Образ, который мы воспринимаем при чтении стихотворения, становится полностью нашим. Он укореняется в нас самих. Мы его восприняли, но у нас возникает поразительное ощущение, что мы могли бы создать его сами, что мы должны были создать его. Он делается новой сущностью нашего языка; превращая нас в то, что он выражает, он становится выражением нашего «я», иными словами, он – становление выразительной мощи и становление нашей сущности. Выразительная мощь превращается в сущность.
Лампа, светящая по вечерам над семейным столом, – тоже центр мира. Ведь стол, освещенный лампой, уже сам по себе – маленький мир. У какого-нибудь философа– мечтателя может возникнуть опасение, что из-за современной моды на угловые и стенные светильники мы потеряем центр вечерней комнаты
Осознанность всё обновляет. Она придает самым привычным действиям вкус неизведанного. Она сильнее памяти. Какое изумление мы испытываем, когда, совершая обыденные, механические действия, вдруг чувствуем себя не исполнителями, а творцами!
Разумеется, критический ум станет насмехаться – это его обычное занятие – над образами, у которых нет никакого обоснования. А реалист, чего доброго, потребовал бы обосновать их экспериментально. Как ему и положено, он захотел бы, чтобы достоверность образов доказали, сопоставив их с реальностью. Он поставил бы перед нами ступку с истолченными раковинами и сказал: а ну-ка сделай мне из них улитку! Но у феноменолога более дерзновенные планы: он хочет стать тем же, чем были великие мечтатели, создатели образов. И поскольку мы выделяем слова курсивом, попросим читателя отметить, что «тем же» более емко, чем «таким же». Тут есть феноменологический нюанс. «Таким же» подразумевает подражание, а «тем же» предполагает, что вы превращаетесь в мечтателя, погруженного в свои грезы.
Надо быть очевидцем, очевидцем образа в самую минуту его появления: если существует некая философия поэзии, эта философия должна рождаться и возрождаться по велению некоей звучной стихотворной строки, в абсолютном слиянии с неким отдельно взятым образом, а точнее говоря, из восторга, вызванного новизной этого образа