– А… что случилось-то? Зачем вы её позвали?
– Не догадались?
– Да нет как-то.
– А очень просто всё… умер у неё кто-то.
– У смерти умер?
– Ну да… родственник какой-то, или друг её, или не знаю, что. В космосе где-нибудь, или не знаю там, где… Она, понятное дело, хочет его вернуть. Но не знает, как. Вот она и придумала, начала людей убивать… ну, не только людей, зверей всяких… и смотреть, как люди своих близких спасают… с того света возвращают… реанимируют… она думает у нас научиться, и своего близкого вернуть.
– А вот оно что… ну вы вообще гений, додумались…
Он кивает:
– Стараюсь…
что-то меняется в атмосфере осеннего вечера, неуловимое что-то, вроде всё то же самое, тот же серый сырой туман, шорох умирающих листьев, огрызок луны над заброшенной часовней – и в то же время что-то не то…
Немодный космос
Здесь звезды.
И ничего кроме звезд.
Раньше было хоть какое-то разнообразие, туманности, газовые облака, – теперь ничего.
Звезды.
Бесконечно далекие.
Пробираюсь через отсеки, отталкиваюсь, лечу дальше, дальше, в бесконечность коридора. Я знаю, что этот коридор бесконечен только потому, что замкнут сам на себя.
Гул двигателей. Он преследует меня уже несколько десятков лет, с того момента, как я добровольно замкнулся в это кольцо.
Говорю себе, в который раз говорю себе – дело того стоило. Привычные слова звучат как насмешка, они уже не утешают, не подбадривают.
Понимаю, что задумался и пропустил каюту Деборы, и надо возвращаться, чтобы…
– Вот что… это не пойдет.
– А?
– Не годится это, говорю.
– А вы… как сюда попали?
– А я здесь с вечера был.
– А вечером как…
– А это у вас надо спрашивать, как я вечером здесь очутился.
– Что вы…
– Да не беспокойтесь, я уйду сейчас… Я вот что сказать-то хотел, вы свою книгу продать хотите, или как?
– Хочу, конечно, о чем…
– …и вы думаете, это кто-то читать будет?
– Да идите вы…
– Нет, я-то, конечно, уйду, мне-то что… вашу же книгу читать никто не станет.
– Почему… не станет?
– Вы о чём пишете?
– О космосе. Сейчас…
– Ну и как, по-вашему, уютно читателю в вашей книге будет… в тесноте космического корабля?
– Вы думаете…
– …никому это не понравится, вот что я вам скажу.
– И что делать прикажете? Про эльфов писать? Про колдунов и драконов?
– Да нет, что вы… святое дело, про космос писать… только… разбавить чем-то надо…
– Чем разбавить? Водой, что ли?
– Да не водой… что вы… надо бы… чтобы на земле действо тоже происходило.
– На какой земле, у меня нет ничего на земле, что вы…
– …знаю, что нет. Значит, пусть воспоминания будут.
– О земле?
– Ну, конечно. Было же у них что-то в прошлом… до полёта…
– А вы… постойте! Вы где?
…он снова бежал по залитому солнцем лугу. Как в детстве. Как когда-то давным-давно, бесконечно давно. Трава приятно покалывала ноги, где-то там, далеко мерцала серебристая полоска реки. Он знал, что Дебора была уже там, плескалась в прохладной воде, он успела встать и приготовить завтрак, пока Мунк спал…
– Ну, знаете… я бы вашу книгу взял…
– …большое спасибо.
– Вы погодите, погодите, не торопитесь так… мы возьмем, если вы лирические отступления свои уберёте.
– Это какие?
– Это там, где герой ваш про прошлое своё вспоминает… про земную жизнь.
– Но мне говорили… это лучшее самое…
– Кто говорил?
– Ну… люди…
– Мало ли что вам люди там говорили, не нужно это никому… уберите…
Дебора обнимает меня, прижимается губами к моему уху, шепчет:
– Получилось… у нас получилось… слушай, какой ты молодец, догадался…
Громко, оглушительно трещат цикады. Чувствую, что не могу сказать Дороти, что ничего, ничегошеньки у нас не получилось. Чувствую, что не смогу рассказать ей про разговор с редактором, автор наш говорил утром, я слышал, слышал…
Моросит дождь, летний, живой, грибной.
Дебора обнимает меня, ведет в дом, где уже тлеет камин и из кухни веет дразнящими ароматами…
Понимаю, что не смогу отдать всё это. Кому отдать? Не знаю… этим… которые решают, что должно быть, а чего не должно…
– Ты куда?
Дебора оторопело смотрит на меня, вооруженного лазером, и правда, как объяснить, куда это я, с лазером, хорошо, капитан не видит…
…убит у себя дома. Даже опытные следователи шокированы жестокостью убийства, тело было буквально искромсано лазером на куски…
Невовремяшние цветы
А вот вы мне скажите, почему цветы летом цветут, а не цветут зимой?
Правильно.
Потому что зимой завянут цветы.
Вот те цветы, которые зимой цвели, они вяли, чахли, умирали в снегу. А те, которые летом цвели, те жили.
Чего?
Я-то откуда знаю? Да в прошлое хожу, цветы собираю, которые в снегу не выживут.
Что говорите?
Сам знаю, что в прошлое ходить нельзя. И про штрафы знаю. И про всё знаю. Это между нами, ладно? Вы же меня полиции не сдадите, да? А то я тоже много чего про вас знаю, что вы не хотите, чтобы про вас знаю. И полиции, если что, расскажу.
Вот и отлично. Вы меня не видели, я вас тоже. А я вам за это свою коллекцию покажу. Вот здесь у меня цветы. Да, те самые. Которые в снегу росли миллионы лет назад, дурные такие, в снегу выросли, должны были увясть, а я их спас.
Да у меня здесь не только цветы. Вот птицы, например. Да, вот такие певчие птицы, которые на юг не улетели, зиму зимовать остались, и где они теперь, эти птицы? Вымерли, говорите? Вымереть-то вымерли, только я их изловил, у себя в доме спрятал. Вы руку протяните, они вам на руку сядут.
А теперь вот лес пойдемте. Если вам интересно, конечно. Да, у меня деревья до неба растут. А? скажете, так не бывает? Верно, не прижились такие деревья в природе, как начались ураганы и ветра, так они все и пообломались. Все да не все, я постарался, росточки сюда перенёс.
В природе же оно всё так, строго. Кто в своё время родился, кто затаился, когда надо – тот выжил, а кто не в своё время родился, кто не спрятался, того, считай, уже нет.
А вот есть.
У меня.
Что вам ещё показать… хотите вот, звезды покажу. Звёзды тоже не в своё время зажглись, им ночью загораться надо, а они додумались, днём вспыхнули. Они бы от солнца погасли, ну да я ничего, собрал их, с собой забрал…
Что? Говорите, звёзды всегда бывают, только днем не видны? Э-э-э, много вы понимаете, мне лучше знать.
Да, это люди там разговаривают. Да, у меня тут и люди есть, и много. Откуда? А вот сами посмотрите, вот, родился, например, человек в мирное время, поэтом стал, или там архитектором, дома пошёл строить… а если человек в военное время родился, ему что делать? Правильно, одна ему дорога, воевать войну. Ему бы переждать, затаиться со стихами со своими, и домов не строить, когда все бункеры копают, так ведь нет же, стоит под обстрелом, строит воздушные замки, не замечает, как летит на него снаряд…
Много у меня таких. Вот астроном, родился в те века, когда астрономия была под запретом. Вот мореплаватель, который сказал, что земля круглая, когда земле велели плоской быть и на четырех слонах стоять. Вот этот человек песни пел, когда надо было молчать, потому что гремели пушки.
А?
Чего людей-то так мало?
Да не приживаются они у меня. Не-ет, не умирают. Уходят… туда, в свои времена уходят. Кто не верит, что его на костре сожгут, или ещё на чём, кто волнуется, а никак без меня люди так и не узнают, что земля круглая…
Ну, вы тут познакомьтесь со всеми, они люди хорошие, а я пока ужин принесу, сегодня моя очередь ужин готовить…
Что?
Нет-нет, вы не поняли, никуда вы не пойдете. Некуда вам идти. Понимаете, вы тоже… м-м-м… не в своё время родились. И зацвели не в своё время.
А?
Да нет, нет, вы пугайтесь, никого я тут насильно не держу. Просто… предупреждаю. Ну… хочется сказать, всего вам хорошего, только знаю, что хорошего у вас ничего не будет… уж извините…
Спрашиваю себя, был у меня разговор с автором, или пригрезился, прибредился, при-не-знаю-что.
Небытие отступало, готовясь выпустить в этот мир кого-то из нас…
стараюсь отогнать от себя воспоминания. Как медленно таял… нет, не таял, таяние здесь не при чём, я не сосулька, чтобы таять, просто… просто я был, и вот меня уже… не совсем нет, а всё меньше и меньше остаётся меня…
В дождь, в холод, в снег, бывает такая погода, что еще не зима, но уже не осень, и ждешь, когда снег повалит большими хлопьями, а он не валит, и моросит и моросит мелкий дождь, пропади он пропадом…
Вспоминаю, что одет я по-летнему. Спасибо, что вообще одет, почему-то думал, выкинут меня в костюме Адама, а то и похуже, правда, не знаю, что может быть хуже.
Жила-была Спящая Красавица, и однажды пришёл Прекрасный Принц, и поцеловал её, и она проснулась…
Это сказка.
Теперь я знаю, что это сказка.
И что на самом деле никакие поцелуи тут не работают.
Оборачиваюсь – Джаспер вопросительно смотрит на меня, я и не заметил, как он вошёл.
Делаю вид, что поправляю аппарат искусственного дыхания или чего там, не знаю.
Неловкая пауза.
Джаспер откашливается:
– Вы хотели мне объяснить, что с ними случилось.
– А… ну да. Видите… вы говорите, чем дальше, тем глубже люди в ложь свою погружаются…
– Есть такое.
– Тем больше, так сказать… масса лжи.
– Ну.
– Так вот… в какой-то момент ложь достигает критической массы…
– Взрывается, что ли?
– Да нет… знаете, что со звездой бывает, когда она слишком тяжёлая?
– Слушайте, вы мне тут курс астрономии… хотя… а-а-а, постойте-постойте, в чёрную дыру схлопывается? В коллапс?
– Ну да. Вот они со своей ложью и провалились… за горизонт событий.
– И как их оттуда…
– …а вот этого я не знаю.
…и жили они долго и счастливо.
Это не про нас.
Снова прижимаюсь губами к её губам, уже ни на что не надеюсь.
…чёрная дыра периодически выпускает из себя поток квантов, которые хранят информацию, поглощенную чёрной дырой…
Читаю.
Перечитываю.
Сижу возле неё, прислушиваюсь сам не знаю, к чему…
Меня всё ещё трясёт мелкая дрожь, а я вроде не робкого десятка, а всё равно, крепко меня пробрало…
Проклинаю её. Только сейчас понимаю, что она для меня значила, она, кто она, не знаю, ничего про неё не знаю, она сама про себя ничего не знает, но значила, люблю её, люблю, люблю, люблю, ненавижу, ненавижу и люблю…
