Выше
Когда мы будем выше потолков
и выше неба, что от нас устанет, —
в движениях мельчайших пустяков
мы сможем наконец постигнуть тайны,
которые всю жизнь нас берегли
и ждали наше детство после смерти,
подняв наверх с игрушечной земли
туда, где взрослый мир
спасают дети.
Излишества во имя потерь
Что берегли от избытка желаний.
Входят во вкус и мужланы, и сэры,
Распотрошив зарождение Тайны.
Всё тебе мало. Иная. Иные.
Пусть ублажают и взгляд, и «пощупать»…
Но никогда не вернутся р о д н ы е —
Кто не дожил до спасительных шлюпок…
2018
Под-д-елка
Из цветной бумаги
можно сделать солнце.
Можно даже сердце
вырезать своё.
Ч т о сам'ой бумаге
в цвете остаётся,
если всё на свете —
из неё?!
Капля в капле
Ты же видишь, как мало осталось в ладонях…
Руки моются чаще — от радостной лжи.
Капля в капле легко океаны утопит.
Лучше правду — для слёз — расскажи.
Где-нибудь и наполнится снова стихами,
Что сегодня — слезами. Растратится боль.
Буду тратить усердней… Авось, между нами
Хоть усердие станет судьбой.
Продолжение
Роняешь желанья в копилку для смелых.
И жизнь твоя — где-то — посмеет случиться
чужими глотка’ми родимой водицы.
Но вдруг и чужое становится близким.
Твое откровение — в чьей-то записке.
И всё в этом мире — Единая сила,
Единая слабость, что силу любила.
Не проливая
Воду наливаю, наливаю…
А нести опять пустые вёдра.
Ты же говорил, что я живая.
А нашёл живее,
словно кто-то
и меня в себе примерил, —
дружно
за меня и счастье выпивая.
Пожалел.
Оставил только лужи.
Поклонись им.
В них — вода живая.
Главная причина
Между небом и землёй
только рифма — остров мой.
А иначе — нет мне места.
Сироте без дома тесно
быть и мёртвой,
и живой.
Без апелляции
Мы будем с тобой
орфографией Бога
в ошибочном тексте земли.
А Бога не судят —
ни страстно,
ни строго.
Но страсти всё ж
приберегли…
Просто ты
Просто
ты.
Хочется одной лишь
п р о с т о т ы.
А не тех метафор суицида,
где уже давно умерший ты,
но ещё влюбляющий для вида
в жизнь свою других, — кому черты
мало, чтоб рисунок был прочитан.
Мои ли?
Рот растворял слова и звуки,
и вот напиток тишины
мне лечит кровь, а чьи-то руки
её воруют — вплетены
в мои весенние деревья
из тонкой кожи голых вен.
Гляжу в себя — а вижу зверя.
Мне тычет в морду документ,
что, мол, имеет право тыкать
и быть со мной одно лицо.
А руки… руки чьи?!..
Интрига
всех подселённых
близнецов.
Старенький наряд
Швы не спасали старенький наряд.
Заплатки расползались после стирки.
Но скорости ещё благоволят
к убожеству костюмчика, — и нитки
пытаются заштопать душу вновь.
По узелкам подсчитывая раны.
И думая: когда ж, в конце концов,
по-честному?!..
Шик святости и срама…
Правда ли?
Мы боимся правды и —
неправды.
Знания, которые войдут
навсегда…
