Он остался в супермаркете! Дьявол, какой же я идиот!

Парень побежал к супермаркету, забыв даже пристегнуть мопед.

Перемахнув разбитую витрину, он побежал к тому месту, где провёл ночь.

Его «засадой» был большой дубовый стол с массивными ножками; очевидно, когда-то стол продавался в этом магазине и стоил бешеных денег. Кругом было много мебели, но вся она рассохлась, рассыпалась от времени, и теперь представляла собой груды хлама. Но этот дубовый стол мог простоять при каких угодно условиях лет сто, если не больше. И именно этот стол послужил молодому человеку тем заграждением, за которым он прятался, сидя ночью в засаде.

Он оббежал стол, нагнулся, осмотрел всё вокруг, но ничего не нашёл.

— Да где же он… Он же был здесь… Он же… Я же помню…

Винтовки не было.

«Не могла же крыса её утащить! Ой… отец меня убьёт за это… Чёрт! Чёрт, чёрт!»

Парень облазил всё вокруг; заглядывал даже туда, куда и не ходил вовсе.

«Точно утащили крысы! Но… если бы здесь были крысы, когда я спал, то… они бы… Чёрт! Да им триста лет не нужна эта винтовка! Они бы просто напали НА МЕНЯ, а не на винтовку. Зачем крысам оружие?.. Нет… это кто-то другой… Тут кто-то был… Но кто?»

Молодой человек внимательно осмотрел весь зал. Кругом было тихо.

Медленно переступая, парень пошёл к выходу. Винтовка пропала. Это было ясно, как день — в этом зале её точно нет. Значит, как учил отец, надо искать следы. Любое существо из плоти и крови оставляет следы, стало быть, и тот, кто украл оружие, тоже их оставил. Осталось только узнать, кто это мог быть. За всю свою жизнь парень не видел живых людей, кроме отца. То, что произошло много-много лет назад, уничтожило всё человечество; парень много раз бывал в этом городе, но так никого и не встретил… ни разу. Так неужели же, сюда мог прийти какой-то человек? Ну, конечно! Это человек. Кому ещё понадобилось бы оружие? Вот только враг он или друг? Парень до сих пор жив, значит, тот вор не захотел убивать спящего. Можно было назвать его другом? С большой натяжкой. Но оставался ещё один аргумент — вор просто не решился убить парня, но что помешает ему это сделать теперь? Тот человек мог сидеть где-нибудь в засаде (например, в противоположной многоэтажке) и ждать, когда молодой человек выйдет на улицу. В первый раз он его, скажем, не заметил, а вот теперь, после того как парень устроил немалый шум, вор мог активизироваться и начать следить.

Выходить было опасно. Но выбора другого не было. Чтобы добраться домой — в безопасное место — нужно сесть на мопед, который стоял у лавочки.

Соблюдая все правила конспирации, молодой человек медленно подкрался к выходу и тщательно осмотрел пустую улицу.

Никого.

Осмотрел все первые этажи противоположной многоэтажки. Парень успокаивал себя тем, что, судя по всему, вор не стал бы прятаться там, а убежал бы отсюда как можно дальше.

Подумав так, парень глубоко вздохнул.

«Вот, что я теперь скажу отцу?.. Придётся признаться, что уснул…»

С этими мыслями, он медленно направился обратно к своему мопеду. Пройти нужно было метров пятьдесят, и за все эти пятьдесят метров парень оборачивался чуть ли ни на каждом шагу.

Мопед ждал его облокоченный на полуразрушенную лавку. Её металлический каркас был ещё более-менее целым, но зато бруски, на которых когда-то сидели люди, почти все были прогнившими и поломанными. Но кое-где дерево всё-таки сохранилось — три бруска ещё как-то держались и даже выдерживали вес облокоченного мопеда.

Подойдя к своему «железному коню», парень закинул ногу и сел в седло. Но когда садился, вдруг заметил что-то, что привлекло его внимание. На трёх сохранившихся брусках что-то чернело — парень заметил это боковым зрением. Взглянув вниз, он не удержался от восклицания:

— А-а! Как это!.. Что… Что он здесь делает…

На брусках лежал его Штайр АУГ.

Парень нагнулся, не веря своим глазам, схватил оружие и прижал к груди. Чуть погодя, когда удивление немного прошло, он тихо сказал:

— Нет никакого вора… Нет никаких людей. Я здесь один, как всегда… — Немного собравшись с мыслями, он вдруг понял невероятную вещь. –Получается, что я пошёл на охоту безоружным… Штайр всю ночь пролежал здесь… А-а-а-а-это-же-надо… Охотник хренов… Тьфу!

К винтовке был приделан ремешок. Парень перекинул оружие через плечо, свою сумку прицепил к седлу и, ругая себя, как только можно, поехал прочь из города.

Жили они с отцом примерно в десяти километрах от города, на старом складе металлургического завода. Их быт был полностью обустроен, и это было только лишь заслугой отца; парень это понимал, поэтому, даже несмотря на некоторую занудность воспитателя, очень уважал его и даже любил.

У каждого человека есть странная потребность в любви; без этого чувства жизнь кажется неполной, одинокой и бессмысленной. Но этот парень, выросший на опустевшем заводе, видевший только отца, знал лишь одну сторону любви ­– любовь к родному человеку. По сути, этот сорокадвухлетний мужчина был ему не родной, но парень чувствовал к нему такую привязанность, что, если бы с отцом что-нибудь случилось, это было бы большим горем. Парень бы остался один. Уже по-настоящему один — в пустынном, безлюдном мире, где нет никого, с кем можно было бы переброситься парой слов.

В свои двадцать три года молодой человек до сих пор не знал другую сторону любви — любовь к девушке. Оно и понятно, — их просто не было. Не было никого. Всё человечество исчезло после странного апокалипсиса.

Но как бы странно это не звучало, парень видел много людей за свою жизнь. Мёртвыми. Если выехать из города и проехать три километра на север, как раз по-над дорогой, с левой стороны располагалось большое поселение, где когда-то жили люди. Они и сейчас были там. Окоченевшие трупы кое-где лежали на улицах, сидели в домах, перед домами… Их не трогал тлен. Казалось, что они умерли только вчера, хотя на самом деле прошёл уже ни один десяток лет.

Проезжая по этой дороге, парень, как всегда, посмотрел влево на это поселение. Его странным образом всегда тянуло туда. Он знал, что там и боялся туда заезжать, но что-то в этом месте было такое, что притягивало к себе.

Как обычно, на этой части дороги, парень сбавил скорость. Поглядывая вперёд, чтобы не съехать на обочину, он всматривался в обветшалые частные дома. Разноцветные крыши уже давно не блестели на солнце, они покрылись серостью, как и всё вокруг.

Дорога пролегала среди поросшего высокой травой поля, где не было ни одно дерева; все деревья, как по волшебству, почему-то росли среди домишек, превращая деревушку в настоящий лес.

В ветвях пели птицы, под толстыми стволами вечерами бегали колючие ёжики, кроты украсили маленькими холмиками лужайки; тоненький ручеёк после заката солнца «гремел» квакающими лягушками. Ну, чем не идиллия? Но идиллия омрачалась осознанием того, что почти в каждом доме находились трупы.

Парень почему-то остановился. Двигатель продолжал тихонько гудеть. Сам не зная зачем, он вдруг повернул руль влево и поехал в деревню.

Прямая дорога местами заросла травой, хотя была покрыта толстым слоем асфальта. Иногда на пути попадались глубокие выбоины, словно рваные воронки от снарядов. Во время дождей эти выбоины превращались в огромные лужи, потому что асфальт местами просел. Приходилось быть всё время начеку, чтобы вовремя объехать очередную яму.

Спустя некоторое время, мопед доставил своего седока в само поселение.

По бокам довольно-таки широкой улицы располагались одно- и двухэтажные частные дома.

Он уже бывал здесь раньше. Иногда — сам не зная зачем — он заезжал сюда и заходил в жилища. Отчасти это было оправданным действием, потому что в домах до сих пор ещё можно было найти что-нибудь стоящее, что могло пригодиться. Например, месяц назад он нашёл микроволновку, забрал её, отвёз отцу, и тот, предварительно почистив и проверив её, включил агрегат, и он работал. Много чего можно было найти. Всё, чем раньше пользовались жители, становилось достоянием одиночек, живущих на старом металлургическом заводе.

Вот и сейчас парень подумал, что если ему не удалось подстрелить ночью никакую дичь, то, может, удастся найти здесь что-нибудь интересное. Не возвращаться же домой с пустыми руками!

Но это было лишь оправданием, — парня тянуло в конкретный дом, куда он заходил не единожды. Там, на кухне, за столом сидела женщина. Парень помнил её очень хорошо. Мёртвое тело вечно смотрело в пустоту стеклянными глазами. Голова откинулась на высокую спинку кресла; её рот был приоткрыт и был виден высохший и задеревеневший язык среди жёлтых зубов. Чёрные волосы обрамляли её ещё не старое лицо. Руки безвольными отростками свисали книзу. Колени сильно сжаты, пятки расставлены в разные стороны, и пальцы на ногах как бы смотрели друг на друга. Женщина была босой, в цветастом платье.

Кто она? Почему молодого человека постоянно тянуло именно к ней? Неужели, это его мать? Ведь только так можно было объяснить это непреодолимое влечение. Но он не знал, кто она. Для него она была обыкновенной женщиной, умершей неизвестно когда, сидя перед раскрытым ноутбуком, стоящим на столе. Возле переносного компьютера стояла чашка; зеленоватый грибок, словно застывшая пена, покрывал эту чашку мохнатым куполом. Женщину настигла смерть внезапно — так же, как и всех остальных. Она работала… или смотрела кино… или играла в игру… А потом… она умерла. Так и осталась вечно сидеть перед ноутбуком, а недопитая чашка с каким-то напитком высохла и покрылась плесенью.

Молодой человек уже стоял перед входом в этот дом. Металлическая дверь была приоткрыта — это он её оставил в таком состоянии ещё месяц назад. За это время не было сильных ветров, поэтому сквозняк не захлопнул её.

Взявшись за ручку, он потянул дверное полотно на себя. Раздался тихий скрип заржавевших петель.

Войдя внутрь, он снова почувствовал знакомый запах — запах сырости, замшелости, запустения и… страха.

Страх в этом доме заменил собой хозяев. Он был единственным властелином, поселившись в каждом углу.

Молодой человек медленно прошёл по узкому коридору и остановился перед деревянной дверью, за которой была кухня.

Там сидела она…

Постояв немного, он решился и зашёл. В кухне было всё как всегда: гора посуды в мойке, открытый шкафчик, висящий на стене, белый холодильник и чёрная сковорода на плите. И эта женщина. Он тихо подошёл к ней. Пустые глаза как обычно смотрели в пустоту…

«Интересно, — подумал парень, — зачем я сюда опять пришёл? Для чего я постоянно иду в эту кухню и смотрю в это мёртвое лицо? Кто она? Она не может быть моей матерью, отец не прав. Люди умерли лет восемьдесят назад, стало быть, если она моя мать, то мне должно быть сейчас примерно столько же. Нет. Это не моя мать. Так, почему же я тогда сюда прихожу? — Он постоял некоторое время, и вдруг призрачная догадка пришла ему в голову:

— Я просто боюсь к ней прикоснуться. Со всеми другими трупами у меня такого нет. Я снимал кольца с их пальцев, снимал ремни, рылся в карманах, и никогда не боялся этого. А вот с ней всё не так просто, хотя, чем она отличается от других?»

Он распрямился, глубоко вздохнул и протянул руку. Видно было, как дрожат пальцы; они не могли прикоснуться к ней; казалось, только они дотронутся до её одежды, как мёртвая женщина клацнет зубами, её стеклянные глаза уставятся на нарушителя спокойствия, а одеревеневшие руки схватят его за горло.

Парень изо всех сил старался прикоснуться к ней. Он делал это, чтобы перебороть свой беспричинный страх; не должно быть в мире такого, чего бы он должен бояться.

Пальцы дрожали, но тянулись к телу. Он смотрел в её глаза… вот сейчас она переведёт свой взгляд на него, сейчас мёртвые зрачки сузятся, и она закричит хриплым голосом, а потом схватит его за руку…

не трогай меня! кто ты такой, чтобы меня трогать! убирайся туда, откуда пришёл!

Или:

ты пришёл в мой дом и посмел ко мне притронуться! теперь тебе не уйти! ты останешься здесь! со мной! навечно!

Парень отдёрнул руку. Он так и не смог к ней прикоснуться. С досады, он даже не заметил, как из его рта вырвалось восклицание, прозвучавшее в этом мёртвом доме, как гром:

— Ну и чёрт с тобой!

Испугавшись своего голоса, он даже сделал шаг назад. Сердце колотилось, как бешеное.

«Я не смог. Опять не смог! Чёрт! Ну и ладно. Нечего мне здесь делать. Пусть она сидит, что мне до неё!»

Он повернулся и направился к выходу из кухни. Но дойдя до двери, вдруг резко остановился. Страх пробрал его до костей. Какое-то мимолётное и неосознанное чувство проскользнуло в голове: что-то не так, чего-то не хватает!

«Что-то не так с этой женщиной! Не так, как обычно…»

Он заставил себя повернуться и посмотреть на неё. Тело сидело на прежнем месте, — это правильно, так и должно быть… Но что-же тогда не так?!

Он осмотрел кухню — всё на своих местах; осмотрел женщину, которая сейчас сидела к нему спиной. Обычный труп… труп, как труп — ничего особенного!.. Но ему что-то показалось… вот только, что именно? Что-то изменилось. Но что?

Он снова подошёл к ней.

Стеклянные глаза. Чёрные волосы. Приоткрытый рот. Язык. Зубы. Платье. Сжатые коленки. Босые ноги. Обвисшая грудь…

— Цепочка! — вдруг воскликнул он. — Цепочка! У неё на шее была золотая цепочка! ЕЁ НЕТ! Как это?.. Где она? Что происходит?!

Парень крутанулся в разные стороны.

«Может, она порвалась и упала на пол?», — подумал он.

Тщательно осмотрел пространство под столом, под стулом, но ничего не нашёл. И тут его внимание привлёк странный шум — как будто бы что-то железное упало на улице. Он подбежал к окну, но ничего странного не заметил.

Показалось.

Не понимая, что происходит, парень ещё раз обыскал всю кухню, пытаясь найти цепочку. В то время, когда он лазил под столом, на улице снова раздался отчётливый звук. На этот раз сомнений быть не могло — там кто-то есть!

Он снова подбежал к окну и заглядывал сквозь потемневшее стекло в разные стороны — всё, как обычно, никого нет.

— Но звук-то был, — шёпотом проговорил молодой человек.

Недолго думая, он побежал к входной двери. Дверь была в том же приоткрытом состоянии, в каком он её оставил. Страх заполнил всю его душу. Он боялся выглянуть на улицу. Его Штайр висел за спиной. Неужели, пришло время пустить его в ход? Но против кого? Друг это или враг? Человек или животное?

Это стоит выяснить.

Сделав шаг за порог, парень вдруг подумал, а не дичь ли это? Если дичь, то может охота всё-таки удастся! С этой мыслью он покрался вдоль стены и заглянул за угол. Именно оттуда и был слышен тот странный звук.

За деревьями росли кусты. Как раз там и мог прятаться тот, кто шумел. С шакалом справиться легко, а вот если это ягуар или кабан!..

Парень проверил оружие — всё в порядке; может статься, что придётся выпустить все патроны непрерывной очередью, в том случае если это крупный зверь.

Но в этот момент все мысли улетучились, — парень услышал то, чего не слышал никогда в жизни.

Это был хриплый голос какого-то мужчины. Он отчётливо раздавался за густыми кустами:

— Здесь ничего нет! Валим отсюда!

Откуда-то сбоку послышался ответ:

— Но мы ещё не проверили ту часть…

— Я сказал, валим! Кроме дохляков тут нет ничего! Один хлам! Кто-то уже перешерстил всю округу.

Молодой человек застыл, выставив перед собой оружие. Он совершенно не представлял себе, кто это такие. Он впервые за всю свою жизнь слышит голос, принадлежащий не его отцу, а совершенно чужому человеку! К добру или к худу, но парень теперь знал, что на земле есть ещё люди. Но чего от них ожидать — вот загадка!..

Тем временем за кустами послышался звук захлопывающейся двери автомобиля. Когда-то у отца был маленький грузовичок, но потом в нём что-то сломалось, и отец не смог его починить; так он и стоит теперь в полуразобранном состоянии в большом заводском гараже.

Вслед за звуком закрывшейся двери автомобиля сразу же заурчал двигатель. Звук был не таким, какой был у грузовика, значит, это легковой автомобиль. Затем последовала пробуксовка, и машина быстро поехала куда-то скрытая высокими кустами.

Парень остался в тишине. Он обернулся, вспомнив о своём мопеде. Странно, как же те люди его не заметили! Мопед стоял у дерева, а к седлу была пристёгнута сумка.

И тут он заметил следы: трава возле дома была примята, отчётливо просматривались две полосы от шин автомобиля. Видимо, те люди подъезжали к этому дому и заходили внутрь ещё до того, как сюда приехал он. Теперь понятно, кто снял с той женщины её золотую цепочку. Только зачем она им нужна, думал молодой человек, что они с ней будут делать? Но это их дело; парень удивлялся, как ему посчастливилось разминуться с теми людьми. Хорошо, конечно, что на земле ещё кто-то остался, но встретиться с ними один на один, парню было как-то боязно.

«В последнее время мне катастрофически везёт, — подумал он. — Сначала забыл Штайр, и он пролежал на лавке всю ночь. Крысы меня не съели. Теперь оставил мопед на улице, и те люди его не заметили… Но мопед я всё время оставлял на улице. Зачем зверям мопед? Ведь кроме зверей здесь никого никогда не было! До этого дня. — Он постоял немного в нерешительности, и вдруг сказал сам себе: — Надо срочно возвращаться домой и рассказать отцу!»

Подбежав к мопеду, парень вскочил на него, развернулся и поехал прочь из поселения. Выезжая на корявую дорогу, он постоянно прислушивался и вертел головой в разные стороны, пытаясь услышать или увидеть тех, кто уехал на машине.

Выезжая на трассу, он сначала осмотрел всё поле. Никого не было, поэтому дал газу и на полном ходу помчался домой.

Глава втораЯ. Отец

Большой завод занимал площадь не менее десяти километров в диаметре. Громадные бетонные постройки лепились друг к другу, словно им не хватало места. Толстые трубы, из которых когда-то выходил пар от печей, где плавили металл, вырастали как грибы между бетонных корпусов и цехов. Трубы потоньше торчали замшелыми обелисками, указывающими в небо.

Завод напоминал настоящий мегаполис; на территории имелась своя железная дорога.

Когда-то здесь было полным-полно людей, но теперь на этом заводе — только двое: отец и сын.

По широкой дороге, уложенной бетонными плитами, мчал маленький мопед, который вскоре остановился около старого цеха с большими железными воротами. В одной из пятиметровых створок была вмонтирована дверь.

Парень остановился как раз возле неё и соскочил с мопеда.

— Отец!

Распахнув дверь, он перенёс мопед через высокий порог, поставил свой транспорт около стены и снова закричал.

— Отец!

Гулкое эхо прокатилось по просторному цеху. Большие запылённые и замасленные окна, опутанные серой паутиной, плохо пропускали солнечный свет, поэтому в цеху было немного темновато, особенно если зайти с улицы. На высоте около четырёх метров по бокам стен располагались террасы, образовывающие второй ярус; там когда-то были кабинеты мастеров и начальников. От начала и до конца обширного помещения по специальным бетонным выступам на стенах тянулись металлические направляющие — это был кран-балка, крюк которого висел под потолком. Посреди цеха были сложены разнообразные предметы, оставшиеся с тех времён, когда завод ещё был жив: металлические конструкции, бетонные кольца, огромные шестерни, блоки, тросы, смотанные в невероятных размерах бухты; и среди этого всего стоял небольшой грузовичок. Его капот был открыт, и оттуда торчали разноцветные провода.

В цеху никого не было. Парень покрутил головой в разные стороны и снова закричал:

— Отец! — А потом тихо добавил: — Где же ты вечно лазишь…

— Не называй меня отцом, Ким, — вдруг раздалось сзади.

Парень даже подскочил от неожиданности.

— Да чёрт побери, отец! Зачем так подкрадываться?

— Я не подкрадываюсь, — сказал мужчина, вытирая замасленные руки грязным полотенцем. Он был на полголовы выше своего приёмного сына. Волосы, несмотря на то что он ещё не был стариком, практически все поседели. Из карманов рабочей куртки торчали разводные ключи, а на поясе висел небольшой шуруповёрт. — Чего так орёшь? — сказал он и как бы между прочим добавил: — Не называй меня отцом.

— А как называть? Фрол?

— И по имени тоже не надо. Есть хорошее слово «папа».

— Но…

— Мне не нравится слово «отец». Оно грубое и острое, как лезвие. А «папа» звучит мягко и душевно. — Мужчина кинул замасленное полотенце на двигатель грузовичка и спросил: — Что принёс?

— Ничего.

— Я так и знал… Я так и знал! — повторил он, повышая голос. — Опять заснул, да?

— Нет!

— Я знаю, ты вечно спишь на охоте! Как так можно?! Ты понимаешь, что это очень опасно!

— Я не спал, — врал парень. — Я должен сказать тебе что-то важное…

— Ладно. — отмахнулся отец. — Жив, и то хорошо. Будешь есть?

— Да, отец. Но потом. Сначала я…

— Не называй меня так.

— Хорошо, отец.

— Вот… — Мужчина замахнулся на него выхваченным из кармана небольшим разводным ключом. — Вот же несносный… сынуля! Угораздило же меня двадцать лет назад подобрать это чудо на пустынной улице!

— Мог бы и не подбирать, — пожал плечами парень.

— Ну, тогда бы тебя съели крысы.

— Ох-ох-ох, что ж я маленький не сдох!

— Слушай, прекрати паясничать!

— Хорошо, папа Фрол, — насупился Ким.

— Так! Пошёл вон отсюда, паразит! Он ещё издевается! Ничего не принёс, а жрать просит! Вот, что бы ты делал без меня, а? Сдох бы с голодухи! Я тебя кормлю, пою, учу, воспитываю, а ты, гад, дразнишься и…

— Ладно, извини… пап. — Последнее слово Ким еле-еле выдавил из себя.

— Там в холодильнике свинятина… то есть, кабанятина. Суп разогрей, лепёшки бери, они в хлебнице, чай…

— Пап! — перебил его Ким. — Мне нужно тебе сообщить невероятную новость. Именно поэтому я так кричал.

— Что случилось? Колесо пробил?

— Нет. — Молодой человек сделал небольшую паузу, после чего тихо произнёс: — Я видел людей.

Лицо мужчины сразу же изменилось. Он расширил глаза, приоткрыл рот и уставился на парня.

— КОГО ты видел?!

— Людей. Вернее, не видел, а слышал. Я заехал в деревушку…

И Ким рассказал о своём приключении. Отец внимательно его выслушал, и когда сын закончил рассказ, сразу же воскликнул:

— Так, живо! Собирай с улицы все причиндалы! Тачку — в склад, под замок, шины, стол, стулья — в дом! Сетку убери с дороги, верёвку смотай и заноси сюда!..

— А что такое? Для чего это всё?

— Да, и следы замети веником! — продолжал отец. — И заметай так, как я тебя учил, чтобы не было заметно, что заметали, понял?

— Но, что случилось? Почему я должен делать всё это?

— Ты что, не понял, что произошло?

— Нет.

— Ты слышал людей! Кто там был? Мужик с хриплым голосом, да? И ещё один с голосом потоньше?

— Да… по-моему… я не уверен… но, мне кажется, что там ещё кто-то был. Но того я почти не слышал. Может, он сидел в машине? А может, их было всего двое.

— И у них есть машина. Значит, они очень скоро будут здесь! Наверное, они УЖЕ здесь!

— Но почему ты их так боишься? Может, они не враги вовсе! И почему ты думаешь, что они приедут именно сюда? Я ведь не знаю, куда они направились.

— Послушай, Ким, — склонив голову вбок и сложив руки на груди, сказал мужчина, — наш завод трудно не заметить! А наш завод, да будет тебе известно, это лакомый кусочек для всяких проходимцев!

— Но это же люди!

— Вот именно! Именно, что люди! Я всегда тебе говорил, что человек — это самое опасное животное! От людей можно ждать чего угодно. Крысы, шакалы, ягуары, крокодилы и другие обитатели нашего мира — они предсказуемы, у них инстинкты, которые не изменяются, несмотря ни на что! А человек… Он наделён разумом, и порой этот разум толкает его на такое, что и на голову не натянешь!

— Но откуда ты столько знаешь про людей? Из своих книжек? Ты же даже не помнишь своих родителей!

— Я помню своих родителей, — твёрдо сказал отец. — Мне было десять лет, когда они умерли.

— От той болезни?

— Тогда умирали все. Кто раньше, кто позже… Кому-то посчастливилось прожить до старости, кому-то не повезло. Я же тебе рассказывал про апокалипсис. Люди умирали на протяжении долгого времени, пока планета не опустела совсем. Это излучение…

— Опять ты про какое-то излучение! — перебил его Ким. — Это был вирус!

— Нет. Это было излучение. Оно подействовало на всё человечество. От вируса умирают, и после этого трупы разлагаются. Мы же имеем совсем другую ситуацию… Так, стоп! Ты опять мне пудришь мозги! Живо марш на улицу, собирай пожитки! Времени нет трындеть! Сделай так, чтобы никто не понял, что этот цех обитаем. Если те будут проезжать мимо, им на глаза не должно попасться ничего напоминающее о том, что мы тут живём. Пусть едут мимо!

— А если б это были друзья?

— Если б у бабушки был бы… она была бы дедушкой! Так, пошёл, быстро! — Мужчина кинулся было в сторону, но вдруг резко остановился, повернулся к сыну, который уже успел подойти к воротам, и громко сказал: — Нет, стой! — Парень обернулся. — Стой. Не ходи туда. Ты знаешь, как остановить генератор, я тебе показывал, поэтому иди в бойлерную и останови его, чтобы не гремел и не дымил. Потом быстро затуши огонь в печи, чтобы из трубы не шёл дым… Ну, в общем, ты знаешь всё, что надо сделать… А улицей займусь я. Так будет лучше. Живо марш в бойлерную!

Ким пожал плечами и побежал в подвальное помещение, вход в которое располагался в конце этой половины цеха. Преодолев пятнадцать ступеней, он оказался в подвале, а тем временем, отец выбежал из цеха и стал лихорадочно собирать всё, что могло указывать на обитаемость этого места.

В подвале было сыро и воняло дымом. Огромный генератор гремел так, что его было слышно даже если отойти от цеха на порядочное расстояние, несмотря на то что этот агрегат стоял в трёх метрах ниже уровня земли. Из него торчала железная труба, выходившая на улицу, но сочленения её прохудились, и дым сквозь маленькие дырочки вырывался из неё, наполняя комнату гарью.

Ким отлично помнил, как остановить генератор, снабжавший их дом электричеством, а зимой, ещё и теплом.

Генератор имел пять метров в длину, два в ширину, полтора метра в высоту, и весил несколько тонн. Молодому человеку всегда было интересно, как же его сюда затащили, если никаких ворот здесь не было. Отец говорил, что его сюда поставил кран ещё в то время, когда цех только строился, и только после того, как поставили сюда генератор, положили плиты перекрытия и продолжили строительство. Ким не верил этому, предполагая, что генератор собирали по частям в этом помещении. Отец не спорил, потому что видел и такой вариант.

Проведя все необходимые действия, парень глубоко вздохнул, отчего закашлялся, ведь дым висел в воздухе, словно какой-нибудь туман. Генератор замолк. Отключив на всякий случай рубильник, Ким взбежал по лестнице и отправился к воротам, что вели на улицу. Небольшая дверь в створке ворот была слегка приоткрыта. Высунув голову, парень сразу же увидел отца, который метался из стороны в сторону, «наводя порядок».

Отец тут же заметил его и ткнул пальцем куда-то вверх. Ким машинально задрал голову, но тут же понял — дым из трубы — он забыл потушить огонь в печи. Голова исчезла, дверь захлопнулась, и Ким побежал по лестнице вверх, на второй этаж, где стояла коптильня. В ней отец любил готовить мясо или рыбу.

Забежав на второй ярус, Ким влетел в третью дверь от лестницы. Коптильню отец сделал своим руками из большого сейфа. Сейф стоял в этой комнате ещё со времён «человечества». Скорее всего, им никто не пользовался, потому что он был открыт, когда отец задумал соорудить коптильню.

Парень открыл тяжёлую дверь. Повалил густой дым. Рядом всегда стояло ведро с водой. Ким плеснул в тлеющие угли. Вместо дыма повалил горячий пар.

— Чёрт! — Он отскочил, закрывая лицо руками. — Можно было бы просто закрыть дымовую заслонку и ничего не тушить! А он — «Затуши, затуши!» Перестраховщик. Само бы потухло. И чего он так боится?

Ким бубнил себе под нос, но продолжал обильно поливать раскалённые угли водой.

Наконец, пар исчез. Ким закрыл дымовую заслонку вверху металлического ящика, закрыл дверь, осмотрелся и побежал вниз.

Выбежав на улицу, Ким остановился. Отца не было. Мимолётный холодок прошёл по спине; неужели, опасения отца оправдались — его нашли, схватили и… Но тут молодой человек услышал шелест метлы. Облегчённо вздохнув, он побежал за угол здания, на звук.

Отец плавными и особыми движениями «причёсывал» пыль, покрывающую бетонные плиты. Он тщательно заметал следы, и работа его уже практически подходила к концу. Увидев сына, он кивнул в его сторону, как бы спрашивая, всё ли тот сделал. Сын кивнул в ответ, мол, сделал всё, как ты хотел.

Отец домёл последнюю плиту, на которой ещё виднелись следы от ручной тачки, и знаком показал сыну возвращаться домой.

Когда они вошли, мужчина закрыл дверь на засов и тихо сказал:

— А теперь пойдём на крышу. Забеги ко мне в комнату и возьми бинокль.

Парень молча кивнул, и они вместе поднялись на второй этаж. Отец пошёл дальше по коридору, где был небольшой лестничный марш. Открыл незапертую решётчатую дверь, сваренную из арматуры, и поспешил вверх.

Небольшая кирпичная постройка вывела его на крышу. Отец по-хозяйски, не смог не отметить для себя, что кровля находится не в лучшем состоянии и уже вскоре станет течь; мысленно он дал себе зарок, что надо взять горелку, баллон с пропаном, вынести из подвала кровельный материал и раскатать парочку рулонов, чтобы залатать дыры.

По периметру крыши тянулся невысокий бортик, сложенный из белого кирпича; высотой он был от тридцати до шестидесяти сантиметров, в зависимости от уклонов кровли. В некоторых местах бортик прерывался, что в данном случае могло послужить отличным укрытием, где можно было залечь и, не высовываясь, наблюдать за происходящим внизу.

Мужчина так и сделал: согнувшись, он подбежал к промежутку между бортиками и лёг, выглядывая из-за кирпичной кладки.

Внизу всё было тихо. Цех был довольно-таки высоким, выше, чем все остальные постройки, окружавшие его, поэтому видно было хорошо. С этой стороны здания росло несколько деревьев, среди которых темнела небольшая беседка, что когда-то служила работникам завода курилкой, а по бокам — метрах в тридцати — стояли ещё два цеха.

Мужчина внимательно осматривал окрестности, но ничего не замечал.

Именно в этот момент сзади подкрался Ким. Тронув отца за плечо, парень отдал ему бинокль.

— Спасибо, — поблагодарил отец и приставил бинокль к глазам, настраивая резкость.

— Ну, что? — через некоторое время спросил Ким.

— Отсюда никого не видно. Надо посмотреть во все стороны. Они могут быть, где угодно.

— Но почему ты думаешь, что они придут именно сюда? Завод огромный, и ты правильно сказал, они могут быть, где угодно.

Отец пристально посмотрел в глаза сыну:

— Есть такой паскудный закон. Называется «закон подлости». Понятно? Нам всё равно надо быть начеку. — Он отполз от бортика. — Пойдём на другую сторону. Только наклоняйся, когда будешь подходить к краю крыши. На средине, снизу нас не видно, а когда мы подходим к краю…

— Понял, понял!

Так они осмотрели все стороны, но никого не увидели. Это заняло у них не менее часа, после чего отец сказал:

— Ночью я отправлюсь в дозор, а ты будешь сидеть на крыше и наблюдать.

— Чего?! Куда ты отправишься? В дозор? Но зачем?

— Надо выяснить, одни мы тут или нет.

— Для чего? Мы просто можем сидеть здесь и, если они придут, мы непременно об этом узнаем. Зачем идти куда-то?

Отец медлил с ответом. Ему и самому не хотелось рисковать, но также он понимал, что всё равно не успокоится, пока не поставит все точки над «i». Не найдя более-менее подходящего аргумента, он медленно проговорил:

— Мне надо быть уверенным…

Ким пожал плечами и ничего не ответил, — он знал, что с папой спорить бесполезно. Он, если вобьёт себе в голову какую-нибудь ерунду, так её и отбойным молотком оттуда не выбьешь!

Они покинули крышу и спустились на второй этаж.

Везде была полнейшая тишина, даже птицы улетели куда-то. Но так бывало и раньше, особенно перед грозой. Ким, кстати, находясь на крыше, видел на небе синие тучи, что скапливались над горизонтом; наверняка ночью будет ливень. А отец собрался идти чёрте куда! Надо ли ему это? Но Ким не спорил. Его беспокоили только две вещи: то, что отец будет рисковать собой, неизвестно для чего, и то, что ему — Киму — придётся провести эту ночь на крыше. Под дождём. Ещё одна «неудобная» ночь. А так хотелось забраться под одеяло, скрутиться калачиком и хорошенько выспаться. Парень даже жалел, что рассказал отцу про тех людей. Теперь из-за этого надо торчать на крыше всю ночь. Но ничего не поделаешь, — отец сказал, значит, надо делать. Ким, несмотря на то что иногда позволял себе поприкалываться над папой, на самом деле его очень уважал и ценил. Он понимал, что этот мужчина единственный, кто у него есть. И вдобавок, этот мужчина его спас от смерти и вырастил. Только за это уже стоит его ценить.

После того, как они спустились с крыши, уже было около двух часов дня. Весь оставшийся день отец был беспокойным; он всё время подбегал к окнам и высматривал, что твориться на улице. Иногда он поднимался на крышу с биноклем, постоянно прислушивался. Всё было тихо. Но отец не переставал беспокоиться.

Ким не раз за этот день говорил ему, что беспокоится не о чем, ну, или хотя бы, слишком рано, ведь ничего не произошло. Но на отца это не действовало.

— У меня какое-то странное предчувствие, — говорил он.

После того, как отец в очередной раз спустился с крыши, Ким сказал:

— Отец…

— Не назыв…

— Хорошо, хорошо! Пап! Ты это… может, сейчас пойдёшь что ли?

— Куда?

— В свой дозор. Посмотри на улицу. Потемнело. Тучи. Ветер поднимается. Может, ну его, этот дозор, а? Ночью будет ливень. Иди сейчас, если тебе так уж надо.

— Сейчас светло, и я как на ладони. Если и есть там кто-то, то меня непременно заметят. Нет. Это надо делать ночью.

Ким стоял и молча смотрел в пол. Отец знал повадки своего приёмного сына — Ким нервничает, он боится, чувствует что-то нехорошее…

Отец подошёл к молодому человеку.

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Я…

Ким снова замолчал.

— Ты переживаешь за меня?

Парень пожал плечами:

— Просто… Этой ночью я опять видел сон… Я не хотел тебе этого говорить… я знаю, что ты о них думаешь… о моих снах.

— Ты опять видел тот сон?!

— Да.

— И кто в нём был на этот раз? — с опаской спросил отец.

Ким всю свою жизнь периодически видел один и тот же сон. Пустая улица. По бокам многоэтажки. По дороге идёт маленький ребёнок и плачет. Он постоянно роняет свою соску, но поднимает её и суёт обратно в рот. Этим ребёнком был сам Ким. Это всё, что он помнил из своего детства. Каждый раз сон повторялся до мельчайших подробностей. Но зато его концовка всегда менялась. Мальчик останавливался, внезапно поднимался ветер, закручивая в небольшом вихре всякий мусор, а потом ребёнок замечал что-то в подвале многоэтажки. Иногда там была тень, иногда цветок, иногда чьи-то глаза. Этой ночью он тоже видел чьи-то глаза, но он никогда не слышал рыка. Какой-то зверь смотрел на него из мрака и рычал. Хищные глаза светились яростью, а в самом конце сна из темноты подвала показалась оскаленная пасть: острые, длинные зубы были покрыты кровью. Ким отчётливо помнил эти зубы, и также отчётливо помнил хриплое рычание.

Отец интерпретировал сновидения сына по-разному: если приснился цветок в подвале, значит, случится что-то хорошее, если, что-то страшное, значит, плохое. Ким не хотел верить в эту «чушь», но также не мог не замечать, что его сны действительно были пророческими, и это не раз подтверждалось фактами.

Летом прошлого года ему приснилось, что из подвала выбежала крыса. Вечером того же дня откуда ни возьмись действительно набежали крысы, ещё до захода солнца. Странное поведение млекопитающих не могло не удивлять: почему вдруг крысы решили покинуть свои убежища в светлое время суток? Ответ был довольно-таки прост: оказалось, что в одном из корпусов произошло возгорание; там когда-то была контора, и помещения были завалены бумагой, которую сквозь разбитые окна разбросал ветер. На полу валялись разбитые бутылки. Была невыносимая жара, солнце палило, как сумасшедшее, и стеклянные осколки, по-видимому, послужили отличными линзами. От этого и произошёл пожар.

Факт оставался фактом — Ким во сне видел крысу, и крысы действительно прибежали, спасаясь от огня.

Каждый его сон имел реальные отголоски, что происходили на самом деле, и не обращать внимания на сны было сложновато, особенно если снилось что-то нехорошее.

На этот раз во сне он явственно видел окровавленную пасть. Потом днём он услышал тех людей. Теперь отец беспокоится… собирается ночью идти «в дозор».

Киму очень не хотелось, чтобы он шёл туда.

Поэтому он тихо ответил на вопрос отца:

— Из подвала на меня смотрели светящиеся глаза, а потом я услышал рык… а потом на меня двинулась оскаленная пасть. Зубы были покрыты кровью.

— Что…

— Да. Пап. Может, не пойдёшь, а?

Отец помолчал немного, собираясь с мыслями, и ответил:

— Окровавленные зубы во сне… Это к смерти.

У Кима сдавило горло.

— Ты не должен туда идти! — сказал молодой человек.

Глава третья. Гроза

На крыше было холодно. Пронизывающий ветер метался, как сумасшедший, гнул деревья, раскидывал всяческий мусор и выл в старых зданиях сквозь разбитые окна. Крупные капли дождя, словно бомбы, падали с неба и разбивались, окропляя влагой всё вокруг. Ещё немного, и начнётся ливень. Отвратительная погода. Не летняя.

Ким сидел на крыше возле кирпичного бортика закутанный в старый брезентовый плащ. Под плащом был спрятан его верный Штайр.

Сердце молодого человека учащённо билось, и совсем не из-за того, что он бегом бежал по лестнице, поднимаясь на крышу. Он боялся за отца.

Вот, зачем, думал Ким, для чего он попёрся неизвестно куда?! Почему нельзя было просто устроить засаду здесь, дома? И что самое удивительное, отца не остановил даже рассказ сына про виденный им сон. Хотя к снам Кима отец, как правило, относился довольно-таки серьёзно.

Но не в этот раз.

Осознание, что где-то поблизости находятся люди, заставило его плюнуть на все предрассудки и пойти, как он выразился — «в дозор». Единственным «послаблением» плана отца стало то, что он не пошёл где-то ходить, как думал раньше, а решил подняться на высоченную трубу, где у самой вершины была небольшая металлическая площадка, засесть там с биноклем и следить.

Бинокль был обыкновенным — без функции ночного виденья, поэтому отец предусмотрительно захватил с собой свою Сайгу-12К с прицепленной на стволе оптикой, позволяющей видеть ночью. Дробовик, конечно же, не имел никакого смысла, если сидеть с ним на такой высоте, ведь дальность стрельбы его была невелика — такое оружие было предназначено для ближнего боя или для охоты из укрытия. Но мужчина взял его только лишь из-за хорошей «ночной» оптики. К тому же, если он кого-нибудь заметит, и этот кто-то решит напасть на его дом, то отец сразу же спустится со своей «высоты» и, подкравшись, нападёт на обидчиков.

Киму было приказано сидеть на крыше и смотреть во все стороны. Молодой человек изредка косился на ту трубу, где сидел отец, и пытался увидеть знакомый силуэт. Но дело было ночью, — ничего не видно — к тому же, небо было устлано толстым слоем туч, закрывающим звёзды и луну.

Обойдя крышу несколько раз, Ким вытащил из-под плаща Штайр и взглянул в оптический прицел. Ночная оптика высветила деревья, кусты, здания, дорожки, плиты, нагромождения металлического хлама… и больше ничего. Ни одного живого существа. Ким перевёл прицел на верх трубы. Маленькая тень еле-еле шевельнулась и застыла. Это был отец.

Внезапно хлынул ливень. Сверкнула беззвучная молния, озарившая на долю секунды всё вокруг. Немного погодя послышался гром.

Где-то вдалеке небо постоянно озарялось молниями; их отсветы, словно ярчайшие прожекторы, высвечивали несущиеся тучи.

Ещё одна молния — уже совсем близко; казалось бы, она сверкнула прямо над головой.

В этот момент Ким внимательно смотрел вниз, спрятав Штайр под плащ. Той доли секунды что светила молния, хватило, чтобы молодой человек заметил странное движение среди деревьев. Он тут же вытащил Штайр и приник глазом к оптике.

Внизу росли два тополя, похожие на свечки. Их кроны переплетались вверху, потому что стволы были на очень близком расстоянии друг от друга. Чуть ближе к корпусу, где жил Ким с отцом, росли высокие кусты. Киму показалось в свете молнии, что он видит, как кто-то пробежался от деревьев к кустам. Ночная оптика давала возможность хорошенько всё рассмотреть.

Но прошла минута, а никакого движения не было.

Показалось, с облегчением подумал Ким. Он опустил оружие и стал внимательно всматриваться в темнеющие здания.

Снова сверкнула молния; практически сразу прогремел гром.

Гроза уже была над головой. Киму почему-то стало страшно. Когда-то отец рассказывал, что на его глазах такая же молния расколола напополам целое дерево. Страшно подумать, что молния могла сделать с маленьким человечком, притаившимся на крыше! Ким представил, что в него бьёт молния, и он разлетается на куски.

«Окровавленные зубы во сне… к смерти…»

От этого воспоминания Кима передёрнуло; сердце защемило, и в горле разбух противный ком.

Какое-то странное предчувствие. Предчувствие беды. Неотвратимой. Безжалостной и неминуемой…

Снова молния. Оглушительный гром.

Киму не давали покоя те кусты.

«Там кто-то прячется!»

Но он успокаивал себя, твердя, что это ему только показалось, что там на самом деле никого нет. Но, несмотря на это, он снова выхватил Штайр из-под плаща и приник к оптическому прицелу.

На этот раз молния светилась почти три секунды. Одновременно с ней раздался пушечный удар грома. Ким чуть было не выронил Штайр.

Находиться на крыше стало очень опасно. Но ещё более опасным было нахождение на огромной заводской трубе, где сидел отец. Эта труба запросто могла сработать как громоотвод, притянув к себе молнию.

«Чем он думает, это папа Фрол? — возмущался Ким. — Вроде здоровый, умный мужик, а сидит там, на трубе в такую грозу!»

Ливень был настолько сильным, что не спасал даже брезентовый плащ. Ким совсем промок. Холодный ветер обжигал тело, к которому прилипла противная и мокрая одежда.

Стоит ли и дальше продолжать сидеть на крыше?

Ким решил, что не стоит. Ну, кто будет шастать по улице в такую погоду? Если и были где-то там люди, то они, наверняка, сидят сейчас где-нибудь в укрытии и ждут утра.

«Вот и мне пора валить отсюда на фиг!», — резюмировал Ким, и, спрятав Штайр под плащ, встал на ноги.

Очередная вспышка молнии заставила его пригнуться. Но краем глаза Ким заметил движение внизу.

— Не может быть… — прошептал он и приник к кирпичному бортику, всматриваясь вниз.

Ещё одна молния озарила всё вокруг; на какое-то мгновение стало светло, как днём. И в это мгновение Ким увидел внизу маленький силуэт. Согнувшаяся тень бежала от кустов на задних конечностях!

— Это человек! Это не может быть зверь!

Ким снова достал Штайр и перегнулся через бортик, ища прицелом незнакомца.

И он нашёл его! Это был высокий, крупный мужчина, закутанный в длинный плащ. На голове его была надета шляпа с полями (можно было только гадать, как она с него не слетает при таком ветре). В руках у мужчины было что-то узкое и длинное. Оружие? Палка? Лом? Монтировка? Сказать было трудно.

Незнакомец подбежал к зданию и спрятался под небольшим навесом.

Ким уже не видел его. Мужчина находился прямо под ним, но его скрывал навес, выступающий из здания. Молодой человек знал, что под навесом была дверь, через которую можно было попасть внутрь. Но отец благоразумно запер её изнутри на железный засов. Значит, гость не попадёт этим путём в помещение. Но оставались слабые места у этой крепости — окна. Они находились на высоте полтора метра, и преодолеть их мог даже ребёнок. Разбить стекло было делом нехитрым, и Ким стал очень беспокоиться насчёт этого. Тот человек не просто так спрятался под навесом; его цель — попасть внутрь. Сейчас, как думал Ким, он стоит перед металлической дверью и дёргает её в тщетной попытке открыть. Когда он поймёт, что дверь не поддаётся, он станет искать другие пути.

И Ким не ошибся. Ночная оптика высветила мужчину, который выбежал из-под козырька и подбежал к первому окну. В его руках всё ещё была та «палка», которую видел Ким. Он размахнулся и с силой ударил в стекло. В это время прогремел гром, в котором потонули все прочие звуки.

«Вот оно!.. Штурм начался… — подумал Ким. — Надо срочно что-то делать!»

Он тут же побежал к невысокому строению на крыше, где находилась лестница.

Захлопнув за собой деревянную дверь, он помчался по лестнице вниз. Добежал до сваренной из арматуры решётки и остановился, прислушиваясь.

Пока, всё было тихо.

Парень приоткрыл скрипучую решётку и буквально вылез в коридор, чтобы не создавать лишнего шума.

Он был уверен в том, что незнакомец уже проник в здание. Но где он: в цеху со старыми станками? В гараже? В подвале? А может, уже на втором ярусе?!

Он запросто мог идти по тому же коридору, по какому крался Ким. Ким остановился и ещё раз прислушался.

Снаружи сверкали яростные молнии, и гремел гром. Стихия бушевала, и от этого становилось ещё страшнее. Молодой человек — один в этом большом здании, а где-то там, ходит здоровенный мужик с какой-то «палкой» в руке.

Ким проверил Штайр: предохранитель снят, патроны на месте, запасной магазин в кармане, лазерный целеуказатель отключён, чтобы не привлекать внимания красной точкой. Рогатка на месте. Ким отстегнул кнопку кармана с пульками для рогатки на всякий случай, чтобы побыстрее можно было запустить туда руку. Проверил нож — на поясе — отлично. Можно идти дальше.

Приставив приклад к плечу, как учил его отец, он мелкими шагами стал двигаться вперёд, поворачивая оружие в те стороны, куда смотрели его глаза.

Это было гораздо страшнее обычной охоты. Молодой человек хорошо помнил слова отца о том, что человек — самое опасное животное, наделённое разумом. Животное следует инстинктам, поэтому оно предсказуемо, а вот человек может поступить как угодно.

Что на уме у того мужика? Он друг или враг? Может, он сейчас также боится, как и Ким?

Это следует выяснить. Но выяснять надо так, чтобы тот человек его не засёк. Значит, нельзя производить даже малейшего шума, действовать хладнокровно и выверено, как учил отец.

И Ким медленно крался дальше, прижавшись к стене.

Вскоре он добрался до балкона, откуда был виден первый этаж. Высовываться он не стал; он лёг на пол и пополз поближе к краю, постоянно ища глазами непрошеного гостя.

Внизу не было видно никого. Всё было тихо, если не считать бурю на улице.

Ким лежал, опасаясь подползать к краю балкона.

Незнакомец мог быть, где угодно.

Но вдруг какой-то шорох привлёк внимание парня. Сердце сжалось, — шорох раздавался где-то совсем близко… сбоку!

Ким резко повернул голову влево.

— Е-е-е-дрёна-матрё-о-о-на!!!

Эта фраза раздалась сзади и заглушила даже раскат грома; она взорвалась, как бомба.

Ким моментально перевернулся на спину. В шагах пяти от него стоял человек. Ким не узнал его, — это был совершенно не тот мужчина с «палкой». Длинный, худой, на голове старая бейсболка с коротким козырьком. В одной руке он держ