— Мама, смотри, смотри — белка!

— Здесь тихо, людей нет, вот они и бегают.

На ветке невысокой сосны, рядом с могилой, уютно устроилась рыжая белка и, кажется, в отличие от детей, совершенно равнодушно разглядывает людей.

Отец семейства, подправляя скромный деревянный памятник, думая о чём-то своём, также, безразлично, вскользь бросает:

— Бывает белка и пострашней…

— Какая, какая, пап? — Ухватился за интересное младший.

— Андрей, ты хоть здесь-то не ёрничай.

— Ну, па-ап, какая?

— У Майки спроси, — она у-умная, двенадцать лет уже, даже уроки прогуливает.

— Майя, какие страшные бывают?

— В мультиках. Ты же, Глеба, видел? — Ответила сестра.

— Ну так как, Татьяна Поликарповна, оградку будем ставить?

— Нет, Андрей, Валя говорила — ничего не надо… давят её оградки. Место здесь хорошее, красивое, спокойное. Она мне часто говорила, что такое и хотела. Видишь, как Господь всё устроил… а до чего ж юморная была, как про жизнь то рассказывала!

— Тогда, пожалуй, памятник подкрашу. — Андрей вскрыл принесённую с собой в полиэтиленовом пакете банку с краской, достал оттуда же две кисти, — Майя, Глебчик, займитесь-ка делом,… — задумался, как-бы припоминая что-то, — да вроде рассказывала… а что рассказывала?

— Да ну тебя, всё витаешь где-то, — улыбнулась супруга, — не помнишь разве? Обычно на свой день рождения вспоминала.

— Не «вспоминала», а «предавалась воспоминаниям»… жизнь то несладкая, вот и юморная. Смотрите, дети, облака какие интересные. Сколько лет то прошло, Татьяна?

— Глебушке лет шесть было, когда она умерла. Глеба, ты тётю Валю помнишь?

— Помню, блинчики вкусные делала. А вон то облако на слона похоже!.. А тётя Валя там? А как это — «оградки давят»?

— Так что же Валя рассказывала то, Татьяна?

— Здорово, Валька!

— Здорово, Хлыщ!

— Ну, что вырыла?

— Они ключи от хаты у крыльца, под ведром ложат.

Хлыщ, здоровенный парень лет за тридцать, заимевший кличку благодаря своим ссыльным предкам — сектантам-хлыстам, в напузыренном, не сходящемся бортами на торсе пиджаке надетый на грязную тельняшку, расплылся в довольной ухмылке:

— Нормалёк, сейчас фраера дома?

— Обычно вечером приходят, днём никого не бывает.

— Рахманно, — Хлыщ вытащил из-за голенища сапога финку с наборной рукояткой, стал задумчиво ковырять ногти, — сейчас, наверное, поздновато будет… Завтра пятница… та-ак…

— Красивая скоба[1], задари, Хлыщ.

— Мала ещё… — размышлял он недолго, — провёл остро заточенным лезвием по рукаву, и вложил нож обратно в сапог, — придётся завтра светляка залепить[2].

— А шумагу[3]?

— Молоток! Денежку хочешь?

— Совершенно пряники: давай рябчика[4] постираю за шуваль[5].

— Кнацать[6] некому, пойдёшь с нами, заработаешь? — Хлыщ, конечно, очень гордился своей флотской тельняшкой, но стирать её явно не торопился.

— Пойду, — ногтём большого пальца Валя щёлкнула из-под зуба, — зуб даю!

— С утра будь на фонаре[7], сами тебя найдём.

— Склеились. А это надолго? Братишку[8] не с кем оставить.

— Да ты что, бухаешь, что ли? — удивился Хлыщ.

— Тьфу ты! Братика, моего, говорю.

— А-а, да это скачок[9], сделаем быстро, не боись. Твоё дело на шухере побыть: внимания не привлекаешь. — пару секунд обрисовав в уме план «операции» деловито распрощался, — ну, будь.

— Бывай!

 

Валька — нескладная худенькая девочка, двенадцати лет. Имеет белобрысую головку с двумя косичками, вечно недовольную жизнью угрюмую маму и кроху-братишку. Отец погиб в первые дни войны, и откуда внезапно появился маленький братик, так до сих пор и не поняла. Кто ж ей, по малолетству, объяснит, что мужиков после войны на всех баб не хватает. А женская природа берёт своё, требует.

А речь идёт о соседском доме где проживала недавно вселившаяся семья молодых и бездетных «гнилых интеллигентов», с месяц назад прибывших по распределению из какой-то районной дыры. Задача Вали состояла в том, чтобы в течение недели разузнать об образе жизни этих людей, а если проще — выяснить, когда их не бывает дома.

Девочка, помогая матери хоть как-то сводить концы с концами, зарабатывает на хлеб продажей частным торговцам и другим, снующим по Зелёному рынку, людям, сырой воды из ведра, по цене — одна копейка за кружку. Цена символическая, но за один жаркий день набегала довольно солидная сумма. Иногда доходило до двадцати копеек и даже больше. Между делом собирала донельзя изжеванные окурки папирос «Север» и «Беломорканал». Позже, уже дома, их потрошила и продавала соседям как первоклассную махорку.

Одну копейку, при любом раскладе, Валюшка всегда бросала безногому молодому инвалиду в мятую фуражку без звёздочки и ремешка. Стала она это делать после того случая, когда одна толстая спекулянтка, со странной кличкой Маша[10]-Правительство, на виду у всех, проходя мимо, толкнула его ногой в грудь и тот упал на спину. Увечный, не проявляя никаких эмоций, покряхтев, принял вертикальное положение и отряхнул гимнастёрку, на которой сверкали орден Красной Звезды и две медали. И ведь никто не возмутился. А он, кажется, даже смущённо улыбнулся. Редкие подачки от сердобольных людей он принимал также, молча, не говоря ни слова.

В первый раз, когда она увидела этого несчастного молодого человека, поначалу решила, что тот посреди дороги упал в узкую яму и пытается из неё выкарабкаться. Оказалось — таким образом он с помощью рук передвигается. В руках у него были дощечки с приделанными к ним ручками, на которых были намотаны грязные тряпки, с их помощью он и «ходил»: обопрётся об досочки, приподымется, и перебрасывает своё обрубленное тело вперёд. Девочка была потрясена, она испытала шок. Правда позже, подобных безногих и безруких людей, она встречала в городе всё чаще и чаще.

Дворовые взрослые пацаны время от времени привлекают её в качестве разведчика: раздобыть информацию об обстановке в соседних кварталах. Эта информация затем здорово помогает в жестоких схватках с враждующими группировками но, по большей части, в расправах над отдельными личностями из сопредельных районов города. Конечно впоследствии и сами налётчики получают от врагов увечья. В случае если кто-либо из противников проходил через квартал с девушкой, по неписанным правилам уличной жизни, его не трогали. Но видок у супостата, как бы он этого не скрывал, был довольно неважный.

Как и во многих других городах страны банды малолетней шпаны, именовавшие себя «Чёрная кошка» держали в страхе обывателей. Причем никто из них, ни шайки, ни население, возможно даже и не догадывались, что знак, который они рисовали на стенах или в устрашающих записках, был эмблемой беспризорников двадцатых годов.

Нередко совершала с ровесниками и сравнительно безобидные ночные набеги на чужие голубятни. Часто ходили в лесную зону городского парка, где возле татарского кладбища обитал, в некотором роде одна из достопримечательностей города: умалишённый мужик по имени Миша. Дети Мишу часто дразнили и он, забавно размахивая руками и ругаясь, бегал за ними среди сосен. На груди у него поблёскивал значок «Мать-героиня».

В середине лета Миша из парка бесследно исчез. По городу тут же расползлись слухи будто на самом деле он оказался хорошо законспирированным матёрым английским шпионом и его «заарестовали» во время работы с радиостанцией.

Поздно вечером после танцев, вволю налюбовавшись на беспричинно вспыхивающие там и сям драки, сами «шпионили» за молодыми парнями с девушками, которые, за неимением другого подходящего места, страстно целовались под соснами. Перепугав до смерти «Джульетту» опять с визгом и смехом убегали, но теперь уже от крайне возмущённого «Ромео».

Поневоле девчонка, как само собой разумеющееся, с малолетства узнала как изнанку городской жизни, так и почти всех молодых криминальных авторитетов. Это также немало способствовало кое-какому приработку, но от вечного недоедания это не спасало.

Шёл 1947 год, в Якутии свирепствовал голод. Городские каким-то образом умудрялись прожить, а вот в районах, в деревнях, поговаривают, давно уже крыс едят. Крысы там, говорят, жирные и вполне съедобные.

Валькина мать работает уборщицей в какой-то конторе со сложным названием и кроме того изредка подрабатывает в различных случайных местах. Довольно часто, с десяти вечера до часу ночи, в обязательном порядке, как и все остальные взрослые, была обязана ходить в речной порт на разгрузку угля с прибывавших неизвестно откуда барж. Еды хронически не хватает, и чем занята и где находится дочь до полуночи, её совершенно не волнует. Главная задача до прихода матери — нянчиться с малышом. А ещё лучше, кажется, чтоб её вообще не было.

Девочка от братишки без ума: любит с первого дня появления его на свет. Когда прорезались зубки, сама, без подсказки, приучила кушать намоченный в кипячёной воде хлеб. Сама толком не ела, почти всё на братишку уходило. Кормила не спеша и очень осторожно: слабенький получился мальчик.

Года два-три назад, перед Победой, беззаботные и почему-то всегда весёлые американские лётчики возле своей базы, из окон кот