Глава 2

Все же умеем, когда захотим, делать надежные вещи. Вон старенькая эмка на всем ходу сшибла столбик с дорожным знаком «извилистая дорога», вылетела с дорожного полотна, перевернулась и вновь встала на колеса, снеся еще и молодую березку. Но при этом вполне сохранила изначальную форму – спасибо доброму металлу и надежной конструкции. А вот о ее ездоках такого не скажешь. Там конструкция не такая надежная, и материал похлипче.

Точнее, еще недавно это были ездоки. Теперь это всего лишь два искореженных безжизненных тела. Как пишут в протоколах: «тела, принадлежащие заместителю начальника лаборатории номер 15 Института геологии рудных месторождений АН СССР Вадиму Кушниру и водителю той же лаборатории Максиму Золотареву». Вот так – еще недавно были два человека, и теперь их нет. Остались только «принадлежащие им тела».

Жуть, конечно, жуткая и мрак мрачный. Были и нет – будто кто-то из списка живых вычеркнул недрогнувшей рукой. Но меня сейчас больше всего интересовал другой вопрос: где портфель Кушнира?

Портфель – это ведь не просто предмет обихода. Это какой-то вечный, почти мистический, всепоглощающий объект моих профессиональных забот и тревог. Портфель с печатями в руках дипкурьера, руководителя, военного, ученого легко может стать ящиком Пандоры и выпустить наружу неисчислимые беды в случае, если его откроет враг. И в первую очередь беды обрушатся на тех, кто по долгу службы обязан досмотреть за документами, хранящими фетиш органов госбезопасности – Государственную Тайну.

К сожалению, нет такой силы, которая бы заставила наших увлеченных трудовыми свершениями и громадьем планов ответственных товарищей отказаться от того, чтобы пихать в свои солидные портфели важные документы, записки, блокноты, черновики, которые для врага дороже злата и каменьев.

Так что эти самые портфели мне нередко снятся по ночам – кожаные, клеенчатые, из кожзаменителя, дерматина, красивые и безобразные. Но там обязательно лежит Он – Важный Секретный Документ. Бумажка, за которую летят головы. Поэтому у нас при любом ЧП первый вопрос: где портфель с документами? И что за документы там были?

И, к моему сожалению, перерастающему в ужас, именно такие вот бумажки и бумаженции должны были быть в том самом солидном портфеле, который взял с собой Кушнир, отбывая на совещание в Москву.

Представившись, махнув удостоверением, я прорвался через милицейское оцепление и начал все беседы с этого самого портфеля.

Прокурорский следователь кивнул мне приветственно. Круглые очки придавали ему вид студента-заучки, но рулил он осмотром места происшествия умело. Он жестом указал на салон эмки, откуда уже извлекли тела. И я увидел, что пухлый черный кожаный портфель лежит там, между сиденьями. Тут же половина горы у меня с плеч упала. Вторая половина упадет, когда я узнаю, какие там были бумаги и целы ли они.

Я было потянулся за портфелем – от избытка чувств, конечно. Но меня остановил окрик следователя:

– Не трогать! Сначала эксперт!

Ну да, виноват. Первая заповедь при осмотре места происшествия – не тянуть шаловливые ручки куда не просят, и не хватать, что приглянется. Право первого касания здесь всегда у эксперта.

Опылив портфель криминалистическим порошком и сняв с него отпечатки, эксперт сфотографировал его со вспышкой и протянул следователю. А тот – мне.

Портфель был набит вчерашними газетами, блокнотами, даже стопка чистой бумаги для машинописи имелась.

Холодок пополз, и стало как-то пусто внутри. Папки с докладом, украшенным всеми возможными грифами секретности, не было. А ведь должна была быть!

Черт, не зря меня одолевали самые худшие опасения, что это не обычное ДТП, а происки с той стороны. Которая давно интересуется лабораторией номер пятнадцать. Если доклад у них… Аж голова заходила ходуном от такой перспективы.

Стоп. Пока паниковать рано. Покуда надо разбираться.

– Что вы можете сказать о происшествии? – спросил я следователя, поежившись от налетевшего порыва ветра. Середина апреля, а холод пока собачий, и эти ветра жить не дают.

Следователь только пожал плечами и официальным тоном проинформировал:

– Выводы делать рано. Вот закончим осмотр.

И, больше не обращая внимания на меня, двинулся в сторону эксперта, который на дороге нашел какие-то страшно важные осколки.

Понятная ситуация. Смотрят на меня как на паразита. «Мы работаем, а контрразведка дурацкие вопросы задает! Все бдят и из мухи слона раздувают!» Устроить, что ли, им тут разнос или пока рановато?

Рановато, конечно. Я огляделся и в толпе сотрудников, понятых и вообще непонятно кого разглядел того, кому любые версии и выводы по плечу.

Дядя Степа – милиционер. Лучший друг граждан СССР. Вон он, прохаживается в привычной манере. Правда, от канонического михалковского Дяди Степы его отличает совсем уж плюгавенький рост, развязная приблатненная походка и блатная кепочка. Ну а что вы еще хотите от оперативника уголовного розыска?

С одной стороны, хорошо, что я его увидел, – близкая душа все же. С другой – само его присутствие настораживало. Ведь тянул он лямку в отделе по убийствам Московского управления уголовного сыска – бывшего МУРа. И чего его сюда занесло? Как, впрочем, и прокурорского следователя. Возможный ответ на этот вопрос мне оптимизма не совсем добавлял.

– Степан, ты ли это, дружище? – бросился я к нему как к неожиданно найденной на просторах страны родне.

Пожали крепко друг другу руки. Похлопали по плечам, выбивая пыль. Я был рад встрече. Он был рад встрече. Мы оба были рады. Все же есть нам что вспомнить, – как пули свистели, как граната рванула и как бандитов раскладывали штабелями. Да, было у нас общее горячее дельце в позапрошлом году.

– Какими судьбами? Территория не твоя. – Я обвел окрест себя рукой – вокруг была лесополоса на подъезде к столице.

– С прошлого года наша. Столица расширяется. Здесь будет стройка – не век березкам шуметь.

– Ты же по убийствам, – напирал я. – А тут ДТП.

– Оптимист, – хмыкнул капитан. – А ты знаешь, кто такой оптимист?

– Плохо информированный пессимист?

– Именно. – Дядя Степа помахал рукой, подзывая судебного медика – молодого, по виду только после института и с упрямым блеском в глазах, как у всякого амбициозного молодого специалиста. – Серега, скажи товарищу из высокого кабинета, как оно у нас!

– Оба убиты ударами тупого тяжелого предмета, – четко доложил медик.

– Какого?

– Молоток. Кастет. Или еще чего.

У меня едва стон душевной боли не вырвался. Ох, как же это все плохо. Рубь за сто, что это вражеская акция в отношении секретоносителя первой категории.

– Анализируем следы и механизм происшествия. Получается, что машину снесли с полотна. А потом забили пассажиров чем-то тяжелым и категоричным, – расписал удручающую картину Дядя Степа. – Мотив? У тебя хочу полюбопытствовать. Опять ваша тематика? И потерпевшие с вашего объекта?

– Ты, как всегда, проницателен, – кивнул я.

Дядя Степа вздохнул, а потом с надеждой спросил:

– Дело себе заберете?

– Размечтался! Пока это убийство, а не диверсия или теракт. Так что уголовный розыск, как всегда, в первых рядах.

– С шашкой наголо, – вздохнул Дядя Степа.

– Но работать вместе будем. Указания от руководства получишь незамедлительно.

– Ну да, вам править и удила натягивать, а нам копытом землю рыть.

– Согласился бы тогда на наше предложение о переходе в контрразведку – сам бы сейчас указания раздавал. Теперь не взыщи.

– Да ладно. Мне и так хорошо.

– В общем, ищешь эту проклятую вражью машину. Она повреждена. Ее или в отстой поставят. Или в ремонт загонят.

– Не учи ученого, – отмахнулся Дядя Степа.

– Работаем, капитан!

– Работаем. – В глазах Дяди Степы вспыхнул азартный блеск охотника.

А я направился к новенькой «Победе», которую выделили нашему отделению месяц назад. Кинул на заднее сиденье шляпу. Сел за руль. Повернул ключ.

Машина тронулась, набирая скорость. Меня ждала «пятнашка»…

Глава 3

Тяжелые механические ворота закрылись со скрежетом. И этот скрежет казался мне сейчас зловещим, как движение заржавевшего ножа гильотины. Да уж, ситуация по основной сути своей до боли схожая. Ведь именно здесь через несколько минут все станет на свои места и решится вечный вопрос – казнить или миловать?

Моя «Победа» проехала еще несколько десятков метров и замерла на круглой площадке с пока еще лысой клумбой в центре, прямо перед ступенями длинного трехэтажного здания лаборатории номер пятнадцать.

Такие вот желтые строения с высокими потолками, парадными колоннами, островерхими крышами, портиками, массивными дверьми и широкими гранитными ступенями, какие-то домашние и уютные, сейчас возводятся по всей стране. Видел я их в вырастающих в самых дебрях лесов новых городах и секретных объектах. И нередко за стенами, выглядящими мирно и успокаивающе, работают люди, которые двигают науку, открывают тайны материи, поднимают промышленность и мощь державы, чеканят надежный ядерный щит.

Итак, я в «пятнашке». Это один из наших объектов в ближнем Подмосковье. На обнесенной высоким забором с колючей проволокой территории, охраняемой внутренними войсками, кроме главного здания имелись несколько пристроек, возвышалась штанга антенны дальней радиосвязи – вещь для профиля данной организации весьма нужная, поскольку ее интересы распростерлись на огромных пространствах, в том числе труднодоступных, а порой непроходимых, куда только радиоволны и могут долететь.

Я едва лишь успел распахнуть дверцу машины, а ко мне уже широким шагом двигался высокий, почти двухметровый, атлетически сложенный и сильно бородатый начальник пятнадцатой лаборатории Артур Владимирович Сторожихин. За ним едва поспевал худой и мелкий, старавшийся казаться убедительным и строгим, что просто необходимо при таком роде деятельности, сотрудник первого отдела, отвечавший здесь за режим секретности.

– Вас ждали. Вы у нас сейчас как свет в окошке! – эмоционально схватил мою руку доктор наук, но сжимал осторожно, будто боясь раздавить кисть своей мощью экскаватора.

Как я и предполагал, в лаборатории царили возбуждение, растерянность и нездоровый ажиотаж. Всем хотелось куда-то бежать и что-то делать, но только куда и что – вопрос? Да и много не набегаешься без соизволения одной хитрой инстанции, которую сейчас представлял я. Вот они и ждали меня с такой надеждой – мол, сейчас опричник приедет, все рассудит, кому надо бошки снесет, и все будет как прежде.

– Всем никуда не уходить, – объявил я делегации из еще нескольких сопричастных, ждавших нас в просторном фойе.

Мы с начальником прошли в большой кабинет аж на три окна, достаточно аскетично обставленный. Стены были завешаны многочисленными физическими, географическими картами СССР и мира, между которыми чернела грифельная доска. Шкафы завалены кусками каких-то минералов. Книжные полки внушали уважение избытком самых разных книг – от кожаных, с золотыми тиснениями солидных дореволюционных фолиантов до дешевых серых брошюрок. И кипа бумаг на столе. Здесь присутствовал ровно тот беспорядок, который говорил о том, что в помещении работают, а не тешат начальственное самолюбие.

Люди предсказуемы. Я уже знал, как пойдет разговор. Он так и пошел. Сперва начальник лаборатории терзал меня вопросами, а точно ли его подчиненные погибли и нет ли здесь ошибки. Когда все его надежды были мной жестоко разбиты, он начал интеллигентно, но потрясенно стенать, схватив бороду, будто желая выдернуть ее:

– Кушнир! Бедняга! Всего сорок лет пожил, а сколько всего сделал для Родины! И сколько еще сделал бы. Дурацкое ДТП. Дурацкий день… По-дурацки хрупка наша жизнь.

– Никто не застрахован, – слегка осадил его я, ощущая, что драматический монолог может затянуться. Интересно, что бы с ним было, сообщи я ему, что его подчиненные не просто жертвы ДТП, а жестоко убиты. Но это ему пока знать не стоит. – Сейчас не это главное.

– Да, да, конечно. – Сторожихин будто очнулся и собрался.

– Итак, Артур Владимирович. Что у нас получается. В одиннадцать ноль-ноль ваш заместитель на служебной машине должен был отправиться на заседание в Первое главное управление Совета министров СССР, на котором должен был председательствовать сам товарищ Берия. Так?

– Именно так, – согласно закивал начальник лаборатории.

– Ему предстояло доложить по перспективам урановых разработок. С оценками, представляющими гостайну особой важности. Для чего взял с собой текст доклада.

– Только есть одно обстоятельство. Утром мне позвонили и уведомили, что товарища Берии не будет. Совещание скомканное, в урезанном составе и по общим вопросам. Основное намечается через неделю.

– Главный вопрос: доклад был у вашего зама с собой?

– Должен был. В общем-то… Если…

Мысли его теперь приобрели нужное направление, и он, сжав пудовые кулаки, уставился куда-то в окно.

– В этом сейчас и убедимся, – продолжил я. – Для начала вскроем сейф в кабинете Кушнира. Комиссионно.

– Да, конечно! – Начальник лаборатории снял трубку, набрал номер и теперь уже иным, властным, голосом произнес: – Гурий Никитич, зайдите.

Через минуту в кабинет аккуратно и интеллигентно постучали. Зашел мужчина среднего роста, крепкого телосложения, с правильными, даже красивыми чертами лица и пышной седой шевелюрой. В былые времена он наверняка разбивал хрустальные женские сердца. Был свободен в манерах, самоуверен, легко шел по жизненному пути. Теперь ему перевалило за сорок, и эти сорок были совсем нелегки – жизнь согнула его и обесцветила былой лоск. На его губах застыла угодливая и вместе с тем какая-то вызывающая улыбка. Улыбка человека, готового не только приспосабливаться, но время от времени и взбрыкнуть.

Кандидат наук, старший научный сотрудник «пятнашки» Бельш – я его, конечно, хорошо знал. Не только знал, но и тщательно изучил всю его подноготную. После некоторых событий у меня возник прямо непреодолимый интерес как к лаборатории, так и к ее работникам. Особенно если они с пятнами в биографии.

– Гурий Никитич. Собирайте комиссию по вскрытию кабинета и сейфа. По списку, – велел начальник лаборатории.

– Все уже на месте, – отозвался Бельш.

– Зови. Сейчас и приступим, – произнес начальник лаборатории совсем уж угрюмо.

Осторожно ступая, будто боясь разбудить кого, Бельш вышел из кабинета. Перед этим быстро, мимолетно окинув нас взором.

И я этот его взгляд поймал – был он опасливый и вместе с тем ненавидящий.

Комиссию собрали быстро. Начальник лаборатории. Главный режимник. Начальник канцелярии. Ну и где-то в стороне, как положено, не отсвечивая, ничего не подписывая, только присматривая, стоял Ваня Валеев – куратор объекта от МГБ.

Комиссия проникла в кабинет. Там врос в дубовый паркет огромный сейф, с узорчиками, выкрашенный в совершенно неподходящую для его солидности незамысловатую серебряную краску. Замок был обычный, без каких-либо шифров и хитростей, но ключ очень сложный. Насколько знаю, этот механизм никакая отмычка не возьмет – приходилось уже сталкиваться с австрийским дореволюционным качеством.

Представитель первого отдела достал тубус с запечатанными ключами. Заполнил акт, записывая все наши действия. Вскрыл тубус. И начал возиться с замком.

Ключ не проворачивался. Замок не поддавался. Напряжение росло, казалось, еще чуть-чуть – и грянет гроза. Сердце у меня колотилось уже около горла, готовясь выпрыгнуть наружу. Потому что от сакраментального «казнить или миловать» отделял один оборот ключа.

А ключ и не думал двигаться.

– Вы уверены, что ключ тот? – спросил я.

– А какой же еще! У нас все на месте. Как положено.

Ключ опять не двинулся. Режимник чертыхнулся. Надавил сильнее, рискуя его сломать.

– Дубликат, с ними такое случается, – растерянно протянул режимник.

Вот номер, если ключ не тот. Хотя в той чертовщине, которая уже давно творится на объекте, может быть что хочешь, и что не хочешь – особенно.

Режимник отчаянно, изо всех сил, крутанул ключ… И он провернулся. Со скрежетом замок поддался. А потом повернулась и ручка.

Завороженно все глядели на медленно открывающуюся дверцу сейфа. Будто там была бомба, которая прям сейчас взорвется.

Внутреннее пространство сейфа было забито достаточно плотно. Бумаги. Папки. Табельный наган – геологам он положен. Начальник геологической партии не только вооружен, но и отвечает за секретность – геологические изыскания засекречены. Так что от ворога обязан отстреливаться в любом случае. И, кстати, обязан был взять оружие с собой при перевозке совсекретного документа.

Старший лейтенант Валеев начал раскладывать папки. Какие-то текущие документы, финансовые расчеты. Все не то.

Весы с «миловать» резко качнулись в сторону «казнить». Ноги мои стали ватными, когда воображение услужливо подсунуло картинку кошмара, который начнется, если документ утрачен.

Если только доклад утерян… Если утерян… Стоп, надо брать себя в руки.

– Документ номер 505 сс, – ровным тоном произнес Валеев.

Все же «миловать». Не «пли», а пока что «отставить, ружья к ноге!».

– Доклад о состоянии горных работ по Проекту на 1 апреля 1952 года, – унылым голосом вещал старший лейтенант, но я представлял, насколько ему фигово. Еще хуже, чем мне. Потому что объект его, лично. И ответственность его, личная.

Я вытер пот со лба. Начальник лаборатории широко улыбнулся. И у режимника появилась на лице кривая и дурацкая улыбка, плюс к этому он нервно заколотил ладонью о кулак, похоже, не соображая, что делает.

Уф, все же нервная система – вещь хрупкая. Так и инфаркт имени миокарда когда-нибудь прихватит. Проще надо относиться к жизни и ее гримасам, спокойнее. Но не получается.

Если бы доклад достался врагам… Нет, небо на землю не рухнуло бы. Но приличный кусок стратегической информации оказался бы по ту сторону Атлантики. И противник получил бы некоторое преимущество в ядерной гонке. Потому как знал бы куда больше о наших планах и возможностях. А нам бы головы поснимали – и можно только надеяться, что в переносном, а не прямом смысле…

Глава 4

Двое лиходеев пребывали в оглоушенном состоянии. Собрались они в съемном частном деревенском доме в селе Тропарево в ближнем пригороде на западе от Москвы, где уже почти год хоронился Клещ. И обсуждали, как жить дальше и долго ли эта самая жизнь продлится при таких гнилых раскладах.

На столе гордо возвышалась стройная бутылка самогона. На газете, которую использовали вместо скатерти, лежала простенькая закуска – любительская колбаса с черствым хлебом.

Главная тема дискуссии – в какую же болотную тину их затащил горячо любимый пахан. Не, ну то, что с Дольщиком все непонятно, непросто и что он, скорее всего, завязан в шпионских делах, – это и раньше было ясно как божий день. И в принципе им было на это глубоко наплевать, хотя ситуация и будоражила кровь новизной и ощущением прямо-таки международного масштаба своей незаконной деятельности. Никаких добрых чувств к социалистическому отечеству два молодых уголовника не испытывали. Они относили себя к тем, для кого любое место на Земле – отечество, если только там можно что-то безнаказанно стащить, кого-то жестко нагнуть, сладко жрать и крепко спать на перине, при этом нигде не работая.

Но дела закручивались что-то слишком серьезные и рисковые. Да еще Клещ, на досуге и от скуки обновив свои познания в уголовном законодательстве, вычитал своими глазами, что за государственные преступления вернули смертную казнь. Слышал об этом и раньше, но его как-то это не интересовало. А вот теперь интересует. И даже очень интересует.

Этим соображением он поделился с Пятаком. Тот спросил:

– А что мы помогали документы воровать из машин и квартир – это государственное преступление?

– Добавь еще два трупа. Тут и бандитизм. И терроризм. И измена Родине, – мрачно перечислял Клещ. – Все в наличии.

– То есть Дольщик нас под вышку подвел, получается? – выпучил глаза Пятак.

Жертв, которых забил лично Дольщик своим страшным кастетом на той дороге, им жалко не было совершенно. Чего жалеть не пойми кого – так и жалости на всех не хватит. А вот теперь настала пора пожалеть самих себя.

– Подвел, – твердо сказал Клещ.

– Сука. – Пятак задумался. – Теперь уже не спрыгнем.

Самогончика они уже опрокинули, и в голове Клеща спиртовые пары поднимали наверх отчаянные идеи, толкали его на необдуманные решения.

– Кто не спрыгнет? Я? – выпятил он нижнюю губу.

– Дольщик нас на ремни порежет. И собакам скормит, – грустно и как-то покорно произнес Леха Пятак.

– Кого? Меня?! Да я сам кого хочешь скормлю!

Посидев немного и смотря в опустевший стакан, Клещ вдруг неожиданно резко поднялся со скамейки:

– Идешь со мной?

– Куда?

– На волю. В бега. Где он нас не найдет.

Пятак испуганно потряс головой:

– Да ты чего. Нет!

– Как знаешь! Так и будешь холопом. Машины угонять. В мокрухах подвизаться. Притом забесплатно. С последнего дела сколько взяли?

– Нисколько.

– О том и речь. Ну?

– Остаюсь!

– Эх, нюня ты, Пятак.

– Ты за базаром-то следи. И не обижайся, если тебя потом Дольщик кастетом упокоит.

– Все. Нет меня! – Клещ шагнул к двери.

Дверь неожиданно распахнулась, и он чуть не столкнулся лоб в лоб с Дольщиком, державшим в руке потертый портфель.

– Развлекаетесь, ребятишки? – привычно улыбаясь, спросил пахан.

– Поминаем убиенных, – буркнул Пятак. – И тоскуем, что забесплатно отработали.

– А ты, Клещ? – Дольщик внимательно посмотрел на своего помощника, от чего у того пот выступил на лбу. – Вижу, расстаться с нашей доброй компанией решил.

– И расстанусь! Все, валю! Линяю! Рву когти!

– Как говорят интеллигентные люди – только через твой труп, – не меняясь в лице, так же доброжелательно произнес Дольщик.

И тут Клещ не выдержал. Накипело у него. Рука нырнула в карман. И вот в ней пружинный американский нож с выкидным лезвием. Щелчок – лезвие выскочило из рукоятки.

Парень даже не стал махать ножом, угрожать. Просто сразу ударил Дольщика в живот. Насадить по задумке должен был так, что никакая реанимация не откачает.

Дольщик необычайно легко сдвинулся чуть вбок. И быстрым движением перехватил запястье противника. При этом из другой руки даже не выпустил свой портфель.

Он не стал выламывать и выкручивать Клещу руку. Просто давил так, что казалось, кости треснут. Уже и нож выпал. И Клещ плюхнулся на колени. Заскулил жалобно:

– Отпусти! Сломаешь же! Больно!

– Желание друга – закон. – Дольщик отпустил его.

Нагнулся. Поднял нож. Сложил его. И засунул в карман фартового пиджака с трудом поднявшегося на ноги и скулящего Клеща.

– Вот что, сынки. – Дольщик продолжал улыбаться. – Мы теперь семья. А из семьи просто так не уходят. Меня нет смысла убивать. Потому что даже если это удастся, то придут другие и убьют вас. И в назидание вырежут всех, кто вам еще дорог. Потому что мы не бирюльками тешимся. Мы в серьезной игре. Доходчиво объясняю?

Пятак закивал, а Клещ баюкал поврежденную руку и ничего не ответил. Ему было больно, страшно, неуютно. А еще он раньше не представлял, что Дольщик обладает такой чудовищной силой. По сравнению с ним даже Турок выглядел бы хиляком.

– Будем считать, что понятно. – Дольщик уселся за стол.

С видимым омерзением он посмотрел на мутный самогон дрянной очистки. Полез в портфель и вытащил бутылку «Московской», бумажный пакет с рыбными закусками.

– Отпразднуем. Поработали знатно. Хотя результат не тот, на который рассчитывали. – В его голосе прорезались злые нотки и тут же исчезли. – Но ваших заслуг это не умаляет.

Он снова полез в портфель. Вытащил оттуда две пачки крупных купюр и бросил перед парнями на стол со словами:

– Зарплата. Сдельная. По высшему тарифу.

Пятак, дурные мысли которого в момент улетучились, схватил деньги и заворковал:

– Вот спасибо. Уважил…

Клещ тоже забыл о больной руке и потянулся к пачке.

– Ну вот и хорошо, ребятишки. – Дольщик начал колдовать над бутылкой водки. – Больше не ссоримся. И ударно трудимся. А дел у нас припасено на многие годы вперед…

Глава 5

Завхоз «пятнашки» Волынчук залез в свой письменный стол и вытащил пухлую амбарную книгу. Следом извлек толстую папку с завязками, плотно набитую бумагами.

– Вот, – как купец, показывающий товар лицом, самодовольно изрек он. – Заявки на машины. Табель. Все учтено. Это в аптеке могут быть неточности, а у нас не забалуешь.

Ему еще не было и сорока, но худое лицо густо покрывали морщины, особо резко пройдясь по лбу. Был он высок, ростом почти с начальника лаборатории, но худ, жилист, коричневый костюм на нем сидел как-то не слишком ладно – ему бы больше подошли бушлат или телогрейка. Уверенный, знающий свое дело специалист. И не было в его глазах того неистребимого огонька жульничества, который испокон веков горит у интендантов и хозяйственников. Порядок на вверенном ему участке он поддерживал идеальный, как боцман на корабле, – все выкрашено, на своих местах. Гонял подчиненных без устали, доставалось от него даже руководству. В общем, человек на своем месте.

Пролистнув бумаги, я спросил:

– А чего такую хилую машину начальству дал?

– Да знай я, как дело обернется, я бы с танкистами в соседней части договорился и его бы на танке везли! Эх, Вадим Савельевич, как же он так. – Волынчук горестно вздохнул.

Насколько я знал, еще до войны Волынчук был у невинно убиенного Кушнира в геологических партиях. Шоферил, потом и завхозом работал, и мастером. Война их раскидала, но после Победы нашли друг друга. Можно сказать, товарищи. И вот…

– Да и водитель Максимка – шалопай, но ответственный, когда надо. Машину в прекрасном состоянии держал, – продолжил сокрушаться завхоз.

– Жизнь – штука суровая. А смерть – так вообще беспощадная.

– Верно. Сколько раз так было. Люди, люди, люди. Хорошие люди. Друзья, родственники. Они уходят. Или осколок, или вражья пуля, или болезнь настигнет. А ты живешь и только список потерь ведешь. Что-то в этом есть неправильное.

Мне его настрой совершенно не нравился. Разнылся, когда так нужен. И я резко кинул:

– Что, завидно? Тоже на тот свет собрался?

– Да не про то я, товарищ майор. Не про то.

– Понятно. Душа болит… Лучше бы она у тебя болела в связи с тем, что под носом у тебя творится. Ты знаешь, это ведь не дорожное происшествие было.

– А что? – недоумевающе посмотрел на меня Волынчук.

– Вашу эмку вынесла с шоссе другая машина. А пассажиров добили чем-то тяжелым.

– Вот, значит, как, – протянул ошарашенно завхоз и еще сильнее понурил плечи, согнувшись под тяжестью страшного известия.

– Где твои глаза и уши были, Евгений Гаврилович? Просмотрел врага!

Я имел все основания спрашивать с него. Потому что помимо того, что он был завхозом, он также являлся и осведомителем нашей организации. Был на связи у куратора объекта Валеева. Но после заведения агентурного дела «Плотина» я его взял себе на параллельную связь – имею право как представитель вышестоящего органа.

Кто бы что ни говорил, а основное противостояние двух мировых систем – капиталистической и социалистической, – сейчас происходит вокруг атома. Атом – это вопрос выживания. Ныне у США около тысячи боеголовок против наших полусотни, да еще оголтелые маккартисты неустанно подзуживают военных и президента ударить всеми запасами по России, пока ей ответить нечем. Каждый год американцы разрабатывают планы ядерной атаки на нас, и руки у них чешутся. И они вполне могут разровнять наши города под фонящие радиоактивные пустыни.

В чем спасение? У нас должно быть бомб и средств доставки не меньше. Взаимное гарантированное уничтожение – ключ к миру.

И тут один из основных камней преткновения – сырье. Уран. Залежи. Высокотехнологичная переработка урана двести тридцать восьмого в двести тридцать пятый. Больше урана – больше боеголовок. Прочнее мир во всем мире.

Работали у нас горно-химические и обогатительные комбинаты в Средней Азии и некоторых других регионах. В ГДР добывали сырье предприятия совместного российско-германского акционерного общества «Висмут».

Уран стал первоочередной задачей при геологоразведках. Готовились в вузах специалисты, создавалась необходимая аппаратура. Работали сотни экспедиций. Если в 1945 году мы добыли лишь пятнадцать тонн урана, то в прошлом, 1951-м, – уже более двух тысяч. И все равно ядерного сырья нам катастрофически не хватало. На перспективные геологоразведочные миссии возлагались самые серьезные надежды. Неудивительно, что геологи находились в центре внимания разведок.

Мяч в разведывательных играх на ядерном поле постоянно был то на одной стороне, то на другой. И пока что по очкам мы хорошо так обыгрывали Запад. Были наши люди в самой сердцевине их ядерного проекта. Полученная информация помогла избежать тупиковых путей, на которые тратились время и средства.

У вр