де. Журналист наш – тоже часть большой системы. На самом деле, он в нее вписан идеально, такие, как он, тоже нужны. А главное, и тот, и другой расклады вполне осознают. Востриков, может быть, пытается от системы дистанцироваться, но в глубине души прекрасно понимает, насколько смешно и глупо выглядит. Здесь же нам всем выпал невероятный шанс сделать что-то по-настоящему стоящее, ни под кого не прогибаясь, по велению души. Вот так-то, пацан.
– Ну а остальные? Они-то вряд ли размышляют о столь высоких материях.
– Незнание закона не спасает от ответственности. Это знание спасает… Впрочем, неважно. Однако же у молодняка вроде тебя тоже свои движущие мотивы. На один я тебе открыл глаза. А второй… Там, дома, ты никто и звать тебя никак. И останешься ты никем. А здесь есть шанс чего-то добиться. У Альберта побудительный мотив такой же. Он уже понял, что бывает, когда исчезает стена, за которую можно прятаться. А еще он хочет отомстить. У него прадеда в Освенциме сожгли. Так что он не истинный еврей, если что. Те ставят выгоду и личную безопасность превыше мести, а на Альберта нашего Эйнштейна… Хинштейна, хе-хе, успело повлиять отечественное воспитание. Я с ним разговаривал, знаю. Он потому и сам вчера в стрелки вызвался. Ковальчук – он себя ищет. Потерялся мальчишка в реальности. Так что, сам понимаешь, всем нам попадани
ца? – искренне удивился Игнатьев. – Палыч – он, скорее всего, служил в каких-то серьезных войсках. Но как бы они ни назывались, он все
иклам, он хозяйственно осмотрел оружие и как-то очень ностальгически вздохнул: – МГ тридцать четыре. Классика не стареет. Так, орлы, быстро осмотрет