Катя однажды пыталась объяснить Ларе, что не может находиться в многочеловеческих пространствах: сразу сбегают силы, роняются мысли, а в голове больно стучит. Лара сказала, что Катя, наверное, не человек, потому что люди созданы для того, чтобы существовать вместе.
чувствовалось животом, что ничего хорошего не произойдёт. Ещё подумалось, что если дотерпеть и вырасти, то свободная жизнь наступит сама по себе
Катю отдавали в кружки, но там ей вращаться не нравилось. Они занимали послешкольное время, в которое можно было отдыхать от людей. Катя однажды пыталась объяснить Ларе, что не может находиться в многочеловеческих пространствах: сразу сбегают силы, роняются мысли, а в голове больно стучит. Лара сказала, что Катя, наверное, не человек, потому что люди созданы для того, чтобы существовать вместе.
Катя вспомнила из рассказов Ольги Митиевны, откуда именно берутся Кикиморы: они – бывшие не пригодившиеся никому в мире живых невыросшие.
После лагерного опыта Катя принялась учиться ещё хуже и ещё реже ждать хорошего от выросших и невыросших. Но благодаря Ольге Митиевне Катя сделала открытие, что интерес и надежду можно выдрать из книг. Катя начала чуть-чуть читать и радоваться муми-троллям, Гулливеру, Пеппи, встречая книги с ними внутри.
А плохое и важное – это одна неделимая, сплошная, липкая каша
Дальше ехали всем вагоном так, будто этого не было. Катя всегда дивилась этой способности выросших перепрыгивать через произошедшее, делать вид, будто ничего не случилось. Это то же самое, как папа, когда они вернулись после бабушкиных похорон домой, сразу вытянулся у телевизора и начал перебирать пультом каналы. Тут Катя вспомнила, что решила сегодня совсем ничего не вспоминать.
Раньше Кате они казались придуманными персонажами старых мультиков. А у Ольги Митиевны они получались настоящими и живыми. Она рассказывала про то, как выглядит каждое существо, чем оно занимается и какие у него пристрастия и привычки. Катя растеряла из головы почти все подробности, но точно помнила, что кикиморы (не болотные, а домашние) сидят на возвышенностях вроде заборов и глупо кричат: «Ки-ки-ки, ки-ки-ки!» Ещё – тащила Катя из тумана памяти – они чешут брюхо и запутывают всю пряжу в хозяйском доме. Ещё… Катя вдруг остановилась. Ей сделалось понятным всё произошедшее.
Катя переменилась, сделалась выше ростом, спокойней для самой себя, в животе перестал крутиться барабан от стиральной машины, попятились все старые и новые страхи (Катя даже сходила одна в туалет ночью). Она легко стала выдерживать отупляющие линейки, хоровое пение под аккордеон и бессмысленное дрыганье под музыку. Она даже забыла про смотрящих. Лагерь растерял свою непереносимость.
Катя не поняла, что именно это значило для лысеющего – хорошо или плохо, но для себя решила, что это отлично – так как это означало, что у Ольги Митиевны нет мужа, а у Саломеи – отца. Значит, дома тихо, чисто, не страшно и компьютер без пароля. Телевизора, как удивила учительница всех на первом занятии, у них не было. Это означало, что без папиной зарплаты Ольга Митиевна с Саломеей совсем бедные, но свобода, решила Катя, важнее.