Натали Бизанс

Вершина

Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Натали Бизанс, 2018

Сага «Исповедь» о перерождении душ, о вечном стремлении человека к постижению высших законов Вселенной, о любви, которой нет конца. Четвёртая книга повествует нам историю жизни Эрнесто Гриманни. Действия происходят в эпоху Возрождения. Флоренция, времена правления Козимо I, Великого герцога Тосканы. Нас ждёт захватывающее погружение в хитросплетения судеб главных героев, чья самоотверженность, вера и доброта способны изменить этот мир к лучшему.

18+

ISBN 978-5-4490-3322-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Вершина
2. Часть 1. Глава 1
3. Часть 1. Глава 2
4. Часть 1. Глава 3
5. Часть 1. Глава 4
6. Часть 1. Глава 5
7. Часть 1. Глава 6
8. Часть 1. Глава 7
9. Часть 1. Глава 8
10. Часть 1. Глава 9
11. Часть 1. Глава 10
12. Часть 1. Глава 11
13. Часть 1. Глава 12
14. Часть 2. Глава 1
15. Часть 2. Глава 2
16. Часть 2. Глава 3
17. Часть 2. Глава 4
18. Часть 2. Глава 5
19. Часть 2. Глава 6
20. Часть 2. Глава 7
21. Часть 2. Глава 8
22. Часть 2. Глава 9
23. Часть 2. Глава 10
24. Часть 2. Глава 11
25. Часть 2. Глава 12
26. Часть 3. Глава 1
27. Часть 3. Глава 2
28. Часть 3. Глава 3
29. Часть 3. Глава 4
30. Часть 3. Глава 5
31. Часть 3. Глава 6
32. Часть 3. Глава 7
33. Часть 3. Глава 8
34. Часть 3. Глава 9
35. Часть 3. Глава 10
36. Часть 3. Глава 11
37. Часть 3. Глава 12
38. Часть 4. Глава 1
39. Часть 4. Глава 2
40. Часть 4. Глава 3
41. Часть 4. Глава 4
42. Часть 4. Глава 5
43. Часть 4. Глава 6
44. Часть 4. Глава 7
45. Часть 4. Глава 8
46. Часть 4. Глава 9
47. Часть 4. Глава 10
48. Часть 4. Глава 11
49. Часть 4. Глава 12
50. Часть 5. Глава 1
51. Часть 5. Глава 2
52. Часть 5. Глава 3
53. Часть 5. Глава 4
54. Часть 5. Глава 5
55. Часть 5. Глава 6
56. Часть 5. Глава 7
57. Часть 5. Глава 8
58. Часть 5. Глава 9
59. Часть 5. Глава 10
60. Часть 5. Глава 11
61. Часть 5. Глава 12
62. Часть 6. Глава 1
63. Часть 6. Глава 2
64. Часть 6. Глава 3
65. Часть 6. Глава 4
66. Часть 6. Глава 5
67. Часть 6. Глава 6
68. Часть 6. Глава 7
69. Часть 6. Глава 8
70. Часть 6. Глава 9
71. Часть 6. Глава 10
72. Часть 6. Глава 11
73. Часть 6. Глава 12
74. Часть 7. Глава 1
75. Часть 7. Глава 2
76. Часть 7. Глава 3
77. Часть 7. Глава 4
78. Часть 7. Глава 5
79. Часть 7. Глава 6
80. Часть 7. Глава 7
81. Часть 7. Глава 8
82. Часть 7. Глава 9
83. Часть 7. Глава 10
84. Часть 7. Глава 11
85. Часть 7. Глава 12
86. Часть 8. Глава 1
87. Часть 8. Глава 2
88. Часть 8. Глава 3
89. Часть 8. Глава 4
90. Часть 8. Глава 5
91. Часть 8. Глава 6
92. Часть 8. Глава 7
93. Часть 8. Глава 8
94. Часть 8. Глава 9
95. Часть 8. Глава 10
96. Часть 8. Глава 11
97. Часть 8. Глава 12
98. Часть 9. Глава 1
99. Часть 9. Глава 2
100. Часть 9. Глава 3
101. Часть 9. Глава 4
102. Часть 9. Глава 5
103. Часть 9. Глава 6
104. Часть 9. Глава 7
105. Часть 9. Глава 8
106. Часть 9. Глава 9
107. Часть 9. Глава 10
108. Часть 9. Глава 11
109. Часть 9. Глава 12
110. Часть 10. Глава 1
111. Часть 10. Глава 2
112. Часть 10. Глава 3
113. Часть 10. Глава 4
114. Часть 10. Глава 5
115. Часть 10. Глава 6
116. Часть 10. Глава 7
117. Часть 10. Глава 8
118. Часть 10. Глава 9
119. Часть 10. Глава 10
120. Часть 10. Глава 11
121. Часть 10. Глава 12
122. Часть 11. Глава 1
123. Часть 11. Глава 2
124. Часть 11. Глава 3
125. Часть 11. Глава 4
126. Часть 11. Глава 5
127. Часть 11. Глава 6
128. Часть 11. Глава 7
129. Часть 11. Глава 8
130. Часть 11. Глава 9
131. Часть 11. Глава 10
132. Часть 11. Глава 11
133. Часть 11. Глава 12
134. Часть 12. Глава 1
135. Часть 12. Глава 2
136. Часть 12. Глава 3
137. Часть 12. Глава 4
138. Часть 12. Глава 5
139. Часть 12. Глава 6
140. Часть 12. Глава 7
141. Часть 12. Глава 8
142. Часть 12. Глава 9
143. Часть 12. Глава 10
144. Часть 12. Глава 11
145. Часть 12. Глава 12

Часть 1. Глава 1

Очнулся подвешенным за руки. Адская боль разрывает суставы. Рана на голове словно залита раскалённым железом, но что это по сравнению с муками души, внимающей истошным крикам, доносящимся из темноты подземелья?! Не сразу понял, что это её голос, слишком хриплый и сдавленный, среди животных стонов, получающих удовольствие насильников, а когда осознал чей… Я дёргался на цепях, болтаясь, как марионетка в руках кукловода, вдруг решившая, что может стать свободной, но мёртвой хваткой металл впивался всё глубже и глубже в запястья, не желая их отпускать. Кровь струилась по рукам, стекая по телу вниз, капала на пол. Проклятья и ругательства извергались из меня, я кричал, вопил, горло моё разрывалось. От одной мысли, что делают с ней, подобно грешнику в аду горел, отчаявшись ждать смерти и не сгорал. Собственные вопли доносились до меня откуда-то издалека. Клялся, что убью каждого, кто притронется к жене, медленно и мучительно разорву на куски собственными руками, зубами грызть буду, кожу сдеру живьём, уничтожу их близких всех до последнего…

Эделина, горящая на костре, привиделась мне счастливой, она умерла страшной, но очищающей смертью. Рассудок мой помутился. Я видел её улыбающейся в пламени, протягивающей ко мне обгоревшие руки.

«Останови их! Подари нам смерть!» — отчаянно молил её, словно она в силах это сделать. Теперь даже геенна огненная казалась мне благодатью, которую ещё нужно заслужить.

Всё внезапно стихло. Чёрная бездонная пустота окружила меня непроглядной и беззвучной пеленой. Не было ни одной мысли, ни одного чувства. Всё замерло, погрузившись в небытие. Благословенное НИЧТО поглотило всё вокруг, в том числе и проклятую душу мою. Всё исчезло. Могильная тьма и тишина. Отсутствие присутствия чего-либо. Сколько длилось это состояние, я не знаю. Только и оно прошло. Проявилась боль, по нарастающей, а с нею стон, вырвавшийся из груди, заставивший меня снова дышать.

Кто-то трогал мои ноги, вернее, обнимал их и покрывал поцелуями. Я точно потерял рассудок. Сумасшествие или нет? Это женские руки, голос, всхлипы. Несмотря на то, что тьма была непроглядной, я понял, что Патриция рядом. Это точно она, и никто другой. Она стоит на коленях и прижимает к груди мои висящие ледяные ступни, словно пытаясь вдохнуть в них жизнь. Я попытался произнести её имя, но голос больше не слушался, вырвался лишь какой-то сиплый хрип.

— Живой! Слава Богу, живой! — она попыталась встать на ноги, но не смогла, подскользнулась и упала, вновь поднялась на колени, прижимая моё висящее тело к себе и обливая слезами.

— Что они сделали с тобой? — прохрипел полушёпотом и закашлялся, я знал ответ, но не хотел признаваться себе в этом.

— Ничего. Не думай об этом. Деметрио освободит нас. Верю, он спасёт… — голос Патриции звучал, утешая, но при этом она продолжала плакать, и моё сердце отзывалось в груди непреходящей пронзительной мукой бесчестья и стыда. — Господь не оставит нас!

— Он уже оставил…

— Не говори так, Эрнесто! Мы всё ещё живы, а это значит, есть надежда.

От боли хочется выть. Кажется, что все суставы уже порваны, и руки стали длинными, как бельевые верёвки. Если бы их кто-то перерубил, я бы сказал только спасибо, лишь бы тело скорее упало на землю. На лице запеклась кровь. Один глаз почти не открывается. Холодно и сыро, но тело пылает огнём, всё, кроме ног, их я почти перестал ощущать, только прикосновения жены, напоминают о том, что они ещё есть. Бедный истерзанный Ангел всё пытается меня приободрить, но смерть сейчас — единственное, чего я желаю. Жажда мучит всё сильней, уже не осталось сил на сопротивление. «И живые позавидуют мёртвым,» — вспоминаю я и понимаю всю правдивость этих слов.

Раздались чьи-то шаги. Патриция вздрогнула и прижалась ко мне сильнее, будто и сейчас, в висящем положении, я могу быть для неё защитой и опорой.

Показался тусклый свет. В руках неизвестного мне пожилого господина в дорогой одежде зажжённый факел. Он вставил его в отверстие на стене и, открыв решётчатую дверь ключом, вошёл. Оценивающим взглядом осмотрел нас обоих. Патриция так и не отпустила моих ног, словно это была её последняя надежда. Я ощущал, как дрожит её тело, как страх пробегает по её коже ознобом. И, стиснув зубы, прожигал взглядом человека, стоявшего напротив нас. Он этот взор принял, ответив ледяным презрением.

— Так вот ты каков, отпрыск Гриманни! Похож на отца. За него и ответишь.

— Умоляю Вас, синьор, будьте милосердны, освободите ему руки! — Патриция на коленях поползла к пришедшему, рыдая.

— Патриция, нет! — ещё одного унижения я не мог стерпеть, смотреть на её раболепство перед врагом — не было мочи.

Но её это не остановило. Она продолжала, плача, умолять стоявшего перед нею как изваяние дворянина. Желание спасти меня любой ценой владело этой хрупкой измученной женщиной. Лишь сейчас, при свете факела, я увидел, что платье на ней порвано в клочья, грудь оголена, она протягивала к мужчине тонкие, дрожащие руки в мольбе, совершенно не думая о себе.

«Будь проклят тот день, когда я появился на этот свет!» — прошипел я.

Мужчина отошёл от неё на несколько шагов, поражённый увиденным, он не ожидал подобного поведения от дамы высокого положения.

— Умоляю, сжальтесь, благочестивый дон! Проявите к Эрнесто милость! Делайте со мной, всё что пожелаете, только сохраните ему жизнь! Я больше ничего не прошу! Освободите его от цепей…

— Встань, несчастная женщина, разве можно так унижаться!

Патриция поднялась с трудом на ноги и тут же, потеряв сознание, упала. Я дёрнулся всем телом, так что цепи зазвенели, а тело моё начало болтаться из стороны в сторону. Он ещё раз окинул меня тяжёлым взглядом и кликнул кого-то из своих людей, прибежало два стражника, видимо из тех, что недавно потешались над ней.

— Отнесите женщину наверх, пусть приведут в порядок и позаботятся. А этот, пускай ещё повисит, прыти в нём больше, чем предостаточно.

— Будет исполнено, синьор! — ответил один из них, взяв Патрицию под руки, они поволокли её безвольное тело.

Что я кричал им вслед, уже не имело никакого значения. Агония вновь завладела моим разумом, и этой пытке не было конца.

Очнулся, когда на меня вылили ведро ледяной воды. Облизывая капли, стекающие по потрескавшимся губам, застонал от невыносимой боли. Жажда иссушила глотку.

— Живой?! Повезло тебе, Гриманни, господин наш милостив!

Щёлкнули засовы, и моё тело рухнуло на пол. Не в силах пошевельнуться, я ощутил благодатную твердь под собой и провалился в забытье.

— Может, ещё холодку поддать? Вижу, жарко ему! — противный голос радовался моим страданиям.

Озноб сотрясал всё тело нервной дробью, как у припадочного.

— Тебе лишь бы издеваться над людьми! — толкнул его другой. Я разглядел его, как в тумане, он был уже почти старик.

— Лучше сена притащи, остолоп! Пусть отлежится, пока не преставился, синьор велел сохранить ему жизнь!

Когда молодой ушёл, старик наклонился ко мне, приподнял голову и дал напиться.

— Изверги, совсем совесть потеряли… — тихо произнёс он, когда я в несколько жадных глотков, опустошил его флягу. — Держись, парень!

Я вгляделся в его лицо, чтобы запомнить, когда вернусь сюда, чтобы не оставить здесь камня на камне (если выживу), а его пощажу за проявленную доброту.

— Где Патриция?.. — сиплым подобием голоса произнёс я и тут же закашлялся.

— У синьора она. Больше ничего не знаю. Да это и к лучшему, парень. Тут бы её задрала солдатня.

Почувствовав, как холодным свинцом наливаются мышцы и перехватывает дыхание, я заскрипел зубами. Буду мстить до тех пор, пока не уничтожу всё семейство, всех слуг, до последней собаки, покуда не сотру с лица земли последнее упоминание о них.

— Они за всё заплатят! — прохрипел я.

— Молчи! Твоя собственная жизнь сейчас висит на волоске, — он почерпнул ковшом воды и умыл мне лицо. Затем осмотрел рану на голове.

— Как зовут тебя, добрый человек?

— Анастасио.

— Сообщи барону Гриманни, где я, и ты станешь богатым!

— Предать того, кто кормит тебя, — худшее из зол.

— Будешь служить мне, не пожалеешь! — шептал я, словно змей-искуситель, оставив безуспешные попытки воспользоваться сорванным голосом.

Он полил вином рану на моей голове. Слёзы побежали по лицу горячими струйками. То ли от боли, то ли от полного бессилия и осознания собственной немощи.

Пришёл молодой солдат с тюком сена.

— Что, старик, опять жалеешь узника?!

— Не твоё собачье дело, нехристь!

— И как тебя хозяин до сих пор терпит?! Хотя, известно как, ради дочек, видные они у тебя, одна другой краше! — он заржал.

Анастасио выхватил нож.

— Рот свой грязный прикрой, а то как бы бездетным не остался! — это подействовало на хама отрезвляюще. — Позови Фабио и пусть захватит еды!

Старик раскидал сено, устроив мне настил.

Вернулись солдаты. Один поставил возле меня миску с едой и питьём.

— Отнесите его!

— Пусть сам ползёт, велика честь!

— Сейчас ты у меня ползать научишься, — его голос приобрёл командирские интонации, — хозяин узнает о твоём непослушании!

— Скорей бы тебя прикончили, старикашка! — процедил сквозь зубы подчинённый, но при этом выполнил приказ и, схватив меня за руки, оттащили к сену.

Анастасио переставил еду ближе. После этого все трое удалились, закрыв тюремные засовы. Проводив взглядом своего спасителя, я погрузился в дремучее забытьё. Сколько пребывал в нём — не знаю. Времени здесь не существует, так же, как и света. Лишь факелы стражников изредка вырисовывали очертания тюрьмы. Одежда, вернее то, что от неё осталось на мне, обсохла, пока я спал. Видимо, самое ценное с меня растащили, пока я был без сознания.

Мысли о Патриции причиняли адовы муки: лучше бы я её убил прежде, чем она подверглась насилию. Но как это можно было предвидеть? Ведь я даже не помню, как очутился здесь. Голова болела, первая же еда, попавшая в рот, вышла незамедлительно обратно. Лежал, вдыхая собственную вонь и нечистоты. Этому кошмару не было конца. Кажется, все забыли про меня и я просто сдохну от голода и болезней, как бездомный пёс. Сколько дней прошло, не знаю. Когда вновь пришёл Анастасио, я был готов целовать ему руки.

— Снимайте с себя всё, я помогу отмыться.

Ведро с водой ушло на то, что бы привести меня в человеческий вид, добрый старик принёс свою одежду. Ещё пару вёдер, чтобы пол ополоснуть. Потрёпанное одеяло помогло согреться от холода.

— Ешьте! Нужно жить!

Он прав! Необходимо бороться за существование, чтобы освободить Патрицию и отомстить за неё, за себя, за весь поруганный род Гриманни. Всё же отец был прав: я стал его позором. Почему не слушал его, когда он наставлял быть твёрже и беспощаднее ко всем?! Как мне теперь не хватало его в этом чёрном, сыром подземелье! Знает ли он о том, что случилось? Наших людей, скорее всего, не оставили в живых, остальные местные молчат. Потребуют выкуп или просто заморят до смерти? Месть ли это отцу или я кому-то перешёл дорогу? Даже не знал имени своего поработителя.

«Теперь Гриманни поплатится за всё!» — всплыли в памяти слова одного из нападавших. Чем Деметрио их так разозлил? Почему я ничего об этом не знал? Вспомнились вечные перепалки с родителем, многолетняя вражда, ненависть, которую я совсем недавно испытывал к нему. А теперь он был единственным человеком на Земле, кто мог постоять за меня и спасти своё никчёмное чадо.

Патриция!.. Отчаяние добивало мою душу. Что теперь? Даже если мы спасёмся, как я смогу смотреть в её глаза? Бесчестие жены — моё поражение. Я не смог защитить ни её, ни Эделину. Презренный жалкий слабак! Потерял самое дорогое. Жить с таким позором невыносимо!

— Вы бредите, синьор, — Анастасио потрогал мой лоб, — ещё немного и вас погубит лихорадка. Нужно что-то делать!..

Холодный пот струится по телу. Сердечная рана не заживёт никогда. Она будет вечным немым свидетелем моего стыда. Что может быть страшнее для мужчины? Пока я жив, буду помнить. А значит, однажды омою здесь всё их поганой кровью. Эта мысль не давала мне шанса умереть. Она заставляла моё тело наливаться ядом, гремучей древней силой, как у змеи.

Я вынесу всё, ради того, чтобы мстить. Монастырские истины брата Лучано больше не умещались ни в моём воспалённом мозгу, ни в разбитом сердце. Нет никакого Ренато и никогда не существовало. Молитвы иссякли, когда родник чистой и непорочной любви испарился в пустыне моей души. Имя, данное мне когда-то настоятелем во исцеление, погребено под песками забвения. Отныне Эрнесто Гриманни станет другим! О нём узнают и содрогнутся! Только бы убедить Анастасио сообщить обо мне отцу!..

Часть 1. Глава 2

Мои глаза настолько привыкли к темноте, что стали различать движение мышей и крыс в подземелье. Тело постепенно восстанавливалось, мне удалось обследовать помещение, и я вынужден был признаться себе, что сбежать без чьей-либо помощи невозможно.

Анастасио и слушать не хотел о том, чтобы посодействовать мне. Он всё так же по-христиански заботился о моём бренном существовании, но на этом всё и заканчивалось. Приносил мне пищу, часть которой, как я догадывался, составлял его собственный обед. В очередной раз старик зашёл внутрь камеры, установив факел, сел со мной рядом и смотрел, как я ем, и лишь когда закончил трапезу, сообщил:

— У меня плохие новости, парень, велено заковать тебя в кандалы. Хозяин узнал, что ты оклемался и боится побега.

Я чуть не подавился остатками пшеничной лепёшки, застрявшей поперёк горла.

— И ты сделаешь это?!

— Лучше я, чем кто-то другой… Постараюсь не причинить тебе боли.

Я схватил его за руку и взмолился:

— Анастасио! Неужели ты, с твоим добрым сердцем, позволишь мне сгнить у тебя на глазах?

— В планы господина не входит твоя смерть.

— Ещё немного и я ослепну от темноты, и сгнию в этом погребе, подобно прошлогоднему овощу, тем более, если ты лишишь меня возможности двигаться.

Он посмотрел мне в лицо с сожалением и скорбью.

— Мне очень жаль, Эрнесто, — он впервые назвал моё имя. — Я искренне привязался к тебе, парень, но я служу моему синьору.

— Сколько я уже здесь?

— Второй месяц пошёл…

— Лучше убей меня! Нет больше сил терпеть. Я превратился в вонючий кусок дерьма и скоро заживо покроюсь плесенью. Не можешь? Дай мне твой нож, я всё сделаю сам. А ты скажешь потом, что я силой завладел им!

— Что ты говоришь, мальчик! Ты — молод и полон сил. Ещё всё может измениться!

— Где моя жена, что с нею?

— Она при господине, жива, это всё, что мне известно.

— Очередная игрушка для престарелого детины?

Тяжелый вздох вырвался из его груди.

— Он любит хорошеньких женщин? Да, Анастасио? Я слышал про твоих дочерей. Разнообразная жизнь у господина! А ты служишь ему верой и правдой…

— Замолчи. На то его право «первой ночи».

— Вы здесь — дремучие люди! Давно уже нет такого закона! Уже сто лет назад Папа Римский запретил это извращение!

— Ты врёшь!

— Вас не просветили, чтобы продолжать бесчинствовать! Конечно, откуда вам, бедным крестьянам, знать, что написано в папских буллах?

— Почему Бог не дал мне сына?! — он по-отцовски провёл рукой по моей спине. — Если ты ударишь меня и свяжешь, возможно, тебе удастся сбежать, а мне — остаться в живых.

— Тебя всё равно накажут.

— Бог с ним, не впервой с плетью поздороваться.

— Как я уйду без неё?

— С ней точно ничего не выйдет. Там много охраны и слуг, ты не пройдёшь. Разве что собрав армию отца вернёшься, тогда есть шанс, — он горько вздохнул, — и всё-таки я — Иуда.

— Ты — не предатель, Анастасио, ты — хороший человек! Я приду за тобой и освобожу, обещаю!

— Ваши люди не пощадят наших женщин…

— Этого я не обещаю, ты сам всё понимаешь. Но твои дочери могут сбежать… Одно твоё имя, Анастасио, — и им отворят врата. А уж после, я позабочусь о твоей и их безопасности. Давай, убежим вместе!

— Тогда кто предупредит моих девочек? Нет. Иди один. Иначе мне придётся тебя заковать. Хочу, чтобы ты знал, Эрнесто, — он как-то особенно тепло произнёс моё имя, — я делаю это для тебя, как для сына, которого у меня нет. Не ради денег и освобождения, но из сострадания к твоему горю.

— Я знаю это, добрый человек. Спасибо!

— Ударь меня, вот хотя бы тем ящиком.

— Зачем?

— Без крови и побоев меня сразу же на дыбу определят, а так, может быть, доживу… Торопись! Скоро закончится обед, и стражники вернутся, — он начал раздеваться, — одень мою одежду и обувь, босиком всё равно далеко не уйдёшь, а так не будешь сразу бросаться в глаза…

— Бог не оставит тебя, Анастасио!

Я старался ударить его несильно, и всё же глубоко рассёк бровь, густая кровь потекла по лицу. Убедившись, что старик не умер, я, прося прощения, связал ему руки его же верёвкой.

— Прости, отец, и жди меня! Я очень скоро вернусь, во что бы то ни стало, если только останусь в живых.

Прихватил его оружие и флягу с водой, запер камеру и стал выбираться.

Одному охраннику без лишних звуков я перерезал горло ножом, так, словно занимался этим всю жизнь. Второму пронзил сердце. Но звук его падающего тела обратил на себя внимание третьего, а с ним пришлось повозиться, прежде чем он умолк навеки. Убивая этих людей, я слышал только одно — крики отчаяния моей изнасилованной жены и был беспощаден, как раненый зверь.

«Я здесь всё залью вашей поганой кровью!» — пообещал себе.

Вырвавшись на свежий воздух, от которого закружилась голова, я чуть не ослеп от света. Глаза начали слезиться, почти ничего не видя перед собою, шатаясь, побрёл прочь. Кто-то со стороны принял меня за пьяного.

— И когда нализаться успел, средь бела дня? Из новеньких? Будет тебе, иди проспись, пока не поймали!

Я подыграл, изображая пьянчугу, добрался до крестьянских домов.

Теперь меня было не остановить, только смерть могла отобрать от меня долгожданную свободу. Кинул последний взгляд на дворцовые стены, пленницей которых осталась Патриция, сказал, что вернусь, и помчался в чащу дворцового парка. Впереди ещё была крепостная стена и ров с водой, которые я преодолел без особого труда, словно открылось второе дыхание, и я всю жизнь готовился к этому дню, ожидая побега.

Часть 1. Глава 3

Теперь, когда у меня в руках было оружие, я мог оказать сопротивление. Патриция осталась далеко, и я стал менее уязвим. Разузнав, где нахожусь, понял, что ближе всего постоялый двор, где мы остановились в ту проклятую ночь. Нужно раздобыть лошадь, узнать, что случилось с воинами отца, удалось ли кому-то выжить. Конечно, при условии, что кто-то из хозяев остался в живых…

До заката скрывался в лесу, опасаясь погони, и лишь к ночи добрался до трактира. Взглянув в окна, с удивлением обнаружил хозяина дома и его домашних в добром здравии и приподнятом настроении. На старшем из них красовался мой бархатный пелиссон*, подбитый дорогим горностаевым мехом. На полной поварихе висело жемчужное украшение Патриции, веселье шло в полном разгаре. Понятно, поживились за наш счёт, теперь пропивают награбленное. Я в одежде старого солдата, стоял и смотрел на этот разбойничий праздник, вспоминая, как хозяин в тот вечер пресмыкался предо мной, узнав о том, что я сын великого Гриманни. Картина складывалась сама собой, они и сообщили о нас нападавшим. Потому и добыча осталось им в награду.

Мышцы налились свинцом, понял, скрипя зубами, что сейчас не смогу ничего сделать в одиночку против целого семейства и их дружков, но обязательно вернусь и тогда посчитаюсь со всеми. Всё, что мне остаётся, — это попытаться украсть коня, пока в пылу пира негодяи потеряли бдительность.

В конюшне обнаружил, что мой Джюсто всё ещё здесь, бедняга, бока его были грязны и тощи, но он сразу же узнал меня. В этом прекрасном Божьем творении живёт часть моей души. Мы вместе росли в далёком и безвозвратно ушедшем беззаботном прошлом. Этот скакун, который стоит сотен других, жемчужина селекции, стоял в заброшенном виде в неубранном вонючем загоне! Сколько же дней пируют эти грязные ублюдки? Наверное, с тех пор, как обогатились, предав нас врагу.

«Ешьте и пейте всласть, я скоро вернусь, чтобы распороть гнилые ваши потроха!» — крикнул я, оседлав Джюсто и пришпорив.

Он так долго ждал освобождения, что вместе со мной всей душою насладился прохладой ночи, скоростью и ветром, но недолог был наш путь: силы вскоре покинули животное. И я был вынужден остановиться, что б он поел травы и вдоволь напился из ручья. Пока мой верный друг отъедал истощённые бока, я смог немного вздремнуть. Снился Анастасио, занявший моё место в темнице. Он молил меня вернуться и дать ему умереть. Последнее, что помню, — как пронзил его сердце. Проснулся в холодном поту.

«Может быть, не всё так страшно, это ведь только сон?!» — утешая себя, подозвал Джюсто, и мы снова стали единым целым, но оберегая его, остаток пути я не гнал, а вёл его размеренным шагом. Лишь оказавшись во владениях отца, позволил нам обоим небольшой отдых и снова в путь. К вечеру, падая от усталости, увидел очертания родового гнезда… Помню руки слуг, принявшие меня полуживого, и голос Деметрио:

— Сын мой, я дважды терял тебя! Но больше этого не случится!

Очнулся в родной постели, отмытый и выбритый начисто. Сердце болело от хранившихся здесь светлых воспоминаний о потерянном счастье. Всё так же поют птицы за окном и ярко светит солнце. Только её рядом нет… Больше не нужно скрывать свою боль, родные стены не выдадут и не предадут. Я понял, что нет у человека ничего дороже родных, всё остальное — пыль и тлен. Семья — вот единственная отрада, дарованная нам Господом Богом на этой грешной земле. Нет другого надёжного прибежища, чем плечо отца и любовь матери.

Когда спустился вниз, жизнь уже во всю кипела. Можно сказать, что во дворе собралось целое войско, солдаты и рыцари продолжали прибывать. Замок ожил. Меня приветствовали издали. Даже друзья бесшабашной молодости не рисковали ко мне приблизиться, узнав о моём несчастье. Прибыл и Борелли со своими людьми и незаменимым заморским доктором. Гостей стало больше, чем на нашей пышной свадьбе, ещё так недавно проходившей здесь. Авторитет моего отца заслуживал всеобщего уважения. Все знали его как мужественного и ловкого воина, вкусившего с полна нектар побед, не ведовавшего поражений в боях с османами. И теперь моё сердце было ему открыто. Даже тень Эделины не возникала между нами. Всё нынче стало неважным перед тем, чтобы спасти Патрицию и отстоять честь нашего рода.

— Я сообщил Папе о своих намерениях, но ждать благословения из Рима не стану. Ещё не пришёл тот день, когда славный род Гриманни безнаказанно смогут попирать! — громогласно объявил Деметрио

— Брат мой, я пролью за тебя кровь до последней капли, если понадобится! — пафосно провозгласил Джованни, театрально обнимая Деметрио, прежде чем заметил моё приближение. — Разделяю твоё горе, Эрнесто, и скорблю о потерях.

В ответ я лишь кивнул, ничего не ответив.

— Над моим сыном долго издевались, они ответят за всё!

Его поддержала сотня воодушевлённых голосов:

— Они ответят по заслугам!..

Я заметил, что имя Патриции никто больше не упоминает, будто её и нет вовсе. С её отцом случился сердечный приступ, но люди от них прибыли в многочисленном составе, хорошо вооружённые. Все готовились к войне. Волнение и жажда крови витали в воздухе. Я даже не догадывался, сколько людей станет на нашу сторону, когда придёт беда.

Теперь я хорошо понимал, что двигало поступками отца, приведшими к разладу между нами, почему он так жестоко поступил с Эделиной и всеми остальными, сметая на своём пути все преграды, Деметрио не стоял перед ценой, не ведал стыда и страха, во имя и во благо процветания нашего рода.

Всё в жизни относительно, даже сама жизнь…

Вечером того же дня за большим ужином с принявшими сторону отца знатными людьми обсуждался план наступления. Крепость Романьези хорошо укреплена и может выстоять долгие месяцы при осадном положении, но никто не думал сейчас о цене. Подлость должна быть наказана. А голова графа украсит стены его же дворца в назидание всем, кто посмеет не уважать древние и славные фамилии.

— На этот раз я доберусь до его логова и никого не оставлю в живых! — Деметрио был полон решимости. Я понимал, что есть предыстория случившегося, но публично не мог задавать ему вопросов. Гости засиделись почти до утра, а мне нужно было набраться сил и как следует отдохнуть перед походом.

Вернуться в спальню тяжело. Горько лицезреть кровать, где ещё совсем недавно я упивался возлюбленной. Мысль о том, что кто-то другой сейчас прикасается к ней, сводила с ума.

«Погони за мной не было: враг знает, что я вернусь. Знает и готовится отразить нападение. Что же там всё-таки произошло? Деметрио молчит, и всегда окружён вассалами, словно избегает неугодных ему вопросов. Он сразу же понял, где я был, кто посмел расправиться с его людьми и в чём причина. «Лучше бы она умерла!» — кажется, именно так он выразился вчера о Патриции. Все согласны с ним, вычеркнув её имя из жизни. Даже освободив жену, я не смогу вернуть ей поруганную честь. Её больше не примут ни в одной приличной семье. Опозоренная женщина предаётся забвению, таких, в лучшем случае, отправляют в монастырь.

Я вспоминал, как она целовала мои ледяные ноги, прижимала к груди, обливала слезами, словно Мария Магдалина Христу. В чём её вина? Лишь в том, что она оказалась слабой и беззащитной женщиной, за которую не смог постоять муж?!» — эти мысли разрывают мне душу.

«Лучше бы она умерла!» — долбит дятел в голове, и я, к собственному ужасу, соглашаюсь с ним… Бесчестье — хуже смерти. И вдруг стало страшно, что она что-нибудь сотворит с собой, и я больше её никогда не увижу. Осознав это, я вскочил с кровати, словно укушенный, и подошёл к окну. Уже светлеет на востоке. Скоро утро. Хочется немедленно поднять всех и ринуться в бой! Но я не могу этого сделать. Всем необходимо подготовиться, прежде, чем начать проливать свою кровь за честь барона Гриманни.

* pelisson. — Свободная длинная или полудлинная мужская или женская одежда на меху с широкими длинными рукавами, иногда их делали с капюшонами. Пелиссоном так же называли плащ на меховой подкладке с прорезами для рук. (Мерцалова. Костюм 1 533.) Исторический словарь галлицизмов русского языка.

Часть 1. Глава 4

Ранним утром войско выдвинулось вперёд. Перемещались мучительно медленно: тяжёлые повозки, нагруженные военными приспособлениями и пушками, вереница конных и пеших воинов, растянувшаяся по дороге на добрую милю. Сердце моё готово было выскочить из груди и лететь в бой, освещая всем путь, но приходилось плестись наравне со всеми. Даже Джюсто, уже окрепший и хорошо откормленный, выказывал нетерпение, то и дело пофыркивая на медленно ползущий строй.

Отец беседовал с кузеном, накануне похода прибывшим из Венеции со своими людьми. Их было не много, но все они прошли огонь и воду, имели военный опыт. Рядом с этими рыцарями, украшенными шрамами в кровопролитных боях, я ощущал себя незрелым юнцом. Металл их щитов и доспехов, слепя глаза, блестел на солнце. Вычурная роскошь, я бы сказал, даже показушная, всё же внушала непонятный трепет и приковывала внимание.

Я становился всё мрачнее, ощущая на себе многочисленные взгляды, но осанку приходилось держать соответственно моменту. Погружённый в свои мысли, старался сосредоточиться на звуке, которого не мог слышать, среди всего этого шума и лязга, но ощущал, как бьётся сердце моего верного Джюсто, как горячая кровь пульсирует на его вздувшейся от напряжения шее. Кажется, и он чувствовал, что творится со мной, предугадывал мои желания. Нам бы сорваться и полететь вперёд, рассекая всё на своём пути, щедро сеять смерть, покуда не освободим Патрицию и не укроем её в безопасном месте от врагов и друзей.

Среди своих собратьев Джюсто выделялся особенной статью, белая грива отливала серебром, поступь — грацией чистокровного арабского скакуна, единственное тёмное пятно на боку не позволило ему стоять в стойле какого-нибудь султана, а привело, ещё совсем молодым жеребёнком, на конский рынок. Деметрио имел особенную слабость к красивым лошадям и не скупился на лучших его представителей. Джюсто был отцовским подарком мне на пятнадцатилетие, пожалуй, самым дорогим и значимым.

Всё во мне, измученное болью и бессонными ночами, клокотало, я терялся в догадках. Наше будущее вырисовывалось с издевательской точностью воображения. Даже если Патрицию удастся отбить живой, её ждёт незавидная участь всеобщего презрения, а меня — скорая новая женитьба во имя и ради продолжения рода. Осквернённое чрево моей жены уже негодно для столь благородной миссии, считает Деметрио. Им придётся заставить Патрицию принять монашество. Лишь в таком случае она будет всё равно, что мертва, и освободит своего благоверного от брачных уз.

В наш век, когда любовь считается чуть ли не грехом, эти люди не понимают, как мы посмели любить друг друга. Им неведомо чувство, когда два сердца стучат в унисон. Как быть с этим? Могу ли я хотя бы представить другую женщину в постели, в своих объятьях? Нет! Не могу и не хочу.

Итак, моё нынешнее положение позволило нам собрать армию, но не снимает с меня обязательств… Это замкнутый круг!

Отец бросает на меня долгие, задумчивые взгляды. Догадывается ли он, чего я замышляю? Какие действия предпримет, чтобы остановить?..

Прежде всего нужно утолить жажду мести, кипящую в моей груди, отомстить за то, что эти негодяи осквернили моего Ангела. Ненависть придаёт мне силы, но не может отвлечь от мрачных мыслей о будущем. Мне ничего другого не остаётся, как вновь предать отца и, вызволив Патрицию, умчаться с ней на край света…

«Сын мой, я дважды тебя терял! Но больше этого не случится!» — его слова, которые я уже не смогу забыть никогда. Груз этот ляжет на мою совесть и будет тяготить, но иначе поступить я тоже не могу. Они не оставляют мне выбора. И, конечно, ни перед чем не остановятся: применить силу для Деметрио всегда было в порядке вещей. И те, кто сейчас охраняет меня, скоро станут моими тюремщиками, до тех пор, пока на Патрицию не возложат обеты, в лучшем случае, ведь может быть и другой, о котором совсем страшно подумать.

Проклятье сбывается. Счастье ускользает от нас. «Не быть вам вместе, пока… — я мучительно вспоминал, что сказала та беззубая старая карга накануне свадьбы, — покуда не станете отражением друг друга!»

Но как это возможно?.. Разве мужчина и женщина способны сравняться, стать похожими?! Что она имела в виду?

На закате мы приблизились к постоялому двору, где были захвачены.

— Позволь мне, отец, самому!

— Иди, Эрнесто, разберись, и покажи мне их головы, я хочу взглянуть на эти ничтожества!

С небольшим отрядом я выдвинулся вперёд и мы пустили вскачь лошадей, подняв за собою облако пыли.

Возмездие! Что может быть слаще?!

Мы ворвались в таверну, где всё ещё продолжалось пьяное веселье. Когда эти гниды целовали землю возле наших ног, вымаливая прощения, вернув все присвоенные ими вещи, приданое, некогда принадлежавшее счастливым молодожёнам, я не испытывал ничего, кроме отвращения и безутешности потерянного счастья.

Даже их казнь не доставила облегчения. Деметрио успел вовремя, чтобы увидеть как дрожали и тряслись перед смертью те, кто посмел поднять руку на Гриманни.

— Лишь кровь смывает бесчестье, сын. Теперь я вижу, что ты не мальчик, но настоящий мужчина! — (к счастью, родитель мой не видел, как после выворачивало меня наизнанку, когда эмоции улеглись).

Все украденные вещи, кроме драгоценностей Патриции, сожгли вместе с домом, стирая само напоминание о произошедшем здесь.

Что испытывал я, глядя на пожарище? Стало ли хоть на миг легче и спокойнее моей душе, ведь справедливость восторжествовала?! Лишь ядовитая горечь наполняла моё существо безнадёжностью и тьмой.

Я стоял на пепелище, сжимая в руке ожерелье любимой, до тех пор, пока оно не рассыпалось, но никто не посмел подобрать дорогие жемчужины. У подобных сокровищ — недобрая судьба.

К рассвету мы окружили замок, в котором томилась в неволе моя загубленная половина. Сердце рвалось из груди и не было ему успокоения.

Часть 1. Глава 5

Ворваться в замок сразу не удалось. Кто-то сообщил о нашем приближении. Они укрепили оборону. Навесной мост поднят, ворота заперты. Крепостная стена хорошо защищена со всех сторон, пушки наготове. Дождавшись повозок, наша армия разбила лагерь на безопасном расстоянии.

Несколько тысяч человек устраивали свой быт в походных условиях. Многим не привыкать, бывалые воины знали все тяготы армейской жизни и относились к предстоящей битве скорее как к развлечению от скуки.

Пока прощупывали слабые места противника, приходилось ждать. Время будто перестало идти вперёд, испытывая наше терпение.

Мы сидели у костра с отцом и Джованни. Я пошевеливал шипящие брёвна и смотрел как солнце спускается по небосводу к горизонту, цепляясь за шпили башен.

— Не знаю, как насчёт численного превосходства, но люди у нас опытные, знают толк в военном ремесле. Чего только наёмники стоят! У меня от них у самого мороз по коже.

— Я не об этом, — Джованни посмотрел на Деметрио, а после на меня, словно раздумывая, говорить или нет, — на твоём месте я бы объяснил сыну поведение Романьези. Парень должен знать о том, за что пострадал.

Деметрио вздохнул, говорить ему на эту тему явно не хотелось, но зажатый в угол словами Борелли, он уже не смог отступить.

— Моя вина. Когда-то давно, Эрнесто, когда я был так же, как ты, молод и горяч, довелось мне влюбиться в одну красотку — жену нашего врага. У нас начался бурный роман. Граф Романьези был тогда на войне, а я уже возвращался с похода и остановился со своими людьми переночевать в их имении, с доброго согласия хозяйки. С первого же взгляда между нами вспыхнула страсть. Так одна ночь превратилась в неделю. Муж Розенны был ей не мил. Жаждущая любви женщина потеряла рассудок и не желала меня отпускать, более того, намеревалась сбежать от супруга. Но он внезапно возвратился, когда мы ещё нежились на их брачном ложе. С огромным трудом мне всё же удалось бежать. Наша связь, конечно, открылась, кто-то из домашних донёс хозяину об измене. В ту же ночь Розенна, как говорят, покончила с собой, бросившись в колодец замка. А возможно, её туда сбросил ревнивый рогоносец. Теперь уже правды никто не узнает. С тех пор кровная вражда тянется между нашими семьями. Когда ты был маленьким, мы уже вступали в открытый конфликт. Мне не удалось взять крепость, но осада их истощила. В результате переговоров, Романьези пошёл на попятную, признав своё поражение, выплатил мне унизительную для него компенсацию, покрыв все военные затраты.

— Но ведь по сути, это ты причинил ему зло!

— Правда проста: кто сильнее и богаче, тот и прав. Но, видимо, старый болван не успокоился и вынашивал план мести, ожидая удобного случая, пока он не предоставился ему…

— Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?

— Потому что считал эту тему закрытой, счёт оплаченным. К тому же, с тобой и без того всегда хватало хлопот! Вспомни, сколько глупостей ты сам натворил! А если б ещё знал о моих предосудительных шалостях, ещё бы попрекал меня ими.

— Я же говорил тебе, Эрнесто, Деметрио — славный мужчина! И не одну вершину в жизни покорил! — Довольный другом Джованни поправил свои длинные усы, но увидев мой взгляд, осёкся.

— Ради всеобщего успокоения, могу сказать, в ту пору я был ещё не женат на твоей матери. Она появилась немного позже, меня женили, как заведено, без моего на то особого желания.

— Зато я — женился по любви!

Они оба опустили глаза, не желая говорить об этом.

— Что же вы молчите, словно воды в рот набрали! Патриция ещё жива!

— Не жена она тебе более, — ледяным тоном, не терпящим возражений, произнёс Деметрио.

— Что ж, и её теперь в колодец, или лучше, в монастырь? — я сам начал разговор, которого все избегали. — А в чём её преступление, в том, что негодяи воспользовались её беззащитностью? Или в том, что её никчёмный муж не смог постоять за её честь?

— Эрнесто, успокойся, дорогой! — Борелли положил мне на плечо ладонь, которую я тут же сбросил. — Ты ещё молод, женщин на свете много…

— Я люблю её одну, она — моя! Мне всё равно, что с ней произошло. Пока сердце Патриции бьётся, я буду с ней, хотите вы этого или нет! — слёзы предательски застилали мне глаза, оставалось только уйти.

— Эрнесто, постой! — отец пытался меня остановить, но не стал догонять, он знал, что пока она там, я никуда не денусь. — Какой же ты ещё мальчишка!

Сумерки спустились на землю. Мой единственный верный друг хрипел подо мной от быстрой скачки. Скорость остужает душевную боль. Во всяком случае, отвлекает от скорбных мыслей. Когда я пришёл в себя, стало уже темно. В лесу заухала сова, и где-то неподалёку выли волки.

«Только сейчас не хватало погибнуть, идиот!» — осудил я себя, оглядываясь по сторонам. Незнакомые места чем-то напоминали те, в которых меня отыскал Лучано. Какими далёкими теперь казались эти события. Тогда во мне была другая боль, о которой теперь я почти забыл. Моя душа простилась с Эделиной, как только я встретил Патрицию… Теперь у меня нет ни той, ни другой, но Патриция ещё жива, а это значит, что ещё не всё потеряно! Только бы она дождалась, только бы не сотворила с собой непоправимого! Я развернул коня в обратный путь, ориентируясь по звёздам. Джюсто волновался из-за всё приближающегося волчьего воя и в какой-то момент резко рванул с места и скинув меня с седла, ускакал.

«Ну, спасибо, дружище, услужил!» — я поднялся с земли, влажный мох мягкой периной принял удар на себя, но в голове зазвенело, последствия того удара ещё до конца не прошли.

Стал пробираться сквозь кустарник, спасала луна, тонким, но ярким серпом светившая над головой. Путь, судя по всему, предстоял неблизкий, я примерно представил, какое расстояние мог преодолеть мой конь на полном скаку за это время… Ситуация сложилась неутешительная, но я был сам виноват. Не нужно было давать волю своим эмоциям. Коня не звал, чтобы не привлекать внимания хищников. И хотя меч был при мне, при большом скоплении тварей можно было остаться здесь навеки.

Странное светлое пятно мелькнуло неподалёку. Я вначале подумал, что это, возможно, Джюсто, и даже присвистнул, как делал обычно, подзывая его, но силуэт медленно передвигался, словно зависнув над землёй. Нечто зазывало меня, указывая путь. Почему-то я совсем не ощущал страха, хотя и не находил объяснений происходящему. Туманное светящееся «облако» вело меня вперёд, я даже подумал о Богородице, но тут же отвёл эти мысли: «С чего бы Царице Небесной вспоминать обо мне, грешном?!» Вскоре волчьи голоса остались далеко позади. Звёзды указывали верное направление, устав от нашего утомительного, молчаливого пути я присел на поваленное дерево, не отрывая глаз от колыхавшегося в воздухе полупрозрачного эфемерного сгустка.

Внезапно женский голос нарушил тишину ночи:

— Вставай! Она ждёт тебя!

— Кто?

— Та, которой ты нужен больше жизни, — ответило привидение.

— Кто ты?

В ответ тишина. Но я знал, что меня слышат. Поднялся и продолжил идти вслед за фантомом. Луна почти скрылась из виду, и стало совсем темно, я всё чаще начал спотыкаться и падать. Тогда видение приблизилось ко мне, и стал виднее женский облик. Полупрозрачная девушка, облачённая в свет, исходящий из неё самой, освещала мне тропу.

— Поговори ещё со мною, прекрасное видение, прошу тебя! — взмолился я.

— О чём ты хочешь знать?

— Как спасти жену?

— Ради любви можно пожертвовать всем. Прими всё, как есть. Слушай своё сердце, оно не обманет.

Мы вышли из леса, впереди была поляна, трава доходила до пояса, от росы вся одежда на мне промокла, но всё равно было жарко. Я узнал дорогу, по которой нёсся в этот лес.

— Благодарю тебя, кто бы ты ни была!

— Прощай, добрый рыцарь, и помни: ради любви можно пожертвовать всем, даже честью! — она растворилась на моих глазах, поднимаясь к небу.

Я услышал стук копыт, мирно идущих мне навстречу.

— Джюсто! Ну, где же тебя носило! — я обнял коня за шею и потрепал шелковистую гриву, конь ответил взаимной радостью, ему поскорее хотелось вернуться туда, где отборный овёс и чистая вода. Ещё одна долгая и бессонная ночь подходила к концу.

Часть 1. Глава 6

Безуспешные попытки взять замок продолжались несколько месяцев. Потери были с обеих сторон. Гибли люди. Усталость росла с обеих сторон. И, главное, что всё это казалось бесполезным. Змея, кусающая свой хвост, изображает знак бесконечности. Месть заканчивается новой местью и так по кругу. Значит, нам нужна полная и безоговорочная победа. Враг должен быть уничтожен.

Во время очередной разведки нам удалось перехватить нескольких лазутчиков Романьези. Не сразу, но они признались, что в крепости начались трудности с продовольствием, и что Патриция ещё жива и тщательно охраняется, оставаясь последним козырем в руках графа. Вид у них был жалкий, изнурённый. Нам продовольствие поступало беспрепятственно из нескольких поместий, не только моего отца, но и других знатных вельмож, принимавших участие в этом междоусобном конфликте.

— Ещё немного терпения, синьоры, и они сами откроют нам ворота и попросят о милости, как прошлый раз!.. — кузену из Венеции не терпелось вернуться домой: вяло идущие бои наскучили, к тому же он потерял нескольких хороших воинов, но несмотря на это, вкус грядущего обогащения всё же удерживал его среди нас. Федерико занимал в Венеции высокий пост и возвращаться с пустыми руками после длительных затрат ему было невыгодно. Смотрелся он достаточно импозантно и всё время поправлял свои длинные, густые усы; сросшиеся на переносице брови добавляли лицу суровости. Трое из оставшихся в живых вассалов беспрекословно подчинялись ему, зная взрывной и вспыльчивый характер синьора, следовали за ним повсюду. Он с ними поступал, как рабовладелец, грубо и неоправданно жёстко. От чего меня в глубине души коробило. Даже Деметрио никогда не позволял себе подобного. Видимо, Федерико знал их слабые места и умело манипулировал людьми, раз они всё терпеливо сносили. Блестяще экипированные, они поднимали образ и авторитет своего господина, но за душой у бедолаг ничего не было, а в карманах гулял ветер. Откуда же такая зависимость от хамоватого и беспринципного хозяина оставалось для меня загадкой. Братья походили друг на друга, как две капли воды. Их манера одеваться сильно отличалась от нашей, как и поведение. Я находил несколько смешным обилие золотых вышивок и перламутровых пуговиц на сорочках, используемых на войне, так же как и чрезмерный этикет: все эти нелепые поклоны и петушиное топтание резали глаз. Третий, напротив, молчалив и скрытен, как ворон, одетый всегда в тёмные тона, без излишеств, но из дорогих тканей. Он словно тень повсюду следует за Федерико, совершенно лишённый проявления каких-либо эмоций: ни разу не видел на его лице даже подобие улыбки, не слышал его голоса, возможно, парень вовсе без языка? Всегда скор и чрезмерно бдителен. Сколько ему лет, даже трудно сказать. Тело крепкое, тренированное, взгляд тяжёлый. В бою непобедим. Таких людей хорошо держать при себе, и не дай Бог иметь в противниках.

Его господин подчёркнуто предпочитает общаться с людьми своего уровня, поэтому избирательно-высокомерен с одними и подчёркнуто-расположен к другим, впрочем таких единицы. Ко мне относится с интересом и лёгкой иронией: ну как же, двоюродный племянник — был любовником ведьмы, которую сожгли на костре, неудачник, потерявший жену и побывавший в заточении, наследник большого состояния, на которое он не прочь был бы сам позариться…

Но всё же центром всеобщего внимания остаётся Деметрио. Всё крутится вокруг него. Мне отведена весьма скучная роль — внимать беседам старшего поколения и терпеливо ждать своего часа.

Ночью, когда я вышел по нужде, услышал голоса доносившиеся из отцовского шатра, они звучали тихо, по заговорщицки.

Джованни даже вышел и огляделся вокруг, нет ли лишних ушей поблизости. К счастью, мне удалось быстро укрыться в тени стоящего рядом дуба и остаться незамеченным. Кругом полуночная тишина, лишь караульные вышагивают положенные им часы, борясь со сном, все остальные отдыхают, чтобы набраться сил на новые тяготы грядущего военного дня. Из медицинского отсека доносятся стоны раненых, но к ним уже давно все привыкли, гораздо труднее свыкнуться с вонью ещё тлеющих останков, которые приходится ежедневно сжигать во избежание эпидемий. Борелли вернулся к закадычным друзьям.

— Говорю вам, сын не отступится, упрям мальчишка, я точно знаю! — отец хоть и тихо говорит, но бас его трудно не услышать.

— Весь в тебя! — подпевает ему в тон кузен.

— Это бесспорно, — голос Борелли всегда звучит с некоторой толикой лукавства, как у лисицы в человеческом исполнении. — Ты не думал о том, Деметрио, что иногда можно пойти на уступки.

— Что ты предлагаешь?

— Добейся через Папу развода, жени Эрнесто на нужной женщине, а эту придержи, будет чем его удержать. Разрешай им тайные свидания, и тебе хорошо, и мальчику спокойнее!

— Ты соображаешь, что говоришь?! — возвысил голос отец. — Это уже двоежёнство какое-то! К тому же, при первой же возможности голубки улетят… Мне что, всю жизнь за ним гоняться?!

— Если бы ты послушал моего совета тогда, скольких бы бед не случилось! Ну, бегал бы он к своей ворожее, стругал бы ей бастардов, а дома законная жена рожала бы тебе славных потомков. Устал бы он от своей девки очень быстро, страсть перегорает, а запреты только разжигают огонь, мне ли тебя учить… Осталось бы что? Крепкая и дружная семья.

— Как у тебя просто всё получается! Не хотел он тогда жениться, хоть режь его, как привороженный ходил. Света белого не видел! Если я умру, что он ещё натворит? Кому останется всё, ради чего жили и боролись наши великие предки?

— Ты ещё и сам мог бы детей настругать! Куда уж там о смерти думать?! Вон ещё какой красавец всем на загляденье! — голос дяди, чересчур медовый, вызывал во мне смутные сомнения о его предпочтениях…

— Если бы!.. Ты думаешь, будь я способен, остановился бы на одном?! Проклятое ранение, не оставило надежды.

Я своим ушам не поверил, отец признался в мужском бессилии?!

— Женщин-то я многих перепробовал, да вот только ни одна больше не понесла. Бесполезно всё. Одна надежда на Эрнесто, а у него в голове всякая дурь! Кого теперь принесёт после долгого плена его благоверная, ублюдка Романьези, или ещё чего хуже? Вот Бартоломео-то обрадуется, гореть ему в аду, пусть с голоду подохнет!

— Так ещё полгода можно сидеть в осаде, пока закончатся все их запасы! Это босяки голодные, а они там ещё не бедствуют, и не мечтай.

— Ну, коли беднота перемрёт, кто его защищать будет?.. — на этот риторический вопрос ему никто не ответил, все только дружно вздохнули. — Давайте о деле! Поплачет, Эрнесто, да и забудет. Так надёжнее.

— Эх, Деметрио, потеряешь ты сына! — Борелли впервые сказал что-то дельное. — Подумай ещё!

— Не сегодня-завтра пробьём стену, думать будет некогда, ни ты, ни я этого не сделаем сами. Нужен надёжный человек, кто не проговорится и не пожалеет…

— У меня есть такой, — Федерико явно был доволен собой, — любое самое грязное поручение исполнит и не пикнет, ручаюсь! Мой вассал Амато женщин ненавидит пуще змей… Скажи только как, всё сделает.

— Даже так? Да, ты совсем непрост, братец! — они весело засмеялись.

— Приведёшь мне его с утра, переговорим. Хоть одна хорошая новость! Мне проблемы не нужны. Годы идут, время уходит, нужно делом заниматься…

Я уходил, шатаясь, будто пьяный. В груди зияла огромная чёрная дыра, убившая во мне все надежды и веру.