Изменение функциональности мебели меняет и ее идентичность, дестабилизируя суть предмета, и я видел, как в процессе разрушения и воссоздания множатся смыслы.
Не пытайтесь мечтать мечтами других людей, говорил я им: вам нужно честно оценить собственные жизненные обстоятельства, на своих условиях. Между вашими эстетическими эмоциями и безразличием реального мира — бездна.
Впрочем, у меня не было никаких иллюзий по поводу родины: там, где острее всего требовались перемены, ничего не менялось, а может, и вовсе никогда не изменится.
Убийство Линь Линя заставило меня острее ощутить всю абсурдность этого общества. Насилие, так глубоко укоренившееся в американской жизни, что от него некуда было деться, отражало фундаментальные изъяны социального устройства.
Сбросить путы не означает стать свободным, ведь свобода — это выражение смелости и постоянной готовности рисковать, и оказаться перед лицом свободы всегда сложно, независимо от времени и места.
Мой нигилизм не знал пределов, и именно хаотичность существования позволяла мне чувствовать себя живым. Но все же я знал: варианты есть всегда, и сама жизнь — это великое произведение искусства, в котором достаточно места и для разочарования, и для отчуждения.
Когда я сталкивался с ситуацией, где у меня не оставалось выбора, я позволял жизни самой делать выбор вместо меня. Моей задачей было просто держать курс, сталкиваясь с рутиной из отдельных повторяющихся действий: независимо от того, как начинался мой день, он шел от начала до конца предсказуемо и привычно.
«Моя жизнь пришлась на переломную, многоцветную эпоху. Как и другие люди моего поколения, я прошел через самые разные сражения и встретил самых разных врагов на фоне постоянно меняющихся условий. Теперь течение времени привело меня в новую гавань, залитую солнечным светом, и под долгий гудок корабля в моей жизни начинается новое путешествие».
Катастрофы проверяют людей на прочность, но самый глубокий тектонический разлом проходит по их сердцам, даже если внешне они кажутся образцом выдержки.