Оглавление

Об авторе

Петров Александр Анатольевич родился в 1959 году в посёлке Мяунджа Сусуманского района Магаданской области. После окончания в 1980 году факультета русского языка и литературы нынешнего Северо-Восточного государственного университета, работал в Забайкалье в органах МВД и Минюста. Член Союза журналистов России.

Свеча

Каждый наблюдал за горящей свечой. Маленькое пламя притягивает как магнит и от него невозможно оторвать взгляд. Большая свеча горит долго — её зажигают неоднократно по мере необходимости.

А вот маленькая церковная свеча сгорает быстро на ваших глазах. Её горение в точности напоминает скоротечную жизнь человека.

Вы подносите спичку к свече. Маленький, незаметный фитилёк не может поймать огня и вот, наконец, краешек свечи оплавлен и фитилёк зажёгся. Появляется крохотный еле видимый огонёк, но он растёт быстро и на глазах становится всё больше и ярче и вот уже оказывается настоящим, способным осветить пространство вокруг себя. Но его ещё бросает из стороны в сторону, он горит неуверенно, пытаясь приспособиться к окружающей среде. И, наконец, он выравнивается, горит правильно и однообразно и такое горение продолжается практически на протяжении всей его короткой жизни.

Но время неумолимо. Свеча становится всё короче и короче, превращаясь в какой-то растрёпанный огарок. Фитиль его становится длинным, загнутым в сторону. Пламя начинает дёргаться, гореть какими-то прерывистыми всполохами… И вдруг загнутый фитиль начинает медленно поворачиваться, прокручиваясь вокруг свечи как часовая стрелка. Как будто напоследок в нём пробуждается интерес к прошедшей жизни: Где же он был всё это время? В каких условиях прошло его существование? Но взглянуть на мир с прежней высоты уже не удаётся… Огарок становится всё крохотней и крохотней — с каждой секундой приближаясь к своему концу. И вот, — свеча уже сгорела, но фитиль ещё тлеет. Огонёк его уменьшается и уменьшается и становится уже почти невидимым. И вдруг, как будто собрав последние силы, он вспыхивает ярким прощальным пламенем и тут же угасает. И только белая струя воскового пара — словно душа, выскакивает из остывающих останков и устремляется ввысь…

Здравствуй, мама!

Гриша рос в большой семье. Детей — мал мала меньше. Он же — старший. Учиться в военные годы ему почти не пришлось. Мысли были тогда одни — где раздобыть поесть?.. Несмотря на малолетний возраст, пришлось ему работать в колхозе, чтобы как-то помочь матери, прокормить себя, сестёр и братьев.

Учёба в школе не давалась. Поучившись урывками три года в первом классе, Гриша понял, что ему не освоить грамоту и на четвёртый год в школу не пошёл.

Но уже после войны, лет через восемь, пришло время призыва в армию, и про Гришу вспомнил военкомат. Учителям же местной деревенской школы поручили научить Гришу элементарному — писать письма домой. Как же без этого в армии?

Именно в это время приехал в деревню с молодой женой новый учитель Виктор Васильевич, после окончания Агинского педагогического училища.

В школе летом занятий нет, — тут и нашлась работа молодому учителю — обучить Гришу грамоте. Был бы Виктор Васильевич приезжим в эти места, было бы, наверное, проще справиться с этой трудной задачей. Но Виктор Васильевич вырос в этом селе и Гришу знал с детства…

Встреча состоялась тут же, в школе.

— Вот Григорий — Виктор Васильевич, наш новый учитель, будет с тобою заниматься, — представила учителя заведующая школой Грише, которого сельский совет, после долгого внушения сегодня отправил учиться. — Так что, садись, бери карандаш и бумагу и слушай Виктора Васильевича внимательно, и выполняй, всё, что он будет говорить.

— А, это ты что ли Витька — Виктор Васильевич? А я и не понял вначале! — сказал Гриша, — Вот вишь, вместе учились, а таперича ты меня учить будешь! Вот как быват…

— Не Витька, а Виктор Васильевич! — сказала Грише зав. школой, — Так что Григорий, прошу называть его так! Ну ладно, занимайтесь, у меня тоже дела есть! — и она ушла.

— Садись Григорий за парту! — также официально, как и зав. школой обратился к нему учитель, — Давай не будем даром терять время!

— Паря, давно я за партой не сидел. Я, ить Витька, после това, как школу бросил, ужо забыл как ручку дёржат! — сказал Гриша, втискиваясь в парту.

— Не Витька, а Виктор Васильевич! — напомнил ему учитель, — Поэтому тебе и дали карандаш. Главное, — чтобы научился писать основные слова. Давай, пиши своё имя и фамилию!

— Сщас погоди, паря, сщас спомню! — сказал, взяв карандаш, Гриша и немного подумав, высунув кончик языка, стал сосредоточенно выводить что-то на бумаге.

— Ну вот, молодец! Правильно написал! — похвалил его Виктор Васильевич, — Только надо было с большой буквы писать фамилию и имя.

— Ну, это, паря, я уж не умею! — ответил ему Гриша, обрадовавшись похвале.

— Ну ладно, давай продолжим! — сказал Виктор Васильевич, — Пиши: «Здравствуй мама»!

— Да каво ты Витька, я только от её, — уже здоровкался!

— Ты должен научиться писать ей письма, когда тебя в армию возьмут! Тебе, что — не объяснили в сельсовете? Тебе ведь три года служить придётся, а если на флот попадешь — пять! Как письма-то писать будешь?

— Да каво там писать-то? Я же безграмотный!

— Так вот — учись! Для этого тебя сюда и прислали.

— Учился уже три года, — никаво, паря, я не научился!

— Тогда ты ребёнком был, а сейчас-то взрослый мужик. Теперь-то должен научиться!

— Да каво ты, Витька, я ещё больше отупел, пока вырос. Никаво я не сумею писать!

— Давай не будем терять времени! Давай, пиши: «Здравствуй мама»!

— Ну, это я умею! — неожиданно ответил Гриша, и написал: «мама».

— Вот! Теперь пиши: «Здравствуй»!

— Ну, это, паря, я не умею, — ты уж сам за меня напиши!

— Да я-то напишу! Но ты сам должен научиться писать!

— Я не знаю — как писать?! — с горечью ответил Гриша.

— Ну, давай будем по буквам. Пиши букву «З»!

— Паря, забыл, как пишется?

— Тройку помнишь? — вдруг придумал учитель, — «З» — такая же, как тройка! Пиши тройку!

— Так? Да? — показал написанную тройку Гриша.

— Так! Молодец! Теперь пиши «д»!

— Каво ты, Витька, я таких букв не знаю!

— Слушай! Ты не называй меня «Витька»! Я же учитель, зови меня, пожалуйста, по имени-отчеству! А то заведующая ещё услышит — ругаться будет. Хорошо?

— Ладно, Витька, следущий раз буду по имени-очеству. Говори, чё дальше делать?

— Давай, я напишу тебе слово, — а ты переписывай его аккуратно.

— Ладно. Давай попробоваю!

— На вот — пиши, точно так же! — написал на листке образец Виктор Васильевич.

Гриша стал аккуратно, снова высунув кончик языка, переписывать слово по буквам.

— Ну вот, — разглядывал его каракули учитель, — что-то совсем не поймешь, что написал? Давай, пиши снова, — пока не получится точно так же как у меня.

Гриша снова принялся писать слово.

— Витька, а помнишь, — мы с тобой коней на Огибне пасли?..

— Ладно, Гриша, давай потом повспоминаем, когда напишешь, как следует! И я же тебя просил, не называть меня Витькой. Ты же обещал?!

— Ах! Да! Забыл! — сказал Гриша, вновь взяв карандаш в руку.

— Витька, а помнишь, волки нас напужали тогда в Огибне?

— Слушай, Гриша, мы так с тобой до ночи не закончим писать одно слово. Ты не отвлекайся, пожалуйста!

Тут в класс вошла зав. школой. — Ну как тут у вас дела? Научился писать?

— Да туговато! — ответил Виктор Васильевич, — Но ничего, думаю — всё равно научится, не сегодня, так завтра. А ты, Григорий, пиши, не отвлекайся!

— Витька, а помнишь, — ты за Шуней-то ухлястывал?! — снова пустился в воспоминания Гриша, вводя Виктора Васильевича в краску.

— О! Да у вас много общих воспоминаний! — сказала заведующая, — Ну ладно, я пойду, не буду вам мешать. Но имейте в виду — времени на обучение всего неделя. Так что будьте добры, отнеситесь серьёзно к занятиям! Мне же отчитываться и перед районо и перед военкоматом. Так что не отвлекайтесь!

— Ну что, добился?! — зло сказал Виктор Васильевич, когда она вышла. — Видишь — заведующая уже и меня отругала! Давай — пиши! Я вижу, с тобой нельзя по-хорошему!

— Да каво ты, Витька, — бесполезно! За три года не смог выучиться, а сщас за неделю?! Бесполезно! Зря время убивам!

— Пиши! — вновь повторил Виктор Васильевич, — Ночевать здесь останешься! Пока не научишься — отсюда не уйдём!

— Каво ночевать?! А коровы придут, — кто их загонит? Мать болеет! Кто их доить будет? Вопщем, пошёл я! Не получился из меня ученый! — горестно сказал Гриша, встал и вышел из класса. На этом его учеба закончилась…

А в армию Гришу не взяли. Но по другой причине.

Когда он во время комиссии зашёл к военкому, тот, будучи наслышанном о Грише, показав ему на портрет Карла Маркса, спросил: «Кто это?»

— Москва! — ответил ему Гриша сходу, и был отправлен домой…

— Я чё, дурак, — в армии служить, а кто за хозяйством ходить будет? — рассказывал потом Гриша радостно, — Я специально сказал: «Москва», я чё, Карла Маркса не знаю ли чё ли?..

Чэрэз Чыту

Мы на грузовике давеча, эвон с Сахой Марахэсом, в третьем годе, ли каво, ехали чэрэз Чыту. Утрем порошка прошла, сколезь, морошно.

Нас, паря, милиция попутала. Останавливают. Офэцэр с имя: Вы каку взрылчатку везёте?

А у нас, паря, кака взрылчатка, — в деремне?! У нас веники, да каво, палочки каки-то, топоришша…

— Вы каку, — грит, — взрылчатку везёте?

Паря, за шпионов нас пошшытали. Но потом, порылись в кузове — опустили.

— Кто его знат, может бонбу в кузове прячыте? Только, — буровит, — по дороге не пейте!

Да мы и так уж учёны — што в городе выпимши ехать не можно.

Ой-ё-ё-ёёй! Кое-как уехали.

Паря, таперича чэрэз Чыту не ездю. То опеть попутают — лучче стороной объехать!

Тоскливо

— Адали Толик Федочкин идёт? — присматривался Егор Петрович через окно к одинокому путнику, показавшемуся на горизонте и приближающемуся по дороге к селу.

— И впрямь, — он! Ну, баушка, ставь самовар, — чичас гость явится!

Толик — маленький мужичок, в свои 30 лет так и оставался ребёнком и мало чем отличался от деревенских пацанов. Он жил в Алек-Заводе с отцом, таким же маленьким Федочкой, а сюда, в Красноярово периодически появлялся попроведовать дядю, Егора Петровича.

Дед встречал Толика у калитки — О! Инатолий! Кое-как тя признал. Ты ли? — Не ты? Ужо думал — ты не живой, почитай года три не казался…

— Ну, иди в избу, чаюй, поди промялся? — Баушка там чай сварила! Да зачнём робить, — опричь тебя пособить некому. Надоть, паря, дополна делов прикончить, покуда ты не удалился…

Толик всегда с желанием помогал деду, исправно выполняя все его задания, а к вечеру, когда в деревне становилось темно, от нечего делать, дед начинал балагурить, шутить и подначивать Толика.

— Ну, каво ты паря расшиперился? Вали эвон в клуб, потанцуй, невесту себе присмотри!

— Да попустись! Какой у вас тут клуб? Окна и двери вот на таких гвоздях, ещё с позатова года.

— Ну, ни в клуб, дак эвон — баушка Авериха живёт холоста! — показал дед на соседний дом. — Эво-эво в окошке огонь светит…

— Дай передохнуть, я пристал, — весь день сёдня проканителились, с утра не присел! — отнекивался Толик.

— Не глянется Авериха, так на могилки пойди! — показал дед чуть правее Аверихиного дома на сельское кладбище.

— Сходи, паря, туды, — пробздись, воздуха взглотни! Климант ноне шибко бравый. Али ты боисся потемну на могилки пойти?

— Да каво там пужаться? Я сколь у себя на кладбище ходил, сроду не боялся! — отвечал деду Толик.

— Паря, а у нас на могилки пойти побоисся, — наши покойники дюжее ваших… Эвон, твой брат Алёха, паря, — тот боёвый, тот доле того бы слётал. А ты боязливый, как ушкан, — эвон глаза забегали!..

— Давай, пошевеливайся, не кобенься! Вали на могилки! Я дал тебе военное задание — тожно должон исполнить приказ командущего!

Толик с неохотой поднялся со стула, — Да не боюсь я никаво! — и вышел из избы…

Минут через двадцать залаяла собака, дверь отворилась, и вошёл запыхавшийся Толик.

— Ты, паря, куды подевался? — как ни в чём не бывало, спросил его дед.

— Ты забыл, каво ли, что меня на могилки посылал? Вот — сходил!

— А я думал, ты за баню выссаться пошёл, — слышал, навроде, журчало, адали опростался?! Паря, оннако за баней побыл, да вернулся? С могилок так скоро не обернёсся!

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Толик, — Так и знал, что не поверишь! — Я с могилок для доказательства крест принёс, вон посмотри — в ограде лежит.

— Ну-ка, баушка, взгляни в оконце, — неужель правда? — не поверил дед.

— Но! Вроде лежит крест! — подтвердила бабушка, посмотрев во двор.

— Паря, не баушкин ли крест припёр? — вдруг заволновался дед, ведь его мать похоронена как раз при входе на кладбище.

Почуяв неладное, дед пошагал во двор…

— Ну, паря, — беда! Ить надо што удумал — в аккурат баушкин крест с могилы взясти! — сокрушался дед.

— Ты пошто, глупый чаловек, баушкин крест приташшил?

— Я откуда знал, что он баушкин?! Ты же меня не предупредил!

— Я куды тебя, шелопутного, посылал? — Пробздеться, развеяться! А ты, бестужий, почал могилы шевелить?! Неси крест обратно, — поставь на место!

— Да каво ты стыришь! Я уж и не помню, где его снял в потёмках. Утром посветлу схожу, — всё налажу! — огорчённо говорил Толик.

— Давай, вали чичас же, лихоматом! Утрем я сам съездю, посмотрю, как всё поправил! — настаивал дед.

— Вот гость, дак гость, — всё приломал! Никакого спокоя с имя нет, таперича всю ночь не усну!

— Вали чичас же! Ты ещё здесь?! Эвон в сенцах молоток с гвоздями возми…

Толик, обречённо, взвалив крест на горбушку, ушёл в темноту…

Утром, пока дед не вернулся с кладбища, Толик засобирался домой. — Каво тут с вами?! Поеду отцу пособлю сено косить!

— Што-то мало погостил? — жалела его бабушка, — Тольки третьеводни приехал?

— Да тоскливо тут у вас! — ответил ей Толик и, попрощавшись, неспешно удалился по дороге за горизонт…

Истина?!

Отец и дядя Коля часто собирались вместе, и даже если было много гостей — они, никого не замечая, общались только между собой. Часто их общие воспоминания переходили в спор, который, как правило, кончался ничем.

Сегодня, в субботу, за бутылочкой водки, они сидели за столом в нашей квартире. Тема была одна — вспоминалось детство, природа Забайкалья, утренние туманы… И вдруг:

— Я вот заметил, — сказал дядя Коля, — что хоть и говорят, что жаворонок первым кричит утром, но нет — первой утром поет перепёлка!

— Да нет! — сразу возразил ему отец, — Я пас коней и специально замечал — жаворонок первым начинает петь утром.

— Вот, именно перепёлка! — сказал дядя Коля, — А потом уже жаворонок, чуть позже!

— Жаворонок! — снова уверенно повторил отец, — Я вон сколько ночей провёл — коней пас, на охоте по утрам по жаворонку ориентировался.

— Да ты уже всё забыл! Когда ты там пас коней? Уже сколько лет прошло? Я вон, на рыбалку всё время хожу — перепёлка первая просыпается.

— Жаворонок! Ты меня не убедишь. Я специально задавался этим вопросом. Так что не спорь!

— Да, ну чёрт возьми — то! Он знает! Когда ты в последний раз в лесу был? А я вон, всё время провожу на рыбалке. Никакой не жаворонок — перепёлка! — уже зло сказал дядя Коля.

— Всё! Смените пластинку! — вмешалась в их разговор мать, — До драки уже скоро дойдет! Хватит уже — одно да потому! Какая разница!

— Да! Всё! Давай закончим! — согласился отец, — Хотя ты меня не убедил.

Они замолчали. Со злостью глядя друг на друга.

— Давай лучше выпьем! — предложил отец. Они выпили по рюмке и молча стали закусывать.

И тут я включил магнитофон. Я незаметно записывал их спор…

— Ха-ха-ха, — засмеялись они в один голос, — Записал нас!

— Но всё равно, жаворонок первым просыпается! Правильно я говорил! — подтвердил отец свою правоту.

— Перепёлка! Чёрт возьми! — закричал дядя Коля, — Я на пристяжах с пяти лет работал — а он маленький был, маменькин сынок. Знает он! Перепёлка утром первая кричит!

— Жаворонок! — снова твердо ответил отец.

— Перепёлка!

— Всё! Прекратите! Оглушили уже! Это что ж такое? Уже целый час — одно да потому. Замолчите! — заругалась на них мать.

— Ладно! Хватит, правда! — сказал отец, — Давай о чём-нибудь другом поговорим!

Они молча выпили и стали закусывать…

И тут я снова включил магнитофон, уже с новой записью спора.

Они стали дружно хохотать — и опять ещё во время прослушивания начали спорить с новой силой и энергией.

— Жаворонок! — уже просто, без аргументов, — говорил отец.

— Перепёлка! — в сотый раз повторял дядя Коля.

— Жаворонок!

— Всё! — закричала мать уже на меня, — Иди отсюда вместе с магнитофоном! Тут скоро до убийства дойдёт!

— Всё! Иди Николай домой, пока этот твердолобый на тебя с кулаками не налетел…

Так после очередного спора с не родившейся истиной дядя Коля пошёл домой.

— Перепёлка! — говорил он сам себе, выходя на лестничную клетку, — Никакой не жаворонок! Я лучше знаю…